CC BY
97
терная особенность Дельвига в конце жизни начала пересиливать в нем поэта. Вместе с тем литературное наследие Дельвига остается и в наши дни родником глубокой притягательной силы.
Наконец, шестой парадокс мы видим в мировоззрении Дельвига: с одной стороны, он выступает против аракчеевщины, с другой — осуждает восстание декабристов. Создавая произведения, далекие от политики, он осмеливается публиковать проникнутые свободомыслием стихи опальных декабристов, французского поэта-демократа Жана-Франсуа-Казимира Делавиня. Жизненная позиция Дельвига почти не находит непосредственного отражения в стихах. Его поэзия наполнена философскими раздумьями о человеческих судьбах, окружающем мире со всеми его противоречиями... Возможно, не будь рядом с ним Пушкина, Дельвиг остался бы в истории как умиротворенный поэт, отдаленный от насущных проблем, почти не высказывающий своих взглядов. Безусловно, свет творчества Пушкина помог потомкам сохранить память о Дельвиге — поэте не только самобытном, но и во всех отношениях замечательном. В этом скорее всего и состоит самый большой парадокс: Пушкин, казалось бы, должен был
заслонить своей фигурой Дельвига. Однако это происходит лишь тогда, когда исследователи поверхностно рассматривают литературный процесс пушкинской эпохи. В сознании каждого, кто более пристально вглядывается в прошлое, происходит обратное — Пушкин не только не заслоняет Дельвига, но и высвечивает грани его таланта.
Приблизиться к пониманию парадоксальной фигуры Дельвига можно лишь в том случае, если внимательно проследить процесс духовной и творческой эволюции поэта: то, как шло формирование его личности, как менялись его воззрения на действительность и как все это находило отражение в творчестве, вовсе не так уж и сильно оторванном от реальной жизни. Вузовский курс «История русской литературы» должен помочь студентам раскрыть общий спектр указанных проблем, которые представляются нам во многом типичными для всего наследия пушкинской плеяды русских литераторов.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Томашевский Б. В. А. А. Дельвиг I Б. В. То-машевский // Дельвиг А. А. Полное собрание стихотворений. Л., 1959. С. 43.
2 Там же. С, 44.
Поступила 01.03.05.
ОБЩНОСТЬ ФИННО-УГОРСКИХ ЛИТЕРАТУ Р И ПУТИ ЕЕ ИЗУЧЕНИЯ
Т. И. Кубанцев, доцент кафедры финно-угорских литератур МГУ им. Н. 77. Огарева
Статья посвящена исследованию общности финно-угорских литератур. Актуальность обращения к данной проблеме вызвана не только тем, что в науке еще не сложилось единого мнения о существовании финно-угорского литературоведения как комплексной межнациональной научной дисциплины, но и тем, что до недавнего времени финно-угроведение традиционно оставалось преимущественно языковедческой межнациональной дисциплиной.
До настоящего времени в науке не сложилось единого мнения о существовании «финно-угорского литературоведения» как комплексной межнациональной научной дисциплины (в отличие от давно уже функционирующих в этом каче-
стве славянского, германского, романского, тюркского и т. п. литературоведения). Причина этого — не только в исторической молодости литератур и литературоведения большинства финно-угор-ских народов, но и в том, что финно-уг-
Й| ЭЕ. И. Кубанцев, 2005
роведение традиционно остается преимущественно языковедческой межнациональной ДИСЦИПЛИНОЙ.
Чтобы выяснить возможности, целесообразность и реальные аспекты фин-но-угроведения как общей и сравнительной литературоведческой дисциплины, необходимо обратиться к исследованиям венгерского ученого профессора Будапештского университета Петера До-мокоша. В течение многих лет он изучает фольклор и литературу финно-угор-ских народов, в том числе и мордвы. П. Домокош — автор многочисленных публикаций по вопросам финно-угорско-го литературоведения, составитель самых разных сборников и хрестоматий произведений фольклора и литературы данных народов, активный пропагандист их художественной культуры в Венгрии, Финляндии, Франции, Англии, организатор переводов произведений финно-угор-ских писателей России на венгерский язык.
Наиболее подробно и разносторонне проблема общего и сравнительного финно-угорского литературоведения поднята П. Домокошем в его обобщающей работе «Формирование литератур малых уральских народов», представляющей собой историко-теоретическое введение в финно-угорское литературоведение.
Поставив вопрос о том, обоснованно ли говорить об уральских (по терминологии П. Домокоша), т. е. о финно-угор-ских, литературах как о некой общности, учитывая их столь значительные различия в генетическом и типологическом плане, П. Домокош приводит различные аргументы «за» и «против», вырабатывая собственную концепцию.
Полемизируя с утверждениями своих оппонентов, в частности с Д. Вайдой, утверждавшим, что на почве языкового родства историческая совокупность литератур не может быть обоснована, и Ю. Доланским, считавшим, что национальное и языковое родство не всегда является по необходимости решающим фактором при образовании более тесных взаимоотношений между рассматриваемыми литературами, П. Домокош обра-
щается к широкому кругу явлений культуры финно-угорских народов для обоснования противоположной точки зрения. В ряду его аргументов «за» назовем прежде всего «тесные взаимоотношения уральских литератур с уралистикой как целым научным направлением (т. е. с комплексной уралистикой)»1, включая столь необходимые для их изучения данные смежных наук: истории, этнографии, фольклористики, лингвистики и т. п. Комплексное изучение смежных наук привело П. Домокоша к мысли, что, несмотря на историческую разбросанность финно-угров и различия в путях их развития, есть многое в словесном творчестве этих народов, в чем обнаруживаются черты общности и что может «служить материалом для исследования прапоэзии, мифологии или же просто духовной культуры конкретных финно-угорских народов»2.
Суть концепции П. Домокоша составляет его расширенное понимание литературы как включающей не только письменные, но и бесписьменные устно-по-этические произведения данного народа, представляющие эстетическую ценность (если их авторство индивидуально по характеру и научно установлено). Это позволило ученому включить в число финно-угорских двадцать литератур. Правда, здесь же он делает оговорку: термин «национальная» применим лишь к тем литературам, чей создатель — этнос — достиг в своем развитии уровня нации (к таковым он относит в первую очередь литературы венгров, финнов и эстонцев). По отношению к литературам других финно-угорских народов он предпочитает говорить лишь о «литературе данного народа» или литературе данного языка.
Таким образом, своим пониманием литературы П. Домокош стремится расширить сферу компетенции финно-угор-ского литературоведения применительно к каждой из изучаемых им литератур, да и ко всему сообществу в целом. Свое видение «целостности» он формулирует следующим образом: «должны быть обнаружены взаимосвязи между отдельны-
ми уральскими литературами...», «.. .подняты переводческо-филологические вопросы...», «...установлены параллели и различающиеся явления и, наконец, эти литературы смогут быть дифференцированы и классифицированы — последовательно и полностью — в историческом и типологическом отношении»; смогут быть далее раскрыты «взаимоотношения между отдельными национальными литературами и литературой мировой», а в перспективе — станет возможным расположить и «весь блок уральских литератур — согласно его ценности — на табло мировой литературы в соответствии с координатами универсальной всемирной литературы»3.
В основу отбора исследуемых литератур П. Домокош кладет генетическое родство народов, их культур. Автор выделяет семь типологических групп, при этом сознательно отказываясь от подробного рассмотрения таких литератур, как венгерская (первая группа), финская и эстонская (вторая группа), имея в виду, что они наиболее изучены. Пристальное внимание ученый уделяет третьей (мордовская, марийская, удмуртская, коми, коми-пермяцкая)^ четвертой (мансийская, хантыйская, ненецкая, селькупская), пятой (карельская), шестой (саамская) и седьмой (ижорская, вепсская, водская и ливская) группам, считая, что каждая из них заслуживает такого же серьезного изучения, как венгерская, финская и эстонская.
Автор работы справедливо указывает, что предмет его исследования относится, с одной стороны, к такой комплексной науке, как уралистика в целом, с другой — к всеобщему литературоведению. Он не ограничивает себя чисто литературоведческим материалом, связывает его с языкознанием, фольклористикой, этнографией, открывая при этом богатые возможности выявления общего и особенного в исследуемых литературах, их тесных связей с историей, культурой народов в широком смысле слова.
П. Домокош утверждает систему новой дисциплины — уралистского литературоведения. «Самой молодой отраслью
уралистики является исследование литературы, — пишет он во введении, — ...история этих литератур как научная дисциплина возникла только в 1960 году во время работы I Международного конгресса финно-угроведов... а затем все более и более развиваясь...»4. Трудности утверждения литературоведения в ура-листике заключались прежде всего в необходимости преодоления инерции монополии языкознания, издавна установившейся в этой отрасли науки.
Свои трудности утверждения уралистского литературоведения есть и во всемирной литературе. «Составлять труд по предмету уральских литератур неблагодарная задача. Большинство литературоведов с недоверием смотрят на ура-листские темы, и лишь немногие включают литературы уральских народов, особенно малых, в состав мировой литературы». Причина такого предвзятого отношения прежде всего — незнание фактов. «Рассуждения о литературах уральских, равноязычных, в которых коллега иногда не знает даже названия отдельного народа или возмутительным образом перевирает его и путает, оставляет неприятный осадок»5.
Решая одну из главных задач, П. Домокош приводит краткий обзор исследования уральских литератур, рассматривает связь литературоведения с языкознанием, фольклористикой, вопросами диалектов и разговорной речи, литературного языка и языка литературы, билингвизма и национальной письменности. Определяя место литературы в культуре малых уральских народов, он обращается к некоторым вопросам социологического характера — книгоиздания (тиража и читаемости), значения учебников и школ, прессы, театра, состояния национальной науки для развития общей культуры народов и такой значительной ее части, как художественная литература. При этом справедливо и с искренним сожалением отмечает, что даже в среде интеллигенции данным вопросам уделяется незаслуженно мало внимания.
В своей книге ученый рассматривает такие вопросы, как место исследова-
ния уральских литератур в мировом литературоведении, взаимосвязи уральских литератур (с привлечением венгерских, финских, эстонских данных) между собой, практика взаимного перевода с родственных языков и литератур, развитие национального и общечеловеческого в уральских литературах.
Центральное место в исследовании занимает обзор литератур малых уральских народов, а наиважнейшей проблемой являются определение типов литератур, систематизация их по группам на основе сходных и отличительных черт. Автором приводится множество имен писателей и ученых, называются произведения, ставшие классическими в рамках не только отдельных наций, но и всей финно-угорской семьи народов. В отдельном параграфе рассматриваются творческий путь некоторых выдающихся личностей и их роль в формировании характерных черт литературы. К наиболее выдающимся представителям мордовской культуры П. Домокош относит таких деятелей, как М. Евсевьев, 3. Дорофеев, Д. Морской, П. Кириллов, В. Ра-даев, К. Абрамов; марийской — В. Васильев, С. Чавайн, М. Шкетан, Олык Ипай, В. Колумб, М. Казаков, К. Васин; удмуртской — Г. Верещагин, Кедра Мит-рей, Кузебай Герд, Ашальчи Оки, М. Петров, Г. Красильников, Ф. Васильев; коми — И. Куратов, Г. Лыткин, К. Исаков, В. Савин, В. Юхнин, Г. Юшков; коми-пермяцкой — М. Лихачев, С. Караваев, И. Минин; мансийской — П. Еврин, Ю. Шесталов, Ю. Рытхэу; хантыйской — Г. Лазарев, В. Волгин, Е. Ай-пин; ненецкой — Т. Вылка, А. Пырерка, И. Истомин; селькупской — Т. Пырши-на; карельской —Я. Виртанен, Хело Лея, Н. Яккола, А. Тимонен, Я Ругоев, Т. Сумманен; саамской — И. Тури, П. Утси, К. Палтто и др. Среди всех вышеперечисленных личностей он особо выделяет четырех — И. Куратова, С. Чавайна, К. Герда, 3. Дорофеева, считая их представителями малых уральских литератур в мировой литературе.
Подчеркивая сравнительно-типологический метод исследования в своей кни-
ге, ученый заключает, что включить литературы уральских народов в систему всемирной литературы возможно лишь при условии, если рассматривать их в сравнении не только между собой, но и с соседними восточно европейскими, прибалтийскими и сибирскими литературами, сформировавшимися в одинаковых или сходных исторических и культурных условиях, так как ясно, что «наряду с субъективными особенностями (традиции, язык, сознание, творческие индивидуальности) они определены и своей гео-графическо-экономической и политической „зоной“. Так, например, — пишет ученый, — может быть объяснена и истолкована чувашским и татарским окружением марийская культура, в свою очередь, ненецкую помогает понять палеосибирский ареал. Кроме того, в отношении их всех нельзя не принимать во внимание связь с русской культурой, имеющую глубокие корни»*'.
Создав систему изучения литературы уральских народов, П. Домокош внес значительный вклад в мировое литературоведение, открыв для него новую область исследования — проблемы развития уральских литератур. С другой стороны, изучение истории каждой национальной литературы в таком широком диапазоне типологических связей является новым словом в науке о каждом из них.
Чтобы выяснить возможности, целесообразность и реальные аспекты сравнительного исследования литератур финно-угорских народов,соотнесенного с их изучением в контексте исторически сложившихся общностей (зональных и региональных), представляется необходимым рассмотреть существующие на этот счет точки зрения некоторых ученых.
Так, авторы предисловия к финно-угорскому сборнику «Неогеликон» отмечают: «...своеобразие литературы не обусловлено языковой семьей. Литература — это историко-культурный продукт... Те концепции этнических групп народов, созданные филологией XIX века, которые были построены на базе лингвистики и которые и сегодня группируют отдельные литературы по языкам их
происхождения и говорят о германских, неолатинских, славянских и т. д. литературах, неприемлемы как с теоретической, так и с литературно-типологической точки зрения... Между финно-угорскими литературами едва ли имеются какие-либо исторические отношения. Великие исторические переломы разбросали финно-угорские народы за тысячелетия в географически далекие области, сделав их соседями разных народов»7. И далее речь идет о «малых» и, с другой стороны, — о «больших» финно-угорских литературах (венгерской, финской, эстонской).
Противоположную точу зрения высказал эстонский фольклорист и литературовед И. Шётер: «Финно-угорские литературы показывают — вопреки их изолированному развитию — определенные сходства. Так, могут быть установлены взаимные аналогии в области общественного положения венгерской, финской и эстонской литературы. Неоспоримые типологические параллели наблюдаются в истории этих литератур в минувшие два столетия... Открытие сродства между финно-угорскими языками открывает новые возможности для исследования»8.
Подобную концепцию выдвинул и венгерский академик Б. Кёпеци в докладе на VI Международном конгрессе финно-угроведов в Будапеште (1975). Он отметил: «В одной группе финно-угорских народов (оказываются) венгры, финны и эстонцы, историко-социальное их развитие показывает во времена феодализма и капитализма аналогичные черты, литературное отражение которых следует изучать. Эти поиски могут быть успешными — что касается феодализма — в народной поэзии. Также — в отношении литературы в широком понимании, не ограничивающейся беллетристикой. Развитие капитализма способствовало пробуждению национального сознания — у народов возникает необходимость в создании национальных литератур, которые с этого момента следуют генеральным линиям развития других европейских литератур. Следовательно, компаративистика может основываться не только на
сходстве их социально-исторического развития, но и считаться с крупными литературными тенденциями...»9. Б. Кёпеци предложил и концепцию сравнительно-типологического изучения литератур Поволжско-Приуральского региона, отдельно выделив финно-угорскую общность, ибо схожесть социально-политических, этнических и многих иных условий жизни проживающих здесь народов способствовала близости, а иногда и идентичности путей становления и развития их литератур.
По мнению словацкого исследователя Д. Дюришина, главными критериями межлитературной общности (особо тесных связей между литературами) являются такие понятия, как «общие традиции литератур данного круга»; «их состязательность»; «чередование доминант развития»; «многофункциональность творчества отдельных писателей» и др.10 Нельзя не согласиться с Н. Басселем, проанализировавшим теорию Д. Дюришина и утверждающим, что каждая из названных категорий многослойна и многоаспектна. Касаясь общих традиций литератур Поволжья и Приуралья, Н. Бассель выделяет ряд самостоятельных пластов: общие традиции устного народного творчества; общие центры культуры и образования; общие моменты формирования письменности и книгопечатания; общие собственно литературные традиции. Они не только могут выявить «сходные и особенные черты в развитии родственных литератур, но и точнее определить место и роль классиков родной литературы как в национальном, так и в интернациональном историко-литературном контексте»11.
Следует сказать, что в современной литературоведческой науке существует ряд концепций финно-угорской общности литератур и возможных путей ее изучения. Первым значительным шагом в этом направлении стало издание шеститомной «Истории советской многонациональной литературы» (1970—1974), где в отдельную группу выделены литературы народов Поволжья и Приуралья и предпринята попытка определить свое-
образие и общие закономерности их развития. Однако в издании подобного рода довольно сложно раскрыть специфическую природу каждой из них. Кроме того, в «Истории...» в названную группу отнесены кроме финно-угорских башкирская, татарская и калмыцкая литературы, тяготеющие к эстетике восточных народов. Здесь пока учтена преимущественно общность территориальная, объединяющая литературы с сильно разнящимися историческими путями и традициями.
В мордовском литературоведении комплексное изучение литератур впервые предпринял Н. Черапкин в книгах «В братском содружестве», «Притоки». Говоря о своеобразии развития марийской, мордовской и чувашской литератур, он определил границы литературно-эстетического региона в пределах Поволжья. «Исторический подход к опыту и характеру национальных младописьменных литератур дал бы возможность объективно классифицировать их по родственным группам и типам — или на основе общих и давних традиций, или на базе языкового сходства и близости других национальных особенностей, или, наконец, в сочетании этих условий, — писал ученый. — Такой принцип значительно облегчил бы выявление закономерностей в творческих взаимосвязях»12.
Исследования Н. Черапкина вызвали многочисленные дискуссии в литературоведении. В. Ванюшев, ученый из Удмуртии, по этому поводу рассуждает: «...почему он [Черапкин] в данный регион не включает такие литературы... как татарская и башкирская, понять... можно. Эти литературы имеют более давние традиции, и пути их развития несколько иные, чем марийской, мордовской и чувашской. Но автор не включил в регион Поволжья и удмуртскую литературу, что объяснить уже труднее»13. Коми исследователь Г. Беляев полагает, что «такой выбор объясняется легко: мордовская литература для Н. Черапкина — родная, а с марийской и чувашской литературами она имеет давние корни взаимодействия, хотя последняя в языковом отношении не является финно-угорской... Тут
не без оснований во главу угла ставятся общие закономерности, почти равный уровень художественного мышления веками соседствующих народов, одинаковая степень освоения их искусством слова исторического опыта своих народов и достижений мировой художественной мысли»14.
Размышляя над проблемой сравнительно-типологического изучения литератур Поволжско-Приуральского региона, известный ученый М. Пархоменко выразил несогласие с утверждениями Н. Черапкина, высказанными им в книге «Притоки»: «Автор попытался рассмотреть развитие мордовской литературы в исторически сложившихся связях ее с соседними литературами поволжского региона, но так и не нашел научного принципа соотнесения явлений развития мордовской, марийской и чувашской литера-тур (удмуртская литература „изъята11 автором из этого эстетического региона только потому, что ее земли не выходят к берегам Волги). Поэтому сравнительные наблюдения автора, в сущности, не пошли дальше установления идейной и тематической близости писателей трех литератур в этих границах. Более перспективным было намерение проследить движение художественной прозы от малых к крупным жанрам и формирование романа в трех литературах. Но и эти наблюдения редко выходят за пределы сопоставления тематики произведений»15.
Как бы то ни было, отдавая должное наблюдениям ученых, отметим, что Н. Черапкин одним из первых в литературоведении Поволжья и Приуралья предложил концепцию сравнительно-типологического изучения литератур региона.
Несколько по-иному подходит к проблеме коми-пермяцкий критик М. Пахомова в книге «Эпос молодых литератур». Следуя принципу не эстетической или географической, а лингвистической общности, она относит к региону Поволжья и Приуралья карельскую литературу и исключает чувашскую. Однако по сравнительно-типологическому подходу лингвистический признак в современных условиях становится не определяющим, второстепенным. Карельская литерату-
ра хотя и относится к финно-угорским, отличается от них эстетическим восприятием действительности. Национальная литература Карелии развивается на одном языке с литературой Финляндии. На нее значительное влияние оказали финские писатели, иммигрировавшие в Карелию после поражения революции 1918 г., а также народный героический эпос «Калевала». Поэтому допустим (но не обязателен) вывод финноязычной литературы из рассматриваемого единства. В то же время типологическая общность тюркоязычной чувашской литературы с финно-угорскими литературами региона, и прежде всего с мордовской, значительна, что дало возможность Н. Черапкину рассмотреть их вместе.
По-иному обстоит дело с коми-пермяцкой литературой. О ее слабой сравнительно-типологической изученности говорит, например, тот факт, что она не попала в издания даже академического характера. О ней и ее писателях не упоминается и в шеститомной «Истории советской многонациональной литературы». Усилиями, прежде всего В. Пахору-ковой, немало сделано по исправлению несправедливости. Ею изданы монографии «Пути и проблемы развития коми-пермяцкой прозы», «Коми-пермяцкая литература», «Предвоенная проза пермских народов». Тем не менее до последних лет в литературоведении, в том числе и в трехтомной «Истории коми литературы», встречаются случаи, когда коми и коми-пермяцкую литературы путают, рассматривают то как две, то как единую. Это лишний раз убеждает в необходимости более подробно разобраться в типологической и эстетической общности финно-угорских литератур, а в дальнейшем, по
В. Ванюшеву, изучить, не являются ли типологически сходными с этими литературами не только коми и коми-пермяц-кая, но и калмыцкая»16.
Сравнительно-типологический подход к исследованию литератур Поволжья и Приуралья нашел немало своих приверженцев в российских финно-угорских республиках. Например, А. Алешкин, автор монографии «Эпос дружбы: типология
жанра поэмы в литературах народов Поволжья», объектом своих научных поисков взял этот литературный жанр, поскольку «в поэзии эпической гораздо отчетливей, чем в прозаическом эпосе, проявляется как национально-специфическое, так и типологическое, обусловленное и сходством исторических судеб поволжских народов, и межнациональным взаимодействием их культур»17, В отличие от Н. Черапкина к этому региону автор относит и удмуртскую литературу.
Интересным представляется замысел книги Г. Беляева «От вечно живого корня», затрагивающий ряд актуальных проблем современного развития коми прозы. Она исследуется в типологическом сопоставлении с марийской, мордовской, удмуртской и чувашской литературами, которые автор относит вместе с коми к поволжско-приуральской региональной общности18,
В качестве сопоставимого материала явления литератур финно-угорских народов Поволжья и Приуралья фигурируют в трудах многих исследователей. Здесь прежде всего следует назвать ис-торико-литературный очерк К. Васина «Творческие взаимосвязи марийской литературы», где на примере одной (марийской) литературы прослежены вопросы взаимодействия художественной культуры финно-угорских народов на основе общности исторических и экономических условий. Ученый отмечает, что «творческое взаимообогащение чаще всего возникает там, где есть общность исторических судеб»19.
Изучению опыта контактов удмуртской литературы с другими литературами, в том числе и финно-угорскими, посвятил свою монографию «Творческие связи удмуртской литературы» Ф. Ермаков. Анализируя процессы литературных взаимоотношений, автор выявляет их историко-культурные истоки, устанавливает типологию связей, показывает их конкретное отражение в художественной культуре разных народов, и приходит к заключению, что «дальнейшее изучение отдельных национальных литератур, так же как и истории всемирной литерату-
ры, немыслимо без глубокого изучения взаимных связей между литературами — роли этих связей в развитии современной литературы и значения их в истории мировой культуры»20.
На основе родственности эстетических взглядов народов Поволжья построил исследование «Межнациональные связи чувашской литературы» Е. Владимиров, полагая, что «наличие многих типологических черт в истории литератур народов Поволжья вызывает необходимость рассматривать их в комплексе»21,
Взаимодействия различных культур и языков (русско-чувашские, чувашско-марийские, татаро-чувашские и т. д.) положены в основу монографии профессора В. Родионова «Чувашский стих». Автор отмечает, что при таком взаимодействии раскрываются особенности каждой культуры и происходит их взаимное обогащение, проводит типологические параллели между произведениями чуваша М. Сеспеля, татарина X. Так-таша, якута П. Ойунского, бурята Сол-бонэ Туя и др.22
Отдавая должное наблюдениям ученых поволжско-приуральского региона, мордовский исследователь А. Брыжин-ский отмечает: «Какая бы близость ни связывала один народ с другим (историческая, этническая, языковая и т. д.), есть еще одна категория сближения, в том числе и литературно-художественных и эстетических норм, и, пожалуй, наиболее распространенная и обширная категория — это общность целей и задач, совпадение коренных жизненных интересов, единая устремленность наших народов в будущее»23.
Интересными представляются наблюдения коми ученого А. Ванеева, сделанные в книге «Коми-зырянское просветительство. Сущность и своеобразие», где автор отмечает, что среди всех народов Поволжья и Приуралья наиболее прочную основу имело татарское просветительство: в 1804 г. был открыт Казанский университет, а тремя годами раньше — Азиатская типография. Ученый и просветитель Шигабутдин Марджани создал биобиблиографический словарь «Слава предкам, подарок поколениям».
который явился своеобразной энциклопедией, собравшей на своих страницах видных просветителей татарской истории. Говоря о финно-угорских народах Поволжья, ученый пишет: «...мордва, марийцы и удмурты на этапе своего просветительства имели, конечно, различия и особенности, но у них было и много общих черт... Просветительство дало свои ростки в конце XIX века вместе с зарождением литературы»24. Далее исследователь перечисляет имена мордвинов М. Евсевьева и 3. Дорофеева, марийцев
С. Нурминского и С. Чавайна, удмуртов Г. Верещагина и К. Герда, коми И. Кура-това и В. Лыткина, отмечая, что они своим литературным творчеством, научнопедагогической деятельностью внесли огромный вклад в национальное просветительство, были основоположниками национального литературного процесса.
Проблемы творческого взаимодействия финно-угорских литератур обстоятельно анализируются в исследованиях В. Макушкина, Е. Чернова, А. Бры-жинского, Л. Тингаевой. О дореволюционных русско-мордовских связях и взаимосвязях мордовской и украинской литератур рассуждает М. Сусорева, о взаимодействии жанровых форм романа в литературах Поволжья и Приуралья — М. Ломшин, о мордовско-венгерских фольклорно-литературных связях — Т. Кубанцев и др. В работах подобного типа воедино слились литературная история, теория и критика, образовав своеобразный сплав и метод изучения процессов взаимодействия национальных финно-угорских литератур.
Так, шаг за шагом исследователи определяют рамки территориальной и историко-эстетической общности финно-угорских литератур народов Поволжья и Приуралья.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Домокош П. Формирование литератур малых уральских народов / П. Домокош, Йошкар-Ола Л 993. С. 11.
* Там же. С. 21.
» Там же. С, 25—40.
4 Там же. С. 11.
5 Там же. С. 8.
6 Там же.
7 Neohelicon : Acta comparationis literarum. Literae fenno-ugricae. Budapest, 1978. T. 6, № 1. S. 7—8.
8 Шётер И. Эстонский фольклор / И. Шётер. Таллин, 1980. С, 56.
9 Kopecsi В. La science Litteraire dans les etudes finno-ougrieimes / B. Kopecziit Congressus Quartuus Internationalis Fenno-Ugristarum. P. I. Acta sessionus. Budapest, 1975. S. 213—214.
Дюриишн Д. Теория сравнительного изучения литературы : пер. со словац. М., 1979. С. 102.
11 кассе ih Н. М. И. А. Куратов и эстонские поэты XIX века (опыт сравнительно-типологичес-кого рассмотрения) / Н. М. Бассель // Куратовские чтения. Сыктывкар, 1990. Т. 6. С. 61.
s Чераташ Н. И. Притоки i Н. И. Черапкин. М., 1973. С. 174—175.
® Ванюшев В. М. Расцвет и сближение. О типологий соотношения национального и интернационального в удмуртской и других младописьменных литературах / В. М. Ванюшев. Ижевск, 1980. С. 36—37."
14 Беляев Г. В. От вечно живого корня / Г. В. Беляев. Сыктывкар, 1983. С. 13.
** Пархоменко М. Н. Горизонты реализма. О традициях и новаторстве в советской литературе / М. Н. Пархоменко. М., 1982. С. 167.
16 Ванюшев В. М. Указ. соч. С, 45.
17 Алешкин А. В. Эпос дружбы : Типология жанра поэмы в литературах народов Поволжья (дооктябрьский период) / А. В. Алешкин. Саранск, 1983. С. 3.
18 Беляев Г. В. Указ, соч.
® Васин К. К. Творческие взаимосвязи марийской литературы / К. К. Васин. Йошкар-Ола, 1969. С. 7.
® Ермаков Ф. К. Творческие связи удмуртской литературы с русской и другими литерату* рами / Ф. К. Ермаков. Ижевск, 1981. С. 7.
21 Владимиров Е. В. Межнациональные связи чувашской литературы / Е. В. Владимиров. Чебоксары, 1970. С. 11.
* Родионов В. Г. Чувашский стих г Проблемы становления и развития / В. Г. Родионов. Чебоксары, 1992.
23 Брыжинский А. И. Особенности становления и развития жанров прозы в мордовской литературе / А. И. Брыжинский // Аспект-1991 : Исследования по мордовской литературе : Соврем, лит. процесс, вопросы поэтики жанров : Тр. НИИЯЛИЭ. Саранск, 1993. Вып. 106. С, 175.
24 Ванеев А. Е. Коми-зырянское просветительство. Сущность и своеобразие / А. Е. Ванеев. Сыктывкар, 2001. С. 4—5.
Поступила 17.11.04.
XVIII ВЕК: ТЕКСТ, НАПИСАННЫЙ ЖЕНЩИНОЙ
(К вопросу о включении женской литературы в образовательные
программы школы и вуза)
Е. А. Николаева, доцент кафедры русской и зарубежной литературы филологического факультета МГУ им. 77. 77. Огарева
Статья посвящена уникальному явлению отечественной культуры — женской литературе. Рассматривается проблема ее значимости для современного гуманитарного образования. Обращение к этому пласту литературно-художественного творчества способствует созданию более полной картины исторического развития общества, что приводит к повышению общекультурного уровня человека, оказывает благотворное влияние на гармоничное становление личности. Автором исследуется женская литература XVIII в., отражающая социокультурные особенности женской ментальности данного периода.
«Для гармоничного становления личности необходимо ее развитие во многих направлениях», — таково одно из основных положений современной педагогики, уже обладающее статусом априорности. Однако нередко оно подменяется обращением к традиционным, проверенным временем догмам, которые, к тому же, отличаются «однобокостью» и предвзятостью оценки того или иного феномена культуры. Все это приводит к исключе-
нию феномена из образовательных программ и. как следствие, к оскудению общекультурного уровня человека. Такая участь на долгие годы была предопределена женской литературе, без изучения которой сложно представить историю развития человеческого общества, а его гендерная обусловленность очевидна.
История, как вербально зафиксированная, так и происходящая, может быть воспринята как текст, понимание которо-
© Е, А. Николаева, 2005
