CC BY
102
УДК 94(470) «1917/1918»
А. Н. Федоров
ОРГАНИЗАЦИЯ ПРОДОВОЛЬСТВЕННОГО ДЕЛА В РЕВОЛЮЦИОННОЙ РОССИИ (МАРТ-ОКТЯБРЬ 1917 г.)
Аннотация. Опираясь на новые архивные материалы, автор рассматривает начальный период «Великой российской разрухи» (1917-1920 гг.) и приходит к выводу, что она была следствием не только объективных экономических предпосылок, но и субъективных факторов из области социальной психологии.
Ключевые слова: революция 1917 г., хозяйственная разруха, продовольственный вопрос, социальная политика.
Abstract. Relying on the little-known archive sources, the author tackles upon the events of the «Great Russian disruption» in 1917-1920 and arrives at a conclusion that they were the consequence not only of the objective historical preconditions, but also of the subjective factors from the sphere of social psychology.
Keywords: revolution of the year of 1917, economical disruption, food problem, social policy.
Изучение социально-экономических предпосылок революции 1917 г. имеет под собой давнюю историографическую традицию. Отечественными историками было убедительно доказано, что накануне революции самодержавие «спасовало» перед комплексом экономических проблем, в результате чего нарастало социальное напряжение, обострилась политическая борьба [1]. «Хозяйственная разруха», впервые проявившаяся в 1916 г., стала ближайшим поводом к революционным выступлениям. По воспоминаниям лидера кадетской партии П. Н. Милюкова, в 1915 г. страна жила еще по инерции довоенного благополучия. В следующем году картина начала меняться: «Финансы расстроены, товарообмен нарушен, производительность страны пошла на громадную убыль... Города голодали, торговля была задавлена... Таксы развили продажу «из-под полы», получилось «мародерство» (спекуляции - А. Ф.), не как коренная болезнь, а как проявление недостатка производства и товарообмена... Армия устала, недостатки всего понизили ее дух» [2, с. 433, 434].
Зимой 1916/1917 гг. в крупных российских городах начал ощущаться серьезный недостаток продовольствия. Во-первых, правительство столкнулось со сложностями снабжения армии и тыла. Во-вторых, отсутствовали четкие планы по практическому переводу всего народного хозяйства на военные рельсы. Экономические неурядицы, потеря «западных областей», мобилизации тяглового скота, нехватка рабочей силы - в числе ближайших причин, приведших к сокращению посевных площадей. Тем не менее в 1917 г. в стране имелись крупные запасы хлеба. По подсчетам П. В. Волобуева, без урожая этого года они составили 670 млн пудов [3, с. 21]. Этих запасов было достаточно для того, чтобы в течение 6-7 месяцев бесперебойно насыщать внутренний рынок. В таком случае перед исследователями закономерно возникал вопрос о правильности организации созданной в годы войны системы государственного распределения продовольствия.
В период с августа 1916 г. по апрель 1917 г. казна для армии и населения заготовила всего 365 млн пудов хлеба вместо необходимых 800 млн пу-
дов. «Достаточно было минутного перерыва, случайного неподвоза, расстройства транспорта на 1-2 дня, и снабжение масс населения висело на волоске» [4, с. 4]. К этому времени уже сложилась система чрезвычайных органов регулирования продовольственного дела. Ее основу составили особые совещания по обороне, топливу, перевозкам и продовольствию, созданные в августе 1915 г. Среди задач Особого совещания по продовольствию были: заготовка продовольствия и фуража для армии; регулирование торговли и цен; ревизии скота, сельскохозяйственных машин, семян. На местах для контроля над исполнением правительственных решений появились специальные уполномоченные. Однако согласованность в деятельности различных органов власти к моменту начала кризиса так и не была достигнута: в правящих кругах в ноябре
1916 г. даже возникла мысль о назначении «продовольственного диктатора».
Помимо сокрытия хлеба его владельцами, неблагоприятным образом на
обеспечение армии и населения повлияли транспортные затруднения, срывавшие поставки хлеба в потребляющие губернии. Выступая на Всероссийском продовольственном съезде (май, 1917), полковник И. Д. Михайлов, специалист по экономике железнодорожного хозяйства, говорил о продолжавшемся невыполнении плана перевозок: «Население терпит недостаток в предметах первой необходимости в одних районах, тогда как в других те же предметы от избытка и от невозможности их вывезти часто приходят в негодность» [5, с. 1].
В начале 1917 г. правительство перешло от системы закупки хлеба к разверстке необходимого его количества. Предполагалось, что всего должно быть разверстано 772 млн пудов хлеба в течение 35 дней. Затем окончание разверстки было отсрочено до 1 марта 1917 г., что само по себе означало сбой при ее проведении. В целом планируемые результаты так и не были достигнуты: только 10 % уездов выполнили разверстку на 97 %, а цифра общего сбора не достигла 100 млн пудов [6, с. 493].
При разверстке агенты правительства часто прибегали к насилию и принудительным реквизициям. Бывший редактор газеты «Хлебное дело» Е. А. Черняк в докладной записке правительству (17 марта) суммировал жалобы крестьян: «Заготовка хлеба была возложена на совершенно новых неопытных людей, явившихся пред продавцами-земледельцами и крестьянами как бы их начальниками. Крестьяне относились к этим агентам правительства весьма враждебно, так как видели в них посягателей на свой труд и свою частную собственность. Сделки не носили характера добровольного соглашения, знакомого крестьянам, а являлись в виде требования подчинения. Твердые цены являлись для крестьян подтверждением их представления о насилии над ними» [7].
Временное правительство пришло к власти в условиях дальнейшего развития экономических, хозяйственных трудностей, в том числе нарастания угрозы голода. Поэтому массовое ожидание быстрого решения продовольственного вопроса было вполне объяснимым. Уже 5 марта был создан Общегосударственный продовольственный комитет, заменивший прежнее Особое совещание по продовольствию. Главной задачей, которая встала перед Продовольственным комитетом, стало создание новой организации. 25 марта
1917 г. постановлением «О передаче хлеба в распоряжение государства» и временным положением «О местных продовольственных органах» была введена государственная хлебная монополия.
Ее введение встретило неоднозначные оценки специалистов и местных продовольственных органов. Оппозиция введению хлебной монополии была подавлена на Всероссийском съезде уполномоченных продовольственных организаций (5-9 мая 1917 г.). В резолюции съезда подчеркивалось: «Этот закон (25 марта - А. Ф.) является вполне рациональным, целесообразным, так как только введение монополии хлебных закупок и распределения может обеспечить армию и население в данный момент хлебными продуктами» [4, с. 47]. Главное содержание закона сводилось к тому, что «все количество хлеба, продовольственного и кормового, урожая прошлых лет, 1916 г. и будущего урожая 1917 г., за вычетом запаса, необходимого для продовольствия и хозяйственных нужд владельца, поступает, со времени взятия хлеба на учет, в распоряжение государства и может быть отчуждаемо лишь при посредстве государственных продовольственных органов» [8].
Отчуждаемый хлеб следовало равномерно распределить среди всех потребителей. Таким способом правительство надеялось гарантировать социальный мир. Однако, как показал дальнейший опыт, учет хлеба формально не ограничил право владельца распоряжаться им (с принятием закона о хлебной монополии новый импульс получили теневой рынок и спекуляции). В этом убеждают статистические сведения о ходе снабжения хлебом губерний европейской части России за 1917 г. [9].
Около половины недостающего хлеба потребляющие губернии, как и ранее, должны были получить помимо продовольственных органов. Проследим это на взаимоотношениях производящей Воронежской и потребляющей Калужской губерний. Источником послужат отчеты о командировках в эти губернии инспекторов Общегосударственного продовольственного комитета
В. А. Пославского и В. М. Сазонова. В городах Воронежской губернии «прилавки магазинов ломятся под тяжестью великолепного хлеба. Продается он без всяких карточек и ограничений. Выдается населению также и пшеничная мука. Белый хлеб продается тоже без карточек, хотя его не так много и не всегда можно достать. Карточки введены лишь на сахар и керосин. Воронежский базар положительно завален мясом, свининой, рыбой, молочными продуктами, яйцами, овощами» [10]. С другой стороны - «голодающие калужане». В начале 1917 г. ежемесячные наряды на поставку хлеба были определены в размере 531,5 тыс. пудов, вместо этого по государственной системе распределения поступало от 200 до 350 тыс. пудов хлеба. «Такое положение дела вынуждало жителей наиболее нуждающихся районов отправиться самим на поиски хлеба в различные губернии, преимущественно, соседние с Калужской, иногда и в более отдаленные». Там они скупали хлеб у земледельцев и местных продовольственных комитетов, и речь шла о закупках сотен тысяч пудов хлеба. «Настойчивые и продолжительные приставания часто достигали цели, что еще больше усиливало паломничество» [11].
Губернские комитеты уже летом 1917 г. стали принимать постановления, запрещавшие вывоз отдельных видов продовольствия за пределы губерний. В число запрещенных товаров попали хлеб, мясо, крупы, фураж [12]. В целях фактического контроля грузов на ключевых железнодорожных станциях появились заградительные отряды. Например, на станции «Рязань» в период с 28 июля по 11 сентября заградотрядом было задержано: 294 пуда мясных продуктов (около 5 т), 215 пудов овса (около 3,5 т), 65 пудов хлеба
(около 1 т), 1 вагон гречихи (около 16 т), несколько сот килограммов круп и сахарного песка [13].
Все это продовольствие направлялось из Рязанской губернии в Москву и было изъято всего тремя членами заградотряда и только из багажных отделений поездов. Из еженедельных отчетов Рязанской заградительной комиссии узнаем и о составе первых «мешочников»: это солдаты, расквартированные в Московской губернии; местные жители, решившие таким образом заработать деньги; проезжавшие москвичи, которые не пожелали возвращаться домой «с пустыми руками». На каждого контрабандиста, вне зависимости от пола, приходилось от 3 до 5 пудов ручной клади. Из-за возросших объемов работы в сентябре 1917 г. даже потребовалось расширить состав рязанского отряда до 7 человек. Однако мешочники нашли способ обойти это препятствие: с конца сентября они стали выправлять документы, согласно которым продовольственные грузы следовали в Москву транзитом из других губерний (например, Тамбовской). В таком случае реквизированное продовольствие возвращалось «законным владельцам».
Губернии, уезды и даже отдельные села превращались в «продовольственные республики», ведущие самостоятельную «внешнюю торговлю» (с другими селами, уездами, губерниями). В сентябре 1917 г. из Пензенской губернии сообщали: «“Контрабанда” приобретает иногда романтический характер. Это около границ рек. Тут и сигнализация, тут и лодки, тихо плывущие во тьме. По сухопутью тянутся по ночам целые обозы «контрабандистов». Привезенный таким образом хлеб распродают по 10 руб. и выше за пуд. Когда его привозят на базар, то милиция устанавливает очередь на него (вместо того, чтобы устранить это явление). Между продовольственными республиками идет нередко борьба в стремлении побольше урвать для себя» [14, с. 11].
Обыватель постарался взять в свои руки хлебное дело, зарождалась неофициальная система снабжения («мешочничество»), получившая законченный вид уже в период «военного коммунизма». В некоторых губерниях наплыв ходоков принял размеры настоящего бедствия, с которым местные власти уже были не в состоянии справиться. В телеграмме из Казани (26 сентября) Нижегородскому губернскому комиссару говорилось следующее: «Ходоки Вашей губернии целыми толпами направляются в Казанскую губернию покупать хлеб по бешеным ценам, сводят на нет заготовку всех губерний потребления, в том числе и Вашей». В сентябре Нижегородский комитет сумел закупить здесь 120 000 пудов ржаной муки по цене 5 руб. за пуд. Но ходоки стали приобретать хлеб по 10-13 руб., и «в баржи нижегородской продовольственной организации приток хлеба прекратился» [15].
В октябре, чтобы компенсировать неполученный хлеб, нижегородцы присвоили себе грузы, направлявшиеся транзитом в другие 11 губерний (266 тыс. пудов). Это событие потребовало созыва делегатского собрания от представителей продовольственных комитетов, общественных организаций. Выяснилось, что захват товарных барж не имел под собой законных оснований, не вызывался он и угрозой голода, а произошел стихийно. Стороны не сумели придти к какому-либо соглашению, и начальник нижегородского гарнизона Змиев заявил: «Хлеб находится в наших руках, и мы его распределим так, как найдем нужным». Делегатам от 11 губерний оставалось только выразить свое несогласие и заявить протест на эти действия [16]. Весьма вероятный силовой вариант развития событий здесь помогла избежать начавшаяся
Октябрьская революция. Вследствие «нелепых продовольственных планов» даже в производящей полосе постепенно стал ощущаться серьезный дефицит продовольствия.
Губернские и городские комитеты отпускали нормированные продукты (хлеб, мясо, сахар, соль, чай и т.д.) по себестоимости. Не ставя перед собой коммерческих целей, они постоянно сталкивались с недостатком свободных средств и проигрывали спекулянтам и мешочникам в борьбе за производителя. В условиях инфляции и исчезновения в городах товаров, продававшихся по твердым ценам, обыватель станет рассматривать запасенное впрок продовольствие как надежное помещение капиталов, обещавшее высокие дивиденды уже в самом ближайшем будущем.
Установленный государством порядок распределения нарушался не только несознательными гражданами, но и самими продовольственными организациями. Например, в сентябре 1917 г. Министерство продовольствия разрешило Тверскому губернскому комитету делать закупки в Симбирской, Казанской и Вятской губерниях. Тверской комитет самостоятельно расширил полномочия и стал направлять своих эмиссаров в Харьковскую, Полтавскую, Тамбовскую, Курскую, Таврическую губернии, «внося дополнительную дезорганизацию в продовольственное дело» [17].
Имевшиеся на начало 1917 г. запасы, относительно неплохой урожай этого года, убеждают в том, что хлеба в стране было достаточно, чтобы удовлетворить потребности армии и населения. Следовательно, проблема заключалась в том, чтобы получить его от земледельца. В таком случае связующим звеном между производителем и потребителем выступил транспорт. Правительственные чиновники объясняли перебои со снабжением расстройством сообщения. Это утверждение правомерно лишь для первой половины 1917 г. (для времени с марта по август). По данным Отдела заготовок Министерства продовольствия, в первой половине 1917 г. государственная заготовительная кампания была проведена значительно лучше, чем за аналогичный период
1916 г. [18].
Однако крайне сложным оказалось уже заготовленное продовольствие доставить потребителю. По данным управляющего Транспортным отделом Министерства продовольствия, количество задержанных в пути вагонов в июне 1917 г., по сравнению с июнем 1915 г., увеличилось на 180 %. Среднесуточный пробег товарных вагонов в мае 1917 г., по сравнению с маем 1916 г., упал на 16 верст. А общий недогруз за первую половину 1917 г., по сравнению с тем же периодом 1916 г., составил 700 тыс. вагонов или 700 млн пудов груза [19]. Среди других объективных показателей расстройства транспорта -число «больных» паровозов и вагонов. Процент неисправных паровозов на 1 марта 1917 г. составил 20,3 %, на 1 мая - уже 22,4 %. Процент неисправных вагонов в период с 1 марта по 15 июля 1917 г. вырос на 3,6 %; а на конец года почти 1/3 от общего числа паровозов и вагонов была неработоспособной [20].
Однако если транспорт не справился бы с грузоперевозкой, то к концу года на железнодорожных складах и речных пристанях должны были скопиться сотни тысяч тонн грузов, в том числе и продовольственных. Число не погруженных вагонов с хлебом на 1 марта 1917 г. равнялось 17 500, а на 1 октября - уже только 2 000. Железные дороги практически закрыли свои обязательства перед грузополучателями, не исполненные в первой половине 1917 г.
[21]. Стоит отметить и тот факт, что мешочники и спекулянты привозили в
губернские города даже больше продовольствия, чем продовольственные комитеты. Эти факты позволяют сделать вывод, что отнюдь не состояние транспорта оказалось решающим в разрушении хозяйственных связей города и деревни.
Поворотным моментом стало повышение в два раза твердых цен на хлеб (27 августа 1917 г.). Это изменение шло вразрез с постановлением «О передаче хлеба в распоряжение государства», поскольку в нем были установлены цены, не подлежавшие пересмотру до урожая 1918 г. Повышение твердых цен вызвало удивление и даже негодование производящей полосы. Правительство пошло на этот шаг из соображений социальной справедливости (с марта по август 1917 г. зарплаты городских рабочих и стоимость промышленной продукции выросли в 3-4 раза) и необходимости стимулирования земледельческого труда. Однако крестьянину были «не нужны бумажки, которые ничего не стоят», его поступками стал руководить другой принцип -«хлеб в обмен на мануфактуру».
С другой стороны, повышением «твердых цен» оказались недовольны и горожане, крестьяне потребляющих губерний. Подобный шаг лишний раз продемонстрировал слабость правительства и непоследовательность его политики. В сентябре 1917 г. начались голодные бунты, как в уездных, так и в губернских городах. Крупные волнения произошли в Костроме, Омске, Курске, Иркутске, Тамбове, Самаре, а также в уездных городах Таврической, Екатеринославской, Херсонской, Полтавской, Оренбургской, Курской губерний. В «бунтах» принимало участие как городское, так и сельское население, а центром событий становились улицы или площади перед зданиями городских дум, продовольственных управ и советов.
Государственная закупка хлеба в августе-сентябре 1917 г. оказалась на 29 млн пудов выше, чем за аналогичный период 1916 г. Первоначальный эффект повышения закупочных цен убедил правительство в правильности предпринятого шага. Тем не менее, если рассмотреть качественный состав поступившего хлеба, то окажется, что большая его часть происходила из помещичьих хозяйств. Землевладелец ввиду предстоящего Учредительного собрания опасался потерять свое имущество, «потому и поспешил сдать хлеб»
[22]. Но в долгосрочной перспективе власти предстояло иметь дело с «упрямым мужиком», который не хотел расставаться с хлебом. Мотивы этого поведения были очевидны: желание дождаться нового роста цен, неуверенность в завтрашнем дне, слабость местных продовольственных организаций, падение покупательной способности рубля и т. п.
В научно-популярной брошюре Министерства продовольствия подводился общий итог «несознательности крестьян»: «Неудивительно поэтому, что крестьяне, особенно в местностях, удаленных от железных дорог и речных пристаней, не торопятся вывозить хлеб на продажу. Они предпочитают хранить его на своем гумне, соображая, что он не пропадет, и надеясь, со временем, получить за него более высокую цену» [23, с. 29]. С другой стороны, следует сказать и о несознательности горожан. В июле-августе Министерство торговли и промышленности выделило губернским продовольственным комитетам 38 млн аршин разных тканей для организации товарообмена с деревней (для сравнения - в 1913 г. в России было произведено 3 млрд аршин тканей). Однако и то немногое количество отпущенной мануфактуры так и не придет в деревню [24, с. 15]. На II Тверском губернском
продовольственном съезде (13-15 августа) после того, как съезд признал невозможность организации товарообмена, крестьяне стали кричать: «Хлеба не дадим!» [25, с. 25].
Еще более очевидной эта мысль была для горожан. 10-13 августа в петроградских газетах было опубликовано обращение министра продовольствия с тем, чтобы побудить граждан прислать свои соображения по продовольственному вопросу. Откликнувшиеся горожане предложили два пути выхода из «продовольственного тупика». Первый заключался бы в отказе от вмешательства государства в экономику и введении свободного рынка. Но такой метод решения проблемы был принципиально невозможен ввиду военного времени. Вторая модель предполагала ужесточение распределительной политики, и был предложен ряд мер, предвосхитивших эпоху «военного коммунизма». По словам современника, «придется взять дубинку и идти искать хлеба, чтобы удовлетворить требования своего революционного желудка» [26].
На совещаниях министров неоднократно поднимались вопросы о скорейшем упорядочении продовольственных организаций, необходимости всеобщей трудовой повинности. Например, 20 октября на Совещании по вопросу о прекращении незаконного провоза продовольственных продуктов в качестве мер предлагались: во-первых, «установление особых заградительных застав из надежных воинских частей, препятствующих проникновению ходоков в урожайные губернии и вывозу ими продуктов на обратном пути»; во-вторых, ужесточение осмотра багажа на крупных станциях; в-третьих, «пресечение вольной торговли хлебными продуктами в крупных центрах»; в-четвертых, упорядочение взаимоотношений потребляющих и производящих губерний; в-пятых, увеличение наказаний за спекуляцию [27]. К концу года единственным способом «добыть продовольствие», который смогли рекомендовать местные продовольственные организации, становится применение вооруженной силы [28].
В обществе распространились панические настроения. С осени все чаще стали проводиться самостоятельные хлебные заготовки, которые осуществляли кооперативы, домовые общины, профсоюзы и другие общественные организации. По подсчетам современников, только от организаций 19 «северных губерний» самостоятельной заготовкой занимались до 5 тыс. ходоков. Мешочник рассуждал так: «Моя хата с краю, и ничего не знаю; спасайся, кто может» [29, с. 18, 21]. Если Временное правительство намеревалось бы и дальше сохранять верность союзническим обязательствам, то оно неминуемо бы пришло к модели экономических отношений, близким по содержанию к «военному коммунизму». При таком порядке каждый человек должен был забыть о своих правах, умерить бытовые потребности, постоянно помнить о своих обязанностях. Речь шла о высокой степени гражданской ответственности: интересы деревни должны были подчиниться интересам города, а интересы всего населения - интересам обороны.
Разруха в 1917 г. во многом носила искусственный характер, даже несмотря на ряд объективных факторов. Проблема заключалась в том, как заставить производителя расстаться с результатами своего труда. Временное правительство сначала пыталось апеллировать к патриотическим чувствам; затем оно предпримет попытку, повысив твердые цены, заинтересовать крестьянина экономически. Но надежды на гражданское единение сталкивались с прогрессирующим сокращением ресурсных возможностей, которые либо
толкали власть к отказу от буржуазной концепции прав и свобод человека,
либо вели к банкротству режима.
Список литературы
1. Земцов, Б. Н. Историография революции 1917 г. / Б. Н. Земцов // Международный исторический журнал. - 1999. - № 2.
2. Милюков, П. Н. Воспоминания (1859-1917 гг.) / П. Н. Милюков. - М., 1991. -Т. 2.
3. Волобуев, П. В. Экономическая политика Временного правительства / П. В. Волобуев. - М., 1962.
4. Отчет председателя Общегосударственного продовольственного комитета. - Пг., 1917.
5. Михайлов, И. Д. Доклад о современном состоянии нашего железнодорожного транспорта Всероссийскому продовольственному съезду в Москве 21 мая 1917 г. / И. Д. Михайлов. - Пг., 1917.
6. Сидоров, А. Л. Экономическое положение России в годы Первой мировой войны / А. Л. Сидоров. - М., 1973.
7. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 1783. Оп. 1. Д. 84. Л. 1.
8. СУ. - 1917. - № 85. - Ст. 487.
9. Бюллетени статистико-экономического отдела Министерства продовольствия.
ГАРФ. Ф. 1783. Оп. 7. Д. 1. Л. 6, 20, 32.
10. ГАРФ. Ф. 1783. Оп. 6. Д. 151. Л. 3об.
11. ГАРФ. Ф. 1783. Оп. 6. Д. 154. Л. 4, 4об.
12. Государственный архив Рязанской области (ГАРО). Ф. Р-3174. Оп. 2. Д. 15. Л. 1об.
13. ГАРО. Ф. Р-3174. Оп. 2. Д. 34. Л. 2, 11, 16, 25, 33, 41.
14. Продовольствие и снабжение. - 1917. - № 5.
15. Вершинина, Е. А. Продовольственные комитеты Нижегородской губернии в
1917 г. / Е. А. Вершинина. - иКЬ: http://www.opentextnn.ru (дата обращения -15.02.2009).
16. Центральный государственный архив Московской области (ЦГАМО). Ф. 683. Оп. 3. Д. 102. Л. 1, 1об.
17. ГАРФ. Ф. 1783. Оп. 2. Д. 19. Л. 36.
18. ГАРФ. Ф. 1783. Оп. 1. Д. 67. Л. 57.
19. ГАРФ. Ф. 1783. Оп. 5. Д. 3. Л. 2, 4, 7.
20. ГАРФ. Ф. 1783. Оп. 6. Д. 154. Л. 91а.
21. ГАРФ. Ф. 3631. Оп. 1. Д. 1. Л. 31об.
22. ГАРФ. Ф. 1783. Оп. 6. Д. 154. Л. 81.
23. Яшнов, В. Достаточно ли хлеба в России? / В. Яшнов. - Пг., 1917.
24. Известия Московского областного продовольственного комитета. - 1917. - № 3.
25. Труды II Тверского губернского продовольственного съезда (13-15 августа
1917 г.). - Тверь, 1917.
26. ГАРФ. Ф. 3631. Оп. 1. Д. 1. Л. 72.
27. ГАРФ. Ф. 3631. Оп. 1. Д. 68. Л. 64.
28. ЦГАМО. Ф. 683. Оп. 1. Д. 33. Л. 1.
29. Борьба с голодом. - Тверь, 1918.
Федоров Алексей Николаевич
аспирант, младший научный сотрудник, Институт российской истории РАН
Fedorov Aleksey Nikolaevich Postgraduate student, junior researcher, Institute of Russian history,
Russian Academy of Science
E-mail: [email protected]
УДК 94(470) «1917/1918»
Федоров, А. Н.
Организация продовольственного дела в революционной России (март-октябрь 1917 г.) / А. Н. Федоров // Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. Гуманитарные науки. - 2010. - № 2 (14). - С. 19-27.
