CC BY
63УДК81:39
Архипова Нина Геннадьевна канд.филол.н.,
доцент кафедры русского языка Амурского государственного университета,
г.Благовещенск
E-mail: charli71@mail.ru
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: оппозиция «свой - чужой», лингвокультурологическое поле, старообрядцы
АННОТАЦИЯ: В статье представлено описание фрагмента диалектной концептосферы старообрядцев-семейских., отражающей особенности народного мировидения одной из относительно замкнутых этно-конфессиональных групп Амурской области.
ОППОЗИЦИЯ «СВОЙ - ЧУЖОЙ»
КАК КАТЕГОРИЯ ОСОЗНАНИЯ МИРА АМУРСКИМИ СТАРООБРЯДЦАМИ
В основе мировидения народа лежит ряд когнитивных схем: стереотипов, концептов, представлений. Одной из таких схем является оппозиция «свой - чужой» как категория осознания мира.
Люди воспринимают жизнь через призму «своего» и «чужого». Мир противопоставляется по признаку «свойственности - чуждости». Отнесение какого-либо предмета или явления к категории «свой» объясняется имеющейся или предполагаемой общностью, в отличие от категории «чужой».
В статье рассматривается оппозиция «свой - чужой», реализующаяся в речевой практике амурских старообрядцев, что позволяет определить своеобразие отражения старообрядческим говором одного из фрагментов языковой картины мира русского человека.
Материалом исследования послужили тексты, записанные в 2001-2006 гг. от старообрядцев и их потомков, проживающих в селах Заган, Грибовка, Юхта, Новоандреевка Амурской области.
Основные критерии отнесения человека к «своему» или «чужому» могут быть как чисто внешними, формальными (одежда, внешность, бытовые обычаи и традиции), так и более глубокими - на уровне общего восприятия человека, его положения по отношению к другим людям (этническая принадлежность, религиозная принадлежность, родственные связи, социальные связи и др.).
Отличия по формальным признакам являются отражением восприятия человеком мира в его бинарности. Это лишь условные критерии отличия «своего» от «чужого». Основными, «ядерными» признаками являются, прежде всего, различные категории мировидения, зафиксированные в представлениях о добре - зле, правде - лжи, родстве, религиозной принадлежности и др., проявляющиеся в оппозиции «свой - чужой».
В статье мы оперируем понятием «лингвокультурологическое поле», под которым понимается иерархически выстроенная структура множества лексических единиц,
обладающих общим (инвариантным) смыслом, характеризующим определенную культурную сферу. Лингвокультурологическое поле состоит из ряда субполей. В законченном виде лингвокультурологическое поле являет собой картину мира того народа, языковые единицы которого легли в основу его построения. Данному полю свойственно выстраивание системы «центр - периферия», классифицирование его единиц по различным основаниям, обнаружение связей с другими полями [1, с. 272].
Выделение фактов перехода обусловлено «пограничным» характером выражаемых такого рода словами значений. Критерием отнесения слова к «центру» или «периферии» является наличие или отсутствие искомой семантики в его словарном толковании. Так, к центру поля относятся лексические единицы, в которых сема «свойственности» -«чуждости» представлена в структуре лексического значения как реальная и определяется как интегральная. Периферия поля заполнена лексическими единицами, в значении которых исследуемая семантика относится к потенциальному (коннотативному) содержанию. Чтобы такое слово обнаружило присутствие в своем значении сему «свойственности» или «чуждости», в высказывании ему нужна контекстуальная поддержка. Напр.: «А нырки-то были не наши» (Свинкин Ф.И., с. Заган).
С одной стороны, поля центрируются, с другой - имеют зоны пересечения.
Выделение семантических полей в системе старообрядческих говоров зависит от того, насколько полно в них представлена семантика «свойственности» и «чуждости».
На основании данных постулатов мы выделяем в лингвокультурологическом поле «свой - чужой» в речи старообрядцев-семейских ряд субполей: «религиозная
принадлежность», «родственные связи», «этническая принадлежность» и «принадлежность по месту жительства».
Этническая принадлежность является одним из важнейших дифференциальных признаков для каждого человека. Именно этнос формирует особое мировоззрение и мироощущение каждого его члена, а также особый тип мышления. Осознавая себя составляющей частью определенной нации, этноса, человек тем самым противопоставляет «мир» своей нации «миру» других этносов. Данное противопоставление ведет к четкой дифференциации «своего» и «чужого». Национальность - один из первых и главнейших признаков градации между «своим» и «чужим». Данный критерий является постоянным, ядерным.
В различных народных традициях людям, принадлежащим к другому этносу, приписывались разного рода внешние различители, как, напр., наличие хвоста, копыт, волосатость и т.п. [2, с. 414-413]. Так, мы видим проявление различий внутреннего толка во внешних показателях.
Семейские относились к представителям другой нации в целом положительно, хотя и настороженно. Не стремились общаться с инородцами, выходить замуж или брать в жены представителей других наций (главным образом, коренных народов Сибири и Забайкалья, а также украинцев и белорусов): «Ну, сразу, конечно, они (свекровь) там плоховато приняла. Да не, ну, конечно, и ругалась: «Так нельзя», - а потом смирилась всё. Она сына ругала. Ну, ты что такую взял. Надо ж было привыкать, это называется
чистое с поганым как. Вот тяжело было. Я ж не знала, что такое чистое-поганое» (Борисова Н.М., с. Грибовка); «А белорусы, украинцы, вот Черноwка, там оне селились. Оне не то вражда, вражды не было такой. Оне, оне как говорится... люди, ну, с-с свои з наречие, свой язык, свои понятия»» (Свинкина У.И., с. Заган); «Везли баржами, вот баржа идёт с Украины - украинцев привезли. Один раз баржа шла, и-и народу там на барже белые. Ну, напугались: думаем чё такое? А это белорусов везли. А у них-то одежда вся белая. В лаптях, а мы то не знали лапти» (Григорьева Е.Н., с. Юхта).
На первый взгляд, чужеродность проявляется лишь в национальном аспекте, но мы видим, что семантика «чуждости» передаётся через лексемы: наречие, язык, понятия, одежда, лапти, - что позволяет сделать вывод о проявлении чуждости прежде всего на внешнем уровне. Внешность, одежда, поведение являются первым критерием для отнесения какого-либо факта к сфере «своего» или «чужого»: белая одежда и лапти белорусов - это признаки «чужого», тогда как у старообрядцев «своих» лаптей не было.
Другие противопоставления в речи старообрядцев выявляют отличия в мировоззрении, что делает разницу особенно очевидной.
Интересен факт, что принадлежность к «своему», как и к «чужому» проявляется открыто в речи старообрядцев: «Я на его вот как глянул, какое-то притяжение даже есть. На ём одежка такая точно, как у нас одеются. А это дело было зимой, вот такие унтики, сшитые с дикого животного, оне красивые. И такой wерткий, лоwкий такой мужичок, такойростик, невысокий такой» (Свинкин Ф.И., с. Заган).
Религиозная принадлежность для старообрядцев является важнейшим дифференцирующим признаком мировоззрения. Религиозная связь зачастую может быть гораздо теснее родственной. Именно в вопросах веры старообрядцы ярко противопоставляли «своё и чужое»: «свою» веру и «другую».
Семейские старшего поколения очень бережно относились к сохранению обычаев и обрядов «своей» веры: «Свои были, раньше свой обычай был» (Свинкин Ф.И., с. Заган). К чужим обычаям относились настороженно. Так, напр., в рассказах о старообрядцах всегда указывается на особые отношения между православными «никонианцами» и старообрядцами: «Ну, видишь, так мы православные. Они (старообрядцы) считают, мы православные уже окаянные, мирские» (Давыдов В.Я., с. Заган).
Семейские противопоставляли себя не только людям других верований и национальностей, но и старообрядцам других толков: «Ну, как семейские-то вместе, а вера вся разная» (Ерофеева Ф.Г., с. Заган); «Каждая вера и хоронили отдельно...» (Давыдов В.Я., с. Заган); «Ну, вера разная, они по-своему молились. Молились - называли это нырки, это семейские. У них своя вера, у других своя вот» (Свинкина У.И., с. Заган).
Семейские отличались от других представителей православной веры по различному отношению к молитве, крещению, чтению религиозных книг, церкви и её служителям, церковным обрядам, праздникам, церковным и мирским и др.
Старообрядцы отделились от православной веры ещё в XVII в. в связи с изменением патриархом Никоном основ православной веры и церковных обрядов. Информанты считают, что «Никон - это патриарх это ... он всю веру, все книге и все... добавил, убавил
и всё на свете. Ну, вот и разошлись, вот и называется старообрядцы» (Борисова Н.М., с. Грибовка).
Изменение книг и обрядов - лишь внешнее проявление раскола веры между ортодоксальным православием и старообрядчеством. Внутренние противоречия отразились в самом понимании русским народом новой («никонианской») веры как чужой. Как считают информанты, их пытались лишить того, на чём строился, понимался мир: на вечной, неизменной «славянской» вере. Попытка навязать «народной» вере чуждые представления о православии породила лишь раскол, глубоко переживаемый простыми русскими людьми: «Когда гонение было, ну, и сжигали людей за веру. Они пошли в огонь, они пошли в эту веру. А все остальные, они не праведные» (Ерофеева Ф.Г., с. Заган); «Нет, если есть Бог, он должен един быть. Он ... в любой вере должен един быть. А раз он един, он не должен допускать разное чтение. Раз он есть Бог» (Григорьева Е.Н., с. Юхта).
Для наших информантов важно духовное начало, объединяющее старообрядчество: «И вот все наши предки, это Никоном начали выселяться... это переселенцы, это никоновские беженцы» (Григорьева Е.Н., с. Юхта).
В отношении к православной «никонианской» вере проявляется семантика «чуждости». «Чужой» выражается через отрицательную коннотацию лексем: православный, никонианцы, новая вера. Православный мир - чужой, и он отвергается старообрядцами. Напротив, старообрядческая, старая вера - своя. Старая вера объединяет старообрядцев всех толков на основе общности представлений о вере: «Все мы старообрядцы, а семейские это прозвище» (Свинкина У.И., с. Заган).
Молитва - один из важнейших компонентов духовной жизни каждого старообрядца. Некоторые информанты считают, что семейские отличаются от православных только отношением к молитве: «Ну, вера разная, оне по-своему молились. Там дело в молитве» (Свинкин Ф.И., с. Заган). К молитве старообрядцы относились крайне серьезно. Взрослые учили детей молиться с раннего детства: «Молились дома на икону. Ставила бабушка нас всех внуков на коленки, и мы молились . как хихикнем, дак она как даст нам. Она сильно была верующая...» (Григорьева Е.Н., с. Юхта).
По обычаям старообрядцев креститься нужно двумя перстами в отличие от православного троеперстия и по особой схеме: «На левой. На лоб, потом на живот, потом на правой стороне, потом на левой, опять на живот» (Борисова Н.М., с. Грибовка).
Как подчёркивают информанты, креститься щепотью, по православному обычаю, неправильно, чуждо. Именно в крещении ярко противопоставляется «свой» и «чужой»: двоеперстие и троеперстие; пальцы и щепоть, старообрядческое крещение и православное.
Семантика «свойственности - чуждости» проявляется и в отношении старообрядцев к церкви и ее служителям. Отказ от ортодоксальной веры и церковнослужителей - яркий пример неприятия православной веры: «А крестили уставщики. У нас попов уже не было... они уже неправильные были попы» (Ерофеева Ф.Г., с. Заган).
Молились же в специально отведенных для этих целей домах или дома, так как официальных старообрядческих церквей в селах Амурской области практически не было
или они были разрушены в первые годы советской власти (напр., в с. Заган Свободненского р-на): «Там было у нас просто не церква, а так, домок... Так просто мы собирались. Ну так, просто молились» (Ерофеева Ф.Г., с. Заган). В каждом доме, в переднем углу, на полках были расставлены иконы, кресты в киотах, свечи.
Любопытно, что А.М. Селищев, описывая религиозную жизнь старообрядцев (семейских) Забайкалья, считал уставщиков большим злом, т.к. они мешали развитию семейского общества, отрицая медицину, образование и пр. [3, с. 72]. Хотя, по мнению информантов, именно уставщики способствовали тому, что старообрядческая вера до сих пор сохранила свою цельность и самобытность.
А.М. Селищев пишет о том, что в первой половине ХХ в. образование старообрядцев было на очень низком уровне, школ не было, грамоте обучали чаще всего на военной службе. Чтению церковных книг немногих обучал священник - уставщик [3, с. 74]. Поэтому очень ценились люди начитанные, умеющие читать старинные церковные книги. Трепетно и бережно относились семейские и к самим религиозным книгам. К сожалению, очень много книг и икон было сожжено в 30-е гг. ХХ в.: «Ну, там иконы забирали. Мама, когда начал (политработник) рвать... топтать... отдала нам иконы, взяла кирпич, привязала к иконе, обмотала... веревочкой и сказала: На середине Зеи опустите... там нихто хоть не будет их топтать» (Григорьева Е.Н., с. Юхта).
Своеобразно оппозиция «свой - чужой» проявляется в сфере смертных грехов. В отличие от семи православных грехов старообрядцы имели три «непростимых» греха: «колдовать, жену с мужем разлучить, убить ребёнка в утробе», - что напрямую связано с ревностным отношением к «чистоте веры» и своеобразным приёмом сохранения численности населения общины.
В основе обрядов старообрядцев лежат старинные православные традиции. Очень важным обрядом у старообрядцев считается крещение. Крещение демонстрирует принадлежность «к своим» - к старообрядцам. По рассказам семейских, в зависимости от принадлежности крестителя к определённому старообрядческому толку ребёнок получает его веру, т.е. вера передавалась от крещения, а не от рождения.
Семейские крестили как в реке, так и в купели: «Вот в реке да, в реке можно хоть сто человек сразу крестить, потому что она протекает, вода, проточная вода, чистая вода. Хотя можно и в купели, но при условии смены воды для каждого ребёнка» (Борисова
Н.М., с. Грибовка). В купель ребёнка окунают три раза и затем надевают крест и пояс. Как рассказывают информанты, пояс носят и взрослые и дети: «Обязательно пояс. Как покрестят, надо надевать пояс. Пояс всегда как человека покрестят» (Борисова Н.М., с. Грибовка).
Как и в православной традиции, детей семейские называли по Святцам: Анна, Марфа, Мария, Акулина, Евдокия, Татьяна, Варвара, Екатерина, Елизавета, Елена, Аксинья, Фёкла, Ульяна; Николай, Семён, Максим, Василий, Константин, Нестор, Фёдор. Частотными были имена Исаак, Милей, Неонилла, Мамонт, Ферапонт, Еремей и др.
Даже в имени отражается семантика «свой» - «чужой»: «Вот наше семейское имя Аксинья. Христя - украинское, а семейское Аксинья» (Григорьева Е.Н., с. Юхта).
Фамилии чаще всего происходили от имени: Андреевы, Борисовы, Давыдовы, Ерофеевы, Мамонтовы, Терентьевы: «Мамонтовы, и у них же глава семьи был Мамон»
(Григорьева Е.Н., с. Юхта). Известными фамилиями среди амурских старообрядцев были такие, как Гузковы, Перелыгины, Свинкины, Сластины и др.
Похоронный обряд у семейских значительно отличается от православного.
Еще в 60-е гг. ХХ в. гробы делали долблёнными из цельного куска дерева. Выдалбливали их специальным инструментом - тислой, затем обстругивали струганком: «Дак вон его чистенький делала, аккуратненько. Ну, обшивать не обшивали ничем» (Свинкина У.И., с. Заган).
Покойника обмывали чистой водой без мыла, читали молитвы и одевали в саван и новую одежду, сшитую вручную в домашних условиях, на шею вешали крест; хоронили на третий день на своём, семейском, кладбище: «Ну, правая рука к сердцу должна быть, а левая к груди. Лицо покойника закрыто саваном»; «Лестовки раньше клали. Раньше по лестовкам молились. Ну, там такие вот эти палочки... Ну иконку кладуть так. Крест на груди одеють...(Ерофеева Ф.Г., с. Заган). Гроб не забивали гвоздями: «Крышку вот щас в гроб забивають, его на гвозди всё это. Как вот моя мать говорила, это грех, на гвозди нельзя. На гвозди нельзя забивать. Крышку не забивали» (Свинкин Ф.И., с. Заган). Поминали только постной пищей: кутьей - пшеничной кашей с мёдом и изюмом, и специальными поминальными лепёшками - сгибнями: «Едой поминали, а водкой нельзя, грех. У нас строго пшеница... просто с изюмом и мёдом...» (Свинкина У.И., с. Заган).
Семейские отмечали все церковные праздники: Рождество, Крещение, Пасху, Троицу, Петров день: «А красные праздники... Пасха, Рождество, Крещение - это наши праздники» (Ерофеева Ф.Г., с. Заган).
Анализ диалектного материала показал, что родственные отношения, пропущенные сквозь призму оппозиции «свой» - «чужой», обнаруживают четкую дифференциацию окружающих информанта людей по этому признаку. Можно выделить несколько уровней реализации этого субполя:
- среди рода (семьи) - за пределами рода (семьи);
- среди «родственников по вере» - изолированно от «родственников по вере»;
- «испытывая родственную привязанность» - «не испытывая родственной привязанности».
Для старообрядцев актуально разделение на «родню» - «неродню», «родных» -«неродных», «кровных» - «некровных» родственников.
Лексическим наполнением таких оппозиций служат слова-маркеры: порода, родня, масть, кровь, фамилия, крестины. Напр., в нашу породу, чужая масть, наша родня, наша кровь, однофамилец, крестная. Включение в субполе «родство» единиц кум, кума, крестный, крестная обусловлено особенностями религиозного мышления верующего человека, считающего родней «родственников по Богу».
Глагольная лексика также способна выражать семантику «присвоения»: принять, сойтись, сблизиться. Напр., Мать приняла невестку; Оне не приняли нашу веру, потом перешли в семейскую веру; Снова приняла мужа, сошлись после войны, - а также семантику отчуждения: изменить, развестись, бросить, кинуть. Напр., Жена изменила -грех великий; Он ее бросил - в Казахстан уехал; Развелись они, дети остались, беда. Значение «чуждости» поддерживается маркерами грех, горе, беда, структура значения которых включает сему «плохо».
Культурный компонент значения слов мать - мачеха, мать - свекровь, с одной стороны, содержит стереотипное представление о мачехе и о свекрови, как о «чужих», «плохих». Напр.: Что она-то в жизни видела - с мачехой росла; Сначала мачеха, потом свекровь - натерпелась девка в невестках, наплакалась (маркеры - не видеть, терпеть, плакать). В данном случае значение «чуждости» раскрывается в противопоставлении «невестка» - «дочь» как «чужая» и как «своя».
С другой стороны, в речи старообрядцев встречены случаи высказываний, где лексические единицы свекровь, мачеха входят в периферию поля «свой». Это происходит в следующих случаях:
Во-первых, когда в тексте идет сравнение мачехи - матери, свекрови - матери с отрицательной коннотацией лексемы мать: Да, мать у нас пила, потом умерла, мачеха нас вырастила, ничего, лучше жили; Да, свекровь лучше матери моей была;
Во-вторых, когда повествуется о детских воспоминаниях, связанных со смертью матери, и в том случае, когда мачеха имела добрый, покладистый характер: Мать у нас у маленьких умерла, с мачехой росли, хорошая была, учительница, мы мамой звали;
В-третьих, когда повествуется о переходе семейской женщины из родного дома в дом мужа после свадьбы. Напр., Какая разница, плохая или хорошая свекровь, мать ведь теперь она, раз ты замуж вышла, раз в дом мужа перешла, уважай теперь.
Для наших информантов важно духовное начало, объединяющее старообрядчество как «своих», как «семью». Напр., «И вот все наши предки это же были праведные...это переселенцы, это никоновские беженцы, всё одно - одна семья» (Григорьева Е.Н.).
Единицы лингвокультурологического субполя «родство» совмещают в своем значении семантику и родства, и органической связи духовного, душевного качества, что дает возможность употреблять единицы этого субполя и для описания отношения к людям, не являющимися кровными родственниками. По представлениям информантов, можно быть родным:
- по факту рождения;
- стать родным в новой семье;
- быть родным по степени доверия и взаимоотношений;
- по вере - в этом случае имеется ввиду телесная близость, душевное и духовное единение, максимальный уровень взаимопонимания.
Степень «свойственности» - «чуждости» в рамках субполя «родство» определяется по следующим основным критериям: близость кровная (где степень «чуждости» возрастает по направлению: от крови к браку) и близость духовная (душевная).
В субполе «Место жительства» семантика «свойственности» - «чуждости» проявляется в разделении информантами окружающего мира на «соседей» и «несоседей». Как говорит наша информантка Борисова Н.М. (с. Грибовка), «Люди разные бывают, и старообрядцы разные бывают, и всякие разные люди.». Поэтому отношение к соседям определяется, прежде всего, их личностными качествами.
Семейские считали всю деревню одной большой семьей: «Вот мы в деревне жили. Свои люди;. все было родно; так у нас в деревне люди дружные были компанией прям
собирались» (Свинкин Ф.И., с. Заган); «Кто идёт знакомый, кто незнакомый, сразу услышишь, собака Розка была, у ней даже лай другой» (Борисова Н.М., с. Грибовка).
Общая соседско-семейная жизнь была счастливой: «Зависти никакой не было друг к другу, все жили одинаково, все жили дружно» (Свинкина У.И., с. Заган).
Причиной нарушения гармонии в деревне информанты называют появление чужих, приезжих людей: «Здесь у нас все семейские были, а щас это... там новосё-олы» (Ерофеева Ф.Г., с. Заган); «Мы первое время учились отдельно потом стали нас вместе учить с вольнонаёмными, п(о)тому что школ нет там в тайге. Всегда нас дразнили всегда нас - староверы» (Григорьева Е.Н., с. Юхта); «У нас народ дружный был. Вот как тут стали сюды переселенцы приезжать, и пошел тут кавардак тогда. И жечь начали, и скандалы, и воровство, и все на свете» (Свинкин Ф.И., с. Заган).
При характеристике человека по месту жительства выделяются следующие слова-маркеры: сосед, соседка, кум, кума, различные именования людей по отчеству (Иваныч, Никифоровна).
Соседи по дому, по улице, по деревне всегда «свои», даже, если их характеристика имеет отрицательную коннотацию - по принципу: «плохое, но свое»: «Как подопьють и дрались, назавтра опять же беруть бутылку - мирились.не продавали друг друга, нет»; «Всяко было, и были все дружны» (Свинкин Ф.И., с. Заган). Любопытен тот факт, что даже самые неуживчивые и сварливые люди перед чужаками объединяются. Именно, соседи являются главными помощниками в беде и труде: «Я сама в магазин не хожу, соседка мне хлеб, что надо покупает.у меня нога болит» (Борисова Н.М., с. Грибовка).
Общие сельскохозяйственные работы, свадьбы, гулянья, похороны, общие заботы и трудности, тот факт, что у людей, не связанных родственными узами, есть что-то общее, создает предпосылки для включения «соседа», «знакомого» в круг личного, интимного, «своего»: «Собирались же, гуляли по праздникам, собирались, как говорится, сегодня в одном доме погуляли, на завтра другой хозяин к себе ведеть, и песни хорошо пели, хорошо людям!» (Свинкина У.И., с. Заган), «Соседи все до кучи сходились» (Свинкин Ф.И., с. Заган); «Один сосед там пришел, выпил чекушку, я смеялась, чекушка водки была - целая свадьба», «Вот дед помер, вся деревня была» (Борисова Н.М., с. Грибовка).
Чужой не обладает признаками «знакомого», что и делает его неизвестным и в какой-то степени опасным, причем для каждого старообрядца очень важны законы гостеприимства: «Раньше был такой обычай, кто зашел в избу, без чая никого не отпускали, всё» (Зайцев Н.Е., с. Новоандреевка).
Любопытно, что семейские принимали чужаков по-разному: в одной деревне тепло и дружелюбно: «Не, неправда, усегда здесь, в деревнях, скоко людей перебывало, у нас две учительницы жили на квартире жили.да прямо как свои были, никого мы не обижали, кто токо не зае(де)т, всех принимали, всех, если я не накормлю кого, дак я не знаю хто, если зайдет» (Зайцева А.Е., с. Новоандреевка), - в другой же наоборот: «Вот w дереwню заезжаешь, у их человек стоит: «Че заехал, зачем заехал? - сразу - К кому-у?» Ну, едут к председателю колхоза, ли к какому-то агроному, ли к кому там. Ну, тогда заезжай. Шлагбаум открывают, пускают» (Свинкин Ф.И., с. Заган).
Лексическими средствами репрезентации категорий «свой», «чужой» в речи амурских семейских являются оппозиции: свой - чужак, старообрядец - православный, верующий - мирской, окаянный, чистый - поганый; родной - неродной, мать - мачеха; старообрядец - иноверец, сосланные - переселенцы, соседи - люди, деревенские -городские.
Коннотация лексемы «свой» проявляется на грамматическом уровне с помощью уменьшительно-ласкательных суффиксов лексем, характеризующих «свое» (детишки, пальтишко, доченьки), использования местоимений наш, мы; восклицательных предложений, в особом интонировании речи: ласкательно-придыхательная интонация, парцелляция интонационных конструкций и др.
Лексемы поля «чужой» приобретают коннотативное значение путем использования синтагматических средств: местоимений они, другие. Интонационные конструкции, в основном, повествовательные, отмечено ровное интонирование речи.
Таким образом, общая коннотация лексем свой - чужой в речи старообрядцев (семейских) не сводится к оппозиции «хороший - плохой», обычно обе составляющие приобретают как положительное, так и отрицательное звучание в зависимости от темы и контекста употребления, при этом чужой обычно представляется как «не наш, не свой».
ЛИТЕРАТУРА
1. Крючкова Н.В. Методы изучения концептов // Русская и сопоставительная
филология: состояние и перспективы: Международная научная конференция,
посвященная 200-летию Казанского университета: Труды и материалы / под общ. ред. К.Р.Галиуллина. Казань: Изд-во Казан. ун-та, 2004. С. 271-276.
2. Белова О.В. Инородец // Славянские древности. Этнолингвистический словарь / под общ. ред. Н.И. Толстого. М., 1999. Т. 2. С. 414-418.
3. Селищев А.М. Забайкальские старообрядцы. Семейские. Иркутск: Иркут. гос. унт, 1920.
