CC BY
761
Вестник ДВО РАН. 2012. № 1
УДК 321.02 (519.5)
И.А.ТОЛСТОКУЛАКОВ
Общество и модернизационные тенденции в Корее в колониальный период
Рассматривается один из наиболее драматических этапов в истории Кореи - период японского господства; затрагивается проблема модернизационного воздействия японского колониального режима на развитие корейского общества. Основное внимание уделено восприятию колониального режима различными представителями корейской общественности.
Ключевые слова: колониальная модернизация, ассимиляция, национально-освободительное движение.
Community and Modernization Trends in Korea During the Colonial Period. I.A.TOLSTOKULAKOV (Institute of History, Archaeology and Ethnography of Peoples of the Far East, FEB RAS, Vladivostok).
The article is devoted to one of the most dramatic stage in the Korean history - period of Japan rules; the author investigates the problem of the impact of the modernization of the colonial regime upon the development of Korean society. The focus is maintained on perception of the colonial regime by several representatives of the Korean community.
Key words: colonial modernization, assimilation, national liberation movement.
Аннексия Кореи Японской империей в августе 1910 г. означала не только потерю ею государственного суверенитета, она резко затормозила развивавшийся в первом десятилетии XX в. процесс социальной и политической модернизации. Япония проводила политику насильственной ассимиляции корейского народа и превращения страны в аграрно-сырьевой придаток империи. Новые хозяева постепенно вытеснили представителей других государств из Кореи, поскольку они могли составить реальную конкуренцию их безраздельному господству. Полуостров оказался в состоянии изоляции от внешнего мира, прервались его контакты с Западом и Китаем. Нещадная эксплуатация страны сопровождалась неослабевающей идеологической экспансией. Провозглашенная японскими колонизаторами цивилизационная миссия на деле свелась к подавлению национальной государственности и культуры корейцев, искоренению их самобытности, попыткам заставить народ забыть свой язык и историю, попыткам уничтожения национально-культурной идентичности.
«Сабельный режим» 1910-1919 гг.
Влияние японцев на духовную жизнь и общественное сознание корейцев осуществлялось через проводимые после аннексии политические и социально-экономические реформы. Колонизаторы прибегали не только к прямому подавлению и террору, но и к завуалированным формам воздействия на местное население. Ими насаждалась идея о «новом» патриотизме, сущность которого сводилась к принятию официального курса властей и приобщению ярких представителей нации к ассимиляторской политике.
Режим колониального управления был шагом назад с точки зрения развития политической системы Кореи. Несмотря на ее формальное включение в единое с Японией
ТОЛСТОКУЛАКОВ Игорь Анатольевич - доктор исторических наук, профессор, заведующий Центром корееве-дения (Институт истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН, Владивосток).
E-mail: tia1963@rambler.ru
юридическое и политико-административное пространство, новой провинции был присвоен особый статус генерал-губернаторства, позволявший произвольно изменять законы метрополии применительно к местным условиям. В советской и российской литературе [2, 8-10] период колониальной истории Кореи с 1910 по 1919 г. получил название «сабельный».
Генерал-губернатор назначался из числа высокопоставленных военных, стремившихся сделать политическую карьеру. Этим объясняется то особое рвение, с которым руководители Кореи отстаивали японские интересы на полуострове. Имея генеральский чин и находясь на гражданской административной должности, они объединяли под своим началом всю власть в генерал-губернаторстве (военную и гражданскую, административную и судебную, исполнительную и законодательную), тем самым ставя вне закона основополагающий конституционный принцип Японской империи о разделении властей. Не работала в Корее и система представительной власти, также предусмотренная законодательством метрополии. В таких условиях генерал-губернатор становился полновластным диктатором и хозяином страны.
В начальный период колонизации администрирование в Корее отличалось особой жесткостью. По сути, здесь насаждался военно-полицейский режим, поскольку в поддержании надлежащего порядка главную роль играла военизированная полиция при активном участии армейских частей. Подавляющее большинство чиновников корейской администрации были этническими японцами, приехавшими на полуостров с мыслью о карьере или личном обогащении. Корейцы допускались лишь на самые низовые должности (например, сельских старост или переводчиков), связанные с техническим обслуживанием администрации или обеспечением непосредственных контактов с местным населением. Будучи включенными в единую систему военного и гражданского управления, почти все японские служащие имели армейские или полицейские чины, поэтому им предписывалось обязательное ношение формы и сабли. Даже учителя в школьные и университетские аудитории приходили в мундирах и при оружии. Именно сабля стала непременным атрибутом власти, отсюда и название «сабельный режим», адекватно отражающее суть политической системы, созданной в колониальной Корее.
Для контроля над корейскими подданными была воссоздана система коллегиальной поруки, существовавшая во времена феодализма. Городское и сельское население разбивалось на небольшие группы (так называемые пятидворки), которые стали основным элементом воздействия и контроля японских властей над корейским обществом. При этом каждая группа несла коллективную ответственность за действия всех ее членов, а возглавлял ее проверенный на благонадежность человек. В военно-полицейском режиме колонии чрезвычайно важную роль играли силовые, карательные и пенитенциарные органы. Первостепенное значение придавалось полиции, но существовали и другие службы, в частности тайная политическая жандармерия и институт секретных агентов, призванные контролировать общественно-политическую сферу и воздействовать на настроения и убеждения подданных. Все эти меры и учреждения служили одной цели - держать корейский народ в повиновении и всеми доступными мерами подавлять любые проявления патриотического и национально-освободительного движения.
В наиболее концентрированном виде идейный и духовный гнет нашел отражение в образовательной политике колониальных властей, основу которой составляли два нормативных акта: «Указ о просвещении в Корее» (1911 г.) и «Рескрипт об образовании» (1919 г.). Через систему начальных и средних учебных заведений японцами решалась задача идейнополитической и этнокультурной ассимиляции местного населения. Сразу после аннексии начался демонтаж созданной на рубеже Х1Х-ХХ вв. системы образования. Повсеместно закрывались школы с преподаванием корейской письменности, отечественной истории и основ культуры. В начальной и средней школе было введено преподавание на японском языке, корейский же повсеместно запрещали, за его использование в общественных местах налагались штрафы. Национальный язык был низведен до уровня средства бытового
общения в пределах дома и семьи. Серьезный урон был нанесен частным школам, практически все они были закрыты. Таким образом корейское просветительское движение «кэмонъ ундонъ» лишилось основного полигона для воспитания патриотов. Преимущественное развитие получили государственные учебные заведения двух категорий: начальные, дававшие минимальную подготовку на основе японских учебных программ и японского языка, и профессионально-технические, обеспечивавшие колонию квалифицированной рабочей силой и средним техническим персоналом. Заметим, что дети проживавших на полуострове японцев учились в специальных школах, корейцам же путь туда был закрыт.
Несмотря на попытки искоренения национальной культуры, всяческие запреты и дискриминацию корейского языка, некоторые местные традиции остались нетронутыми. В частности, избежали репрессий буддийские круги, занявшие соглашательскую позицию и проявившие лояльность по отношению к Японии. Не были закрыты и конфуцианские школы, в которых изучалась китайская культурная и письменная традиции, поскольку в глазах колонизаторов они не представляли такой угрозы, как школы просветительского толка. Более того, корейские буддисты и конфуцианцы могли рассчитывать на определенную поддержку местной администрации, поскольку многие их религиозные установки играли на руку новым хозяевам: через них японские идеологи насаждали синтоистские нормы, освящавшие культ божественного происхождения японского императора.
Однако никакие идейно-пропагандистские ухищрения захватчиков, гонения и репрессии не смогли окончательно подавить волю корейского народа, сломить сложившуюся на протяжении многих веков его культурную традицию. Колониальный период в истории Кореи связан с расширением патриотического движения и возникновением организованного вооруженного сопротивления. На смену капитулировавшему перед захватчиками феодальному национализму пришли представители национально-освободительного движения, в рамках которого сформировались два лагеря: буржуазный национал-реформизм и марксистское течение. Вершиной антиколониальной борьбы корейского народа в первой половине XX в. стали действия партизанских отрядов «Ыйбен» («Армии справедливости»), вытесненных за пределы полуострова и создавших опорные базы в Маньчжурии и российском Приморье.
Патриотические круги прекрасно понимали, что внедрение буржуазных отношений и военно-промышленное строительство, к которому захватчики приступили сразу же после оккупации Кореи, отвечают прежде всего стратегическим замыслам Японии в отношении соседних азиатских стран и усиливают колониальную эксплуатацию самой Кореи. Поэтому весной 1919 г. начался стремительный рост антияпонских настроений, приведший в марте-апреле этого года к общенациональному восстанию, потрясшему всю Корею.
Первомартовское движение 1919 г.
Осознав поражение в национальных и политических правах в результате установления протектората Японии над страной, корейское общество стало требовать восстановления политико-правовой системы Корейской империи, созданной во второй половине 1890-х годов. Модернизационные мероприятия того времени не прошли даром: корейцы уже осознавали себя нацией и стремились иметь собственную государственность, основанную как на вековых конфуцианских традициях, так и на тех новшествах, которые были привнесены на полуостров на рубеже Х1Х-ХХ вв. Серьезное воздействие на рост национального самосознания корейцев оказала выдвинутая в январе 1918 г. доктрина президента США В.Вильсона о праве малых наций на самоопределение. На самом деле заявления американского лидера в большей степени касались Европы, а не Кореи. В отношении
азиатской страны Вашингтон по-прежнему придерживался курса, провозглашенного в 1907 г. и направленного на невмешательство в политику Японии на Корейском полуострове. Тем не менее политический лозунг В.Вильсона с энтузиазмом был подхвачен патриотическими силами Кореи.
Корейцы имели также пример соседней России, откуда приходили сведения о победе широких народных масс, вооруженных ленинскими лозунгами о национальном самоопределении. Особую роль в популяризации идей Октябрьской революции на полуострове сыграли местные марксисты, часто бывавшие на российском Дальнем Востоке и воодушевленные победой социалистического движения в соседней стране. Разумеется, подавляющее большинство жителей Кореи имели смутные представления о реальных событиях в России, но сама идея народной революции казалась весьма привлекательной.
Благодаря событиям в России и либеральным изменениям мирового правопорядка движение за независимость в Корее к весне 1919 г. приобрело общенациональный характер. Сама история Первомартовского движения 1919 г. нашла достаточно полное отражение в отечественной и зарубежной литературе [3, 4, 9], поэтому остановимся здесь лишь на анализе воздействия этого события на внутриполитическую ситуацию в Корее.
Движущей силой первомартовских событий в Корее стала коалиция патриотических и национально-освободительных кругов достаточно широкого спектра: от радикалов, готовых выступить за независимость родины с оружием в руках, до некоторой части бывших активистов компрадорского «Ильчинхве» («Общества совместного прогресса»), когда-то поддерживавших союз с Японией, но впоследствии разочарованных действиями колонистов1. Лидирующую роль в подготовке восстания сыграли религиозные организации, сохранившие негласные контакты с корейскими патриотами и имевшие возможность для легальной деятельности.
Как отмечалось выше, в период колонизации Кореи относительно свободными в своей деятельности были религиозные структуры. К ним относятся в первую очередь религиозно-политическое общество «Чхондоге» - наследник тонхакской2 антифеодальной традиции - и различные христианские общества, созданные и работавшие под эгидой западных миссионеров. Приверженность их руководства и большинства адептов умеренным и ненасильственным методам борьбы усыпила бдительность японской жандармерии. «Чхондо-ге» принципиально ориентировалось на проведение мирных акций, христианские миссионеры тем более были заинтересованы в сохранении нейтральных отношений с властями, поскольку в противном случае им грозило изгнание из Кореи.
По убеждению лидеров «Чхондоге», в первую очередь главы общества Сон Бенхи, цель первомартовского выступления заключалась в том, чтобы привлечь внимание мирового сообщества к положению корейского народа. Помощь из-за рубежа воспринималась как единственная возможность вновь обрести независимость. Эту позицию поддержало молодое поколение организации в лице неформального лидера Чхве Рина (Ёам, 1878-1958), являвшегося директором известного колледжа «Посон» и принявшего активное участие в организации событий 1 марта 1919 г. Однако в рядах общества было немало националистов с более серьезными намерениями. Они также поддержали идею очередной апелляции
1 Общество «Ильчинхве» создано в 1904 г. под эгидой национал-реформаторов, нацеленных на сотрудничество с Японией. В 1910 г. оно было распущено по прямому указанию генерал-губернатора Кореи. Компрадорская часть этого общества окончательно приняла сторону Японии и осознанно вступила на путь национальной измены, а умеренно патриотическое крыло сблизилось с национал-реформаторами, призывавшими сотрудничать с японскими властями и готовить почву для постепенного восстановления суверенитета корейского государства. В советской и российской корееведческой литературе «Ильчинхве» принято переводить как «Общество единого прогресса». Исходя из многозначности иероглифов, входящих в состав слова, и особенно установок данной организации, нам кажется более правильным перевод «Общество совместного прогресса».
2 Религиозно-политическое учение «Тонхак» сложилось в Корее в 60-е годы XIX в. и стало идейной платформой антифеодального движения корейского крестьянства, а в первой четверти ХХ в. - национально-освободительного движения (подробнее см.: [5]).
к международному мнению, но решили направить события по более радикальному пути. Пока умеренная часть заговорщиков готовила текст воззвания в адрес нации и японских властей, радикалы привлекли к движению студенческих активистов, ставших авангардом более решительного протестного движения в марте-апреле 1919 г. Участие в подготовительном процессе христианских лидеров, главным образом протестантов, должно было обеспечить дополнительную подстраховку от преследования властей, поскольку последние привыкли к их относительной лояльности.
27 февраля 1919 г. в доме Чхве Рина была принята Декларация независимости. Ее подписали 33 представителя нации, 15 из которых были членами «Чхондоге» [1]. Документ был преисполнен духом непротивления злу насилием, в чем можно увидеть отголоски петиционной традиции «тонхак». Декларация была написана на ханмуне и отпечатана в типографии «Чхондоге», ее разослали во все крупные города и уезды страны и 1 марта торжественно зачитали на публичном митинге жителей столицы. Но вслед за этим в силу вступил сценарий радикалов: начались массовые волнения и демонстрации под лозунгами «Да здравствует независимость Кореи!», инспирированные молодежными активистами. В последующие дни движение охватило всю страну. По мере развития событий общество «Чхондоге» теряло ведущую роль, уступая влиянию христианской общины, оказавшейся более подготовленной к столь драматическим событиям. Организаторы Первомартовского движения, в том числе Сон Бенхи и Чхве Рин, были арестованы и приговорены к длительным тюремным срокам.
В весеннем национальном подъеме приняли участие все без исключения патриотические силы - от традиционалистов до реформаторов с либеральными убеждениями. На наш взгляд, Первомартовское движение можно оценить как попытку создания в Корее общенационального антияпонского сопротивления. По масштабам и значению оно сопоставимо лишь с тонхакским подъемом первой половины 1890-х годов. В условиях первомартовского кризиса наглядно проявились результаты определенной трансформации общественного сознания и политической культуры корейцев. Сохраняя связь с религиозным подтекстом, что вполне укладывается в рамки традиционного протестного движения в конфуцианском мире, национальный подъем 1919 г. вышел за пределы религиозной оболочки и стал первым опытом сплочения разночинных патриотических сил на общей идейно-политической платформе.
Определенный интерес с точки зрения модернизации политической культуры Кореи представляет текст Декларации независимости, причудливым образом объединивший традиционные и либеральные элементы. Авторство документа приписывается известному корейскому националисту и историку Чхве Намсону (1890-1957), политические взгляды которого основаны на синтезе реформаторских и умеренно-консервативных установок. Согласие остальных трех десятков разработчиков Декларации с предложенным Чхве Нам-соном текстом дает основание предположить, что такого рода идейная эклектика царила в умах и настроениях значительной части общественно-политической элиты Кореи. Идеологическая дифференциация корейского общества стала следствием модернизационных процессов в общественной жизни Кореи, начавшихся в 1880-1890-х годах. Однако она затрагивала лишь личности или группы, четко определившие свою идейную позицию, и, за редким исключением (например, «Ильчинхве»), не коснулась массового сознания. В каком-то смысле это способствовало первомартовскому единению патриотических сил Кореи на основе устроившей всех политической платформы, изложенной в компромиссном варианте Декларации независимости.
Декларация оформлена в традиционном стиле, которого придерживались конфуцианские мыслители и участники петиционного движения, направлявшие свои предложения и прокламации в адрес властей. Она содержит ссылки на «волю Неба» («прямое указание Бога» - в иных переводческих трактовках). Важным элементом традиции, соответствующим не столько конфуцианским обычаям, сколько радикальным националистическим
убеждениям, стала датировка документа 4252 г. по «тангунскому» календарю3. Использование архаичной риторики, эмоциональных восклицаний и особых грамматических конструкций также усиливает налет традиционности. Однако в тексте речь идет о современных категориях, не имеющих ничего общего с политической культурой прошлого: принципе всеобщего равенства, гармоничном развитии личности и общества, социальной справедливости, республиканском устройстве. Даже само название документа было необычным для Кореи. Существует мнение, что это прямое заимствование из исторического опыта США.
В отличие от петиционной практики, в Декларации независимости 1919 г. практически отсутствуют апелляции к прошлому, она нацелена в будущее, что идет вразрез с традиционным конфуцианским мышлением. Ее авторы будущее своей страны видели в республиканской системе. С этим были согласны даже те из подписавших ее лиц, которые еще недавно идеализировали монархию. Провозглашение новой Кореи республикой и утверждение права корейского народа на государственный суверенитет - принципиальные модернизационные факторы событий 1919 г.
Тем не менее сама попытка обратиться к колонизаторам с петицией, пусть и в весьма обновленческом варианте, не выходит за рамки традиционной политической культуры корейцев. Декларация не противопоставляет интересы двух стран, а лишь призывает Японию проявить в отношении корейцев конфуцианский принцип справедливости и позволить им реализовать законное, с точки зрения международного права, стремление к независимости. Более того, чрезвычайно дружественный и уважительный по отношению к империи тон документа, равно как и порицание любых насильственных действий, означают искреннюю веру инициаторов первомартовских событий в добрую волю Японии дать Корее статус суверенного государства.
Последовавшие за обнародованием Декларации независимости события были неожиданными не только для колонизаторов, но и для многих ее авторов, которые не осознавали, что антияпонские настроения так напряженны и общественное сознание корейцев настолько изменилось, что достаточно было одной фразы о «независимой Корее», чтобы ситуация в стране взорвалась. Первомартовское движение 1919 г. трудно назвать антиколониальным восстанием в подлинном смысле этого слова. Это была попытка организовать общенациональное сопротивление преимущественно на мирной и ненасильственной основе, силовые антияпонские акции и тем более вооруженные инциденты были крайне редки. Однако колонизаторы почувствовали нараставшие тенденции и сделали все, чтобы искоренить саму идею сопротивления. Японские власти, хотя и с некоторым опозданием, приступили к жесткому «усмирению» Кореи, а вслед за карательными мерами, после восстановления порядка, вынуждены были пересмотреть свою политику на Корейском полуострове. На смену «сабельному режиму» пришла эпоха «гуманного правления».
Эпоха «гуманного правления» (август 1919-начало 1930-х годов)
В августе 1919 г. Япония перешла от жесткой политики к курсу на упрочение социальной опоры колониального режима. Были проведены реформы, смягчившие национальный гнет и создавшие условия для развития корейской национальной культуры. Начало «гуманного правления» совпало с назначением нового генерал-губернатора Кореи Сайто Макото. В отличие от других высокопоставленных военных, ранее управлявших оккупированной страной, он был весьма образованным человеком, хорошо владел английским, любил общаться с иностранцами. Новшества «гуманного правления»
3 Календарь «танги» появился в Корее в 1484 г., когда составители исторического сочинения «Тонъгук тхонгам» («Общий обзор [истории] Кореи») определили год основания Древнего Чосона - 2333 г. до н.э. в современном летоисчислении. С этого момента и по сей день в Корее применяется календарь «танги», ведущий отсчет времени с указанного события.
заключались в упразднении или модификации наиболее одиозных колониальных институтов: была распущена тайная политическая полиция, на некоторое время власти сократили использование секретных осведомителей и провокаторов, отменены публичные наказания, учителям и некоторым категориям служащих гражданской администрации рекомендовали переодеться в цивильное и не носить прежних атрибутов власти в виде сабли. Однако самым главным с точки зрения развития внутриполитического процесса было признание права корейцев на ограниченное участие в управлении страной, публичную общественнополитическую и экономическую деятельность.
По инициативе генерал-губернатора колониальные власти стали привлекать корейцев в административный аппарат, позволяя им занимать даже должности среднего ранга, при этом, конечно же, учитывались не только деловые и профессиональные качества претендента, но и его лояльность по отношению к метрополии. Таким образом национальные кадры получили возможность воздействовать на управленческие процессы и если не принимать каких-либо решений, то участвовать в их проработке и планировании. Легальный опыт политической деятельности стал доступен местным жителям и в рамках общественно-политических организаций, создание которых разрешили наряду с признанием права корейцев на коммерческую и хозяйственную деятельность, издание национальных газет и журналов.
Из уст некоторых японских политиков время от времени начали звучать осторожные высказывания о том, что цель «гуманного правления» заключается в подготовке корейцев к управлению современным независимым государством, при этом условия и сроки восстановления суверенитета страны никогда не конкретизировались. Однако для многих представителей корейской элиты достаточно было и этого сигнала. Японцам удалось привлечь на свою сторону наиболее активную и влиятельную часть местного населения, обладавшую определенным материальным и интеллектуальным капиталом. Представители этих слоев охотно занялись предпринимательской и общественной деятельностью в предоставленных колонизаторами весьма ограниченных сферах, чтобы выйти за их пределы, популяризировали идею сотрудничества с Японией в интересах народа и страны. Высшие и в значительной своей части средние слои корейского общества в 1920-х годах оказались под влиянием соглашательской идеологии национал-реформаторского толка, признававшей активное сопротивление японцам вредным для Кореи. В таких условиях открытые призывы к восстановлению независимости стали уделом ограниченного круга лиц и не сказывались на состоянии общественного мнения в стране, а центр национально-освободительного движения окончательно переместился за ее пределы.
Смягчение колониального режима выражалось в некоторой либерализации системы образования: вновь были разрешены частные учебные заведения, особенно в сельской местности, где наблюдался дефицит грамотных людей. В городах стало возможным открывать различные образовательные курсы и вечерние учебные заведения. Новые формы образовательной деятельности позволяли не только повышать общий культурный уровень корейской молодежи, но и приобщать ее к национальной культуре, воспитывать в патриотическом духе. Разумеется, культивирование национального духа и антияпонских настроений в таких учебных заведениях велось исключительно на нелегальной основе. В частности, усилилась просветительская деятельность патриотического общества «Син-минхве» («Новое народное общество»)4. Приверженцы этого общества основывали частные учебные заведения, проникали в государственные школы, с тем чтобы защитить молодежь от прояпонской идеологической обработки и воспитать в ней чувство национального достоинства. Общество развернуло работу в масштабах всей страны, используя любые легальные и полулегальные возможности.
4 «Синминхве» - конспиративная общественно-политическая организация, созданная в Корее в 1907 г. и ориентированная на активное, в том числе вооруженное, сопротивление колонизаторам.
В отличие от нелегалов из «Синминхве», представители соглашательских сил имели больше возможностей для работы на благо Кореи. По примеру японцев они выступали в качестве меценатов, способствуя развитию национального образования и культуры, были инициаторами популярного в те годы движения по поддержке корейских товаров и производителей, занимались сбором средств для выплаты внешних долгов. Все это расценивалось как благодарный ответ корейцев на режим «гуманного правления» и именовалось «культурным национализмом». Его идеологи уживались с японскими колонизаторами и выступали за постепенное продвижение страны к независимости.
В 1920-1930-х годах наблюдались значительный рост местной экономики и повышение общего культурного уровня населения. В это время в стране появляются кинематограф и радио, современная медицина и парфюмерия, горожане начинают отдавать предпочтение европейскому типу одежды, неотъемлемой частью повседневной жизни становятся газеты и журналы. Задача превратить Корейский полуостров в военно-стратегический плацдарм для дальнейшего продвижения на континент потребовала от японских властей новых усилий в образовательной деятельности. В результате расширилась сеть начальных и ремесленно-технических школ и впервые открылся доступ к начальному образованию для девочек, поскольку промышленность нуждалась в дешевом и относительно квалифицированном женском труде. Соответственно возросла потребность в корейцах-препо-давателях, которых начали готовить в первых национальных педагогических училищах современного типа.
В сегодняшней Корее по вполне понятным причинам практически невозможно найти материалы, позитивно оценивающие японское колониальное присутствие (не вторжение или колонизацию, а именно присутствие). Исключением можно считать позицию известного южнокорейского политолога Хан Сынгджо, а также политического обозревателя Чи Манвона.
Опасаясь быть обвиненным в прояпонских настроениях, южнокорейские ученые и публицисты редко осмеливаются оспаривать устоявшийся в научных и общественных кругах подход к колониальному прошлому. Опубликованная в начале 2005 г в японском журнале «Сэйрон» статья профессора университета «Корё» Хан Сынгджо вызвала большой скандал в Южной Корее. Автор отмечал, что начало ХХ в. характеризовалось острой борьбой мировых и региональных держав за влияние в Восточной Азии. На Корейский полуостров претендовали Япония и Россия. Соперничество двух империй закончилось победой страны Восходящего Солнца, но возможен был и другой вариант - оккупация Кореи Россией. По мнению Хан Сынгджо, приход России на Корейский полуостров неизбежно привел бы к насаждению коммунизма. Он напомнил о сталинской национальной политике и депортации корейцев вглубь советской территории. Перспектива могла быть весьма трагичной даже на фоне жесткой японской колониальной политики, поскольку в СССР практически уничтожили национальное самосознание и корейскую культуру. Историк приходит к выводу: «Удачной особенностью оккупации Кореи было то, что полуостров захватила именно Япония. Это стало своего рода Божьим даром Корее» [12].
По поводу гипотетического апокалипсиса корейского народа под русским (советским) началом можно было бы развернуть самостоятельную дискуссию, но в статье Хан Сынг-джо интересно другое - его оценка последствий японского присутствия на полуострове. Японское колониальное правление стимулировало укрепление национального самосознания и националистической идеологии корейцев. Именно в колониальный период национализм в Корее вышел за рамки философского течения и обрел политическую форму. Хан Сынгджо справедливо отмечает, что современные методы изучения и пропаганды корейской национальной культуры, истории и даже языка были заложены японскими учеными и в дальнейшем развиты их учениками-корейцами. Положительно им оценивается и влияние Японии на развитие экономики в период колонизации. Хан Сынгджо призывает корейцев быть благодарными Японии и отказаться от осуждения тех, кто в те годы
активно сотрудничал с японскими властями. Он пишет, что колониальный период принес корейской нации много пользы, поскольку японская идея паназиатизма заключалась не только в политическом подчинении соседних стран, но и в совместном процветании Азии, основанном на труде и достижениях самих азиатов [12].
Нет необходимости останавливаться на обструкции, которой заслуженный профессор подвергся у себя на родине после публикации его статьи. Среди немногих, кто поддержал его точку зрения, был публицист Чи Манвон, который отмечал: «...передовые научные знания и современная трудовая этика японцев, построенная на высочайшей дисциплине и менеджменте, послужили хорошим стимулом для корейцев в колониальный период. Если бы мы на своем историческом пути не имели возможности учиться у таких передовых стран, как Япония и США, сейчас страна все еще жила бы в неподобающих условиях» [11].
Не забывая о тяготах и унижении национального достоинства корейцев в период японского колониализма, попытаемся объективно оценить модернизационные последствия почти полувекового присутствия Японии на Корейском полуострове.
Богатое модернизационное наследие оставила Япония прежде всего в административно-управленческой и социально-экономической сферах. Довольно разобщенная в политико-административном и хозяйственном отношении полуфеодальная страна получила разветвленную и хорошо отлаженную систему управления, обеспечившую реальный контроль центральных властей на периферии, общенациональный рынок, стандартизированную систему мер и весов и пр. Были остановлены центробежные и сепаратистские тенденции, веками не дававшие покоя Корейскому государству. Насажденная японцами командно-административная модель позволила мобилизовать ресурсы молодой нации и направить их на развитие экономики, прежде всего индустриального сектора. Колонизаторы создали на полуострове такие производства, о которых корейцы в начале ХХ в. даже не имели представления. Были построены крупные промышленные предприятия и электростанции на основе передовых на тот момент технологий, созданы современные средства транспорта и связи, финансовые и кредитные институты и т. д. Промышленный бум способствовал развитию аграрного сектора, снабжавшего полуостров и метрополию сельскохозяйственным сырьем и продовольствием.
Благодаря прогрессу в экономике в социальной структуре корейского общества также произошли существенные сдвиги: в нем появились промышленный рабочий класс, национальная техническая и творческая интеллигенция, промышленники и финансисты, небольшая группа административно-управленческого персонала и государственных служащих. Важную роль в жизни колониальной Кореи играли наемные работники в сельском хозяйстве, близкие к пролетарской прослойке населения. Таким образом формировалась современная социальная структура, шла модернизация общественных и производственных отношений.
Корейцы стали лучше жить и в бытовом отношении, повысился уровень их культуры и благосостояния, медицинского обслуживания и образовательных услуг, увеличилась продолжительность жизни, неуклонно росла доля грамотного населения. Утверждения некоторых историков о полуголодном и нищенском существовании простого народа сильно преувеличены и в большей мере связаны не с реальными фактами, а с эмоциональной оценкой политического и национального гнета, характерного для первого и последнего десятилетий японского господства на полуострове. Все эти выводы могут быть подтверждены статистическими данными колониального периода, хорошо известными отечественным и зарубежным специалистам.
Менее благоприятным оказалось воздействие колониальной политики на общественно-политическую сферу. Главный позитивный результат здесь заключается в том, что корейцы осознали необходимость и научились уважать закон, не абстрактную и данную
волей Неба власть или морально-этические предписания, основанные на конфуцианской традиции, а букву и дух закона, имеющего соответствующее правовое оформление. В общественном сознании утвердилось понятие правового общества. Хотя колониальное право, внедренное японцами на полуострове, было весьма специфическим и служило авторитарной политической системе, которая сама по себе противоречит понятию «правового государства», принцип доминанты закона над традицией в корейском обществе был внедрен именно в колониальный период.
Политический режим колониальной Кореи, несомненно, был шагом назад даже по сравнению с несовершенной и противоречивой структурой управления в Корейской империи. Политики «гуманного правления» в Корее японские власти придерживались лишь до середины 1930-х годов. Инициированный в 1894 г. японцами переход от абсолютизма к конституционной монархии привел в конце концов к чрезвычайно жесткому режиму всеобщего контроля и бюрократизации, что особенно наглядно стало проявляться в конце 1930-х годов, когда в преддверии Второй мировой войны начался процесс фашизации Японской империи и ее колонии.
Модернизационные изменения на Корейском полуострове в конце Х1Х-первой половине XX в. проходили в основном под влиянием внешних факторов, связанных с колонизацией страны Японией. Однако были и внутренние предпосылки модернизации, вызревавшие в условиях кризиса феодальной системы. Местной предтечей модернизационной идеологии можно считать философскую традицию «сирхак», выдвинувшую программу социально-экономического и политического реформирования. На ее основе ограниченную модернизацию страны пытались осуществить Ли Хаын, Ким Оккюн, Коджон и другие национальные лидеры, признававшие необходимость перемен (подробнее см.: [6, с. 192-236]).
Образцом для подражания для местных реформаторов с начала 1880-х годов выступала Япония, с ней были связаны их надежды на преобразования в Корее. Однако поддержка, которую островная империя оказала модернизационным кругам страны в борьбе с засильем конфуцианских традиций, китайским влиянием и пережитками феодального строя, обернулась потерей государственного суверенитета. Становление современной политической и экономической системы под эгидой Японии сопровождалось ее активным колониальным проникновением на полуостров, окончившимся аннексией Кореи и созданием жесткого политического режима.
Одним из эпизодов на пути к модернизационному развитию Кореи стало Первомартовское движение 1919 г., вошедшее в национальную историю как первый опыт борьбы за демократию и политическую модернизацию страны. Значение этого события не ограничивается попыткой создать общенациональное антиколониальное сопротивление, корейский народ впервые проявил себя как нация, готовая к борьбе за свои политические и гражданские права. Первомартовское движение символизирует переход к политической культуре иного по сравнению с конфуцианским типа. Это не только признается многими исследователями, но и закреплено в преамбуле Конституции Южной Кореи [7, с. 3].
Стремление корейцев к самостоятельной модернизации подавлялось. В то же время участие колонизаторов в становлении и развитии корейской экономики современного типа принесло ощутимые плоды и создало условия для социальной и экономической модернизации и последующего развития страны.
ЛИТЕРАТУРА
1. Декларация независимости [Кореи] / Чхве Намсон и др. // Под гнетом японского империализма / Н.Ким. Владивосток: Кн. дело, 1926. С. 102-104.
2. История Кореи (с древнейших времен до наших дней): в 2 т. Т. 2 / Ин-т востоковедения АН СССР. М.: Наука, 1974. 480 с.
3. Пак Б.Д. Корейцы в Советской России. 1917 - конец 30-х гг. М.; СПб.; Иркутск: Дипломатическая академия РФ, 1995. 259 с.
4. Первомартовское движение за независимость Кореи 1919 г. Новое освещение / под ред. Б.Д.Пак, Ли Хен Гына. М.: КимКор, 1999. 178 с.
5. Толстокулаков И.А. Модернизационные мотивы в деятельности корейского религиозного общества Тонхак // Вестн. ДВО РАН. 2009. № 5. С. 50-57.
6. Толстокулаков И.А. Политическая модернизация Южной Кореи: в 2 ч. Ч. 1. Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 2007. 366 с.
7. Тэханмингук кибон юкпоп = Собрание основных законов Республики Корея / Министерство юстиции Республики Корея. Сеул: Помнюльса, 1996. 216 с. Кор. яз.
8. Хан М.Н. Освободительная борьба корейского народа в годы японского протектората (1905-1910). М.: Изд-во вост. лит., 1961. 71 с.
9. Шабшина Ф.И. Очерк новейшей истории Кореи (1918-1945 гг.). М.: Изд-во вост. лит., 1959. 276 с.
10. Шипаев В.И. Колониальное закабаление Кореи японским империализмом (1895-1917). М.: Наука, 1964. 242 с.
11. Jee Manwon. - www.systemclub.co.kr (дата обращения: 12.11.2011).
12. Prof. Han Seung-Jo. - www.wisemid.org/frame.htm (дата обращения: 12.11.2011).
Новые книги
Ткачева Г.А. Дальневосточное общество в годы Великой Отечественной войны (1941-1945).
Владивосток: Дальнаука, 2010. - 376 с. - ISBN 978-5-8044-1149-8.
Институт истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН
690950, Владивосток, ул. Пушкинская, 89
Факс: (423) 222-05-07. E-mail: ihae@eastnet.febras.ru
Книга посвящена анализу политической и демографической ситуации на Дальнем Востоке СССР в 1941-1945 гг. Внимание акцентируется на основных проблемах функционирования органов государственной власти и управления, социального обеспечения, централизации властных полномочий. Впервые представлена динамика численности и состава трудовых ресурсов региона.
Показано соотношение уровня сознательности и стихийности патриотического движения, особенности менталитета дальневосточного общества и его мобилизационной устойчивости в экстремальных условиях военного времени.
