CC BY
41
УДК 1.(082.2.)
И. С. АКУЛОВА
Магнитогорский государственный технический университет им. Г. И. Носова
ОНТОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ВОЗНИКНОВЕНИЯ ЭСХАТОЛОГИЧЕСКИХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ В ФИЛОСОФИИ ИСТОРИИ____________________________
В статье доказывается, что эсхатологические представления характерны для многих концепций философии истории. Автор считает, что причины этого кроются в бытийственности самого человека, в глубинных основаниях его сознания. Эсхатологические мотивы характерны и для донаучных форм человеческого сознания — для мифологии и религии. Понимая собственную конечность, конечность всех социальных и природных процессов и явлений, люди и человеческую историю считают конечной. Многие философы указывали на то, что вообще история имеет смысл только тогда, когда она имеет завершение.
Апокалипсическое мироощущение и эсхатологические представления различного рода в той или иной степени характерны для многих концепций философии истории. Очевидность этого тезиса заставляет задуматься над причинами, вызывающими подобный мировоззренческий феномен при попытках философского анализа исторического процесса. Несомненно, что основания философской эсхатологии могут быть различными, как онтологическими, так и гносеологическими. Не вдаваясь в настоящий момент в анализ гносеологических причин, напрямую вытекающих из особенностей познавательной деятельности человека, автор хотел бы подробнее остановиться на онтологических основаниях возникновения эсхатологических представлений в философии истории.
Еще Маркс и Энгельс в «Немецкой идеологии» в качестве первой предпосылки всякой человеческой истории рассматривали существование живых человеческих индивидов, а первым конкретным фактом, который подлежит констатированию, считали телесную организацию этих индивидов и обусловленное ею отношение их к остальной природе. Думается, этот подход во многом справедлив и для философского осмысления исторического процесса. Безусловно, важнейшей предпосылкой такового следует рассматривать конечность индивидуальной жизни человека. Ведь историю человечества можно представить и как сумму индивидуальных жизней отдельных людей, и поскольку все люди смертны, то вполне логично, что и человеческая история когда-то закончится. В этой связи понятие «конец истории» выступает в качестве всеобщего мирообъясняющего концепта, некой устоявшейся и в определенном смысле мало изменчивой мифологемы, служащей для объяснения закономерностей различных социальных и исторических процессов. Истоки этого концепта следует искать в эсхатологическом миропонимании древности, однако и сегодня «конец истории» является закономерным и неотъемлемым элементом представлений человека о развитии истории, во многом определяющим для него нравственные императивы и детерминирующим его поведение.
Истоки понимания истории, как некоего процесса, который когда-то зародился, затем проходит ста-
дию развития, а потом неизбежно завершится, заложены в самом человеке, в антропоморфности его сознания. Пытаясь понять развитие истории, люди так же, как в мифологии и религии, «переносили» на данный процесс свои знания в других областях жизнедеятельности. Они наблюдали смену времен года, фиксировали конечность всех природных процессов, осознавали конечность собственной жизни. Отсюда возникает представление о том, что не существует ничего вечного, все окружающие предметы, явления и процессы имеют начало и конец. Таким образом, и история человечества не может длиться вечно.
А.Ф. Лосев, изучая и разбирая феномен мифа, в конце концов, выходит на проблему понимания людьми исторического процесса. Ведь, по сути, история — это стройная череда мифов, передающихся из поколения в поколение. Как и миф, который мы воспринимаем лишь на веру, исторические события нам предлагаются в «готовом» виде. Мы не можем достоверно знать, что все события прошлого действительно происходили в том виде, в котором дошла до нас информация о них. «История есть действительно ряд каких-то фактов, причинно влияющих друг на друга, вызывающих друг друга, находящихся во всестороннем пространственно-временном общении. Кто-то воевал с кем-то, потом было разрушение страны, потом случилась еще тысяча разных фактов и т.д.» [ 1 ]. Но, по мнению Лосева, любые исторические факты, даже самые достоверные и статистически верные есть факты «мертвые», которые сами по себе не «складываются» в единую картину исторического процесса. И тут нам снова не обойтись без ресурсов нашего сознания, «...поскольку история есть становление фактов понимаемых, фактов понимания, она всегда есть еще тот или иной модус сознания [2]. Тогда получается, что если исторический процесс — это есть выражение как коллективного человеческого сознания, так и нашего личного, индивидуального сознания, то и уйти от идеи конечности всего сущего (которая присуща сознанию) никак не представляется возможным.
А. Шопенгауэр, который наибольшей антиценностью считал ситуацию застоя, стагнации в любой форме мироздания, прекрасно сказал о том, что было бы, если бы люди были бессмертны: «Оцепеневшая
ФИЛОСОФСКИЕ НАУКИ ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК №5 (59), СЕНТЯБРЬ-ОКТЯБРЬ 2007
ФИЛОСОФСКИЕ НАУКИ ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК №5 (59), СЕНТЯБРЬ-ОКТЯБРЬ 2007
неизменность и роковая ограниченность всякой ин-дивидуальности как таковой в случае ее бесконечно-® го существования, наверное, своей монотонностью породила бы в конце концов такое пресыщение ею, что люди охотно согласились бы превратиться в ничто, лишь бы только избавиться от нее» [3]. Если экстраполировать мысль Шопенгауэра на исторический процесс, который является, по сути, суммой индивидуальных жизней отдельных людей, можно сказать, что отсутствие «конца истории» сделало бы бессмысленным саму историю человечества. Если у любого процесса и явления (физического ли, социального ли) есть некое начало, какая-то «точка отсчета», то неизбежен и конец этого процесса или явления. Иначе необходимо признать, что история есть нечто застывшее и не развивающееся.
Экзистенциалисты (М. Хайдеггер, Ж.-П. Сартр, Э. Гуссерль, X. Ортега-и-Гассет) впервые наиболее точно обозначили проблему «заброшенности» человека в мир. Согласно их представлениям, окружающий нас мир иррационален и человеку страшно и неуютно в нем. «Человеческая жизнь именно в силу своей неотчуждаемости, по сути, есть одиночество, изначальное одиночество» [4]. И вот, для более «уютного» существования в окружающем иррациональном мире, человек вынужден невольно переносить черты своего рационального сознания на все мировые процессы. На подобных онтологических началах основаны религия, искусство и философия. Проблема направленности исторического процесса, как одна из центральных в философии истории, не стала исключением. Люди переносят поиски смысла истории из своей индивидуальной жизни на всеобщую историю.
Одной из философских проблем для отдельного человека является поиск смысла жизни. А смысл этот, несомненно, кроется в самом человеке. «Но только в той степени, в какой человек реализует смысл, в той степени он реализует и самого себя: самореализация происходит тогда сама собой как результат реализации смысла, но не как его цель» [5]. Таким образом, и смысл истории заключается, собственно, в самом процессе исторического развития. А у любого развивающегося процесса, наряду с его началом и развитием, существует и конечная точка. Если говорить об антропоморфности человеческого сознания, то есть, стремления перенести принципы своего мышления на окружающий мир, то идея о конце истории является настолько же очевидной для человека, как и мысль о собственной смерти. Очевидность не означает полное признание, поскольку для большинства людей идея собственной смерти вызывает естественное отторжение. Религиозный подход с его мистическим продолжением жизни пытается снять это противоречие, однако, в парадигме именно философского мышления все-таки господствует представление о конечности всего сущего, будь то жизнь человека или «жизнь» общества. И раз общество — это некая развивающаяся субстанция, а позитивисты прямо называли общество «организмом», то и смерть его неизбежна.
H.A. Бердяев однозначно указывает нам, что мысль о конце истории, коренится в природе самого человека. «Мне очень свойственно эсхатологическое чувство, чувство приближающейся катастрофы и конца света. Это связано, вероятно, не только с моим духовным типом, но и с моей психофизиологической организацией, с моей крайней нервозностью, со склонностью к беспокойству, с сознанием непрочности всех вещей, непрочности жизни с моим нетер-
пением, которое есть и моя слабость» [6]. Экзистенциалисты вообще считали такие понятия как «тревога», «заброшенность» онтологическими началами человеческого бытия, а они неизменно приводят к мысли о «конце истории». Да и сама история, по К. Ясперсу, есть в своем роде предикат конечности человека. «Почему вообще существует история? Именно потому, что человек конечен, незавершён и не может быть завершён, он должен в своём преобразовании во времени познать вечное, и он может познать его только на этом пути. Незавершённость человека и его историчность — одно и то же» [7]. По мнению Бердяева, в христианской религии отчетливо присутствует эсхатологизм, причем эсхатологизм жестокий. «В апокалипсической литературе, начиная с книги Еноха, меня очень отталкивала мстительная эсхатология, резкое разделение людей на добрых и злых и жестокая расправа над злыми и неверными... Элемент садизма занимает большое место в истории религии, он силен и в истории христианства... Я иду дальше, я склонен думать, что в языке самих евангелий есть человеческая ограниченность, есть преломленность божественного света в человеческой тьме, в жестоковыйности человека. Жестокий эсхатологический элемент исходит не от самого Иисуса Христа, он приписан Иисусу Христу теми, у кого он соответствует их природе» [8]. Из вышесказанного видно, что Бердяев считает проблему «конца истории» антропоморфной. То есть именно люди склонны приписывать истории конец, так как и их жизнь, и все окружающие их процессы имеют окончание. Таким образом, и религиозное мировоззрение, которое является синтезом Божественного послания и человеческого сознания, несет на себе отпечаток человеческого мышления, которое любой длящийся процесс полагает конечным.
Без всяких сомнений, на представления о конечность человеческой истории экстраполируется не только конечность человеческой жизни, но и конечность вообще всех явлений и процессов в природе. Этот фактор также следует рассматривать как глубинное онтологическое основание исторической эсхатологии. С одной стороны, человек выделяет в своем сознании себя из природного мира, мира феноменов, с другой — не может не рассматривать историю как некую часть более глобальных процессов и явлений: «...история обладает границами, которые отделяют её от других реальностей — от природы и космоса. Историю со всех сторон окружает безграничное пространство сущего вообще. Во-вто-рых, в истории есть внутренние структуры, формирующиеся посредством превращения простой реальности индивидуального и неизбежно погибающего. История становится таковой лишь посредством единения всеобщего и индивидуального, но таким образом, что она показывает индивидуальность неповторимого значения, единично-всеобщее. Она есть переход как выражение бытия» [9]. И здесь же Ясперс продолжает: «Мы, люди, являемся природой и историей одновременно. Наша природа являет себя в наследовании, наша история — в традиции. Стабильности наследования, в силу которого мы как природные существа не меняемся в течение тысячелетий, противостоит неустойчивость нашей традиции: сознание может погаснуть, и нет в веках такой духовной ценности, которой бы мы надёжно владели» [10].
На появление эсхатологических мотивов в попытках объяснить развитие истории повлияли и социальные факторы. Ни одно человеческое общество, ни один общественный строй не существует вечно.
При определенных неблагоприятных условиях (болезни, войны, природные катастрофы), могут прекратить свое существование не только отдельные люди, но и целые семьи, племена и даже нации. Недаром, через многие поколения людей проносятся предание об исчезнувшей Атлантиде и целой нации ее населявшей, предание о Всемирном потопе, который уничтожил почти все человечество. Сегодня нет ни одного государства, которое бы существовало в более или менее устойчивом виде хотя бы несколько столетий. В случаях, когда мы имеем дело с т.н. древними цивилизациями (по типу китайской) скорее имеет смысл говорить о преемственности и переносе тех ли иных черт прежней цивилизации на новое общество. Таким образом, социальная изменчивость подтверждает конечность и преходящий характер различных явлений и еще больше усиливает эсхато-логичность восприятия исторического процесса. «Поэтому вместе с историей меняется и историческое мышление. В наше время оно определяется осознанием кризиса, которое в течение последних ста лет или более постепенно углублялось и теперь характеризует мышление почти всех людей. Уже Гегель видел закат европейского мира.... Своей кульминации сознание кризиса достигло у Кьеркегора и Ницше. С этого момента получает широкое распространение идея поворота в историческом развитии, завершения истории в том смысле, какой ей придавали раньше, идея радикального изменения самого человеческого бытия» [11].
Причем нередко, в отличие от гесиодовской однолинейно направленной деградации человеческой истории, эволюция общества, понимаемая даже в терминах прогресса, приводит к эсхатологическому ее пониманию. «И Гегель, и Маркс верили, что эволюция человеческих обществ не бесконечна; она остановится, когда человечество достигнет той формы общественного устройства, которая удовлетворит его самые глубокие и фундаментальные чаяния. Таким образом, оба эти мыслителя постулировали «конец истории»: для Гегеля это было либеральное государство, для Маркса — коммунистическое общество. Это не означало, что остановится естественный цикл рождения, жизни и смерти, что больше не будут происходить важные события или что не будут выходить сообщающие о них газеты. Это означало, что более не будет прогресса в развитии принципов и институтов общественного устройства, поскольку все главные вопросы будут решены» [12].
Апокалипсические представления об историческом процессе еще более усилили мировые войны. «Конец истории» стал уже не просто какой-то отвлеченной метафизической проблемой, а реально вошел в сознание и жизнь целых поколений людей. «После Первой мировой войны речь шла уже не только о закате Европы, но о закате всех культур. Появилось ощущение конца человеческого существования вообще, преобразования, охватывающего все народы и всех людей без исключения, которое ведёт то ли к уничтожению, то ли к рождению нового. Это ещё не было самым концом, но знание о том, что конец возможен, стало всеобщим» [13].
Как отметил в своей книге «Конец истории и последний человек» американский философ Ф. Фукуяма, «суицидальное саморазрушение в двух мировых войнах вскрыло ложность идеи о превалирующей рациональности Запада» [ 14]. Далее Фукуяма развивает тему влияния мировых войн на эсхатологичность восприятия истории. «Современный пессимизм относительно возможности прогресса в истории был
порождён двумя отдельными, но параллельными кризисами: кризисом политики двадцатого столетия и интеллектуальным кризисом западного рационализма. В результате первого десятки миллионов людей погибли, а сотни миллионов были принуждены жить под гнётом нового и более грубого рабства; второй лишил либеральную демократию интеллектуальных ресурсов самозащиты» [15]. По мнению американского философа, внес свою лепту в обострение апокалипсических настроений современности и технический прогресс, в частности развитие биотехнологий, грозящих изменить саму природу человека, что неизбежно должно привести к концу «человеческой истории», на смену которой придет «постче-ловеческое будущее».
Очевидно, что в мышлении человека (как философа, так и рядового обывателя) такие понятия, как «исторический процесс» и «конечность» неразрывно связаны. Бердяев вскрыл истоки этого: «Я проникнут темой истории, я читал много книг по истории, но я всегда испытывал нравственное страдание при чтении исторических книг, до того история представлялась мне преступной. В истории все не удается, и вместе с тем история имеет свой смысл. Но смысл истории лежит за ее пределами и предполагает ее конец. История имеет смысл потому, что она кончится. История, не имеющая конца, была бы бессмысленна. Бесконечный прогресс бессмысленен. Поэтому, настоящая философия истории есть философия истории эсхатологическая...» [16]. Таким образом, еще одной глубинной предпосылкой эсхатологической философии истории является попытка придать смысл и цель различным историческим явлениям, объединенным в представлении человека в виде исторического процесса.
Библиографический список
1. Лосев А.Ф. Диалектика мифа // Философия. Мифология. Культура. М. 1991. С. 129.
2. Там же. С. 130.
3. Шопенгауэр А. Мир как воля и преставление. В двух томах. Т.2. Минск. 1999. С. 627.
4. Ортега-и-Гассет X. Дегуманизация искусства. М. 1991. С. 262.
5. Франкл В. Психотерапия на практике. СПб. 1999. С. 58.
6. Бердяев H.A. Самопознание. Лениздат. 1991. С. 281.
7. Там же. С. 242.
8. Там же. С. 282.
9. Ясперс К. Смысл и назначение истории М. 1994. С. 243.
10. Там же. С. 243.
И. Там же. С. 241.
12. Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек». М. 2004. С. 9.
13. Ясперс К. Смысл и назначение истории М. 1994. С. 241.
14. Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек». М. 2004. С. 35-36.
15. Там же. С. 41.
16. Бердяев H.A. Самопознание. Лениздат. 1991. С. 286.
АКУЛОВА Ирина Сергеевна, старший преподаватель кафедры истории, теории государства и права и социологии.
Дата поступления статьи в редакцию: 04.07.2007 г.
© Акулова И.С.
ФИЛОСОФСКИЕ НАУКИ ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК №5 (59), СЕНТЯБРЬ-ОКТЯБРЬ 2007
