CC BY
124
ИСТОРИЯ
УДК 63.3
Б.В. Кричевский (Санкт-Петербург, СПбАППО)
ОРГАНИЗАЦИЯ ЦАРЕМ АЛЕКСЕЕМ МИХАЙЛОВИЧЕМ ПРОЦЕССА НАД ПАТРИАРХОМ НИКОНОМ
Аанализируется организационная деятельность царя Алексея Михайловича по окончательному низложению патриарха Никона с кафедры.
Летом 1658 года Никон, хотя и отказался от кафедры, долгое время оказывал всяческое противодействие избранию нового главы церкви и тем самым спровоцировал кризис иерархической власти. Царю Алексею Михайловичу лишь в конце 1666 года удалось окончательно низвергнуть мятежного патриарха. Для этого ему потребовалось привлечь к процессу над Никоном вселенских патриархов и подготовить серьезное юридическое обоснование правильности своих действий. В связи с этим небезынтересно проанализировать особенности организационной деятельности государя на решающем этапе осуждения патриарха с точки зрения эффективности достижения поставленной цели.
В записях, предваряющих стенограмму соборных заседаний, сказано, что 4 ноября в грановитой палате состоялась первая встреча царя Алексея Михайловича с прибывшими в Москву антиохийским патриархом Макарием и александрийским патриархом Паисием, а по окончании ее в честь гостей был дан торжественный обед [1, 998].
На следующий день греки с 6 до 10 часов утра беседовали с государем. Так как содержание данного разговора в официальном отчете отсутствует, он, несомненно, являлся конфиденциальным [1, 998]. Н.Ф. Каптерев резонно предположил, что именно в этот день царь Алексей Михайлович излагал патриархам подробности дела Никона и добивался от них согласия на его низложение [5, 333]. Добавим, успех переговоров, а они, как следует из дальнейших соборных заседаний, оказались успешными, был достигнут в значительной степени благодаря
выверенности сведений, которые поступали грекам. Царь Алексей Михайлович приложил все усилия, чтобы оградить патриархов от возможных встреч с посланцами Никона и тщательно инструктировал тех, кто от его имени контактировал с греческими гостями: каждый из гонцов должен был открывать перед иерархами дополнительные обстоятельства их приглашения в Москву. А уже в самой столице государь самолично представил патриархам собственную полную и единственно им доступную версию дела Никона. Кроме того, видимо, на встрече был оговорен размер милостыни, которую получат за свой труд патриархи, а также примерное расписание соборных заседаний.
7 ноября царь Алексей Михайлович собрал в столовой избе всю высшую знать, как светскую, так и духовную. Туда же были приглашены и греческие патриархи. В стенограмме соборных заседаний сказано: «И великий государь говорил святейшим патриархом о отшествии с Москвы Никона патриарха, а власти подали за своими руками сказки и выписку из правил» [1, 998] - то есть документы, обличающие вину Никона. Таким образом, царь Алексей Михайлович решил, что суд над патриархом уже достаточно подготовлен.
Следующее заседание состоялось только через двадцать дней. Н.Ф. Каптерев считал, что такая отсрочка была связана с необходимостью перевода и более детального ознакомления патриархов с документами, приобщенными к делу Никона [5, 333]. Действительно, скорее всего, эти недели были посвящены окончательному согласованию позиций государя и патриархов, дабы на самом суде не возникло никаких недоразумений. Надо заметить, это вполне согласовалось с уже отмеченной ранее осторожностью, с которой царь Алексей Михайлович реализовал какую-либо поставленную задачу.
28 ноября в столовой избе, наконец, произошло первое заседание Собора. На нем государь призвал высокое собрание дать оценку действиям патриарха Никона, прежде всего, в связи с его самовольным оставлением престола [1, 998]. И тем самым официально положил начало судебному процессу.
На следующий день к Никону были отправлены псковский архиепископ Арсений, архимандрит ярославского Спасского монастыря Сергий и архимандрит суздальского Спасо-Ефимиевского монастыря Павел. Так как Никон медлил, и об этом посольство тут же отписало государю, за ним поехали еще две делегации. Одна состояла из архимандрита владимирского Рождественского монастыря Филарета и келаря Спасского монастыря старца Варлаама Палицына, а в другую входили архимандрит Новоспасского монастыря Иосиф и соборный старец Чудова монастыря Лаврентий [1, 999 - 1000]. Конечно, никто особо не рассчитывал на покорность Никона, уж очень это не вязалось с его предыдущими действиями, но опасения царя Алексея Михайловича
оказались напрасными. Никон поехал в столицу после первого же приглашения, и две другие делегации сообщили государю, что встретили патриарха уже по дороге в Москву [2, № 61 - 62].
По сообщению биографа патриарха И. Шушерина, государь отдал приказ везти Никона не на Воскресенское подворье, как тот рассчитывал, а в находящееся в Кремле Архангельское. Причем ближайшие к нему Никитские ворота закрыли, а ведущий к ним через ров мост разобрали. Еще до прибытия Никона в Кремль значительную часть людей, его сопровождавших, в том числе и самого И. Шушерина, взяли под стражу: «... мне же взяша два стрельца под обе пазухи и понесоша аки на воздусе, не успевах бо ногами и до земли доткнутися...». Это свидетельство ярко показывает, насколько серьезным, хотя и напрасным, было опасение государя, что Никон может воспользоваться услугами сочувствующих ему людей и совершить побег. Архангельское подворье находилось рядом со Столовой палатой, где предполагалось проводить заседание Собора по низвержению Никона, и поэтому охрану патриарха во время его передвижения было осуществить значительно легче.
И. Шушерин пишет, что почти сразу после ареста он предстал перед государем, который «.начат мя вопрошати о недоведомых вещех; мне же отрицающуся и ничто же ведати ему глаголющу» [12, 61]. Из документов того времени мы знаем, что царь Алексей Михайлович редко кого-либо допрашивал самолично. И. Шушерин, видимо, ввиду близости к патриарху, представлялся ему исключительно важным свидетелем. Государь, вероятно, хотел добиться дополнительных свидетельств против Никона для предстоящего процесса, но каких именно, к сожалению, И. Шушерин умалчивает.
В это же время продолжалось заседание Собора. Были признаны подлинными привезенные грамоты от отсутствующих на Соборе других патриархов. Учитывая возникшие ранее подозрения в их подлинности, надо полагать, что подобная экспертиза была особенно важна. Кроме того, исходя из слишком уж дипломатичной формы полученных посланий, царь Алексей Михайлович просил иерархов дать им однозначную трактовку: считают ли их авторы Никона виновным. На этот вопрос весь Собор единодушно ответил: «. бывший Никон патриарх повинен во всем и от патриаршества имеет быти отлучен». Затем государь представил на Собор челобитные Никона, в которых он неуважительно отзывался о светских властях [1, 1001]. Были составлены также вопросы к Никону, которые предполагалось задать ему в ходе суда. Из этого перечня следует, что предстоящий процесс государь предполагал построить на показаниях различных свидетелей и текстов, написанных самим Никоном [1, 10381039]. Таким образом, Никону еще до его появления на Соборе фактически вынесли приговор.
1 декабря Собор приступил к собственно суду над Никоном. После выяснения нескольких процессуальных вопросов за патриархом были отправлены епископ Мстиславский и Оршанский Мефодий и еще два архимандрита [1, 1006]. По И. Шушерину, делегация, отправленная к Никону, состояла совсем из других иерархов. Однако тут стоит доверять официальной стенограмме, тем более он уже находился в остроге и не являлся свидетелем данных событий. И. Шушерин, очевидно с чужих слов, также сообщает, что Никон по пути из подворья на суд захотел зайти в Успенский и Благовещенский соборы, но его не пустили [12, 62].
Когда патриарх пришел, государь открыл заседание. Он более пространно повторил то, о чем говорил прежде: «От начала де
Московскаго государства, соборной и апостолской церкви такова безчестия не бывало, как учинил бывшей патриарх Никон; для своих прихотей, самоволно, и без нашего царского величества повеления и без соборнаго совету, тое соборную и апостолскую церковь он оставил и патриаршества отрекся, никем гоним, и от того его отшествия многия смуты и мятежи учинились, и соборная апостолская церковь вдовствует без пастыря тому ныне девятый год. И чтоб его, бывшаго патриарха Никона допросить: для чего он, бывшей патриарх Никон, патриаршеский престол оставил и сшел в Воскресенской монастырь?».
Никон сначала пытался парировать предъявленные ему обвинения собственными нападками на власть. Но на каждую реплику патриарха государь быстро находил весомое возражение и даже иногда подтверждал его документально. Так, на слова Никона, что его хотели отравить, царь Алексей Михайлович тут же открыл данное следственное дело, где это опровергалось. Когда же Никон заявил, что он отказался от кафедры потому, что государь не должным образом отреагировал на публичное избиение его подчиненного, царь Алексей Михайлович не без иронии заметил: «. и в тое де пору сыскивать и оборони было давать неколи, а что де он, Никон патриарх, говорит будто того человека присылал для строения церковных вещей, и в тое де пору на Красном крыльце церковных вещей строить было нечего.».
Наиболее удобной для обвинения государю показалась недавняя грамота Никона константинопольскому патриарху Дионисию с жалобами на свое двусмысленное положение. Послание было составлено в озлоблении и с расчетом, что оно никогда не попадет в руки московских властей. Поэтому Никон не боялся утрировать многие факты, и это могло позволить судьям наглядно уличить его во лжи. Царь Алексей Михайлович перед разбором данной грамоты просил принять во внимание следующие обстоятельства: «Бывше патриарх Никон писал в грамотах своих к ним, святейшим патриархом, на него, государя, многие безчестья и укоризны, а он, великий государь, на него, бывшаго патриарха, к ним, святейшим вселенским патриархом, на него, Никона, никакого безчестия и укоризны
не писывал.». Это было не совсем так, и тому свидетельство - немало грамот, отправленных государем главам вселенских церквей, в которых он не раз обвинял Никона в различных проступках. Но тут, очевидно, имелось в виду, что царь Алексей Михайлович писал правду, а Никон клеветал на него, и уже одно это обстоятельство должно, по мнению государя, наглядно уличал Никона.
Интересно, что, когда в начале грамоты было прочитано никоновское упоминание о замученном царем Иваном Грозным митрополите Филиппе, царь Алексей Михайлович громко заявил: «Для чего он, Никон, такое безчестие и укоризну блаженные памяти великому государю царю и великому князю Ивану Васильевичу всеа Русии написал...» [1, 1007-1012]. Хотя на самом деле изначально перенесение в 1652 году мощей митрополита Филиппа из Соловков в Москву являлось актом покаяния властей перед невинно убиенным. В символической грамоте царя Алексея Михайловича митрополиту Филиппу, которую Никон вез на Соловки, говорилось: «Молю тя и приидши тебе желаю семо, еже разрешити согрешение прадеда нашего царя и Великаго Князя Иоанна, нанесенное на тя неразсудно завистию и неудержанием ярости... Аще я и не повинен есм в досаждения твоего, но гроб прадедний присно убеждает мя и в жалость приводит.» [10, № 147].
Начиная свое царствование, государь хотел отмежеваться от своего кровавого предшественника. Но теперь, спустя годы, оказалось, что царь Алексей Михайлович начал себя считать преемником и продолжателем старых традиций, которые заключались, прежде всего, в укреплении единоначалия государственной власти. Поэтому выпад Никона против царя Ивана Васильевича вызвал у него возмущение. Данная эволюция во взглядах государя представляется весьма показательной: сама
сложившаяся система властных отношений того времени заставляла царя Алексея Михайловича действовать абсолютно авторитарными методами.
Хотя, с другой стороны, по свидетельству черниговского епископа Лазаря Барановича, поведение государя во время процесса не отличалось особой жестокостью, тем более сравнимой с Иваном Грозным. Малороссийский иерарх писал: «Надобно было изумляться благодушию и кроткости царя: заливаясь слезами он исторгал слезы у зрителей» [8, № 39]. Тем не менее, приведенные цитаты не так противоречат друг другу, как это кажется на первый взгляд. Видимо, царь Алексей Михайлович в некоторых ситуациях имел возможность, но не проявил себя подобно своему предку.
Далее государь и Собор стали последовательно опровергать выдвинутые Никоном в письме патриарху Дионисию обвинения против властей: на самом деле царь Алексей Михайлович никогда не вмешивался в дела церкви, не наносил Никону никакой обиды, не подкупал восточных патриархов, чтобы те против него свидетельствовали, не осуждал безвинно
некоторых священнослужителей, не присоединял к русской митрополии земли константинопольского патриархата и т.д.
Надо сказать, что не на все никоновские обвинения Собору и государю удалось достойно ответить. Никон в своем послании хоть существенно сгущал краски, но некоторые факты обозначил верно. Так, патриархам действительно за их приезд в Москву посулили щедрые пожертвования, а советник государя Паисий Лигарид был связан с римской церковью. Поэтому, когда очевидное отрицать было невозможно, царь Алексей Михайлович выдвигал против Никона новое обвинение. Странно, что подобные темы вообще оказались поднятыми на Соборе. Возможно, государь переоценил силу своей аргументации, а возможно, он еще пытался хотя бы внешне провести процесс беспристрастно.
По сообщению И. Шушерина, в это время по приказу государя был схвачен Дмитрий Матвеев, переводивший на греческий язык разбираемое на соборе письмо Никона к Дионисию. Но получить от него каких-либо показаний не удалось, так как он «.на некоем месте страха ради Царева, взем нож, ударив себе и тако испусти дух» [12, 73], что также, несомненно, разрушало планы государя.
3 декабря состоялось второе судебное заседание. Так как оно было посвящено оценке показаний Никона и вынесению ему приговора, сам он приглашен не был. Собор сосредоточился на двух главных, определенных государем обвинениях: в клевете Никона в грамоте патриарху Дионисию о том, что царь является еретиком и самовольном оставлении им патриаршего престола. На этот раз особенно много царь Алексей Михайлович распространялся по поводу лживости утверждений Никона: «.что будто царское величество и весь освещенный собор и все православное християнство от святыя восточные и апостолские церкви отложились и приступили к западному костелу.» [1, 1068]. Государь всегда старался придерживаться православных канонов, и поэтому данный выпад Никона его возмутил больше всего.
5 декабря в Столовую избу опять привели Никона. На этот раз за ним ходил, кроме епископа Мефодия, еще вятский епископ Александр. Патриарху задали еще несколько вопросов, а затем предъявили ему окончательно сформулированное обвинение. К тем пунктам, что были составлены накануне, прибавилось обвинение в самовольной расправе Никона над митрополитом Коломенским Павлом и оскорблении им восточных патриархов [1, 1079-1080]. Последнее было выдвинуто уже в ходе процесса, видимо, вследствие несдержанного поведения Никона по отношению к греческим иерархам.
Что же касается митрополита Павла Коломенского, Лазарь Баранович сообщает интересную деталь, которая не вошла в стенограмму судебного заседания, но, видимо, была озвучена. Оказывается, по приказу Никона он за несогласие с церковными реформами был доведен до
умопомешательства, за которым последовала скорая смерть [8, № 39]. Но в этом случае определенная вина за то, что с Павлом поступили несправедливо, ложилась и на государя, который не вступился за него, так как в то время безгранично доверял патриарху. Но, естественно, данный аспект дела никак не мог проявиться в ходе процесса.
В ночь на 8 декабря вновь состоялось закрытое совещание государя с патриархами [1, 1092]. Из последующих действий Собора и царя Алексея Михайловича Н.Ф. Каптерев предположил, что именно обсуждалось в тот день. 12 декабря было зачитано Никону постановление о низведении его в простые монахи и отправке в ссылку в Ферапонтов монастырь [1, 10981099]. Поэтому надо было уточнить некоторые формулировки этого итогового документа. Второй предмет обсуждения, это также отмечает
Н. Ф. Каптерев, мог быть связан с двусмысленным положением греческих патриархов в Москве [5, 350]. В это время оправдались самые мрачные предположения: Макарий и Паисий были смещены с кафедры. И именно тогда царь Алексей Михайлович начинает предпринимать дипломатические усилия по восстановлению их на престол [1, 1108 - 1110], которые смогли увенчаться успехом лишь через два с половиной года [5, № 5].
Сопровождать Никона в Ферапонтов монастырь было доверено архимандриту нижегородского Печерского монастыря Иосифу. В специальном наказе ему государь пишет о необходимости установления за бывшим патриархом особого надзора, дабы, с одной стороны, обезопасить того от возможных оскорблений, но, с другой - не позволить с кем бы то ни было общаться, а по приезде в монастырь царь приказывает отобрать у него знаки архиерейского отличия [2, № 75]. Кстати сказать, несмотря на пристальное наблюдение, Никону удалось переговорить в селе Березово, под Мологую, с случайно встретившимся бывшим поддиаконом Иваном Васильевым, который возвращался с запасом красной рыбы из Крестного монастыря в Воскресенский. Это, хотя и с опозданием, было замечено, и поддиакон тут же был допрошен. Оказалось, Никон всего лишь просил прислать в Ферапонтов монастырь из сопровождаемого им рыбного обоза несколько бочек семги и сига, а также желал, чтобы тот поделился с ним доходами после продажи перевозимого товара [2, № 78].
В той же упомянутой грамоте царь Алексей Михайлович специально обращал внимание Иосифа на то, что Никон направляется в Ферапонтов монастырь не на какую-либо должность, тем более не на его заведование, а простым монахом [2, № 75]. Зная характер Никона, государь вполне мог допустить, что тот попытается узурпировать власть в монастыре. Расследование, проведенное уже после смерти государя, показало, что его опасения оказались небеспочвенными: Никон
действительно сумел превратить место изгнания в некое подобие
Воскресенского монастыря, то есть в свою безраздельную вотчину [2, № 94].
21 декабря архимандрит Иосиф шлет сообщение патриархам и всему Собору, в котором сообщает о прибытии в Ферапонтов монастырь. В тот же день он, как и наказывал государь, отобрал у Никона архиерейскую мантию и посох [2, № 77]. А 27 декабря 1666 г., как сказано в записи о патриарших выходах, взятые у Никона вещи были привезены в Москву [3, 100]. Следовательно, Никон окончательно превратился в обыкновенного, причем ссыльного, инока.
Одновременно с этим царь Алексей Михайлович начал процесс подчинения принадлежавших Никону монастырей. 6 декабря он
приказывает прибыть в Москву архимандриту Иверского монастыря Фелофею и наместнику Паисию. Зная преданность братии этого монастыря Никону, государь, видимо, хотел, чтобы тот продемонстрировал свою лояльность. Он также приказывает ему отлучить бывшего архидиакона Ефимия и других адептов Никона от монастырской казны. «.и вам бы по тому ж ни в чем их слушать не велеть, и воли им ни в чем не давать...» [9, № 245].
До нас дошли распоряжения архиепископа Иверского монастыря Фелофея, в котором он, как только получил приказ государя, спешно начал отменять хозяйственные распоряжения Никона [11]. Иерарх, дабы сохранить за собой место, должен был как можно скорее дистанцироваться от бывшего патриарха.
9 декабря в другой грамоте призывался в Москву архимандрит Крестного монастыря Сергий. В ней же приказывалось начать расследование по жестокому обращению Никона со старцами и слугами, жившими в принадлежавших ему обителях [2, № 67]. Осуждение Никона уже состоялось, и дополнительно собирать обвинения против него необходимости не было. Поэтому это делалось, скорее всего, с целью завоевания доверия среди монахов монастырей, подчиненных лично опальному патриарху. 13 декабря были подвергнуты допросу боярские дети и подьячие Воскресенского монастыря, которых Никон взял с собой в Москву. Государя интересовало, добровольно ли они приехали или же им приказали это сделать [7, 1067]. Этими действиями власть, несомненно, пыталась выявить особенно преданных Никону людей.
В это же время специальными грамотами царь Алексей Михайлович приказал начать перепись имущества Крестного монастыря [2, № 68, 70]. В начале 1667 г. была также составлена опись вещей и казны Воскресенского монастыря [4, 611 -612].
Возвращаясь к закрытому совещанию государя с греческими патриархами, проходившему 8 декабря, опять-таки исходя из дальнейших событий, можно предположить, что на нем обсуждались еще некоторые
вопросы: например, определялись дата и процедура избрания нового патриарха.
В 14 деянии Собора после сообщения о низложении Никона сказано, что 31 января 1667 года были выдвинуты три кандидата в будущие патриархи: архимандрит Троицко-Сергиевского монастыря
Иосиф, архимандрит Свято-Богородеского Тихвинского монастыря Корнилий и келарь Чудовского монастыря Савва. Из них выбранным оказался первый, а именно Иосиф [6, 179-181]. Обращает внимание весьма низкий иерархический статус всех претендентов. Среди них не было ни одного митрополита или епископа. Очевидно, царь Алексей Михайлович после стольких лет сосуществования с амбициозным Никоном стремился выдвинуть в новые патриархи смиренного и послушного инока.
В тех же записях о патриарших выходах написано, что в избрании главы церкви принимал участие лишь патриарх Макарий, так как Паисий оказался в это время болен: «от немощи еще не оздравел». Зато 8 февраля в рукоположении Иосифа участвовали уже оба иерарха [3, 101-102], после чего патриархами и Собором была составлена настольная грамота нового главы русской церкви [2, № 85].
Таким образом, эпоха Никона в истории русской церкви окончательно завершилась, а вместе с ней и неопределенность патриаршего статуса. Русская церковь, как и прежде, имела законно избранного патриарха, и он оказался, практически, подчиненным светской власти. Государь, хотя и с большими финансовыми, временными и некоторыми репутационными издержками, решил данную задачу.
Библиографический список
1. Гиббенет, Н.А. Историческое исследование дела патриарха Никона [Текст]/Н.А. Гиббенет. - Ч. 2. - СПб., 1884. - 1124 с.
2. Дело о патриархе Никоне [Текст]. - СПб., 1897. - 453 с.
3. Дополнение к Актам историческим [Текст]. - Т. 5.- СПб., 1853. -
510 с.
4. Записки отделения русской и славянской археологии Императорского русского археологического общества [Текст]. - Т. 2. -СПб., 1861.
5. Каптерев, Н.Ф. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович [Текст]/ Н.Ф. Каптерев. - Т. 2. - Сергиев Посад, 1912. - 547 с.
6. Материалы для истории раскола за первое время его существования [Текст]. - Т. 2. - М., 1876. - 430 с.
7. Опись архива «Дело о патриархе Никоне» // В кн.: Патриарх Никон. Труды [Текст]. - М.: МГУ, 2004. - 1262 с.
8. Письма преосвященного Лазаря Барановича [Текст]. - Чернигов, 1865. - 72 с.
9. Русская историческая библиотека[Текст].-Т. 5.-СПб., 1878.1074 с.
10. Собрание Государственных грамот и договоров [Текст]. - Ч. 3. - М., 1822. - 720 с.
11. Архив [Текст]. - СПб.: Институт истории РАН. Ф. 181, оп. 1, ч.
3, д. 1127-1128.
12. Шушерин, И. Известие о рождении и воспитании и о житии Святейшего Никона патриарха Московского и всея России [Текст]/И. Шушерин. - 2-е изд. - М., 1908. - 110 с.
Получено 1.10.2008 г.
УДК 94
Б.В. Шарыкин (Тула, ТулГУ).
“COLLIGATORY CONCEPTS” AND “SIGNIFICANT NARRATIVES”: ИСТОРИЯ ПОНЯТИЙ ОТ У. УОЛША ДО Ф.Р.АНКЕРСМИТА.
Посвящена проблеме формирования так называемой «новой философии истории» Ф.Р.Анкерсмита. Корни его взглядов отчасти могут быть возведены к творчеству У. Уолша - философа 50-х - 60-х годов. Его идея «связывающих» понятий и её развитие в субъективной манере Ф. Анкерсмитом сформировали сердцевину современной нарративистской философии истории.1
О Ф.Р. Анкерсмите обычно говорят как о «необычайно влиятельном» современном западном специалисте, представителе нарративистской философии истории, того её направления, что получило название «новой философии истории». Очевидна её связь с постмодернизмом и с постмодернистской «Метаисторией» Хейдена Уайта. Между тем, нарративистская философия истории не сводится, конечно, к постмодернистским влияниям, она имеет длительную историю. Одной из целей этой статьи как раз и является прослеживание одной из важных сторон становления философии исторического нарратива.
Нарративизм возник ещё в результате споров 50-х - 60-х гг. о природе исторического объяснения. Сам Ф.Р.Анкерсмит указывает на один из теоретических истоков своих собственных идей. Он полагает, что основной элемент исторического нарратива открыл и охарактеризовал работавший в Оксфорде и в Эдинбурге профессор философии У.Уолш, а свою собственную философию Ф.Анкерсмит рассматривал как развитие позиции Уолша.
Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ, грант № 08-03-00136а.
