ОБЩЕПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ ЭТИКА: КОНЦЕПТУАЛЬНЫЙ ЗАМЫСЕЛ Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

В.И. Бакштановский, Ю.В. Согомонов ОБЩЕПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ ЭТИКА: КОНЦЕПТУАЛЬНЫЙ ЗАМЫСЕЛ

Феномен профессиональной этики: эскиз. — Миссия профессиональной этики. — Природа профессии: «моральное измерение». — Мировоззренческий ярус профессиональной этики: выбор профессии как моральный выбор. — Мировоззренческий ярус профессиональной этики: «служение в профессии» и / или «жизнь за счет профессии»? — Апология и критика ценности профессионализма. — Саморегулирование профессии: профессиональные сообщества, профессионально-этические кодексы, этические комитеты. — Социокультурная динамика: профессиональная этика в постиндустриальном обществе.

Феномен профессиональной этики: эскиз

ЛЮДИ, которые делают нечто, чего не умеют другие, сразу же оказываются перед лицом определенных обязанностей по отношению к тем, кто пользуются их услугами. Это - распространенный аргумент в объяснении необходимости профессиональной этики. При намеренном уклонении от дискуссии о (не)целесообразности различения собственно профессиональной - и трудовой, деловой и прочих внепрофессиональных видов прикладных этик в таком способе аргументации содержится вполне определенная логика: именно так возникает нравственная ответственность специалистов, их моральный долг. При осознанном включении в дискуссию аргументация становления собственно профессиональных этик дополняется апелляцией прежде всего к социальной ответственности профессии, профессиональному призванию и служению, саморегулированию

профессии, к необходимости оправдания и ограничения власти профессионалов над людьми и т.п.

О профессиональной морали, в широком смысле слова приближающейся, например, к понятию «трудовая мораль», можно говорить применительно к целому ряду специальностей. Например, в той мере, в какой в них формируются нравственные отношения между руководителями и подчиненными, между сотрудниками разных рангов и специальностей; поэтому все большее значение придается развитию административной этики, этики управления. В то же время особые подсистемы норм складываются не только на основе профессионального разделения труда, но и в связи с исполнением специфических общественных функций. Здесь можно выделить воинскую службу, охрану общественного порядка, торговлю и услуги, спорт и т.д.

Значение профессиональной этики в современном мире возрастает в связи с развитием, а затем и доминированием третьего сектора хозяйственной деятельности: сферы услуг, менеджмента, так называемого инвестирования в человека и т.д. Вместо материалов и вещей, механизмов и машин различного назначения основным предметом труда для все большего числа специальностей становится сам человек, его личностные характеристики, непосредственная среда его обитания, способности, потребности, интересы, что непременно отражается в общекультурных, нравственных мотивах активности человека, ее смыслах и символах.

И в современной России после затянувшейся эпохи политики торможения формирования третьего сектора (все силы отдавались «материально-производственной сфере») векторы усилий начинают смещаться в сторону сектора услуг и это актуализировало значение соответствующей профессиональной и трудовой этики. Потребовался расширенный ресурс свободы в труде, защита интеллектуальной работы средствами не только права, но и морали. Встала задача формирования новых норм и акцентов в моральном регулировании.

И все же едва ли не первый образ, возникающий в сознании в связи с выражением «профессиональная этика (мораль)» - клятва Гиппократа. И вряд ли можно считать случайным, что написанная одним из первых систематизаторов профессионально-нравственных норм клятва на верность профессии врача появилась в среде людей, призванных самоотверженно служить человеку. Действительно, к целому ряду (типу) профессий предъявляются особые требования: к деятельности врача, учителя, адвоката, инженера и т.д. - максимальные, к специалистам в иных видах деятельности, например к торговцам, ремесленникам, фермерам и т.п., - гораздо более умеренные. Давно замечено, что от врача ожидают высочайшего, почти героического самопожертвования: обычно для него недопустимо использовать профессию только как прибыльное занятие - врач должен прежде всего иметь в виду благосостояние других людей. В то же время торговец, фермер или ремесленник могут принимать во внимание благосостояние других наряду со своим собственным.

ПОНЯТЬ происхождение и природу профессиональной этики невозможно без осознания исторического контекста. Скорее всего речь идет о Новом времени. У его истоков в Западной Европе произошли захватывающие по интенсивности и масштабу процессы роста общественного разделения труда как основы профессионализации всего социума. Они были ярко описаны в работах экономистов и историков (А. Смит, К. Маркс, Э. Дюркгейм, М. Блок, Ф. Бро-дель и др.). Развивались эти процессы на фоне первичной модернизационной волны, становления частной собственности, отделения публичной и частной, секулярной и сакральной жизни, первичного накопления не только капитала, но и демократических институтов, становления судебно-правовой системы и базовых идеологий. Все это совпало с переходом от культуры Возрождения к культуре Просвещения, превращением художественного ремесла в искусство. Сословия в эту эпоху трансформировались в классы. По-

степенно возникали нации, национальные государства и языки. Профессионализации социума содействовали распространение грамотности населения, книгопечатание, рост системы школьного образования и профессионально-учебных заведений.

Профессиональная этика зародилась, скорее всего, в XVI веке, когда впервые были предприняты исследования различных отраслей и суботраслей профессиональной морали, а также разнообразных профессиональных протоэто-сов (труда и хозяйства, военного и административного дела, науки и образования и т.п.)2.

В ряде случаев это потребовало выработать (а затем и зафиксировать) особые кодексы, декларации о намерениях, всевозможные «клятвы». Они были призваны, с одной стороны, обеспечить следование профессионалов определенным стандартам поведения, в которых так или иначе находили выражение интересы «пользователей» профессиональной деятельности, а с другой - поддержать моральный престиж и репутацию сообществ профессионалов в «большом» обществе, внушить к ним доверие и тем самым обеспечить благоприятные материальные и духовно-

1 Выбор одного из двух понятий - «этика» или «мораль» в целом не покидает пределов поля смыслового: а) подчеркивания известной стихийности регулирующего нормативного момента деятельности; б) акцентирование другого канала подобного творчества на основе вовлечения в данный процесс экспертных институтов, заинтересованных организаций и теоретической мысли. Последние генерализируют и уплотняют спонтанно возникающие нормативные установки, кодифицируют их, последовательно различая собственно моральные новообразования от административных, организационно-технических правил, норм деловых процедур, а также от установок профессионального такта и ритуЭловполучило свое отражение в библиотечных каталогах университетов XVI века.

Первичные формы самой профессиональной морали и ранние суждения о ней появились на заре разделения труда.

нравственные предпосылки для собственного развития членов этих сообществ.

Наряду с требованиями, обращенными вовне, профессиональные сообщества стремились выработать и закрепить моральные нормы, регулирующие взаимоотношения их членов. Весьма характерны в этом смысле многочисленные уставы, определяющие жизнедеятельность цехов в городах Западной Европы. Парижские ремесленные цехи, например, выработали еще в ХШ-ХМ вв. ряд правил, ставящих всех членов цеховой общины в равные отношения при закупке сырья, подготовке учеников, использовании подмастерьев, распределении заказов и т.п. За экономическим содержанием внутрицеховой регламентации, стремящейся воспрепятствовать накоплению капитала и развитию свободной конкуренции, проступает и ярко выраженный моральный аспект. Так, мастер не имел права расхваливать свой товар и таким путем зазывать к себе покупателя. Нельзя было переманивать покупателя в то время, когда он останавливался перед лавкой соседнего мастера. Выставлять свои изделия из окон разрешалось только таким образом, чтобы они не очень бросались в глаза и не закрывали собой лавок соседей.

МЕДЛЕННО уходил в прошлое рурализированный и допрофессиональный мир. Ему на смену приходил урбанизированный мир профессий. Многофазный и многоступенчатый цивилизационный переход от аграрного, малоподвижного мира к индустриально-урбанистической цивилизации обладает особым измерением. Этот переход имеет смысл квалифицировать как десинкретизацию социума.

Из обломков прежде сплоченной, цельнокроеной социальной системы одна за другой выстраиваются сравнительно самостоятельные функциональные подсистемы и полифункциональные сферы деятельности. Они обладают собственными факторами динамизации. Из хозяйственной, домашней деятельности образуется экономика и финансовая полусфера. Из деятельности управленческой склады-

вается сфера политических отношений и организаций. Аналогичным образом выделяется сфера правовых отношений и институтов, образовательно-воспитательных учреждений, медицины и науки и т.п.

По мере углубления профессионального разделения труда и нарастания процесса профессионализации общества практика формирования профессиональной морали включила в этот процесс новые специальности - инженеров, журналистов, архитекторов, ученых, государственных служащих, парламентариев и т.д. Профессиональные сообщества стали создавать различные комитеты и комиссии, призванные контролировать соблюдение кодексов и способных разрешать возникающие при этом конфликтные ситуации с позиций экологической этики, биоэтики, этики инженера, медиаэтики и т.п.

Почему профессиональные сообщества пришли к такой практике? Ведь, как известно, регуляция деятельности специалистов производится правовыми, административными, организационно-техническими средствами. Профессиональные обязанности закрепляются в конституциях государств, фиксируются в различных присягах, законодательных положениях и служебных установлениях, в уставах организаций и т.п., и их нарушение влечет за собой уголовную, гражданскую или дисциплинарную ответственность. Подобные средства могут быть и имплицитными, латентными, не утрачивая своего хотя бы отчасти правового характера (в духе так называемого «живого права»).

Однако опыт показал, что одних только правовых и административно-организационных средств регуляции профессиональной деятельности оказывается недостаточно, особенно в тех случаях, когда специализированный труд не умещается в систему технологически строго упорядоченных действий, когда ему не свойствены жесткая за-планированность и формализованность, позволяющие сравнительно легко применить правовые инструменты регуляции. В то же время профессиональный труд опос-

редован разносторонними комплексами гуманистических мотивов, поскольку от его эффективности зависит состояние здоровья, духовный мир и положение человека в обществе, защита его прав, основных жизненных ценностей. Максимально индивидуализированный, он исчисляется, как правило, через воздействие на последующую жизнедеятельность людей. Все это вызывает новую - более высокую и многогранную - меру моральной ответственности, необходимость в особой мотивации, идеалах, ценностях и нормах поведения, совокупность которых и составляет ту или иную профессиональную этику (мораль). При этом могут возникать своеобразные синтезы моральных и правовых норм и соответствующих смешанных видов ответственности отдельных лиц и целых организаций (индивидуальная и коллективная морально-правовая ответственность, морально-правовые санкции).

И в том и другом случае происходит процесс конкретизации общеморальных норм применительно к данной профессии. Любые попытки пренебречь этим процессом при создании профессионально-нравственных кодексов неминуемо завершаются либо подменой морального кодекса внеморальными установлениями (организационными уставами, дисциплинарными инструкциями и т.п.), либо бессодержательными декларациями.

ИЗ КАКОГО ЖЕ духовного материала «лепится» профессиональная мораль? Чаще всего дело представляется таким образом, будто с незапамятных времен существовала некая общественная мораль. Затем при каких-то обстоятельствах от нее откололась, отщепилась или же сепарировалась часть, которой предстояло служить моралью, практикуемой в различных профессиональных средах. Она как бы «прикомандировывалась» обслуживать профессии, будучи соответствующим образом приспособленной для этой миссии. Но так ли это было на самом деле в историческом времени?

А всегда ли существовали общество и мораль как таковые? В поисках ответа на этот вопрос приходится учитывать инертное, неотрефлексированное понимание как «общества», так и «морали». При таком понимании, например, «общество» неминуемо обрекается на восприятие его в качестве всего лишь некой надприродной данности, а не сложнейшего итогового продукта длительной исторической эволюции. Но разве случайно его существование не смогло обрести сколько-нибудь адекватного отражения в европейских языках, в соответствующих речевых практиках? Проще говоря, понятие «общество» отсутствовало в их лексиконе. Видимо, создатели текстов не испытывали сколько-нибудь актуальной потребности в этом понятии.

Все сказанное также имеет непосредственное отношение к давно изобретенному, но не востребованному до определенной поры понятию «мораль», процесс укоренения которого (в том смысле, которое мы ему теперь придаем) произошел только в XVII - XVIII веках.

До определенной поры, пока из разрозненных, разнородных и многоликих общностей со своими локальными поведенческими правилами не началось становление «общества» per se и общественной морали с их известным универсализмом, не существовало актуальной потребности в этих обозначающих понятиях.

И то, что сегодня термин «общество» мы опрокидываем в прошлое, является модернизационной аберрацией. Фактически им обозначаются конгломераты или россыпи всевозможных общностей, которым еще только предстоит развиться до уровня «общества». Аналогично - относительно морали, в том числе профессиональной. А модернизирующая историю позиция, как нам представляется, воплощает социально-исторический механицизм, так или иначе блокирующий постижение природы профессиональной этики.

При этом интегрирующие процессы протекали на бескрайнем поле ойкумены, конечно, не повсеместно и не шли такт в такт. Речь идет о гетерохронных процессах, проте-

кающих в различных темпах и с неодинаковой основательностью. Вместе с ними, опережая или отставая по хронометру Большой истории, совершалась консолидация профессиональных сообществ, культивирующих собственные нормативно-ценностные системы ориентирования и регулирования деятельности.

СОВРЕМЕННОЕ развитие экономики, политики, науки и культуры в ситуации глубинных цивилизационных преобразований, трансформаций в культурных парадигмах привело, с одной стороны, к «омассовлению» многих видов деятельности, в том числе и профессий (что актуализировало проблему призванности, которой противопоказана массовость), а с другой - к углублению внутрипрофессио-нального разделения труда, когда существенным образом изменились и усложнились как трудовые функции специалистов, так и характер межличностных отношений, возникающих при исполнении данных функций. Нарастают затруднения этического свойства в ситуациях морального выбора, которые встают перед профессионалами.

Как известно, близкие и отдаленные последствия форсированной профессионализации социума оказались амбивалентными. С одной стороны, без них вряд ли были бы возможны грандиозные перевороты в сфере производства, культуры, информации, технического и научного прогресса, всего образа жизни человека. С другой - эти же последствия обусловили рост отчуждающих феноменов, образование «частичного человека» и «профессионального кретинизма» (в терминологии XIX века), вдохновленного утопическими идеалами всесторонне развитой личности, идеалами, которые в значительной мере утратили свою привлекательность в свете исторического опыта ХХ века.

Так, например, вместе с высокими принципами служения специалистов человеку и человечеству и правилами, регулирующими отношения профессионалов между собой, формировались обособленные корпоративные интересы отдельных групп, которые иногда приходили в столкнове-

ние с данными принципами и правилами и с нормами общественной морали. В результате требования профессиональной этики либо становились расплывчатыми и утопическими, чисто декларативными, либо принимались формально и в фактическом поведении специалистов не реали-зовывались.

Наблюдаются моменты социальной деградации профессионализма, например, своекорыстное использование специалистами знаний, злоупотребления властью, которую дают знания и сама организация их использования. Все сильнее проявляется такая ориентация на профессиональный успех, когда практикуется цинизм относительно применяемых для достижения успеха средств, становится угрожающим безразличие к последствиям собственной деятельности, тем более, если они носят кумулятивный характер. Не трудно обнаружить рост отчуждения «мира профессионалов» от гуманистических задач профессии.

Итак, если принять концепцию нравственного прогресса, то в возникновении и развитии профессиональной этики можно увидеть одну из существенных линий прогресса, отражающих возрастание ценности личности, задающих гуманистические критерии профессиональной деятельности, упорядочивающих межличностные отношения, в том числе между профессиональными элитами и профессиональными массами. В то же время нельзя не считаться с фактами деформации правил профессионального поведения под влиянием различных сторон общественной жизни.

Все это делает вопросы профессиональной этики объектом борьбы демократически настроенных специалистов, побуждаемых профессиональной совестью, с теми силами и обстоятельствами, которые погашали и аннигилировали гуманистическое содержание профессиональной этики, искажали характер ее требований.

ЦЕННОСТИ, принципы и нормативные блоки профессиональной морали являются исключительно важным и,

главное, незаменимым способом регуляции и ориентации поведения специалистов, средством их нравственного воспитания, самовоспитания, своеобразным способом их творческого самовыражения, самоутверждения. Это выводит профессиональную этику за пределы инструменталистско-го, прагматического подхода к морали и обращает ее к проблеме морального призвания, основательно разработанной М. Вебером, Р. Мертоном, Т. Парсонсом.

Согласно концепции М. Вебера и Р. Мертона, необходимо отличать «истинного профессионала» от лишь «отчасти» такового - разделительная полоса проходит прежде всего через мотивационную сферу их деятельности. В профессиональной деятельности (как, впрочем, практически в любой деятельности) имеет место пересечение множества мотивов (обнаруживаются профессиональное тщеславие, корыстолюбие, властолюбие и т.п., и в этом случае всякая «благородная» профессия оказывается ничуть не лучше любой «низменной», например, торговли). Но у «истинного» профессионала доминирует бескорыстная «незаинтересованность», воплощенная в морально поощряемой преданности Делу, в духе профессионального призвания, основанного на этике ответственности за тот или иной аспект общественного блага. Если таких мотивов не обнаруживается, появляются основания говорить о нарастании «порчи» адекватного высокому духу этоса профессии, об эрозии профессиональной этики, о перерождении этоса в «патос» профессий. Эта тенденция вписывается в контекст общего духовного кризиса техногенной, высокопрофессионализированной цивили-зацииПо всем этим вопросам давно идут напряженные дебаты, затрагивающие весь фронт этической проблематики профессиональной деятельности. В ходе дебатов подчеркивается, что потенциал профессиональной этики все же достаточно высок и позволяет успешно противостоять кризисным тенденциям, тем более, например, что именно в профессиональных средах сильнее всего сказывается про-

цесс нарастающего преобладания постматериальных потребностей людей над собственно материальными, что способно усиливать контртенденции по отношению к кризису профессионализма.

В РОССИИ описанные выше процессы дополнительно осложняются тем, что профессионализация нашего общества является, с одной стороны, несомненным позитивным итогом продвижения страны по пути модернизации, с другой - российской модернизации сопутствовали негативные моменты. Во-первых, формальность процесса профессионализации (феномен «образованщины», появление многочисленных «дилетантов с дипломами»). Поэтому те, кого именуют профессионалами, далеко не всегда располагали необходимыми знаниями или опытом и, стало быть, не могли в должной мере продуцировать соответствующий этос и этику профессий. Во-вторых, само это явление было в значительной степени вызвано постоянным давлением на профессиональные группы и организации со стороны партийно-государственной бюрократии, которая держала под плотным идеологическим и административным контролем умонастроения и все проявления духовной жизни в профессиональных средах.

В годы ускоренного, непоследовательного и во многом разрушительного реформирования страны такое положение дел усугублялось опасной тенденцией к социальному обесцениванию труда специалистов, к депрофессионализации. Эта тенденция провоцировала процесс добровольно-вынужденного отказа (полного или частичного) от официально обретенного профессионального статуса. Во многом данный процесс стимулировался духовной и социальной неподготовленностью реструктурирования общества, быстрым падением спроса на одни профессии и столь же стремительным возрастанием (подчас - искусственным) потребности в других, передислокацией индивидуальных усилий с позиции служения обществу на простую демонстрацию исполнительности, условно-престижное потреб-

ление, гедонизм и пристрастие к развлекательной «версии жизни». Это не могло не вызывать пока еще недостаточно изученные смещения, новации и деформации в профессиональной культуре общества, в ее сердцевине - профессиональной этике, в новых способах соединения признания и успеха (статус, внешнее одобрение, популярность, доход) с призванием, в новых методах апробации профессионального долга с помощью групповых норм, санкций и прочих средств социального контроля (переход от «этического вертикализма» к «этическому горизонтализму»).

Тем не менее успешное исполнение функций во всех сферах приложения профессионального труда предполагает взыскательные требования к квалифицированности и компетентности специалистов и в том случае, если социальные обстоятельства оказываются неблагоприятными для этого. Именно в таких обстоятельствах необходимо соединение высокого профессионализма со способностью к глубокому осознанию своей ответственности, готовностью безукоризненно исполнять свой профессиональный долг. Пренебрежение ценностями профессиональной этики, умаление значимости ее норм, своеобразной ценностной «логики», негативно влияет как на качество работы специалистов, так и на статус профессиональных групп вместе с соответствующими ассоциациями в обществе.

ТАКОВ наш эскиз феномена профессиональной этики. Однако оформленный в жанре, близком к статье для словаря по прикладной этике, эскиз имеет пределы своей эффективности. Прежде всего за рамками эскиза остается ряд неочевидностей в природе и духе профессиональной этики:

* неотрефлексированность вопроса о миссии профессиональной этики;

* непроясненность соотношения этики профессиональной, этики прикладной и этики социальной;

* отсутствие оснований для рационального структурирования профессиональной этики как следствие ухода мно-

гих авторов от специального анализа феномена морального измерения профессии;

* соотношение мировоззренческого и нормативного ярусов профессиональной этики, в то время как для многих теоретических работ и практикуемых кодексов весьма характерна абсолютизация значения нормативного яруса профессиональной этики - в ущерб роли яруса мировоззренческого, что приводит, например, к недооценке вопроса о профессиональной миссии, о выборе профессии как акте морального выбора, о служении в профессии и т.п.;

* место и природа нравственных конфликтов, возникающих как при столкновении ценностей общей морали и морали профессиональной, так и между ценностями одного и того же профессионально-нравственного кодекса;

* соотношение апологии и критики профессионализма в его «моральном измерении»;

* этическое содержание процессов саморегулирования профессий, в том числе природа кодексов и этических комитетов профессиональных ассоциаций;

* социокультурная динамика профессиональной этики.

Поэтому наши следующие шаги - попытка концептуального представления феномена (обще)профессиональ-ной этики в рамках проблематизированного выше алгоритма рефлексии.

Миссия профессиональной этики

ОСНОВНОЙ мотив в пользу выбора пафосного понятия «миссия» для обозначения темы этого параграфа заключается в том, что для понимания природы и духа профессиональной этики принципиально важными оказываются вопросы «ради чего?» и «во имя чего?» (а не просто - «с какой целью?» и «как?»). Мы полагаем, что именно рефлексия смыслоакцентированных вопросов отличает профессиональные этики как нормативно-ценностные системы от этических аспектов иных, внепрофессиональных видов

человеческой деятельности. Очевидно, что практически все виды человеческой деятельности регулируются определенными нравственными нормативами, но профессии характеризуются еще и нравственной миссией. Соответственно - и миссией присущих им профессиональных этик, развитых нормативно-ценностных систем. Наличие у профессии отрефлексированной миссии прямо связано с миссией соответствующей профессиональной этики.

Оставляя обсуждение проблемы «морального измерения» профессии для следующего параграфа, отметим здесь, что целенаправленное обсуждение роли миссии в обосновании профессиональных этик встречается в литературе скорее как исключение, чем правило, а если и встречается, то рефлексия по этому поводу осуществляется далеко не последовательно.

В этом плане характерен сам язык работ, авторы которых стремятся оправдать необходимость и значимость той или иной профессиональной этики. Общий аргумент - исключительная социальная значимость соответствующей профессии. Так, например, мотивируется появление биоэтики в соответствующем учебном пособии: «Моральные проблемы, безусловно, возникают в любой области профессиональной деятельности, в которой приходится иметь дело с людьми. Но, пожалуй, будет трудно найти другую такую область, в которой они были бы столь драматичными и столь сложными, как в медицине»3. В книге по судебной этике - аналогичная аргументация: «В профессии юриста требования морали играют особую роль, так как с юстицией, с правосудием люди всегда прямо связывают представление о высших нравственных принципах, справедли-

4 _

вости» . В книге по журналистской этике - та же самая аргументация, правда мотивировка значимости журналистской этики дается методом от противного. Используя для характеристики телевидения эпохи Гостелерадио извес-

3 Введение в биоэтику. М.: Прогресс-Традиция, 1998. С. 379.

4 Котов Д.П. Вопросы судебной этики. М.: Знание, 1976. С. 3.

тное сравнение Андреем Вознесенским Останкинской телебашни со шприцем для идеологических инъекций, автор говорит: «Объектом номенклатурного телевидения выступали не зрители и не публика, но манипулируемое массовое сознание. Если вы вооружены шприцем, человек перед вами - не собеседник, а пациент. А если шприц высотой в телебашню, которая посредством "Орбиты" усаживает к экрану аудиторию от Москвы до Владивостока, то пациентом становится вся страна. Информационные программы превращаются в идеологические инъекции»5. А вот обоснование необходимости иметь свою профессиональную этику, «как ее имеют врачи, учителя и другие профессиональные группы», тем, что «авторитет власти напрямую зависит от нравственных качеств чиновников, их порядочности, честности, самоотверженности в служении государственным интересам»6.

В поиске аргументов в пользу тезиса о необходимости рефлексии именно миссии профессиональной этики мы находим и еще один способ «оправдания» - попытку характеризовать биоэтику как новый социальный институт с характерными для него ценностями и нормами. В связи с тем, что социальные институты глубоко укоренены в культуре, формирование новых институтов - длительный исторический процесс, причем процесс естественный, который разворачивается «как средство разрешения тех проблем социального взаимодействия и тех нормативных и ценностных конфликтов, которые оказываются непосильными для сложившейся системы социальных институтов»7.

Сошлемся и на нашу собственную попытку рассмотреть предпринимательскую этику в России с точки зрения ее реформаторской миссии. Анализируя этос предпринимательского успеха в моральном реформировании всего

Муратов С.А. ТВ - эволюция нетерпимости (история и конфликты этических представлений). М.: Логос, 2001. С. 13-14.

6 Административная этика. М.: Изд-во РАГС, 1999. С.48.

7 Введение в биоэтику. С. 13.

общества, мы пришли к выводу о том, что миссия этики предпринимательского успеха заключается в усилиях по преодолению этатизированного этоса советского общест-ва8.

НО ТАК ЛИ важно активировать поиск миссии той или иной профессиональной этики или профессиональной этики в целом? Положительный ответ возникает в связи с тем, что нередко тема миссии профессиональной этики заменяется (отождествляется?) обсуждением ее функций. На наш взгляд, одним из примеров может послужить суждение, согласно которому «первой и главной функцией профессиональной этики является содействие успешному решению задач профессии»9. Не чреват ли такого рода подход инструментальным отношением к профессиональной этике и вольным-невольным редуцированием ее предназначения к прагматической функции? Как, например, предметом административной этики считаются нормы и принципы, «которыми должны руководствоваться государственные служащие для эффективного выполнения своих функций»10. Возможно, более предпочтительна попытка авторов работы об этике права определить предмет юридической этики через «отношение специалиста, профессионала к смыслу и ценностям права, законодательных норм и правил...»11? Но является ли такое определение надежным средством ухода от редуцирования предназначения профессиональной этики?

В основе акцентирования функций профессиональной этики лежит абсолютизация - может быть, и неосознанная

8 См.: Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Реформаторская миссия этоса российского предпринимательства (заключительная статья цикла) // Становление духа университета. Ведомости. Вып. 10. Тюмень: НИИ ПЭ, 1998. С. 89.

9 Петрунин Ю.Ю., Борисов В.К. Этика бизнеса. М.: Дело, 2000.

С. 52.

10

Административная этика. С. 27.

11 Букреев В.И., Римская И.Н. Этика права. М., 1998. С. 25.

- одной из сторон дуалистичного морального феномена. Мораль обладает дуалистической природой как сфера должного - и сфера сущего, как социальное изобретение, обслуживающее социальные системы ради их стабильности, устойчивости, динамизма, ради социальной адаптации людей (а потому к нему можно относиться утилитарно, контекстуально, детерминистски, апостериорно) - и вместе с тем как институт индетерминистского свойства, априорная, предзаданная система ценностей, мотивационный механизм, превосходящий функциональность, ориентирующий на критику любых форм социальности, заведенного в социуме порядка. При этом интерпретация дуалистичности морали представляет собой труднейшую задачу методологического плана: нарушение интерпретационного баланса всегда содержит возможность крена то в сторону гиперморальности, то в сторону гиперсоциальности12.

На наш взгляд, природа профессиональной этики тоже дуалистична и уже поэтому ее понимание чревато как гиперморальностью, так и гиперсоциальностью. Причем в реальной практике - скорее последней крайностью. Соответственно, акцентирование миссии профессиональной этики важно потому, что позволяет увидеть в последней элемент, превосходящий функциональность, ориентирующий такую этику на критическое отношение к практикуемым профессиональным нравам. В свою очередь, миссия профессиональной этики предполагает и самокритику профессии13, ее постоянное соотнесение с ценностями общества.

12

См.: Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Прикладная этика: Опыт университетского словаря. Тюмень: НИИ ПЭ, 2001. С. 9-22.

13 Характерный пример - формирование специального направления в журналистике под названием медиакритика, существенным содержанием которой является этическая критика журналистской практики. См.: Короченский А.П. «Пятая власть»? Медиакритика в теории и практике журналистики. Ростов-на-Дону. 2003.

Поэтому и общество, в свою очередь, держит профессиональную этику под пристальным критическим вниманием. «Время от времени общество должно спрашивать себя, хорошо ли работают те подразумеваемые соглашения, которые оно заключило с профессиональными группами. Если это не так, если баланс нарушен не в пользу лучших общественных интересов в данной области, то, может быть, стоит пересмотреть соглашение»14.

Один из существенных мотивов активизации рефлексии миссии профессиональной этики определяется тем, что профессиональные этики нацелены на выявление границ, пределов власти над людьми, которая возникает в процессе реализации специализированной деятельности. Профессиональная этика призвана, с одной стороны, оправдать власть профессионала в сфере его деятельности - без этого он не сможет выполнять свои задачи, с другой - ограничивать полноту власти, которой располагает воспитатель над воспитанником, ученый - над человечеством, политик - над гражданами, врач - над больным, журналист - над получателем информации, менеджер - над подчиненным, предприниматель - над наемным работником, клиентом, потребителем предоставляемых им товаров и услуг. Тем самым профессиональная этика вносит существенные изменения в конфигурацию властных отношений современного общества и предназначена для уменьшения зависимости одного лица от другого, возникающей ввиду различий их общественных функций и профессиональных статусов, для преодоления влияния патерналистских моделей в отношениях между людьми. Поэтому профессиональная этика открывает своеобразное пространство для власти тех, кто лишен властных функций, создавая феномен «власти безвла-стных»Г(О.НАрМ|АНИИ1Е миссии профессиональной этики связано с выяснением того, что ее объединяет, а что - разде-

14

Professional ethics. International encyclopedia of ethics. Ed. J.K. Roth. London-Chicago: FD. 1995. P.703.

ляет с общественной, общеобщественной этикой (моралью). В свою очередь, попытку такого рода понимания необходимо предварить характеристикой взаимоотношений профессиональной и прикладной этик.

Последнюю тему можно обозначить и так: если выше акцентировался вопрос о том, все ли виды человеческой деятельности регулируются и ориентируются именно профессиональной этикой, то здесь акцентируется вопрос о том, являются ли такие этики прикладными? А если профессиональные этики являются одним из видов прикладной этики, то как это определяет их отношения с этикой общей, общеобщественной?

Значение статуса профессиональной этики как этики прикладной редко является актуальным предметом рефлексии авторов работ о профессиональных этиках. Нередко последние ограничиваются фиксацией отнесения профессиональной этики к виду специальных этик, применяющих принципы общей этики в специализированных видах дея-тельности15. В лучшем случае речь идет о несводимости норм профессиональной этики к общим нравственным требованиям и формировании дополнительных моральных ре-гуляторов16. А нередко «обходятся» и без такой фиксации, практически отождествляя этику профессиональную и прикладную: «профессиональная (или прикладная) этика...» (курсив наш. - В.Б., Ю.С.)17. А что такое соотнесение дает для понимания природы профессиональной этики, чаще всего не обсуждается. Но даром такая минимизация усилий не дается: например, у автора известной работы по деловой этике в одном ряду оказываются деловая, медицин-

15 См. напр.: Этика: Учебное пособие / Под общей ред. Т.В. Ми-шаткиной и Я.С. Яцкевич. Минск: Новое знание, 2002. С. 270-271.

16 Авраамов Д.С. Профессиональная этика журналиста, Парадоксы развития, поиски, перспективы. М.: Мысль, 1991. С.27.

17 Протанская Е.С. Профессиональная этика. СПб.: Алетейя, 2003. С.8.

18

ская, техническая этики . В итоге уход от различения деловой и профессиональной этик оставляет, например, без внимания обсуждение известного тезиса о том, что цель бизнеса - выгода, а цель, например, медицины - здоровье пациента.

Однако и в тех редких случаях, когда вопрос о соотношении профессиональной и прикладной этик все же обсуждается, хотя бы на уровне анализа понятий, это нередко совершается с помощью излишне категоричных суждений относительно объема понятия «профессиональная этика», редко отличаемого от понятий «деловая этика», «трудовая этика», а то и прямо отождествляемого с ними. Например: «Профессиональная этика .осуществляет связь и наследование прогрессивных моральных ценностей в нравственных отношениях трудовой сферы» (курсив наш. - В.Б., Ю.С.)19. А ведь это работа о предпринимательской этике, отнесение которой к разряду именно профессиональных этик требует доказательств, хотя бы по поводу различения целей бизнеса и медицины, о котором говорилось абзацем выше.

В то же время обратим внимание на один из возможных аргументов различения трудовой и профессиональной этики (морали): если в случае трудовой морали механизм моральной регуляции образуется на основе моральной установки индивида, то в случае профессиональной морали этот механизм образуется «непосредственно на базе формирующегося профессионального сознания конкретных трудовых групп»20.

Квалификация профессиональной этики через отнесение ее к прикладной этике, на наш взгляд, имеет познавательный эффект лишь в том случае, если на смену свой-

18 Де Джорж Р.Т. Деловая этика / Пер. с англ. / В 2 т. Т.1. СПб.: Экономическая школа, М.: Изд. группа «Прогресс», 2001. С.49.

19 Петрунин Ю.Ю., Борисов В.К. Этика бизнеса. С. 52.

20 Лазутина Г.В. Профессиональная этика журналиста. М.: Аспект Пресс, 2000. С. 42.

ственному отечественной этике недавних времен негативному отношению к самому факту конституирования прикладной этики придет не просто формальное признание, но понимание природы прикладной этики. Понимание, не сводящееся к отождествлению приложения ни с применением общих норм к конкретным сферам и ситуациям человеческой деятельности, ни к дополнению общих норм специализированными, ни к исключению некоторых из общих норм в ряде конкретных ситуаций.

ПРИКЛАДНАЯ этика как отрасль этического знания сравнительно нова (скорее для отечественной этической науки) и потому еще не во всех своих аспектах общепризнанна. Соответственно и трактовки объекта и предмета такого рода знания существенно различаются. Мы исходим из того, что термин «приложение» в связке с понятием «этика» многозначен и зависит как от объекта приложения (конкретизации) этического знания, так и от целей приложения21. По первому критерию к прикладной этике относят знание о нормативно-ценностных подсистемах, в которых осуществляются процессы конкретизации общественной нравственности. По второму - целевому - критерию, связанному различными гранями с первым, понятие «приложение» определено стремлением различных социальных институтов и организаций усилить, насколько это окажется возможным, воздействие фундаментального этического знания, его идей и доктрин, на реальные нравственные отношения. Традиционные способы такого воздействия (систематическая критика наличных нравов общества с позиций нравственного идеала, содействие духовным исканиям людей при самостоятельном решении ими предельных вопросов человеческого бытия, помощь в обнаружении достойной позиции, верного морального выбора в сложных конфликтных ситуациях и т.п.) дополняются вовлечением

21

Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Прикладная этика: опыт университетского словаря. С. 87-89.

этого знания в разработку специальной теории социального управления на макро- и, особенно, микроуровнях.

Сосредоточимся - в соответствии с задачами данной статьи - на первом критерии и рассмотрим феномен конкретизации.

В этической литературе выдвинута позиция, согласно которой процесс конкретизации норм и ценностей общественной морали применительно к определенному виду человеческой деятельности заключается лишь в обнаружении таких особенностей этой деятельности и таких ситуаций поведения профессионалов, в которых требуется наложить мораторий на общие моральные повеления, и задача этической теории в этом случае - оправдать подобные отступления, предельно минимизировать их до единичных случаев, квалифицируя сами случаи не как нечто положительное в моральном смысле, а лишь как неизбежное зло. На наш взгляд, такое понимание природы конкретизации общественной морали скорее обесценивает кодексы частных моральных требований и соответствующие им оценочные шаблоны.

Мы исходим из того, что в процессе конкретизации ставится и решается вопрос о подлинном развитии содержания общеморальных повелений, запрещений и разрешений, о развитии формы морали, ее своеобразного «кода», типов нравственной ответственности. При этом результаты развития не могут быть извлечены из всеобщих представлений и правил по аксиоматической методике - в этом случае прикладная этика имела бы дело лишь с элементарной аппликацией и детализацией, в очень незначительной степени предполагающими моральное творчество.

Развитие содержания и формы морали в процессе конкретизации означает, во-первых, известное преобразование, переакцентировку, в ряде случаев - переосмысление моральных представлений, норм, оценочных суждений, соответствующих нравственно-психологических чувств. Во-вторых, появление новых акцентов в способах «сцепле-

ния», когеренции норм, моральных ценностей, поведенческих правил между собой и со всеми другими (правовыми, административно-организационными, праксиологическими и иными) требованиями и максимами, с всевластным обычаем. В-третьих, конкретизация - это изменение места соответствующих ценностей и норм в сложной конфигурации ценностного универсума. Наконец, развитие морали через конкретизацию предусматривает возможность возникновения новых установок, дозволений и запретов, не имеющих применения нигде, кроме определенной сферы деятельности, максимально способствующих повышению ее результативности, усилению гуманистических ориентаций деятельности в данных сферах и профессиях.

Конкретизация общественной нравственности происходит не только благодаря кооперации ученых или в результате осуществления программ деятельности различных социальных институтов, она не артефакт, не искусственное образование, подобно, скажем, технике, а результат длительной и во многом ненамеренной культурной эволюции общества. Но как естественный продукт такой эволюции конкретизация общественной нравственности оказывается объектом пристального исследовательского интереса.

Еще одно следствие квалификации профессиональной этики через отнесение ее к виду прикладных этик - акцентирование специфичности парадигмы профессиональной этики. Профессиональной этике как одному из видов прикладной этики свойствены парадигма этики ответственности (в отличие от этики убеждения) и идея конвен-циональности.

Конечно, такая квалификация профессиональной этики связана с определенными затруднениями. Разграничение сфер т.н. этики любви и дружбы, которая регулирует лишь некоторые сферы нашей жизни - индивидуальную нравственную жизнь человека и межличностные отношения в частной сфере - и сферы прикладных этик, процедура не

простая. Это видно, например, в рассуждении о том, что требования профессиональной этики к поведению специалиста отличаются от требований этики межличностных отношений потому, что последние «сохраняют многое из патриархального наследия»22. Ход рассуждений: «С углублением общественного разделения труда и появлением все большего количества профессий долг профессионала часто обязывает его действовать вопреки вежливости, патриархальным нормам отношений, религиозной традиции, собственным склонностям и симпатиям. При переходе от патриархального общества к гражданскому на смену незыблемому признанию ценности опыта старших приходит признание знаний и опыта профессионалов». В свою очередь, такая точка зрения иллюстрируется следующим образом: «Профессионал часто действует не так, как того требуют нормы межличностных отношений, вопреки личному и семейному долгу. Младший (если он судья) может осуждать старшего, женщина может попросить мужчину раздеться (если она медицинский работник), отец (если он адвокат) может отказаться защищать сына. Профессионал задает "неприличные", с точки зрения обывателя, вопросы, действует так, как только позволено ему»23.

На наш взгляд, в случае с профессиональной этикой речь должна идти не столько о замене традиционной морали моралью нового этапа социокультурной динамики - моралью рациональной, - сколько о взаимодополнительном сосуществовании двух этик (моралей). Другой вопрос, что путать их неуместно: иначе бы мораль рынка формировалась не на идее пользы, а на идее бескорыстия, а в отношениях дружбы и любви практиковалась этика контракта. При этом особый вопрос - о допустимости идущего от Б. Франклина аргумента многих работ по этике бизнеса: «честность выгодна». И еще один: может быть, в разных

22

Протанская Е.С. Профессиональная этика. С. 10-11.

23 Указ. соч. С.10-11.

прикладных этиках «пропорция» аргумента рациональности разная, например, у бизнесмена и врача?24 Мы вернемся к этой теме в параграфе «Служение в профессии или жизнь за счет профессии?».

КАК УЖЕ БЫЛО отмечено выше, значимость постановки вопроса именно о миссии профессиональной этики проясняется и в связи с обсуждением далеко не очевидного вопроса о соотношении общественной (общеобщественной) и профессиональной морали25. В решении этого вопроса мы исходим из трактовки их соотношения как целого и части. Отметим существование распространенного варианта обсуждения этого вопроса с точки зрения так сказать «дополнительного» объяснения причин формирования профессиональной морали. Кроме того, стоит выделить и проблематизацию типов соотношения общей и профессиональной морали: согласованность, соподчинение, конфликт, а также проблематизацию соотношения этики профессионалов и непрофессионалов.

Характеристика соотношения общественной (общеобщественной) и профессиональной морали предполагает учет следующего обстоятельства. Ставшее, наконец, легитимным - после многих лет неприятия проблематики прикладной этики как таковой - для отечественной этической литературы представление о том, что профессиональная этика являет собой конкретизацию требований общей этики (этики как целого) на деле чаще всего оборачивается перескакиванием через анализ самого процесса конкретизации, собственно и порождающего прикладную этику. Так, например, в книге «Введение в биоэтику» сразу за главой, в

24 См. о природе рациональной морали в кн.: Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Гражданское общество: новая этика. Тюмень: НИИ прикладной этики ТюмГНГУ, 2003.

25 См. учебный диалог на эту тему в нашей давней книге: «Практикум: Профессиональная этика и нравственная культура организационно-управленческой деятельности в трудовом коллективе / Под ред. В.И. Бакштановского. Тюмень, 1981. С. 69-78.

которой характеризуются общеморальные принципы (Глава 1. «Природа этического знания»), без перехода, идет рассказ о принципах биоэтики (Глава 2. «Принципы биоэтики»)26. В учебном пособии по деловой этике - та же самая ситуация27.

На наш взгляд, такого рода лишь формальное признание возможности и необходимости процесса конкретизации морали - одна из причин распространения в нашей литературе исключительской и дополнительской версий обоснования профессиональной этики.

Так, в работе, обосновывающей необходимость этики бизнеса, говорится о дополнительных моральных требованиях по отношению к универсальной морали28, а причина формирования принципов профессиональной морали объясняется следующим образом: «В дополнение к тому, к чему стремятся все люди, человек, действуя в рабочей среде, берет на себя бремя дополнительной этической ответст-венности»29.

Своеобразной версией «дополнительного» подхода является так сказать «исключительская» миссия (или миссия «открытых проблем») профессиональной этики. В этом случае при общих словах о том, что прикладная этика является особой стадией развития морали, говорится, что в профессиональных этиках особое внимание уделяется «тем видимым отступлениям от общих моральных норм, которые диктуются своеобразием профессии». При этом речь идет о таких отступлениях, «которые претендуют на моральный статус. Их можно охарактеризовать как исключения из правил, подтверждающие правило. Предполагается, что речь идет о таких исключительных ситуациях, когда лучшим способом следования норме является отступление от нее». По мнению авторов, «существует два типа откры-

26 Введение в биоэтику. С.3.

27 Де Джорж Р.Т. Деловая этика. Т.1. С.493.

28 Петрунин Ю.Ю., Борисов В.К. Этика бизнеса. С. 40.

29 Указ. соч. С. 50.

тых проблем. Первый - охватывает ситуации, допускающие нравственно аргументированные отступления от добра. Второй - касается ситуаций, нравственно санкционирующих использование зла»30.

Перепевом этого подхода является суждение авторов одного из учебных пособий о том, что задачи прикладной этики предполагают «обнаружение таких особенностей и ситуаций, в которых иногда требуется отступить от общих моральных повелений... При этом необходимо объяснить, "оправдать" эти отступления, квалифицируя их как "неизбежное зло"»31.

Когда историческое время обнаружило расщепление уютного цельнокроеного мира (лучше сказать «дома») на отдельные функциональные подсистемы («миры»), открылся факт выхода самоорганизации этих подсистем из-под привычно понимаемого морального контроля. И в самом деле, оказалось, что терминами «добро» и «зло» на редкость трудно оперировать в дифференцирующихся сферах и видах человеческой деятельности, что устранение того, что столь беззаботно называют «моралью», из функциональных подсистем, как ни странно, ею самой (не сразу, не в одночасье) одобрялось и покрывалось, тогда как усердное и бесплодное морализирование ею же осуждалось. По выражению Н. Лумана, возникли затруднения с двузначным кодированием «хорошо/плохо» в ситуации оформления названных подсистем. Такие затруднения он назвал «парадоксами морального кода»32.

Вспомним, как П. Бурдье обратил внимание на различное понимание добродетелей в «народной системе ценностей» и в политической деятельности. Если в первой значительное место отводится таким добродетелям, как целостность («отдаться полностью», «отдать всего себя цели-

30 Гусейнов А.А., Апресян Р.Г. Этика. М., 1998. С. 393-395.

31 Этика: Учебное пособие. Минск, 2002. С. 269.

32

Луман Н. Честность политиков и высшая аморальность политики // Вопросы социологии. 1992. Т.1. № 1. С.72.

ком» и т.п.), верность данному слову, лояльность по отношению к своим, верность самому себе («я такой, каков есть», «ничто меня не изменит» и т.п.) и другим диспозициям, то во второй эти добродетели могут выглядеть как негибкость и даже глупость. «С учетом этого можно понять, что приверженность первоначальному выбору, которая превращает политическую принадлежность в почти наследуемое свойство, способное выстоять даже несмотря на межи внутрипоколенческие изменения в социальном положении, с особой силой проявляется в народных массах, чем и пользуются левые партии»33.

Как мы уже говорили в ряде своих публикаций, указанных выше, конкретизация общей этики в этиках прикладных, в том числе и профессиональных, предполагает не просто «дополнительные» нормы или «отступления» от норм общей этики, а (до)развитие морали.

Конечно, идея «исключения из правила», согласно которой мораль в экстраординарных случаях допускает совершение неморальных, а то и просто аморальных поступков, возникла не случайно. Скажем, в политике подчас разрешается, допускается, а в ряде случаев даже предписывается скрытность, лукавство, уклонение от выполнения обещаний, подобно тому, как используется «ложь во спасение» во врачебной или воспитательной практике. Без скрытности, обманных движений, маскирующей пышной риторики, ловкого маневрирования и т.п. нет политического соперничества, да и бизнеса.

Отчего же такого рода «прегрешения» против морали оказываются допустимыми и чуть ли не обязательными? Ответ напрашивается сам собой: будь все иначе, существенным образом снизилась бы эффективность специализированной деятельности. Отнюдь не исключено, что могли бы возникнуть ригоризм, моральный максимализм, и вскоре эта деятельность сделалась бы невозможной. То есть, со-

33

Бурдье П. Социология политики. М.: Социо-Логос, 1991.

С.228.

ображения целесообразности берут верх над соображениями нравственными.

Из этой же логики идея о том, что задача этики заключается не только в том, чтобы санкционировать такие отступления, но и минимизировать их до единичных случаев, до исключений из правил, квалифицируя не как благо, а как «вынужденное зло».

Но это легче сказать, нежели сделать. Как, спрашивается, установить пределы для исключений, с одной стороны, а с другой, - как ослабить наступление безжалостного морального максимализма? Существует вполне реальная угроза перенасытить исключениями деятельность в специфических сегментах общественной жизни. Ответом на эту угрозу могут быть ригористические контратаки, всплески настойчивого морализирования, что вместе сделает невозможной самую моральность, загонит ее в гетто личностных отношений - семейных, дружеских, приятельских, соседских и т.п.

И возможно ли выработать правило, которое позволит нам надежно отделить приемлемые исключения от недопустимых?

Как, поставив под сомнение непреложность требований, приостановить релятивизацию нравственной жизни общества?

Мы исходим из предположения о том, что, оказавшись в западне трудноразрешимых задач, логика ценностей сделала очень важный «шаг в сторону» от подхода, который мы называем «исключительским». Она задалась вопросом иного свойства: а что, если дело вовсе не в исключениях и, тем более, не в последующих пассах «минимизаторов», как, впрочем, и не в плачевном состоянии морали, «неосторожно угодившей» в непригодные для нее сферы человеческой деятельности - политику, бизнес и т.д., а в формировании здесь особого типа, сферы, части морали? Или, лучше сказать, дело в (до)развитии морали? И тогда нас должны беспокоить не столько проблемы соотношения мо-

рали и политики, экономики и т.п., сколько проблема преобразования морали (в тех случаях, когда она прилагается к политике, экономике, праву, воспитанию, науке и пр.). Не в этом ли процессе возникают профессиональные этики, миссию которых мы здесь обсуждаем?

Отметим, что «исключительский» подход имеет свои серьезные и хорошо продуманные резоны и естественным образом вписывается в историю отечественной этической мысли. Дело, как нам представляется, заключается в том, что дуалистическая природа морального феномена позволяет обнаружить и зафиксировать в нем две существенным образом различающиеся стороны: формальную и содержательную. Это открыло путь к развитию двух исследовательских программ, последовательно выявляющих природу морали.

Анализ формальной стороны позволил еще И. Канту отчетливо описать эту таинственную природу, качественно отличая от морали другие механизмы и способы регуляции поведения людей (кантианский переворот в долгой истории этической мысли, подобный коперниковскому перевороту в естествознании). Тем самым удалось внятным образом отличать собственно моральную регуляцию поведения от всевозможных доморальных и внеморальных способов регуляции (обычай, обычная или народная нравственность, обычное и формальное право, религиозные и эстетические регулятивы, государственно-административные нормы и т.п.). В границах данной интеллектуальной традиции и соответствующих исследовательских программ34 артикулируется известная автономность и суверенность морали, морального фактора в детерминации общественного развития, безынституциональный характер осуществляемой моралью регуляции и ориентации поступков людей, «вселенский адресат» моральной императивности, крен от крите-

34 См. работы О.Г. Дробницкого, А.И. Титаренко, А.А. Гусейнова, Р.Г. Апресяна и др. представителей подобным образом ориентированных научных школ.

рия результативности моральных оценок в сторону их мо-тивационности и т.п.

Но значительно позднее, после того как была установлена сущностная специфика морального феномена, развитие получил анализ содержательной, в том числе и количественной стороны этого феномена (например, «малое добро», «меньшее зло» и другие подобные характеристики). Он проводился различными методами: социографическими (описательными)35, социолингвистическими36, развивающими аппарат отраслевой социологии морали, этико-игровыми методами в экспертировании и консультировании тенденций нравственной жизни. Все это дало простор развитию этико-прикладных исследований.

Анализ содержательной стороны морального феномена предполагает и требует кооперации прикладной этики с другими дисциплинами современного обществознания. Предполагается не просто оценка поступков профессионалов, но и деятельности специализированных институтов (политических, правовых, педагогических и т.п.). Поэтому данный анализ выходит за рамки собственно профессиональной этики и имеет дело со сложным взаимодействием разнокалиберных интересов различных общностей и с соответствующими поведенческими кодексами. В этом ракурсе важно подчеркнуть эвристическую роль профессиональной этики в ходе ее конкретизации к тем или иным видам

35

Что касается социографии, то в этом, преимущественно очерковом, жанре известность приобрели работы О. Тоффлера, Д. Белла, З. Баумана, С. Великовского, В. Конторовича и др. О возможностях социологии морали см. нашу статью в журнале «Социологические исследования». 2003, № 5.

36 Стоит всего лишь заглянуть в академические издания Этимологического словаря русского языка и иных европейских языков, чтобы обнаружить бездну лингвистических возможностей для нелинейного, гибкого, многозначительного использования базовых этических понятий, их коннотаций при содержательном анализе моральных проблем (См.: Логический анализ языка. Языки этики. М.: Языки русской культуры, 2000).

профессиональной деятельности. В процессе их креации возникает важная и сложная проблема перевода «идеально-должного», чем обычно довольствуется формальный анализ, в «реально-должное», которое оперирует не абстрактными, в сущности - вне социального времени и пространства - представлениями о долге и ответственности профессионала, а такими представлениями, которые сообразованы с требованиями локального, релятивного времени и пространства и потому отчасти утрачивающими свой изначальный универсализм.

С миром идеально-должного, с его морально безупречной мотивацией взаимодействует мир реально-должного с его утилитарно-прагматической (смешанной по истокам и по итогам) мотивацией, рождая тем самым множество конфликтов с обычно неясными, подчас спорными схемами их разрешения. Если принцип универсализма фиксирует схожесть уровней и свойств процессов модернизации и демократизации общественных отношений, то релятивный подход насыщается ценностями, возникшими и практикуемыми в разных культурных зонах.

ОБРАЩАЯСЬ к другому аспекту вопроса о соотношении общей и профессиональной морали, предполагающему характеристику способов сосуществования и взаимоотношений общеобщественной и профессиональной морали37,

37 Проще всего с этим вопросом обходится нередко встречающаяся в обыденном сознании позиция, согласно которой профессиональной этики вообще нет и не должно быть - достаточно общей этики. Так, например, в нашем опыте исследования проблем журналистской этики, включающем цикл экспертных опросов, встречались такого рода категоричные суждения: «Считаю, что нет особой журналистской этики. Как и других профессиональных этик»; «Нет и не может быть профессиональной этики журналиста, ибо не понятно, чем в этом плане журналист отличается от пекаря, художника или, скажем, портного» (Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Моральный выбор журналиста. Тюмень, 2002. С. 189).

Характерно, что аналогичные суждения высказываются и в от-

отметим, что одним из важных мотивов актуализации этой, казалось бы давно имеющей «готовые ответы», темы является проблема нравственных конфликтов, возникающих между ценностями и нормами общей и профессиональной этики, между ценностями и нормами различных профессиональных этик, в рамках какой-либо одной из профессиональных этик.

Нравственно-конфликтные ситуации выбора - один из существенных признаков появления и развития профессиональной этики. В этом смысле справедливо суждение, согласно которому «проблемы в профессиональной этике и возникают в том случае, когда ценностные доминанты отдельной профессии на практике вступают в конфликт с дру-

38

гими ценностями» . Вполне уместно предположить, что наличие этой проблемы - динамизирующий фактор в про-блематизации поиска миссии профессиональной этики.

Показательным аргументом является рефлексия исследователя телеэтики: «Попытки создать моральные правила поведения в перестроечные годы предпринимались в "Останкино" неоднократно. Всякий раз эти усилия оборачивались чем-то вроде Кодекса строителя коммунизма с призывами к честности и правдивости. Но честности перед кем? Перед публикой, чье любопытство неисчерпаемо? Героем программы, стремящимся избежать чересчур назой-

ношении иных профессий. Так, например, герой повести Ю. Кре-лина «От мира сего» говорит: «Медицинская этика! Какая такая медицинская этика?! Не знаю никакой такой отдельной медицинской этики! Есть одна общая этика порядочного человека. И нет этик врачей, милиционеров, ветеринаров». Правда, мотивация такого рода суждения оригинальна. «Почему вы от нас требуете какой-то особой этики? А по отношению к нам что?! Можно не соблюдать?! Вам можно не соблюдать тайны, да! Можно вредить, можно не блюсти порядочности?! Так, что ли?! Известное дело! Мы для вас, а не вы для нас?».

38 Professional ethics // Encyclopedia of ethics. Second Edition. Eds. L.C.Becker, C.B.Becker. New York and London: Routledge. V.III. P-W. Indexes. 2001. P.1385.

ливого внимания той же публики? А ведь существует еще и ответственность перед обществом с его понятием о достоинстве.

Документалистика постоянно имеет дело с противоречием между правом публики знать все и правом личности, оказавшейся на экране, на неприкосновенность частной жизни. Между правом кандидата в период избирательной кампании изложить в эфире то, что он хочет, и правом зрителя получить возможность судить о подлинных намерениях кандидата. Но до каких пределов простирается наше право знать? В каких случаях в жертву такому праву можно принести суверенность отдельной личности?»39.

В свое время мы определили нравственный конфликт как своеобразную ситуацию морального выбора. Моральный выбор - акт автономии человека, его самоопределения в отношении той или иной системы (и подсистемы) норм и ценностей или варианта конкретного поступка. Особенность ситуации нравственного конфликта заключается в том, что моральное сознание личности, которой предстоит решение, констатирует противоречие: осуществление каждой из выбранных возможностей поступка во имя какой-либо нравственной ценности или нормы одновременно ведет к нарушению, а иногда даже к попранию, другой нормы и ценности. Поэтому от личности требуется совершить выбор между сталкивающимися ценностями и нормами в пользу одной из них и в ущерб другой - только через разрешение (а не уклонение) данного противоречия оказывается возможным реализовать нравственно-позитивные цели. Сложность решения в подобных случаях заключается не столько в том, что человек не знает нормы или же не признает значимости ценностей, не ведает путей их реализации, сколько в необходимости разрешить их столкнове-

39

Муратов С.А. ТВ - эволюция нетерпимости (история и конфликты этических представлений). С.9-10.

40 См., напр.: Бакштановский В.И. Моральный выбор личности.

Очевидно, что формула конфликта относится и к ситуациям нравственной жизни человека, и к выбору в ситуации столкновения ценностей и норм общей и профессиональных этик, и между ценностями и нормами различных профессиональных этик, и в рамках какой-либо одной из профессиональных этик. При этом, вероятно, стоит учесть, что в различных профессиональных этиках сходные вопросы морального плана, в том числе и вопрос о приоритетных ценностях, которым надлежит отдавать предпочтение в конфликтных ситуациях выбора - например, «благосостояние подопечного лица? защита авторитета коллег? сплоченность группы? уважение личного мнения человека о том, что правильно, а что - нет? и т.д.», решаются по-разному41.

Один из видов нравственного конфликта - ситуации моральной дилеммы между требованиями одной и той же профессиональной этики. Природа такого вида конфликта в профессиональной этике практически не отличается от конфликтных ситуаций общей этики - речь идет о столкновении ценностей в рамках одной нормативно-ценностной системы. Возьмем, например, конфликтную ситуацию выбора, характерную для юридической этики - столкновение норм поведения адвоката и прокурора. Для первого недопустимо подчеркивать любые обстоятельства, отягчающие положение обвиняемого, а второй обязан во всех подробностях осветить как обстоятельства, подтверждающие вину обвиняемого, так и те, которые показывают его невиновность, проницательным и объективным образом42. Очевидное решение такого рода противоречия норм - фиксация сферы эффективности каждой из них и отсутствие какой-

М.: Политиздат, 1983.

41

Лазари-Павловска И. Профессиональная этика и конфликтующие социальные нормы и правила / Идея гражданского общества // Ведомости. Вып. 22. Тюмень: НИИ ПЭ, 2003. С.206.

42 Лазари-Павловска. Указ. соч. С. 207.

либо иерархии требований в рамках одной профессиональной этики.

Другой вид конфликта - противоречия между профессиональными этиками. Наглядный пример современного конфликта между ценностями медицинской этики и нового вида профессиональной этики - биоэтики - применительно к требованиям обеспечения блага пациента и сохранения жизни. «Естественной моральной установкой медицинской практики всегда было обеспечение блага пациента. При этом высшим благом представлялось, конечно же, сохранение его жизни. Фактически и то и другое ...не различалось. Сегодня, однако, нередкими становятся такие ситуации, когда эти два требования вступают в конфликт между собой. Например, многие специалисты (а зачастую и рядовые граждане, когда дело касается их самих), во всяком случае, оспаривают трактовку, при которой продление жизни безнадежно больного, испытывающего жесточайшие боли и страдания, является благом для него»Характерен предложенный авторами подход к решению конфликта моральных требований - оценка традиционной медицинской этики как корпоративной, а биоэтики -как надкорпоративной. «Медицинская этика в целом была этикой по преимуществу профессиональной, если не сказать корпоративной. Преобладающее внимание она уделяла правам и обязанностям врача по отношению к пациенту, а также нормативному регулированию взаимоотношений внутри медицинской профессии. Вмешательство непрофессионалов при этом если и допускалось, то сводилось к минимуму, к каким-то исключительным случая. Предполагалось, что врач обладает всей полнотой не только специальной, но и этичесБпйстргаееравцити е биоэтики свидетельствует о том, что ныне ситуация радикально и, очевидно, необратимо изменяется - этические вопросы медицины решаются не на

43 Введение в биоэтику. С. 14-15.

корпоративной, а иной, более широкой основе, с полноправным участием тех, кто представляет и выражает интересы пациента и его близких»44. Можно предположить, что речь идет об ориентации решения конфликта на приоритет моральной системы общественного масштаба над системой профессиональной морали.

Благодаря последнему примеру мы подошли к теме, которая заслуживает внимания с точки зрения интересов нашей темы - к конфликтности ценностей и норм профессиональной этики в ее отношениях с этикой общеобщественной.

Начнем с предварительных замечаний. Во-первых, отметим, что речь идет о конфликте ценностей общественной и именно профессиональной этики - в отличие последней от этики внепрофессиональных видов человеческой деятельности. В этой связи уместно обратиться к характеристике соотношения общей и профессиональной этики через контраст между этикой профессионалов и непрофессионалов - он «имеет смысл в обществе, имеющем индивидуалистическую идеологию, подобном системе свободного предпринимательства, которое превалирует в экономической жизни США»45.

Как полагает автор, «подобная идеология делает этически допустимым для рабочих стремление к достижению своей собственной индивидуальной выгоды, если они заняты видом деятельности, который не входит с обществом в сделку, характерную для профессии. Предполагается, что такие непрофессиональные рабочие этически связаны рамками закона и требованиями минимальной порядочности (которые запрещают ложь, обман, убийство, насилие и т.п.). Вдобавок они этически связаны любыми явными обещаниями, данными другим лицам, например, если контракт слу-

44 Введение в биоэтику. С.14-15.

45

Professional ethics // Encyclopedia of ethics. Second Edition. Eds. L.C.Becker, C.B.Becker. New York and London: Routledge. V.III. P-W. Indexes. P.1384.

жащего обязывает его выполнять установленные нанимателем правила в выполнении работы определенного типа. Однако, кроме этих ограничений, непрофессиональные рабочие в индивидуалистическом обществе этически свободны действовать по своему собственному усмотрению, преследуя свою собственную выгоду. (Общество позволяет им такую этическую вольность, потому что тем самым поощряет их работать более интенсивно и более эффективно, что в конечном счете приносит выгоду обществу.) Здесь возникает контраст между этической ситуацией этих рабочих и профессионалов, поведение которых ограничено добровольно принятыми этическими обязательствами, подобными упоминавшимся ранее, которые совершенно непохожи на условия контракта при найме».

Обращаясь к характеристике коммунистического общества, автор полагает, что «в этом обществе такие различия между профессионалами и непрофессионалами, по-видимому, не должны существовать. Согласно коммунистической идеологии, каждый работник, будь он терапевтом или шахтером, всегда должен стремиться прежде всего к достижению благополучия общества. Следовательно, здесь не должно быть специальных групп профессиональных видов деятельности, этика которых существенно контрастировала бы с этикой остальных видов деятельности»46.

Во-вторых, отметим наличие большого соблазна просто уйти от проблемы конфликта в отношениях общественной и профессиональной этик. Возможно, таким обстоятельством определяются некоторые из высказываемых в литературе точек зрения. Так, например, в польской литературе по профессиональной этике «многие авторы в своих исследованиях взаимоотношений между профессиональной и общечеловеческой этикой приходят к заключению, что существует базовая согласованность между двумя эти-

46 Professional ethics // Encyclopedia of ethics. Second Edition. Eds. L.C.Becker, C.B.Becker. New York and London: Routledge. V.III. P-W. Indexes. P.1384.

ми типами этики и что они даже идентичны. .Согласно данному С. Янчевски определению этических норм, ограничивающих юриста, "то, что с точки зрения общечеловеческой этики неэтично, аморально, запрещено или не поощряется, в равной степени неэтично, аморально, запрещено или не поощряется с точки зрения этики юридической про-фессии"»47. В нашей отечественной литературе высказываются сходные суждения. «Как и любая другая профессиональная этика, административная этика не содержит ни одной моральной категории, которой бы не было в общечеловеческой морали»48. Сходная позиция заключается в трактовке отношения общей и прикладной этики как части и целого, универсального и локального: «профессиональная мораль не существует сама по себе, вне общественной нравственности, .не претендует на роль универсального регулятора поведения специалиста. Сфера ее влияния ограничена трудовыми отношениями, а требования локаль-ны»49. На наш взгляд, такого рода подходы вольно или невольно уклоняются от фактов противоречия ценностей и норм общей и профессиональной этики и, соответственно, уходят от поиска решения этого противоречия.

Обратившись к работам, фиксирующим противоречия ценностей и норм общей и профессиональной этики50, отметим, что здесь предлагаются разные критерии выбора в ситуации конфликта ценностей и норм общеобщественной и профессиональной этики. Собственно говоря, таких критериев всего два. Один исходит из «очевидного» доминирования ценностей общей этики над ценностями этики профессиональной. Другой же рефлексирует тему «единственного» и «очевидного» критерия.

47 Лазари-Павловска И. Указ. соч. С.198.

48

Административная этика. С. 49.

49 Аврамов Д.С. Профессиональная этика журналиста. М., 1991. С. 5.

50 Петрунин Ю.Ю., Борисов В.К. Этика бизнеса. С.41; Лазари-Павловска И. Указ. соч.С. 197.

Например, в первой из работ фиксация того обстоятельства, что «большинство этических дилемм, ассоциируемых с различными видами профессиональной этики, ... включают некий вид противоречия между функционально-дифференцируемой и универсальной этикой», сопровождается разбором конкретной ситуации. Речь идет о случае, когда «некоторые журналисты заметили, что военный персонал низшего уровня в развивающихся странах с репрессивными режимами часто увеличивает интенсивность допросов пленных, когда на них наводится фотоаппарат, потому что следователь имеет зрителей и это позволяет ему чувствовать себя сильным мужчиной». Суть конфликта, с точки зрения авторов, заключается в том, что, с одной стороны, на журналисте «лежит профессиональная обязанность воспринимать сюжет так, как он есть. С другой - фотожурналист не может игнорировать всеобщий долг защищать человеческую жизнь».

Формулируя вопрос: «Каким обязательствам - функционально-дифференцированному или универсальному -должен последовать принимающий этическое решение», авторы вполне определенно отвечают на него замечанием: «Существенно, что некоторые фотожурналисты реагировали на ситуацию подобного рода зачехлением своих фотоаппаратов и уходом с места допроса»51.

Автор другой работы обращается к менее очевидному с точки зрения выбора критериев конфликту, в основе которого лежит противоречие социальных ролей человека. «Проблемы, связанные с разнообразием целей различных профессий, можно представить с помощью социологической концепции социальной роли и указания на существование феномена конфликта ролей», - пишет И. Лазари-Пав-ловска52. Ссылаясь на Р. Дарендорфа, она подчеркивает его мысль о том, что конфликты, вырастающие из «столкновения норм и ожиданий», из-за того, что «различные ро-

51 Петрунин Ю.Ю., Борисов В.К. С. 41.

52 Лазари-Павловска И. Указ. соч. С. 206.

ли могут включать антагонистические образцы поведения», «позволяют поддерживать множественность ценностей, все разнообразие которых заслуживает сохранения». Чтобы занять предлагаемую Р. Дарендорфом позицию «не утопического синтеза, а рациональной антиномии», необходимо «принять на веру определенные предположения: что наша аксиология мультивалентна и должна оставаться таковой (а конфликты между ценностями происходят в любой мульти-валентной аксиологии), а также что жесткая иерархия ценностей, которой мы придерживаемся, нежелательна»53.

На наш взгляд, в поиске решений вопроса о конфликтности ценностей и норм общеобщественной и профессиональной этики представляется продуктивным парадоксальное, на первый взгляд, суждение о том, что «самый первый вопрос, который общество должно задавать каждой профессии: хорошо ли она служит своим главным ценностям? второй вопрос: не служит ли она им слишком хорошо?»54. Как нам представляется, в этом суждении удачно отражено возможное противоречие развития профессиональной этики, ее возможные деформации, в том числе и в форме группистской «моралДаже элементарное диагностическое исследование практики нравственной жизни показывает, что вместе с укреплением «суверенитета» общественной нравственности над ее «малыми» социопрофессиональными подсистемами существует возможность и его подрыва, когда выдвигаются требования, настаивающие на солидарности поведения специалиста с поведением его группы, независимо от того, как соотносятся определенным образом проинтерпретированные интересы этой группы с интересами всего общества. На такой основе возникают противоречия между объективными интересами социопрофессиональных групп и их

53 Лазари-Павловска И. Указ. соч. С. 207-208.

54

Professional ethics. // Encyclopedia of ethics. Second Edition. Eds. L.C.Becker, C.B.Becker. New York and London: Routledge. V.III. P-W. Indexes. P.1386.

узковедомственными «департаментскими» искажениями. Первые требуют от личности верности призванию, ориентации на общественные интересы. Между тем группистская «мораль» отдает приоритет не удовлетворению общественной потребности в определенном специализированном виде труда, не интересам потребителя, а (опрокидывая приоритеты в потребностях и интересах) удовлетворению притязаний самой социопрофгруппы, производителей благ и услуг за счет всех других групп. Такого рода интерес чаще всего оформляется как часть или же как срез узковедомственного, отраслевого интереса, а потому не удивительно, что профессионально-корпоративный эгоизм обнаруживает кровное родство с другими видами группового эгоизма. Он связан с попытками убережения деятельности данной группы (организации, объединения) от публичной критики, с защитой добытых ранее привилегий и преимуществ, со снижением внутригрупповой требовательности, нередко прикрытой ссылками на необходимость сохранения «профессиональной тайны».

Группистская «мораль» как раз и воплощает линию на углубление и обострение противоречий, тогда как профессиональная мораль по-своему призвана содействовать разрешению противоречий общественного развития. Ее оценки и представления не являются «гласом вопиющего в пустыне», они побуждают занять позицию противостояния фуриям группистского интереса. В этом трудном противостоянии профессиональная мораль способна укрепить гуманистические мотивы и личную порядочность специалиста, без чего нельзя растопить лед равнодушия и отринуть «соблазны» морального скептизма.

В современном обществе достоинство всякой профессии в конечном счете утверждается тем, насколько ее представители последовательно воплощают в своей деятельности общие принципы и нормы социальной нравственности. Это определяет известную подчиненность моральных кодексов профессии ценностям и нормам общест-

венной нравственности в целом. Особенно рельефно такое отношение выявляется как раз в сложных конфликтных ситуациях, когда необходимость отдать предпочтение одним требованиям морали в ущерб другим предполагает творческий поиск морального решения. В конфликтных ситуациях доминирование общественной морали над ее специфической частью дает о себе знать с наибольшей силой.

Этот тезис основывается на предположении о том, что общесоциальные моральные представления, нормы и оценки основательнее и глубже улавливают перемены в общественных требованиях к деятельности тех или иных социопрофессиональных групп. Эти представления и оценки стимулируют обобщение морального опыта специалистов, на основе которого возникают новые нормы, запреты и дозволения профессиональной морали. Общественное мнение - как и продвинутое групповое мнение - служит решающим аргументом преодоления, преобразования отживающих, ставших дисфункциональными, норм и оценок, способствуют утверждению новых норм, соответствующих «велениям времени», созвучных этическим проекциям самих регулятивных механизмов.

В то же время стоит взвешенно относиться к уверенности в безусловном доминировании общеморальных норм над нормами профессионально-нравственными, в сводимости их отношений к некоей жесткой вертикали, абсолютной иерархии. Не забудем тезис, который мы кратко сформулировали в первом параграфе данной статьи. Понятие «прикладная этика» (и, вместе с ним, понятие «профессиональная этика») имплицитно содержит в себе немалый искус представить дело таким образом, будто всегда существует уже вполне готовый продукт - общая, общеобщественная, универсальная этика, который предстоит лишь «приложить» к той или иной сфере, отрасли и подотрасли человеческой деятельности, чтобы обрести в итоге искомую разновидность прикладной этики. Но в подобном представлении содержится возможность создания лишь иллюзорной

картины одного из самых сложных процессов духовно-практической жизни человечества - эволюции морали, картины, возникающей в результате неправомерного смешения генезиса этики и его отдаленных результатов в их современной или близкой к современной форме.

На заре истории морали не существовало такого готового продукта, который мы задним числом могли бы назвать «универсальной моралью», это так же проблематично, как наличие в те времена уже сформировавшегося «общества», ибо оно является совокупным итогом длительного исторического и отнюдь не повсеместного развития. Путь к некой общей, общеобщественной, универсальной морали неразрывно связан со становлением общества в качестве гражданского, что произошло едва ли не на пороге новоевропейских времен.

И, как было подчеркнуто выше, на заре истории морали не было и прикладной этики, исторически она не могла каким-то образом предшествовать бытию общей этики. Мы исходим из предположения о параллелизме зарождения общеобщественной морали и прикладной этики. Поэтому уместно предостережение от коварного искуса модернизации понятий, когда, например, советуют избегать отождествления норм политического поведения прямой, плебисцитарной античной демократии с политической этикой представительной демократии Нового времени. Античность смогла, в лучшем случае, создать протогражданское обще-

55

См.: Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Как возможна политическая этика // Ведомости. Вып. 24. Политическая этика: социокультурный контекст. Тюмень: НИИ ПЭ, 2003.

В этой связи представляется слишком сильным суждение о том, что профессиональная этика «возникает в культурах Древнего мира, в условиях сложившегося разделения труда. Когда знания, умения и навыки, функции и права шаманов, вождей, впоследствии - жрецов, целителей носят сакральный характер и передаются избранным, наиболее достойным, кого обучают, отби-

Природа профессии: «моральное измерение»

СРЕДИ способов проблематизации рассуждений о миссии профессиональной этики - характеристика природы профессии с точки зрения возможности и необходимости включения в нее нравственной составляющей.

Такая характеристика предполагает преодоление ряда затруднений. Это связано, во-первых, с распространенной практикой намеренного и ненамеренного неразличения понятия «профессия» с понятием «род занятий, вид деятельности» (начиная с А. Флекснера, для их различения используются определения professions и occupations: в качестве отличия первого определения Оксфордский словарь социологии выделяет такую форму организации работы, тип работы, который включает в себя «регулятивный момент» и «код поведения»).

Представляется, что неакцентирование смысла различения профессии и любого специализированного рода занятий, вида человеческой деятельности, уверенность в очевидности содержания понятия «профессия» рискованны для исследований по профессиональной этике56. Характерный случай: «Определение профессии не представляется обязательным для нашего рассмотрения; поэтому я здесь только упомяну, что концепция профессии обычно связана с такими элементами, как: квалификация человека,

рают, выбирают и кому доверяют то, что не может быть известно случайным непосвященным людям» (Протанская Е.С. Профессиональная этика. СПб.: Алетейя, 2003. С.25).

56

Возможно, этот риск значим и для иных случаев. Например, в ситуации, когда преподаватель предлагает студентам задание определить, в чем своеобразие перечисляемых ниже профессий, в том числе и своеобразие стиля жизни, связанного с ними: массовая профессия, рабочая профессия, свободная профессия, престижная профессия, новая профессия, мирная профессия, женская или мужская профессия, теневая профессия, штучная профессия, вечная профессия и т.п. См.: Маркова А.К. Психология профессионализма. М., 1996. С. 279.

зарплата за предоставляемые услуги, регулярная природа этих услуг и тот факт, что профессия человека определяет его социальный статус». Как видим, в этом перечне этическая составляющая не нашла себе места57.

Во-вторых, попытка этического анализа феномена профессии должна считаться с фактом неоднозначности трактовки этого феномена как в теоретическом, так и в практическом сознании. Этот факт дал определенное основание для весьма категорического заявления Г. Беккера о том, что «из-за противоречивости суждений не было достигнуто ни одного соглашения относительно точного определения термина»58.

В-третьих, сама трактовка этической составляющей профессии, содержание «морального измерения» могут весьма различаться. Прежде всего речь идет о широкой практике актуализации моральных проблем профессии через рассуждения о соотношении профессии и морали (вспомним названия параграфов в целом ряде учебников: «Мораль и политика», «Мораль и бизнес», «Мораль и труд» и проч.) и о редких попытках поиска этического компонента в природе самой профессии.

Кроме того, можно ограничить различение профессии от вида занятий простым лишь подчеркиванием значимости для первой наличия профессионального сообщества, а можно говорить еще и об отличии первой благодаря феномену миссии, а также противопоставляя профессии и другие виды деятельности через известную дилемму «служение в профессии» или «жизнь за счет профессии» и т.д.

ЕСЛИ просмотреть распространенные определения профессии - без особого намерения отличить их от других

57

Лазари-Павловска И. Указ. соч. С. 198.

58 Becker Howard. The Nature of Profession // Sociological Work: Method and Substance. Chicago: Aldine Publishing Company, 1970. Цит. по: Беккер Г. Природа профессии // Этика успеха. Вып. 3 / Под ред. В.И. Бакштановского, В.А. Чурилова. Тюмень-Москва, 1994. С.77.

видов специализированной деятельности, - можно обнаружить разные наборы признаков разной степени полноты.

Обратившись к практике языка, мы обнаружим, что с термином «профессия» могут быть связаны разные, но нередко синонимичные значения. Например: поприще, дело, род занятости человека, сфера знаний, специальность, ремесло, противоположность любительству, отрасль мастерства, занятие, которому надо специально учиться, служба как источник заработка, карьера и т.д.

Обратившись к специальной литературе, мы увидим разные списки индикаторов собственно профессии, представляющие собой определенные множества. В качестве классического примера наиболее полного набора индикаторов называют список Дж. Миллерсона, составленный из двадцати трех индикаторов59. Есть несколько примеров описания профессии через ряд признаков. Один из них мы уже упоминали выше: квалификация человека, зарплата за предоставляемые услуги, регулярная природа этих услуг, профессия человека определяет его социальный статус. Другой ряд: высококвалифицированная работа, требующая высшего или специального образования, при этом высокооплачиваемая; доступ к данной работе ограничен процедурой лицензирования; ее представители объединяются в ассоциации, которые стремятся поддерживать поведенческие стандарты; эти люди независимы в своей работе; производимые услуги необходимы для блага общества; получаемый доход не слишком зависит от развертывания капитала.

Что характерно для авторов такого рода наборов индикаторов? Выбирая минимальный список факторов, позволяющий считать определенный вид деятельности профессией, они склонны, в лучшем случае, к непоследовательному вниманию к этической составляющей природы профессии, ее моральному измерению. Этическая состав-

59

Лукша О.В. Социология профессиональных групп: Определение понятий // Профессиональные группы интеллигенции. М.: Изд-во Ин-та социологии РАН, 2003. С. 64.

ляющая оказывается не входящей в число необходимых признаков. В этом смысле достаточно уместно замечание автора статьи в международной энциклопедии этики о том, что такого рода широко распространенные способы понимания термина «профессия» не подходят «в качестве базиса для нормативной профессиональной этики, поскольку каждое из таких определений выбирает в качестве профессий некий набор видов деятельности, которые, с точки зрения нормативной этики, ничем существенно не отличаются от других видов деятельности, классифицируемых как не относящиеся к профессиям»60. Чего, с точки зрения автора, не хватает? «Главное преимущество, которое общество предоставляет представителям определенных видов деятельности - это право на значительную долю контроля над их собственными действиями»61. Иначе говоря, не хватает существенного признака морального измерения профессии - саморегулирования.

В ПОИСКЕ работ, которые прямо или косвенно фиксируют феномен морального измерения профессии, целесообразно обратиться к исследованиям в сфере сформировавшейся в ХХ веке «социологии профессий»62. Такого рода поиск показывает, что при известной справедливости, слова Г. Беккера об отсутствии конвенций по вопросу о со-

60 Professional ethics // International encyclopedia of ethics. Ed. J.K.Roth. London-Chicago: FD. 1995. P.704.

61 Там же.

62 Социология профессий связана с другими отраслями социологии (труда, образования, с теориями социальной структуры, социальной стратификации, мобильности и т.п.). Анализ природы профессии представлен и в большом массиве литературы психологического профиля, в том числе по психологии труда, психологии профессии, инженерной психологии, профессиоведению, профессиональному самоопределению и т.д., и в педагогической литературе, в том числе по вопросам профориентации. См., напр.: Маркова А.К. Психология профессионализма. М., 1996; Климов Е.А. Психология профессионального самоопределения. Ростов-на-Дону: Феникс, 1996.

держании понятия «профессия» излишне категоричны, в том числе и применительно к интересующему нас предмету. Развитие социологии профессий позволило выстроить определенную классификацию методологических подходов, позволяющих зафиксировать этический аспект природы профессии. Точнее говоря, судя по обзорам, ряд определенных классификаций.

Одна из них выделяет в работах классиков, с одной стороны, такую отправную точку анализа природы профессии, как понятие социальной структуры (относя в этот ряд работы К. Маркса, Г. Спенсера, Э. Дюркгейма), с другой -исследовательскую программу М. Вебера, акцентировавшего в природе профессии поведение индивида, его жизненный мир, систему ценностей и сформулировавшего концепцию профессионального призвания. В опирающихся на его концепцию дальнейших, в том числе отечественных, исследованиях, на первый план выдвигается «рефлексивное содержание профессиональной деятельности», в том числе выбор профессии, ее ценности и т.п.63Другая классификация выделяет функциональную модель, линию неовеберианства и конфликтологическую модель64. Для первой линии как раз и характерно последовательное различение professions и occupations. В числе удачных компилятивных совокупных портретов идеального типа профессии автор обзора называет модель Р. Повалко.

Обратим внимание на те из предлагаемых Р. Повалко индикаторов «истинной профессии», которые, на наш взгляд, прямо обращены к этической составляющей. Первый из них: «профессиональная компетентность должна соотноситься с центральными ценностями общества». Второй: «профессионалы должны быть ориентированы на слу-

63 Александрова Т.Л. Методологические проблемы социологии профессий // Социс. № 8. 2000. С. 12-13.

6 Лукша О.В. Социология профессиональных групп: Определение понятий // Профессиональные группы интеллигенции. М.: Изд-во Ин-та социологии РАН, 2003.

жение обществу», иначе говоря, мотивации этики служения должно отдаваться предпочтение перед мотивацией к личной выгоде. Третий индикатор: «профессионалы руководствуются в своих действиях этическим кодом» (кодексом). Четвертый: «профессиональное сообщество - значимый критерий формирования профессиональной идентично-

65

сти»65.

За рамками упомянутых классификаций осталось множество интересных работ. Остановимся лишь на тех из них, которые позволяют увидеть разные трактовки собственно содержания этической составляющей.

А. Флекснер в оцениваемой как классической статье «Является ли профессией социальная работа?» (1915) выдвинул тезис о том, что «в строгом употреблении термин "профессия" противоположен бизнесу или ремеслу и служит для обозначения специфического разграничения, скрывающегося за многообразием деятельностей»66, и предложил шесть критериев для отличения профессии от других видов деятельности. Среди них: профессия мотивируется альтруизмом, профессионалы осознают, что работают на общественное благо67.

Анализируя работу А. Флекснера, Г. Беккер отметил, что «более ранние попытки определить профессию были ориентированы на точное описание черт трудовой организации и деятельности, которые характеризовали занятия, признаваемые всеми за профессии, и только эти занятия, дифференцируя их от других». По мнению автора, такие определения «порождали напряженность между перечнем объективных различий и необходимостью брать в расчет субъективное понимание непрофессионалов, почему определенные занятия морально заслуживают титула профессии, а другие - нет»68. Поэтому Г. Беккер, «не стараясь усо-

65 Лукша О.В. Указ. соч. С. 63-66.

66 Цит. по: Беккер Г. Природа профессионализма. С. 77.

67 Там же.

68 Там же. С. 81.

вершенствовать эти ранние попытки», предложил «рассматривать профессию как почетный символ, используемый в нашем обществе, и проанализировать его характеристики». По Г. Беккеру, центральным для искомой дефиниции «является положение, что "профессия" - это почетный титул, термин одобрения. Оно дает понять, что профессия есть коллективный символ и символ высоко оцени-ваемый»69.

Какова роль символа профессии? Он «отображает группы, чьи члены имеют альтруистические мотивации, а профессиональная активность направляется этическим кодексом, который особое значение отводит преданности делу и благосостоянию клиента и порицает употребление профессиональных навыков в эгоистических целях». При этом автор подчеркивает, что «символ не описывает какое-либо из существующих занятий. Пожалуй, это эталон, который люди в нашем обществе используют для определения морального достоинства занятий. Символ являет собой согласие общества по поводу того, каким следует быть определенным типам трудовых групп, и потому не является точной копией какой бы то ни было реальности»70.

Отметим также работы, в которых актуализируется значение еще одной грани морального измерения профессии - необходимость этически регулировать власть профессионала над своим клиентом.

Как мы уже отмечали в предшествующем параграфе, целый ряд профессий характеризуется признаком власти: воспитателя - над воспитанником, врача - над больным, журналиста - над получателем информации. Пределы этой власти и призвана регулировать профессиональная этика.

Анализируя различные концепции профессии, Г.С. Ба-тыгин в статье «Профессионалы в расколдованном мире» выделил разработанную Т. Парсонсом трактовку профес-

69 Цит. по: Беккер Г. Природа профессионализма. С. 80.

70 Там же. С.81.

сии как формы господства, которое является следствием «права обладающего знанием диктовать свою волю профану по рационально артикулированным правилам»71. Речь идет об известных всем примерах власти врача, учителя, чиновника и т.п. При этом, «в отличие от права сильного, господство профессионалов не имеет отношения к их личному волеизъявлению и ценностному освоению мира. Наоборот, профессиональные действия, в том числе властные, выполняются "для блага больного (ученика, гражданина, подсудимого)"»72.

ЧТО ЖЕ дало обращение к специальным исследованиям? Возможность выделить и собрать вместе наиболее значимые с точки зрения вопроса о «моральном измерении» профессии ее признаки:

* идею профессионального призвания и служения;

* альтруистическую мотивацию;

* саморегуляцию, причем в широком смысле слова, что предполагает:

- самоопределение к профессии,

- свободу и автономию в профессии,

- создание ассоциаций,

- этические кодексы.

Эти признаки морального измерения и являются, на наш взгляд, важнейшими структурными элементами общепрофессиональной этики.

В последующих параграфах мы рассмотрим их с большей или меньшей обстоятельностью.

71

Батыгин Г.С. Профессионалы в расколдованном мире // Этика успеха. Вып.3. С. 12.

2 Батыгин Г.С. Профессионалы в расколдованном мире... С.12.

Мировоззренческий ярус профессиональной этики: выбор профессии как моральный выбор

ИССЛЕДОВАНИЕ миссии профессиональной этики предполагает, на наш взгляд, обсуждение вопроса: «Является ли выбор профессии одновременно и моральным выбором»?

Но что такое моральный выбор? Наши исследования дают основания эскизно представить природу такого выбора в виде ряда тезисов.

* Моральный выбор - акт автономии человека, его самоопределения в отношении той или иной системы (и подсистемы) норм и ценностей или варианта конкретного поступка. В таком значении моральный выбор представляет собой сторону, грань любого вида целеустремленной и целесообразной человеческой деятельности. Но мораль в этом случае не просто еще один вид, а «срез» всех остальных аспектов человеческой деятельности, их личностный смысл. Не располагая своей собственной «территорией», мораль, подобно проникающей радиации, проявляет себя во всех сферах деятельности человека - политической, хозяйственной, профессиональной, культурной, семейно-бы-товой и т.п.

* Объектом выбора может быть как исторически изменчивая система (и подсистема) морали в их вертикальном и горизонтальном измерении (т.е. выбор касается и понимания добра и зла, а не только желания выбирать между добром и злом, следуя предписанию или уклоняясь от него), так и выбор единичного поступка, его смысла, адекватности используемых средств, соответствия намерений и результатов.

* Моральный выбор совершается по внутреннему убеждению, а не просто по указанию социальных инстанций и отдельных лиц, включая моральные авторитеты: выбор может быть только личным. Он несовместим со стремлением избежать ответственности, с попытками переложить ее на чей-то авторитет (дисперсия ответственности). Это

стремление не оправдывает принуждение обстоятельствами или ссылки на обычай - тогда выбор перестает быть свободным.

* Исходной точкой понимания всей проблематики морального выбора является теоретический и нормативный анализ его мировоззренческих оснований.

Если бы деятельность человека представляла собой не более чем ряд разобщенных актов, достаточно было бы столь же фрагментарных знаний о его потребностях и возможностях их удовлетворения в тех или иных ситуациях, хватило бы ограниченной способности ставить разрозненные цели, подбирать необходимые средства их достижения и оценивать результаты каждого такого акта деятельности в отдельности. В таком случае и вопрос о мировоззренческих основаниях морального выбора был бы праздным.

Но он оказывается возможным и необходимым именно потому, что человеческая деятельность не дробится на изолированные акты, а представляет собой чрезвычайно сложную систему поступков (микровыбор), образующую более или менее последовательную цепь, линию поведения (макровыбор). Отсюда значимость умения выдвигать не только близкие, но и далекие цели, подчинять одни цели другим, подвергать систематическому анализу как непосредственные результаты, так и отдаленные последствия деятельности, ее сопрягаемость с деятельностью других людей, вписанность в деятельность больших групп, общностей.

* Линия поведения не есть простая сумма поступков, их произвольный набор. Она вытекает из них и в то же время является фактором, воздействующим на выбор поступков. Но и сам поступок так или иначе верифицирует всю линию поведения, содействует ее принятию или отклонению. Более того, когда в экстремальных, пограничных ситуациях производится моральный выбор особо важного поступка, решающего шага в биографии лица, оба уровня выбора настолько сближаются, что, в сущности, можно гово-

рить об их наложении, совпадении. Поступок тогда оказывается узловой мерой развертывания линии поведения, способом проверки ее на прочность в ценностном плане, фактором закрепления или, напротив, смены направленности деятельности, ее характера.

* В самом общем смысле моральный выбор на макроуровне - выбор между Добром и Злом. Более конкретно -между большими, сверхсложными нормативно-ценностными системами (и подсистемами), вытекающими из них представлениями о смысле жизни, культурно-нравственных идеалах, моделях счастливой жизни, концепций жизненного успеха, призвания и т.д.

* Моральный выбор - удел человека. Очевидно, что часто этот удел ощущается как бремя. Но в моральном выборе - и гордость принятой на себя ответственности, и счастье исполненного долга.

ОБРАЩАЯСЬ к проблеме выбора профессии, мы должны поставить вопрос: можно ли предположить, что выбор профессии - один из видов морального макровыбора? И если «да», то как конкретизируется общеморальная природа выбора применительно к выбору профессии?

Ответы на эти вопросы вовсе не очевидны. Как они не очевидны, например, и для более конкретного вопроса - о соотношении выбора жизненного пути и т.н. «профессионального жизненного пути»73 (на наш взгляд, спорно уже само это последнее выражение). При этом можно ли забыть, что в ситуации современности человек не прикован к одной профессии, что его биография рефлексивна?

Обращение к специальной литературе показывает, что выбор профессии - тема междисциплинарная, ее исследуют специалисты в сфере социологии, педагогики, психологии, социальной психологии и т.д.74. Исходная по-

73

Климов Е.А. Психология профессионального самоопределения. С.16.

74 См.: Головаха Е.И. Жизненная перспектива и профессиональное самоопределение молодежи. Киев: Наукова думка, 1988;

зиция их рассуждений: акт выбора профессии - одно из важнейших жизненных решений человека. Но при этом менее всего акт выбора профессии исследуется как моральное самоопределение, этически акцентированный выбор. Почему?

Возможно, потому, что проще всего считать выбор профессии важнейшим жизненным решением человека лишь на том основании, что такой выбор определяет ряд таких моментов жизни человека, которые связаны с вопросами о том, кем человеку быть с точки зрения общественного разделения труда, к какой социальной группе принадлежать, где работать, с кем работать, какой стиль жизни избрать75.

Однако в таком подходе велика вероятность упрощения роли выбора профессии, недооценки морального содержания такого выбора. Стоит абсолютизировать этот

Жизненный путь и профессиональная карьера специалиста. Ки-шинэу, 1997; Константиновский Д.Л. Молодежь 90-х: самоопределение в новой реальности. М., 2000; Климов Е.А. Психология профессионального самоопределения. Ростов-на-Дону: Феникс, 1996; Титма М.Х. Выбор профессии как социальная проблема. М.: Мысль, 1975; Чередниченко Г.А., Шубкин В.Н. Молодежь вступает в жизнь. М.: Мысль, 1985, и др.

75 Как полагают Г.А. Чередниченко и В.Н. Шубкин, выбор профессии определяет «а) кем быть, т.е. какое занять место в системе общественного разделения труда, в какой мере именно этот вид труда будет обеспечивать удовлетворение материальных и духовных потребностей личности, раскрытие и использование ее способностей и задатков; б) к какой социальной группе принадлежать, т.е. соответствующий социальный статус индивида; в) где работать, ибо "дерево" общественного разделения труда не представлено в каждом регионе всеми своими ветвями, поэтому выбор профессии связан и с выбором места жительства; г) кем работать, поскольку занятия различаются по проценту мужчин и женщин, возрасту, социальному составу и т.п.; какой стиль жизни избрать, ибо он тесно коррелируется с определенными занятиями; е) в конечном счете - всю жизнь» (Чередниченко Г.А., Шубкин В.Н. Молодежь вступает в жизнь. С. 30).

подход, и тогда, например, недалеко до тезиса о том, что «выбор профессии - пример почти технической задачи, ее

76

этическая составляющая сравнительно невелика» .

Более сложный подход к выбору профессии связан с интерпретацией человека, выбирающего профессию, как человека «экономического», «социального», «духовного». В первом случае «человек просто трудоустраивается, т.е. готов на любую работу, лишь бы иметь "кусок хлеба"». Во втором - человек «выбирает профессию». В третьем -«ищет смысл жизни»77.

Отмечая, что в выборе профессии все три слоя деятельности «лишь угадываются, так как они слиты воедино», авторы этого подхода тем не менее считают их выделение целесообразным - как способ выявления уровня зрелости личности. «Если деятельность "окрашена" только материальными интересами, то человек во многих отношениях существенно обедняет свою жизнь», - отмечают авторы78. Однако, на наш взгляд, место морали в такой трактовке выбора профессии - скорее «рядом» с актом выбора, а не в природе этого акта. Да, в такой классификации один человек выступает одновременно в трех лицах. И важно, что при этом подчеркивается: «каждый шаг его тройной. И ответственность тройная»79. Но, представляется, за пределами такого подхода остается проблема морального «измерения» профессии, а тем самым и выбора не просто «сферы деятельности», а самоопределения человека к определенной профессии с характерной для нее нормативно-ценностной системой.

В этой связи важный шаг в продвижении к пониманию морального содержания акта выбора профессии связан с

76 См. Вишневский А. Бремя выбора // Литературная газета. 1978.12 апреля.

77 Чередниченко Г.А., Шубкин В.Н. С.30.

78 Чередниченко Г.А., Шубкин В.Н. Молодежь вступает в жизнь. С.30.

79 Шубкин В.Н. Начало пути. М., 1979. С. 9-10.

признанием роли свободы личности в таком выборе, права человека на самоопределение в профессии даже в том случае, если речь идет об очень молодом человеке. При этом следует учесть, что роль самоопределения в профессии, решений человека, которые мотивированы его стремлением к проектированию своей трудовой и жизненной биографии, не самоочевидна.

Во-первых, человек может не оценить самого факта возможности выбора профессии, значимости свободы выбора, столь отличающую Современность от предшествующих времен80.

Во-вторых, человек, особенно молодой, далеко не всегда осознает, что стоит перед актом выбора, что вольно-невольно вовлечен в ситуацию выбора, очень часто неповторимую и необратимую. Не осознавая, что зачастую ситуацию нельзя «переиграть», такой человек часто «пропускает» драматизм ситуации, оборачивающейся серьезными последствиями как для него, так и для других. При этом самоопределение в профессии - не обязательно одноразовый акт, исключающий последующие ситуации выбора и решения («решить» - значит предпочесть одну и «порешить» - уничтожить - другие возможности). В понятии «самоопределение» важнее акцент на самостоятельности ре-

80 «Современность внесла существенную коррективу в регламент воспризнания профессионала: начиная свою карьеру, он вынужден отныне осуществлять личный выбор из открывающихся возможностей и рационально оценивать жизненные перспективы и средства, которыми он располагает, чтобы добиться успеха. Средневековый подмастерье, как правило, не обладал возможностями выбора, поскольку был обязан наследовать дело своего отца или стать мастером после смерти наставника. Открыть свое дело в условиях господства профессиональных корпораций было практически невозможно» (Батыгин Г.С.Профессионалы в расколдованном мире // Этика успеха. Вып.3. Москва-Тюмень, 1995. С. 14).

шения. Поэтому снятие неопределенности - не обязательно барьер дальнейшему развитию81.

В-третьих, некоторые исследователи и практикующие педагоги, психологи, социологи склонны как бы не замечать именно проблему свободы самоопределения личности в профессии, педалируя тему управления выбором профессии.

Поэтому, например, столь важна психолого-педагогическая рефлексия на тему сбалансированности между педагогическим руководством процессом развития подрастающего человека - и его свободным развитием. Акцент на значимости именно «психологии самоопределения», а не «управления выбором профессии» помогает формированию у молодого человека способности и умения «определять и формировать свои жизненные профессиональные

планы»82.

И, наконец, еще один важный шаг к пониманию моральной природы акта выбора профессии связан с предста-

81 Соглашаясь, что в слове «самоопределение» содержатся такие значения, как «предел», «граница», «ограничение» «самоограничение», Е.А. Климов пытается показать, что уменьшение неопределенности выбора профессии совсем не обязательно воспринимать как препятствие дальнейшему развитию. «Оставляя в стороне некоторые возможности выбора (и как бы лишая себя возможности "прожить" те или иные жизненные пути, предпочитая, избирая один из них), человек в то же время обретает новые, недоступные ранее возможности профессионального развития, а этот процесс не имеет принципиальных ограничений. ...Поэтому следует понимать "самоопределение" не просто как "самоограничение", не как некое добровольное впадание в профессиональную ограниченность, а как важное проявление психического развития, формирования себя как полноценного участника сообщества "делателей" чего-то полезного, сообщества профессионалов». См.: Климов Е.А. Психология профессионального самоопределения. С. 39.

82 Климов Е.А. Психология профессионального самоопределения. С. 5.

влением о том, что, выбирая профессию, человек выбирает и ее ценностный мир, и ее миссию. При таком подходе самоопределение к профессии, мотивированное стремлением человека проектировать свою биографию, можно рассматривать и как акт морального выбора.

НА НАШ ВЗГЛЯД, для постановки и решения вопроса о том, можно ли говорить о выборе профессии как о моральном выборе, существенное значение имеет рефлексия самих профессионалов, анализирующих прожитые ими ситуации выбора и решения. В наших проектах по профессиональной этике такова рода рефлексия была инициирована в рамках экспертного опроса столичных и тюменских

83

журналистов . Представляется, что опыт их самопознания, с одной стороны, дает основания для позитивного ответа на поставленный выше вопрос, с другой - вскрывает существенные грани темы, требующие продолжения профессионально-этических исследований.

Аналитический обзор материалов экспертного опроса уместно начать с замечания о том, что некоторые из его участников посчитали необходимым уточнить предмет экспертизы: речь идет о моменте старта профессионального пути или же о сознании более или менее зрелого профессионала, открывающего для себя, что, выбирая профессию, вместе с ней он выбирал и определенную профессиональную этику?

Сразу несколько экспертов отметили, что стартовый этап в профессиональной деятельности вряд ли является моментом именно морального выбора.

«Я считаю, что в молодости люди совершенно не думают о таких вещах, как этика профессии, - отмечает журналист Р. - Или могут думать, но в каком-то уж совсем романтическом, неадекватном ключе. Правда, сейчас таких романтиков два с половиной чудака. Большинство

83 См.: Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Моральный выбор журналистов. Тюмень, 2002.

думают, как им кажется, в прагматических терминах: "деньги, поездки, возможности, раскрутка и так далее". Потом, с годами, к кому-то приходят соображения о цинизме-нецинизме, к кому-то - никогда в жизни не приходят. Но на старте профессии ее выбор моральными соображениями, думаю, совершенно не руководствуется. Нормальный человек руководствуется самым главным -выбирает то, к чему душа лежит».

Обращая внимание на те же мотивы: «Конечно, молодые люди, выбирая эту профессию, делают выбор, но по совсем иным основаниям: это привлекательно, романтично, престижно», - эксперт П. говорит, что «для подавляющего большинства (молодых. - В.Б.,Ю.С.) людей, выбирающих профессию журналиста, выбор профессии - это не моральный (внеморальный) выбор. И очень многими это никогда и не осознается. ... Лишь очень, очень редко это выбор осознанный. Трудно ожидать от человека в 18-19 лет, что он делает серьезный, глубинный выбор, это бывает довольно редко».

Тему неосознанности выбора начинающего журналиста мы находим и в суждении эксперта Б.: «На старте профессиональной деятельности скорее может совершаться неосознанный выбор, связанный, например, с влечением к определенной сфере деятельности или с традициями семьи. И тогда ты ставишь себе какую-то цель, которая совсем не формулируется как большая: было бы странно в этом случае говорить "я хочу быть журналистом для того, чтобы говорить правду"».

Другие эксперты подчеркивают: в том, осознает ли тот или иной журналист свой выбор профессии как моральный выбор, вряд ли есть общая закономерность. Журналист Д.: «Здесь нет общих правил. Думаю, если задать этот вопрос нескольким коллегам, то каждый ответит по-разному, на основе собственного опыта». Эксперт Н: «Мне кажется, что это вообще очень индивидуально. Для меня,

например, не было отдельного морального или профессионального выбора».

Следует ли из тезиса о том, что журналист, не проб-лематизирующий свою профессию в категориях профессионально-нравственного выбора на стартовом этапе жизненного пути, это - в моральном плане - tabula rasa? Приведем характерную перекличку рассуждений нескольких экспертов, отмечающих роль общеморальной готовности человека к профессиональной деятельности.

Н.: «Мне кажется, что человек выбирает профессию, исходя из некоторого набора ценностей, которые у него есть. Чаще всего, за исключением экстремальных случаев, профессию выбирают в достаточно сознательном возрасте, движимые не профессиональными нормами, а нормами внутренними». Д.: «Не думаю, что человек, выбирая ту или иную профессию, осознает, что одновременно он принимает некие "правила игры", свойственные этой профессии. По-моему, вообще человек подчиняется некоему кодексу поведения, который он составил сам для себя и который не связан с профессией. Если я следую заповеди "не укради", то делать это буду и на улице, и в редакционном офисе, и в журналистике».

Обсуждение тезиса о том, что, выбирая профессию, журналист тем самым выбирает (сначала скорее неосознанно) и присущие именно ей «правила игры», уже начатое в последнем рассуждении, конкретизирует этическую сторону выбора профессии. При этом авторы приводимых ниже суждений отмечают, что журналистике свойствены свои собственные этические «правила игры».

Продолжая тему осознания выбора профессии как морального выбора лишь на этапе определенной зрелости, Л.Р. отмечает, как происходит «открытие» этих правил: «То обстоятельство, что, выбирая профессию, ты выбираешь и свойственные ей "правила игры", на старте и в голову не приходит, тем более, что их мало кто знает заранее. Узнаешь потом, когда попробуешь, в процессе.

Мне, например, когда начал заниматься журналистикой, эти правила казались более суровыми, более циничными, более грубыми - и я на это шел открыто. Впоследствии убедился, что эти правила уж не так циничны, не так грубы и не так плохи, как мне казалось».

Сходные замечания можно найти и в размышлениях эксперта С.: «Выбирая профессию, ты принимаешь определенные "правила игры". К сожалению, на ранних этапах, если человек учится профессии в юности, а не приходит в нее из других профессий (что в журналистике, как и в режиссуре, случается часто), выбор, в лучшем случае, сопровождается благими намерениями, вытекающими из достаточно туманных представлений о профессии. Как правило, проблема морального выбора встает при первом столкновении с отрицательными аспектами профессии, и только тогда, задним числом, и то не все осознают, что за счет благоприобретенных общих моральных правил они уже не один раз успешно проскочили морально-профессиональный момент выбора».

Наши эксперты, что важно, не сводят всю проблему выбора к выбору «правил игры», не пренебрегают обсуждением мировоззренческих оснований выбора. Например, сравнение времени советского и постсоветского придает проблеме выбора профессии как раз мировоззренческий аспект. Журналистка А.: «Я считала невозможным вступать в КПСС и писать статьи о великих достижениях загнивающего режима. И я занималась научной журналистикой, писала в основном о физике элементарных частиц». В один ряд с этим суждением вполне можно поставить рассказ Р.: «Я пришел в журналистику, когда мне было уже 35 лет. Советская журналистика уже отходила. А быть советским журналистом я не мог именно из моральных соображений. Вступать в партию, писать о том, что израильский сионизм и американский империализм грозят нам; разоблачать людей, ведущих антиобщественный образ жизни, и т.п. - заниматься такой

мерзостью я считал для себя невозможным. Я пришел в журналистику, когда она начала меняться и эти суровые правила стали отступать».

Вполне уместно продолжить этот ряд суждением Л.: «Для людей зрелых ситуация выбора профессии как морального выбора была трагической - мы работали при советской власти. Сейчас можно быть в гармонии с собой, с какими-то действиями власти, со своей профессией. А тогда мы изначально находились в конфликте с моралью власти и, в то же время, были оружием этой власти, более того, мы ее как бы и морально обслуживали. Это очень тяжело. Тогда выбор был более трудным. Есть масса примеров, когда и мои действия не вполне соответствовали моим принципам. Фактически тогда речь шла о том, чтобы "быть минимально неморальными", -так бы я это сформулировал. Для молодого журналиста сегодня ситуация значительно более комфортная».

Суждения журналиста Т. показывают, что мировоззренческий аспект выбора профессии в наши дни стал еще более значимым. Отмечая, что «никакого особого морального выбора молодой человек, который решает прийти в газету, на телевидение или поступить на факультет журналистики, конечно, не делает. Его манит профессия, но не тем, что она самая моральная. Тем более, что он мало что знает об этой профессии», автор подчеркивает, что сегодня «в самой профессии возникают совершенно новые моральные проблемы, которые у многих профессий отсутствуют. И самое печальное, что до сих пор абсолютное большинство самих журналистов, по крайней мере, в своих выступлениях перед другими людьми и перед коллегами, по-прежнему не трезво, не корректно оценивают то, чем они занимаются».

По мнению автора, это вполне определенная проблема: «Я утверждаю совершенно сознательно, что сегодня журналистика объективно - помимо желания и воли отдельных журналистов, руководителей СМИ, политиков -

призвана выполнять, выполняет (и не может от этого отказаться) четыре функции, которые, собственно, и делают журналистику особым социальным и профессиональным институтом». Автор полагает, что основная проблема морального выбора в этом случае связана с четвертой функцией (после информирования, комментирования, представления интересов гражданского общества перед властью): «Если честно оцениваешь свою профессию, а это крайне важно, для того чтобы преуспеть в этой профессии, ты должен видеть ее сильные и слабые стороны. Журналистике сегодня нельзя отрекаться от имманентно приданной ей нынешней общественной системой - во всем мире, не только в России - четвертой функции, функции манипулирования от имени власти или от имени той группы, которая владеет твоим СМИ, манипулировать целыми социальными слоями, иногда - огромными общественными массами».

Особенность ситуации выбора: «моральный выбор возможен тогда, когда знаешь, между чем и чем выбираешь. Если ты не знаешь, что здесь есть выбор, то действуешь по наитию, как животное, пусть социальное животное. Когда знаешь, что это функция журналистской профессии и ты не можешь от нее отказаться, не можешь найти себе такую нишу в журналистике, где с этим не придется столкнуться (потому что такова сегодня журналистика как социальный институт, а не потому, что есть Березовский, Гусинский, Путин, Доренко), тогда ты принимаешь моральное решение. Вообще не хочешь в этом участвовать? Тогда найди такое место, где это будет возможным, но если ты более или менее интересуешься и увлекаешься политикой как таковой, тебе это не удастся».

Варианты выбора? «Как сделать моральный выбор, зная, что есть этот существенный минус - четвертая функция. Взять отпуск на период предвыборной кампании? Но информационные войны случались и без них. Се-

годня взять отпуск, завтра взять отпуск? Это не выход. Да тебя просто выгонят с работы. Все должны этот выбор делать. Сознательно, взвешенно, зная, между чем и чем выбираешь. Но чаще всего делают выбор, который я называю аморальным. Люди просто закрывают на это глаза: "этого нет, это делают только подкупленные журналисты, но не мы". И все-таки делают, и все-таки их подкупают - не обязательно чистоганом, разработана масса всяких способов».

Позиция автора ясна: «Трезвый выбор - морален, а просто закрыть глаза на реальность, сидеть у экрана телевизора, смеяться над Доренко: "смотрите, какой он плохой, а я вот такой хороший" - это обман других и себя, это полная аморальность».

И наконец, предложение: «Нужно писать об этом в учебниках и говорить на собеседованиях с будущими журналистами, а не "пудрить мозги" только замечательными фразами о свободе слова и отсутствии цензуры. Нужно говорить правду о профессии. Вот тогда, возможно, молодые люди будут делать моральный выбор, решая, сдавать документы на журфак или не сдавать».

Как видим, вопрос о моральных аспектах выбора профессии зависит не только от специфики того или иного этапа жизненного пути и деловой карьеры журналиста. Тот факт, что вместе с профессией ты выбираешь и определенную этику (и творишь ее), может открыться журналисту -как, мы видели, чаще всего и бывает - и не на стадии вхождения в профессию. Для дополнительной аргументации этого вывода еще раз обратимся к экспертным текстам, в которых анализируются характерные ситуации профессионально-нравственного выбора журналиста.

Б. рассказывает, как журналисты "Эха Москвы" поставили перед собой, казалось бы, вовсе не моральную, а чисто профессиональную задачу: решили показать, что «на русском языке в Советском Союзе может существовать свое радио, настоящее, не "рупор"». Однако, сделав про-

фессиональный выбор, они с неизбежностью были вовлечены и в ситуацию выбора профессионально-нравственного. «13 января 1991 года - одна из первых проблем: начинать или не начинать говорить с утра про вильнюсские события. Частота наша, имеем право вещать, но нам говорили: "Да что вы, ребята, зачем вам это нужно, вы только начинаете такое интересное дело". Но мы решили говорить: это нас задевает лично, там наши друзья, там происходят кровавые безобразия, об этом должны знать все».

Автор отмечает, что и в дальнейшем «почти каждый день совершаем выбор. 1993 год, еще сложнее, чем 1991-й. 2 октября приходит Уражцев (кто о нем помнит сейчас?) и хочет объявить о своих колоннах. Как мы можем ему не предоставить микрофон, если мы независимое радио? Хотя понятно, что это будут люди с палками, с кольями и во что это может вылиться. И мы решаем очень сложную проблему для себя: даем ему возможность сказать, что он собирает людей. До сих пор об этом спорим».

Отмечая, что «чаще осознание выбора профессии как морального выбора возникает на последующих этапах профессиональной деятельности», эксперт П. поясняет этот тезис на примерах из своей собственной профессиональной практики.

Первый пример относится к началу профессиональной карьеры. «Я начал жизнь - как и очень многие журналисты в Советском Союзе - в пропаганде, которая уже по определению не может быть журналистикой, потому что информация не является задачей пропаганды. ...Работал в журнале "Совьет Лайф", который издавался в обмен на журнал "Америка" (тоже пропагандистский журнал), и поехал делать очерк о Сибири. Это было вскоре после политической реабилитации людей, сидевших в лагерях. Я набрел на очень многих из них и написал, на мой взгляд, довольно сильные вещи. После чего мое умное на-

чальство очень меня похвалило, но сказало, чтобы я немножко "подчистил деревья": "Не надо превращать их в телеграфные столбы, но, понимаешь, там есть лишние ветки".

Это было первой ясной для меня ситуацией морального выбора: либо твоя статья вообще не выйдет (и у тебя не то что могут быть неприятности, но на тебя начнут смотреть определенным образом), либо ты учтешь критику. При этом ведь тебя не просят из красного сделать черное, тебя просят из красного сделать немножко розовое».

Еще одна ситуация. Весной 1991 года автор снова -«уже в который раз» - столкнулся с проблемой выбора. «Это было связано с моим ответом на вопрос интервьюера о том, за кого бы я проголосовал, если бы завтра состоялись президентские выборы: за Горбачева или Ельцина? Я сказал, что всегда очень горячо поддерживал Горбачева, но в последнее время перестал его понимать в связи с некоторыми назначениями, а также тем, что произошло в Вильнюсе, Риге, Баку, Тбилиси, и проголосовал бы за Ельцина.

Это дошло до самого "верха" и очевидно, что там этим были весьма недовольны. Позвонили руководителю Гостелерадио г-ну Кравченко. Один из его заместителей мне передал, что Кравченко страшно возмущен моим ответом и считает, что мне вряд ли не то что политобоз-ревателем можно быть, но он не уверен, что для меня вообще есть место на телевидении.

Я поблагодарил за информацию, посоветовался со своей супругой, сказав ей, что вообще-то Кравченко прав, т.к. на таком телевидении мне и на самом деле места нет, что я не желаю играть в их игры. На следующий день подал заявление, в котором подробно объяснил, почему я не считаю больше возможным работать на Госте-лерадио.

Тогда же я себе и поклялся, что больше никогда служить не буду, никогда не то что не буду членом партии, но не буду и просто поддерживать какую-либо партию, какую-либо власть. У меня есть только один хозяин - зритель, которому я буду служить, как это ни выспренно звучит. Отчасти я так решил оттого, что очень глубоко прочувствовал проблему морального выбора».

ЗАВЕРШАЯ обзор, полагаем возможным сделать несколько выводов.

1. Уже тем, что выбор профессии журналисты трактуют как акт морального выбора (пусть и осознаваемый не на старте карьеры), они дают существенные аргументы в пользу тезиса, вынесенного в название параграфа.

Кстати, тем самым они «оправдывают» существование профессиональной этики журналистов - вопрос о «правомерности-неправомерности» квалификации ее как именно профессиональной этики обсуждается в специальной литературе.

2. В поиске ответа на вопрос о том, является ли выбор профессии одновременно и моральным выбором, важно иметь в виду роль общеморальной готовности человека к профессиональной деятельности, степень зрелости его ориентации в сфере общих моральных ценностей.

3. Выбор профессии является моральным выбором еще и потому, что, выбирая профессию, журналист тем самым выбирает и присущие именно ей этические «правила игры». Предмет дальнейшей дискуссии - тезис о том, что на старте выбора журналист делает это скорее неосознанно, открывая их для себя уже в процессе профессиональной деятельности.

4. Выбор профессии - акт мировоззренческого выбора, для зрелых людей - часто драматического, связанного с критической оценкой наличных «правил игры», предлагаемых общественно-политической и экономической системами. Тем более важно не «проскочить» через этот драма-

тизм, адекватно оценить его - важно и выбирающему профессию, и обществу.

5. Мировоззренческий аспект выбора профессии в наши дни стал еще более значимым. В профессиональной деятельности сегодня возникают новые моральные проблемы. И для профессии, и для общества весьма рискованно, когда выбирающие профессию неадекватно оценивают то дело, которым они собираются заниматься.

6. Может быть, одним из «секретов» в понимании морального содержания выбора профессии является нередкая тождественность «чисто профессионального» выбора и выбора «собственно морального»: принятие профессиональных решений зачастую оказывается ситуацией профессионально-нравственного выбора.

Мировоззренческий ярус профессиональной этики: «служение в профессии» и / или «жизнь за счет профессии»?

НЕОБХОДИМОСТЬ особого исследования мировоззренческого яруса профессиональной этики настоятельно диктуется результатами нашего анализа ряда исследований по прикладным этикам. Внимание исследователей к этому вопросу - явление весьма редкое. Значительно чаще - внимания нет вовсе. Для специальной литературы характерно суждение, согласно которому профессиональная этика тождественна профессионально-нравственным кодексам, часто сведенным к набору стандартов поведения. «Профессиональная этика, то есть кодексы и их отдельные разделы...», - писала И. Лазари-Павловска (курсив наш. - В.Б., Ю.С.)84. В определенном смысле это так, но лишь в том случае, если, как было отмечено выше, сравнивать общее и различное в понятиях «профессиональная этика» и «профессиональная мораль».

84 Лазари-Павловска И. Указ. соч. С.197.

В других случаях сильная тенденция акцентировать в деловой и профессиональной этиках т.н. минимальный стандарт, профессиональные кодексы, этикетные правила и прочие способы оформления нормативности, вольно-невольно оставляет за бортом вопрос о мировоззренческих основаниях названных этик: о призвании, служении, миссии, кредо и т.д. Однако профессиональная этика (мораль) не может быть сведена к кодексам уже только потому, что она не исчерпывается своей регулятивно-инструментальной функцией и, как показано выше, характеризуется и мировоззренческой, ценностно-ориентирующей миссией.

Представляется, что эффективным способом демонстрации значимости мировоззренческого яруса профессиональной этики является обращение к дилемме «"Служение в профессии" и / или "жизнь за счет профессии"»? Как известно, идущая от Вебера (и поддержанная, например, Р. Мертоном) традиция исследователей природы профессии предполагает отличие «истинного» профессионала от лишь «отчасти» такового, а разделительная полоса проходит прежде всего через мотивационную сферу их деятельности: у «истинного» профессионала доминирует бескорыстная «незаинтересованность». Она воплощена в морально поощряемой преданности Делу, в духе профессионального призвания, основанного на этике ответственности за тот или иной аспект общественного блага.

ВНОВЬ обратимся к материалам экспертных опросов. Участникам опроса на тему «Журналист в ситуации морального выбора»85 был предложен вопрос: «Какая из известных со времен М. Вебера альтернатив - "служение в профессии" или "жизнь за счет профессии" - доминирует в нашей журналистике?». Представим полученные ответы

85 Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Моральный выбор журналиста. Тюмень, 2002. Ср. материалы других наших экспертиз: Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Этос среднего класса. Тюмень, 2000; Становление духа университета: Опыт самопознания / Под ред. В.И. Бакштановского, Н.Н. Карнаухова. Тюмень, 2001.

с помощью типологии, отражающей три возможных варианта отношения к этой дилемме.

Прежде всего выделим подход, который прямо трактует предложенную альтернативу как предмет морального выбора журналиста. С уточнением, что человек не волен совершать этот выбор «идеальным образом» и такой выбор трудно оценить однозначно.

По мнению журналиста Т., «Служение есть некое подвижничество, это следование принципам, ...с отказом от чего-то, что дает простая "жизнь за счет.". Например, когда журналист выбирает из двух рабочих мест не то, где больше зарплата, а то, где он может свободнее высказываться». Правда, по мнению автора, здесь возникает предмет не только морального выбора. «Если у тебя пятеро детей и ты со всеми своими принципами уходишь туда, где меньше свободы слова, зато больше платят, я не знаю, аморальный ли это выбор. (Конечно, есть граница, например, тебе придется прославлять фашистов. Но это некая крайность, отбросим ее.) Иметь возможность свободно высказываться о политике президента Путина (или Ельцина, не важно, или любого другого) при том, что твои пятеро детей будут голодать - это морально? Я не решусь сказать, что этот человек поступает аморально. .Когда нужно кормить семью, то у нормального человека чаще всего отходят на задний план революции, контрреволюции, демократии и все остальное. И я считаю это одной из фундаментальных моральных обязанностей человека».

Автор говорит, что «при этом хорошо бы еще и в остальном не расходиться с моралью». С его точки зрения, однако, «человек не волен каждый раз решать эту проблему идеальным образом. Чаще всего она решается на альтернативном уровне: либо одно, либо другое. О таких, кому удается и то, и то, всегда говорят, что это аморальные люди, но тот, кто делает какой-то моральный выбор, часто проигрывает в другом».

Далее выделим скептическую позицию относительно самой метафоры «служение в профессии». «Прежде всего журналистика - это профессия, я этим зарабатываю деньги. Я не служу в профессии - это моя работа. Почему я должна служить профессии? У меня работа такая - заниматься журналистикой», - говорит А. И еще раз подчеркивает: «Журналистика - это то, чем я зарабатываю на жизнь. Я не сторонник отношения к журналистике как к некоему мессианству. Журналистика - это ремесло прежде всего».

Сдержанное отношение к тезису о служении в профессии применительно к реальной журналистской практике высказывает С.: «Я не верю в служение профессии как таковой. Служение ей возможно, разумеется, но оно дается уже битому и тертому, прошедшему все искусы служения внутри профессии: служения учителю, редактору, своей команде, идее, миссии. Если, пройдя через все это, не скурвился, что случается нередко, у тебя оттачивается нюх на мораль служения профессии как таковой».

В то же время другой участник проекта - Б. - полагает, что «выражение "служение в профессии" - замечательное определение профессионализма». При этом автор отмечает, что «чаще всего слышишь определение обратное: профессионал - это тот, кто хорошо и качественно делает свою работу и живет за счет профессии, не видя в ней некоего служения». И дает вполне четкое определение: «Чтоб не вдаваться в излишний пафос, служение -это осознание цели, или сверхзадачи, даже миссии».

С точки зрения автора, формула Вебера имеет серьезный смысл. Более того, автор вполне наглядно конкретизирует эту формулу. Сначала - ту ее часть, которая определяется через «жизнь за счет профессии». «Мне кажется, "жить" можно за счет халтуры (халтура в понимании старого Художественного театра, т.е. не работа плохого качества, а работа дополнительная и необязательная)». Обращаясь к собственной жизненной пра-

ктике, Б. говорит: «были такие эпизоды, когда я делал переводы научно-популярных и технических фильмов на французский язык для развивающихся стран и этим зарабатывал на жизнь в киностудии "Фильмэкспорт". Какую-то пользу человечеству я этим приносил, но воспринимал эту работу как средство существования, которое надо сделать как можно качественнее. И радиодикторство в Гостелерадио воспринимал как средство к существованию - мне надо было кормить маленького ребенка, потом появился второй, уже надо было помогать родителям и зарабатывать, чтобы жена могла писать свою диссертацию». И специально подчеркивает: «Это был совершенно осознанный выбор - работа как средство к существованию».

А далее - конкретизация другой части формулы, связывающей профессионализм со «служением». «Когда мы организовывали "Эхо" (как ни странно, мы стали получать больше, чем в Гостелерадио, но это было дополнительным обстоятельством), - это был фактор свободы и некоего, может быть, извините, служения. Появилась цель: мы тогда говорили друг другу, что очень здорово, когда делаешь то, что хочешь, так, как хочешь, и еще за все это получаешь деньги. Именно в таком порядке. И мы эту цель стали доводить до предела: радио полезное и нужное, которое говорит, что хочет, да еще и деньги зарабатывает рекламой».

С точки зрения иллюстрации сути порядка, зафиксированного в последнем тезисе, интересно приводимое, когда-то поразившее автора, высказывание основателя японского театра «Но». «Он очень хорошо сказал, что если ты стремишься к высокому, то придут и богатство, и слава, но когда ты просто стремишься к богатству и славе, то высокое может и не придти. Это очень тонкая мысль, потому что сразу богатство и слава начинают преображаться: если ты к чему-то стремишься, то богатством для тебя может быть что угодно, и славой тоже».

При этом особое внимание автор обращает на необходимость деликатного отношения к позиции служения в профессии: «жить с постоянным ощущением миссии очень плохо. Наиболее близкие мне священники постоянно осуществляют свою миссию, но никогда это не педалируют. ...Миссия - это не ощущение постоянного мессианства. Настоящий мессия не раздает визитные карточки».

Большинство экспертов с тем или иным успехом попытались снять напряженность веберовской альтернативы. Прежде всего они скептически отнеслись к дилеммности самой характеристики профессионала. Журналист Г.: «Отмеченные Вебером альтернативы существуют вопреки физическим законам одновременно в одной и той же точке пространства». Л.: «Полагаю, что противопоставление двух позиций - это упрощенный подход». Н.: «Для меня лично две альтернативы Вебера являются частью одной формулы. И то, и другое совершенно допустимо». П.: «Разведение двух веберовских формул - "служение в профессии" или " жизнь за счет профессии" - применительно к журналисту кажется чуть-чуть упрощенным. На самом деле человек может и служить в профессии, и жить за счет профессии. И одно не будет противоречить другому». Р.: «Применительно к себе формулу Вебера о двух типах отношения к профессии я отчасти принимаю, отчасти - нет».

При этом важно, как именно наши эксперты пытались совместить обе части формулы.

Н. четко определяет: «И то, и другое - признаки профессионализма, главное, чтоб человек жил за счет профессии, но при этом и служил в профессии». В качестве наглядного примера такого способа совмещения двух альтернатив автор рассматривает личную историю Салтыкова-Щедрина, связанную с журналом «Отечественные записки». «Если человек умирает, когда закрывают его журнал, практически от этого умирает, это значит, что он, без-

условно, не только служил в профессии, но и жил за счет профессии в самом прямом смысле этих слов». И далее Н. дает свою версию веберовской формулы: «Жизнь за счет профессии - не только зарабатывание денег, но жизнь в метафизическом смысле этого слова, что принципиально важно. И потому альтернатива Вебера достаточно искусственна. Все-таки это одна формула. Да, есть оппозиция "иметь или быть?", но, как показывает практика, важнее всего находить какой-то внутренний компромисс между тем и другим, понимать, что одно не исключает другого».

На наш взгляд, следующее ниже суждение Г. - при более резкой формулировке по поводу роли заработка журналиста - может быть созвучно представленному выше подходу. «Ничем не хуже других те, кто приходит в журналистику ради заработка. "Не ради денег, сэр, пишут только болваны", - морализировал еще в XVIII веке доктор Сэмюэл Джонсон. Другой вопрос - на что журналист способен ради денег? Готов ли он, погружаясь в профессию, понять не только ее ответственность, но и миссию?». При этом автор специально отмечает, что «в журналистике материальные блага зависят не столько от способности к "популизации" (прошу редактора не исправлять это слово!), сколько просто от способности в деле, которому служишь. А именно - хороший журналист хорошо зарабатывает. Эта конструкция не должна приводить к обратному выводу: мол, плохой журналист зарабатывает плохо. Вовсе нет. И тот может зарабатывать прилично. Разве что дело, которым он занимается, к журналистике имеет, на мой взгляд, не самое прямое отношение».

По мнению П., «есть, несомненно, люди, для которых профессия - это, прежде всего, способ зарабатывать. Они даже не очень этого стесняются. Как-то в разговоре со мной Сергей Доренко сказал примерно так: "Кто заплатит, причем вперед, тот и получит то, что

захочет". А есть люди принципиально другие, которые вообще думают не об этом. И все же я хочу, чтобы было понятно: служение в профессии не исключает возможности жить за счет профессии. Не исключает, это не в обязательном порядке противоречие». Автор полагает, что «на самом деле человек может и служить в профессии, и жить за счет профессии. И одно не будет противоречить другому». И все же расставляет акценты: «Вот я, например, считаю, что последние несколько лет и служу в профессии, и живу за счет профессии. Я очень хорошо обеспечен, но в то же время не только ради заработка делаю то, что я делаю».

Р. четко показывает, в каком смысле формулу Вебера о двух типах отношения к профессии он применительно к себе отчасти принимает, а отчасти - нет. Сначала - о том, что такое именно «жить за счет профессии». «Это когда делаешь заказные статьи - рекламные, коммерческие, политические тексты. Я такого рода работой очень долго занимался. Но сам никогда подобные тексты не писал, не мог себя заставить. Организовывал - да, сколько угодно: пробивал, договаривался и прочее и прочее, а сам - нет. Противно, брезгливо, трудно, не интересно, муторно и т.п. И уж тем более не стал бы подписываться своим именем, потому что именем дорожу. Говорю об этом без пафоса, просто неприятно, когда под каким-то "г..." стоит моя фамилия. Один раз был такой случай, и я зарекся - с тех пор больше в эти игры не играю».

А что такое «служение в профессии»? «Журналисты, которые ездят в опасные места и действительно рискуют жизнью, конечно, получают большие деньги, но, думаю, у многих из них есть и такой мотив, как говорить правду, добыть информацию и прочее. Эти люди на самом деле считают, что рискуют собой не только за деньги и не только ради известности, но чтобы исполнять свою профессиональную миссию, свой профессио-

нальный долг. В этом смысле у них как раз служение в профессии».

И еще один - скорее повседневный - вариант того, как, полагает автор, можно понимать «служение в профессии». «Не обязательно ты открываешь новые приемы в самой журналистике, но всегда стараешься писать как можно лучше. Пример из своей практики. В газете "Сегодня" был безобразный набор, просто безобразный, перевирали слова: допустим, пишешь "не хотел", они набирают - "хотел", опускали кавычки и т.д. Когда я читал в таком виде свои тексты, доходил до исступления. Хотя, опять же, из своей практики знаю, что ни один читатель этого не замечает. Но я-то замечаю. Моя зарплата от этого не меняется, моя репутация от этого не меняется, мнение читателей не меняется. Но меня это доводило просто до исступления. Это, мне кажется, и есть, так сказать, фимиам на алтарь бога профессии: когда я видел, что мои тексты искажены, это был грех только по отношению к божеству самой профессии - читатель "проглатывал" не глядя, не замечая. Вот вам чистый случай, когда за профессию обидно, "за державу обидно".

Бывало, напишу текст и потом еще вечером перезваниваю в редакцию, вношу какие-то исправления, дополнения, хотя не только, опять-таки, в денежном смысле, но и с точки зрения профессиональной репутации эти три-четыре переставленных слова, одна-две исправленных фразы ничего мне не дают. Ведь я не Лев Толстой, нет у меня таких читателей, которые с лупой будут изучать, что я написал. Но для себя самого или для мирового духа профессии, который во мне сидит, это важно».

Отдельно представим экспертные суждения, в которых авторы с сожалением фиксируют наиболее распространенное отношение отечественных журналистов к вебе-ровской альтернативе и, как нам кажется, методом от противного высказывают свои приоритеты.

Д. полагает, что «в журналистике, как и в любой другой профессии, "служителей" меньше, чем людей, для которых работа является просто источником существования». Автор при этом отмечает: «именно "служители" могут задавать нравственную тональность».

Считая, что Вебер противопоставляет не альтернативные понятия, О. также отмечает существенную количественную разницу между теми, кто выбирает «служение в профессии», и теми, кто предпочитает «жизнь за счет профессии». Последний вариант - «удел сотен тысяч профессионалов», а «служение» - «удел единиц» («как "редкая птица долетит до середины Днепра", так в многочисленных редакциях редко отыщется профессионал, статусно и общественно зачисленный по разряду "служения"»). При этом автор говорит, что «служение в профессии, не отвергая "за счет", возникает как наивысшая творческая форма профессионализма. Бескорыстный, но бездарный специалист, как бы он ни афишировал свое вполне искреннее бескорыстие, на "служение" не обречен».

Аналогичный диагноз дают П. («к глубокому сожалению, пока в нашей журналистике доминирует не "служение в профессии", а "жизнь за счет профессии"») и Т. («Большинство "живут за счет", а "служит в профессии" меньшинство. Те, кто "служит", как правило, более способные, более преуспевающие»).

Анализ материалов данного и аналогичных, упомянутых выше, экспертных опросов дает наглядные основания для вывода о том, что для самих профессионалов рефлексия мировоззренческого яруса профессионально-этического сознания не только не чужда, но и сопровождается вполне эвристичными подходами и аргументами.

Выделим здесь, во-первых, суждение о том, что «служение в профессии» - атрибут профессиональной деятельности. Выделим тезис о том, что «выражение "служение в профессии" - замечательное определение профес-

сионализма» и характеристика служения «как осознания цели, или сверхзадачи, даже миссии». И при этом прекрасный афоризм по поводу понятия «миссия»: «настоящий мессия не раздает визитные карточки».

Продуктивны, во-вторых, рассуждения, стремящиеся «снять» дилеммность предложенной для экспертизы проблемы с помощью квалификации двух альтернатив как частей одной формулы. Как позиций, вполне совместимых в системе ориентаций профессионала. Характерно в этом плане суждение о том, что «И то, и другое - признаки профессионализма, главное, чтоб человек жил за счет профессии, но при этом и служил в профессии». Эвристична и предложенная формулировка: «Жизнь за счет профессии - не только зарабатывание денег, но жизнь в метафизическом смысле этого слова».

В-третьих, стоит обратить внимание на суждения, подчеркивающие, что предложенная для экспертизы дилемма не надуманна, что она отражает реальные противоречия поведения профессионала и фиксирует необходимость морального выбора мировоззренческого уровня.

Как не трудно будет увидеть ниже, в экспертном опросе представлены позиции и результаты рефлексии, вполне перекликающиеся с теоретическим поиском мировоззренческих оснований профессиональной этики, связанных, прежде всего, с темой профессионального призвания и служения делу.

КАК ИЗВЕСТНО, Макс Вебер обращал внимание на внутреннее единство жизненного призвания и профессионального самоопределения. Подлинный профессионал не пренебрегает материальным вознаграждением за свой труд, честным заработком специалиста. Ему не чужды и стремления к этико-психологическим наградам, к тому, что мы сейчас неряшливо называем моральным удовлетворением. Положительное значение могут иметь и мотивы профессионального честолюбия (не тщеславия).

Но смысл своей деятельности настоящий профессионал черпает в другом - в служении делу. Не обязательно жертвенном, но приуготовленном к нему. Он «охвачен» страстью самоотдачи и верности делу. Конечно, «призванных» в таком плане гораздо меньше, нежели просто «званных», вообще вовлеченных в профессиональную деятельность - с одаренностью ничего не поделаешь! Этот тот самый случай, когда нечто или есть, или его нет.

Что же именно понимать под служением делу, какими Дело и Служение должны выглядеть - все это в значительной мере является вопросом веры врача, учителя, предпринимателя, политика, ученого, художника. Без такой веры над профессионалом, несмотря ни на какие достижения, повисает, образно говоря, «проклятие ничтожества твари». При наличии же подобной веры мы вправе говорить о непреложных велениях профессионального долга (а не просто о служебных обязанностях), о необычном слиянии этики с успехом. Можем (даже обязаны) говорить об особых «бесшумных» и «незримых» успехах на святом поприще убере-жения и приумножения нефальсифицированных нравственных ценностей.

Предметом служения делу может быть успешное продвижение к идеалу, морально высшему и - одновременно -к вершинам профессионализма, которые служат (не станем отрекаться от пропагандистского выражения) «маяками» в своем деле. Но это может быть проявлено и более скромно - в виде повседневной человеческой порядочности, на которую, увы, и в прошлом, и в настоящем направлены бесконечные посягательства. «Незримые» успехи вносят разумность в деятельность профессионалов и позволяют им даже в неблагоприятных условиях поддерживать «эспри де кор» - дух профессиональной корпорации, вольного товарищества (далекий от беспринципного «мы помалкиваем о ваших грешках, а вы уж, будьте любезны, не замечайте наши грешки»). Успехи позволяют делать ставку не просто на этику убеждений и любви, но и на этику ответственности.

Такая ответственность - не только «перед кем-то», но и «за что-то» - ориентирует, разумеется, на чистоту и возвышенность мотивов, но одновременно - это следует подчеркнуть - и на последствия: эффективность профессиональной деятельности, успешность поступков. Кому, в самом деле, нужны провальная политика, обанкротившийся предприниматель, бестолковый инженер, бездарный менеджер, «бездетная» педагогика, лапутянская академия наук? Нравственный мотив профессионалов - стремление к успеху в своем деле, но в то же самое время и - Служение Делу. Это - единство признания (статус, внешнее одобрение) и призвания.

Конечно, следует учитывать изменения в концепте профессионального призвания, которые произошли начиная с эпохи его зарождения в начале Нового времени и первичного философского осмысления вплоть до наших дней - в мире современной секуляризации, омассовленных профессий и создания «фабрик» по конвейерной «штамповке» специалистов. В современном мире он освободился от многих черт внутримирского аскетизма («трудись и молись!»). В этой связи одни авторы указывают на неоаскетическую интерпретацию профессионального призвания (неудержимое потребительство угрожает глобальной экологической катастрофой), другие - на вытеснение этико-религиозного «вертикализма», которому приходится потесниться, освободив место вполне рациональному этическому «горизонтализму». Иначе говоря, потесниться в пользу апробации профессионального долга и идеи призвания, служения делу с помощью групповых норм, санкций и прочих средств контроля со стороны социального и профессионального сообщества.

Духовный смысл свободы профессионала заключается в добровольном принятии бремени ответственности (с множеством подводных камней морального плана), которую не на кого «переложить», в восприятии такой ответственности в качестве долга. Принятие ответственности перекры-

вает путь соблазнительному поиску самооправданий, подавляющих желание начать изменение мира с самого себя. Этика профессионала требует отказа от безответственности, от соблазна получить крохи свободы из «чужих рук», учит взращивать свободу в самом себе и сейчас, в своей деятельности и, одновременно, в творении самого себя как непременного условия нравственной деятельности.

Но не слишком ли хороша идея жизненного призвания, предназначения для грешного рыночного мира? Лапидарная формула такого призвания гласит: не насилие над свободой через подневольную деятельность, а освоение, «обживание» свободы путем служения делу, использования многообразных возможностей, предоставляемых рынком для повышения эффективности общественного капитала и приращения на такой основе капитала духовного. Не дохода как такового домогается подлинный профессионал, им он лишь измеряет успешность ведения своего дела. Не денег алчет он, не по богатству томится, не обусловленной ими власти жаждет (хотя и не чурается их: думать иначе было бы непростительной наивностью и могло бы быть воспринято в качестве неуклюжего пропагандистского трюка).

Возьмем в качестве примера деятельность предпринимателя. Когда-то К. Маркс определил капиталиста как «фанатика самовозрастания стоимости». Это - меткое, хлесткое определение. Но современный предприниматель не тот, кто, «как царь Кащей над златом чахнет», - он «чахнет» над своим делом. Ему чужд идеал безмятежности, спокойной жизни и представления о богатстве как источнике чистой, радостной и спокойной души, сформированный еще в доиндустриальном обществе. Он самоотверженно служит деланию денег, и вопрос «для чего?» имеет для него отчасти потусторонний смысл, если речь не идет об инвестировании денег, чтоб делать их еще больше (то, что выше мы называли пониманием ценности богатства в его

абстрактной форме). Его императив: take care of your business («заботься о своем бизнесе!»).

Вспомним еще раз М. Вебера, исследовавшего экономическую мотивацию предпринимательской активности: он говорил о профессиональном призвании, соединяя призвание внешнее - как источник экономической независимости (честное пропитание профессионала, предполагающее снятие ограничений с многих видов предпринимательской деятельности, их моральное оправдание, ибо «блаженны владеющие») с внутренним призванием, подкрепленным психологическими наградами как платой за «нервную работу», но в первую очередь этической значимостью этой деятельности. Поэтому Вебер обращал внимание на то, что жизнь профессионала в сфере предпринимательства носит известный отпечаток аскетизма: «дело» и «отрешение», отказ от

фаустовской многосторонности взаимосвязаны в стиле жиз-

86 ни .

Но надо иметь в виду, что Вебер отличал внемирской аскетизм от внутримирского, связанного с призванием. В мирском обществе профессиональный долг способен принять освобожденную, экзистенциальную форму, и Вебер полагал уникальным сочетание такого долга с этическим призванием, которое искажается в рационализированных формально-технических структурах, в жизненных порядках, где этическое призвание становится только декларативным, во всяком случае, ослабленным.

Процитируем Вебера: «По мере того, как аскеза начала преобразовывать мир, оказывая на него все большее воздействие, внешние мирские блага все сильнее подчиняли себе людей и завоевали, наконец, такую власть, которой не знала вся предшествующая история человечества. В настоящее время дух аскезы - кто знает, навсегда ли? - ушел из мирской оболочки. Во всяком случае, победивший капитализм не нуждается более в подобной опоре с тех пор, как

86 См.: Вебер М. Политика как призвание и профессия // Вебер М. Избранные произведения. М.,1990. С. 205.

он покоится на механической основе. Уходят в прошлое и розовые мечты эпохи Просвещения, этой смеющейся наследницы аскезы. И лишь представление о "профессиональном долге" бродит по миру, как призрак прежних религиозных идей. В тех случаях, когда "выполнение профессионального долга" не может быть непосредственно соотнесено с высшими духовными ценностями или, наоборот, когда оно субъективно не ощущается как непосредственное экономическое принуждение, современный человек обычно просто не пытается вникнуть в суть этого понятия... Никому неведомо, кто в будущем поселится в этой прежней обители аскезы; возникнут ли к концу этой грандиозной эволюции совершенно новые пророческие идеи, возродятся ли с небывалой мощью прежние представления и идеалы или, если не произойдет ни того, ни другого, не наступит ли век механического окостенения, преисполненный судорожных попыток людей поверить в свою значимость»87.

Ряд социологов, прежде всего Т. Парсонс, полагают, что в этой части концепция Вебера не учитывает и, собственно говоря, не может учитывать некоторые позитивные

88

тенденции развития индустриальной цивилизации88, которая - уже после Парсонса - перешла в постиндустриальную стадию. Стоит вспомнить контртенденции, свидетельствующие о преодолении (пусть даже только частичном) кризисных явлений в духовной жизни современной цивилизации. Они связаны, по хорошо аргументированному мнению Ю.А. Васильчука, со вторым этапом НТР и информационной революцией, начавшейся в 70-е годы. Речь идет о том, что произошла феноменальная встряска всех социальных структур, на смену фабрично-заводскому производству идет принципиально иное производство, при котором господство капитала сменяется господством знаний и их носителей. «Революция производительности», гиб-

87 Вебер М. Указ. соч. С. 206-207.

88

Parsons T. Introduction // Weber M. The Theory of Social and Economic Organization. N-Y., 1947. Р. 37.

кость производственного аппарата делают трудовую деятельность «школой характера» в сложном и быстро меняющемся мире, приводят к сознанию зависимости работников друг от друга, усиливают у них потребность во взаимопомощи, приучают к существованию в ситуации высокой социальной мобильности.

Мы полагаем, что современная цивилизация не только вышла из аскетической стадии, но и выходит из гедонистической стадии, когда казалось, что стало излишним «вертикальное», метафизическое, религиозное оправдание этических правил профессионального поведения. Не о «скромном обаянии буржуазии» идет речь, но о том, что современному профессионалу свойственно желание глубокого душевного равновесия, «полного и честного расчета с жизнью и самим собой» (так однажды, но совсем по другому поводу, выразился писатель Ю. Домбровский). Наверное, оно сродни чувству удовлетворения, которое возникает у любого беспокойного мастера своего дела, что, между прочим, не выключает механизмы постоянного недовольства собой как мотива самосовершенствования.

Без особого насилия над фактами источник предпринимательской активности можно было бы уподобить мотивации ученого, писателя, художника и вообще творческой личности. Все они привязаны к своему призванию, как Сизиф к своему камню. Трудятся они не ради одного дохода или одной славы, которые им принесут или же могут принести создаваемые творения. Зов «даймона», как сказал бы Сократ, - вот сильнейшее побуждение. Призвание уподобляется предопределению и потому позволяет преодолевать машинальность проживания, мимолетность бытия, не соглашаться со справедливостью земной участи людей.

При этом призвание, служение Делу, думается, надо отличать от служения идее. В последнем случае личность, во-первых, склонна рассматривать себя не в качестве самоцели, а лишь как средство реализации Идеи, строительный материал истории, ценность которого всецело определяет-

ся местом, ролью, пользой, эффективностью. Во-вторых, личность легко совращается духом цезаристского избранничества, и это позволяет ей без особых затруднений реля-тивизировать мораль, преступать ее запреты, трактуя их в качестве «предрассудков человечности», помогает инструментально относиться не только к другим, но и к самому себе. Причем не по корыстным мотивам, а ради собственного блага, ради счастья других, содержание которого «доподлинно известно» благодетелю. Вдохновленная служением Идее личность, в-третьих, готова иезуитски оправдывать варварские, бесчеловечные средства достижения Суперцели, Проекта. В-четвертых, эта личность заражается фанатизмом, который делает ее слепой и глухой к резонам здравого рассудка, к пониманию меры в собственных деяниях, и все это, в отличие от подлинного призвания, которое требовательно к себе и великодушно к другим, не разрешает самоутверждения за чужой счет, а знает радость самоотдачи.

Нельзя не признать существование известного конфликта между служением делу и самореализацией, некоторой асимметрии в их соотношении. Обнаруживается это тогда, когда происходит «открытие человека»: именно он вправе отдать предпочтение либо делу, либо самореализации, налаживая прихотливое иерархическое отношение между ними. Допустим, художественная натура склонна предпочитать самореализацию, самовыражение, тогда как люди с предпринимательской жилкой предпочитают сделать выбор в пользу служения делу.

Соответственно, для достижения успеха в служении делу необходима мобилизация прежде всего морально-деловых качеств человека, тогда как для успеха самореализации необходим весь человек - «с головы до пят», возникает нужда в предъявлении всех его моральных качеств. Служение делу, как и музам, не терпит суеты, однако ранг самореализации, возможно, все же выше ранга дела? Самореализация происходит как в деловой сфере, так и в до-

суговой деятельности, и именно она ведет к самосовершенствованию, к трансцендентности, ставит человека в позицию критики самого себя, вовлекает в наиболее сложное из всех существующих и возможных искусств - творению самого себя.

Продолжение рассуждений о мировоззренческих основаниях профессиональной этики - в следующем параграфе.

Апология и критика ценности профессионализма

РАССМАТРИВАЯ природу профессии в ее «моральном измерении», мы, фактически, уже обращались к феномену профессионализма. Прежде всего в тех случаях, когда речь шла - хотя бы косвенно - о качествах личности, избравшей и реализующей ту или иную профессию. При этом рассуждение о профессионализме предполагает несводимость его признаков к качествам, присущим специалисту, например, к квалификации, компетентности. Разумеется, в той мере, в какой их можно и нужно различать, не забывая о сходстве в целом ряде отношений.

Итак, наш следующий шаг - этическая характеристика феномена профессионализма. Предвидимые трудности этого шага?

ВО-ПЕРВЫХ, поиск предпосылок такой характеристики приводит к выводу о том, что зачастую не просто обыденное, но и теоретизирующее сознание относится к феномену профессионализма не только без намеренного различения профессии и иных видов человеческой деятельности, но и - тем самым - без особого внимания к мировоззренческой стороне профессии, связанной с профессиональным призванием и служением. Соответственно, и в апологии, и в критике профессионализма - во всяком случае, в их отечественной версии - это различение практически не акцентируется.

Возьмем, например, работу «Психология профессионализма»89. Она привлекает внимание тем, что считает необходимым при анализе профессионализма выделять мо-тивационную и операциональную стороны профессиональной деятельности, и тезисом о необходимости преодоления «технологических и технократических мифов, когда профессионализм рассматривается как овладение прежде всего новыми технологиями ..., когда в тени остаются мотивы поведения человека». Как особо подчеркивает автор, «в погоне за новыми технологиями мы иногда сталкиваемся с тем, что "техники" есть, а духовности ("святости") нет»90.

В то же время в характеристике «мотивационно-смыс-лоцелевой сферы профессионализма» профессиональное призвание характеризуется лишь как «ощущение профессии», как «влечение к какой-либо профессии, опирающееся на знание о предназначении профессии, осознание своих возможностей овладения ею и оценку своих потенциальных профессиональных способностей»91. При таком подходе декларированная автором значимость «духовного наполнения профессии», выделение в качестве ключевых моментов мотивационной сферы профессионализма «профессионального мировоззрения» обладают весьма слабым «КПД».

В то же время определенные предпосылки этической апологии и критики профессионализма содержатся в социологической литературе. Приведем в качестве примера два рассуждения. Одно из них, на первый взгляд парадоксальное, принадлежит Г.С. Батыгину. С точки зрения автора, «профессионал, в отличие от профана, руководствуется прежде всего требованиями технической рациональности и подчиняет свою волю императиву долга. Он не допускает никакой отсебятины - только выполняет предписания. Это делает его равнодушным ко всему, что выходит за рамки профессиональной оптики. Любитель, обладающий высо-

89 Маркова А.К. Психология профессионализма. М., 1996.

90 Указ соч. С.40.

91 Указ соч. С. 68.

кой квалификацией, отличается от профессионала тем, что вкладывает в свои занятия душу. А у профессионала душа отделена от тела. Например, профессионально подготовленному врачу никогда не придет в голову огорчаться по поводу поведения больного; судья выполняет свои многообещающие действия безотносительно к чувствам симпатии либо ненависти, которые он может испытывать к обвиняемому. Профессионал-продавец демонстрирует доброжелательное внимание к привередничающему покупателю, хотя мысленно уже назвал его сволочью». Поэтому профессионализм не обязательно соотносится с определенным социальным статусом, например, статусом высококвалифицированного специалиста. Профессионал может быть и недостаточно квалифицированным. В этом смысле, говорит автор, «профессионализм - скорее модус независимости по отношению к миру, где уже все расколдовано и превращено в материал для дела»92.

Другое рассуждение - в духе уже цитированных в параграфе о «моральном измерении» профессии работ - содержится в книге Д. Белла «Грядущее постиндустриальное общество»93. «Представление о профессионализме, - говорит автор, - заключает идею компетентности и авторитета технического и морального порядка» (курсив наш. - В.Б., Ю.С.)94. Это объясняется в том числе и тем, что «профессия содержит в себе норму социальной ответственности». Но «это не означает, что профессионалы -более великодушные или идеалистически настроенные люди». Дело в том, отмечает автор, что «ожидаемая модель их поведения, по сравнению с другими гражданами, предопределяется этикой их деятельности, которая, как

95

правило, первична по отношению к этике эгоизма» .

92

Батыгин Г.С. Профессионалы в расколдованном мире. С. 71.

93 Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. М.: ACADEMIA, 1999.

94 Указ. соч. С.499-500.

95 Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество... С.499.

И все же в социологической литературе содержатся лишь предпосылки, не заменяющие собственно этического анализа профессионализма.

Но и в тех редких случаях, когда феномен профессионализма становится предметом специальной этической рефлексии - прежде всего в работах по профессиональным этикам (инженера, журналиста, менеджера и т.п.), - проблематизация этического содержания этого феномена осуществляется скорее через союз «и»: профессионализм и этика. Один из примеров - название книги «Репортер: профессионализм и этика»96.

Да, в такого рода работах можно выявить прямо или косвенно позицию, согласно которой понятие профессионализма будет существенно обеднено, если ограничить его суммой «чисто профессиональных» знаний и навыков. Из этих работ может следовать вывод о том, что подлинный профессионализм неизбежно включает в себя известную нравственную доминанту, реализующуюся в щепетильном отношении к вопросам профессиональной чести, в высокой мере профессиональной ответственности и т.п.

И эти признаки присущи профессионализму, они являются необходимыми для его характеристики. Но - не достаточными: ведь эти признаки характерны и для этики любых видов человеческой деятельности. А вот тема миссии профессионала остается при таком подходе за рамками рассуждений.

ВО-ВТОРЫХ, трудности предпринимаемого нами шага в апологии и критике профессионализма - в специфике отечественной культурной традиции, в особенностях современной, советской и постсоветской ситуации, характерных невниманием, а то и пренебрежением, к мировоззренческой стороне природы профессии. В этом смысле можно принять оценку, согласно которой в досоветской отечественной культуре понятие «профессионал» было

96 Шостак М.И. Репортер: профессионализм и этика. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1999.

«семантически .легковесным, не содержащим для нашего соотечественника никаких глубоких метафизических смыслов». И это имеет прямое значение для развития страны, так как «отсутствующий "модернизационный ген" в виде "культуры призвания" не компенсируется никакими другими

и » 97

культурными открытиями » .

Значение это наглядно проявляется в характеристиках процессов профессионализации в нашей стране. Как известно, многие исследователи усматривают в профессионализации нашего общества один из позитивных итогов долгого коммунистического правления, важнейший аспект продвижения России по пути модернизации (ее, правда, иногда именуют патомодернизацией или же патримониальной) и одну из гарантий невозможности возвратить страну на исходные - предреволюционные - позиции. Соглашаясь с подобным тезисом в принципе, нельзя выводить за пределы анализа и достаточно известный антитезис: обрели мы во многом формальную профессионализацию (или полупрофессионализацию). Многие из тех, кого именуют профессионалами, очень часто (слишком часто, чтобы воспринимать это в качестве исключений) не располагают необходимыми знаниями или компенсирующим их недостаток соответствующим опытом. Запасов таких знаний вряд ли хватает на то, чтобы именовать их интеллектуальным капиталом, который обеспечивает владельцу социальную независимость (в том числе и от государства как работодателя и «подателя» всех благ) и статус, подкрепленный вызывающим уважение уровнем доходности и престижности занятий.

До сих пор в современной отечественной публичной коммуникации слово «профессионал» - это «и ритуальное заклинание, и ритуальный танец, и ритуальное снадобье. Троекратное повторение атрибута "ритуальный" отражает ту частотность, с которой обыденное сознание апеллирует

97 Согомонов А.Ю. Табу на профессионализм // Этика науки. Ведомости. Вып.18. Тюмень: НИИ ПЭ, 2001. С. 108.

к этому понятию. Трудно найти сейчас слово, смысл которого покажется любому человеку прозрачным и узнаваемым и при этом - абсолютно запутанным. И это неудивительно: профессионал оказался сегодня затерянным между двух символических миров - миром "советского человека" и миром рефлексирующего "постсоветского" субъекта»98. Уточним, что этот диагноз в определенной мере относится не только к обыденному, но и к теоретическому сознанию.

Еще совсем недавно (с точки зрения исторического времени) - в советский период - для жизни России была характерна амбивалентная ситуация: одновременное существование «табу на профессионализм» и «идеологии профессионализма», причем в первом случае понятие профессионализма трактуется в положительном смысле, а во втором - в негативном. Соответственно, в первом случае речь идет об апологии подвергнувшегося политическому и культурному табуированию профессионализма, а во втором, в конечном счете, - о критике профессионализма.

Первый из этих феноменов, описанный в статье с одноименным названием, характеризуется тем, что смыслы понятия «профессионализм» были расположены «за скобками социального творчества и/или свободного выбора человека и напрямую зависели от лояльности т.н. "профессионалов" политическому режиму». Это привело к тому, что «и сам ярлык оказался легко исключенным из лексикона повседневного описания жизненного мира в том виде, в каком он вообще свойствен обществам современного типа».

Как известно, «профессиональная идентичность» связана с формированием автономных профессиональных сообществ, с характерным для них пониманием профессиональной миссии и профессионально-нравственных норм. Однако «наличие подобных "цехов" для советско-партийного государства означало бы образование плотной прослойки между государством и человеком и, в недалекой перс-

98 Согомонов А.Ю. Указ. соч. С. 109-110.

пективе, - социальный и политический крах. Именно с неизбежностью образования профессиональных сообществ не мог смириться тоталитарный режим, табуируя понятие (и явление) "профессионал". "Специалист" - куда более удобная в тоталитарном управлении функциональная идентичность, почти не предполагающая зависимости от "цеховой" культуры и, тем более, "цеховой этики", что позволяло с развитием и перманентными модификациями системы специалистов неизменно воспроизводить диктат "советской морали" над любыми ростками квазипрофессиональных

99

этических кодексов» . В итоге «несколько поколений специалистов успело смениться за период советской власти, создав в обществе .ложный образ "профессионализма" и Служения Профессии»100.

Что касается второго феномена - «идеологии профессионализма», то, по мнению авторов статьи «От идеологии профессионализма к либеральному образованию», такая идеология выступала в качестве одного из «механизмов психологической самозащиты советской интеллигенции», являясь «реакцией на тотальную идеологизацию жизни»101. Речь идет о провозглашении «в качестве образца совершенства не моральных, гражданских или культурных, но профессиональных ценностей» и об отказе «от философских размышлений в пользу узкопрофессиональных

интересов»102.

Еще раз обратим внимание на то, что образ профессионализма, который подразумевается авторами в случае описываемой «идеологии профессионализма», нагружен -в отличие от случая с феноменом «табу на профессионализм» - негативным смыслом. По их мнению, эта идеоло-

99 Согомонов А.Ю. Указ. соч. С. 111-112.

100 Там же. С.112.

101 Хапаева Д., Копосов Н. От идеологии либерализма к либеральному образованию // Неприкосновенный запас. № 1. 2000. С. 68.

102 Указ. соч. С. 69.

гия «основывается на крайне упрощенной концепции личности, ценность которой усматривается не в индивидуальном своеобразии и богатстве внутреннего мира, но в совершенном владении рядом унифицированных навыков»103.

Такая оценка кажется вполне допустимой, но только в том случае, если иметь в виду так называемый «профессиональный кретинизм». Однако следующий тезис авторов представляется еще более спорным. Они полагают, что «взлелеянный средним классом профессионализм выражает ценности и установки мелких буржуа - он доступен всем трудолюбивым, он конвертирует в совершенство средние способности, он нивелирует личность и не ищет для нее иной, более высокой индивидуальной меры»104.

Оказывается, произнесенная несколькими строчками выше успокоительная фраза авторов о том, что «конечно, плох не профессионализм, плоха идеология профессионализма», некорректна. На деле профессионализм для авторов - явление негативное.

Сформулируем свое возражение. Профессионализм действительно можно - и необходимо - охарактеризовать как идеологию среднего класса. В этом смысле вполне оправдано говорить и о буржуазности, и «срединности». Но и смыслы слов «идеология» и «профессионализм» могут с достаточным основанием употребляться и без негативного значения. Так же, как и слова «буржуазность», «средин-

105

ность» .

103 Хапаева Д., Копосов Н. Указ. соч. С.69.

104 Там же.

105

Подчеркнем спорность отождествления авторами смысла прилагательного в понятии «средний класс» с «средними способностями». Чтобы увидеть богатство подходов, например, к теме «серединности», достаточно обратиться к ряду заголовков текстов экспертных интервью упомянутого проекта «Городские профессионалы». «Не хочу быть, как все. Но избираю такой способ самореализации, который приемлют моя совесть, сознание самодостаточности»; «Принцип "мало-помалу" - это, наверное, не про меня. В любой ситуации я стремлюсь сделать максимум возможного»;

В своих исследованиях этоса среднего класса мы стремились показать, что его базовой ценностью является именно профессионализм, и эта ценность вполне согласуются с ценностями общесоциальной этики106. Именно такая идея была заложена в целый ряд наших экспертных опро-сов107, один из которых будет представлен парой абзацев ниже.

Здесь же отметим, что во многом благодаря своей ценностно-нормативной модели (соотношение этой модели и отечественных реалий - особый разговор) профессионал - ключевая фигура среднего класса. «Сердце постиндустриального общества» - так говорит о классе профессиона-

«"Средний" - не значит "троечник". "Средний" - основательный "хорошист"»; «Человек середины твердо стоит на земле, не становится на ходули, чтобы казаться более значимым, его реальная ценность исключает чувство неполноценности»; «Средний класс -это люди социальной нормы, носители духа "золотого сечения"»; «Человек середины постоянно уворачивается от угрозы слишком низкого падения и, в то же время, не очень-то рассчитывает на слишком большой успех». См.: Городские профессионалы: нормы и ценности среднего класса. 20 рефлексивных биографий / Под ред. В.И. Бакштановского, С.М. Киричука. Тюмень: Центр прикладной этики, 2000.

106 Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Этос среднего класса: нормативная модель и отечественные реалии. Тюмень, 2000.

107 См.: Апология успеха: профессионализм как идеология российской модернизации / Под ред. В.И. Бакштановского, Г.Э. Бурбулиса. Тюмень-Москва, 1994; Российская модель профессионального успеха // Этика успеха. Вып. 3. Тюмень-Москва, 1994; Незримый колледж успешных профессионалов // Ведомости. Вып.2. Тюмень: НИИ ПЭ, 1995; Успешные профессионалы: вчера, сегодня, завтра // Ведомости. Вып. 3. Тюмень: НИИ ПЭ, 1996; Становление духа университета: опыт самопознания. Тюмень, 2001; Городские профессионалы: нормы и ценности среднего класса. 20 рефлексивных биографий / Под ред. В.И. Бакштановского, С.М. Киричука. Тюмень: Центр прикладной этики, 2000; Городские профессионалы: путь к успеху / Под ред. В.И. Бакштановского, С.М. Киричука. Тюмень, 2004.

лов Д. Белл108. В составе этого класса определенную часть образуют предприниматели, агенты бизнеса - большей частью мелкого и среднего, но численно преобладают люди других профессий и специальностей: менеджеры, лица свободных профессий, рабочие высокой квалификации, инженеры, чиновники, учителя, врачи, ученые, научно-педагогические работники. И именно ориентирующая их ценность профессионализма оказывается не менее существенным консолидирующим фактором гражданского общества, чем их же уровень благосостояния и общественный статус. Не мифическое право социального наследования, а выраженные ориентации на профессиональный успех и реальный факт состоявшегося успеха профессионала - потенциал этоса среднего класса.

При этом стремление к профессионализму вдохновляется отнюдь не пренебрежением к богатству внутреннего мира человека или к гражданской позиции. И не своекорыстными калькуляциями (что не девальвирует роли профессиональных, в том числе и материальных интересов), а ценностями нравственного порядка: соответствующая деятельность ориентируется и регулируется задаваемыми профессиональной этикой миссией и «правилами игры». Кстати, и то и другое нельзя ни просто имитировать, ни на скорую руку импортировать: произрастают они на родной почве и нигде более.

ПРЕДСТАВЛЯЕТСЯ, что некоторое продвижение в понимании этической природы профессионализма дает аналитический обзор экспертных суждений участников инициированного и проведенного Центром прикладной этики проекта «Городские профессионалы: ценности и нормы среднего класса»109.

108 Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. С. 499.

109 Городские профессионалы: нормы и ценности среднего класса. 20 рефлексивных биографий. Тюмень: Центр прикладной этики, 2000.

Цель проекта - исследование ценностей и «правил игры» городских профессионалов, о которых благодаря их делам, особенно за последние несколько лет, можно говорить как о состоявшихся людях, достигших делового и профессионального успеха.

Речь идет о слое людей, который далеко не исчерпывается одними лишь предпринимателями: этот слой составляют люди, «поставившие» свое дело (в широком смысле этого слова). Участники проекта представляют основные социально-профессиональные группы: медиков, преподавателей, деятелей науки и культуры, менеджеров в промышленности, предпринимателей, госчиновников, журналистов и т.д.

Содержание опубликованной по итогам экспертного опроса книги составляют полученные в процессе интервью тексты 20 рефлексивных биографий участников проекта и их предварительный анализ. Авторы размышляют о современных образах среднего класса, о таких ценностях, как профессионализм, деловой успех, стратегия жизненного пути и т.д. При этом участники проекта не столько «респонденты» экспертного опроса, сколько подлинные соавторы проекта, а их тексты - не просто «материал» для академического анализа, но самодостаточный культурный результат.

Обстоятельный анализ результатов проекта представлен в нашей монографии «Этос среднего класса: нормативная модель и отечественные реалии». Здесь же сосредоточимся лишь на тех аспектах проекта, которые связаны с феноменом профессионализма в его «нравственном измерении».

Суждения экспертов о роли профессионализма как ценности в этосе среднего класса нуждаются в комментариях меньше всего - они вполне определенны. В предельно категорической форме статус ценности профессионализма охарактеризован в следующем суждении: «Спрашивать человека, идентифицирующего себя со

средним классом: насколько важна для него такая ценность, как профессионализм, значит задавать ему риторический вопрос». Не менее четкая позиция содержится и в суждении следующего эксперта: «Профессионализм - ценность, которая во многом определяет мое отношение к любому человеку. Когда мы сидим за столом в своем кругу, я часто произношу тост за профессионалов и профессионализм».

Центральное место ценности профессионализма в этосе среднего класса отмечают и другие эксперты. Так, например, один из них говорит, что для него «естественнее начать свои рассуждения на тему, предложенную авторами проекта, с образа профессионала, на который я всегда ориентировался и к которому в какой-то мере, надеюсь, приблизился. Самоидентификация с профессионалом для меня самая значимая».

Как бы опережая возможный вопрос о скромности-нескромности открытого самоназвания, один из экспертов отмечает: «Профессионал отличается от непрофессионала уже тем, что первый, как правило, достаточно молчалив и не декларирует свой профессионализм, пока его не спросят: "Кто твой Бог?" А когда человек на каждом углу твердит: "Я профессионал, я профессионал", - надо задуматься».

Диапазон суждений о признаках профессионализма отражен уже в некоторых заголовках экспертных текстов: «У нас в медицине есть термин "Gold standard". Профессионал - человек, который достиг такого "золотого стандарта" в своем деле»; «Ремесленник в искусстве делает то, что у него получится. Профессионал всегда делает то, что замыслил»; «Комплексный подход отличает профессионала во власти от непрофессионала»; «Профессионал - это просто человек, который качественно делает свою работу. В науке этого мало. В науке надо творить»; «Профессионализм - рабочая нравственность человека».

При конкретизации своих представлений о природе профессионализма и ключевых его признаков эксперты чаще всего рассуждают об особенностях собственной профессии, но выделяют и универсальные признаки профессионализма. Так, например, медик говорит об определенном наборе качеств, необходимых для врача, претендующего на статус профессионала, однако вплетает в свои рассуждения и представление о природе профессионализма в целом. Очевидно, например, что «стремление реализовать свои знания на пользу своего пациента» и «соблюдение норм деонтологии, жестких правил поведения с больным, с родственниками больного, с коллегами, с социумом в целом» относятся к специфическим качествам врача, а «определенный уровень знаний и умение их творчески применить» и «стремление и способность к самообучению» - универсальные качества профессионала.

Сосредоточившись на универсальных характеристиках, другой эксперт полагает, что профессионал - это, «во-первых, человек, вкладывающий душу в свое дело, человек творческий (каким бы делом он ни занимался). Во-вторых, человек, умеющий оптимизировать свои действия, довести их до автоматизма. На первый взгляд - противоречие, на самом деле - нет. Просто, решая конкретную проблему, надо уметь находить общее решение. Тогда простые дела будут делаться сами собой и останется время на дела сложные».

В качестве одного из критериев профессионализма рассматривается самоотверженность. Профессионал, с точки зрения эксперта, «или к 18-00 закончит делать все, что необходимо, или не позволит себе поступить по принципу "война войной, а к жене - вовремя". Он продолжает работать ровно столько, сколько нужно, чтобы выполнить задачу, он не отложит ее на утро». Наряду с этим, необходимая часть любого профессионализма - энтузиазм. «Возьмем новых русских - это энтузиасты. Как бы мы к ним ни относились, но такой человек, не закончив

дело, не уйдет с рабочего места, ибо он знает, что за него это никто не сделает. Ссылаешься на кодекс законов о труде или на правила технической эксплуатации? Все, здесь закончился профессионал. Быть профессионалом - жить по внутреннему убеждению, а не просто работать по кодексу законов о труде».

Интересно рассуждение деятеля науки, который отводит характеристику «профессионализм» от своей сферы деятельности. «Возможно, я расстрою сценарий авторов проекта, но вопрос о моем отношении к ценности профессионализма встречаю скептически. Дело в том, что к сфере науки термин "профессионализм" имеет очень ограниченное отношение. Ведь профессионал - это человек, который качественно делает свою работу. В науке же этого мало. В науке надо творить».

Развертывая аргументацию, эксперт отмечает: «Профессиональным в нашей среде может быть, например, инженер, который помогает творцу, научному работнику». Дело в том, что как раз «инженер должен быть профессионалом: уметь разобраться в установке, наладить ее, создать четкую технологию, отслеживать ее, улучшать и т.д.». Характеристику «профессионализм» автор готов отнести «к рабочему, инженеру, технику, может быть, к учителю, хотя и в меньшей мере (в деятельности учителя должен быть элемент творчества: в общении с коллективом, с учениками)».

Но в науке «творчество - главный элемент». Далее - доказательства. «Во-первых, ты должен пройти долгий путь от идеи, гипотезы, создания концепции до обстоятельной проработки этой концепции и, в конце концов, получения нового качественного материала, научного результата, который часто не вписывается в существующие теории, представления о мире, о строении объекта, которым ты занимался. Поэтому, во-вторых, полученный тобою в муках результат вызывает огромное сопротивление коллег - человеку науки свойствен догматизм, его

принадлежность к определенной научной школе мешает пониманию нового. Только тот, кому удается вырваться за рамки сложившихся представлений научных школ, становится творцом новых знаний».

Ряд участников проекта определяли суть профессионализма через сравнение профессионала и непрофессионала: «Может быть, черты профессионализма лучше открываются через определение человека, работающего непрофессионально». Конкретнее, «это человек, который оценивает свою деятельность не по каким-то объективным критериям, а лишь по чьему-то мнению». Поэтому автор цитируемого суждения подчеркивает: «"Хороший человек" и хороший профессионал - для меня понятия разные. И зачастую для решения профессиональных проблем приходится отказываться от образа "хорошего человека". По мнению врачей, руководителей медицинских учреждений, властей, я бывал и "хорошим", и "плохим" - приходилось навязывать непопулярные действия. Но интересы дела - прежде всего. Интересы, достижение которых можно определить по объективным результатам. Ты можешь показать эти результаты другим и получить профессиональную оценку коллег».

Остановим обзор экспертных суждений. Не противоречим ли мы тезису об этическом содержании профессионализма приведенными выше суждениями? Может быть, реальное самосознание конкретных профессионалов и идеальные модели исследователей феномена профессионализма - «две большие разницы»?

Во-первых, то, что модели и реальность не тождественны - банальность. Насколько нетождественны или, наоборот, близки - более точный вопрос. Во-вторых, действительно не трудно заметить, что эксперты здесь практически не разводят понятия «профессионал» и «специалист». И это вполне естественно: их признаки во многом совпадают. А различие обнаруживается при ответах участников проекта на следующие вопросы анкеты.

ОБРАТИМСЯ к суждениям участников проекта о ценностях и «правилах игры», ориентирующих и регулирующих деятельность профессионалов в реализации избранного ими Дела (при этом не многие готовы писать это слово именно с большой буквы).

Прежде всего отметим, что в суждениях участников проекта можно зафиксировать весь диапазон этической рефлексии профессионала - от миссии и кредо до принципов и конкретных «правил игры».

Например, миссию своего дела один из участников проекта характеризует так: «В моем понимании средний класс - это тот слой общества, представители которого задали, прежде всего, себе вопрос: "если не мы, то кто?"». Понимая, что такой же вопрос «задавали в свое время и пролетарии», автор текста отмечает, что из двух задач революции - разрушение старого и построение нового - «в нашем отечественном опыте пролетарии ограничились первой задачей: может быть, потому, что разрушить легче. А мы, средний класс, берем на себя конструктивную функцию. Созидать должны люди, которые понимают и тенденции развития общества, и то, что нужно сделать для изменения его».

Некоторые авторы выводят характеристику профессионализма на проблему ответственности профессионала («чтобы не впасть во вседозволенность, у каждого должен быть свой внутренний цензор, внутренние рамки, ответственность за доверенное дело»; «профессиональный интерес непосредственно связан с глубоким чувством ответственности за результаты своей деятельности»). Выдвинут и критерий общественного блага: «Ведь ты создаешь свое дело не просто для удовлетворения личных амбиций. Разумеется, профессионал находит удовлетворение в том, что он умеет делать свое дело лучше, чем другие. Но не менее важно, чтобы профессионализм как ценность, на основе которой человек сред-

него класса только и может состояться, был ориентирован на общественное благо».

Внимание к степени осознания экспертами связи принципов и принимаемых профессионалом «правил игры» - один из важных аспектов анализа. Так, стремление выразить в принципах и правилах реформаторский дух своей организации - университета, проявил участник проекта, рассказывающий о трансформации вуза: «Мы выработали для себя неписаные правила поведения - чего мы не можем делать и с чем должны сверять все наши решения (например, ухудшает или улучшает положение вуза любое принимаемое решение)». Эти правила имели определенные ориентиры. «Прежде всего наши правила были ориентированы на сохранение коллектива, хотя некоторые полагали, что в кризисной ситуации важнее сохранить здания, сооружения. Да, в стратегии спасения вуза у нас доминировало не строительство новых корпусов (хотя, как видно на примере деятельности ТГУ, это всегда заметно, всегда почитаемо), а сохранение коллектива».

Не используя прямо слова «кодекс», «кредо» и т.п., один из экспертов наглядно демонстрирует ясное понимание роли «правил игры» в своем деле. «Что значит сознавать себя человеком научной элиты? Это, прежде всего, ответственность за свой высокий статус. Я не могу себе позволить того, что, например, может себе позволить маргинал или коммерсант. Необходимо учитывать то, как мои поступки скажутся на моих коллегах в Академии, в моем коллективе. Оглядываясь на них, уже не могу быть безграничен в своих действиях, должен отвечать за выполнение определенных норм. Да, нормы поведения элиты - это не только права, а еще и обязанности. Но ты привыкаешь к ответственности и потому достаточно легко ограничиваешь свою свободу действий».

Конкретизируя эти рассуждения, эксперт говорит об ограничениях на занятия предпринимательством для чело-

века научной элиты. «Занимаюсь предпринимательством, но не так, как мог бы им заниматься, не будучи в этой элите. И масштабы, и цели тогда были бы другие, и средства». И дело не в том, что «сейчас я не могу жульничать, а тогда бы жульничал. Нет». Дело в достойной стратегии. «Можно было бы поставить себе цель лично заработать капитал, а потом, живя на проценты, эти капиталы вкладывать. Бизнесмен может избрать себе такую стратегию, а я не могу. Во-первых, потому, что наука - основная сфера моей деятельности, а если бизнесу не отдавать все свои силы и все свое время, капитала не заработаешь. Во-вторых, есть и внутренние запреты: не могу жить намного лучше тех, с кем живу и работаю».

Эксперты связывают этическое содержание профессионализма с выбором достойных средств достижения цели. Приведем суждение, говорящее само за себя. «Что можно сказать о практикуемых мною правилах игры? Культивируя в себе и других ценность успеха, считаю недопустимым забыть, что успех успеху - рознь, что есть успех жуликов и успех порядочных людей, есть и не-успех неудачников, и принципиальный отказ от стремления к успеху людей, у которых другие ценности. И, видимо, лучший способ различить типы людей, ориентированных на успех, - посмотреть на правила, по которым они играют. По самому успешному результату деятельности никак не узнать, что за человек перед вами. Но можно выявить правила игры, которыми тот или иной успешный профессионал руководствуется».

Характерный момент этической рефлексии: некоторые участники проекта прямо соотносят свои рассуждения о «правилах игры» с ценностями среднего класса. Так, один из них, рассуждая о допустимых средствах достижения своих целей, утверждает, что «человек, который относит себя к среднему классу, должен быть готов ответить хотя бы самому себе: каким образом он добивался своих целей.

В том числе и такой цели, как вхождение в число людей среднего класса».

Другой эксперт даже свою самоидентификацию со средним классом связал с ориентацией на определенные «правила игры». «Если еще посмотреть на "человека середины" не просто с точки зрения неприемлемости для него любых крайностей - и в политике, и в достатке, и в образе жизни, - но, как представлено в одном из предложенных участникам проекта для экспертизы подходе, как на людей, достигших стабильной позиции в жизни именно благодаря своему профессионализму, реализовавших себя через высокий профессионализм и потому достигших известной жизненной независимости, автономности, не рвущихся "выше", ибо это требует включения в "крысиные гонки", моя позиция станет еще более толерантной. Я тоже в таких гонках не участвовал и участвовать не собираюсь. И потому могу подумать об отнесении себя к такого рода "подвиду" среднего класса».

Ряд экспертов прямо выводят тему профессионализма на метафизический уровень, обращаясь к понятиям призвания и служения профессионала. Один из них говорит, что «профессионализм предполагает, говоря высоким стилем, служение людям». Аргументируя свой тезис, эксперт отмечает, что «в медицину идут те, которые понимают, особенно в нынешних условиях, что зарплата будет маленькая. И все же идут, потому что у них есть либо генетическая, либо благоприобретенная, не знаю какая именно, потребность испытывать удовлетворение от того, что человеку оказана помощь. Именно за это врач уважает себя, идентифицирует себя как успешного человека. Медицинская среда воспитала меня таким же. Если благодаря моей работе стала лучше действовать система здравоохранения, если больше людей выздоровеют - это для меня главное поощрение».

Другой подчеркивает: «мне кажется, что это служение жителям города стало моим призванием, и слова (од-

нажды спонтанно произнесенные и сейчас тиражируемые через радиостанции Тюмени) о том, что самый главный начальник для меня - горожанин, не были "заготовкой", я говорил вполне искренне».

Третий участник проекта связывает профессионализм с определенным мировосприятием человека, его внутренней убежденностью. «Если, например, Петров в любой ступеньке своей карьеры видит лишь средство заработка, профессионалом ему не стать. Если, например, Иванов видит в своей профессиональной деятельности не просто способ заработать себе на жизнь, но и возможность познания и преобразования окружающего мира, он станет не просто хорошим ремесленником, но высоким профессионалом». Наконец, уже цитированный выше тезис: «Быть профессионалом - жить по внутреннему убеждению, а не просто работать по кодексу законов о труде».

В достаточной ли мере участники проекта выделяют собственно этическое содержание профессионализма? Как видно из приведенного выше обзора, основания для скепсиса имеются. Но есть и немало оснований оптимистического плана. Они связаны в том числе и с тем, как профессионалы решают для себя один из важнейших вопросов существования профессий - вопрос о саморегулировании своей деятельности.

Саморегулирование профессии: профессиональные сообщества, профессионально-нравственные кодексы, этические комитеты

САМОРЕГУЛИРОВАНИЕ профессии, профессиональной корпорации, профессионального сообщества110 - важ-

110

Формирование саморегулируемого профессионального сообщества - одно из условий жизнедеятельности профессии. При этом, говоря о саморегулировании профессионального сообщества, целесообразно различать как «незримые колледжи», так и

ный аспект профессиональной этики. Самостоятельное место этой темы в концепции профессиональной этики связано, во-первых, с тем, что саморегулирование является существенным признаком профессии. Во-вторых - с тем, что природа профессиональных этик вовсе не сводится, как это утверждается в ряде публикаций, только к кодексам. В-третьих, саморегулирование - особый предмет этической экспертизы.

Подчеркивая, что целостный феномен саморегулирования профессии является актуальным предметом профессионально-этической экспертизы, мы имеем в виду, что этот феномен исследован в литературе прежде всего под углом зрения роли профессиональных кодексов, в меньшей мере - этических комитетов, советов, комиссий и т.п., а как целостный феномен этот атрибут жизни профессии становится предметом профессионально-этической рефлексии весьма редко. Особенно - в работах по общепрофессиональной этике (тогда как в исследовании конкретных профессиональных этик ему «везет» больше), что приводит к

узкому представлению о ее предмете, к недооценке роли

111

системы обеспечения ответственности профессии .

реальные организованные ассоциации. И в том, и в другом случае профессиональное сообщество выступает референтной группой, а чувство принадлежности к профессиональному сообществу -важный критерий профессиональной идентичности. См., напр.: Климов Е.А. Психология профессионального самоопределения. С.145-155; Лукша О.В. Социология профессиональных групп: определение понятий. С. 66-68.

111 Ср.: «Проблема состоит не в том, чтобы сформулировать принципы и правила, а в том, чтобы добиться от СМИ и от журналистов (что не одно и то же) их выполнения. Вот почему я решил сконцентрироваться на инструментах, позволяющих обеспечить соблюдение этих правил» (Бертран К.-Ж. С*О*О*С: системы обеспечения ответственности СМИ // Саморегулирование журналистского сообщества. Опыт. Проблемы. Перспективы становления в России. 2-е изд., испр. и доп. М.: Стратегия, 2004. С. 36).

Тезис о необходимости этической экспертизы феномена саморегулирования - концепций и реальной практики - опирается на проведенный нами анализ процесса и результатов заметной актуализации внимания к роли саморегулирования в жизни профессий, проявившейся не столько за пределами России, где саморегулирование профессий -сложившийся и устоявшийся институт, сколько в нашей

стране, где пока можно говорить скорее о становлении ин-

112

ститута саморегулирования профессий . В то же время, хотя опубликованные за рубежом и в России работы весьма отличаются друг от друга в концептуальном плане, а практика актуализации темы и ее теоретическое осмысление в российском опыте еще только становятся, мы рискнем утверждать, что есть некая общая тенденция: собственно этическая природа саморегулирования профессии остается чаще всего за пределами внимания исследователей. В итоге - свойственная многим работам по конкретным профессиональным этикам невыделенность именно моральных по своей природе ориентиров и регулятивов профессии, в том числе мотивов активизации процессов саморегулирования профессии.

112 См. о разных аспектах этого процесса: Становление духа корпорации: правила честной игры журналистского сообщества. Москва: Прометей, 1995; Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Честная игра: нравственная философия и этика предпринимательства. Т.1, Т.2. Томск: Изд-во ТГУ; Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В., Чурилов В.А. Этика политического успеха. Москва-Тюмень, 1997; Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Моральный выбор журналиста. Тюмень: Центр прикладной этики, 2002; Становление духа университета: опыт самопознания. Тюмень, 2001; Казаков Ю.В. На пути к профессионально правильному: российский медиаэтос как территория поиска. М.: Центр прикладной этики, 2001; Саморегулирование журналистского сообщества. Опыт. Проблемы. Перспективы становления в России. 2-е изд., испр. и дополн. М.: Стратегия, 2004; Короченский А.П. «Пятая власть»? Феномен медиакритики в контексте информационного рынка. Ростов-на-Дону, 2002, и др.

Так ли эта невыделенность значима? На наш взгляд, для современной российской ситуации тема саморегулирования требует не просто доказательства ее актуальности -как это было еще несколько лет назад, - но и осознания необходимости для профессионалов быть нравственно осторожными в освоении этой темы.

Своеобразным эпиграфом к данному тезису может послужить высказывание В. Познера в одной из передач тогда еще живых «Итогов». Он остро отреагировал на инициативу Индустриального комитета по созданию этой инстанцией правил поведения журналистов в чрезвычайных ситуациях: «Получается такая вот картинка: давайте вместе подумаем, как бы нам ошейник надеть». И действительно: можно ли считать абсолютной ценностью такое «саморегулирование», которое отказывает журналисту в статусе субъекта нравственной свободы, выбора и ответственности, предполагая превращение СМИ из субъекта саморегуляции в объект сверхрегуляции?

Саморегулирование - итог осознания социальной ответственности профессии. Но ответственность бывает адаптивная (реакция как ответ на ситуацию) и неадаптивная (опережающее действие). Скорее всего, сегодня отечественное профессиональное сообщество живет по версии адаптивной. Отсюда - необходимость «подстраиваться», «реагировать» - так поступил, например, Индустриальный комитет после «Норд-Оста». В итоге - опасность превратить саморегулирование в «добровольный ошейник».

Российскому профессиональному сообществу предстоит осознать опасность огосударствления профессиональной морали через придание государственным инстанциям роли высшей моральной инстанции. Эта опасность искушает «духовного иждивенца» соблазном делегировать свою ответственность и может взорвать саму суть профессиональной морали - свободу выбора и принятия профессионалом индивидуальной ответственности.

Важно подчеркнуть, что новый контекст проблемы морального выбора - ситуация становления так называемой «управляемой демократии» - может спровоцировать профессионалов и их ассоциации, например, журналистов, на предпочтение самоцензуры как реакции на давление «сверху», с одной стороны, на своеволие, вседозволенность самих профессионалов - с другой. Причем самоцензуры как следствия страха перед не знающей над собой контроля «снизу» властью, а не саморегулирования, вытекающего из сознания ответственности профессии.

Уже только несомненная неслучайность попытки Индустриального комитета побуждает подвергнуть активно обсуждаемую идею саморегулирования процедуре этической экспертизы, направленной на оценку нравственного потенциала этой идеи. Процедуре анализа и оценки этических оснований этой идеи, актуальной уже потому, что их (не)понимание в практике саморегулирования, в том числе в ряде инициатив по созданию профессиональных кодексов, далеко не всегда соответствует духу профессиональной этики.

Полагаем необходимым сосредоточиться здесь на трех направлениях этической экспертизы идеи саморегулирования. Во-первых, на роли мотивов активизации саморегулирования профессионального «цеха» в обеспечении нравственного потенциала идеи саморегулирования. Во-вторых, на критериях этической идентичности профессиональных кодексов. В-третьих, на моральных основаниях деятельности этических комитетов профессиональных ассоциаций.

В практике наших исследований есть опыт экспертизы такого элемента института саморегулирования, как кодификация деятельности предпринимательских, парламентских, образовательных, журналистских корпораций (см. предыдущую сноску). В данной работе наша попытка этической экспертизы идеи саморегулирования опирается на опыт этико-прикладных исследований, экспертных опросов и семина-

ров по медиаэтике, которые, фактически, были прецедентом экспертной рефлексии, реализуемой самими журналистами, рефлексии, на основе которой журналисты спроектировали Тюменскую этическую медиаконвенцию113.

***

НАЧНЕМ с мотивов активизации саморегулирования журналистского «цеха». Основная задача этической экспертизы заключается здесь в том, чтобы понять и оценить сам факт распространенности двух типов аргументации в пользу саморегулирования «цеха» - внешней целесообразностью и внутренним самосовершенствованием - и взвесить последствия от доминирования первого типа мотивации, тем более, когда он выражается в подмене моральной природы саморегулирования администрированием.

Гипотеза экспертизы заключается в тезисе о том, что в ситуации наших дней доминирование мобилизационной мотивации саморегулирования жизни СМИ обостряет этические проблемы «цеха». Действительно, если вся проблема саморегулирования сводится к «технике безопасности» для прессы, к осознанию необходимости неизбежной контрдеятельности самого медиасообщества в ситуации очевидной угрозы свободе СМИ, к задаче прессы самой выработать для себя некие ограничения, пока их не навязали «извне», «сверху», то много ли в ней от собственно моральной, ценностно-ориентационной проблемы? Возможно, в неких экстремальных ситуациях эти мотивы и неизбежны. Но как быть со стратегическими проблемами ме-диаэтики?

113 См.: Тетради гуманитарной экспертизы. Вып.1-5 / Отв. ред. В.И. Бакштановский. Тюмень: Центр прикладной этики: XXI век, 1999-2001; Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Моральный выбор журналиста. 2002; Текст Конвенции опубликован и в кн.: Профессиональная этика журналиста. Документы и материалы. 2-е изд. М.: Галерия, С. 249 - 261.

Мотивировка активизации саморегулирования сообщества только необходимостью противостояния внешним угрозам свободе слова может, вольно или невольно, породить установку лишь на выживание сообщества, а не на его развитие. И тогда профессиональное сообщество решит сосредоточиться лишь на заботе о «правилах игры», инструменте, регулирующем его деятельность, оставляя в стороне заботу о выработке собственного кредо, т.е. представлений о своих ценностных ориентирах.

В этой ситуации весьма важен процесс самопознания самого профессионального сообщества, рефлексия им своих мотивов. Каковы же суждения самих журналистов по поводу этой гипотезы?

Обратившись к эмпирическим материалам, прежде всего отметим характер суждений по поводу самого факта активизации процесса саморегулирования. «Человек или сообщество пришли к мысли, что им необходимо выработать внутренние правила. Мне кажется, что всякая инициативная попытка сообщества формализовать некие ограничители его деятельности - это уже благо. Расставить знаки, как говорят, на реке "обстановку выставить": сюда не ходить, здесь можно, - это уже хорошо» (Р.Г.).

Много это или мало? С точки зрения прагматической -немало. С этической - вряд ли достаточно. Поэтому далее стоит выделить суждения экспертов, осмысливающих значимость мотивов активизации саморегулирования, адекватных природе морали.

Одно из таких суждений представляет собой скорее самокритику сообщества: «Если бы саморегулирование было постоянной заботой журналистского сообщества, то сегодня не было бы поводов для таких регуляторов, которые пытаются создать политические силы. Если бы этический кодекс имел достаточное влияние на поведение журналиста, возможно, у этих сил не было бы повода "давить" на СМИ» (Е.К.). Более того, автор полагает, что

если бы такое давление началось, «общество стало бы на сторону журналиста». Сегодня же общество скорее «на стороне государства: СМИ во многом утеряли доверие своей аудитории».

Другое суждение развивает самокритику журналистов пониманием ориентиров изменения ситуации: «Журналист должен думать о саморегулировании не только в смысле защиты от давления государства, но и с точки зрения защиты общества от самого себя и своего сообщества» (В.Г.). Конкретизируя этот подход, еще один эксперт, разделяющий суждения тех, кто призывает к активизации процесса саморегуляции сообщества, предупреждает о возможности стать жертвами самообмана. «Конечно, нужна более активная саморегуляция, чтобы над самими же собой приподняться. Но среди мотивов большего внимания к роли наших профессиональных ассоциаций, внутренних кодексов и т.п. должен доминировать мотив самосовершенствования, а не противостояния власти» (Е.Г.).

Уместно проанализировать процесс рефлексии журналистов, обсуждавших оба типа мотивов мобилизации саморегулирования сообщества в рамках специального семинара, посвященного проекту Тюменской конвенции.

Сначала участники семинара ознакомились с суждениями коллег, которые были высказаны на предшествующих семинарах и в экспертных опросах. Среди них - аргументы в пользу как «внешнего», так и «внутреннего мотива». В первом случае эксперты разделяли диагнозы-прогнозы о внешней угрозе свободе слова, в том числе от режима «управляемой демократии». Е.Г.: «Времена внешней угрозы свободе слова мы уже как бы забыли, но, полагаю, что слишком поторопились». Л.В.: «Увы, сейчас, по-моему, подули старые ветры». В.К.: «Одно время казалось, что такой мотив саморегуляции "цеха" через кодексы, как защита от внешней угрозы свободе слова со стороны власти, ушла. Но, возможно, она уже возвращается».

А вот аргументы в пользу мотива внутренней угрозы. По мнению Ю.П., «доверие к СМИ со стороны общества падает. В этом неприятном факте большая доля вины самих средств массовой информации, зачастую злоупотребляющих свободой слова». Перекликаясь с ним, С.Ф. «угрозу нравственной жизни журналистского сообщества» видит «в появлении журналистов-беспредельщиков». В свою очередь, А.О. полагает, что «единственным мотивом появления Конвенции является угроза саморазрушения, ибо "цехом" до сих пор не осознается основополагающая природа информации как самодостаточного и самодовлеющего источника».

Выделяется суждение Р.Г.. «На первое место среди мотивов активизации саморегулирования "цеха" с помощью кодексов я бы поставил нежелание быть в стаде. И общество вообще, и любое сообщество, в том числе и журналистское, без законов, без того, что объединяет, -дикое стадо. Но что же нас объединяет? Сама по себе профессия или то, что мы все работаем в одной газете? Очень размытое основание, ибо выходит, что любой, кто пришел к нам даже с улицы, - журналист, любой, кто ушел отсюда, - перестал быть журналистом. Я думаю, что объединяет нас свод правил. Вошел в наше сообщество, принял наши правила - стал членом профессионального сообщества. Не принял этих правил -изгой, чужак, разрушитель. Кодекс - способ саморегулирования сообщества, не дающий ему стать стадом». Вспомним и перекликающееся с этим мнение Е.К., цитированное выше.

На основе анализа этих и подобных суждений появился проект соответствующего фрагмента о мотивах Тюменской конвенции, к обсуждению которого приступил семинар. Первым слово взял консультант семинара А.С. Основной его тезис заключался в значимости обоих мотивов - «внешнего» и «внутреннего», мотива самосохранения и мотива самоочищения: «к чувству высокого собственного досто-

инства добавить немножко чувства самосохранения -это не унизительно ни для журналиста, ни для журналистского сообщества». Каковы аргументы? «Мне казалось, -сказал он, - что такой внутренний мотив саморегулирования, как стремление к совершенствованию жизни "цеха", стремление самим стать лучше, уже настолько ослабел, что единственным серьезным мотивом стало самосохранение (через самоограничение) в связи с внешней угрозой. И я до сих пор убежден, что только угроза полного уничтожения профессии заставит журналистов подумать о том, что происходит с профессией, что происходит с ними самими. С другой стороны, обнаружилось, что когда "гиря до полу дошла", когда мы уже оказались на самом дне, и в Тюмени, и в разных других местах журналисты опять стали задумываться о сути и смысле своей профессии. Причем чувство самосохранения и чувство самоочищения, самосовершенствования вполне совместимы. И все же мы с вами сейчас существуем в условиях концентрации внешних угроз, которые выражаются во вполне конкретных действиях власти».

Особое внимание А.С. уделил еще одной намечающейся тенденции (семинар проходил до ситуации с Норд-Остом и проявления его последствий для журналистов. -В.Б.). «Общество начинает все больше дружить с властью, делегируя ей очень многие определения. И я очень боюсь, что в ближайшее время общество делегирует власти в том числе и определение нравственных принципов журналистики. Соответственно, власть нам и выкатит: одним - бочку с пивом, а другим - четыре плахи. И тогда посмотрим, действительно ли кто-то захочет выбирать между этими двумя возможностями. У меня ощущение, что все пойдут к пиву, на плаху вряд ли кто-нибудь захочет. Поэтому так важна возможность возразить власти, претендующей на определение нравственных принципов журналистики, сказать: "Спокойно. Не надо. Все это уже давно осмыслено. И выполнено. Будьте

любезны, с этим в другое место. Вон у творческого Союза кинематографистов до сих пор нет порядка с нравственными правилами. Вот и работайте с их нравственным кодексом, а мы с этим уже разобрались". Такая возможность и содержится в профессионально-этических документах. А без этого в самое ближайшее время "учителя" от власти к нам придут. Я в этом уверен».

Некоторые участники семинара критически отнеслись к тезису о роли внешней угрозы свободе слова как мотива создания Конвенции. По мнению С.Ф., «говорить о внешней угрозе свободе слова как об одной из главных и как о главной причине самоорганизации тюменских журналистов не стоит». В вопросе о ведущем мотиве создания Конвенции на первый план, с его точки зрения, «выходит проблема профессиональной чести, профессиональных достоинств, профессиональных качеств членов нашего журналистского сообщества. Очень плохую услугу оказывают нам те, кто считает свою профессию в некоторой степени продажной, готов написать тот или иной материал по заказу, противореча таким основополагающим требованиям профессии, как достоверность, объективность, честность. Мне кажется, эта угроза наиболее существенна, наиболее серьезна. Именно это может развалить сообщество, разложить его на кланы, что, кстати, мы видим уже сейчас». Поэтому и необходима для журналистов общая нравственная позиция, общие нравственные рамки: «мне кажется, нам нужно самоорганизоваться через определение нравственных станЮрБюоте нь неприятно сознавать то обстоятельство, «что к внутреннему самосовершенствованию, к тому, чтобы быть элементарно порядочными в своей профессии, нас принуждает внешняя беда. В виде внешней угрозы. Нельзя отрицать, что есть и внутренняя угроза. Может быть, как-то отразить в Конвенции, что даже если бы и не было этих угроз, мы должны совершенствоваться». По мнению В.К., «переведя разговор с внешней угрозы

и обратившись к самим себе, мы поймем, что тема семинара чрезвычайно важна. Более того, необходимо ее формализовать в конкретном этическом документе». Ю.К. заинтересовало рассуждение Ю.Б. о значимости ответа на вопрос о мотиве обращения к теме саморегулирования. Что касается его собственной точки зрения, то «надо очень серьезно говорить именно о моральных стимулах тех, кто взялся за создание-подписание Конвенции».

На наш взгляд, ответственное обсуждение проблемы адекватной мотивации саморегулирования «цеха» отразилось в соответствующем фрагменте Тюменской этической медиаконвенции.

«...Мы придаем особую роль мотивам своей конвенции. Нам важно определиться в том, что именно побуждает "цех" к ее созданию.

В числе наших мотивов - внешне обусловленная целесообразность повышения активности в саморегулировании "цеха". Целесообразность, связанная с угрозами свободе слова: свободе журналиста добывать и предоставлять информацию, гражданина - получать информацию. О таких угрозах говорят и новые тенденции в жизни государства, связанные с идеей т.н. "управляемой демократии". .Своей конвенцией мы говорим государству: у нас есть правила и мы просим с ними считаться. Фактически речь идет об общественном договоре - мы не переходим границ профессионально-правильного поведения, а государство воспринимает нас как сообщество, способное к саморегулированию.

Не менее сильный мотив создания конвенции - трезвое самокритичное осознание профессиональным сообществом внутренней угрозы свободе слова, исходящей от самой корпорации; самокритичное понимание низкой степени намеренности и практической способности "цеха" ответственно реализовать свободу слова - именно злоупотребления самих СМИ свободой слова привели к потере доверия общества.

Подчеркнем: без восстановления, сохранения, защиты и укрепления взаимного доверия между СМИ и обществом трудно удерживать права и свободы, достигнутые постсоветской Россией.

Еще один мотив - потребность в сохранении корпоративной общности в ситуации раскола. Мы уже не сообщество - в его советской версии и еще не сообщество

- в постсоветской версии. Скорее мы пока - протосооб-щество».

Как видим, если на первых стадиях коллективного поиска журналистами своего понимания идеи саморегулирования доминировало стремление выбрать один из двух альтернативных вариантов основных побуждений (либо внешне обусловленная целесообразность активизации саморегулирования «цеха», связанная с угрозами свободе слова, либо добрая воля как следствие самокритичного осознания профессиональным сообществом внутренней угрозы свободе слова, исходящей от самой корпорации), то в последней версии Конвенции снята установка на обязательное доминирование одного только мотива доброй воли

- как нереалистическая, излишне романтическая.

***

ДАЛЕЕ обратимся к характеристике «болевых точек» и «точек роста» в понимании медиасообществом природы и духа своего кодекса.

Этическая экспертиза идеи саморегулирования призвана показать, что сама по себе приверженность идее создания профессионально-нравственных кодексов как институтов саморегулирования «цеха» еще не гарантирует понимания собственно этической природы таких кодексов.

Поэтому экспертиза акцентирует зависимость судьбы этой идеи от того, способно ли профессиональное сообщество справиться с задачей «опознания» в некоторых из предлагаемых ему сегодня проектах кодексов (не)скрытого недоверия к его нравственной свободе, не всегда скрывае-

мого административного упоения? Противопоставит ли оно таким проектам - и по каким признакам - кодексы, опирающиеся на концепцию нравственного самоопределения журналиста? Перебирая предлагаемые ему варианты, «откроет» ли сообщество не всегда очевидную связь каждого из кодексов с такими понятиями мировоззренческого ряда, как кредо, «призвание», «служение», свода конкретных норм - и самоопределения сообщества относительно его миссии, социальной роли, духа корпорации? Осознает ли сообщество, что вне такого «открытия» для него рискованны не только слегка замаскированные кодексы внемораль-ной регуляции, но и самые благие намерения по развитию профессиональной солидарности? Что без такого рода открытия можно придти либо к принудительному собиранию «цеха» на основаниях, достаточно далеких от морали, в том числе профессиональной, либо к скачкообразному усилению его раздробленности: с потерей в обоих случаях и без того небольшого (если говорить объективно) шанса на трансформацию духа лицензированного (государством) «корпоративизма» в дух свободной корпорации?

Определенные ответы на этот ряд вопросов дают суждения тюменских и московских журналистов, решивших отрефлексировать природу медиакодексов.

Прежде всего стоит выделить стремление участников экспертных опросов и семинаров преодолеть превратные образы кодексов в массовом сознании журналистов, сформулировать аргументы критики «антикодексных» представлений. Эти аргументы возникли в процессе обсуждения журналистами исследовательской гипотезы, согласно которой одна из трудностей подкрепления процессов саморегулирования кодексами коренится в тенденции к банали-зации реальных проблем нравственной жизни «цеха» и, соответственно, в возможности обессмысливания работы над кодексами114.

Разумеется, в специальной литературе сформулированы и

Чтобы подтвердить существование этой тенденции, на наших семинарах были распространены соответствующие материалы. Один из них - ироническая заметка из столичной газеты по поводу подписания «Хартии телерадиовещателей» НАТ. «...Кто хочет делать, тот делает, кто не хочет - декларирует. Помпезное подписание Хартии, помимо всего прочего, рождает первый и главный вопрос: чтобы доносить до зрителя достоверную информацию, не лезть в частную жизнь, не показывать долго и крупным планом отрезанные головы, не сквернословить в эфире, - для этого нужно обязательно, собравшись в апостольском количестве, торжественно придумывать телевизионную библию? Чтобы элементарно вести себя достойно и корректно, нужно соглашение?». Другой материал - реплика в местной газете, опубликованная к открытию одного из семинаров. Ее автор, тюменский журналист, публично продемонстрировал сходную позицию, заявив, что профессиональный кодекс журналистам вовсе не нужен -им, как и всем другим профессионалам, достаточно десяти заповедей. В менее категоричной форме выразил свой скепсис по поводу кодифицирования профессиональной морали один из участников экспертного опроса. «Я не очень большой сторонник создания журналистских кодексов: сам в своей жизни никакими кодексами не руководствовался и не знаю ни одного журналиста, который бы всерьез относился к ним. За исключением тех людей, ко-

далеко не банальные скептические суждения по поводу эффективности кодифицирования профессиональной морали. Некоторые из них, связанные с дискуссиями о природе морали, проанализированы в нашей монографии «Этика политического успеха» (С.655-657), в кн. «Становление духа корпорации: правила честной игры для журналистского сообщества». Ряд аргументов приводит и анализирует И. Лазари-Павловска в цитированной выше статье. Естественно, что те или иные подходы и решения дискуссионных вопросов о потенциале кодексов прямо связаны с той или другой трактовкой морального феномена.

торые вовлечены в работу над созданием и применением кодексов». В этой связи важно, какие антискептические аргументы смогли привести другие участники экспертизы (в том числе и сами скептики).

Первая группа суждений содержит реакцию на позицию автора газетной заметки о подписании Хартии НАТ, банализировавшего реальную проблему.

С точки зрения Е.Г., профессиональные кодексы «путем упрощений можно попытаться свести все к тем же самым заповедям библейским. И все же - в любой профессии есть этические обстоятельства, которые требуют соблюдения особых норм. Не в смысле особых прав, из-за которых надо размахивать "корочками", а в смысле системы определенных дополнительных разрешений и ограничений». Другое суждение со сходной аргументацией: «В дискуссии о том, нужны ли профессиональные кодексы или журналистам достаточно известных всем десяти заповедей, я на стороне тех, кто видит специфику профессии и необходимость ее саморегулирования» (Г.Г.). Конкретный пример, приводимый автором: «Возьмем проблему независимости журналиста. На мой взгляд, он не должен находиться в рядах какой-либо партии, потому что тогда, волей или неволей, будет отражать ее интересы в своем издании. Он должен быть независим и от интересов финансовых структур. Одна из задач кодекса профессиональной этики - отрегулировать независимость нашей профессии».

Другой важный акцент в суждениях участников экспертного опроса - связь судьбы «писаного» кодекса с тем, найдет ли он отклик во внутреннем мире журналиста. «Кодекс живет (или не живет) в самом человеке. Может от рождения, может быть, воспитывается с годами, - говорит Е.П. - Поэтому один журналист почитывает писаный кодекс и на него поплевывает, а у другого и неписаный - в чести. Третий прочитал какой-то вариант, задумался -это ему подходит, сам искал в этом направлении. В лю-

бом случае человек будет выбирать то, что ему близко. И не приживется никакой кодекс, если не найдет отклика внутри человека: потому что человек - сам себе кодекс».

Кодекс - предмет индивидуального выбора. А как быть с потребностью профессиональной корпорации в со-лидаризме? Как говорит Р.Г., «и сегодня, при возможности для журналиста выбирать себе работу из множества СМИ, важно не забыть, что принятие профессионально-нравственного кодекса - это не акция пленума Союза журналистов, а осознанный индивидуальный выбор». При этом автор видит проблему в том, «как сложить результаты индивидуального выбора в общий выбор регионального сообщества? Ведь мы коллективисты по профессии, а не по сумме взглядов». Версия решения проблемы: «Значит, надо искать общие ценности, которые нас объединят».

Несколько отличается версия Е.К. С ее точки зрения, особая роль кодекса - его способность сплачивать журналистов - ограничивается задачей сплачивать лишь единомышленников в вопросах профессиональной этики. «Для меня естественный путь вступления в журналистский союз - не тот, который принят сейчас: принеси две рекомендации, мы посмотрим и примем. Мне кажется, что решение должно приниматься автоматически: человек берет на себя обязательство выполнять некие правила, под ними подписывается и становится членом союза. Если он эти правила нарушает, то автоматически перестает быть членом данного сообщества, и за него оно больше не поручается. Такие хартии, кодексы, конвенции, своды правил и норм - это сито, с помощью которого подбираются люди, готовые быть в одном союзе, или отторгаются от него».

«Сито» такого рода работает на моральную селекцию весьма строго. «Мы не можем своим кодексом кого-то другого заставить его выполнять. Мы можем только дистанцироваться от тех людей, которые, на наш взгляд,

ведут себя неподобающе. То есть мы больше не обязаны выслушивать обвинения, что журналисты все такие, как какой-нибудь там злодей, который эти правила не выполнял. Этот злодей - не член нашего союза, мы его в свое сообщество не принимаем, мы не можем отвечать за него. И грехи разделять не готовы. И защищать этого человека не будем, если он не прав».

Еще одна грань темы, характеризующая выбор журналистом того или иного отношения к кодексам как инструментам саморегулирования - формулирование «ограничений», способных эффективно сработать именно на конструктивное отношение к кодексу. Так, с точки зрения И.З., «кодекс не должен оказаться резонерским, он должен быть конкретным с точки зрения содержащейся в нем информации о последствиях его нарушения. В чем смысл телепрограмм типа "Дорожный патруль"? Люди видят последствия несоблюдения правил дорожного движения. Смысл кодекса должен заключаться в том, чтобы журналист видел, как нарушение кодекса ведет к конфликтам. Значительная часть журналистов стремится к социальному успеху. Если журналист понимает, что может сделать что-то не так и это навредит его социальному успеху, закроет ему перспективы и т.п., он захочет узнать из кодекса о том, как ему поступать, чтобы не иметь конфликтов. Чтобы карьера была легкой, правильной и быстрой. Такой подход должен быть заложен в основу кодекса. Подход нейтрально-позитивный, подход содействия человеку в том, чтобы, реализуя себя в профессии, он лучше ориентировался в социальном контексте. Чтобы он не допускал грубых ошибок и, по возможности, понимал, к каким последствиям они могут привести и как их избежать».

В завершение краткого обзора - несколько весьма значимых экспертных суждений, которые стали «говорящими заголовками» при публикации материалов экспертизы.

Прежде всего - направленное против «убийственной» логики тех, кто отрицает необходимость кодексов частыми нарушениями профессиональной морали, - суждение Е.З.: «Разве частое нарушение библейских заповедей означает, что эти заповеди неправильны?».

Затем - акцентирующее конвенциальную природу кодекса суждение Р.Г.: «Речь идет об общественном договоре: мы не делаем того-то и того-то, а общество нас воспринимает как порядочных людей».

Далее - суждение А.С., подчеркивающее солидарист-ский потенциал кодекса: «Любая статья кодекса - это определенное количество людей, которые протянули друг другу руки».

Наконец - два перекликающихся, но не отменяющих, а дополняющих друг друга суждения: «Никакой кодекс не поможет избежать ситуации морального выбора» (И.З.). «Когда перед ними возникнет моральная дилемма, будет что положить на чашу весов» (В.К.).

Коллективная рефлексия природы и духа кодекса дала возможность тюменским журналистам расставить в своей Конвенции ряд акцентов:

«...Мы сознаем, что у некоторых коллег идея любого профессионального кодекса вызывает настороженное отношение, а то и отторжение - кодексы воспринимаются как вериги творческой свободы. Но такое отношение не учитывает мирового опыта саморегулирования "цеха". Наша конвенция - способ преодоления превратных образов кодекса журналистской этики, представлений о том, что: (а) ее вполне заменяют общечеловеческие заповеди, (б) или, наоборот, правила профессиональной морали сводятся либо к административно-служебным инструкциям, либо к сугубо технологическим правилам ремесла.

Выбор именно такого вида нашего документа, как конвенция, отражает современное - переходное - состояние ситуации и в обществе, и в "цехе", которое трудно

регулировать традиционным формальным сводом принципов и норм. Такое состояние требует большего внимания к размышлениям журналистов по мировоззренческим вопросам медиаэтики.

Конвенция ни в коей мере не ущемляет творческой свободы. Она является внутренним документом "цеха", способствующим саморегулированию, самоограничению журналистского сообщества, и может помочь ему в сложных ситуациях оставаться в рамках этического поля, не вступать в противоречие с общепринятыми обществом нормами морали, с одной стороны, и выработанными поколениями российских журналистов этическими нормами - с другой».

АНАЛИЗ материалов ряда экспертиз, связанных с проблемой профессионально-нравственных кодексов различных профессиональных сообществ, и, что не маловажно, того контекста, в котором существуют те или иные суждения экспертов, позволяет сформулировать ряд общих тезисов. Общих и в том смысле, что эти тезисы применимы к кодификации деятельности и журналистов, и предпринимателей, и политиков, и педагогов и др. Прежде всего в нашей отечественной ситуации.

Российское профессиональное сообщество, стремящееся упорядочить стихийный процесс самопознания, в том числе путем оформления его результатов в виде хартий, кодексов и т.п., должно осознать ряд возможных затруднений. Одно из них - отождествление саморегулирования с созданием документов сугубо запретительного характера, другое - известный инструментализм обращения с природой профессиональной морали.

В первом случае речь идет о такой трактовке повышенной ответственности профессионала, в которой ответственность сводится к введению дополнительных запретов (или, напротив, исключению некоторых профессиональных ситуаций из ведения безусловных требований морали), а функция кодекса - к административно-управленческому ре-

гулированию нарушений профессионально-нравственных норм.

Разумеется, такого рода «рамочный» подход имеет определенное отношение к морали, но это скорее та «мораль», которая слабо доверяет собственной природе, опасаясь свободного морального выбора. И потому-то кодексы нередко приобретают репрессивную направленность, подкрепляющую административную регламентацию поведения профессионалов.

С другой стороны, практика кодифицирования профессиональной этики имела и имеет до сих пор элемент утопических ожиданий: вот появится кодекс - и оздоровит нравственную атмосферу в профессиональной среде. Более того, разработчикам подобных кодексов, как правило, представляется, что такое улучшение способно повлиять на нравы всего общества. В подкрепление этих надежд не раз давались ссылки на «мировой опыт». Характерно, однако, то, что при этом фактически никогда не приводилось мнение тех зарубежных исследователей, которые говорили об изначальной беспочвенности подобных ожиданий, их апологетическом смысле.

Более продвинутой выглядит другая тенденция отечественного нормотворчества: попытки осмыслить кодекс как инструмент развития профессиональной общности, решающий эту задачу лишь в том случае, если он, во-первых, выходит за пределы задачи «повязать» профессионала и, во-вторых, формулируется «цехом» скорее «снизу», чем «сверху».

Однако и в этом направлении процесса самопознания потенциал морали неизбежно оказывался востребованным сообществом лишь в ограниченной степени, а побудительная сила кодекса - слабо заявленной и мало освоенной. Одна из причин лежит на поверхности: формирование кодекса «снизу» - не панацея, коли «там» и по сей день доминирует «запретительский» стереотип понимания природы морали.

Цивилизованное взаимодействие с опытом кодифицирования профессионально-нравственных норм, приобретенным отечественным «цехом» в прежние времена, и опытом зарубежных профессиональных сообществ предполагает, разумеется, непрерывность эстафеты. В то же время необходимо и отчетливое представление о том, в чем имеет смысл ограничить инерциальность как прошлого, так и современного опыта. От какого же именно наследства стоило бы отказаться?

Во-первых, от попыток приспособить западные кодексы к современной российской действительности. Подчеркнем: дело не в псевдопатриотизме, а в том, что «тамошние» кодексы вырастают из собственной моральной ситуации. Одна из особенностей этой ситуации в том, что определенная доктрина нравственной философии уже давно освоена профессиональной культурой и подразумевается, если даже и не декларируется, в конкретных нормах. Другая особенность: традиция тех профессиональных кодексов неустранимо «сверхпрактична», вплоть до утраты «нерастворимого остатка» специфики морали. (Многие кодексы имеют характер жестких практических предписаний, инструкций по поведению в определенных, стандартных ситуациях.) Такую ситуацию нельзя «перешить» на собственную фигуру - отечественному профессиональному сообществу (вместе со становящимся в России гражданским обществом в целом) необходимо прожить свою собственную ситуацию. Поэтому-то «большой скачок» профессионального российского сообщества сразу в этап кодификации по зарубежным моделям весьма рискован.

Во-вторых, стоило бы отказаться от трактовки кодексов как лишь табуирующих моральное пространство, ограничивающих свободу выбора профессионалов «регламентов». Мотивации в духе «Уложения о наказаниях» важно противопоставить мотивацию морального самоопределения профессионала, позитивную самоориентацию: через

призвание, ответственность, служение, солидарность, через самореализацию, наконец.

Важное направление профилактики отмеченной выше тенденции к банализации темы - преодоление односторонних, превратных, нередко искаженных образов кодекса или любого подобного документа, образов не просто различных и спорных, но и прямо ошибочных. Например, административный образ заформализованного бюрократического документа для начальственного контроля и санкций в адрес подчиненных. Или, например, образ инструкции по технике безопасности. Или, наоборот, образ ни к чему конкретно не обязывающей декларации. Разумеется, эти образы не случайны, в их основе - отражение реальных сторон практикуемых документов регулятивного плана. Но меньше всего они могут быть отнесены к документам саморегулирования.

В-третьих, необходимо отказаться от догматической интерпретации самой роли кодекса как института саморегуляции. И профессиональным сообществом, и обществом в целом должна осознаваться и признаваться благотворность определенного (метафизически неизбежного) риска профессионала в ситуации морального выбора как естественного фактора профессионально-нравственной деятельности. То же относится и к обоснованию права на нравственные искания, на моральное творчество, в том числе и творчество, результат которого - новые элементы правил честной игры.

В-четвертых, уместно отказаться от подмены нормотворчества, организуемого самой профессиональной корпорацией, проектировочными усилиями руководства различных профессиональных ассоциаций или специалистов (социологов, управленцев, психологов, этиков), даже самого высокого класса. Отказаться от создания кодекса в тиши то ли «храма корпоративной бюрократии», то ли «храма науки».

Представляется, что «цивилизованное взаимодействие» с предшествующим и современным опытом профес-

сиональных сообществ создает некоторые основания для позитивной работы над этическими документами саморегулирования.

Серьезный подход к смысло-ценностным проблемам работы над кодексами профессионалов еще только предстоит превратить в систематическое намерение. Поэтому, возможно, окажется уместным спроектированный нами своеобразный Кодекс для кодификаторов.

Эпиграф: Сказочный витязь на перепутье - не читатель, а писатель!

1. Нет подлинного кодекса без кредо.

2. Дух кредо - дух корпорации. (Среди аргументов: один кодекс на всю пренатальную корпорацию с неизбежностью тоталитарен.)

3. Каждой миссии - свой кодекс!

4. Не злоупотребляй табуированием!

5. Формирование кодекса «снизу» не панацея! (В самом движении к кодификации «снизу» нет гарантии его нравственной подлинности. «Запретительный» образ морали «внизу» так же силен, как и «наверху».)

6. Договаривайся! (Деловой кодекс - не кодекс любви и дружбы. Профессиональная мораль живет по законам рациональности. Эти законы - «правила игры» - создаются на основе конвенций.)

7. Не «внедряй», а «выращивай»! (Майевтика, а не просто тренинг.)

8. Сам «кодекс для кодификаторов» не вечен и потому не универсален.

ВЕСЬМА важный момент этической экспертизы идеи саморегулирования СМИ - основания такой институции саморегулирования, как этические комитеты профессиональных ассоциаций.

Мы понимаем, что институты саморегулирования не сводятся лишь к этическим комитетам (комиссиям) - есть еще, например, и этический аудит, и медиакритика и т.д.

Как отметил К.-Ж. Бертран, в представлении некоторых людей системы обеспечения ответственности СМИ - «это просто общественные советы по делам прессы и омбуд-смены. На самом деле существует более 80 типов С*О*О*С, а в будущем придумают еще больше»115. Тем не менее в данной работе сосредоточим свое внимание именно на работе этических комиссий.

В тюменском опыте экспертизы разных моделей таких комиссий, предшествовавшей проектированию предпочтительной модели для Конвенции, содержатся экспертные материалы, позволяющие представить основные проблемы этической рефлексии оснований создания и деятельности этических комитетов (комиссий, жюри и т.п.).

Полагая, что профессионально-этическая сторона деятельности СМИ может и должна быть предметом не только анализа, но и оценок, организаторы экспертизы предположили, что альтернативы, требующие от журналистов рационального предпочтения, связаны с основаниями, закладываемыми как в назначение комиссии, так и в ее состав. Во-первых, речь идет о том, будет ли такого рода комиссия инстанцией нравственного суда - или же она возьмет на себя лишь роль инстанции экспертно-консультативной. Во-вторых, сообществу журналистов предстоит отдать предпочтение либо комиссии сугубо внутрикорпоративной, составленной только из самих журналистов, либо комиссии, включающей, кроме членов сообщества, еще и представителей иных институтов гражданского общества. Очевидно, что во всех этих вариантах возникает проблема выбора. И в первом, и во втором случае соответствующая альтернативность задается уже в названиях вариантов комиссии.

Рефлексия этой ситуации выбора представлена в краткой стенограмме семинара, часть которого была посвящена этой проблеме.

115 Бертран К.-Ж. С*О*О*С: системы обеспечения ответственности СМИ // Саморегулирование журналистского сообщества. Опыт. Проблемы. Перспективы становления в России. С. 37.

Сначала участникам семинара был предложен обзор предварительного экспертного опроса. Некоторые эксперты выдвинули скептические аргументы по поводу создания комиссии как таковой. В.З. предположил, что «может быть, имеет смысл создавать экспертно-консультативные комиссии на базе конкретных СМИ, но при чем тут тогда сообщество журналистов в целом?». «В создании комиссии не вижу перспективы пока не создано само сообщество», - сказал эксперт. Г.Г. особенно беспокоит вопрос о способе формирования этической комиссии: «есть опасность бюрократизации процесса саморегулирования. Как бы кодекс не породил комиссию или еще какую-то структуру, которая бы наказывала журналистов. Как бы не появилось особое журналистское начальство с особыми полномочиями: откроет оно, например, пятый пункт кодекса и заявит, что ты в том-то проштрафился, вот тебе такое-то наказание».

Часть экспертов критически отнеслась к такой модели комиссии, как «нравственный суд». По мнению А.С., «нравственный суд - это не для постсоветского пространства, где грибоедовское "а судьи кто?" требуют знать чуть ли не с колыбели». Р.Г. особо подчеркнул, что «эта комиссия должна быть лишена каких бы то ни было властных полномочий».

В то же время экспертами был выдвинут и иной подход. Суд - не суд, однако, по мнению Ю.П., «комиссия должна быть той инстанцией, куда не хотел бы попасть ни один порядочный, совестливый журналист, редактор, издатель и ни одно пекущееся о своем авторитете средство массовой информации. Добьемся этого - можно считать, что главная задача сообщества выполнена». Вероятно, солидарен с этим подходом и В.З.: «Если мы "сводим" конфликтующие стороны и пытаемся наладить диалог между ними, это не значит, что мы должны уклоняться от оценки действий каждой из сторон. Мы - комиссия - имеем право сказать свое мнение о том, кто как

поступил. Как же в морали без вполне определенной оценки?». Своеобразный суд - так видит комиссию В.Г.: «Этическая комиссия - своеобразный суд присяжных, которые будут давать оценку: хорошо это или плохо, кто прав, кто виноват. Если виновен, от имени комиссии можно обратиться к издателю с просьбой убрать этого человека из газеты или вынести предупреждение».

Много сторонников у модели комиссии как консультативного совета.

Наконец, есть сторонники и противники у каждой из моделей состава комиссии: либо «чисто» цеховой, при которой никто не будет «выносить сор из избы», либо комиссии, которая включала бы и представителей гражданского общества, - чтобы придавать обсуждаемым проблемам журналистики общественный статус.

Аргументы для предпочтения первой из этих моделей можно найти в высказывании В.К. «Из двух вариантов этической комиссии я предпочел бы тот, который подразумевает работу в ней людей, связанных одной профессией - журналистикой. Мы - народ вообще-то не глупый и сами все прекрасно понимаем. Да и с точки зрения этики не стоит выносить "сор из избы". Кому лучше от того, что мы будем вытаскивать этот сор каждый из своей редакции?». В поддержку этого предпочтения Е.Г. выдвинула свои аргументы. Во-первых, она полагает, что «споры, которые предстоит обсуждать этической комиссии, будут скорее корпоративного свойства». Во-вторых, «люди, обвиняющие журналистов в нарушении тех или иных норм, гораздо охотнее будут обращаться в суд. Если они будут считать, что их оболгали, поступили с ними неэтично, нарушили их гражданские, человеческие права, нанесли моральный вред и ущерб, то в этическую комиссию они не пойдут. Потому что там не будет удовлетворена их жажда крови и возмездия».

Аргументы для предпочтения второй модели, подразумевающей гражданско-профессиональный состав комис-

сии, содержатся в позиции Р.Г. «На мой взгляд, вторая модель имеет преимущество. Да, может быть такая комиссия и "выносит сор из избы", но зато в избе будет чище. А если комиссия состоит только из журналистов, обсуждающих конфликт келейно, в своем узком кругу, пользы не будет. Коллеги друг друга не очень боятся. Ну не подал я руки одному, второму, третьему. И что? Им скорее неприятно, что я напишу в газете о том, что не подаю руки такому-то и почему».

После этого обзора, проблематизирующего предстоящую работу, участники семинара разделились на группы. В одну их них вошли те, кто считает, что этическая комиссия в тюменском сообществе журналистов нужна и при этом она должна выполнять функцию некоего «нравственного суда», то есть в соответствии с нормами Конвенции выносить моральные оценки, суждения, рекомендации для тех, кто попал в поле зрения комиссии. Во вторую группу вошли те участники семинара, кто полагает, что этическая комиссия нужна, но единственная роль, на которую она может претендовать - это роль консультативно-экспертного совета, призванного помочь обращающимся к этому совету с просьбой рассудить ситуацию; при этом эксперты не имеют административных полномочий и вообще не могут ни карать, ни миловать. Наконец, третья группа - участники семинара, считающие, что в принципе словосочетание «этическая комиссия» в Конвенции звучать не должно, ибо такая институция категорически не приемлема в любой ипостаси. По итогам работы внутри групп каждая из них предъявила свои аргументы.

Первой изложила позицию группа, полагающая, что этическая комиссия в сообществе журналистов нужна, а по своей модели это должна быть комиссия с функциями нравственного суда, с правом моральных оценок и санкций. Л.М.: «Комиссия не должна, конечно, наказывать рублем, но донести до общественности свою точку зрения, продемонстрировать свою позицию в сложившейся ситуации

необходимо». Т.Т.: «Мы исходим из необходимости нравственного суда в сегодняшних условиях существования журналистского сообщества. Для этого есть совершенно реальные, объективные причины». Ю.П.: «Комиссия должна давать оценку тому, что она считает приемлемым для СМИ в этическом плане или не считает приемлемым». С.Ф.: «Оппоненты могут спросить: а судьи кто? У нас нет недостатка в людях, которые могли бы вершить суд, если говорить высоким слогом. А как наказывать? Выводить за рамки журналистского сообщества. Я не думаю, что это проходит бесследно».

Вторая группа представила свою коллективную позицию в выступлении Е.К. Спикер сказала, что группа исходит, во-первых, «из здорового скептицизма: хотелось бы, чтобы у нас была комиссия, о которой говорят коллеги, но в реальности мы видим очень мало людей, способных, работая в комиссии, полностью отрешиться от личных отношений. Даже призы раздать и то очень сложно, чтобы не возникли личные обиды и т.д. А когда речь идет о наказании - еще сложнее. И если комиссия будет обладать судейскими правами, личное давление на ее членов возрастет во много раз».

Во-вторых, «в группе обсуждали, может ли комиссия сама инициировать разбор каких-то ситуаций, когда кто-то из журналистов грубо нарушает профессионально-нравственные нормы. Мы считаем, что да, в исключительных случаях это должно происходить. Комиссия должна собираться, обсуждать такие случаи, высказывать свое мнение (и не более того)». Е.К. подчеркнула, однако, что «прежде всего комиссия должна оставаться местом, куда журналист может прийти за советом по поводу ситуации морального выбора. Безусловно, сюда может прийти обиженный читатель. Но, опять-таки, комиссия лишь выражает свое мнение, которое журналист принимает или нет, воздействовать на него комиссия в реальности

не может. Просто журналист услышит мнение своих коллег, которые осуждают его или одобряют».

В-третьих, «комиссия должна доводить до граждан позицию журналистского сообщества. Это не наказание, а информирование. В целом же комиссия - это едва ли не главный аргумент существования конвенции».

От третьей группы сначала выступила Е.П. «Уже прозвучало: "а судьи кто?". И наша группа тоже задает этот вопрос. Все наши корифеи журналистики прошли партийную школу. Я думаю, что если эти люди попадут в комиссию, их партийный подход все равно останется. А я не хочу возвращения парткома. Других же авторитетных людей, которые способны возглавить комиссию, пока нет». Ю.К. отметила, что «в переходные периоды, как известно, уровень общественной морали несколько падает - старые идеалы разрушены, новые еще не сформированы. Я думаю, что в такое время мы и живем. Поэтому происходит и раскол в нашем "цехе". И пока не сложатся объективные условия, создание комиссии может быть преждевременно, несколько искусственно. А если принимать волевые решения, это может принести дополнительный раскол в наши ряды».

Обосновывая свое участие в работе третьей группы, А.С. сформулировал существенное ограничение. «До тех пор, пока мы будем сугубо профессиональные этические вопросы путать с организационными и со всеми прочими нашими проблемами, я буду опасаться этой самой комиссии. Для того чтобы решить: нужна комиссия или не нужна, надо для начала полностью устранить саму возможность подмены функций комиссии. Исключив это, можно обсуждать идею комиссии - потому что на самом деле такие комиссии очень нужны».

Какой же вариант модели комиссии выбрать? На семинаре прозвучало три предложения. Ю.П.: «Давайте все-таки создадим такую комиссию, оговорив, чем она будет заниматься. Например, "минимальный стандарт" - это

минимум того, что должен делать порядочный журналист. Давайте и создадим комиссию, которая будет следить за соблюдением этого "минимального стандарта". Она не судит, а лишь признает нарушение. И все! Просто говорит: "Этот журналист время от времени нарушает профессиональную этику, поэтому будьте внимательны". Это точно так же, как "сопроводиловка" к любому продукту, например, "не давать детям до шести лет!". Она просто сделает наклейку: "это издание постоянно нарушает конвенцию, поэтому будьте внимательны". И все!». В.К.: «Нужно сойтись на том, чтобы попробовать создать эту комиссию - хотя бы на какое-то время». Ю.К.: «Не поддавайтесь сейчас разным эмоциям. Договоритесь до одного: первый год комиссия будет консультативным органом. Дайте себе зарок: не будем третейским судом! Через год подрастут моральные авторитеты - на них можно будет возложить некую функцию третейского суда от имени сообщества, но с внятным пониманием ограничений».

Подводя итог дискуссии, ведущий семинара подчеркнул, что ее окончательное завершение произойдет за пределами семинара, в частности, в процессе деятельности Правления СЖ Тюменской области.

Тем не менее уже предварительный анализ экспертных материалов, по мнению ведущего, позволяет считать более целесообразной модель «экспертно-консультатив-ной комиссии». В этом варианте субъектами профессионально-этической экспертизы и консультирования могут и должны стать не административно-правовые инстанции, а структуры гражданского общества, а моральное регулирование и моральная ориентация осуществляются с помощью присущих морали ценностей, способов индивидуального и общественного регулирования, санкций.

Реально речь идет об идее этического консилиума, осуществляемого экспертами в медиаэтике и в нравственной жизни общества в целом. Последнее объясняется тем,

что профессиональное сообщество видит в комиссии не просто инструмент саморегулирования «внутрицеховых» конфликтов, но институт связи с обществом, готовый защищать граждан от злоупотреблений журналистами свободой слова.

При этом участникам консилиума предстоит поиск, вовсе не похожий на школьную симуляцию «поиска» ученика, которую провоцирует методически продвинутый учитель, заранее знающий ответ. Систематический разбор казусов и публикация его материалов даст не просто решение конкретных ситуаций, но и заложит основы прецедентной ме-диаэтики.

В выборе предмета своих суждений и оценок комиссия ориентируется на те аспекты Конвенции, которые касаются «чисто» моральных аспектов деятельности СМИ. При этом особое место занимают проблемы, которые Конвенция связывает с защитой общественных интересов.

ЭФФЕКТИВНОСТЬ работы участников семинара над проблемой этической экспертизы идеи этической комиссии проявляется прежде всего в том, что в конечном счете почти удалось снять антагонизм между двумя альтернативными моделями комиссии: будет ли такого рода комиссия инстанцией нравственного суда - или же она возьмет на себя роль инстанции экспертно-консультативной?

Показательно, что в результате игрового моделирования этой ситуации выбора на семинаре сторонники первой модели практически отказались от модели «нравственный суд». Мерой их движения навстречу оппонентам стала позиция, согласно которой комиссия «сводит» конфликтующие стороны и пытается наладить диалог между ними, не уклоняясь от оценки действий каждой из сторон. Комиссия имеет право сказать свое мнение о том, кто как поступил. В этом смысле сторонники первой точки зрения теперь считают, что комиссия должна стать инстанцией, к которой не хотел бы попасть ни один совестливый журналист, редактор, издатель, ни одно пекущееся о своем авторитете средство массовой информации. «Добьемся

массовой информации. «Добьемся этого - можно считать, что главная задача сообщества выполнена». Сторонники второй модели продвинулись навстречу оппонентам, теперь уже выступая не против права комиссии на моральные оценки, а лишь проблематизируя возможность собрать в составе комиссии моральных авторитетов.

Соответственно, в последнем варианте текста Конвенции появилось положение о том, что наиболее реальной в сложившейся в сообществе ситуации является эксперт-но-консультативная модель комиссии. При этом в дискуссионном вопросе о составе комиссии найдено решение, согласно которому предпочтительнее модель комиссии, состоящей не только из самих журналистов, но и представителей гражданского общества. Аргумент этого решения: в этом случае профессиональное сообщество журналистов видит в комиссии не просто инструмент саморегулирования «внутрицеховых» конфликтов, но институт связи с обществом, готовый защищать граждан от злоупотреблений журналистами свободой слова.

«Профессионально-этическая сторона деятельности журналистов может и должна быть предметом анализа, суждений и оценок, направленных на саморегулирование "цеха", его развитие и постоянное самоочищение. Одной из институций, регулирующих жизнь "цеха" в духе конвенции, является этическая комиссия.

Наиболее целесообразной при сложившейся в сообществе ситуации является экспертно-консультативная модель комиссии. По своему составу предпочтительнее модель комиссии, в которую входят не только сами журналисты, но и представители гражданского общества. В этом случае профессиональное сообщество журналистов видит в комиссии не просто инструмент саморегулирования "внутрицеховых" конфликтов, но институт связи с обществом, готовый защищать граждан от злоупотреблений журналистами свободой слова.

В определении предмета своей деятельности комиссия ориентируется на те аспекты конвенции, которые касаются моральных сторон деятельности СМИ. При этом особое место занимают проблемы, которые конвенция связывает с защитой интересов общества.

Предмет обсуждения на комиссии: во-первых, этический аудит продукции тюменских СМИ, которую они предлагают сами; во-вторых - темы, предлагаемые общественными организациями и гражданами, апеллирующими к той или иной части минимального стандарта. Такие темы становятся предметом работы комиссии безусловно. Иные темы, предлагаемые гражданами или журналистами, обсуждаются лишь по согласованию с комиссией.

Материалы работы комиссии, в том числе и сделанные ею обобщения и заключения, публикуются в специальном бюллетене комиссии и на специальном сайте в Интернете - для знакомства с ними широкой журналистской общественности, которая, в свою очередь, может проявить гражданскую и профессиональную заинтересованность в этих вопросах и в самых различных формах (в

СМИ и Интернете) выскажет свое отношение».

***

ЭТИЧЕСКАЯ экспертиза идеи саморегулирования исходит из тезиса, согласно которому в сегодняшней ситуации выбор профессионально-нравственной миссии профессии непосредственно связан с предпочтением определенной системы моральных ценностей, которые культивируются в российском обществе, отличающемся своеобразным «моральным междуцарствием»: в нем одновременно существуют и либеральные, и авторитарные, и иные тенденции.

Современному отечественному профессиональному сообществу, ориентирующей и регулирующей его этике не удастся остаться в стороне от противостояния этих тенденций и уклониться от выбора. Адекватность профессиональ-

но-нравственного выбора профессионалов проявится не в решении о том, «служить» или «не служить» обществу (это был бы псевдовыбор), а в служении либо ценностям нарождающегося гражданского общества, либо - обществу, чреватого авторитаризмом. При этом даже выбор в пользу первой альтернативы вовсе не самодостаточен: весьма велик риск вольного-невольного служения некоей имитации гражданского общества, «выстраиваемого» государством, «сверху». Не получится ли так, что создаваемое таким образом гражданское общество будет лишь «придворным обществом», покорным вассалом власти, а не ее равноправным партнером?

Новый аспект темы морального выбора профессиональных сообществ - выбор в ситуации становления т.н. «управляемой демократии» - требует профилактики института саморегулирования от вольной или невольной трансформации ответственности в «самоцензуру» - последнее слово чаще всего выражает не столько взвешенную ответственность, сколько страх и подстраховку, которые искажают профессионально-нравственный долг.

Что делать профессионалам в такой ситуации? Прежде всего, естественно, не забыть, что профессионал - ответственный субъект выбора.

Социокультурная динамика: профессиональная этика в постиндустриальном обществе116

В ситуации постепенного, но неуклонного саморазвала индустриализма, в том числе его нормативно-ценностной системы, перехода к постиндустриализму, довольно заметно и даже бурно протекают процессы глобализации. Вопреки многим расхожим суждениям об этих процессах, они отнюдь не сводятся к одним только эконо-

116 Исследование поддержано грантом Министерства образования РФ по фундаментальным исследованиям в области гуманитарных наук (конкурс 2002 г., № 1 ГМО-03).

мическим переменам, к интернационализации производственных связей и отношений, хотя и то, и другое, несомненно, имеет место и их значение просто невозможно как-то обесценить.

Более продуктивен взгляд на постиндустриализм и глобализацию как на переформирование всей системы социальных связей, жизненных миров обитателей экономически продвинутых регионов и, отчасти, развивающихся регионов планеты. Они не могут не затронуть всю аксиосфе-ру, не оказывать на нее преобразующего воздействия и, в свой черед, не испытывать их обратного влияния на ход процессов глобализации, его направленность, темп и характер, на всю сумму и структуру повседневных практик.

Разумеется, в их числе оказываются также профессиональные отношения во всем их разнообразии, включая и присущую им профессиональную этику.

Ничто не предвещает прекращения процессов разделения общественно-профессионального труда в высокопро-фессионализированном мире, а стало быть, сохраняется и даже обостряется потребность в продуцировании норм профессиональной этики, креации ее ценностей. Источниками такого нормотворчества были и остаются как прежде запросы потребителей продуктов специализированного труда и услуг, а также запросы самих профессиональных сообществ. При этом в содержательном плане и структурно происходят существенные изменения в профессиональных этиках любой направленности. Каков их характер, какие смысловые трансформации совершаются на перекрестке соприкосновения названных интересов и запросов, как они преломляются в аксиосфере профессионализма?

Прежде всего хотелось бы отметить наличие моментов социальной деградации в области профессиональных отношений, вызывающих обоснованное беспокойство общественности. Такие, например, моменты, как возросшее своекорыстное использование знаний и умений специалистами и злоупотребления той властью, которую дают зна-

ния и сама организация их эксплуатации. Все сильнее проявляется ориентация на карьерный и денежный успех в профессиональной деятельности (что отнюдь неравнозначно профессиональному успеху в собственном и самом широком смысле этого понятия), безотносительный к применяемым для его достижения средствам. Становится угрожающим безразличие к опосредованным последствиям собственной деятельности профессионалов, тем более, когда они носят кумулятивный и отдаленный характер (что называют «этическим нейтралитетом»). Наблюдается рост отчуждений «мира профессионалов» от гуманистических задач профессий, хотя для общественного мнения ориентация на гуманистические ценности настойчиво манифестируется, маскируя подлинные мотивы профессиональной активности (порождая даже феномен «авгуризма»). Как мы отмечали выше, разделительная полоса между разительно отличными категориями «истинного» профессионала от лишь отчасти такового проходит не столько в области их знаний и мастерства, сколько по незримой линии различий в мотивации и состояния духа самих носителей специализированного знания.

В современной России, где еще не остыли и не затвердели классические формы профессиональных сообществ (отличных от организаций специалистов), не успела сформироваться и упрочиться их этика, поведенческие ориентиры и регулятивы поведения, шкалы оценок; уже дает о себе знать приближение нового цикла перемен: зреют неклассические формы бытия профессиональных сообществ как органической части новой специальности. В итоге на еще не завершившийся процесс образования морального порядка спешит наложиться иной процесс со своим новейшим порядком. Какие же свойства еще не ставшего прозрачным контура этого нового морального порядка возможно зафиксировать хотя бы в первом приближении, начерно?

* Представляется, что происходит ослабление группового профессионального солидаризма и, стало быть, цементирующих его норм и ценностей. Более того - иногда выдвигают радикальную гипотезу о полном распаде профессиональной структуры всего реформируемого социального пространства, об ослаблении - вплоть до исчезновения - зависимости между профессиональной идентичностью и регулятивными средствами, практикуемыми обычно профессиональными «цехами». По всей вероятности, это связано с динамичными процессами перехода от стандартных биографических проектов простого Модерна к творческим, рефлексивным проектам Высокого Модерна.

* Общая тенденция лежит в русле дезинтеграции профессиональных сообществ, все менее способных позитивно санкционировать групповой солидаризм и негативно санкционировать предпочтения индивидуалистическим установкам в поведении так называемых «новых профессионалов», в выборе ими не столько профессиональных, сколько общекультурных стратегий и стилей поведения. При этом вытесняются на периферию нравственной жизни сообществ традиционные стандарты дисциплины общения за счет укоренения «вольных», независимых от цеховых привязанностей и контроля норм общения, присущих им «правил игры». Дает о себе знать ориентация на «свободное плавание» на рынке труда, хотя оно и сопряжено с ростом социальных рисков, - но что поделать, если все постиндустриальное общество становится обществом риска?!

* Данные перемены напрямую завязаны на нарастание субъективизации и релятивизации норм профессиональной морали, нацелены на их эфемеризацию, на предпочтения в пользу поведенческих правил профессионального этикета, которые обладают весьма ограниченным нравственным содержанием, а не нормам этики призвания, долга и ответственности. Проблематизируются сам факт профессиональной идентификации, установка на пожизненную преданность избранному делу и вытекающая из нее

значимость ответственности перед макропрофессиональ-ным сообществом. Происходит так называемое «адаптационное запаздывание», то есть институциональное отставание профессиональных сообществ по части нормативно-ценностных перемен от изменения, в ускоренном темпе происходящих в недрах глобальной культуры в целом.

* Подобного рода консерватизм приводит к возникновению внутрицеховых расколов. На основе непростых личностных выборов выделяются «продвинутые», карьерно ориентированные профессионалы, способные как бы на лету абсорбировать нормативно-ценностные новации, и тра-диционалистски настроенные секторы профессионального корпуса, которые дистанцируются, сторонятся новых веяний и даже противятся им. При этом «продвинутые», которые тяготятся «цеховой» нормативностью, предпочитая свободу «входа» и «выхода» в профессиональное сообщество, признавая за дисциплинарными инструментами цеха, санкциями только силу духовного, но не организационно-правового характера, образуют свои бесструктурные субобщества профессионалов различного профиля с неустойчивыми самообозначениями. Между тем «традиционалисты» предпочитают инерциальное воспроизводство поведенческих канонов и соответствующей феноменологии духа.

* Возникновение подобных расколов образует - отвлекаясь от всевозможных частностей, смешанных и переходных типов - основной массив нравственно-психологических коллизий в профессиональных средах, а нарастающий динамизм социальных перемен рекрутирует все новых волонтеров конфронтационного поведения. И все это происходит на фоне фрагментации, ценностной «беспорядочности» поведения профессионалов, усиления свойств конвенциональности внутрицеховых поведенческих регулятивов, хаотизации жизненных стратегий профессионалов в изменившемся пространстве постиндустриального социума.

* Как-то однозначно оценить в моральном плане последствия многоуровневого взаимодействия «новаторов» и «традиционалистов», а также возможностей избегнуть проявлений радикализма с обоих флангов названного взаимодействия, довольно затруднительно. Причина в том, что пока еще не достигнута желаемая для подобных оценок фак-туальная ясность, а также в преобладании смешанных, промежуточных стратегий поведения массового профессионала. Это осложняет решение - отнести ли изменения и конфликты на этой почве к числу собственно патосных или же этосных «вкладов» в состояние нравов и стремление прочертить параболу последующего развития профессиональной этики.