CC BY
196
Живи просто, выживешь лет со сто. Ешь мало - проживешь долго.
Пока еще не начали, как следует обдумывают. В обхват дерево вырастает из крохотного ростка. Тысячеверстный поход начинается с шага.
Обрабатывай глину - пока она влажная. И маленькое дело делай, как большое. Туши пожар вовремя. И путь в тысячу ли начинается с первого шага.
§68. Кто щадит рядовых, тот не пренебрегает опасностью.
Не тот борец, что поборол, а тот, что вывернулся.
§69. Нет большего бедствия, чем недооценка противника.
Не ставь неприятеля овцою, ставь его волком. Не хвались, идучи на рать, а хвались, идучи с рати.
§74. Если повелевает постоянно запугивать народ смертными казнями и творить зло, нам необходимо схватить и убить его. §20. Тот, кого ненавидят люди, не может не трепетать.
Злой человек не проживет в добре век. На кнуте далеко не уедешь.
Угнетать тирана - дело справедливое. Слон сам посыпает себе голову пылью.
Обычно казнит тот, кто имеет чин ведающего казнями.
Зло злым исполнить.
§76. Людей еще молодых и слабых доводят до истощения, еще крепких и сильных посылают на смерть. §75. Местное население оттого голодает, что на него набрасывают много кормовых налогов.
Жилы рвутся от тяжести, слезы льются от жалости. Худо овцам, где волк в пастухах. Зелен виноград не сладок, а молод человек не крепок. Не работа сушит, а забота. Надсажен конь недалеко везет. Волк не пастух, а свинья не огородник. Тяжело нагребешь, - домой не донесешь.
§78. В целом мире нет ничего податливей и мягче воды, но в наступлении (она) настойчива и упорна!
Пора придет, и вода пойдет. Квашни крышкой не удержишь. И царь воды не уймет. Большая вода и камень разбивает.
§79. От большого оскорбления неминуемо будет унаследовано возмущение.
Беседы злые тлят обычаи благие. Где грозно, там и розно. Не суди других - не осудишься от них. Заключение
Сочинение "Дао дэ цзин" древнекитайского мыслителя Лао цзы (V век до н. э.) входит в число наиболее известных философских произведений, составляющих сокровищницу мировой культуры. Перевод автора [1] представляет "Дао дэ цзин" как целиком придерживающееся русла традиционной китайской литературы сочинение, посвященное обоснованию и описанию наилучшего устройства общества. Особенность данного перевода заключается в том, что выделен уровень, посвященный описанию жизни простых людей. "Дао дэ цзин" понимается как сочинение, в котором истинным путем жизни признается следование природе, естественность, а истоком нравственности, показателем здоровья общества - сотрудничество и взаимопомощь.
Список литературы
1. Саврухин А.П. Книга о естественных основах нравственности. Учебное пособие по курсу «Нравственные основы культуры». М.: МЛТИ, 1991.
2. Саврухин А.П. «Дао дэ цзин» о первоначалах. Тезисы докладов ХХ науч. конф. «Общество и государство в Китае». М.: Наука. 1989. Ч. 1. С. 58-60.
3. Саврухин А.П. Понятие ДАО и стилистика «Дао дэ цзина». Тезисы докладов Х1Х науч. конф. «Общество и государство в Китае». М.: Наука. 1988. Ч.1. С. 106-108.
ОСНОВНЫЕ ПРИНЦИПЫ ПОСТРОЕНИЯ ПОЗИТИВИСТСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
Шадрина Елена Николаевна
Доцент, канд. фил наук, Первый МГМУ им. И.М. Сеченова, доцент кафедры философии и биоэтики, г. Москва
Развитие науки всегда происходит в рамках определенной эпистеми-ческой системы, в свою очередь, являющейся продуктом более широкой социокультурной парадигмы. После того как эпистемическая система окончательно сформировалась, она начинает определять через ряд продуцируемых ею методологических и мировоззренческих установок общую картину развития науки. Система приобретает статус своего рода идеологии, жестко детерминируя последующее развитие научного знания. То есть, история науки всегда творится, по-видимому, в рамках определенной парадигмы, если понимать последнюю в духе позднего Куна - как некоторое интеллектуальное поле, задающее развитие того или иного раздела знаний в каком-то одном строго определенном направлении и охраняющее его от разрушительных влияний других возможных подходов.
Только в периоды глобальных научных революций, сопровождающихся, как правило, сменой всей системы установок и мировоззрения в целом, происходят разрыв со старой идеологией и переход к новой эпистеми-ческой системе. В результате вырабатывается качественно новый подход к рассмотрению научного знания. Развитие науки начинает пониматься в совершенно ином свете, что
отражается, в свою очередь, на общем стиле и способах его изложения и описания.
Нам хотелось бы, таким образом, провести мысль, что специфика историографического построения, основных принципов описания развития данной науки, оказывается напрямую связанной с принятой на данном этапе некоей общей философской парадигмой. То есть критерии, на основании которых формируется тот или иной образ науки, определяют то, каким образом следует писать ее историю и как она, в конечном итоге, пишется.
Будучи приверженцами эмпирической философии, позитивисты поставили во главу угла научного знания опыт и конкретный факт. Они утверждали, что опытные факты являются, с одной стороны, основой всякой научной теории, с другой, критерием истинности любого научного утверждения. Таким образом, знаменитую проблему демаркации науки и ненауки они пытались решить на пути эмпирической обоснованности и подтверждаемости научных фактов. Здесь также нужно иметь в виду, что в традициях позитивизма было ставить крайне узкие границы науке. То есть под наукой в собственном смысле понимались лишь точные науки и науки о природе, исключая из нее науки о человеке, историю, филологию, социальные
дисциплины. А поскольку, как утверждает, например, известный современный западный философ науки Б. ван Фраассен, именно «эмпиризм всегда был главным философским ориентиром в изучении природы» [1, с. 352], не удивительно, что метод эмпирической индукции Фр. Бэкона не только сделался основополагающим исследовательским методом естественных наук, но и экстраполировался на все другие области познания.
В качестве общих программных установок позитивизма фиксируем, таким образом, следующие: утверждение примата науки и естественнонаучного метода, неизменность прогрессивного роста науки и научной рациональности, очищение научного знания от метафизических компонент как условие эффективного развития науки. Как замечает в этом случае Ян Хакинг, «позитивист всегда выступает против причин, против объяснений, против теоретических объектов и против метафизики. Реальное ограничивается наблюдаемым. Твердо держась за наблюдаемую реальность, позитивист может делать все, что он хочет, со всем остальным» [2, с. 180].
Основные постулаты позитивистской доктрины находят свое выражение в позитивистской историографии науки (кумулятивистская историография). Каким образом это проявляется, попробуем показать при помощи конкретных примеров - обратившись к творчеству известного французского историка науки второй половины XIX -начала XX веков Поля Таннери, в частности, к его работе «Исторический очерк развития естествознания в Европе», выполненной в целом в традициях позитивизма.
Вообще-то, конечно, нужно сразу оговориться, что данная работа не представляет собой по форме цельного произведения, а составлена из ряда статей, написанных французским исследователем в разное время. Однако общая тематика, которой они посвящены - обзор судеб европейской науки с XIV по XX век, достаточно последовательное и стройное изложение материала, к тому же фактологически насыщенного, в полной мере позволяют реконструировать историографическую концепцию автора. И она свидетельствует о разделяемых французским историком позитивистских воззрениях на предмет науки.
Например, в очерке, посвященном изучению состояния научных знаний в период позднего средневековья, П. Таннери пытается проследить судьбу аристотелевского учения о форме и материи в XIII и XIV веках. Он указывает, в частности, что еще Фома Аквинский отверг неизменность субстанциальных форм и, тем самым, «низвел их на степень простых модусов, или качеств», в чем Тан-нери усматривает большой прогресс. Учение Аквината получает в XIV столетии дальнейшее важное развитие, и вот уже под формой начинают понимать «... лишь физическое качество, изменяющееся по различным степеням какой-то шкалы: такой-то серый цвет имеет такую-то степень густоты на таком-то расстоянии от исходной точки...» [3, с. 20].
Ограничившись на этом непосредственным текстуальным изложением, скажем только, что эволюция учения о формах от Фомы до Орезма, о чем, собственно, ведет речь Таннери, действительно заключалась, как он и указывает, в том, что из актуально существующих неизменных субстанций формы превратились в изменяющиеся по степеням физические качества. Это, в свою очередь, открыло возможность применения к описаниям явлений природы в категориях Аристотеля математических понятий, что не было бы возможным при сохранении ортодоксального аристотелевского учения.
Важно здесь будет подчеркнуть вот какой момент. Будучи глубоким знатоком данного вопроса (истории становления естествознания), посвятившего его изучению, по свидетельству своих биографов, многие годы, Таннери последовательно и в достаточно сжатой форме излагает основные факты, касающиеся, в данном случае, всех этапов трансформации аристотелевского учения о формах. В заключение своего описания он дает общее рассуждение о том, что, таким образом, «... научные представления не замкнулись в сфере старых понятий. Наследство, которое латинский Запад получил от прошлого и которым он очень дорожил, во многих отношениях стесняло его, подобно слишком тяжелой палке, с помощью которой ребенок хочет подняться на крутую гору. Однако шаги ребенка делаются постепенно все более и более твердыми, он достигает юношеского возраста, и палка перестает тяготить его...» [4, с. 27]. То есть, в такой своеобразной метафорической форме Таннери просто констатирует тот факт, что «налицо имеется» заметная эволюция в определенных научных воззрениях. И этим он, собственно, ограничивается. Что интересно, он нигде дальше так и не объясняет, чем была вызвана подобная эволюция во взглядах ученых. В его тексте, например, никак не освещена роль социальных и экономических факторов, повлиявших на становление научных идей, не упоминается о том, какое большое значение имело быстрое развитие на тот момент торговых отношений, и как это обусловило в целом расцвет математической мысли, в результате чего как раз и должна была постепенно модифицироваться схоластическая философия.
Пример, описанный выше, был взят наугад, однако и другие исторические очерки, представленные в указанной книге, отчетливо в общем-то демонстрируют тенденцию, прослеживающуюся в описании Таннери эволюции аристотелевского учения.
Специфика подхода Таннери к изложению исторических реалий науки становится понятной, если вспомнить, что в идейном плане он считал себя последователем Огюста Конта, основоположника позитивизма вообще, позитивистской методологии истории науки в частности. Он неоднократно подчеркивал, что взялся за изучение истории научной мысли, чтобы реализовать часть проекта своего учителя. Ему принадлежат слова: «Когда-то я усвоил только одну философию - философию Огюста Конта... и именно его влияние стимулировало мои работы, целью которых было верифицировать и уточнить его идеи относительно Истории Наук» [5, с. 193]. Таннери характеризовал Конта как великого мыслителя, чья философия оказала глубокое воздействие на весь интеллектуальный мир. «Наука пошла гигантскими шагами... и развитие ее показало, - пишет он, - что Конт ошибался только разве в деталях. Положительный характер науки, ее стремление свести априорные концепции к их истинному значению подтвердили построение Конта» [6, с. 194]. Таким образом, главную заслугу французского мыслителя Таннери усматривает в идее позитивного знания, которая, делая приоритетным научный факт в собственном смысле этого слова, отличает его от всего того, что выходит за рамки реально познаваемого и может быть отнесено на счет «воображения» ученого.
Поскольку концепция «позитивной науки» Конта представляет определенный интерес (главным образом, в контексте преломления ряда ее основополагающих принципов в историографических построениях Таннери), остановимся на некоторых моментах, связанных с ней, более подробно.
Само понятие «позитивное», как известно, заключает в себе несколько смыслов - реальное в противоположность иллюзорному, достоверное в противоположность сомнительному, точное в отличие от неясного, а также призванное «по своей природе преимущественно не разрушать, но организовывать» [7, с. 45]. Ставя перед своей философской концепцией науки грандиозную задачу систематизации и упорядочивания всего знания в целом, Конт полагает, что основанием для такой систематизации должно послужить нечто абсолютно достоверное и надежное, а именно опытные данные. Стремясь придать науке «здоровый дух», изгнав из нее все вопросы, принципиально неразрешимые, «метафизические», он объявляет наблюдение универсальным методом приобретения знания, поскольку последний, по его мнению, помогает освободиться от разного рода ненаучных догматических наслоений, стать, так сказать, на твердую почву факта. «Все здравомыслящие люди, - читаем мы у него, - повторяют со времен Бэкона, что только те знания истинны, которые опираются на наблюдения» [8, с. 53]. Отказ, таким образом, от поиска причин и сущностей в пользу наблюдаемых явлений подводит к тому, что научное знание оказывается по своему характеру описательным и феноменальным. Место объяснения автоматически занимает описание. Эту своеобразную контовскую замену слова «почему» словом «как» мы и обнаруживаем, собственно, у П. Таннери, обратившись к его историческим очеркам естествознания.
В вину позитивистской интерпретации развития науки ставят, как правило, ее стремление отмежеваться от проблем социальности, рассматриватъ развитие научных идей вне контекста социально-культурного развития, делая акцент на логической структуре знания. Такая позиция действительно характерна для группы логических позитивистов, образовавших знаменитый Венский кружок (М. Шлик, Р. Карнап, О. Нейрат), однако имеет мало общего с ранними позитивистами так называемого контовского толка. Как замечает, например, по этому поводу Я. Ха-кинг, «для философии науки был бы гораздо предпочтительнее старый позитивизм, потому что он не был одержим теорией значения» [9, с. 57]. Концепция Конта в этом отношении представляет собой интересное сочетание социальных аспектов истории науки, с одной стороны, и логических аспектов научного знания, с другой. В результате дальнейшей эволюции позитивистского учения на первый план, как известно, вышел логический анализ научного познания, а история научных идей, тем более, социальный ее аспект и вовсе перестала занимать умы исследователей. Однако для Конта и его ближайших последователей социальная история научного знания представляла подлинный интерес с той спецификой, что основные принципы функционирования научного познания выносились как бы за пределы научной сферы и распространялись на развитие общества в целом. Выдвигая, таким образом, тезис о первичности научных идей в развитии общества, Конт пытался обосновать необходимость обнаружения в истории науки и общества единых законов, действующих независимо от воли отдельных людей.
Как нам кажется, именно идея доминирующего положения науки в обществе определила специфику того типа историографического построения, который условно принято называть позитивистским или эмпирицистским. Возвращаясь к работе Поля Таннери, послужившей примером такого типа историографических концепций, можно еще раз подчеркнуть тот момент, что, излагая конкретные научные факты, французский историк практиче-
ски никак не освещает процессов, протекающих параллельно во «внешней» по отношению к науке среде и обуславливающих во многом развитие теоретического знания. Если он иногда и касается вопроса о взаимоотношениях науки и области ее практического приложения, то, преимущественно, утверждает, что именно наука «толкает вперед развитие техники», хотя существует множество примеров из истории, когда те или иные практические потребности, наоборот, стимулируют развитие в области научной теории.
Таким образом, на примере работы П. Таннери можно наблюдать «принцип действия» позитивистской установки, не предполагающей, очевидно, сколько-нибудь серьезного влияния «внешних» факторов на развитие научного знания. Здесь позитивисты отстаивали скорее обратную связь.
В интересах истины, впрочем, следует оговориться, что мировоззрение Таннери в последний период его жизни претерпело, видимо, сильные изменения, и хотя он по-прежнему считал себя приверженцем философии Конта, его представление о науке в целом и истории науки в частности стало заметно другим. Как отмечают, например, авторы коллективной монографии «Принципы историографии естествознания: теория и история», П. Таннери в последние годы жизни выдвигал проект построения нового типа истории науки, обращенный не столько к ученому-специалисту, сколько к широким кругам образованной публики. В соответствии с этим замыслом, общая история науки должна была объединить не только элементы, представляющие интерес для узкого круга специалистов, но также «... все, что касается биографий ученых ... что относится к взаимодействию наук, влиянию со стороны интеллектуальной, экономической и социальной сфер на научный прогресс или стагнацию. Она должна была реконструировать круг идей, питавших ученых, рассмотреть и выделить характеристические черты интеллектуальной среды, особенно те, которые отличают величайших гениев, и, наконец, сделать предметом изучения уровень образования каждой эпохи и способы распространения научных идей» [10, с. 208]. Таким образом, отказавшись от своего первоначального представления о научном знании в чисто позитивистском духе, Таннери, как мы видим, уже допускал мысль, что при изучении развития науки, изучении ее истории не следует, очевидно, пренебрегать факторами политическими и экономическими. Можно даже сказать, что своей идеей единства когнитивных и социальных аспектов развития науки он во многом предвосхитил современный этап историко-научных исследований. Однако, как бы то ни было, его более ранние работы, которые не несут на себе отпечатка последующей трансформации его взглядов, представляют собой великолепный образец позитивистской (эмпирицистской) историографии науки.
Список литературы
1. Фраассен Б. ван Чтобы спасти явления // Современная философия науки: знание, рациональность, ценности в трудах мыслителей Запада. М., 1996. -352 с.
2. Хакинг Я. Представление и вмешательство. Введение в философию естественных наук. М., 1998. -180 с.
3. Таннери П. Исторический очерк развития естествознания в Европе. М.-Л., 1934. - 20 с.
4. Таннери П. Исторический очерк развития естествознания в Европе. М.-Л., 1934. - 27 с.
5. Таннери П. Исторический очерк развития естествознания в Европе. М.-Л., 1934. - 193 с.
6. Таннери П. Исторический очерк развития естествознания в Европе. М.-Л., 1934. - 194 с.
7. Родоначальники позитивизма. СПб., 1910-1913. -45 с.
8. Родоначальники позитивизма. СПб., 1910-1913. -53 с.
9. Хакинг Я. Представление и вмешательство. Введение в философию естественных наук. М., 1998. -57 с.
10. Принципы историографии естествознания: теория и история. М., 1993. - 208 с.
О ДЕМАРКАЦИИ КОНСТРУКТИВНЫХ ФОРМ РАЗУМА
Шарипов Марат Рашитович
Докт. фил. наук, доцент каф. ЕНГД, НИИТТ, (филиал) ФГБОУ ВПО КНИТУ-КАИ им. А. Н. Туполева, г. Нижнекамск
АННОТАЦИЯ.
В попытке схематизации и различения основных философских категорий и понятий, которые устанавливали бы демаркацию, - обнаружено, что волевые формы и определения объективированной свободы есть конструктивные (структурно-системные) атрибуты, представляющие: 1) свойство структурного соответствия непосредственной и целостной (всеобщей и непротиворечивой) структурной необходимости данного (определённого, inv) опосредованным формам системных возможностей, выступающих устойчивыми конструктами объективного, 2) свойство заданной явленности системной возможности заданного (определяемого, kong), выступающее устойчивым концептом системной положенности и необходимо требующее свою непосредственно определяемую целостность, как структурную форму истинной необходимости. В первом случае, из структурной непосредственности данного (целостного) возникает соответствующая и дедуктивно опосредованная возможность устойчивых конструктов объективного, возможность системных качеств и систем научной истинности сознания; а во втором, - из явленных, опосредуемых концептов системной положенности заданного (единого) индуктивно формируется структурная непосредственность истинной необходимости межсистемного свойства или непротиворечивость форм духовной истинности сознания. При этом непосредственность целостного есть возможная структурность конструкта, а опосредованность единого есть необходимый концепт системной положенности.
Ключевые слова: волевые и духовные формы, волевые определения, детерминация и взаимообусловленность, Абсолют, данное и заданное.
Проблема демаркации - это философская проблема нахождения критерия, позволяющего отличить и отделить знание от мнения или веры, эмпирические науки от формальных наук и метафизики. К. Поппер указывал: «Проблему нахождения критерия, который дал бы нам в руки средства для выявления различия между эмпирическими науками, с одной стороны, и математикой, логикой и «метафизическими» системами» - с другой, я называю проблемой демаркации» [1, с. 55]. Поэтому, проблема демаркации - это попытка установить границы области научного знания путем указания точных критериев научной рациональности. Хотя логические позитивисты (Л. Витгенштейн, М. Шлик, Р. Карнап, Х. Рейхенбах и др.) и сформулировали ряд принципов, которые должны были определить точные границы науки, но программа логического позитивизма оказалась невыполнимой в силу стремления уничтожить метафизику в узких рамках эмпирического подхода. Однако, с точки зрения автора, проблема демаркации требует, в настоящее время, той необходимой классификации и различения основных философских категорий и понятий, которые накопились в философии и определяли бы эту демаркацию. В частности, такая классификация приведена в схемах 1,2.
Определяя данное в непосредственности пребывающего Бытия, как предпосланную форму постигаемого и познаваемого Мира, как воображаемый образ той особенности, что есть вещь-в-себе, следует отметить неданное или образ онтологической особенности данного, возникающий как неуловимый образ интуиции в своей трансинтеллигибельной неразличимости, но отграничивающей постижимую сферу от непостижимых образов Абсолюта. Причём, сфера постижимых образов Абсолюта - это сфера постижимых возможностей как «потенциальное
ожидание» истинных необходимостей данного, которые в познавательной непосредственности свободного созерцания, выводят к спецификации природы по её эмпирическим законам или к мыслимой сфере заданного. Но, переход от необходимости данного к его свободе, заданному, есть функция, прежде всего, сознания, которая связана с мышлением и объективацией, а затем этот переход выступает деятельностью разума, определяющей формы познания и постижения. Как первое, так второе устанавливает взаимосвязь и определяет взаимоотношения волевых форм с духовыми формами. Волевые формы - это регулятивные формы Разума и их активность, это различимые формы физической особенности Мироздания; духовные формы - это содержание Разума или духовные возможности в концептуальности пассивной и активной, волевой явленности, это различимые формы гносеологической особенности Мироздания. При этом, регулятивность объ-емлет как волевые, так и духовные формы.
На схеме. Способность к заданной явленности выделяет системную положенность форм концептуального как конструктивную взаимосвязь качественных форм Бытия, способных к целостной полноте своей устойчивости. Т.е. способность к заданной явленности есть познавательная форма перевода качественных отношений опосредованно определяемого (задаваемого, ко^, dfn) в непосредственность определённого (данного, шу, dfd) или в свойства; есть форма преобразования качественных взаимосвязей в концептуальную целостность ментальных форм и, далее, в инвариантность структурной или конструктивной полноты системной положенности (шу). Аналогично, свойство соответствия непосредственной целостности есть форма преобразования инвариантных взаимосвязей в устойчивость целостного конструктивных
