CC BY
33
ОСНОВНЫЕ ТИПЫ БИФУРКАЦИОННЫХ КОММУНИКАТИВНЫХ СИТУАЦИЙ ПРИ ПЕРЕВОДЕ
А. И. Милостивая
BASIC TYPES OF BIFURCATION COMMUNICATIVE SITUATIONS BY TRANSLATION Milostivaya A. I.
The article represents an effort to determine the typology of bifurcation translation situations dedicated on the basis of contrasting objective and subjective components of translation activity.
В статье предпринята попытка типологи-зации бифуркационных транслатологических ситуаций, выделенных на основе противопоставления объективных и субъективных компонентов переводческой деятельности.
Ключевые слова: перевод, бифуркационная коммуникативная ситуация, вариантное соответствие.
УДК 802 I 809
Эпистемологический статус современного лингвистического переводоведения располагает к аттракции новейших теоретических и методологических программ в его проблемную область, которые способны выступать в качестве своего рода рамки для интерпретации как переводческого процесса, так и текста-транслята. В последние годы аксиоматичными стали трактовки процесса перевода как особого рода коммуникативного акта (5; 14 и др.), переводческого дискурса (3), переводческого пространства (6), что, как нам представляется, в полной мере согласуется с некоторыми закономерностями, описанными в теории синергетики. Перевод, связанный с высокоэнтропийной коммуникативной деятельностью, насыщен точками выбора из возможных альтернатив, обозначаемых в лингвосинергетике при помощи термина «бифуркация»: выбор вариантного соответствия, значения слова, его контекстуального синонима, переводческой трансформации, образа-гештальта инокультурной реалии и т. д. Данный выбор детернимиро-ван средой, т. к. переводимый текст является незамкнутой нелинейной системой, где довольно часто общий смысл не сводится к сумме значений конституирующих его пропозиций, т. е. имеет эмерджентный характер.
Целью статьи является типологизация подобных бифуркационных ситуаций в процессе перевода. При этом мы исходим из допущения возможности манифестации языковой личности переводчика в структуре и ткани текста-транслята, что связано, с на-
шей точки зрения, с наличием интерпретативной составляющей в составе переводческой деятельности, когда текст вначале понимается переводчиком, а затем оформляется им при помощи вербальных средств переводящего языка. Несмотря на то, что современные требования к переводческой этике исключают разного рода «отсебятины», призванные, по мнению переводчика, «более полно отобразить дух оригинала» (как это имело место, например, в работе Иринарха Введенского, известного переводчика XIX в., который мог себе позволить при переводе «Давида Копперфилда» дописать от своего имени конец одной из глав), личностное начало в переводческой деятельности всё-таки присутствует. В литературе по теории перевода отмечается его взаимосвязь с типом переводимого текста: «Чем менее информа-ционноцентричным является оригинал, тем менее близким к нему окажется его перевод (или переводы). Чем больше ставка в оригинале на форму, тем сложнее передать оригинал на переводящем языке и тем больше потерь» (14, с. 113). Приведенные соображения обусловили выбор исследуемого нами материала: в фокус нашего внимания попали, прежде всего, образные художественные и философские тексты, при переводе которых языковая личность переводчика проявляется наиболее рельефно.
Подобная антропоцентричность перевода как коммуникативного действия определяет, с нашей точки зрения, типологическую характеристику бифуркационных процессов, протекающих в его рамках. Как представляется, возможно выделение субъективных и объективных коммуникативных ситуаций бифуркации в рамках данного процесса. Под субъективной бифуркационной коммуникативной ситуацией в переводе мы будем понимать ситуацию выбора одного из нескольких альтернативных аттракторов на основе собственной коммуникативной интенции и/или интуиции переводчика, а под переводческой объективной бифуркационной ситуацией - выбор переводческого решения, осуществляемый согласно конвенциональному алгоритму, детерминирующе-
му поведение переводчика при письменном переводе.
В ходе сопоставительного анализа оригинала и перевода (или нескольких переводов) текстов различных жанров нами было гипотетически выделено несколько видов объективных бифуркационных коммуникативных ситуаций.
1. Выбор значения единицы перевода
Данная бифуркационная ситуация является наиболее ярким случаем проявления объективного выбора субститута в переводящем языке. Кроме того, наряду со следующим типом переводческой объективной коммуникативной ситуации, т. е. с выбором вариантного соответствия, она является наиболее частотной. Актуализация эквивалентного значения полисеманта в тексте-трансляте связана с репрезентацией денотативного содержания исходного текста, поэтому выбор переводчика здесь жестко детерминирован: если отсутствует соответствие описываемой реальности, то речь идет о грубой переводческой ошибке. Яркий ее пример описан С. В. Тюленевым: во французском переводе названия книги российской писательницы Е. Трегубовой «Байки кремлевского диггера» сленговая лексема байки переведена как уеО (велосипеды), что не соответствует денотативному содержанию текста на исходном языке, повествующему о фантастических историях, рассказанных диггером (14, с. 14).
2. Выбор вариантного соответствия единицы перевода
Данный акт бифуркации, выделенный и описанный как особый тип принятия переводческого решения Я. И. Рецкером (10, с. 18-21), делимитирует область сферы «произвола» переводчика, сводя его выбор к актуализации одного из нескольких слов в языке перевода, служащих для выражения одного и того же значения соответствующей лексемы из оригинального текста. По существу, речь в данном случае идет о выборе из ограниченного множества вариантов, предложенных в словарной статье из двуязычного словаря. Поэтому в данном случае отсут-
ствуют субъективные интенциональные действия переводчика.
3. Выбор контекстуального эквивалента единицы перевода с использованием трансформаций
Под переводческими трансформациями в данной статье, вслед за Я. И. Рецкером, понимаются «приёмы логического мышления, с помощью которых мы раскрываем значение иноязычного слова в контексте и находим его русское соответствие, не совпадающее со словарным» (10, с. 45). Таким образом, трансформации предстают как четко алгоритмированные процедуры логического вывода переводческого соответствия на основе объективных данностей как контекстуальной дистрибуции переводимой единицы в тексте оригинала, так и социокультурной ситуации, в пространстве которой осуществляется процесс перевода. По сравнению с двумя рассмотренными выше типами объективных бифуркационных ситуаций при переводе трансформации менее частотны и более субъективны, их использование определяется зачастую степенью сформированности переводческой компетенции. В этом смысле они занимают в нашей классификации промежуточную нишу между двумя основными типами бифуркаций в ходе переводческой деятельности. Однако мы более склонны относить трансформации к объективным неинтенциональным актам, т. к. они, с одной стороны, не связаны с интерпретативной оценкой отображаемой в тексте оригинала действительности, а с другой стороны, их число ограничено, что также сдерживает осуществление креативных действий переводчика.
Субъективные бифуркационные коммуникативные ситуации при переводе представлены следующими видами:
4. Прагматическая адаптация текста оригинала при переводе
Под прагматической адаптацией нами понимается, прежде всего, такое преобразование исходного текста в текст на переводящем языке, при котором «происходит не
только изменение в описании той или иной предметной ситуации, но и заменяется сама предметная ситуация» (4, с. 403). Таким образом, при использовании прагматической адаптации имеет место нивелировка не межъязыковой, а межкультурной асимметрии. Переводчик, прибегая к данному приему, восполняет «отсутствие у носителей переводящего языка знаний культурноисторического и актуально-событийного характера, необходимых для адекватного понимания текста» (7, с. 40).
Невозможность четкой делимитации меры прагматической адаптации способствует отнесению данного типа коммуникативно обусловленного преобразования при переводе к субъективным бифуркационным ситуациям. Переводчик сам избирает те элементы денотативного содержания, которые, по его мнению, должны быть подвергнуты прагматической адаптации. При этом он ориентируется на собственный образ реципиента текста перевода и на основании этих данных выдвигает гипотезу о степени сформированности социокультурной компетенции последнего. Субъективизм данного решения переводчика нередко ведет к случаям «сверхперевода», когда в переводной текст вводится дополнительная информация, зачастую не относящаяся к комментированию денотативной ситуации оригинала, а обращенная, скорее, к миру переводящего языка и потому известная реципиенту перевода. К примеру, в русском переводе книги Д. Робинсона «Как стать переводчиком» имеет место такой случай «сверхперевода»:
Переводной текст: В программах
подготовки специалистов коммуникативных профессий важное место занимает учебная дисциплина, называемая МКК -межкультурная коммуникация. Можно было бы подумать, что теория перевода - ее составляющая, или же что две эти области тесно связаны. Однако, к сожалению, это не так.
Комментарий в сноске: В российских вузах есть связь между межкультурной коммуникацией и переводоведением. - Примеч. пер. (12, с. 190).
Реципиент данного учебника по теории перевода и без данного комментария находится в курсе того, как организована система обучения переводу в его родной стране, поэтому приведенные выше пояснения переводчика - чисто субъективный акт, находящийся на границе собственно перевода и других форм языкового посредничества.
5. Поэтический перевод
В современной лингвистике и перево-доведении многократно подчеркивался субъективно-креативный характер поэтического перевода, что определяется особенностями поэтической речи, которая «не только допускает, но и требует множества интерпретаций и их субъективности» (1, с. 169). Л. К. Латышев и А. Л. Семенов говорят в этой связи об «интерпретируемых аномалиях», дающих «приращение смысла» (7, с. 86). Последнее чаще всего детерминировано коммуникативной установкой переводчика, его стремлением выступить в роли соавтора или же соперника автора оригинала.
Субъективность представления текста на исходном языке при поэтическом переводе подтверждается возможностью многократного его отображения, которое может осуществляться одним и тем же переводчиком и при этом основываться на вариативном истолковании оригинала. Подобные попытки достижения коммуникативного тождества стихотворного текста на исходном и переводящем языках имеют фрактальную природу, они приближают переводчика к авторской интерпретации содержательноконцептуальной информации, заложенной в тексте, но не способны представить окончательный объективный ее вариант.
Проиллюстрируем сказанное при помощи анализа различных вариантов перевода фрагмента стихотворения Р. М. Рильке «Капп шп етег sagen, -оЫп...», выполненных В. Куприяновым (11, с. 14-15). Субъективность переводческого выбора проявляется в данном случае как на уровне репрезентации оттенков смысла, так и при подборе языкового эквивалента для его отображения на переводящем языке.
Текст оригинала: Капп ш1г етег sagen, м>окт // 1ок ши шетеш ЬеЬеп токе?
Первый вариант перевода: Кто же
мне скажет, где предел // в жизни поставлен мне?
Второй вариант перевода: На какие глубины, - кто скажет мне, - // я жизнью моей посягну?
Третий вариант перевода: Кто скажет мне, до каких глубин // я простираюсь жизнью земною?
Во всех трех вариантах перевода производится субституция вопросительного местоимения wokin различными существительными переводящего языка (предел -первый вариант перевода, глубины - второй и третий варианты). При этом неизбежно в текст перевода привносятся дополнительные коннотации: в первом случае выбор эквивалента предел имплицирует предопределенность человеческой судьбы извне, наличие некоей силы, детерминирующей ее изгибы; в других вариантах перевода наблюдается противоположная картина - избранное русское соответствие глубины свидетельствует о признании переводчиком активного, творческого начала в жизни лирического героя. Подобные выводы подтверждает и анализ грамматической структуры приведенных выше вариантов перевода. Так, в первом случае, в созвучии с акцентированным в ходе выбора лексического субститута мотивом предопределенности человеческой судьбы, употребляется пассивная грамматическая структура предложения; во втором и третьем вариантах перевода, напротив, переводчиком избирается активный залог, что отлично согласуется с декларируемой здесь самостоятельностью человеческой личности на протяжении всего ее жизненного пути. Таким образом, налицо парадоксальный факт: один и тот же переводчик эксплицирует при передаче одного и того же фрагмента стихотворения два противоположных варианта истолкования его концептуального содержания, что связано, с нашей точки зрения, с проявлением индивидуальности творца поэтического перевода, а следовательно, и с фиксацией в тексте-трансляте его субъективного личностного мировидения.
6. Выбор образа-гештальта при передаче инокультурной реалии или стилизованной пародии
Формирование образа-гештальта целого текста в сознании переводчика является необходимым условием успешности его деятельности в условиях необходимости совершения выбора эквивалентного соответствия инокультурной реалии или интертекстуального аналога пародируемого текстового фрагмента. Этот выбор будет валиден лишь в том случае, когда переводчик «представит, вообразит, образует тот образ текста, который вбирает в себя субъективное восприятие объективного мира» (6, с. 50). Данные представления, во многом, интуитивны и обусловлены как лингвокультурной компетенцией переводчика, так и его представлениями о «мере» необходимой для потенциального читателя информации о лингвокультурных особенностях текста оригинала.
Рассмотрим несколько примеров, иллюстрирующих роль образа-гештальта в бифуркационной коммуникативной ситуации, возникающей при передаче реалий. В немецком переводе романа М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита», выполненном Т. Решке, официальное наименование лица гражданин / гражданка, распространенное в советском социуме, передано в переводящем языке разными соответствиями. Нами отмечена следующая тенденция: при обращениях в официальных обстоятельствах указанная русская лексема всякий раз передается соответствием Burger, а в повествовательных текстовых пассажах для нее задействованы другие субституты: Mann / Frauensperson. Так, в самом начале романа читаем: Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах появились два гражданина. (2, с. 11).
- An einem ungewohnlich heifien Fruhlingstag erschienen bei Sonnenuntergang auf dem Mos-kauer Patriarchenteichboulevard zwei Manner (16, с. 11).
В тех контекстах, где рассматриваемое наименование лица выступает в качестве обращения, в переводе используется его другой эквивалент: - Гражданин, - опять
встрял мерзкий регент, - вы что же это волнуете интуриста? (2, с. 52) - “Btirger!” quasselte wieder der miese Kantor dazwischen. “Was belastigen Sie den auslandischen Touris-ten?” (16, с. 64)
Более того, в тексте романа встречаются ситуации, в которых официальное советское наименование лица гражданин / гражданка употреблены в обеих упомянутых выше дистрибуциях, при этом в немецком переводе для их передачи избираются различные соответствия:
- Вы - не Достоевский, - сказала гражданка, сбиваемая с толку Коровьевым.
- Ну, почем знать, почем знать, - ответил тот.
- Достоевский умер, - сказала гражданка, но как-то не очень уверенно.
- Протестую! - горячо воскликнул Бегемот. - Достоевский бессмертен!
- Ваши удостоверения, граждане, -сказала гражданка (2, с. 344). -
“Sie sind aber nicht Dostojewski ”, sagte die Frauensperson, von Korowjew aus dem Konzept gebracht.
“Na, wer weifi, wer weifi”, antwortete
dieser.
“Dostojewski ist tot”, sagte die Frauensperson, aber nicht sehr sicher.
“Ich protestiere!” rief Behemoth hitzig. “Dostojewski ist unsterblich!”
“Ihre Ausweise, Btirger”, sagte die Frauensperson (16, с. 440).
Как видно из последнего примера, коммуникативная значимость лексемы определяет выбор ее соответствия в переводящем языке. Алгоритм подобного переводческого решения не связан ни с какими конвенциональными процедурами поиска эквивалента инокультурной реалии: толковые словари немецкого языка и двуязычные русско-немецкие лексикографические источники не разграничивают соответствия лексем гражданин / гражданка по принципу их коммуникативной дистрибуции и выполняемой функции, т. е. нигде не кодифицировано, что если данные слова употреблены в повествовательном текстовом пассаже, то у них стилистически нейтральные немецкие соответствия Mann / Frauensperson, а если
указанные лексемы использованы при обращении, то следует избрать эквивалент Burger. Как представляется, решающим фактором в процессе описанной бифуркационной ситуации являются субъективные ассоциации переводчика, определяющие уместность или неуместность избранного им соответствия в созданном им образе-гештальте отображаемой коммуникативной ситуации, описанной в тексте оригинала.
Реалии являются не единственным случаем, требующим согласования объективного мира действительности исходного текста и субъективных представлений переводчика о его релевантности в актуальном пространстве транслатологического коммуникативного действия. В подобных обстоятельствах переводчик находится и в ситуации выбора интертекстуального аналога пародируемого текстового фрагмента, стилизуемого автором оригинала. Безусловно, что такая бифуркационная ситуация является субъективной. С. С. Хоружий, известный переводчик романа Дж. Джойса «Улисс», так писал о своих действиях при поиске эквивалента стилизованной пародии в переводящем языке: «Основной принцип выбирать не приходится - историю может передать лишь история <...>. Основные проблемы дальше: как отобразить, спроецировать их историю на нашу? что здесь «соответствует» чему? одинакова ли современная непонятность у «Повести временных лет» и у того, что называют «язык короля Альфреда и епископа Эльфрика»?» (15, с. 913). Далее С. С. Хоружий отмечает, что при переводе пародий произвол переводчика неизбежен и избранные им в подобной ситуации переводческие решения не исключают других субъективных вариантов представления интертекстуальных включений данного типа в языке перевода.
7. Выбор переводческого соответствия при помощи семантической аттракции
Семантическая аттракция понимается нами вслед за Ю. П. Солодубом как образносемантическое тождество лексических единиц в исходном и переводящем языках, обладающих различными коннотативными
оттенками в узуальном необразном контексте (13, с. 104-105). Нивелировка таких оттенков и составляет, по нашему мнению, в рассматриваемом случае суть коммуникативного действия переводчика, т. к. данное семантическое сближение иногда предстает как «в определенной мере субъективное, осуществляемое переводчиком в пределах контекстов на исходном и переводящем языках» (13, с. 104). Здесь речь идет о своеобразной эвристической игре переводчика, направленной на поиск одного из возможных решений в ситуации бифуркации, причем «правила игры» в данном случае не могут быть сформулированы четко и однозначно. Поэтому выбор оптимального переводческого решения при помощи синонимической аттракции связывается, прежде всего, с включением в коммуникативный процесс «фактора переводчика» как его субъекта, наряду с автором-отправителем текста.
Рассмотрим примеры описанного семантического сближения лексем при переводе. В. В. Рынкевич, переводя известное произведение Ф. Ницше «Так говорил Заратустра», передает немецкое существительное Gesindel при помощи русского эквивалента толпа: Das Leben ist ein Born der Lust; aber wo das Gesindel mittrinkt, da sind alle Brunnen vergiftet (17, с. 114). - Жизнь - источник радости; но всюду, где пьет толпа, родники отравлены (9). Данный выбор является актом семантической аттракции, т. к. подобный перевод лексемы Gesindel отсутствует в двуязычном словаре. В частности, Большой немецко-русский словарь под редакцией О. И. Москальской дает такие вариантные соответствия как: сброд, отродье, темные личности; аналогичные субституты рассматриваемой немецкой лексемы встречаются и в наиболее полном электронном словаре «Мультитран»: сброд, поддонки, отребье, отродье. Как видно из приведенных соответствий слова Gesindel, оно обладает ярко выраженной негативной коннотацией, которая при переводе элиминируется, уступая место расширительному толкованию значения данной лексемы: Gesindel -это не просто отдельные темные личности, а вся людская масса - народ. Таким образом, в
анализируемом текстовом фрагменте проявляется личность переводчика, его оценка сообщаемой в тексте оригинала информации, а следовательно, здесь речь уже идет о реализации собственной переводческой ин-тенциональности, отличной от авторской. Для сравнения рассмотрим другой перевод того же самого фрагмента из «Заратустры»: Жизнь есть источник радости; но всюду, где пьет отребье, все родники бывают отравлены (8, с. 78). Этот перевод более точен, он ближе к букве оригинала и транслатоло-гически деперсонализован, т. е. переводчик в данном случае использует алгоритмизо-ванную процедуру выбора словарного вариантного соответствия, минуя стадию соотнесения своего выбора с общеконцептуальной направленностью переводимого философского произведения, где в фокусе автора исходного текста находятся, прежде всего, отношения между народом и сверхчеловеком.
Факты, изложенные в данной статье, свидетельствуют о возможности существования полисубъектности в коммуникативном пространстве текста-транслята, обу-словленой присутствием маркеров личности переводчика в ряде переводных произведений, ориентированных на художественную форму и эстетическую функцию. Использование синергетической теории и методологии при изучении коммуникативного потенциала текстов данного типа представляется особенно актуальным в контексте последних тенденций развития современной лингвистической мысли.
ЛИТЕРАТУРА
1. Арутюнова Н. Д. Языковая метафора (синтаксис и лексика) // Лингвистика и поэтика. - М.: Наука, 1979. - С. 147-173.
2. Булгаков М. А. Мастер и Маргарита. - М.: Худ. литература, 1988.
3. Воскобойник Г. Д. Лингвофилософские основания общей когнитивной теории перевода: Автореф. дис. ... д-ра филол. наук. - М., 2004.
4. Гарбовский Н. К. Теория перевода. - М.: МГУ, 2004.
5. Комиссаров В. Н. Современное переводове-дение. - М.: ЭТС, 2001.
6. Кушнина Л. В. Взаимодействие языков и культур в переводческом пространстве: гештальт-синергетический подход: Дис . д-ра филол. наук. - Пермь, 2004.
7. Латышев Л. К., Семенов А. Л. Перевод: теория, практика и методика преподавания. - М.: Академия, 200З.
S. Ницше Ф. Так говорил Заратустра / Пер. с нем. Ю. М. Антоновского. - М.: АСТ, 2005.
9. Ницше Ф. Так говорил Заратустра. Пер. с нем. В. В. Рынкевича (Электронный ресурс). - Режим доступа:
http://www. nietzsche. ru
10. Рецкер Я. И. Теория перевода и переводческая практика. - М.: Р. Валент, 2004.
11. Рильке Р. М. Стихотворения. На немецком языке с параллельным русским текстом / Пер с нем. В. Куприянова. - М.: Радуга, 2001.
12. Робинсон Д. Как стать переводчиком: введение в теорию и практику перевода / Пер. с англ. М. В. Скуратовской, Д. А. Туганбаева, Н. Г. Шаховой. - М.: КУДИЦ-ПРЕСС, 2007.
13. Солодуб Ю. П. Теория и практика художественного перевода. - М.: Академия, 2005.
14. Тюленев С. В. Теория перевода. - М.: Гарда-рики, 2004.
15. Хоружий С. С. Комментарий // Джойс Дж. Улисс. - СПб.: Азбука-Классика, 2004. -С. 779-9S4.
16. Bulgakow M. Der Meister und Margarita. Ubersetzt aus dem Russischen von T. Reschke. -Munchen: Sammlung Luchterhand, 200S
17. Nietzsche F. Also sprach Zarathustra. -Munchen: SWAN, 1994.
Об авторе
Милостивая Александра Ивановна, Ставропольский государственный университет, кандидат филологических наук, доцент кафедры теории и практики перевода. Сфера научных интересов - теория коммуникации, лингвосинергети-ка, переводоведение. [email protected]
