CC BY
37
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 11. ПРАВО. 2017. № 5
ю. н. сушкова, доктор исторических наук, доцент, декан юридического факультета Мордовского государственного университета имени Н. П. Огарева*
обычно-правовые начала взаимоотношений русского и мордовского народов
В статье освещаются этноправовые аспекты взаимодействия русских с мордвой, наблюдавшиеся в общественном и семейном быте, соционормативном укладе, обычном праве как неотъемлемой части духовной культуры народов.
Ключевые слова: русские, мордва, финно-угорские народы, обычное право.
The article highlights ethnolegal aspects of interaction among the Russians and the Mordvins, observed in social and family relations, socio-normative way of life, customary law as integral part of the spiritual culture of the peoples.
Keywords: Russian, Mordovian, Finno-Ugric peoples, customary law.
Становление Российского государства как многонационального обусловило выработку особой национальной политики, способствовавшей укреплению межэтнических и межконфессиональных связей его государствообразующих народов. Славяно-финские отношения начались еще задолго до формирования древнерусской государственности («империи Рюриковичей»), эволюция этих отношений — фундаментальная проблема, изучение которой имеет кардинальное значение как для судеб финно-угорских народов, так и самого русского народа, в сложении которого финский компонент сыграл немаловажную роль. В процессе исторического развития финно-угорские народы, естественно, никогда не жили изолированно, не были народами-«изолятами», напротив, постоянно взаимодействовали между собой и с другими этническими общностями. Длительные контакты с окружающей этносферой способствовали не только обогащению культур финно-угорских (уральских) народов, но и трансляции ряда их компонентов в сокровищницу русской и мировой культуры1. Несмотря на весомые научные разработки в области межэтнических отношений, необходимость в углублении знаний различных финно-угор-
* yulenkam@mail.ru
1 Мокшин Н. Ф. Финно-угры в русской и мировой культуре // Социально-политические науки. 2012. № 3. С. 12.
ских аспектов жизнедеятельности Российского государства в целом поныне не утратила актуальности и практического значения.
Гипотеза об участии значительного финского компонента или субстрата в образовании русского народа получила весьма основательные подтверждения в результате научных исследований, проведенных как в дореволюционный период, так и в последующем. Основополагающие идеи, заложенные впервые М. В. Ломоносовым и К. Д. Ушин-ским, были дополнены и детализированы в трудах В. О. Ключевского, М. Веске, других отечественных и зарубежных ученых, установивших на археологических, антропологических, лингвистических, ономастических, исторических, этнографических и других материалах действительную глубину славяно-финской общности. Так, М. В. Ломоносов считал территорию расселения финно-угорских народов («чуди») в прошлом значительно большей. Признавая взаимодействие чудских народов со славянами, он пришел к выводу об их взаимном слиянии: «...уже и тогда чудь со славянами в один народ по некоторым местам соединилась. После того в первые христианские времена и в средние веки еще много больше меж ними совокупление воспоследовало». М. В. Ломоносов не только обосновывал участие чуди в формировании русского народа, когда «татаре обитали тогда далече в Азии к востоку», но и, ссылаясь на Нестора летописца, отмечал их (веси, мери, черемисы, мордвы, печоры и др.) роль в становлении российской государственности: «из которых многие столь велики были, что со славянами новгородскими послов своих к варягам отряжали для призыву князей на владение, по которому пришел Рурик с братьями»2.
Оригинальные выводы относительно межэтнического взаимодействия, его роли в становлении российской государственности, историко-правового значения обычного права принадлежат выдающемуся педагогу и юристу К. Д. Ушинскому. «История русского государственного права есть история построения внутреннего организма этого государства. И как всякий организм в природе, так и организм государственный в своем развитии много зависит от этой среды, в которую он поставлен. появлением нового государства вводятся в историю не только новые племена, новые характеры, но и новая страна со всеми особенностями своего характера. Эти оба данные есть тот субстрат, в который выливается историческая идея будущего государства», — говорил он на своих лекциях в Ярославском юридическом лицее3. Ушинский считал привычку и общественное призна-
2 Ломоносов М. В. Древняя российская история от начала российского народа до кончины Великого князя Ярослава Первого или до 1054 года // Ломоносов М. В. Полн. собр. соч. Т. 6. М.; Л., 1952.
3 Ушинский К. Д. Лекции в Ярославском лицее. Избранные педагогические сочинения. М., 2017. С. 20.
ние существенными факторами значимости обычая как источника права, отмечая, что в общественной сфере члены общества действуют сообразно с законами его развития, не по сознанию необходимости таких действий, а по внушению характера, общего всем членам этого общества. Эта общность характера, подчеркивал он, происходит от одинаковости происхождения, от одной местности, занимаемой этим обществом, и, наконец, от одинакового исторического происхождения (например, славяне), ибо в характере общества, в характере народа лежат и семена будущего его развития4.
Обратив внимание на обусловленность самобытности того или иного народа особенностями природного ландшафта, К. Д. Ушин-ский полагал, что славяне как коренные жильцы малороссийской равнины естественным образом обрели «страсть, неудержимую наклонность к земледелию» и «домашний образ жизни». «Жизнь отдельными семействами и, самое большое, отдельными родами, мирные, патриархальные добродетели, величавое спокойствие, добрый, но меткий юмор над всеми треволнениями жизни, радушное гостеприимство, необыкновенная человечность и немножко философской лени — вот все, что могло вырасти на этой равнине и выросло в славянском племени». В то же время, по его мнению, в основе «физиономии русского народа» имелся и «чудский» («финский») компонент, связанный с другой местностью — лесными болотами, по которым «бродячее племя» доставляло пропитание рыбным и звериным промыслами, «защищая свое бессилие топкими болотами и непроходимыми лесами». «Отнимите у него эти леса и эти болота, и ему останется или умереть, или переродиться, или смешаться с пришельцами без всякого следа своей особенности или примешивая к ним и свой элемент»5.
Подытоживая свои наблюдения, Ушинский отмечал: «Твердая, светлая природа славянина, грустная и покорная природа финна, отголоски грозного скандинавского обычая и приволье жизни степей — все это слилось в самобытное нечто в характере этого созданного империею народа. Принадлежа к племени славянскому по языку и светлой части своего характера, этот срединный, связующий Россию, народ соединил в себе и много финского и татарского, подчинив его славянскому элементу. На запад, восток, север и юг простирает он свою народность, везде находя себе отзыв. Он захватывает и связывает своим собственным характером все народности, все окраины народностей русских. Так же, как плоская возвышенность, на которой живет он, дает начало тем рекам, кои, как длинные ветви,
4 Там же. С. 15.
5 Там же.
скрепляют государственное тело России, также этот народ скрепляет своим характером все разнообразные по окраинам народности русского государства»6.
Правовед И. Д. Беляев, обосновывавший неразрывность связей между законодательством и внутренней исторической жизнью того или иного народа, также считал, что важнейшим компонентом русского этноса был финно-угорский. «Сильнейшим и могущественным племенем из всех славянских племен на Руси было племя Славян Ильменских или Новгородцев. Окруженные со всех сторон инородческими финскими племенами, Новгородцы, чтобы удержать свою национальность и не затеряться между иноплеменниками, должны были начать свою жизнь на Руси построением городов и жить общинами, дозволявшими принимать всех. Таким образом, Новгородцы подавили Финнов не физическою силою, а славянизацией»7. По его мнению, Новгород «принял в состав своего народонаселения элементы финский, соседних славянских племен, а частью скандинав-ский»8.
С вхождением мордвы в состав Российского государства ее межнациональные контакты становятся все более тесными. К числу обстоятельств, игравших существенную роль в развитии межэтнических связей, Н. Н. Харузин относил «смешанные браки, географические условия (легкость сношения между народами), общность религии и сходства или различия в быту»9. Прежде всего сближению мордвы и русских способствовало исторически сложившееся смешанное чересполосное и дисперсное расселение. В начале XVII в. численность населения в мордовских землях выросла довольно резко, поскольку экстремальные природные условия обострили проблему пропитания. Русские крестьяне обустраивались среди «разноплеменного туземного населения монгольского и финского племен»10. Так возникали русские концы мордовских селений. Кроме того, наряду с так называемой вольной колонизацией поощрялось организованное переселение русских крестьян помещиками и монастырями11.
По данным переписи 1897 г., мордва была расселена «небольшими островками» в 44 уездах, относившихся к 9 губерниям (Казанской, Нижегородской, Пензенской, Тамбовской, Симбирской, Саратовской, Самарской, Уфимской, Оренбургской), а также в азиатской
6 Там же.
7 Беляев И. Д. Лекции по истории русского законодательства. М., 1879. С. 1, 21-22.
8 Там же. С. 28.
9 Харузин Н. Н. К вопросу об ассимилятивной способности русского народа // Этнографическое обозрение. 1894. № 4. С. 48.
10 Лаптев М. Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами Генерального штаба. Казанская губерния. СПб., 1861. С. 213.
11 Мокшин Н. Ф. Этническая история мордвы. Саранск, 1977. С. 131.
части России 1 2. Мордовские поселения образуют, таким образом, многочисленные «небольшие островки», окруженные со всех сторон народами другого происхождения, чаще всего русскими. Иногда бывает так, что такой мордовский островок состоит из 10—20 селений, нередко случается, что и одно—два мордовских селения лежат совершенно особняком среди русских деревень. Так, во всем Сергачском уезде имеется теперь лишь три мордовских селения, да из них одно расположено в 50 верстах от двух остальных13. «Рассеянность мордовского населения является, разумеется, условием крайне неблагоприятным для сохранения мордвою своей национальной самобытности». Кроме того, распространение отхожих промыслов способствовало познанию русского языка, преподаванием на нем в школе создавало условия для «быстрого обрусения мордвы»14.
В смешанных поселениях народы, взаимодействуя между собой, во многом сохраняли собственную идентичность. В то же время определенные ассимиляционные процессы имели место (причем они были взаимными), характеризовавшиеся не только русификацией, но и мордвинизацией. «Мордвинизация обычно происходила в тех мордовско-русских селениях, где русские составляли меньшинство или же проживали среди мордвы дисперсно. Так, в мордовском селе Иванцево Лукояновского района Нижегородской области имеется улица Рузынь пе (Русский конец, порядок), основанная переселенцами из Орловской губернии, которых туда поселил бывший его владелец граф Протасов-Бахметьев. Старожилы вспоминали, что их прадеды говорили по-русски, но еще при царском режиме омордвинились»15.
Углубление политико-правовых, социально-экономических отношений способствовало укреплению мордовско-русских контактов. Видный мордовский ученый М. Е. Евсевьев считал, что длительное проживание мордвы в соседстве с русскими «... не осталось, конечно, без взаимного влияния друг на друга и заимствований»16. Взаимодействие традиций нередко происходило не в «чистом» виде, а перерабатывалось народом с целью их лучшей адаптации к собственному укладу жизнедеятельности. Как подчеркивал М. М. Бахтин, культура народа не может существовать в замкнутом состоянии, она нуждается в общении с культурами других народов, «только в глазах другой культуры раскрывает себя полнее и глубже»17.
12 Максимов А. Н. Какие народы живут в России: справочное издание. М., 1919. С. 54-55.
13 Там же. С. 55.
14 Там же. С. 56.
15 Можаровский А. Руссо-мордвы на Нижегородской почве // Нижегородские губернские ведомости. 1893. № 36. С. 3.
16 Мокшин Н. Ф. Этническая история мордвы. С. 122-123.
17 Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1986. С. 56.
Взаимопроникновение наблюдалось в общественном и семейном быте, соционормативном укладе, обычном праве как неотъемлемой части духовной культуры народа. Особенностью общинного уклада жизни крестьянства Среднего Поволжья явилось бытование сложных общин, в состав которых входило население различных национальностей. Ф. Бутузов писал в 1893 г. о селе Живайкине Карсунского уезда Симбирской губернии, в котором проживало три народа — русские, мордва, чуваши: «Инородцы с русскими в хороших отношениях. Мордва берут невест у русских и русские у мордвов. В волостные судьи и старшины выбираются безразлично и мордва, и русские, и чуваши. Живет каждая народность особо, занимает особый конец. Дети и молодежь обеих сторон собираются на общие игры и говорят на русском языке. А равно и на посиделках господствует русский язык и русские песни. Переговоры на мирских сходах идут на русском языке»18.
О сходстве целого ряда обычаев мордвы и русских сделаны наблюдения таких исследователей, как П. И. Мельников-Печерский, А. А. Шахматов, В. Н. Майнов, М. Е. Евсевьев. Исследователь юридического быта мордвы В. Н. Майнов полагал, что, обособившись от русского человека складом «физическим», «ума», «некоторыми особенностями характера», которые обусловили «довольно значительную разницу и во всем жизненном строе», мордвин в семейных и гражданских отношениях выработал многое, резко отличавшее его от русского крестьянина. Вместе с тем «безобидное с обеих сторон», даже «обоюдовыгодное соседское сожительство» с «новыми инородными насельниками стародавней мордовской территории — "Эрзян Мастырь" ("Эрзянь Мастор" (с эрз.-морд. "Эрзянская земля". — Ю.С.)», не могло оставаться без влияния на «склад жизни и на запас семейно-общественных воззрений мордвина», а ввиду его способности к «уживчивости» и «переимчивости», скоро в этих воззрениях, в семейном и общественном быту наблюдался «целый ряд наслоений, которые отчасти приняты были им потому, что так жить ему полюбилось, а отчасти вошли в житейскую его мудрость незаведомо для него самого, просто лишь в силу частого и непротивного ему примера»19.
Мордва все больше приобщалась к русскому укладу жизни, воспринимая многие его элементы. В наибольшей степени славяно-русско-мордовские взаимосвязи прослеживались в языке, материальной, духовной культуре, общественном и семейном быте мордвы. Д. К. Зеленин полагал, что мордва, издавна подвергавшаяся сильному русскому влиянию, воспринимала от них гораздо больше, чем
18 Бутузов Ф. Из быта мордвы села Живайкина Жадовской волости Карсунского уезда Симбирской губ. ИОАИЭ. Т. XI. Вып. 5. Казань, 1893. С. 487-488.
19 Майнов В. Н. Очерк юридического быта мордвы. Саранск, 2007. С. 39-40.
передавала, поскольку «культура русского народа в целом была более продвинутой», но многие заимствованные от русских дохристианские верования, песни, разнообразные принадлежности хозяйственного быта и материальной культуры вообще, остались сохраненными в мордовской среде20.
Как у русских, так и у мордвы сложился такой важнейший обычно-правовой институт, как «братчина», представлявший собой группу семей, ведших свое происхождение от одного предка. В русской правовой культуре обычаи «братчины», практиковавшиеся вплоть до начала XX в., предполагали проведение общественных пиршеств. Судебно-правовые аспекты пиров и братчин отразили Русская Правда, Псковская судная, Двинская и Белозерская уставные грамоты. Так, согласно Псковской судной грамоте, братчина имела такое же значение, как все другие суды, но право самосуда не было обязательным для ее членов, при взаимном согласии они могли отказаться от суда братчины, позвать приставов и решить свое дело общим порядком21.
У мордвы обычаи «братчины» получили своеобразное воплощение. Например, община мокша-мордовского села Волгапино Крас-нослободского уезда Пензенской губернии делилась на одиннадцать таких групп, включавших от десяти до сорока и более домов. Важной функцией братчин считалось проведение молений для поддержания в этих родственных группах (патронимиях) и в каждой индивидуальной семье благополучия, мира и согласия. Порядок и роли отдельных лиц в проведении моления во многом характеризовали особенности обычно-правового статуса индивида. Религиозная деятельность служила также определенным средством усиления и закрепления различий в положении семейных в зависимости от гендерных, возрастных и иных характеристик. Семьи в рамках братчины обладали равным социально-правовым статусом, что подтверждалось порядком хранения символа молений, в качестве которого выступала родовая восковая свеча (мокш., эрз. штатол)22.
Другим значимым обычно-правовым институтом, практиковавшимся как у русских, так и у мордвы, были «помочи» (толока), представлявшие собой совместный неоплачиваемый труд крестьян, имевший добровольный характер. Посредством помочей (мокш. лез-дома, эрз. лездамо) выполнялись такие работы, как построение мирских мельниц, школ, общественных магазинов, складов, амбаров,
20 Зеленин Д. К. Саратовская мордва. Спб., 1910. С. 1-2.
21 Мрочек-Дроздовский П. Н. Важнейшие памятники русского права эпохи местных законов // Юридический вестник. 1884. Т. XVI. № 5-6. С. 117; Устрялов Ф.М. Исследование Псковской судной грамоты 1467 года. Спб., 1855. С. 89.
22 Евсевьев М. Е. Избранные труды: В 5 т. Т. 5: Историко-этнографические исследования. Саранск, 1966. С. 360.
ремонт дорог, возведение церквей, часовен, колоколен, церковных и кладбищенских оград, домов для священнослужителей. Самой распространенной формой помочей было выполнение срочного этапа работ у отдельного хозяина.
По мере сближения с русскими социальный уклад жизни, обычаи синкретизировались с русскими. В сельских общинах вместо традиционных для мордвы должностных лиц пришли, как у русских, выборные старосты, помощники старост, десятники и др. Сближению обычаев способствовали такие аспекты царской политики, как христианизация и система народного просвещения. Дохристианские верования смешивались с христианскими, в результате чего возник мордовский вариант православия.
С христианизацией и потребностями государственного делопроизводства было связано внедрение в мордовскую среду имен и особенно фамилий русского образца. Именная путаница создавала большие затруднения государственной власти в учете населения, раскладке народов, ведении судебных дел, розыске беглых крестьян и др. Фамилии мордве давали обычно русские священники-миссионеры и вкупе с ними чиновники, помещики, производя их в основном из имени отца или из его произвища по типу русских фамилий. В России у различных социальных групп фамилии стали утверждаться в разное время. Так, княжеские, а затем боярские фамилии возникли в XIV— XVI вв., дворянские — в Х^Х^!, купеческие — в основном в XVII— XIX, фамилии простых горожан еще не установились окончательно и в XVIII в., крестьянские фамилии оформлялись в XVIII—XIX вв23.
Христианские календарные имена в основном греческого происхождения, распространявшиеся среди мордвы по мере христианизации, употреблялись, как и у самих русских, с уменьшительно-уничижительным русским суффиксом — ка/ко. «Для простого люда в России XVI—XVII вв., — отмечал В. А. Никонов, — обязательной формой имени была уничижительная с —ка (Ивашка, Васька), а для зависимых народностей Поволжья и Сибири эта форма сохранилась и много позже»24. Так обычно именовались крестьяне, ибо антропо-нимическое неравенство в России являлось продолжением социально-этнического неравенства. Среди созданных по такому принципу распространены поныне фамилии Аброськин, Авдейкин, Аверкин, Антошкин, Васькин, Григорькин, Емелькин, Еремкин, Захаркин, Зинкин, Ивашкин, Климкин, Кузюткин, Ларькин, Макаркин, Меркушкин, Сенькин, Степашкин, Тимошкин, Юшкин, Якушкин, Яш-кин и др. Фамилии, содержавшие в своей основе этнонимы мордва,
23 Мокшин Н. Ф. Тайны мордовских имен. Саранск, 1991. С. 62—63.
24 Там же. С. 65.
мокша и эрзя, бытуют не только среди мордвы, но и русских, бесспорно, свидетельствуя о мордовском происхождении их первоначальных носителей. Речь идет о таких фамилиях, как Мордванюк. Мордвилко, Мордвин, Мордвинцев, Мордовкин, Полумордвинов, Мокшанин, Мокшин, Эрзин, Эрзяйкин, Эрзюткин и др.
После принятия православия в мордовских селениях применялись различные формы «божьего суда», включая клятвенную присягу, в качестве доказательств правдивости стали применять христианские символы (церковные атрибуты) — крест, распятие и икону. «Божба» назначалась судьями исключительно с согласия обеих сторон в деле, отказ «побожиться» воспринимался судьями «за явный признак не-правоты»25. Мордовские крестьяне Дракинской волости Спасского уезда Тамбовской губернии, разбирая споры в волостном суде, «коли других доказательств нет», применяли «божбу»; в Атюрьевской волости «божба» допускалась, когда «один скажет другому, чтобы побожился, и если другой побожится, то первый отступается от дела»; в Барашевской волости присягу не использовали26. Как русские, так и мордовские крестьяне применяли, кроме «божбы», «жребий» и «грех пополам»27.
Христианизация мордвы способствовала заключению русско-мордовских браков. Религия играла значительную роль в формировании эндогамии, поскольку браки в дореволюционной России заключались преимущественно в пределах не только этносоциального и территориального кругов, но и вероисповедного. На протяжении ряда столетий межконфессиональные браки в России были официально запрещены, признавались незаконными и приводили к отлучению нарушителей церковных предписаний от церкви.
Отдельные исследователи считали, что в древнемордовском юридическом быте отсутствовали серьезные различия в положении мужчины и женщины, а изменения в их правовом статусе с мужским преимуществом произошли ввиду влияния обычного права русского народа. Так, В. Н. Майнов отмечал, что возникновение элементов порабощения замужней женщины в мордовской семье относилось к тому периоду, когда женщина попала под влияние татар и русских. По его наблюдениям, статусу мордовских женщин, менее подверженных влиянию русских, присуща большая самостоятельность. Исследователь утверждал, что в глубокую старину мордва не знала случаев насильственной выдачи своих дочерей замуж не по любви28.
25 Пахман С.В. Обычное гражданское право в России. М., 2003. С. 422-425.
26 Труды комиссии по преобразованию волостных судов. Спб., 1873. С. 241, 285,
298.
27 Там же. С. 261, 274, 280, 293.
28 Майнов В. Н. Указ. соч. С. 35.
Одним из первых законодательных актов, официально способствовавших возникновению семейных русско-мордовских отношений, стал Указ императрицы Анны Иоанновны от 11 сентября 1740 г., в котором помимо перечисления многочисленных льгот иноверцам, принявшим христианство, отмечалась также необходимость брачения иноверцев с русскими29. Законодательная база и целенаправленные действия государственных чиновников, а также православных миссионеров активно способствовали укреплению мордовско-русских отношений, в том числе брачных.
Некоторые черты ментальности мордвинов, связанные с исполнением гражданских обязанностей и соблюдением государственного законодательства приведены профессором Казанского университета К. Фуксом, сообщившем интересные факты из юридического быта одной мордовской деревни Березовки Казанской губернии. Ее помещик граф Толстой решил к проживавшим там 264 «душам мордвы» переселить из других своих деревень еще «200 душ русских» с целью не только «умножить число хлебопашцев», но особенно «сроднить оба народа посредством женитьбы». К. Фукс писал: «Семь мордовских мужиков женились здесь на русских девушках, но только один из русских взял за себя мордовку. Упрямство некоторого рода и привязанность к старым обычаям — главною тому причиною. Жених из русских ни под каким видом не соглашается венчаться с мордовкой в собственном ее мордовском платье; по суеверию он почитает это за грех, а бедная мордовка, получив платье от матери, не может купить себе русского сарафана. Дети, рожденные от такого соединения, должны притом носить русское платье. Мордовки смотрят на то с сожалением о своем природном костюме»30. В целом же, по его наблюдениям, «мордва живет, однако ж, очень согласно с русскими»31.
Князь Голицын, констатировавший в 1880-х гг., что если сорок лет тому назад мордва Хвалынского уезда Саратовской губернии усердно справляла языческие обряды, по-русски почти не говорила, с русскими имела мало связей, национальный женский наряд и головной убор были широко распространены, то ныне «мордва православная и большею частью отличается усердием к церкви, выражается по-русски порядочно, допускаются смешанные браки, национальный наряд заменяется русским сарафаном, и только в глухих отдаленных от
29 Именный, данный Сенату «Об отправлении Архимандрита с некоторым числом Священнослужителей в разные Губернии для обучения новокрещеных Христианскому закону и о преимуществах, новообращенным дарованных». № 8236 от 11 сентября 1740 г. // ПСЗРИ: В 46 т. Т. 11. Спб., 1830. С. 250.
30 Фукс К. Поездка из Казани к мордве Казанской губернии в 1839 году // Журнал Министерства внутренних дел. Спб, 1839. № 10. Ч. 34. С. 205.
31 Там же. С. 206.
бойких и торговых местностей углах уезда мордовская жизнь течет по-прежнему, по стародавнему»32. По словам старожилов, в случае браков мордвинов с русскими девушками к ним относились по-разному к заслужившим своим поведением семейное уважение относились очень хорошо, как к своим. Традиционно считалось, что «если русская девушка выходила замуж в мордовское село, то свадьба обязательно проходила по мордовским обычаям, девушку наряжали в мордовский костюм, и она должна была исполнять мордовские обычаи»33.
Несмотря на развитие межэтнических связей, в конце XIX — начале XX в. эндогамия при заключении брака все же преобладала, что было обусловлено преобладающей моноэтничностью поселений, замкнутостью крестьянских натуральных хозяйств, устойчивостью этнической культуры, обычного права, стереотипов поведения, ан-тропоэстетических и этических установок, преодоление которых не всегда представлялось народу возможным и целесообразным.
В печати писали о вымирании мордвы, ее скорейшем обрусении. По свидетельству А. Н. Максимова, «среди мордвы обрусение идет, пожалуй, быстрее, чем среди какого-либо другого народа финского племени, и можно указать целый ряд мордовских деревень, которые обрусели, так сказать на глазах наших современников»34. Он полагал, что в мордовской деревне за сравнительно короткий срок в несколько десятилетий произойдут «глубокие перемены»35. Однако прогнозы о быстром обрусении мордовского народа оказались ошибочными, а сама постановка вопроса об ассимиляции мордвы, как ассимиляции целого этноса, была не совсем обоснованной. Один из известных российских публицистов конца XIX — начала XX в. Н. Н. Оглоблин, совершив путешествие по мордовскому краю, писал: «Маленькое сравнительно мордовское племя блистательно доказало за время своего многовекового сожительства с огромным русским племенем и свою историческую живучесть, и свою способность к культурному развитию. А раз это так, значит, мордва доказала свое историческое право на самобытную жизнь среди и рядом с русским народом»36.
Таким образом, вступление мордвы в состав Российского государства, принятие ею христианства, длительное соседство с другими народами способствовало установлению прочных межэтнических
32 Голицын Ф. С. Мордва Хвалынского уезда Саратовской губернии. Саратов, 1881. С. 178.
33 Полевые материалы автора: В. И. Кондратьева, 1930 г. рожд., деревня Красная Нива Большеигнатовского района Республики Мордовия.
34 Максимов А. Н. Какие народы живут в России: справочное издание. М., 1919. С. 56-57.
35 Там же. С. 9, 11.
36 Оглоблин Н. Н. В Мордовском крае (из заметок туриста) // Исторический вестник. 1899. № 9. С. 893.
связей. Постепенно эти контакты становились все более тесными, а сам вопрос об этногенетических связях русского народа с нерусскими народами Восточной Европы, в том числе финскими, поныне остается одним из актуальных вопросов как его этногенеза, так и этнической истории, продолжая представлять не только социокультурный, но и юридико-антропологический интерес.
Список литературы
1. Беляев И. Д. Лекции по истории русского законодательства. М., 1879.
2. Бутузов Ф. Из быта мордвы села Живайкина Жадовской волости Кар-сунского уезда Симбирской губ. ИОАИЭ. Т. XI. Вып. 5. Казань, 1893.
3. Голицын Ф. С. Мордва Хвалынского уезда Саратовской губернии. Саратов, 1881.
4. Евсевьев М. Е. Избранные труды: В 5 т. Т. 5: Историко-этнографиче-ские исследования. Саранск, 1966.
5. Зеленин Д. К. Саратовская мордва. Спб., 1910.
6. Ломоносов М. В. Древняя российская история от начала российского народа до кончины Великого князя Ярослава Первого или до 1054 года // Ломоносов М. В. Полн. собр. соч. Т. 6. М.; Л., 1952.
7. Майнов В. Н. Очерк юридического быта мордвы. Саранск, 2007.
8. Максимов А. Н. Какие народы живут в России: справочное издание. М., 1919.
9. Можаровский А. Руссо-мордвы на Нижегородской почве // Нижегородские губернские ведомости. 1893. № 36.
10. Мокшин Н. Ф. Финно-угры в русской и мировой культуре // Социально-политические науки. 2012. № 3.
11. Мокшин Н. Ф. Этническая история мордвы. Саранск, 1977.
12. Мокшин Н. Ф. Тайны мордовских имен. Саранск, 1991.
13. Мрочек-Дроздовский П. Н. Важнейшие памятники русского права эпохи местных законов // Юридический вестник. 1884. Т. XVI. № 5—6.
14. Оглоблин Н. Н. В Мордовском крае (из заметок туриста) // Исторический вестник. 1899. № 9.
15. Пахман С. В. Обычное гражданское право в России / Под ред., пре-дисл. В. А. Томсинова. М., 2003.
16. Труды комиссии по преобразованию волостных судов. Т. 1. Спб., 1873.
17. Устрялов Ф. М. Исследование Псковской судной грамоты 1467 года. Спб., 1855.
18. Ушинский К. Д. Лекции в Ярославском лицее. Избранные педагогические сочинения. М., 2017.
19. Фукс К. Поездка из Казани к мордве Казанской губернии в 1839 году // Журнал Министерства внутренних дел. Спб., 1839. № 10. Ч. 34.
20. Харузин Н. Н. К вопросу об ассимилятивной способности русского народа // Этнографическое обозрение. 1894. № 4.
