CC BY
47
Р.А. Гальцева
ОПЫТ СЛОВАРНОЙ СТАТЬИ. ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ И КУЛЬТУРОЛОГИЯ
АВЕРИНЦЕВ Сергей Сергеевич (10.12.1937, Москва -21.02.2004, Вена), филолог, культурфилософ, историк древних литератур, европейской культуры, переводчик и поэт; доктор филологических наук, действительный член Академии РАН.
Родился в семье интеллигента старой формации, проф. биологии С.В. Аверинцева (1875-1957). Отрочество было наполнено общением с людьми старого поколения - друзьями отца. Все это поставило Аверинцева в «не совсем обычные отношения к историческому времени. Прошлое столетие было не отрезанным ломтем»1. Благоприятная семейная атмосфера, в которой протекали ранние годы Аверинцева, во многом компенсировала - насколько это возможно в Москве 40-50-х годов - общую социально-психологическую аномалию советского бытия и образования, сохраняя традиции «школы» дореволюционных времен. К 14 годам была выбрана намеренно «старомодная» профессия - классическая филология, изучение древних языков и античной литературы.
«Отцовское» как «изначально данный образ "правильности" <...> строгое, с чем приходится считаться, и одновременно домашнее, "свое", опора и защита»2, формировало не только «практическое жизнеотношение», но и творческую позицию, сознательно не отделяемую от жизненных принципов. Ценность и неуп-раздняемость «отцовского» наследия означали, что дело культуры
1 Аверинцев С.С. Филология - наука и историческая память // Монологи и диалоги. - М.: Известия, 1988. - С. 381.
2 Там же.
живет лишь в неразрывной преемственности достижений духа -взгляд, давший о себе знать у Аверинцева в конкретном выборе предмета исследований и в подходе к нему, начиная с курсовых работ на филологическом ф-те МГУ, классическое отделение которого Аверинцев окончил в 1961 г. В 1966-1969 гг. работал в Институте истории и теории искусства, где в 1968 г. защитил кандидатскую диссертацию по теме «Плутарх и античная биография: К вопросу о месте классика жанра в истории жанра»1 (отмечена премией Ленинского комсомола в 1968 г.); выбор проблемы был определен не в последнюю очередь по избирательному сродству: древнегреческий жизнеописатель - это именно образцовый носитель сыновней признательности и памяти, культивирующий в себе единство жизненного поведения и писательства (своей книге А. предпослал «почтительнейшее посвящение» матери Наталии Васильевне). Общность между древним и современным автором не выходит за пределы той, какая существует между идеалом эллинистического гуманизма с платоническим мировым умом в виде высшей инстанции и христианским мирочувствием с Богочеловеком в центре Вселенной. Последнее будет глубинно определять филологическую и культурфилософскую мысль Аверинцева.
Готовность к деятельности в этом русле так же, как к противостоянию внешним факторам, рекрутирует Аверинцева, еще аспиранта, в одного из авторов и соратников «Философской энциклопедии»2. Вклад Аверинцева в работу над этими томами, осуществившую неправдоподобную в советских условиях, строившуюся только на солидарности участников попытку обеспечить независимое освещение целого ряда запретных вопросов (прежде всего по истории христианской мысли и западной философии), - около 50 статей, среди них: «Новый Завет», «Обращение», «Откровение», «Предопределение», «Протестантизм», «София», «Спасение», «Теизм», «Теократия», «Теология», «Христианство», «Эсхатология», а также «Шпенглер», «Юнг», «Ясперс» и др., выход которых на рубеже 60-70-х годов не мог не быть событием, а в глазах блюстителей официальной идеологии - событием скандальным.
1 Аверинцев С.С. Плутарх и античная биография: К вопросу о месте классика жанра в истории жанра. - М.: Наука, 1973. - С. 275.
2 Философская энциклопедия. - М.: Сов. энциклопедия, 1960-1970. - Т. 1-5.
Условно можно выделить три тематических направления, по которым шла работа Аверинцева после аспирантуры. 1. Строившиеся вокруг подготовки диссертации занятия позднеантичной литературой, которые направляются в русло систематического сопоставления греческого и библейского подхода к осмыслению жизни и словесному искусству (начиная с обширной статьи «Греческая "литература" и ближневосточная "словесность"», опубликованной в сб. «Типология и взаимосвязь литератур Древнего мира»1, то же «Вопросы литературы»2, включая «Риторику и истоки европейской литературной традиции»3, переведенной на итальянский язык. 2. Занятия европейской философией, инициированные редактированием перевода в издательстве «Мысль» и упомянутым сотрудничеством с «Философской энциклопедией» (остающимся до конца дней существенным для Аверинцева). В 1966 г., поступив в Институт истории и теории искусства, Аве-ринцев готовит совместно с А. В. Михайловым двухтомную антологию текстов из истории западной философии искусства, начиная с О. Шпенглера (когда антология, в которой вступительные статьи и комментарии занимали не меньше места, чем переводы, была, наконец, готова, начальство сочло ее идеологически недопустимой - инцидент в биографии Аверинцева, разумеется, не единственный; тексты антологии в дополненном составе были опубликованы в ИНИОН в сб. «Судьба искусства и культуры в западноевропейской мысли XX в.» в 19794, а затем переизданы в сб. «Самосознание европейской культуры»5 и дополнены в
1 Аверинцев С.С. Греческая «литература» и ближневосточная «словесность» // Типология и взаимосвязь литератур Древнего мира. - М.: Наука, 1971. - С. 202266.
2 Аверинцев С.С. Греческая «литература» и ближневосточная «словесность» // Вопросы литературы. - М., 1971. - № 8. - С. 40-68.
3Аверинцев С.С. Риторика и истоки европейской литературной традиции. -М.: Школа Языки русской литературы, 1996. - 448 с.
4Аверинцев С.С. Перевод: Шпенглер О. Закат Европы. Т. 2. Из разделов «Города и годы»; «Исторические псевдоморфозы»; «Пифагор, Мухаммед, Кромвель» // Судьба искусства и культуры в западноевропейской мысли ХХ в. - М.: ИНИОН АН СССР, 1979; Аверинцев С.С. Перевод: Юнг К.Г. Психология и поэтическое творчество. - Там же. - С. 170-196; Аверинцев С.С. Перевод: Юнг К.Г. К пониманию психологии архетипа младенца. - Там же. - С. 197-217.
5 Самосознание европейской культуры. - М.: Политическая литература, 1991. - 366 с.
20001). Статьи о Шпенглере2, Ж. Маритене3, К.Г. Юнге4 и Хейзин-ге5 появлялись также в журналах «Вопросы литературы»6, «Вопросы философии» и в зарубежном сб. Аверинцева «Религия и литература»7.
Наконец, третье направление - занятия средневековой и особенно византийской (более всего относящейся к ранней, святоотеческой поре) культурой становятся все интенсивнее со второй половины 60-х годов (главы для коллективной монографии «История Византии»8, переводы в книге «Памятники византийской литературы 1Х-Х1У вв.»9). «Памятники средневековой латинской литературы Х-Х11 вв.»10 отразятся прежде всего в его кн. «Поэтика ранневизантийской литературы»11 (переводилась на сербохорватский и итальянский языки, была защищена в качестве докторской диссертации), а также - в многочисленных статьях.
В 1969-1971 гг. А. был приглашен по инициативе В.Н. Лазарева читать курс лекций по византийской эстетике на историческом ф-те МГУ, проходивших при невероятном стечении публики и ставших не только культурным, но подлинно общест-
1 Самосознание европейской культуры ХХ в. - М.; СПб.: Университетская книга: Культурная инициатива, 2000. - 366 с.
2 Аверинцев С.С. Морфология культуры Освальда Шпенглера // Вопр. литературы. - М., 1968. - № 1. - С. 132-153.
3 Аверинцев С.С. Жак Маритен, неотомизм, католическая теология искусства // Вопр. литературы. - М., 1968. - № 10. - С. 126-143.
4 Аверинцев С.С. Аналитическая психология К.Г. Юнга и закономерности творческой фантазии // Вопр. литературы. - М., 1970. - № 3. - С. 113-143.
5 Аверинцев С.С. Культурфилософия Йохана Хейзинги // Вопр. философии. -М., 1969. - № 3. - С. 169-174.
6 Вопросы литературы. - М., 1970. - № 3. - С. 113-143.
7 Аверинцев С.С. Религия и литература. - Анн-Арбор (Мичиган): Эрмитаж, 1981. - 140 с.
8 Византийская литература 1У-У11 вв. // История Византии. - М.: Наука, 1967. - Т. 1. - С. 409-434. Византийская литература Х1У-ХУ вв. // История Византии. - М.: Наука, 1967. - Т. 3. - С. 257-273.
9Памятники византийской литературы 1Х-Х1У вв. - М.: Наука, 1969. -
463 с.
10 Памятники византийской литературы Х-Х11. - М.: Наука, 1972. - 559 с.
11 Аверинцев С. С. Поэтика ранневизантийской литературы. - М.: Наука, 1977. - 318 с.; Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. - М.: Сос1а, 1997. - 343 е.; Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. - 2-е изд., доп. - СПб.: Азбука-классика, 2004. - 477 с.
венным событием тех лет (вызывающих реминисценцию соловь-ёвских «Чтений о Богочеловечестве»). Не в ущерб заявленной теме лектор совершал на университетской кафедре дело христианского просвещения, эстетически увлекая при этом аудиторию манерой подачи материала и поражая широтой познаний. Чтения - по требованию партийных инстанций, обозвавших их «радениями», -были прекращены как «религиозная пропаганда». (Условия, в которых велась работа над христианской тематикой, объясняют порой неожиданные заглавия: статья о Софии, Премудрости Божией -первый, ранний опыт Аверинцева в изучении христианской символики, была напечатана лишь через восемь лет после написания под нарочито наукообразным названием «К уяснению смысла надписи над конхой центральной апсиды Софии Киевской»1).
Помимо этих занятий Аверинцев продолжает трудиться над художественным переводом, из новых языков - в основном с немецкого (Гёльдерлин, Г. Гессе, Г. Тракль, Р.М. Рильке и др.).
На этом же этапе он развивает самостоятельную культурфи-лософию. В противовес шпенглерианству и позитивистским схемам по фрагментации культурной истории человечества Аверинцев защищает ее единство, гарантированное фундаментальными ценностями человеческого духа (сюда приложимы слова автора, следовавшего завету Соловьёва; о том, что «христианство всегда должно заниматься и апологетикой, и обличением»). В русских традициях «всечеловеческой отзывчивости» доказательства собираются на индуктивных путях герменевтики; Аверинцев приближает нас к «причудливому и пестрому» ближневосточному миру дальних веков (см.: «Судьбы европейской традиции в эпоху перехода от Античности к Средневековью»2) или понуждает нас
1 Аверинцев С.С. К уяснению смысла надписи над конхой центральной апсиды Софии Киевской // Древнерусское искусство и художественная культура домонгольской Руси. - М.: Наука,1972. - С. 25-49; Аверинцев С.С. К уяснению смысла надписи над конхой центральной апсиды Софии Киевской // Из истории русской культуры. - М.: Языки славянской культуры, 2000. - Т. 1: Древняя Русь. -С. 520-551; Аверинцев С.С. К уяснению смысла надписи над конхой центральной апсиды Софии Киевской // София-Логос: Словарь. - 2-е изд., испр. - Киев: Дух [ Лгтера, 2001. - С. 221-250.
2Аверинцев С.С. Судьбы европейской культурной традиции в эпоху перехода от Античности к Средневековью // Из истории культуры Средних веков и Возрождения. - М.: Наука, 1976. - С. 17-64.
вжиться в образ скромного византийского писца - и уже этим опровергает постулат Шпенглера о непроницаемости культурных эпох. Естественна особая пристальность Аверинцева к переломным моментам, опасным для постоянных величин в культуре, а отсюда - и к поэтике «сдвинутого слова» как ответу на общественный сдвиг, результату «взаимопроникновения» культур в момент столкновения (см.: «На перекрестке литературных традиций»1). Автор открывает типологические отношения между конечной и начальной стадией каждой культуры и видит в «переломе» ее течения не столько «итог», сколько «восход», зависящий, однако, от участия и готовности современников. Тем самым автор и нам протягивает руку в момент выбора пути, помогая, по слову Достоевского, «формулировать свой идеал», - без чего история сама «не вывезет».
Углубление в мир византийской культуры происходит под сводами Института мировой литературы АН СССР (ИМЛИ), где Аверинцев работал в секторе античной литературы с 1969 по 1992 г. и где в это же время работали Ф.А. Петровский, М.Е. Гра-барь-Пассек, а также М.Л. Гаспаров; с 1981 по 1992 г. Аверинцев возглавлял сектор. В эти годы им осуществлен поэтический перевод Книги Иова2 и одновременно выполнены долгое время остававшиеся неопубликованными переводы ряда псалмов, ставшие началом параллельно идущих семитологических штудий, распространявшихся и на сирийскую литературу. В то же время статьей о Вяч. Иванове3 был открыт новый цикл работ Аверинцева - о русской поэзии (о Жуковском, в основном о Вяч. Иванове и Мандельштаме), а также о западноевропейских поэтах.
Откликаясь на общественные перемены, начавшиеся во второй половине 80-х годов и принесшие ему в 1987 г. академическое звание члена-корреспондента, а в 1990 г. - Государственную премию, Аверинцев на какое-то время включается в новую для него общественную деятельность; после некоторых колебаний он со-
1 Аверинцев С.С. На перекрестке литературных традиций // Вопр. литературы. - М., 1973. - № 2. - С. 150-183.
2Аверинцев С.С. Книга Иова / Перевод // Поэзия и проза Древнего Востока. -М., 1973. - № 2. - С. 150-183.
3 Аверинцев С.С. Поэзия Вячеслава Иванова // Вопр. лит. - М., 1975. - № 8. -С. 145-192. 180
глашается на выдвижение его кандидатуры на Съезд народных депутатов СССР в 1989 г.; исполняя депутатские обязанности до роспуска депутатского корпуса в конце 1991 г., Аверинцев занимался главным образом разработкой закона о свободе совести. Этот опыт побудил его к размышлениям над соотношением, с одной стороны, религиозных, философских и творческих исканий «высшего блага», с другой - политики как поисков пути «наименьшего зла». Делая безоговорочный выбор в пользу политической демократии, в частности, именно в силу ее откровенно секу-лярного характера, противостоящего тоталитарным подделкам под теократию, он в то же время, расходясь с прогрессистским большинством интеллигенции, отказывается видеть в либерализме абсолютный принцип и настаивает на различении социально-политической демократии и паразитирующей на ее достоинствах идеологии ценностного релятивизма. Страстная «ангажированность» Аверинцева в противостоянии всем видам ксенофобии мотивирована не только и не столько расхожей идеологией «политической корректности», за которой стоит представление, что все народы, в сущности, одинаковы, - сколько стремлением всякий раз пережить именно инаковость «другого» как позитивную ценность, тайну, возможность встретить в «другом» отсвет Богочело-веческой личности. Критикуя современное «неославянофильство» как «этногеографический» провинциализм, он оценивает неозападничество как русофобию, видя в нем провинциализм «хронологический», а в его ответвлении, самоуничтожительной русофобии, еще более провинциальное явление.
Новые российские условия вывели в свет ряд старых работ Аверинцева (переводы псалмов и христианской поэзии от Ефрема Сирина1 и Бонавентуры2 до Г. фон Ле Форт3, статьи по истолкова-
1 Аверинцев С.С. Ефрем Сирин (Афрем из Нисивана) //Аверинцев С.С. От берегов Босфора до берегов Евфрата. - М.: Наука, 1987. - С. 165-198.
2Аверинцев С.С. Переводы из средневековых литератур: Иоанн Фиданца Бонавентура. Похвала святому кресту и др. // Византия и Русь. - М.: Наука, 1989. -С. 121-133.
3 Аверинцев С.С. Ле Форт Г. фон. Из «Лирического дневника» / Перевод // Вести дождя: Стихи поэтов ФРГ и Западного Берлина. - М.: Художественная литература, 1987. - С. 16, 17-18.
нию текстов Ветхого и Нового Заветов1), а также побудили к написанию новых работ на христианские темы - от принципиальных вопросов библейской экзегетики (в которых А. по многим пунктам противостоит живучей концепции Бультмана с его идеей «демифологизации» веры) до откликов на современное положение и судьбы христианства в России и Европе. В то же время Аверинцев продолжает систематизацию своих теоретико-литературных концепций, строящихся вокруг понятия риторики как «дедуктивного» и «рефлективно-традиционалистского» способа обобщения действительности. Разрастается поле исследований по истории отечественной культуры, стимулируемых выступлениями в университетах Женевы, Рима, Вены. С декабря 1991 г. - зав. Отделением Института истории мировой культуры при МГУ; вел также преподавательскую работу на философском ф-те. В 90-е годы тесно сотрудничал с РГГУ, в частности с Институтом высших гуманитарных исследований и по линии Мандельштамовского общества. С декабря 1994 г. работу в Москве Аверинцев совмещал с профессурой в Институте славистики Венского университета. С начала 90-х Аверинцев становится лауреатом многих научных и литературных премий и членом международных академий; с мая 2003 г. - действительный член РАН.
Хотя почти все занятия Аверинцева в зрелый период его деятельности - для которой характерна локализация на границах различных дисциплин: филологии, теории литературы, общей истории и теории культуры, философской антропологии и герменевтики, истории религии, богословской экзегетики - прямо или опосредствованно соотнесены с темой христианства, сам он не называет себя «богословом» (или «теологом»), ссылаясь либо на пример Р. Гвардини (реферат книги которого «Конец Нового времени» Аверинцев написал для сборника ИНИОН РАН2, (М.,1976)), занимавшего кафедру «христианского мировоззрения», либо на полученную в 1992 г. в римском Instituto Orientale почетную сте-
1 Аверинцев С.С. Евангелие от Матфея. Образ Античности. - СПб.: Азбука-классика, 2004. - 477 с.; Аверинцев С.С. Псалмы Давидовы / Переводы с комментариями. - Киев: Дух i Лггера, 2003. - 160 с.
2 Аверинцев С.С. Реф. на кн.: Гвардини Р. Конец Нового времени // Современные концепции культурного кризиса на Западе. - М.: ИНИОН АН СССР, 1976. -С. 184-207.
пень «доктора церковных наук», и предпочитает называть себя «историком христианской культуры». Собственная позиция Аве-ринцева в вопросах «христианского мировоззрения» - противостояние как релятивизму, так и фундаментализму. В отличие от религиозных либералов и плюралистов, демонстрирующих устойчивую аллергию к самому термину «догмат», он признает «догматы <...> данные <...> во вселенском опыте Церкви», безусловно обязательными для совести верующего (из чего вытекает также принципиальный консерватизм Аверинцева в нравственных и, шире, аксиологических вопросах). В отличие от фундаменталистов и гипертрадиционалистов, он отказывается признавать такую же обязывающую силу за всей совокупностью авторитетных мнений, за «буквой» исторически сложившихся обыкновений и локальных традиций. Он склонен считать, что в настоящих условиях далеко зашедшей секуляризации масс привычные концепты «православных наций», «католических наций», «протестантских наций» и т.п. -это опасная иллюзия, а союзы между конфессионализмом и национализмом губительны для веры. Ближайшее будущее христианства он видит как судьбу меньшинства, «малого стада», которое должно (отнюдь не «выходя из истории») трезво осознать этот свой статус и сохранять способность к мирному сопротивлению всему, что несовместимо с христианской совестью. В этом акте верности должны объединиться все те, для кого слово Христа весит больше, чем политическое или моральное давление власти, общества, прессы, - объединиться также и поверх конфессиональных барьеров. Позиция Аверинцева и здесь предлагает полемику на две стороны: против конфессионального изоляционизма, не желающего ничего знать о христианском опыте за пределами своей конфессии (порой даже «юрисдикции»), определяющего свою конфессиональную идентичность не из нее самой, но из противоположности «образу врага» (ср. идею православия как антикатоличества или антипротестантизма), и - против выдаваемого за терпимость индифферентизма, для которого не вера есть мерило прогресса, но, напротив, дух времени есть мерило веры. Находясь на позициях смыслового центра, Аверинцев должен не устраивать одних - как либерал и модернист, других, напротив, - как рафинированный обскурант, не желающий понять запросов времени. Оставаться в меньшинстве и вызывать нарекания - неизбежный удел христианского просветителя в современную эпоху.
В качестве поэта Аверинцев всю жизнь занимается стихотворством, но, как говорится, «для себя»; и только в 80-е годы он начал писать «духовные стихи», предполагающие аудиторию. Аве-ринцев подчеркивает, что слово поэзии, как и слово мистики, обращается не к сознанию и не «к любезному психоаналитикам» «подсознанию», а к первозданной цельности человеческого естества, всего целокупного человека. Ввиду религиозного характера «духовных стихов» они могли появляться в печати лишь в конце 80-х годов; несколько ранее - в переводе В. Ворошильского1 в польской религиозной периодике, позднее в «Новом мире»2 и ряде последующих изданий - в «Вестнике РХД»3, в альманахе «Эон»4, собранные в киевском издательстве «Дух и Л1тера»5. Чаще всего это тонические стихи без рифм, держащиеся на угловатом, резко подчеркнутом ритме. Сам автор поясняет: Стихи "духовные" - не совсем то же самое, что стихи "религиозные"». Понятие «духовных стихов» предполагает определенную степень «внутренней анонимности», дистанции от биографического субъекта. Пытаясь ориентироваться на пример русского и европейского фольклора (что подразумевается самим термином «духовный стих»), Аверин-цев, за немногими исключениями, избегает прямой фольклорной стилизации в лексике и метре, но дает понять о своей зависимости от библейской поэзии (пропитавшей его в процессе перевода текстов из Библии); из новых авторов Аверинцев испытал воздействие позднего Жуковского, его пятистопных ямбов (особенно в поэме «Благовещение»)6, отчасти Вяч. Иванова и Цветаевой (нагнетание повторов слова или корня), а также английских мистических поэтов вплоть до Ч. Уильямса; небольшой цикл озаглавлен самим
1 Awierincew S. Wiersze w przekzladzie Wiktora Woroszilskiego. - Warsawa: Znak, 1990. - № 421(6). - С. 45-55.
2 Аверинцев С.С. Из духовных стихов // Новый мир. - М., 1985. - № 10. -С. 150-152.
3 Аверинцев С.С. The Immost sea of all the Earth. Второе февраля, 1985. Жил человек на свете... // Вестник РХД. - Париж: IMCA-press, 1989. - C. 143-146.
4 Аверинцев С.С. Oiseaux exotiques. Памяти Мессина // ЭОН. Альманах старой и новой культуры. - М.: ИНИОН РАН, 1998. - Вып. 3. - С. 140.
5 Аверинцев С.С. Стихи духовные. - Киев: Дух i Лггера, 2000. - 138 с.
6 Аверинцев С.С. Благовещение // Стихи духовные. - Изд. 2-е. - Киев: Дух i Лггера, 2001. - С. 20-33.
автором «Подражание Клоделю»1. Метафорика, как и лексика, аскетичны. Усилия автора направлены на то, чтобы ритмическими и фонетическими средствами обеспечить резонанс уже наличному слову Библии или литургии, как бы выстроив для него звучащую нишу, по возможности меньше говоря «от себя». В современной русской поэзии стихи Аверинцева стоят особняком как явление сознательно анахроническое.
Аверинцев посвятил себя профессии, задачу которой он описал впоследствии как выяснение через «языковой и стилистический анализ письменных текстов» сущности духовной культуры человечества2 - профессии, требующей контрастирующих усилий: скромнейшей службы «при тексте», пристальной «согбенности» над ним и вместе с тем универсальности, ибо филолог (в особенности филолог-классик) должен «совмещать в себе лингвиста, литературного критика, историка гражданских учреждений, быта, нравов и культуры и знатока других гуманитарных, а при случае даже естественных наук»3. Анализ художественного текста, обширнейшего поля приложения филологических усилий, есть область как такового литературоведения, которое у Аверинцева приводит в то же время к открытиям в философии культуры.
Обеспокоенный состоянием филологической науки в Новейшее время («филология как содержательная целостность претерпевает реальный кризис»4), Аверинцев формулирует принципы, отвечающие ее сути, которая предполагает не столько четкость своих очертаний, сколько специфический подход к своему предмету. Это, во-первых, безусловная значимость традиций и нетленных образцов; современный человек не может с прежней непосредственностью применить к своему бытию меру, заданную текстами, он может «любоваться» ими, но не может войти «вовнутрь» их. Во-вторых, необходимость избегать методологии так называемых точных наук, «формализации» гуманитарных знаний, ведущей к утрате здравого смысла и житейской мудрости и закрываю-
1 Аверинцев С.С. Подражание Клоделю // Стихи духовные. - Изд. 2-е. - Киев: Дух \ Лгтера, 2001. - С. 132-136.
2Аверинцев С.С. Статья «Филология» // Краткая литературная энциклопедия. - М.: Сов. энциклопедия. - Стб. 973.
3 Там же. - Стб. 974.
4 Там же. - Стб. 975.
щей доступ к смыслу высказываемого. В-третьих, соответствовать филологической «службе понимания», ориентированной на целостность текста и тем самым - на «человеческие пропорции»; сопротивляться методике проникновения в сферы «макроструктур» (построение глобальных схем) и - «микроструктур» (выделение элементарнейших единиц значений и смысла). Задача филологии: через текст «понять другого человека, не превращая его ни в поддающуюся "исчислению" вещь, ни в отражение собственных эмоций»1.
Главное направление исследований Аверинцева - это изучение литературного процесса и - шире - литературного самосознания -в масштабе человеческой цивилизации от Античности до новейших времен с акцентом на переломных этапах культурной истории, опасных для ее постоянных величин. Автор стремится понять и показать, как в схватке противоборствующих потоков сохраняется и утверждается константа мировой культурной истории, как в ответ на общественный сдвиг через поэтику «сдвинутого слова» происходит взаимопроникновение культур и обеспечивается культурная преемственность. Аверинцев детально прослеживает логику образования сложного, подвижного единства ранневизантий-ской литературы через переосмысление тысячелетних форм греко-римской культуры.
Исходя из перемен в поэтической словесности, Аверинцев открывает типологическое соотношение между конечной и начальной стадиями каждой культуры. В переходном, самопротиворечивом состоянии поэтических текстов раннего Средневековья автор ищет «не столько отработанную за века гармонию инерции, сколько плодотворную дисгармонию сдвига»2. Поскольку литературное слово соотносится с системой представлений человека о самом себе и о своем месте во вселенной, литературовед, изучающий момент «перекрестка», имеет дело к тому же с двойственным самоощущением тогдашнего современника, живущего, с одной стороны, с чувством канона и «церемониальности», с другой - с обязанными христианству открытиями «таких глубин внутри че-
1 Аверинцев С.С. Статья «Филология» // Краткая литературная энциклопедия. - М.: Сов. энциклопедия. - Стб. 976.
2 Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. - СПб.: Азбука-классика, 2004. - С. 6.
ловека, о которых античная классика и не подозревала»1. Прослеживая последствия исторических и антропологических перемен «до самых частностей жанровой формы и сцепления слов»2, автор предпринимает первый опыт наблюдения над рождением нового единства в процессе переплавки противоборствующих принципов художественной словесности.
Аверинцев исследует не известный Античности с ее стату-арно-замкнутым и массивно-целостным образом человека надрыв человека, скорбящего о своем помраченном образе, - тема византийской религиозной лирики. В очерке «Роскошь узора и глубины сердца: Поэзия Григора Нарекаци»3 Аверинцев описывает систему представительных для средневековой литературы поэтических средств в «Книге скорбных песнопений» этого великого армянского поэта и ученого-монаха второй половины Х - начала Х1 в., -книге, которая, подобно библейскому тексту, вызывает у целого народа веру в ее чудотворную силу. Внушающее воздействие текста, проникнутого жалостью и милостью, достигается, как показывает исследователь, через патетическое нанизывание синонимов, создающих эмоционально-суггестивный натиск и развертывающихся, «как тонкая ткань», струящихся, «как река»4, что позволяет «все глубже и глубже уходить вовнутрь предмета, вплоть до уровня, на котором слова уже больше не существуют»5. Подобный прием - и у грекоязычного автора У в. Псевдо-Дионисия Ареопа-гита, изливающего потоки синонимов и параллельных метафор, чтобы показать, что описываемое несказуемо. Таков же средневековый поэт «сдвинутого слова» - «косвенного обозначения, намека и загадки»6, аллегорий и иносказаний - Нонн Панополитанский,
1 АверинцевС.С. Поэтика ранневизантийской литературы. - СПб.: Азбука-классика, 2004. - С. 8.
2 Там же.
3Аверинцев С.С. Роскошь узора и глубины сердца: Поэзия Григора Нарека-ци // Литературная Армения. - Ереван, 1986. - № 1. - С. 49-59; Аверинцев С.С. Роскошь узора и глубины сердца: Поэзия Григора Нарекаци // Поэты. -М.: Школа ЯРК, 1996. - С. 97-118.
4Аверинцев С.С. Между «изъяснением» и «прикровением»: Ситуация образа в поэзии Ефрема Сирина // Поэты. - М.: Школа ЯРК, 1996. - С. 57.
5 Там же. - С. 59.
6Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. - СПб.: Азбука-классика, 2004. - С. 148.
у которого, как и у Ареопагита, оспаривающие друг друга метафоры или слова, усиливающие и вытесняющие друг друга, посредством гипнотизирующих повторов, тавтологий и прочих раздражителей также «навязывают воображению» некую невообразимость состояния (знаменитый оксюморон Нонна - «горожанин пустынной скалы») или Божественного «предмета» (Псевдо-Дионисий). Весь Ближний Восток, включая Египет, исповедовал культ письменного труда, чуждый греческой культуре, для которой одна только «согбенная поза писца» и вообще «канцелярщина» неприемлема и несовместима со «свободной осанкой и оживленной жестикуляцией оратора» - пластическим символом Древней Греции1; тем более несовместима с ней иудейская мистическая талмудическая литература, доводившая культивирование книги до утверждения сакральности каждой буквы (ср. трактат «Буквы рабби Аки-бы»2). Христианская поэтика несказанного, опирающаяся на авторитет одной Книги - Священного Писания, - контрастирует как с древнегреческой - ее ясным, «вольноглаголевым языком» «свободного гражданина свободного эллинского полиса»3, так и с древнееврейской («Притчи Соломоновы»), для которой характерна «нераз-межевенность житейской прозы и высокого восторга мысли»4.
Плодотворность принципов филологической науки, утверждаемых Аверинцевым, торжествует и в галерее очерков о поэтах от Вергилия до известных фигур Серебряного века, которые составили сборник «Поэты»5. В него вошли: три автора от эпохи Античности и раннего Средневековья - Вергилий, Ефрем Сирин, Григор Нарекаци; четыре автора от отечественной поэзии -Г. Державин, В. Жуковский, Вяч. Иванов и О. Мандельштам; от западноевропейской - К. Брентано, К. Честертон, Г. Гессе. Преимущественно же исследователь останавливался на именах, входящих в границы темы: «Русская литература во всеевропейском контексте: Созвучия и контрасты» (одноименный раздел книги
1 Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. - СПб.: Азбука-классика, 2004. - С. 191.
2 Там же. - С. 206.
5 Поэты. - М.: Школа ЯРК, 1996. - 368 с.
Там же.
4 Там же. - С. 152
«Связь времен»1). Аверинцев предуведомляет читателя о руководящем для него принципе «портретности», служащей заглавным «мазком» для лепки образа, и подчеркивает антагонизм своего подхода к популярному «биографическому методу», выводящему творчество целиком из обстоятельств жизни и игнорирующему его внутрипоэтическую детерминацию.
Ключевое понятие Аверинцева - «судьба поэта», которая складывается не из жизненной канвы, не из истории создания его произведений, а выявляется в процессе жизни поэта в виде гармонического созвучия. Другое ключевое понятие - «весть», которую несет с собой поэт и которая связана с «жертвой» - еще один «эк-зистенциал» автора. И у каждого поэта он находит свою, а иногда и общую с другим «весть», вырывающуюся наружу через свою систему поэтических средств. Самый «нормативный» поэт, чьи стихи он называет «записной тетрадью человечества», Вергилий, несет нам весть о нерасторжимости отеческой и сыновней любви, о благородном, жертвенном мироощущении юношества. Классическая Греция знала пластический облик юности, но ее неповторимую душевную атмосферу чистоты, красоты и поэзии, ее мечту о героической дружбе и героической смерти - эту «весть» принес Вергилий. Он скорбит за всех, как и впоследствии христианский аскет Григор Нарекаци с его исповедальной скорбью об утраченном человеком первородстве, переливающейся в сетования о грешном человечестве и призывы к покаянию, - поэтически вдохновенные переложения Благой вести.
Отделенный двумя тысячелетиями от Вергилия и одним от Нарекаци, еще один избранник Аверинцева, Осип Мандельштам, при всей своей стилистической исключительности и жизненно-психологической инаковости также продолжает линию, скажем, страдательного гуманизма с соответствующей поправкой на катастрофичность «века-волкодава», на «анонимную участь» в нем поруганного и обесчещенного человека. Стихи Мандельштама 30-х годов - это поэзия прямого вызова в защиту человеческой чести (см. шедевр гражданской лирики «За гремучую доблесть грядущих веков...» и строки черновика к нему: «Человеческий жаркий, обугленный рот / Негодует и "нет "говорит.».) В обширном обо-
1 Аверинцев С.С. Связь времен // Аверинцев С.С. Собр. соч. -Лггера, 2005. - Т. 2, ч. 4. - C. 178-383.
Киев: Дух i
зрении поэзии Мандельштама Аверинцев отмечает следующие черты. Бегство от утробного «хаоса» иудейства с его «талмудиче-скми дебрями», отгораживающими от мировой культуры, по которой тоскует душа поэта, приводит к изобилию в его ранних стихах отрицательных эпитетов. Но на них, как на фундаменте, обосновывается некое «да». Тому же служит и нарочито бедная рифма, отсутствие многозначности, «яркого колера», слов, «бросающихся в глаза», что создает впечатление простоты и прозрачности стихосложения: чтобы ничто не застилало иного, важнейшего. В компаративистской статье «Пастернак и Мандельштам»1 Аверинцев подчеркивает противоположность их поэтик, исходя из разности представлений о пути познания Божественного: пути апофатиче-ского, через отрешение от вещей - у Мандельштама, и катафати-ческого, движения от совокупности вещей к Богу. Как акмеист -оппонент символизма, протестуя против инфляции сакральных и «высоких» слов, Мандельштам стремится передать вещность вещи, причем не столько зрительно, сколько на ощупь, очищая субстанцию от случайных акциденций; у Пастернака, напротив, случайные признаки уравновешиваются сущностными, быт и бытие совмещаются. Если Мандельштам в конце пути сказал о себе «Всех живущих прижизненный друг», выделяя человеческие личности в некое «сообщничество» на фоне «ненавистной пустоты» остального сущего, то для Пастернака в «сообщничество» входит все сущее, отменяя иерархии. Стих Пастернака - «поток, управляемый законами динамики»; движение возрастает к концу каждой строки, оканчивающейся «звучным разрядом» в рифме. Поэтика позднего Мандельштама усложняется и обогащается на пути «семантики наложения», где на равных правах вариантов сосуществуют беловики и черновики, образуя поле противоречий - движущих сил его стихов, в которых ясный смысл перемежается с эксцессами «темноты». Главное идейное противоречие у него - спор между личностью бунтующего поэта и волей жить и гибнуть «гурьбой и гуртом», не отделяя своей судьбы от судьбы миллионов безымянных, «убитых задешево», - тема, неизвестная всей прежней поэзии.
1 Аверинцев С.С. Пастернак и Мандельштам: Опыт сопоставления // Известия АН СССР, Сер. Литература и язык. - М., 1990. - № 3. - С. 213-217.
Другой избранник Аверинцева - антагонист Мандельштама из лагеря символистов Вячеслав Иванов, «скворешниц вольных гражданин», чья муза, не замкнутая на России, близка Аверинцеву и как «средиземноморскому почвеннику», и по традиционалистским взглядам на культуру, единую и преемственную по своему существу; современность же значима для Иванова лишь «внутри» цепи веков и тысячелетий, а «родное» не означает «целого» -только «вселенское». «Как есть одна Истина и одна Красота, так и культура в существенном и последнем смысле этого слова, - культура, как духовное самоопределение и самораскрытие человека, -выражение вселенского единства и дело вселенского единения.»1 Общесимволистская «беспочвенная запредельность», отмечает Аверинцев (но не «безмерность», как у Цветаевой), выражает себя в поэзии Иванова «предельно точными» словами. Если сквозной образ у Блока - метель, а у Пастернака - снежные хлопья или ливень, где все контуры, как вещей, так и слов, размыты, то слова у Иванова - как четко отграниченные, полновесные кристаллы смысла, уяснение которого читателем требует прерывистого стихотворного ритма и остановок; отсюда - «тяжеловесная неспешность» стиха, его «густота». Аверинцев анализирует систему специфических приемов поэтики Иванова: это - «сверхсхемные ударения», пропуски метрических акцентов, преобладание односложных слов, умышленная угловатость от перегруженности смыслом, загадывание загадок читателю и т.д. «Содержания иногда слишком много, оно давит форму», - отзывался о стихах молодого поэта благожелательный в то время к нему Вл. Соловьёв2. Главная стратегия поэта, находящего в глубине культуры ее подлинность, - это попытка, обращаясь к старине, говорить на «языке вне времени», посредством симбиоза «торжественно-архаических» слов, славянизмов вперемежку с вновь сочиненными. Иванов отходит от литературного, «эмпирического» языка, двигаясь в сторону «умопостигаемого», метафизического. В некоторых его стихах Аверинцев
1 Письмо Иванова А.Г. Г. Годяеву от 7 дек. 1935 г. Цит. по: Аверинцев С.С. «Скворешниц вольных гражданин...» Вячеслав Иванов: Путь поэта между мирами. - СПб.: Алетейя, 2001. - С. 12.
2 Там же. - С. 136.
улавливает отзвук то метафизической поэзии Тютчева, то «рассудительно-замечтавшуюся интонацию Жуковского»1.
Аналитик обнажает резкий контраст мироощущений, господствующих в отечественной поэзии, с одной стороны, предреволюционной эпохи Серебряного века, с другой - старых, докатаст-рофических времен, несущих «весть» о прекрасном прообразе и образе мира. В стихах Державина царит душевная бодрость, ликующая «ясность света», «кристальная прозрачность воздуха»2. Непроглядный мрак ночи или непогоды только оттеняют и усиливают торжество утренней ясности, «нормативной» для его ландшафта. Черты поэзии Державина - живописность и движение, выражающие себя яркими светоцветовыми эпитетами; в ней нет ничего блеклого и унылого.
Однако Аверинцев особо предупреждает, что в этом приятии мира, в «поэзии довольства и уютного домашнего быта» у Державина нет того элементарного «упоения жизнью, какое можно назвать стихийным» (а можно «животным»), а есть истовая нравственная благодарность бытию, что «сближает его творчество с музыкой старинных мастеров - Баха и Генделя, Моцарта и Гайдна. ..»3. При «непоправимо барском» облике поэта, воспитанника екатерининских времен, он питал «подлинную любовь к облику» и обычаям русского крестьянина и оказывался «беспокойным правдолюбцем», защитником истины и права, говоря языком поэзии «о продажности судов и неправедности власти» не менее сильно, чем об утреннем блеске4, чем не раз навлекал на себя недовольство императрицы. Державин выступил новатором в риторике, служившей дотоле высшим, торжественным предметам; мощь своего красноречия поэт направлял равно на «высокие» и «низкие» вещи, не подразделяя их на ранги.
Жуковский интересовал Аверинцева как великий коллега-переводчик, через отношение к переводам которого он выступил также и как теоретик перевода, выявив три типа восприятия под-
1 Цит. по: Аверинцев С.С. «Скворешниц вольных гражданин...» Вячеслав Иванов: Путь поэта между мирами. - СПб.: Алетейя, 2001. - С. 73.
2 Аверинцев С.С. Поэзия Державина // Поэты. - М.: Школа ЯРК, 1996. -
С. 123.
3 Там же. - С. 139.
4 Там же. - С. 130.
линника, олицетворяемые Гнедичем, Пастернаком и Жуковским. Первый видит в оригинале безусловный предмет служения; второй в иноязычной поэзии видит источник вдохновения, подобный явлению природы, и чем ярче источник энергии, «тем лучше»; наконец, третий рассматривает подлинник как некую неосуществлен-ность, недовершенность, предполагающую реализацию скрытых потенций в процессе перевода. Парадоксальная ситуация: чем не-досказаннее оригинал, тем увлекательнее он для такого переводчика, при этом Жуковский уникален своей способностью добывать себе простор, «не тесня чужого»; тут автор припоминает литературную практику К. Брентано, вообще смешивающего «свое» с «чужим». Аверинцев показывает Жуковского «в деле», анализируя то, как он использует эти скрытые в оригинале возможности -и смысловые, и стилистические - на конкретных примерах, будь то образцы «неоспоримо совершенные», как «Одиссея», или далекие от совершенства. Бывает, что автор оригинала оказывается лишь автором замысла, сбывающегося только под пером Жуковского. Таков знаменитый в русском изводе «Ночной дозор» И.-Х. фон Цедлица: в немецком оригинале это «растянутые шестьдесят строк маловыразительного дольника», смысл которых Жуковский передает в скупых, но увлекательных словах. Или, например, хорошо известная русскому читателю романтическая повесть в стихах Ф. де Ла Мотта Фуке «Ундина», слишком жесткий, к тому же манерный и мало энергичный стиль которой Жуковский переработал в поразительно «гибкие, интонационно подвижные, свободно льющиеся гекзаметры, и на сей раз выявляя нереализованные смысловые потенции»1. Или еще пример - «рядовое» среди стихотворений Шиллера сочинение - баллада «Рыцарь Тогенбург» - в переводе Жуковского превратилась в значительное произведение русской культуры, «предназначенное трогать и потрясать», в картину сугубо личного опыта человека. Жуковский придал новый, романтический облик эпосу Гомера, обогатив его незнакомыми поэтике подлинника «изысканными двусоставными эпитетами» - «звонко-пространные сени», «пустынно-соленое море»2 и т.п. Еще один парадокс: личность романтического переводчика настолько ощу-
1 Аверинцев С.С. Размышления над переводами Жуковского // Поэты. - М.: Школа ЯРК, 1996. - С. 138.
2 Там же. - С. 139.
щает исключительность «своего», что способна воспринять и сделать особой поэтической темой «чужое» - своеобразие чужого голоса, иноприродного ландшафта и т.п.
Другой пример сопоставления русского литературного слова с европейским - это сравнение художественных форм двух национальных баснописцев: И. Крылова и Ж. Лафонтена, перелагателем которого был Крылов1 - двух антиподов в пределах, казалось бы, одного жанра. «Рационалистической прозрачности аллегории» у Лафонтена2 противостоит чувственное изображение животных, «передразнивание» их, экспрессивная звуковая имитация их речи; умственной игре с маскарадными переодеваниями - «иррационально-сентиментальная» непосредсвенность сцены, но всегда с соблюдением ритмико-метрической формы басенного подлинника. С лаконичностью Лафонтена контрастирует пространная картинность у Крылова, создавшего жанр некоей антибасни с неповторимым живым литературно-народным языком, вытеснившей, по сути, аутентичные басенные тексты из русской литературы.
Действуя в этом же русле включения русской классики в европейский контекст, Аверинцев проводит аналогию между артистизмом Пушкина и Горация, с безукоризненным художественным тактом смешивающих серьезное (оракульское) с легким, игривым, и разводит его со стилем изобильно речистых Достоевского и Цветаевой. Задумываясь над проблемой домысливания неоконченных пушкинских сюжетов, исследователь считает это дело неоправданным, поскольку поэт говорит все, что считает нужным, а чего не сказано, предостерегает Аверинцев, того и не нужно домогаться -«Пушкин сам сделает далекое близким»3. Сопоставляя Пушкина с поэтической вершиной новоевропейской литературы, Гёте, Аве-ринцев открывает черты их глубинной мировоззренческой общности как творцов классической эпохи: у обоих решительная несовместимость с вольтерьянством как негативистской риторикой в отношении ко всему сущему; у обоих характерное для эпохи восприятие свободы, сопряженной с идеей странствия. И Гёте, и
1 Аверинцев С.С. Лафонтеновская парадигма и русский спор о басне // Аве-ринцев С.С. Собр. соч. - Киев: Дух [ Лгтера, 2004. - Т. 4: Связь времен. - С. 211.
2 Там же.
3 Аверинцев С.С. «Пушкин - другой.» // Лит. газета. - М., 1999. - 2 июня. -
С. 1. 194
Пушкин - одни из последних могикан, кто, остро ощущая напряженность между «традиционной культурной исключительностью и грядущим плюрализмом культур»1, несет в себе универсальное чувство «всечеловечества». Осознавая разнообразие цивилизаций, оба они верят в нерасчленимое единство человеческого рода, в неизменную ценностную иерархию, что, как предупреждает Аверин-цев, вскоре уйдет навсегда. В качестве представителей «классической классики» оба гения равно несут в своем творчестве особую гармонию между формой и содержанием, между фонетической «оркестровкой» и изображаемым предметом. У обоих Аверинцев находит парадоксальную гармонию контрапункта, облеченного в «музыкально-упорядоченные строфические формы»2. Вместе с двумя великими поэтами, заключает исследователь, завершается грандиозный цикл мировой литературы, начатый «греческими софистами и риторами», но, завершаясь, «он в последний раз жив для них и в них»3.
Уникальная по масштабам и дарованиям и не менее - по складу, личность Аверинцева, сочетающая феноменальную для сегодняшней России европейскую образованность с такой же феноменальной для литературной элиты Запада душевной и рыцарственной участливостью к миру, «сердцем болезнующим»; с нравственной непреклонностью и всегдашней готовностью плыть против течения, с интеллектуальной честностью, чуждой безответственному сочинительству; интуицией «всеединства», расставляющей вещи по своим местам, - как бы наследует культурно-историческое место Владимира Соловьёва.
Условность сравнения в данном случае усиливается разностью эпох - «допотопной», еще предполагающей писание монографических трактатов, и нашей. Аверинцев не пишет их. Сохраняя все достоинства кабинетного ученого, он работает в оперативном, соответствующем кризисной эпохе жанре, - эпохе, когда все идеи уже высказаны, но терпит крушение культура и человеческая судьба. Книги Аверинцева рождаются обычно как итог определенной суммы предыдущих печатных или устных выступлений.
1 Аверинцев С.С. «Гёте и Пушкин» // Новый мир. - М., 1999. - № 6. - С. 194.
2 Там же. - С. 195.
3 Там же. - С. 198.
Блистательная литературная одаренность, соединяющая проникновенную интонацию с виртуозным аналитическим аппаратом, мышление афористическими формулировками, заключающими в себе и научный вывод, и поучительную истину; склонность к художественной притче, подлинное остроумие, т.е. проникновение в скрытую от беглого взгляда суть вещей, в мгновенной вспышке образа открывающее их нежданную близость или, напротив, столь же нежданное различие, что, как и следует парадоксу, рождает острую «радость узнавания», - вот черты к портрету Аверинцева -филолога и литератора.
Литература
Источники Kmizu
Aeepm^e С.С. Собр. соч.: В 4 т. - Киев: Дух i Литера.
Т. 1: София-Логос: Словарь. - 2001. - 461 с.;
Т. 2: Многоценная жемчужина I Переводы. - 2004. - 446 с.;
Т. 3: Евангелия. Книга Иова. Псалмы. - 2004. - 489 с.;
Т. 4: Связь времен. - 2005. - 443 с.;
Aeepm^e С.С. От берегов Босфора до берегов Евфрата. - М.: Наука, 1987. -360 с.; Aeepm^e С.С. От берегов Босфора до берегов Евфрата: Антология ближневосточной литературы I тысячелетия н.э. - М.: МИРОС, 1994. - 349 с.; Aeepm-щe С.С. Многоценная жемчужина. - М.: Худож. лит.: Ладомир, 1994. - 477 с.; Aeepm^e С.С. Многоценная жемчужина. - 2-е изд., доп. - Киев: Дух i Лгтера, 2003. - 600 с.; Aeepm^e С.С. Риторика и истоки европейской литературной традиции. - М.: Школа ЯРК, 1996. - 448 с.; Aeepm^e С.С. Поэтика ранневизантий-ской литературы. - М.: Наука, 1997. - 318 с.; Aeepm^e С.С. Поэтика ранневизан-тийской литературы. - М.: Coda, 1997. - 343 с.; Aeepm^e С.С. Поэтика ранневи-зантийской литературы. - 2-е изд., доп. - СПб.: Азбука-классика, 2004. - 477 с.; Aeepm^e С.С. Евангелие от Матфея. Образ Античности. - СПб.: Азбука-классика, 2004. - 477 с.; Aeepm^e С.С. Псалмы Давидовы I Переводы с комментариями. - Киев: Дух i Литера, 2003. - 160 с.; Averintsev S. Cose attuale, cose eterne: La Russia d'oggi e la cultura Еuropea. - Milam: La casa di Matriona, 1989. - 120 р.; Averintsev S. Atene e Gerusallemme. Contrapposizione с incontro di due principi crea-tivi. - Roma: Donzelli editore, 1994. - 63 р.
Статьu
Aeepm^e С.С. На перекрестке литературных традиций II Вопр. литературы. - М., 1973. - № 2. - С. 150-163; Aeepm^e С.С. Славянское слово и традиции эллинизма II Вопр. литературы. - М., 1976. - № 11. - С. 152-162; Aeepm-
цев С. С. Классическая греческая философия как явление историко-литературного ряда // Новое в современной классической филологии. - М.: Наука, 1979. - С. 4181; Аверинцев С.С. Риторика как подход к обобщению действительности // Поэтика древнегреческой литературы. - М.: Наука, 1981. - С. 15-46; Аверинцев С.С. Между «изъяснением» и «прикровением»: Ситуация образа в поэзии Ефрема Сирина // Восточная поэтика: Специфика художественного образа. - М., 1983. - С. 223-260; Аверинцев С.С. Византия и Русь: Два типа духовности. Ст. 1: Наследие священной державы // Новый мир. - М., 1988. - № 7. - С. 210-220; Ст. 2: Закон и милость // Новый мир. - М., 1988. - № 9. - С. 227-236; Аверинцев С.С. Системность символов в поэзии Вячеслава Иванова // Контекст. - M.: Наука, 1989. - С. 42-57; Аверинцев С.С. Системность символов в поэзии Вячеслава Иванова // Поэты. - M.: Наука, 1989. - С. 165-187; Аверинцев С.С. Бахтин, смех, христианская культура // М.М. Бахтин как философ. - М., 1992. - С. 7-19; Аверинцев С.С. Будущее христианства в Европе // Новая Европа. - Бергамо; М., 1993. - № 4. - С. 3-28; Аверинцев С.С. Финал «Двенадцати» - взгляд из 2000 года // Знамя. - М., 2000. - № 11. - С. 190-191.; Аверинцев и Мандельштам. Статьи и материалы. - М.: РГГУ, 2011. - 313 с.; Слово Божие и слово человеческое: (Двуязычное издание: на русском и итальянском). - М.: Московская Патриархия; Academia «Sapientia et scientia»; София: Идея России, идея Европы, 2012.-686 с. (р.); Аверинцев С.С. Специфика лирической героини в поэзии Анны Ахматовой: Солидарность и двойничество // Wiener Slav: Jahrbuch. - B., 1995. - Bd. 41. - S. 7-20.
Averintsev S. Rationalisme attique et rationalisme encyclopedique: Essai sur l'enchainement des epoques // Diogène. - P., 1985. - № 130. - Р. 3-14; Atene e Gerusallemme. Contrapposizione с incontro di due principi creativi. - Roma: Donzelli editore, 1994. - 63 р.
Письма, дневники, мемуары
ГаспаровМ.Л. Из разговоров С.С. Аверинцева // НЛО. - М., 1997. - № 27. -С. 169-176; Гальцева Р.А. Несколько страниц телефонных разговоров с С.С. Аверинцевым // Знамя.- М., 2006. - № 10, Октябрь. - С. 155-161; Гальце-ва Р. А. Несколько страниц телефонных разговоров с С.С. Аверинцевым // Знаки эпохи: Философская полемика. - М.: Летний сад, 2008. - С. 641-649; Письмо С.С. Аверинцева П.М. Нерлеру от 7 июля 1992 // Аверинцев и Мандельштам: Статьи и материалы. - М.: РГГУ, 2011. - С. 159-164.
Литература
Любарский Я. Византийская литература в кратком изложении // Вопр. литературы. - М., 1968. - № 10. - С. 222-226; Лотман Ю.М. О «воскреснувшей эллинской речи» // Вопр. литературы. - М., 1977. - № 4. - С. 215-217; Гальцева Р., Роднянская И. К портрету восходящей культуры: Рец. на кн.: С.С. Аверинцев. Поэтика ранневизантийской литературы. - М., 1977 // Новый
мир. - М., 1978. - № 12.-266-271; Архангельский А.Н. Человек читающий // Сегодня. - М., 1996, 24 июля. - С. 10; РоднянскаяИ. «Говоря ненаучно.» Рец. на кн. С.С. Аверинцева «Поэты» // Новый мир. - М., 1997. - № 9. - С. 207-214; Роднянская И.Б. Движение литературы. Рец. на кн. С.С. Аверинцева «Поэты». - Т. 2. -М.: ЯРК, 2006. - С. 420-432; Померанц Г.С. Последний из Серебряного века [Памяти С.С. Аверинцева] // Московские новости. - М., 2004. - 27 февр. - 3 марта. -С. 13; In memoriam. Сергей Аверинцев. - М.: ИНИОН РАН, 2004. - 304 с.; Биби-хин В.В. Сергей Сергеевич Аверинцев // Бибихин В.В. Алексей Федорович Лосев. Сергей Сергеевич Аверинцев. - М.: Институт философии, теологии и истории Св. Фомы, 2004. - С. 303-415; Бибихин В.В. Записи о встречах [с С.С. Аверинцевым] // Вопр. литературы. - М., 2004. - № 6. - С. 28-29; Бочаров С.Г. Аверинцев в нашей истории // Там же. - С. 19-24; Кнабе Г.С. Об Аверинцеве // Там же. - С. 34-37; Пастернак Е.Б. Выступление на вечере памяти [С.С. Аверинцева] // Там же. -С. 25-28; Махлин В.Л. Возраст речи. Подступы к явлению Аверинцева // Вопр. литературы. - М., 2006. - № 3. - С. 43-86; Финал «Двенадцати» - взгляд из 200 года // Знамя. - М., 2000. - № 11. - С. 190-191.
Библиография, архивы Сергей Сергеевич Аверинцев, 1937-2004 / (Серия «Библиография ученых»). Сост.: Н.П. Аверинцева, Н.Б. Полякова, В.Б. Черкасский; вступ. ст. О. А. Седаковой. - М.: Наука, 2005.-166 с. Личный архив Н. П. Аверинцевой.
Р.А. Гальцева
