CC BY
987
11. Серпинский В.В. НЭП: практика налогообложения крестьянства // Вестн. МГУ. Сер.: Экономика. 1993. № 5. С. 39-49.
12. Двенадцатый съезд Российской коммунистической партии (большевиков). Стенографический отчет. 17-25 апр. 1923 г. М., 1923. С. 426.
13. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. М., 1984. Т. 3. С. 79.
14. Четырнадцатая конференция Российской коммунистической партии (большевиков). Стенографический отчет. М.; Л., 1925. С. 70-71.
15. РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 5. Д. 762. Л. 26.
16. Залесский М.Я. Налоговая политика советского государства в деревне. М., 1940. С. 82.
Поступила в редакцию 31.10.2008 г.
Dobronozhenko G.F. Contradictions between class justness and economic expediency in the tax policy in the country in 1921-1927. The article is reconsidering the statement generally accepted within the national historiography about the direct class approach of the tax policy against the “kulak” households.
Key words: tax policy, class approach, a kulak.
УДК 93Q.1(Q9)
ОСНОВНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ РАЗВИТИЯ ПОСТСОВЕТСКОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ (1990-е - НАЧАЛО 2000-х гг.)
© М.Г. Степанов
Дается обзор современной отечественной историографии, посвященной проблеме развития постсоветской исторической науки в 1990-х - начале 2000-х гг. Проанализированы основные теоретические и методологические проблемы российской исторической науки, к которым обращались исследователи.
Ключевые слова: историография, теория и методология современной исторической науки.
Проблема развития российской исторической науки в постсоветский период является той предметной областью, где и по настоящее время идут активные дискуссии по теоретическим вопросам отечественной истории. Данный факт можно объяснить рядом обстоятельств. Во-первых, в связи с распадом СССР, изменением идеологической атмосферы в обществе начинает ослабевать политическое влияние государства на процессы, происходившие в исторической науке. Во-вторых, отход от теоретического монизма на основе марксистско-ленинской методологии породил процесс затяжного кризиса отечественной исторической науки. Отсюда, на наш взгляд, не вызывает сомнения вопрос об актуальности проблемы теоретико-методологических дискуссий в современной отечественной историографии.
В 1990-е гг. предметом историографического анализа стало современное состояние исторической науки в России, в рамках которого были подвергнуты критическому осмыслению новые подходы к изучению отечественной истории.
В этой связи следует выделить работы И.Д. Ковальченко [1], В.И. Кузищина [2], ГД. Алексеевой [3], Г.А. Бордюгова и В.А. Козлова [4], Е.Б. Заболотного и В.Д. Камынина [5], А.П. Логунова [6], В.И. Буганова [7] и др., в которых были обозначены сущностные черты современной «отечественной исторической литературы». Наиболее часто в этой связи отмечаются следующие из них: «теоретический плюрализм» (И.Д. Ковальченко и его оппонент А.А. Искендеров согласны в этом); обновление проблематики (И.Д. Ковальченко); расширение доступа в архивы и введение в научный оборот большого числа новых фактов; попытки выработать новый понятийный аппарат (А.А. Искендеров), что привело к появлению «обилия терминов и понятий, методологических конструкций и теоретических новаций (следует сказать, что большинство исследователей сетуют на теоретико-методологическую слабость современной исторической науки)» [8]. Это обилие, как подчеркивает А.П. Логунов, «может бросить в дрожь любого, даже самого закаленного читателя» [8, с. 102-103]. Все вышеуказанные черты постсоветской исто-
24З
риографии А.П. Логунов характеризует одним понятием «современность» как особое качество развития исторической науки» [8, с. 101]. Очевидно, что такое состояние ее не может не вызывать у историков стремления к его преодолению, тем более, что многие современные авторы разделяют тезис о «кризисе» отечественной исторической науки.
Характеризуя современное состояние отечественной исторической науки, Е.Б. Заболотный и В.Д. Камынин подчеркивают, что признание ее кризисного состояния содержат «как работы отечественных, так и зарубежных исследователей. Правда, они ведут споры по поводу времени его начала, причин и проявлений, обсуждают вопросы, является ли кризис исторической науки характерным лишь для России, или он - составная часть кризиса мировой историографии, несет в себе только негатив или рождает новое качество» [9].
По мнению А.П. Логунова, осознание историками кризиса отечественной исторической науки стало главным итогом дискуссий периода «перестройки». При этом историки-профессионалы «расходились в понимании причин, приведших к кризису советской историографии...». Объединяло их «понимание сути кризиса как кризиса теории и методологии и восприятие происходящих перемен как угрозы депрофессионализации исторического знания». Во-вторых, зарубежная историография, которая стала для отечественных историков «источником активного заимствования теоретических идей и методических приемов, в конце XX в. сама оказалась в состоянии глубоких трансформаций» [10].
Большинство историков согласны в том, что «происходящие в науке перемены связаны с кризисом марксистской теории исторического процесса...», но содержание кризиса характеризуется «далеко неоднозначно». Часть историков считает, что причины кризиса марксизма коренились в нем самом, в его жестком схематизме и тяге к упрощению всеобщности [11]. Другие историки видят в кризисе марксизма проявление более глубокого и всеобщего кризиса глобальных схем исторического процесса [12].
В дискуссии, участниками которой были указанные выше авторы, была представлена точка зрения, сторонники которой выступали за более взвешенный подход к марксизму.
Так, по мнению Н.Н. Болховитинова, «марксизм, теория формаций оплодотворяли мысль историков...» [13].
А. А. Бронников проанализировал проблему применения марксисткой методологии в постсоветской сибирской историографии. В частности, автор заметил, что подавляющее большинство современных исследователей, занимающихся социально-экономической
проблематикой, используют положения марксизма в своих работах. Это связано с тем, что марксизм-ленинизм дает привычную, стадиальную, строго детерминированную экономическими отношениями картину [14].
Эту позицию разделял и В.И. Кузищин, который считал необходимым различать понятия «исторический материализм» и «материалистическое понимание истории». Второе понятие, по его мнению, не утратило «своего методологического значения» [2, с. 3].
В.И. Кузищин в целом призывает не рассматривать процесс смены одной господствующей концепции какой-либо другой как кризис исторической науки, как ее распад и уничтожение. Напротив, считает он, это естественный процесс саморазвития науки [15].
Вместе с тем многие исследователи считают, что кризис исторической науки «есть не столько кризис знания, сколько кризис веры», и говорят об утрате «оценочных ориентиров» [16].
Подводя итоги дискуссии, А.П. Логунов приходит к выводу, что при всем различии точек зрения большинство историков считает, что «...сущностным признаком современной историографии является кризис марксизма, который был теоретической основой предшествующих исторических исследований» [8, с. 101]. Этот вывод А.П. Логунова подтверждается Б.Г. Могильницким в коллективной монографии «Историческая наука и историческое сознание», где он заметил -«кризис марксизма стал мощным катализатором кризиса исторической науки, не только в нашей стране» [17]. Однако в этой связи следует заметить, что у многих историков признание кризиса марксизма сопровождается утверждением о том, что настоящего подлинного марксизма советские обществоведы не знали.
Так, Г.Д. Алексеева считает, что в глобальном кризисе теории и методологии изучения истории России ХХ в. повинны не
марксизм и ленинизм, а тот (деформированный. - М. С.) вариант толкования марксизма и ленинизма, который утвердился в советской исторической науке с конца 1920-х -начала 1930-х гг., получив определение «марксизм-ленинизм». Этой формой подменялась теория исторического материализма, которая перестала обогащаться новыми идеями [3, с. 636].
По мнению Г.Д. Алексеевой, выход из обозначенной кризисной ситуации возможен только на пути осмысления проблем развития исторической науки, объективной оценки ее современного состояния, создания концепции ее реформирования, разработки глобальной программы научных исследований с выделением особо важных проблем [3, с. 638].
Автор отмечает, что «в современной исторической науке необходимо отказаться от идеализации и приукрашивания событий, отказаться от преувеличения такого фактора воздействия на объективные процессы, как политика партии и государства, необходимо учитывать региональные особенности, что позволит создать достаточно объективную и разностороннюю картину развития всего общества, его различных слоев» [3, с. 639].
А.Н. Сахаров в своей статье не употребляет слово «кризис», применительно к советской историографии конца 1980-х - начала 1990-х гг., поскольку полагает, что трудности были связаны не с деградацией исторической науки, а, напротив, с ее начавшимся выздоровлением после тяжелой и продолжительной болезни [18].
Что касается современной отечественной историографии, то, по мнению историка, речь идет не о ликвидации каких-то отдельных «белых пятен», а о создании объективной истории, вбирающей в себя все лучшие достижения, что дала в прошлом и отечественная, и вся мировая наука [18, с. 729].
А.Н. Сахаров справедливо отмечает, что появившийся идеологический вакуум был почти мгновенно заполнен единственно мощной, неплохо организованной, имевшей определенные традиции идеологической силой - концепциям «шестидесятников», натуральных антисталинистов, сторонников первозданного марксизма, адептов позднего Ленина, НЭПа и всевозможных альтернатив -от Чаянова до Бухарина и Троцкого [19].
Также и В.Н. Ерохин отрицает кризисное состояние современной отечественной исторической науки. В частности, он призывает учитывать тот факт, что «изменилась социокультурная ситуация в стране, и при всех спорах и дискуссиях о позитивных и негативных сторонах этого процесса важно то, что гуманитарное знание, историческая наука в том числе, перестали быть объектом политико-идеологического прессинга, отпала необходимость создавать исторические труды с заведомо апологетическими целями. Все это создает предпосылки, по крайней мере, теоретические, для более конструктивной и непредвзятой исследовательской деятельности, реализация которой, правда, зависит от творческого потенциала, наработанного на данный момент исторической наукой» [20].
В.П. Данилов выделил следующие признаки нарастающего кризиса общественного сознания: предельная политизированность
мышления и крайняя заостренность суждения, нетерпимость к иным идеям и взглядам, легкость смены убеждений и даже научных выводов. Поэтому говорить о кризисе исторической науки в позитивном смысле можно лишь в силу нашего врожденного оптимизма [21].
«Догматизированная сталинско-бреж-
невская версия марксизма, пишет В.П. Данилов, задержала у нас его развитие больше чем на половину века» [21, с. 101].
По мнению В.В. Корнева, одним из проявлений кризиса в исторической науке является «засоренность ее различного рода догмами. Догматизм - не только приверженность к устоявшимся стереотипам, не только застойность мышления, но и неприятие, причем иногда активное, новых взглядов и подходов, «закрытие» новых направлений в науке» [22].
Далее историк конкретизирует, что для кризиса исторической науки, переживаемого в настоящее время, характерны три обстоятельства: «Это, во-первых, догматизм, о котором было сказано выше. Это, во-вторых, отсутствие в современной историографии фундаментального научного труда, который был бы способен пережить наше время. И третье, проявление кризиса исторической науки в России заключается в том, что многие старые догмы разрушены, однако появился новый догматизм. Его идеологическая основа - отрицание всего положительного,
что есть в марксизме-ленинизме, социалистической идее. Практически это означает представление всей отечественной истории советского периода лишь в негативном свете» [22, с. 91-93].
И.Д. Ковальченко в период «перестройки» и после нее указывал на важность разработки новых теоретико-методологических подходов к изучению истории [1]. В то же время он подчеркивал необходимость «разностороннего подхода к марксизму, а не его оценки с апологетических или нигилистических позиций» [23].
Не ограничиваясь анализом догматических извращений марксизма, Ковальченко критически рассматривает саму теорию. Он отмечает, что в марксизме наряду с глубокими, проверенными жизнью научными идеями содержится ряд ошибочных положений, имеющих преходящий характер. При этом он остается убежденным марксистом, уверенным в возможности решения коренных проблем отечественной истории XX в. «на базе творческого марксизма». Эта уверенность сочеталась у Ковальченко с убеждением в прогрессивности социализма и с тем, что «перестройка» «кладет начало новому этапу генезиса социализма - его переводу на естественно-историческую основу» [23, с. 9].
Вместе с тем И.Д. Ковальченко предостерегал от «примитивно понимаемого плюрализма», отвергнутого наукой более сотни лет назад, противопоставляя ему «истинный плюрализм», понимая его как «обязанность исследователя при изучении тех или иных явлений исторического развития интегрировать самые различные методологические, теоретические подходы таким образом, чтобы они давали возможность углубить анализ тех или иных явлений исторического развития». В этой связи И.Д. Ковальченко переосмыслил известное марксистское положение об определяющей роли развития производительных сил в истории. Он характеризует ее лишь как тенденцию, отмечая, что в конкретных обстоятельствах «движущими силами любых крупных событий в любой стране или группе стран могут быть самые разнообразные факторы: экономические, политические, идеологические, религиозные и т. д.» [23, с. 9].
В опубликованной в 1995 г. статье И.Д. Ковальченко вновь вернулся к размыш-
лениям по поводу путей выхода советской историографии из методологического кризиса. Прежде всего, он определял этот кризис как «такую поляризацию теоретико-методологических взглядов и подходов, следовательно, и конкретно-исторических концепций, которая во многих аспектах разрывает единство коренной сущности исторического познания» [1, с. 3].
И.Д. Ковальченко призывал историков к поискам теоретико-методологических основ новой «парадигмы истории». Эти поиски должны, по мнению Ковальченко, быть основаны на следующих положениях. Во-первых, отказ от любых претензий на создание «неких универсальных и абсолютных теорий и методов исторического познания». Во-вторых, необходим гносеологический плюрализм, согласно которому всякая научная теория, основанная на анализе и обобщении исторической действительности, содержит рациональное зерно и вносит, таким образом, свой вклад в развитие общественно-научной мысли. В-третьих, признание исторической ограниченности любой концепции общественного развития, выработанной на основе той или иной философско-исторической теории. В-четвертых, изначальное присутствие в этой теории «определенных ошибок...». По мнению Ковальченко, «задача историков, как и других обществоведов, состоит в том, чтобы на основании тщательного анализа выделить из совокупности имеющихся философско-исторических теорий и подходов все то, что позволяет углубить изучение и мирового, и российского исторического процесса. Нужен синтез идей и методов, а не механическое отбрасывание одних из них (что сейчас наиболее активно проявляется по отношению к марксизму) и замена их другими (чаще субъективно-идеалистическими)» [1, с. 5].
В той же статье Ковальченко затронул вопрос о цивилизационном подходе, суть которого, по его мнению, состояла в том, чтобы «вписать» изучаемые явления в уже известную научную картину мира, рассмотреть их как повторяющиеся в новых исторических условиях варианты аналогичной деятельности [1, с. 29]. Вместе с тем он выделяет определения цивилизации, в которых она рассматривается как единая и целостная совокупность всех проявлений общественноисторического развития на всех этапах.
«Иначе говоря, цивилизация - это всеобщее целостное выражение человеческой истории» [1, с. 25].
В работе А.С. Ахиезера был предложен оригинальный взгляд на историю России с точки зрения цивилизационного подхода. Созданная им социокультурная теория позволила объяснить ход исторического процесса определенными сигналами, идущими из метафизических глубин истории и культуры русского народа [24].
Е.Б. Заболотный и В.Д. Камынин характеризуют конец ХХ в. отечественной исторической науки как «окончание советского этапа в ее развитии, отличительной чертой которого было подчинение исторической науки господствующей идеологии» [5, с. 16].
Во второй половине 1990-х гг. - первые годы XXI в., отмечают авторы, у отечественной исторической науки появились новые черты, качественно отличающие ее от предшествующей историографии. Среди главных из них выделяются: расширение функций исторической науки, изменение методологических и концептуальных основ в изучении отечественной истории, обогащение источниковой базы, обновление проблематики исторических исследований, расширение круга историографических исследований [5, с. 17].
Е.Б. Заболотный и В.Д. Камынин считают, что историческая наука в России к началу третьего тысячелетия медленно, но неуклонно выходит из глубокого кризиса. В качестве доказательства данного тезиса авторы приводят следующее: «Главное достижение, которое отчетливо проявилось в современной исторической науке в последнее время, состоит в том, что в условиях устранения идеологического диктата со стороны государственных и партийных структур на смену официальной доктрине, единственной имевшей право на существование на протяжении многих десятилетий, в науку пришло признание многоконцептуальности исторического развития. Историки получили возможность свободного выражения своих идей, что является непременным условием дальнейшего поступательного развития научной мысли».
Кроме того, авторы отмечают, что одним из свидетельств выхода исторической науки из кризиса является и активизация историографических исследований [5, с. 18].
В целом историки считают, что развитие исторической науки в 1990-е гг. прошло два этапа. Так, для первой половины 1990-х гг. для исторической науки характерна чрезмерная политизация в изучении практически всех проблем истории России, и особенно советской истории [5, с. 93].
Также в первой половине 1990-х гг. научные приоритеты в отечественной историографии претерпели существенные изменения. Освобожденные от тотального партийно-государственного контроля, от необходимости сверять свои взгляды с официально принятой доктриной историки смогли сосредоточить свое внимание на изучении тех проблем, которые по идеологическим причинам не могли разрабатываться советскими исследователями. Развернутая критика марксизма привела к тому, что главенствующим в объяснении отечественной истории становится цивилизационный подход. Правда, историкам так и не удалось вписать историю России в рамки единой цивилизации, ибо оказалось, что они по-разному понимают, к какому типу цивилизации относится Россия.
Достижениями в развитии исторической науки в первой половине 1990-х гг. следует считать принятие решительных мер по наведению порядка в архивном деле и расширению доступа исследователей к архивным фондам, особенно по новейшей истории России, широкую публикацию исторических документов [5, с. 122].
По мнению Е. Б. Заболотного и В. Д. Камынина во второй половине 1990-х гг. - первые годы XXI в. в отечественной историографии утверждается подлинный научный плюрализм, позволивший рассматривать основные проблемы отечественной истории с различных методологических и концептуальных позиций. В настоящее время главенствуют три основных подхода: историкоматериалистический, цивилизационный и модернизационный. Историческая наука на рубеже XX-XXI вв. стала многоконцептуальной, открытой для научных дискуссий. Это привело к тому, что в ней не имеется запретных тем, разрабатываются практически все вопросы отечественной истории.
На первый план в современной историографии вышло исследование социальнополитической проблематики истории России. Это объясняется несколькими причинами.
Во-первых, слабой и односторонней разработкой ее в советской историографии, которая всегда увлекалась изучением объективных факторов развития общества в ущерб субъективным. Во-вторых, сменой методологических парадигм, на которых строится современная историография [5, с. 204].
В целом, заключают Е.Б. Заболотный и
В.Д. Камынин, следует признать, что к началу XXI в. разрыв между отечественной и мировой исторической наукой, существовавший в условиях господства советской идеологии, успешно преодолен [5, с. 205].
Оптимистичные суждения были высказаны С.В. Леоновым: «Постсоветская историография, несмотря на относительную молодость, добилась определенных успехов. Накоплен ценный фактологический материал, позволяющий по-новому взглянуть на ряд важных сюжетов отечественной истории, разработаны некоторые концептуальные проблемы. Но в целом период становления новой отечественной историографии еще не завершился, не оформились четкие направления и школы. До сих пор ощущается сильное влияние как предшествующей советской, так и дореволюционной, эмигрантской историографических традиций и влияние всех западных школ» [25].
А.О. Чубарьян в опубликованной в 2004 г. статье утверждал, что некий «переходный период» в отечественной исторической науке уже завершился. Закончился период определенного вакуума не столько организационного, сколько в сфере методологии и мировоззрения. Это был период, когда наше научное историческое сообщество практически перестало быть. К настоящему времени среди российских историков уже намечается определенный консенсус. Речь идет не о возвращении к прежнему единомыслию, т. к. плюрализм подходов и мнений является одним из главных условий успешного развития любой науки [25, с. 31].
Более пессимистическая позиция отражена в статье Л.Н. Хмылева, который считает следующее: «Процесс методологического перевооружения исторической науки в последние годы осложнился ее функциональным кризисом, т. е. кризисом ее основных общественных функций. Высокопрофессиональные исследования во многом оказались не востребованными обществом. Пути выхо-
да исторической науки из кризиса не очевидны» [26].
А.Я. Гуревич в одной из последних своих работ о современном состоянии российской исторической науки писал: «Одновременно оказалась дискредитированной марксистская историография, тотально подчинявшая себе мысль историков, и образовался философский вакуум, который ныне заполняют чем попало - от мистики и оккультизма до агрессивного национал-шовинизма. Злонамеренное манипулирование исторической памятью переплетается с ностальгией, вызванной развалом империи, и картина прошлого подвергается самым неожиданным и произвольным превращениям. Поверхностно и подчас превратно понятая свобода мысли оборачивается безответственным легкомыслием» [27].
Глубокий кризис исторического знания в России несомненен. Но, надо признать, кризис так или иначе не обошел стороной и мировую историографию, однако А.Я. Гуревич полагает, что все-таки имеется свидетельство роста: «Видимо кризис представляет собой нормальное состояние науки. Ибо отсутствие кризиса, спора и сомнений - симптом стагнации науки» [27, с. 79].
Таким образом, обзор основных тенденций развития отечественной исторической науки в 1990-х - начале 2000-х гг. позволяет констатировать следующее. Несмотря на все отрицательные последствия методологического кризиса российской исторической науки (конца 1980-х - первой половины 1990-х гг.) в связи с отказом большей части исследователей от марксистско-ленинской схемы познания исторического процесса, в современной историографии со второй половины 1990-х гг. происходит постепенный переход к многоконцептуальной модели. Кроме того, активные контакты российской исторической науки с зарубежной (кстати, практически не затрагиваемые в теоретических работах последних лет) позволили первой в большей степени преодолеть многолетнюю методологическую «отсталость».
1. Ковальченко И.Д. Теоретико-методологические проблемы исторических исследований. Заметки и размышления о новых подходах // Новая и новейшая история. 1995. № 1. С. 3-33.
2. Кузищин В.И. О некоторых принципиальных положениях методологии истории // Новая и новейшая история. 1996. № 3. С. 84-87.
3. Алексеева Г.Д. Историческая наука России в поисках новых концепций // Россия в ХХ веке: историки мира спорят. М., 1994. С. 635642.
4. Бордюгов Г.А., Козлов В.А. История и конъюнктура: субъективные заметки об истории советского общества. М., 1992.
5. Заболотный Е.Б., Камынин В.Д. Историческая наука России в конце ХХ - начале XXI века. Тюмень, 2004.
6. Логунов А.П. Кризис исторической науки или наука в условиях общественного кризиса: отечественная историография второй половины 80-х - начале 90-х гг. // Советская историография. М., 1996. С. 447-487.
7. Буганов В. И. Размышления о современной отечественной исторической науке // Новая и новейшая история. 1996. № 1. С. 77-87.
8. Логунов А. Трансформация образа отечественной исторической науки в середине 90-х гг.
XX в. // Россия в новое время: историографический образ и проблема интерпретации. М., 1998. С. 101.
9. Заболотный Е.Б., Камынин В.Д. Историческая наука России в конце ХХ - начале ХХІ века. Тюмень, 2004. С. 3.
10. Логунов А . Отечественная историографическая культура: современное состояние и тенденции трансформации // Образы историографии. М., 2001. С. 52.
11. Искендеров А.А. Историческая наука на пороге
XXI века // Вопр. истории. 1996. № 4. С. 11.
12. Чешков М.А. Проблемы мироцелостности -«передний край» современного исторического познания // Вопр. истории. 1994. № 6. С. 51.
13. Болховитинов Н.Н. О принципах развития и периодизации мировой истории // Вопр. истории. 1994. № 6. С. 49.
14. Бронников А. А. Особенности марксисткой методологии в постсоветской сибирской историографии // Гуманитарные науки и образование в контексте формирования исторического мышления: тр. Всерос. науч.-практич. конф. (Бийск, 12-13 мая, 2005 г.). Бийск, 2005. С. 24.
15. Кузищин В.И. Кризис исторической науки. Что это такое? Актуальные проблемы теории истории. Материалы «круглого стола» (12 января 1994 г.) // Вопр. истории. 1994. № 6. С. 81.
16. Межуев В.М. Историософия и историография // Вопр. истории. 1994. № 6. С. 65.
17. Могильницкий Б.Г. Введение. О пользе истории // Историческая наука и историческое сознание. Томск, 2000. С. 10.
18. Сахаров А.Н. Отечественная историография: западные оценки и наша реальность // Россия в ХХ веке: историки мира спорят. М., 1994.
С. 727.
19. Сахаров А.Н. Историческая наука на перепутье // Россия в ХХ веке. Судьбы исторической науки. М., 1996. С. 5-7.
20. Ерохин В. Н. К вопросу о методологической ситуации в современной отечественной исторической науке // Историческая наука на пороге третьего тысячелетия: тез. докл. Всерос. науч. конф. Тюмень, 2000. С. 6.
21. Данилов В.П. В поисках новой теории // Вопр. истории. 1994. № 6. С. 100.
22. Корнев В. В. Кризис исторической науки в России // Кентавр. 1994. № 4. С. 87.
23. Ковальченко И.Д. Некоторые вопросы методологии истории // Новая и новейшая история. 1991. № 5. С. 6-7.
24. Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта. (Социокультурная динамика России). Новосибирск, 1997. Т. 1; 1998. Т. 2.
25. Леонов С.В. Исторический путь России в ХХ в.: попытки концептуального осмысления // Историческая наука и образование на рубеже веков. М., 2004. С. 134.
26. Хмылев Л.Н. Проблемы кризиса современной отечественной исторической науки // Историческая наука на рубеже веков: материалы Всерос. конф. Томск, 1999. Т. 1. С. 47.
27. Гуревич А.Я. Двоякая ответственность историка // Общественные науки и современность. 2007. № 3. С. 74.
Поступила в редакцию 20.10.2008 г.
Stepanov M.G. The basic tendencies of development of the post-Soviet historical science (1990 - the beginning of 2000th). The review of the modern Russian historiography devoted to a problem of development of the postSoviet historical science in 1990 - the beginning of 2000th is given. The basic theoretical and methodological problems of the Russian historical science the researchers addressed to had been analyzed.
Key words: a historiography, the theory and methodology of a modern historical science.
