CC BY
44
правлений работы учителя. Учитель был организатором (школьных и межшкольных) выставок детского творчества, готовил с воспитанниками и активистами агитспектакли, концерты. В летнее время учителя не только повышали квалификацию, по и активно работали в летних школах. Например, в Костромском районе таковых в 1924-25 уч. г. было 4 (в Красносельской, Шишкинской, Пушкинской и Борщинской школах). Две последние являлись «опытными образцами», где подробно анализировались достижения и неудачи.
Школьная реформа послереволюционного периода стала отправной точкой формирования новой модели российской школы. Революционный романтизм, чрезмерное увлечение лозунгами, тяжелая экономическая ситуация и гражданская война существенно затрудняли развитие системы. Но педагогическая мысль не стояла на месте. Советская школа активно использовала такие существенные и прогрессивные достижения отечественной и европейской педагогики, как идея общего и одинакового преподавания для всех, самостоятельности личности, учета и развития ее природных задатков, новое понимание школьной дисциплины, обучение детей не словам, а вещам, стремление будить в них самодея-
тельность мысли, упрощение формальной стороны обучения азам чтения, счета и письма. Но все эти достижения для новой власти носили лишь служебный характер, призваны были решать внешние для школы социальные и политические задачи. Новая власть, с одной стороны, открывала широкие возможности для развития школы и педагогической мысли, творчества учителей, а, с другой, намертво сковывала все инициативы, не сулившие скорой реализации политических задач. Школа надолго попала в эти тиски.
При всей плачевности ситуации, были и очевидные побочные эффекты от такого экспериментаторства - действие школы на окружающую среду. В области хозяйственной деятельности было множество случаев организации школьниками охраны лесов, лугов, улучшение содержания скота. Борьбы с вредителями, улучшение землепользования, огородничества, садоводства. В области благоустройства школа приводит в порядок собственный участок, дороги т.д. Учитель был поставлен во главе организации культурно-просветительской и общественно-политической работы: устраивал революционные праздники, проводил политические кампании, боролся с религией.
В.Р. ВЕСЕЛОВ, А.М. ЖУРАВЛЕВ
ОПЫТ ПАРТИЙНО-ГОСУДАРСТВЕННОЙ ПОЛИТИКИ ПО ФОРМИРОВАНИЮ УЧИТЕЛЬСКИХ КАДРОВ ВЕРХНЕГО ПОВОЛЖЬЯ В 1920 - 1930-Е ГОДЫ1
Актуальность обращения к историческому опыту формирования советской интеллигенции обуславливается возрастающей ролью интеллектуального потенциала в современных условиях реформирования российского общества, модернизации всех сфер общественной жизни, в том числе и системы народного образования. В контексте выработки оптимальных моделей общественного развития приобретает не только теоретическую, но и социально-практическую зна-
1 Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского проекта «Костромское учительство в XX веке», проект № 07-01-54002а/Ц.
чимость работа по осмыслению исторического опыта, накопленного отечественной системой образования в сложных и противоречивых условиях советского времени, объективному анализу как несомненных её достижений, так и очевидных просчётов и деформаций. В этом направлении в исторической науке до сих пор имеется немало «белых пятен» и недостаточно изученных проблем. В обширной историографии советской интеллигенции вопросы регулирования социального состава студенчества получили неоднозначную трактовку. В литературе советского периода они рассматривались в контексте политики «пролетаризации» высшей и средней спе-
циальной школы. Причем понятие «пролетаризация» толковалось с разных позиций. Одни исследователи сужали его, подразумевая под ним процесс «орабочивания» студенчества, формирования рабоче-крестьянского ядра будущих специалистов. Другие историки распространяли понятие «пролетаризация» на весь процесс революционной перестройки высшей и средней специальной школы, её политизацию (1).
Острые дискуссии о политике «пролетаризации» подготовки советских специалистов ведутся и в новейшей отечественной и зарубежной историографии российской интеллигенции. В центре полемики находятся вопросы, связанные с оценкой результатов партийно-государственной политики по регулированию социального состава советского студенчества, её влияния на качественный уровень подготовки специалистов. В ходе многочисленных дискуссий по этой проблеме, развёрнутых на страницах научной литературы, периодической печати, в материалах «круглых столов», публицистики, в работе теоретических конференций, высказываются полярно противоположные мнения и оценки. Просматривается в них и позитивная, на наш взгляд, тенденция: переход от огульной критики работы советской высшей школы, готовящей, по мнению «сердитых» критиков, неполноценных интеллигентов, «образованцев», к объективному, взвешенному анализу исторического опыта реорганизации системы подготовки специалистов преимущественно из среды рабочих и крестьян, доступ которым в вузы ранее был крайне затруднён (2).
С учётом имеющейся историографии проблемы и на основе архивных материалов, часть которых впервые вводится в широкий научный оборот, в данной статье ставятся задачи выявить и охарактеризовать цель и основные направления партийно-государственной политики по регулированию социального состава студентов педагогических учебных заведенийв 1920- 1930-е годы, оценить её результаты и социальные последствия. Исследование проблемы осуществляется на материалах костромских педагогических заведений, а также Ивановского, Ярославского и других педвузов Верхнего Поволжья, выпускники которых обеспечивали в 1920 - 1930-е годы потребности школ региона в учительских кадрах.
Составной частью курса большевистской
паргии и советской власти на коренную реорганизацию всей системы высшего и среднего специального образования наряду с идейно-поли-тической направленностью учебно-воспитательного процесса была задача изменения социального состава студенчества, его «пролетаризации». В беседе с наркомом просвещения А.В. -Луначарским В.И. Ленин настойчиво проводил мысль о том, что «всемерно надо позаботиться о расширении доступа в высшие учебные заведения широким массам, прежде всего пролетарской молодёжи» (3). Проводя жёсткий прагматический курс на создание новой интеллигенции, преданной идеям социализма и правящему режиму, большевистское руководство тем самым одновременно способствовало формированию объективных условий для реальной демократизации высшей школы, доступа в неё рабочих и крестьян, их детей, подавляющая часть которых ранее не имела возможности получить образование. Социальная направленность государственной политики в области высшего и среднего специального образования была провозглашена в декрете Совнаркома РСФСР «О правилах приёма в высшие учебные заведения» и подписанном В. Лениным постановлении правительства от 2 августа 1918 г, (4)
В соответствии с указанными директивами снимались всякие препятствия при поступлении в вузы для представителей трудового населения: отменялась плата за обучение, в вуз могли поступать все желающие без экзаменов. Количество студентов Костромского рабоче-крестьян-ского университета, торжественно открытого 8 ноября 1918 г., за два месяца возросло в 4 раза и составило на 1 января 1919 г. 1940 человек (5). Однако реальная практика, низкий образовательный уровень абитуриентов вносили существенные коррективы в ход выполнения провозглашённого курса на расширение доступа в вузы трудовой молодёжи. Вузовские программы оказались не под силу неподготовленным слушателям, в среде которых растут разочарования и сомнения в правильности сделанного выбора. Местная газета «Красный мир» писала по этому поводу: «В первый академический год в университет записалась вся Кострома. Все ходили слушать, но никто не занимался. Во второй год волна схлынула, слушателей было мало, они тоже мало занимались. И лишь к третьему голу положение нормализовалось» (6).
Уже опыт первых лет строительства высшей школы показал необходимость подготовительной работы с абитуриентами, вооружения их определённым минимумом знаний, без которого невозможно было наладить нормальный учебный процесс в вузе. Живая практика народного творчества выдвинула в эти годы такую форму довузовской подготовки, как рабочие факультеты, официально затем узаконенную специальным постановлением Наркомпроса от 15 сентября 1919 года. Один из образованнейших людей своего времени, советский нарком и поэт, энтузиаст народного просвещения А.В. Луначарский образно говорил по этому поводу: «Мы знали, что если будем ждать, пока нормальным образом через низшие школы будуг проходить новые студенты вверх, то солнце взойдёт тогда, когда роса выест нам очи. Поэтому мы пробили стену в университетах и вузах, и так как в эту брешь рабочий всё-таки впрыгнуть не может, то мы построили там лестницу, которая называется рабфак. Это лестница, при помощи которой рабочий ог станка и крестьянин от плуга смогут после усиленнейших трёхлетних занятий пойти в университет и оказаться там достаточно подготовленным студентом» (7). В 1920/21 учебном году в стране действовало 54 рабфака, в которых обучалось 18 тысяч человек. К 1927/28 учебному году число рабфаковцев выросло до 48,9 тысяч, среди которых рабочие и трудящиеся крестьяне составляли 90,9% (8).
Ещё до рабфаков при Костромском университете была создана просветительская ассоциация, которая проводила целенаправленную работу по подготовке абитуриентов к поступлению в вуз. В ассоциацию входили высшая народная школа и 1убернское общество народных университетов, работающие при активном участии и помощи партийных советских и профсоюзных организаций, Лекторский состав указанных заведений довузовской подготовки включал преподавателей университета, которые получали возможность познакомиться с будущими студентами заранее, помочь им овладеть навыками учебной работы. Полученный опыт работы с абитуриентами нашёл своё дальнейшее развитие в деятельности Костромского рабфака, который начал функционировать при университете с 1919 года. От поступающих на рабфак требовались умения читать, писать и считать, то есть элементарного уровня грамотности. Вынужденное в
условиях массовой неграмотности занижение образовательной планки для слушателей, конечно же, создавало немалые трудности в работе преподавателей, в организации форм и методов учебного процесса. Вместе с тем, это позволяло обеспечить массовый приток слушателей, выходцев из рабочих и крестьян, командируемых на учёбу партийно-советскими, профсоюзными комитетами. За пять лет, с 1919 года по 1924 год, контингент слушателей Костромского рабфака вырос в пять раз и насчитывал более 500 человек (9).
Недостаток образовательной подготовки слушателей в немалой степени компенсировался их тягой к знаниям, интересом к учёбе, оремлением стать полноценными и востребованными обществом специалистами. Нелегко было учиться в те годы. Не хватало учебников, самого необходимого, низким до примитивизма был материальный уровень жизни, быта учащейся молодёжи. Зато велико было желание не отстать от бурной эпохи, стать активным строителем «нового мира», счастливого будущего, которое представлялось в глазах ещё полуграмотного человека неким чудом, обществом благоденствия, социального благополучия и процветания неутомимых тружеников. В атмосфере романтического предвосхищения грядущего отодвигались на задний план, тускнели и отступали трудности быта, непривлекательность реального окружения, издержки общественной жизни тех лет. Психология массового порыва трудовой молодёжи к знаниям хорошо передана в стихотворении слушателя Костромского рабфака Г. Лебедева:
Я знаю вас! С котомкой за плечами Под шёпот злобный выцветших людей Вы шли вперёд туманными ночами Для достиженья радостных идей.
Один оставил дымную лачугу,
Другой, прощаясь, слал привет станку.
И потянулись вы, как птицы к югу.. .(10) Переход во второй половине 1920-х годов к ускоренной индустриализации страны, к сплошной коллективизации сельс кот хозяйства обуславливали интенсивные темпы культурного строительства, выдвигали задачи массовой подготовки кадров специалистов народного хозяйства и культуры, в том числе самого многочисленного отряда советской интеллигенции - учительства. В связи с введением в 1930 году всеобщего обязательною начального обучения детей и подро-
стков, а затем и семилетнего всеобуча, резко возросла потребность школ в педагогических кадрах. В первый же 1930/31 учебный год всеобуча в сельской местности РСФСР потребовалось дополнительно около 50 тысяч учителей начальных школ (11).
Для костромских школ эта проблема дополнительно осложнялась в связи с упразднением в
1929 году Костромской губернии, когда основная часть её территории вошла в состав Ивановской промышленной области, а в 1936 году - в состав Ярославской (до 1944 г.). Несколько районов отошли тогда же к Нижегородскому краю и Вологодской области (12). К этому времени на территории Костромского региона не осталось ни одною высшего учебного заведения. В 1921 году был закрыт университет. На базе его педфака и института народного образования был создан педагогический институт, который также был закрыт в 1923 году в сложных социально-экономических условиях восстановительного периода. До открытия в 1939 году в Костроме двухгодичного учительского института, готовящего специалистов с незаконченным высшим образованием, подготовку учительских кадров средней квалификации на территории области вели Костромской и Макарьевский педтехникумы, к которым позднее, в 30-е годы, присоединились Ша-рьинское и Галичское педучилища. Педагогическими кадрами высшей квалификации костромские школы комплектовались в основном за счёт выпускников Ярославского, Ивановского, Нижегородского педвузов и университетов. На основе решений январского пленума Ивановского обкома ВКП(б) и 2-ой партконференции (июнь
1930 г.) бюро областного комитета правящей партии приняло 22 июля 1930 года специальное постановление «О подготовке педкадров в области», когорое нацеливало партийные и советские органы на коренной перелом темпов подготовки учительских кадров. В области открывалось 7 новых техникумов, приём в них увеличивался с 974 учащихся в 1929/30 учебном году до 2555 в 1930/31 учебном году. Почти удваивался приём в Ярославский пединститут. Был поставлен вопрос об открытия педвузов в Иваново и Костроме (13). К сожалению, это решение не было реализовано. Сказалось, несомненно, и отсутствие у Костромы к этому времени областного статуса. В Иваново же дополнительно к имеющемуся университету был открыт и педин-
ститут, Значительно расширялась сеть краткосрочных курсов по подготовке учителей начальных классов (14).
Курс на массовую подготовку учительских кадров не менял классовую направленность регулирования социального состава студентов педагогических учебных заведении, идеологизации всей системы их обучения и воспитания. «Пролетаризация вузов - политическая задача огромной важности, - отмечал в своём докладе на вузовском партактиве 12 января 1928 года А.В. -Луначарский. - Как бы ни были оборудованы наши вузы, как бы ни были усовершенствованы их методы, если бы они воспитывали людей, чуждых революции, то это было бы только вредно: мы вооружали бы наших классовых врагов» (15).
В постановлении ЦК ВКП(б) от 12 апреля 1929 года «Об укомплектовании педагогических вузов» перед партийными и советскими организациями ставилась задача добиться в предстоящую приёмную кампанию повышения удельного веса рабоче-крестьянской группы в педвузах до 65%, а в педтехникумах - до 80%. Причём дети батраков и бедноты должны были составлять не менее 10% от общего числа принятых на первые курсы. Лица, связанные с кулацким хозяйством, не допускались в педагогические учебные заведения (16).
В условиях коллективизации деревни и курса правящего режима на ликвидацию «кулачества как класса» в статистической отчётности строго конкретизируется графа «крестьяне», дополнительно поясняется указаниями: бедняки, батраки, колхозники. В сведениях о весеннем приёме в Макарьевский педтехникум 1929 г. указывалось, что на первый курс было принято батраков и колхозников - 2, бедняков - 10, середняков - 6, зажиточных - прочерк. Аналогичная разбивка данных давалась и по социальному составу учащихся других курсов (17).
Бюро обкома ВК11(б) Ивановской промышленной области в своём постановлении «О Ярославском пединституте» от 15 июня 1929 года констатировало, что социальный состав студентов вуза (23% - дети рабочих и 22,6% - дети крестьян) «не гарантирует выработку кадров педагогов, проникнутых пролетарско-классовой идеологией». Ставилась задача принимать в институт, начиная с 1929 года, не менее 75% детей рабочих и трудящегося крестьянства (18). В та-
ком же классовом духе были приняты решения
о наборе в педтехяикумы Костромским, Мака-рьевским и другими партийными комитетами (19).
Для облегчения доступа рабоче-крестьянской молодёжи в вузы развёртывалась сеть подготовительных курсов. В ряде случаев программа курсов приспосабливалась к обучению детей батраков, бедноты, имеющих лишь начальное образование- Интенсивными темпами формировался, в том числе путём комсомольских, профсоюзных, партийных мобилизаций, контингент слушателей педагогических рабфаков. В соответствии с решениями ЦК ВКП(б) от 16 мая 1930 года они закреплялись непосредственно за конкретными педвузами (20).
За годы первой пятилетки (1928 - 1932) количество педагогических рабфаков увеличилось в РСФСР вдвое. В 1932 году 67,7% всех рабфаковцев составляли рабочие, 18,3% - колхозники. Пролетарское ядро в среде слушателей Ярославского педагогического рабфака превысило 83% (21). За период с 1928 г. по 1932 г. доля рабочих в составе студентов педвузов РСФСР выросла с 18,3% до 36,5%, в исдтехникумах соответственно с 19,4% до 24,8%. В педагогических институтах Верхнего Поволжья эти показатели были еще выше. Здесь пролетарское ядро в составе будущих учителей выросло за годы первой пятилетки с 21,4% до 49,7%. Несомненно, сказалось наличие в промышленных центрах Верхнего Поволжья крупного отряда рабочего класса, из среды которого формировались на приоритетных началах «красные специалисты» различного профиля, в том числе и педагогические кадры. Однако в педагогических техникумах данного региона рабочая прослойка за это время снизилась с 45,1% до 35,7% (22). В чём причины подобной «инверсии», достаточно «крамольной» по тем временам?
Можно предположить с достаточной степенью вероятности, что подобное невыполнение директивных указаний было связано, прежде всего, с размещением многих педтехникумов в сельской местности, порой в глубинке, с подавляющим большинством крестьянского населения, из среды которого преимущественно и шёл набор в будущие учителя. К тому же выпускники педтехникумов направлялись, главным образом, в сельские школы, в том числе отдалённые, малопривлекательные для горожан из рабочих семей.
Особые трудности в этом отношении представляли удалённые районы Костромского региона с его обширной площадью, разбросанностью и малочисленностью сёл, многие из которых располагались далеко не только от областного, районных центров, но и от центральных колхозносовхозных усадеб, сельских советов.
Вместе с тем, несмотря на заметную тенденцию к снижению доли пролетарского ядра в составе учащихся педтехникумов Верхнего Поволжья, она и к концу первой пятилетки оставалась достаточно весомой (35,7%) и превышала общероссийские показатели (24,8%) (23). В этом также проявлялись особенности региона, в котором многие районные центры имели крупные промышленные предприятия (Кинешма, Вичуга, Буй, Шарья, Рыбинск, Ковров и др.).
Именно социокультурное окружение выступало чаще всего решающим фактором для реализации тех или иных плановых показателей «пролетаризации» студенческого состава. Однако зачастую этот фактор не учитывался при разработке директивных материалов, и разнарядки по регулированию социального состава нередко спускались из центров - столичного, областного, районного - если не «с потолка», то во всяком случае без глубокого анализа реальной ситуации. На первый план неизменно выступали политическая целесообразность, идеологическая доминанта, пафос массовых кампаний. Во многих случаях плановые требования из центра сознательно завышались с целью «подхлестнуть» местных руководителей, добиться хотя и не запланированных, но более или менее приближающихся к ним показателей.
Отсутствием реального соотнесения директивных разнарядок с конкретной ситуацией на местах, с уровнем образовательной подготовки населения, его социальной структурой объясняется, прежде всего, такой диссонанс в политике «пролетаризации» студенчества, как неизменно присутствующая и значительная доля в его составе «служащих», «прочих» - лиц не рабоче-крестьянского происхождения. Так, в 1927/28 учебном году их удельный вес в среде советского студенчества составлял по стране 52,6%. В составе студентов педвузов РСФСР доля служащих и «прочих» за годы первой пятилетки уменьшилась незначительно: с 49,6% до 37,1%, а в пед-техникумах соответственно с 28,4% до 18%. Сходные тенденции просматриваются и в дина-
мике социального состава будущих учителей Верхнего Поволжья. Доля служащих и «прочих» в среде студентов педвузов составляла здесь к концу первой пятилетки 37,6%, а удельный вес «прочих» в составе студенческого контингента педтехникумов насчитывал 13% (24), Пестрота социального состава советского студенчества хорошо иллюстрируется на примере Макар ьев-ского педгехникума, где в составе четверокурсников в 1929 г. было рабочих - 2, крестьян - 5, в том числе середняков - 4, зажиточных - 1, служителей культа - 3, торговцев - 2, ремесленников - 5, служащих - 5 человек (25).
Вряд ли надо искать в этой по тем временам определённой аномалии какие-то мотивы к отходу от классовой линии формирования студенческого контингента. Потребности экономики и культурного строительства в кадрах специалистов оказывались сильнее партийно-комсомольских заклинаний о сплошной «пролетаризации» вузов и техникумов. Ультраклассовый подход вынужден был зачастую уступать место в образовательной политике правящего режима трезвому прагматизму, позволяющему выбрать из двух зол (дефицит специалистов и непролетарское происхождение абитуриентов) меньшее. При этом политическая элита оставляла за собой право на идеологизацию всего учебно-воспитательного процесса в вузах и техникумах, на «перевоспитание» непролетарской молодёжи в нужном ей направлении.
Такой прапматический и в целом демократический подход к реорганизации системы подготовки специалистов закладывался уже в самой программе РКП(б), принятой в 1919 году, где ставилась задача открыть широкий доступ в аудитории высшей школы «для всех желающих учиться, и в первую очередь для рабочих» (26). Однако он не был последовательным и всё время «колебался вместе с линией партии», чутко реагируя на изменения политической, идеологической конъюнктуры. К тому же, в каждом конкретном случае сказывались и субъективные моменты, связанные с уровнем культуры, порядочности местных руководителей различного ранга, их стремлением «выслужиться» перед вышестоящим начальством, отрапортовать об успехах очередной кампании.
Грубейшим алог измом культурной политики 1920 - 1930-х годов в условиях острого дефицита кадров специалистов являлись массовые кам-
пании «чисток» вузов и техникумов от «социально опасных элементов». Уже в 1924 году этот синдром социального абсурда прошёл по всем высшим и средним учебным заведениям страны. Созданная по этому поводу Костромская губернская комиссия в составе представителей партийно-советских, профсоюзных, комсомольских органов и образовательных учреждений заявляла в своём официальном отчёте о том, что она относилась «особенно строго к детям буржуазии, торговцев, попов и мещан». В ходе работы комиссии из Костромского агропедтехни-кума было исключено 69 человек, что составляло четверть всего состава его учащихся (270 чел.). Среди исключённых бьиги и учащиеся выпускных курсов, на подготовку которых само же государство уже затратило в сложных экономических условиях разрухи определённые средства и усилия (27).
С обострением во второй половине 1920-х годов внутрипартийной борьбы, классового противостояния в обществе ужесточается курс политического режима по отношению к «старой» интеллигенции («Шахтинское дело», процесс «Промпартии» и др.), активизируются кампании по «очищению» вузов и техникумов от «социально чуждых элементов». В них преобладал огульный, неиндивидуальный подход к проблемам социального состава студентов, который наносил серьёзный ущерб делу подготовки специалистов.
Нередко фактическое исключение студентов из вузов и техникумов было связано не столько с идейными, социально-политическими мог ивами, сколько с корыстным стремлением честолюбивого руководителя показать свою «классовую бдительность», с элементарной завистью, доносительством, непорядочностью отдельных работников, сокурсников. Например, в январе 1934 года в Макарьевский педтехннкум пришло официальное письмо от руководителя Кадыйского сельсовета, в котором стилем судебного приговора и доносительства выдвигалось требование исключить из учебного заведения Четвертную Клавдию Ивановну как дочь «чуждого элемента».
Указывалось, что её отец имел мельницу, сапожную мастерскую, в связи с чем был лишён избирательных прав. В конце делался вывод о том, что дочь «имеет явную связь с отцом» (28).
Трудно читать подобные документы - свиде-
тельства падения нравов в обществе, в кагором доносительство становится бытовым явлением. Ещё тяжелее осознавать трагичность сломанных человеческих судеб. В то же время были проявления иных духовно-нравственных ориентиров и принципов. Заслуживает глубокого уважения гражданская позиция, занятая в те годы наркомом просвещения А.В. Луначарским. Будучи членом большевистской партии, он, конечно, разделял ее курс на «пролетаризацию» высшей школы. Вместе с тем, как один из замечательных людей своего времени и честный человек, много сделавший для развития культуры, её демократизации, Анатолий Васильевич резко выступил против огульных «чисток» вузов, справедливо видя в этом дезорганизацию системы высшего образования, псевдодемократичность и негуманно сть,
15 февраля 1929 года он пишет достаточно рискованное для себя (вскоре последовала отставка наркома) письмо И.В. Сталину. Называя вещи своими именами, Анатолий Васильевич квалифицирует как один из самых «болезненных вопросов» подгоговки кадров массовые исключения студентов лишь ввиду «проблематичной вины их родителей». В подтверждение своей озабоченности нарком приложил одно из адресованных ему писем от учителей, ставящих под сомнение целесообразность «чисток» вузов (29). Подвергаемый резкой критике со стороны партийных радикалов за «мягкотелость» в образовательной политике, А.В. Луначарский тем не менее мужественно отстаивает свою линию на подлинную, а не мнимую демократизацию высшей школы. В этих условиях его отставка была неминуема.
Несколько ранее, в декабре 1928 года, заместитель наркома просвещения Яковлева (думается, не без ведома А.В. Луначарского) направила в орграспредотдел ЦК ВКП(б) подробное письмо по поводу массовой «чистки» техникумов в Костромской губернии. По мнению наркомпро-са, этот процесс сопровождался рядом грубых ошибок и необоснованностью исключения многих учащихся (30). Реакция высшей инстанции была оперативной. Уже 5 января 1929 года орграспредотдел направил копию у казанного письма Костромскому губкому партии с предложением дать заключение по затронутым в нём вопросам. 2 февраля 1929 года орграспредотдел ЦК ВКП(б) предлагает Костромскому губкому уско-
рить ответ па его запрос и сообщить: а) были ли подведены итоги проводимой «чистки», б) какие ошибки были учтены при её проведении. В обстоятельном ответе губком партии, не соглашаясь с выводом наркомпроса о нецелесообразности «чистки» костромских техникумов, в то же время вынужден был признать ряд «серьёзных ошибок» в её проведении (31).
Подобные жалобы по поводу необоснованных «чистою> вузов и техникумов приходили в ЦК правящей партии из разных регионов. По нашему мнению, именно эти обращения с мест и прежде всего указанное письмо А.В. Луначарского к И.В. Сталину послужили основанием для принятия директивы ЦК ВКП(б) всем партийным организациям «О «чистке» средних и высших учебных заведений» от 5 апреля 1929 года. Было указано на нецелесообразность в «настоящее время» проведения «чисток» вузов, рабфаков, техникумов. Рекомендовалось в случае не-обходимоости «удаления чуждых элементов» руководствоваться личными качествами того или иного студента, а не просто его социальным происхождением (32).
Во исполнение указанной директивы коллегия наркомпроса приняла 23 мая 1929 года развёрнутое постановление «О «чистках» в вузах, рабфаках, техникумах», которое 14 июня 1929 года было направлено во все указанные учебные заведения с пометкой «принять к немедленному и неуклонному исиолнению» (33). В этом документе положительно оцениваются два основных направления «улучшения» социального состава студентов; 1. Тщательный классовый отбор вновь поступающих; 2. Борьба с огсевом рабоче-крестьянской части студентов, особенно «бат-рацко-бедняцкой». Не отрицалась принципиальная необходимость исключения из учебных заведений. Помимо студентов, имеющих академическую задолженность, исключению подлежали следующие категории: лица, скрывшие своё социальное происхождение при поступлении, лишённые избирательных прав, участники антисоветских выступлений, антисемитизма, осуждённые за уголовные преступления. Вместе с тем, наркомпрос предложил не допускать «чистки»и «самоочистки» как «способов регулирования социальною состава» студенческой молодёжи. Указывалось на важность «тщательной проверки всех обстоятельств» при исключении того или иного студента, учёта его личных качеств. Выд-
вигалось требование «с особой осторожностью относиться к решению об исключении студентов и учащихся последнего курса» (34).
К концу первой иятилетки работа высших и средних специальных учебных заведений нормализуется. В соответствии с постановлением ЦИК СССР «Об учебных программах и режиме в высшей школе и техникумах» от 19 сентября 1932 года вводились единые приёмные экзамены, дифференцированная и индивидуальная оценка знаний студентов. Отныне все абитуриенты сдавали вступительные экзамены на общих основаниях вне зависимости от окончания ими рабфака, техникума и т.д. Констатировалось коренное изменение социального состава студенчества. В качестве иллюстрации указывалось, что в индустриальных втузах рабочее ядро составило около 70% (35).
Понятно, что в гуманитарных, сельскохозяйственных и дру ['их отраслевых вузах эти показатели были значительно скромнее. В частности, в педвузах РСФСР, как уже отмечалось выше, рабочее ядро в среде студентов составляло к этому времени только 36,5%. Тем не менее, перелом в изменении социального состава студенческой молодёжи в нужном для власти направлении действительно состоялся, хотя и не во всей полноте выполнения нереальных плановых заданий. Затихают кампании чрезвычайных мер, мобилизаций в вузы и техникумы, массовых «чисток». На смену сомнительным экспериментам (бригад-но-лабораторный метод, коллективная сдача зачётов, отмена лекций и т.д.) приходили академические подходы к организации учебно-воспитательного процесса, проверенные опытом отечественной и зарубежной школы. Однако всё ещё сохраняются определённые ограничения при приёме абитуриентов, связанные с их социальным происхождением. Окончательно они были сняты специальным постановлением ЦИК и СНК СССР от 29 декабря 1935 года, в котором делался вывод о том, что эти ограничения «в настоящее время не вызываются необходимостью» (36), К 1938 голу доля служащих в составе студентов страны равнялась 42,2% (37). В Конституции СССР (1936 г.), в материалах 18 съезда правящей партии (1939 г.) фиксировалось коренное изменение в составе интеллигенции, ставшей «народной», связанной всеми «своими корнями с рабочим классом и крестьянством» (38).
Оценивая сегодня опыт государственного ре-
гулирования социального состава студенчества в 1920 - 1930-е годы, не следует, на наш взгляд, торопиться с его односторонней критикой. Продуктивнее рассматривать ею в диалектическом развитии и с учётом конкретно-исторической ситуации. В условиях экономической и культурной отст алости страны, массовой неграмотности государственная политика регулирования социального состава студентов включала в себя несомненно и позитивную, демократическую составляющую, которая обеспечивала реальный доступ к высшему и среднему специальному образованию трудящимся массам. В случае нейтральной позиции власти, её невмешательства в жизнь вузов и техникумов, отсутствия целенаправленной и планомерной государственной образовательной политики вряд ли удалось бы обеспечить мощный прорыв страны в культурном строительстве, экономике, пауке и технике, в массовой подготовке кадров советской интеллигенции.
Вместе с тем, очевидны и грубые деформации, перегибы классового подхода к формированию студенческих контингентов в исследуемый нами период, в которых со всех сторон, хотя и в специфической форме, отразилась атмосфера революционного переустройства общества со всеми её подъёмами и падениями, возвышенными стремлениями и низменными страстями. В имевших место массовых нарушениях прав личности, антидемократических и нередко противозаконных кампаниях «чисток» образовательных учреждений следует видеть не только политическое, идеологическое, но и морально-нравственное основание, проявления бездуховности, которые, к сожалению, не исчезли до сих пор из нашей жизни.
Опыт прошлого свидетельствует о важности выработки научно обоснованной и реалистической политики государства в сфере образования. Её основными принципами должны стать демократичность, социальная направленность, 1ума-низм, защита общественных интересов и личных прав гражданина, обеспечение устойчивого и дииамичнот развития общества. В современных условиях реформирования российского общества такая политика найдёт широкую социальную поддержку и понимание.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. См.: Борисов Ю.С. Подготовка производственных кадров сельского хозяйства в реконст-
руктивный иериод. М., 1960; Чуфаров В.П. Деятельность партийных организаций Урала по осуществлению культурной революции. Свердловск, 1970; Волков B.C. Коммунистическая партия и техническая интеллигенция в период строительства социализма в СССР (1928 - 1937 гг.). J1., 1975; Советская интеллигенция. Краткий очерк истории (1917 - 1975 гг.). М., 1977; Советское учительство как социально-профессиональная группа. Свердловск, 1976; Сафразьян II,М. Борьба КПСС за строительство советской высшей школы. М., 1977; Украинцев В.В. КПСС - организатор революционного преобразования высшей школы. М., 1983; Веселов В.Р. Формирование учительских кадров в СССР, М., 1983; Главацкий М.Е, Историография формирования интеллигенции в СССР. Свердловск, 1988; Советская интеллигенция. Словарь-справочник. М., 1987 и др.
2. См. подробнее: Веселов В.Р. Материалы научных конференций интеллигентоведов как факт отечественной историографии (опыт критическою послесловия). - В кн.: Актуальные проблемы историографии отечественной интеллигенции. Иваново, 1996, с. 30-39; Он же. Современное интеллигентоведение: противоречия развития (субъективные заметки историка). В кн.: Некоторые современные вопросы анализа российской интеллигенции. Иваново, 1997, с. 24-34.
3. См.: Ленин В.И. Культурная революция. Хроника событий. 1917 - 1924. М., 1972, с. 34.
4. См.: Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 37, с.
34.
5. См.: Костромской государственный университет: страницы истории и современность. Кострома, 2002, с. 21.
6. См.: там же.
7. См.: Луначарский А.В. О народном образовании. М., 1958, с. 268.
8. См.: Итоги десятилетия советской власти в цифрах. 1917-1927 гг. М., 1928, с. 83; Подготовка кадров в СССР. 1927-1931 гг., М., 1933, с.
21.
9. Костромской государственный университет: страницы истории и современность, с. 22.
10. См.: На пороге вуза. Кострома, 1928, с. 4.
11. См.: Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 2306, оп. 70, д. 1603, л.
18.
12. См. подробнее: История Костромского
края. 20 век. Кострома, 1997, с. 80-81.
13.Государственный архив новейшей истории Ивановской области (далее ГАНИИО), ф. 230, оп. 1, д. 24, л. 87; ф. 327, оп. 9, д. 12, л. 163.
14. См.: там же.
15. См.: Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ), ф. 17, оп. 21, д. 1132, л. 7.
16. См.: «Известия ЦК ВКП(б)», 1929, №5, с.
27.
17. См.: Государственный архив Костромской области (ГАКО), ф. 1233, оп. 1, д. 2, л. 61.
18. См.: 1АНИИО, ф. 110, оп. 1, д. 32, л. 162; ф. 327, оп. 1, д. 4, л. 39; д. 97, л. 74.
19. См.: ГАНИИО, ф, 110, оп. 1, д. 35, л. 32; Государственный архив новейшей истории Костромской области (ГАНИКО), ф. 89, оп. 1, д. 15, л. 95.
20. См.: «Правда», 29 мая 1929 г.
21. См.: Подготовка кадров в СССР(1927-1931). М., 1933, с. 19; ГАРФ, ф. 2306, оп. 70, д. 230, л. 151.
22. См.: Материалы к отчёту ОК ВКП(б) 3 областной партконференции Ивановской промышленной области. Москва — Иваново, 1932, с. 66, 160, 166; ГАНИИО, ф. 327, оп. 6, д. 5, л. 135; Государственный архив Ярославской области (ГАЯО), ф. 225, он. 5, д. 184, л. 16, д. 324, л. 6; Государственный архив Ивановской области (ГАИО), ф. 427, оп. 1, д. 3, л. 27.
23. См.: там же.
24. См.: Подготовка кадров в СССР. 1927— 1931, с. 21,191; Материалы к отчёту ОК ВКП(б) 3 областной партконференции Ивановской промышленной области, с. 160—166; ГАНИИО, ф. 327, оп. 6, д. 5, л. 135; ГАЯО, ф. 225, оп. 5, д. 184, л. 16; д. 324, л. 8; ГАИО, ф. 427, оп. 1, д. 3, л. 27.
25. ГАКО, ф. 1233, он. 1, д. 2, л. 61.
26. Народное образование в СССР. Сб. док. 19174973 гг. М., 1974, с. 18.
27. См.: Костромской государственный университет: страницы истории и современность, с.
28.
28. ГАКО, ф. 1233, оп. 1,д. 28, л. 64.
29. РГАСПИ, ф. 142, оп. 9, д. 462, х 26.
30. ГАНИКО, ф. 1, оп. 2, д. 1679, ли. 30^16.
31. Там же.
32. Там же, д. 1583, л, 19.
33. ГАНИКО, ф. 1233, оп. 1, д. 2, л. 37.
34. Там же.
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ 2008, том 14
Внешкольная и общественная работа костромского учительства
35.См.: Народное образование в СССР. Сб. с. 94.
док. 1917-1973 гг., с. 424. 38. См.: 18 съезд ВКП(б). Стенографический
36. Там же, с. 426. отчёт. М.,1939, с. 37.
37. См.: Советская интеллигенция. М., 1977,
Н.П. ПИГАЛЕВА
ВНЕШКОЛЬНАЯ И ОБЩЕСТВЕННАЯ РАБОТА КОСТРОМСКОГО УЧИТЕЛЬСТВА В СОЦИОКУЛЬТУРНОМ КОНТЕКСТЕ ЖИЗНИ ПОСЛЕВОЕННОЙ ПРОВИНЦИИ (1945 - 1953)*
Образование как процесс обучения, просвещения, усвоения совокупности знаний, приобщения к культуре, в широком смысле слова, является важным фактором развития цивилизованного общества и государства. Экономическое состояние общества, социально-политическая ситуация, ценностные ориентации, господствующая мораль и идеология в числе основных факторов оказывают мощное воздействие на функционирование и развитие системы формирования личности. В любом государстве и обществе существует определённый эталон нужного ему человека. Идеологическая направленность всей работы советской школы диктовала определенные требования к деятельности учителя как на уроках, так и во внеурочное время.
Практически все учителя послевоенного времени были классными руководителями, осуществляли как учебную, гак и внеклассную работу. Из воспоминаний Суворова Андрея Андреевича, учителя истории Ореховской средней школы Костромской области: «Большая роль принадлежала классному руководителю. Он подводил итоги учёбы класса, отчитывался перед администрацией. В плане урока была «воспитательная минутка», в содержании которой прослеживалась связь школьной жизни с районом, областью. Под руководством классного руководителя, а также при участии учкома и комитета комсомола в школе выходили стенгазеты. Отстающих учеников рисовали в виде черепахи и выдавали им знамя
* Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследова-тельского проекта «Костромское учительство в XX веке», проект № 07-01-54002а/Ц.
1 Интервью из архива автора
2 Там же. - Ф. 765. - Оп. 3. - Д. 7. - Л. 54.
из рогожи»1.
У заинтересованных и подготовленных к работе учителей были достаточно интересные методы внеурочной работы по своим предметам. Например, преподаватели географии практиковали «путешествия по карте», допустим, из Костромы до Сталинграда, с заданием рассказать -какая встречалась пою да на пути, какой климат и т.п. Осуществлялось практическое ознакомление учащихся с глазомерной съемкой местности: применялось умение пользоваться топографическим планом, ориентацией на местности по компасу, солнцу и Полярной звезде. Проводились экскурсии на природу, учащиеся посещали метеорологическую станцию, где знакомились с приборами для изучения природы. Это позволяло увидеть применение знаний на практике.
Во внеурочное время учителя вместе с учениками изготовляли наглядные пособия (например, формы рельефа земной поверхности), организовывали просмотры кинофильмов на исторические темы. Преподаватели составляли головоломки, шарады, географические задачи, которые ученики решали на проводившихся олимпиадах. Организовывались совместные выпуски художественно оформленных научных викторин. Часто проходили ирактикумы по пению, рисованию, физкультуре.
В некоторых районах возникали свои традиции в работе, например, в школах Нейсюого и Парфеньевского районов Костромской области ежегодно проводили «Неделю сада»2.
В большинстве школ существовали свои газеты, это была «настенная печать». Для некоторых учеников это был важный источник информации, т.к. в большинстве семей не было ни радио, ни газет. В Костроме постоянно проходили
© Н.П. Пигалева, 2008
243
