CC BY
60
11. Ionesco D., Mokhnacheva D., Gemenne F. The Atlas of Environmental Migration. L.: Routledge, 2017. 150 p.
12. Migration and the Environment: Discussion Note. Session 94. Oxford: IOM, 2007. 9 p.
13.Sychev A.A., Koval E.A., Sukonkina T.N. Normative Foundations of Environmental Ethics // В мире научных открытий. 2014. № 9.3 (57). С.1285-1301.
DOI: 10.12731/2218-7405-2017-2-2-277-283
ОСНОВНЫЕ ИДЕНТИФИКАЦИОННЫЕ ПРИЗНАКИ В КУЛЬТУРЕ И КОНТРКУЛЬТУРЕ
Галушко В.Г., Кудряшов С.В., Конанчук С.В.
Санкт-Петербургский государственный институт психологии и социальной работы, г. Санкт-Петербург, Российская Федерация
Рассматривается проблема идентификации феномена контркультуры. Проводится сравнительный анализ по нескольким критериям контркультуры, массовой культуры и романтизма как эпохи. Оценивается место и значение абсурда в современной массовой культуре.
Ключевые слова: идентичность; контркультура; романтизм; культура; массовая культура; матрица; абсурд.
MAIN IDENTIFICATION SIGNS IN THE CULTURE AND THE COUNTERCULTURE
Galushko V. G., Kudryashov S. V., Konanchuk S. V.
Saint-Petersburg state Institute of psychology and social work, St. Petersburg, Russian Federation
Considers the problem of identification of the phenomenon of the counterculture, comparative analysis based on several criteria of the
counterculture, mass culture and romanticism as the era. Assesses the place and importance of the absurd in contemporary mass culture.
Keywords: identity; counterculture; romanticism; culture; mass culture; matrix; absurd.
Интерес к проблематике идентификации феномена контркультуры не прекращается на протяжении нескольких последних десятилетий. Несмотря на то, что в Западной Европе и США изыскания на эту тему начались во второй половине 60-х годов, а в нашей стране - в конце 80-х годов XX века, до сих пор нет чёткого определения места контркультуры в картине общего состояния культуры; и оно определяется в довольно широком диапазоне: от некой маргинальной культурной области до полноправного участия контркультуры в процессе смены культурных парадигм. Интерес продиктован и тем, что многие исследователи, в частности теоретик контркультуры Т. Роззак, заявляют как сходство, так и преемственность кон-тркулыуры, как культурного феномена от феномена культуры конца ХУ1П — начала XIX века, который известен, как «романтизм». Интерес к этой теме обусловлен тем, что внешние формы «тёмной» стороны романтического мифа присутствуют, как принято считать, в проявлениях различных альтернативных современных субкультур.
Современная контркультура, как результат синтеза разных культурных процессов, нуждается в идентификации своих родовых признаков.
Культурологическая матрица романтизма сводится к классификации романтических идентификационных признаков по философским категориям сравнения. Культурология тесно смыкается с философией там, где требуется классифицировать идентификационные признаки. Культурологическая матрица романтизма, для выявления характерных особенностей течения, должна рассматриваться в сравнении с аналогичными матрицами других течений, именно это наглядно показывает основные идентификационные признаки.
Если сравнивать романтизм с массовой культурой современности, сосуществующей с контркультурой, то, прежде всего, надо сказать, что романтизм и массовая культура непосредственно не
пересекаются в культурологической ретроспективе. Некоторыми теоретиками культуры высказывается мнение, что массовая культура в том или ином виде была всегда [5, с. 26]. Но мы будем придерживаться мнения о том, что массовая культура сформировалась после появления массового сознания, и вследствие «восстания масс» в характеристике X. Ортеги-и-Гассета, - а это случилось не ранее конца XIX - начала XX века. Рождается именно та массовая культура, с появлением которой «стал возможен массовый рынок культуры» [4, с. 241].
Проблемы современности состоят в том, что преемственность культуры, в любом её виде, становится довольно сомнительной. Дискретный мир, потерявший свою самоидентификационную цельность, не способен наследовать нечто целое, пусть даже и ставшее когда-то причиной появления его самого. Проблема современного мировоззрения, характеризуемая многими исследователями термином «абсурд», или «театр абсурда» - в том его смысле, который в начале 60-х годов XX века заложил в него М. Эсслин, и который, в принципе, может распространяться на положение дел в современном обществе. Ведь, как цитирует в своей работе М. Эсслин фрагмент из эссе Эжена Ионеско о Ф. Кафке, человек современности «отрезан от своей религии, метафизики и трансцендентных корней, человек потерян; все его действия становятся бесчувственными, абсурдными, бесполезными» [9, р. 5]. С. Кьеркегор считал, что «абсурд не относится к тем различениям, которые лежат внутри сферы, принадлежащей рассудку. Он вовсе не тождественен неправдоподобному, неожиданному, нечаянному» [6, с. 46]. Л. Шестов считал, что мир абсурда - это не надреальный мир, а подлинное содержание действительности - монструозной действительности (ведь «Бог умер»), -которое познаётся индивидуумом с помощью острой рефлексии.
Кьеркегор и Шестов говорят о том, что абсурд - это не некая видимая дисгармония, понятие «означавшее у ранних греческих философов нечто нежелательное, связанное с противоположностью Космоса и гармонии» и что «по сути было эквивалентно понятию Хаоса» [3, с. 8]. У них абсурд проступает, как основа внешне гармонического бытия, лишь внутренне приводящая человека к ду-
ховному разрушению; и рассматривается, как реакция на ситуацию противоречия интересов человека условиям его существования в мире, который он начинает воспринимать в отрыве от себя самого, когда интересы мира и человека начинают расходиться. Как считает С.Н. Булгаков, «философия Абсурда ищет преодолеть «спекулятивную» мысль, упразднить разум, перейдя в новое измерение, явить некую «заумную» «экзистенциальную» философию. На самом же деле она представляет собой чистейший рационализм, только с отрицательным коэффициентом, с минусом» [2, с. 535].
Контркультура современности - как наследница контркультуры второй половины XX века - имеет, как и все более-менее самостоятельные явления, свои родовые признаки. Но, так или иначе, любое социальное явление замыкается на типе личности, к этому явлению принадлежащей. Именно личность, как таковая, выступает носителем всех идей и поведенческих стереотипов, определяющих саму сущность явления, и позволяющих производить идентификацию и самоидентификацию в рамках аксиологического пространства той или иной социальной группы, в том числе и социальной группы, противостоящей официальной, или «доминирующей» культуре.
Отсчёт существования современной контркультуры можно вести от появления в США в середине 40-х годов движения битников, родоначальниками которого считаются А Гинзберг, Дж. Керуак и др. На авансцену человеческого бытия - туда, где раньше находились личности, проявляющие себя в любых областях, этакие настоящие первопроходцы культуры, - пришло то, что философия XX века называет словом «массы». К. Ясперс хорошо сказал по этому поводу, что «только потребность души массы в восхищении создаёт своих героев..., на мгновение она помещает индивида в центр своего внимания, однако вскоре совершенно забывает, когда свет рампы падает уже на другого» [8, с. 152-153]. Ж. Бодрияр говорит о том, что «масса выступает характеристикой нашей современности» [1, с. 187].
Романтики замыкали на себе космогонию не только своей собственной системы, но и были неотъемлемым узлом кристаллической решётки бытия, как такового. Наступит эпоха «власти масс», и О. Шпенглер сможет сказать, что «романтика является выражением рационалисти-
ческого высокомерия от недостатка понимания смысла происходящего» [8, с. 22], и что «романтика - это не признак сильных инстинктов, а слабого, себя самого ненавидящего интеллекта» [8, с. 22].
Главной особенностью контркультурного движения является то, что оно поначалу было сплошь молодёжным. Политолог А. С. Па-нарин отмечает, что это «явление 20 века; до этого времени история не знала молодёжных движений - были молодые люди, а молодёжи не было» [7, с. 4]. Кроме того, с появлением контркультуры связывается феномен удлинения периода взросления, а также стремление в любом возрасте выглядеть юношей, что вполне согласуется с чисто романтическим стремлением умереть молодым.
Также появление контркультуры связывают с кризисом национальной идентичности, которым, как считается, была охвачена молодёжь средне- и верхнесреднего класса со второй половины пятидесятых годов. Мотивируется это тем, что кризис национальной идентичности можно назвать одним из основных аспектов конфликта идентичности вообще, который характеризует мироощущение европейской цивилизации второй половины XX века, и в котором преломляется феномен как культуры вообще, так и контркультуры в частности.
Контркультура появляется в тот момент времени, когда массовая культура начинает достигать своего «апогея» в посткультурном, если пользоваться шпенглеровской терминологией, пространстве европейской цивилизации - то есть, в середине и второй половине XX века. Она практически сразу становится широко известным общественным явлением. Этому во многом способствовало распространение ранее неизвестных средств массовых коммуникаций: кинематографа, радио, телевидения, газет, журналов. В этом коммуникационном поле, где культивируются стереотипы, оценки, параметры поведения - контркультура, поначалу претендующее на элитарность протестное движение, начала своё тиражирование.
Культурологическая матрица контркультуры сводится к классификации идентификационных признаков контркультуры. Таким образом, мы можем выявить, что основные идентификационные признаки контркультуры не соответствуют идентификационным признакам романтизма.
Онтология контркультуры и онтология романтизма в своём сравнении выявляют следующее: романтизм, воспринимая окружающий мир, как единый организм с взаимодополняющими функциями, противоположен по своему мироощущению контркультуре, ориентированной на хаотичный распад мирового порядка, пусть и кажущийся созидательным. Здесь на первый план выступает конфликт, как способ бытия. В основе онтологии романтизма лежит отношение к миру, отличное не только от античного и просветительского, но даже христианского, - несмотря на то, что романтическое мировоззрение признаёт существование Бога, вернее будет сказать - Неба. Но человек в романтизме не имеет с этим Небом той ярко выраженной связи. Романтик смотрит на Небо как сторонний наблюдатель.
В области гносеологии контркультура полностью противоположна романтизму с его интуицией, которая, как познавательный опыт, может быть оправдана и даже признана необходимостью, без которой любой познавательный процесс если не бесполезен. Контркультура же, гносеологически синтезируя проективное мифологизирование, по сути дела берёт модели и стереотипы того, как должен быть устроен мировой порядок и что он должен из себя представлять - из бессистемной совокупности разных мировоззренческих систем.
По критерию антропологии представители контркультуры тоже различны. Гениальность романтизма, как требование к проявлению человека в мире, как заявка на легитимность существования, — совершенно не проявляется в контркультуре. Не отрицая возможную гениальность представителей контркультуры, можно сказать, что на первый план здесь выступает именно инаковость, осознанная как самим её носителем, так и теми, кто видит в нём прообраз идеального человеческого типа.
По критерию отношения ко времени, точнее, к временам, между контркультурой и романтизмом есть видимая, проявленная уже на формальном уровне, дисгармония. Романтизм тяготеет к прошлому, контркультура - к будущему. Для романтиков прошлое казалось воплощением смысла, но это было состоявшееся, пусть и идеализированное прошлое. У представителей контркультуры будущее не оформлено.
По критерию «мироощущение» романтизм и контркультура выводят нас на понятие хаоса. Если романтик стоит перед хаосом на неких прочных устоях мироздания, лишь заглядывая в него и, возможно, ужасаясь или восторгаясь при этом, то представитель контркультуры из хаоса своей жизни пытается создать те самые устои мироздания, на которых можно прочно стоять. Здесь тот и другой явно находятся по разные стороны ситуации. Таким образом, культурологическая матрица контркультуры, сопоставленная с культурологической матрицей романтизма, показывает несоответствие идентификационных признаков сравниваемых культурных феноменов.
Список литературы
1. Бодрийяр Ж. Фантомы современности. Тени молчаливого большинства, или конец социального // Призрак толпы. М.: Алгоритм, 2007.
2. Булгаков С. Некоторые черты религиозного мировоззрения Л.И. Шестова // Сочинения в 2 т. Т. 1. М.: 1993.
3. Буренина О. Что такое абсурд, или по следам Мартина Эсслина // Абсурд и вокруг. Сб. статей / Отв. Ред. О. Буренина. М.: Языки славянской культуры, 2004.
4. Ван ден Хааг Э. И нет меры счастью и отчаянию нашему // Иностранная литература, 1966, №1.
5. Гаспаров М.Л. Историзм, массовая культура и наш завтрашний день // Вестник истории, литературы, искусства. Отд-ние ист,-филол. Наук РАН. М.: Собрание; Наука, 2005. Т. 1.
6. Кьеркегор С. Страх и трепет. М.: ТЕРРА-Книжный клуб: Республика, 1998.
7. Панарин A.C. Контркультура—предтеча духовно-этической революции современности// Контркультура и социальные трансформации: Сб. тез. современных философов / Отв. ред. Рачков В.П. М.: АН СССР ИФ, 1990.
8. Шпенглер О. Годы решений. Германия и всемирно-историческое развитие. Екатеринбург: У-Фактория, 2007.
9. Esslin, М. The Theatre of the Absurd. Woodstock, N. Y.: The Overlook Press, 1961.
