CC BY
201
ной обрядности, и ушел из жизни к 1980-м годам, вместе с поколением, которое знало, что такое «похоронили хорошо» и подчинялось ритуальному императиву трансляции этого знания — умело рассказывать и слушать рассказы о смерти и похоронах.
В 1930-1960-е годы на фотографиях, которые дарили на память, часто встречалась надпись: «Лучше вспомнить и взглянуть, чем взглянуть и вспомнить». Первая часть этой формулы говорит о механизмах живой памяти о живых людях (даже если их уже давно нет на свете). А вторую часть формулы можно применить к фотографиям похоронным. Их посылают и рассматривают при получении не для погружения в ситуацию травмы и горя, а для того, чтобы «взглянуть и вспомнить»: убедиться в том, что родственника «похоронили хорошо», вспомнить, что так хоронили и других в роду, и укрепиться в знании о том, что так должно быть и в будущем.
ЛИТЕРАТУРА
Бойцова О. Ю. 2010: «Не смотри их, они плохие»: фотографии похорон в русской культуре // Антропологический форум. 12, 327-352.
Виноградов Ф. А. 2000: «Ну теперь, барышни, пройдемте по гулянью...» // Живая старина. 4, 4-7.
Подорога В. А. 2001: Непредъявленная фотография. Заметки по поводу «Светлой камеры» Р. Барта // Автобиография. К вопросу о методе. Тетради по аналитической антропологии / В. А. Подорога (ред.). М., 195-240.
© 2012
Л. Н. Успенская
ОБРАЗ ВЕРХНЕДОНСКОЙ КАЗАЧЬЕЙ СВАДЬБЫ В РОМАНЕ М. А. ШОЛОХОВА «ТИХИЙ ДОН»
Творчество М. А. Шолохова отличает неожиданный сплав индивидуального авторского и коллективного народного, который проявляется во включении целого пласта традиционной культуры донского казачества в художественную ткань его произведений. Подобная особенность уже давно была замечена исследователями, которые не раз обращались к анализу традиционного (мифологического) в творчестве писателя. Несмотря на значительное количество работ, посвященных мифологическим основам художественных образов1, использованию фольклорных текстов2, отражению народного менталитета3, лишь в некоторых ставится вопрос
Успенская Лидия Николаевна — магистрант Южного федерального университета. E-mail: [email protected]
1 Сухорукова 1996; Муравьева 2002.
2 Тумилевич 1990; Савенкова 1996.
3 Цыценко 2005.
о конкретном содержании традиционной культуры и о принципах включения ее элементов в произведения, изображающие жизнь донского казачества.
Впервые об аутентичности вошедших в произведения фольклорных текстов, обрядов, верований высказался донской этнолингвист Б. Н. Проценко, который, сопоставив реальные факты культуры донского казачества и составляющие ее художественного образа, пришел к выводу о том, что автор хорошо знаком не только с внешней стороной казачьей традиции, но и с ее глубинными смыслами4. Н. А. Архипенко, Т. Ю. Власкина, Н. А. Власкина в статье «Принципы представления традиционной культуры донского казачества в творчества М. А. Шолохова» убедительно доказывают, что «традиционная культура, которая представлена в произведениях М. А. Шолохова, тесно связана с миром верхнедонского казачества» — локальной группы донских казаков, обладающей определенным своеобразием5. Обращаясь к представлениям о «своем» и «чужом», казачьей службе, тяжелом земледельческом труде (в его значимости и высоком статусе в повседневной жизни как раз и заключается отличие верхнедонских казаков от нижнедонских), авторы показывают, как избирательно, но точно воссозданная народная культура обретает свое место в художественных текстах М. А. Шолохова. В русле подобного научного интереса представляется актуальным обратиться к изучению образа верхнедонской свадьбы в романе «Тихий Дон» и ответить на ряд вопросов: какие элементы свадьбы донских казаков автор включает в роман? соответствует ли свадебный обряд, изображенный на страницах романа, верхнедонской свадьбе и в какой степени? какие функции приобретает этот элемент народной культуры, становясь частью художественного произведения?
Свадебный обряд относится к тем элементам традиционной культуры донского казачества, которые в романе Шолохова представлены достаточно полно и развернуто (наряду со сборами и проводами казаков на службу, лечением от тоски), особенно в эпизодах свадьбы Григория Мелехова и Натальи Коршуновой. Кроме того, есть упоминания о свадебной обрядности в связи с браком Аксиньи и Степана, Дуняшки и Михаила Кошевого. Эти сюжетные эпизоды в первую очередь и послужили для нас материалом при изучении образа верхнедонской свадьбы в романе М. А. Шолохова «Тихий Дон».
Типологически донская свадьба, как и другие славянские свадебные обряды, относится к так называемым «обрядам перехода», приуроченным к определенным жизненным периодам, связанным со сменой биологического или социального статуса человека. Обряды переходного типа (родильно-крестильный, свадебный, похоронный) совершаются в течение отдельных отрезков жизненного времени, которое включает в себя все временные характеристики, связанные с повседневной жизнью человека (младенчество, детство, время болезни, период беременности). Как и при отсчете природного времени, жизненные этапы должны следовать строго один за другим от рождения до смерти. Любое нарушение этого порядка воспринимается как аномалия6. Момент смены статуса представляет собой своеобразный разрыв времени природного и выход во время мифологическое, эти разрывы часто могут быть опасны для человека (недобрый, злой, худой час). Сва-
4 Проценко 2003, 133.
5 Архипенко, Власкина, Власкина 2010, 10-11.
6 Власкина, Архипенко, Калиничева 2004, 59-60.
дебный обряд имеет относительную временную протяженность, и человек в этот момент становится лиминальным существом, которое не только само подвержено опасности, но и представляет опасность для окружающих. Поэтому в свадебном обряде, во-первых, обязательны обереги разного рода, чтобы защитить главных участников обряда. Во-вторых, этот обряд строго регламентирован, нельзя нарушать ход обряда (как и ход жизни, очередность ее этапов). В-третьих, так как это время не только опасное, но и сакральное, то это время, когда можно получить знание или оказать воздействие на судьбу, с чем связаны так называемые прогностические действия (действия, направленные на будущее): сколько мать сделает узелков, перевязывая руки невесты и жениха — столько будет у них детей; кто окажется главой в будущей семье, насколько хорошей хозяйкой будет невеста, будет ли в доме достаток и т.п.
Донской свадебный обряд, кроме обозначенной типологической характеристики переходного обряда, имеет свои оригинальные черты, которые относятся к разным временным пластам складывания казачьей культуры. По мнению ряда донских историков, фольклористов (А. М. Листопадов)7, этнографов (С. Ф. Номи-косов, В. Д. Сухоруков)8, восточнославянский облик донская свадьба приобрела не сразу. Во время «рыцарского» периода казачества свадьба выглядела как максимально упрощенное ритуальное действие: «Жених и невеста, согласившиеся вступить в супружество, являлись вместе на местную площадь во время народного собрания. Здесь, помолившись Богу и кланяясь на все стороны, жених, называл невесту по имени и говорил ей: «Будь ты мне жена», и невеста же, поклонившись жениху в ноги и назвав его по имени, говорила ему: «А ты будь мне мужем». После этого брачившиеся целовали друг друга и принимали от собрания поздравления с вступлением в законный брак, затем торжество оканчивалось пиршеством»9. Как указывает Б. Н. Проценко, на данном этапе «уже заложены существеннейшие черты донского свадебного обряда. Это, во-первых, общественный характер обряда, особенно ярко подчеркиваемый впоследствии так называемым «свадебным колдуном». Свадьба совершалась на казачьем Кругу, и им же выносился окончательный, не подлежащий обжалованию приговор. Во-вторых, патронажная роль мужа-казака, берущего под свою защиту новобрачную. Наглядным доказательством этой роли служит укрытие полою одежды женщины, переходящей от одного мужа к другому <.> Наконец, минимальная сакрализация обряда, в котором православие явлено лишь обязательной перед любым делом молитвой»10. Позднее, к 18 веку, когда казаки начинают заниматься земледелием и на Дону увеличивается численность женского населения, свадебный обряд начинает разворачиваться, «насыщается фольклорными песнями, присловьями, включает в себя обязательное венчание, обрастает различными предметами и атрибутами и т.д. Возникает и расширяется свадебный словарь, состоящий, по нашим наблюдениям, из более чем 200 общеупотребительных и диалектных слов и фразеологизмов. Примеча-
7 Листопадов 1954.
8 Номикосов 1884; Сухоруков 1903.
9 Донские епархиальные ведомости 1887, 157.
10 Проценко 2004, 26.
тельной чертой этого словаря можно считать абсолютное отсутствие в нем слов неславянского происхождения»11.
В итоге к 19 веку «развернутый», восстановленный донской свадебный обряд — южнорусский обряд с акцентированием роли невесты (ее высокого статуса), которая «обладает относительной свободой выбора и даже права вето на предполагаемую кандидатуру в мужья <...> Именно так ведут себя в предсва-дебье шолоховские героини: Аксинье Степан «понравился», а потому и стала возможной их свадьба; Наталья угрожает родным уходом в Усть-Медведицкий монастырь, если они не отдадут ее Григорию; Дуняша упрямо преодолевает застарелую ненависть Ильиничны к Мишке Кошевому и по существу женит его на себе, играя главную роль в обряде»12. Кроме того, все также сохраняется беспрекословный общественный характер это обряда. Но будучи русской в своей основе, донская свадьба претерпевает изменения в результате мощного украинского влияния, т.е. приобретает полиэтнический характер. Устанавливает и трехчастная структура обряда, которая включает предсвадебье, день свадьбы и послесвадебье. Именно в таком виде свадебный обряд и мог быть знаком М. А. Шолохову.
Но необходимо указать и на черты свадебного обряда, связанные с территориальной соотнесенностью. Как и любой другой обряд, свадебный имеет локальные варианты, так как культура донских казаков — вторично-переселенческая. Обряд сохраняет общую структуру, а локальность выражается в деталях. Традиционно культура донских казаков делится на верхнедонской и нижнедонской локальные варианты (С. Ф. Номикосов)13. Как уже было сказано, шолоховские тексты отражают в большей степени верхнедонской тип казачьего субэтноса. Для М. А. Шолохова своеобразие верхнедонского казачества, его противопоставленность низовому осознанны и очевидны.
Специальных монографических исследований верхнедонской свадьбы на сегодняшний момент нет. По отдельным упоминаниям и по нашим собственным наблюдениям, верхнедонская свадьба имеет ряд отличительных характеристик:
— при большом количестве украинских элементов в донской свадьбе вообще, на Верхнем Дону многие из них отсутствуют: например, антисвадьба;
— разнузданное веселье второго дня с переодеванием, розыгрышами, солеными шутками, валянием в грязи, обливанием гостей и хозяев и тому подобными действиями (отсутствуют и такие типично украинские элементы, как быки — связанные между собой бутылки со спиртным, стоящие на свадебном столе, как обряд забивания чопа — завершение свадьбы последнего сына и т.п.);
— свадебный каравай на Верхнем Дону имитирует «мировое древо», представляя собой основу, изготовленную из сдобного теста, украшенного фигурками и узорами, в которую вставляется пышная ветка плодового дерева, обернутая полосками теста и увешанная лентами, конфетами и т.п. «Такой каравай нейтрален по отношению к репродуктивной символике свадебного обряда, что естественно для казаков-воинов (по приоритетности занятий)»14 и совсем не похож на нижнедонской каравай, представляющий собой сдобный пирог из заострённых палочек
11 Проценко 2004, 27.
12 Проценко 2004, 31.
13 Номикосов 1884, 300.
14 Проценко 2004, 28.
теста, наделенный фаллической символикой и идеей плодородия. А на некоторых территориях Верхнего Дона (например, в Алексеевском р-не Волгоградской области) каравай как предметный символ свадебного обряда утратился, оставив следы своего присутствия в свадебном термине класть на каравай, т.е. одаривать молодых;
— на Верхнем Дону ярче всего проявляется специфический образ донского колдуна, чинящего препятствия свадьбе, особенно если его забыли пригласить или неуважительно к нему отнеслись. Он может остановить свадебную процессию, заколдовав лошадей, или напустить расстройство желудка на гостей и т.п. «Цель всех этих «безобразий» — напомнить хозяевам свадьбы, что этот обряд искони носит общественно значимый характер, что создаваемая семья непременно должна получить одобрение всего социума»15;
— еще одной яркой чертой верхнедонской свадьбы является так называемая кладка — причитающийся в период предсвадебья родителям невесты дорогой подарок от родни жениха. С отсылкой к верхнедонской культуре описывается этот предметный символ, например, в культуре казаков-некрасовцев: «Независимо от сроков свадьбы, когда невесте исполнялось 15 лет, жених дарил — «справлял» — невесте одежду: балахон, сарафан — стеганую на вате одежду, которую носили зимой по праздникам вместо балахона, завеску, платок, серьги, монисты (ожерелье из монет), для того, чтобы свадьба непременно состоялась. Этот комплекс одежды и аксессуаров скорее всего надо рассматривать как кладку — материальное обеспечение женихом невесты, сохранившуюся у донских казаков верховых станиц под этим названием до начала 20 века»16.
В произведении Шолохова из перечисленных свадебных этапов отражены только предсвадебье и день свадьбы. Причем из многочисленных предсвадебных компонентов автор включает в роман только сватовство и сговор. Трудно сказать, что является причиной такого выбора элементов традиционной культуры для художественного произведения. С одной стороны, и в современном донском свадебном обряде остальные предсвадебные компоненты фиксируются как устаревшие, возможно, данный процесс был актуален и для времени написания романа, поэтому Шолохов воспринял это и отразил. С другой стороны, перед любым писателем стоят художественные задачи, которым подчиняется все содержание произведе-
Главное, что Шолохов передает не просто основную структуру обряда, но и общую культурную семантику, выражающуюся в вербальных формулах, культурных терминах, фольклорных текстах, этнографических деталях и реалиях.
Из огромного числа культурных терминов свадебного обряда в произведении Шолохова присутствуют сговор, кладка, хлеб-соль, сватать (и однокоренные сваточек, сваха, сваты), дружко, поезжанье. Шолохов по-разному вводит эти культурные термины в ткань романа, при этом во всех случаях писателю удается сохранить аутентичность, «слитость» традиционной культуры. Так, в романе не звучит название одного из этапов предсвадебья — сватовство, но когда это сюжетное событие вводится в повествование, участники обряда начинают именоваться сватами как в речи автора, так и речи самих героев: «Свахой ехала двою-
15 Проценко 2004, 28.
16 Абрамова 2009, 111-112.
родная сестра Ильиничны, жох-баба, вдовая тетка Василиса»11; «Приезд сватов застал их врасплох»18, «— Рубаху ба чистую надел, кобаржину вон на спине видать, и не совестно? Ишь, нечистый дух! — ругалась жена, оглядывая Мирона Григорьевича, пока сваты шли по базу»19; «— Вот мы и приехали, значится, Мирон Григорич, с тем, чтоб узнать, как вы промеж себя надумали и сойдемся ли сватами, али не сойдемся...»20; «— Дорогой мой сват, — начинал он (Пантелей Прокофьевич) гудящим шепотом, — дорогой мой сваточек! — сразу повышал голос до крика, — сват! — ревел он, обнажая черные, притупленные резцы»21. При этом при введении в текст данных наименований участников свадебного обряда нарушена временная хронология, в чем проявляется двойная функциональность культурных элементов в художественном произведении. Так, свадьба Григория и Натальи — изначально не запланированное событие, Мелехов-старший решает женить сына, чтобы избежать позора и беды из-за связи Григория и Аксиньи. Поэтому, вопреки традиции, когда положено договариваться о приезде сватов заранее, Мелеховы нагрянули в семью к Коршуновым со сватовством неожиданно. В связи с этим на протяжении всего эпизода сватовства герои называются своими именами, кроме свахи Василисы. Но уже к следующему предсвадебному этапу (сговору) и автором, и самими героями Мелеховы и Коршуновы именуются сватами. Таким образом, Шолохов передает сакральный, торжественный характер обряда, в котором каждый член семьи, общины имеет строго отведенную роль. Сравните, как уже знакомый нам герой Петро вводится в развернувшее свадебное «действо»: «Дружко — Петро — в черной куртке и голубых с лампасами шароварах, левый рукав его перевязан двумя белыми платками, под пшеничными усами постоянная твердая усмешка. Он — возле жениха»22. В данном контексте обозначен и новый статус Петро, и его функциональное положение в обряде (дружко -такой персонаж, который должен оберегать жениха на протяжении всей свадьбы).
С таким же хронологическим запозданием вводится в текст и культурный термин сговор уже после того, как случилось само сюжетное событие. В главе, в которой описывается «предсвадебная суета» в доме невесты, автор упоминает о деде Гришаке: «В сговоре дед Гришака участия почти не принимал, на минутку выполз из горенки, посидел за столом, с трудом процедил сквозь суженное горло рюмку водки и, согревшись, чувствуя, что пьянеет, ушел»23. Здесь же Шолоховым подчеркивается обязательное участие в сговоре всех членов семьи невесты. Дед Гришака не влияет на решение дать согласие сватам, но выпитая им рюмка водки — символ состоявшего пропоя Натальи, окончательного договора о том, что свадьба состоится. Сама глава, посвященная сговору, насыщена обрядовыми деталями, так как сговор — ключевая точка и предсвадебья, и хода повествования. (Сговор вносит определенность и в судьбу Григория как героя произведения, и в судьбу членов общины, собирающихся поменять свой статус и вступить в брак.) Так, пришедшие сваты приносят собой хлеб и выпивку — обязательные
17 Шолохов 2, 1956, 70.
18 Шолохов 2, 1956, 88.
19 Шолохов 2, 1956, 88.
20 Шолохов 2, 1956, 89.
21 Шолохов 2, 1956, 90.
22 Шолохов 2, 1956, 99.
23 Шолохов 2, 1956, 95.
атрибуты на данном этапе обряда: «В этом месте речи Ильинична откуда-то из неведомых глубин своей люстриновой, с буфами на рукавах, кофты, как будто из-за спины, выволокла наружу высокий белый хлеб, жмякнула его на стол.
Пантелей Прокофьевич хотел зачем-то перекреститься, но <... > скользнул за оттопыренную полу синего чекменя, а оттуда извлек схваченную за горло красноголовую бутылку»24. Интересно, что принесенные угощения представляют собой в традиции такое культурное явление, как хлеб-соль. (В Большом толковом словаре донского казачества: «Принять (принимать) хлеб-соль, сов. (несов), обряд. Свадебный обряд пропивания невесты. Када прасватали нявесту, тады принимають хлеп-соль ад жыниха и ат радных иво пирох и бутылку вотки. Выпили, паели, дагаварились (ст. Казанская Верхнедонского района РО, х. Тубян-ский Верхнедонского района РО)»25.) Шолохов не использует термин хлеб-соль в данной ситуации, но употребляет ранее, повествуя о прежних отказах Натальи другим сватам: «Наталья — старшая дочь — была у отца любимицей, оттого не теснил ее выбором. Еще в прошлый мясоед наезжали сваты издалека, с речки Цуцкана, богатые невпроворот староверы-казаки; прибивались и с Хопра сваты и с Чира, но женихи Наталье не нравились, и пропадала даром сватовская хлеб-соль»26. Избегая повторяемости, Шолохов таким образом реализует несколько художественных задач. Во-первых, еще раз подчеркивается, что свадьба могла состояться только при согласии невесты, которой действительно люб Гришка, а чужое абстрактное «хлеб-соль» не нужно. Во-вторых, сам обряд как духовная составляющая жизни казачьего субэтноса раскрывается изнутри, поэтому с такой иронией описывает Шолохов, как Ильинична и Пантелей Прокофьевич достают свои угощения — обряд во многом формален и регламентирован, но в реальной жизни всегда есть место живым характерам, их милой робости и неуклюжести. Здесь же, в эпизоде сговора, Шолохов приводит развернутый, эмоционально напряженный диалог между сватами, договаривающимися о кладке: «-Кладка ваша чересчур очень дюже непереносимая для меня! Ты вздумай, дорогой сват, вздумай, как ты меня желаешь обидеть: гетры с калошами — раз, шуба донская — два, две платьи шерстяных — три, платок шелковый — четыре. Ить это разор-ре-нья!..»27. Кладка на сегодняшний день остается малоизученным и спорным обрядовым элементом. По данным словарей, в частности Словаря русских народных говоров, территориальное распространение этого слова (и соответственно обряда) позволяет говорить, с одной стороны, о его южной локализации, а с другой — о функционировании на территориях позднего заселения, а также в культурах часто относящихся к переселенческим28. В работах исследователей описание кладки расходится. У М. Харузина кладка оказывается своего рода кредитом, который родители невесты в течение какого-то времени после свадьбы возвращают родителям жениха, т.е. выходит за рамки свадьбы как события и регулирует дальнейшие внутрисемейные (имущественные) отношения казачьей культуры29.
24 Шолохов 1956-1960, 89.
25 Дегтярев, Кудряшова, Проценко, Сердюкова 2003, 423.
26 Шолохов 2, 1956, 87.
27 Шолохов 2, 1956, 90.
28 Брысина, Кудряшова, Супрун 2007, 80.
29 Харузин 1885, 196.
А. М. Листопадов, подробно описавший обрядовую сторону казачьей свадьбы, основные напевы и тексты свадебных песен, кладку упоминает лишь как одно из названий приданого невесты, без каких-либо пояснений об отличиях кладки или какой-либо специфики. Однако те факты, которые Листопадов приводит («... если в станицах по Донцу невеста справлялась сама, и жених, кроме подарков невесте, не нес на приданое расходов, то в других местах, как в Хоперском округе, жених должен был на «кладку» для невесты затратить иногда рублей до сотни и больше <...> родители выговаривают в пользу ее (невесты) от жениха к браку крытую шелковым или шерстяным матерьем шубу, овчинную нагольную шубу, два платка ситцевых.»30), показывают, что кладка не является просто синонимом к слову приданое, но несет в себе специфическую, значимую для свадебного обряда, культурную семантику. В целом в различных этнографических источниках не раскрывается как таковая обрядовость кладки, нет указаний на то, в какой момент предсвадебья передается кладка, какие лица могут при этом присутствовать, сопровождается ли это действие устойчивыми словесными текстами. Упоминание кладки в тексте Шолохова, конкретный список вещей (с «непременной» шубой), входящих в кладку, острота разговора, передающая принципиальность этого вопроса, определенный обрядовый этап, в который этот элемент вводится — все это ценнейший этнографический и этнолингвистический материал, так удачно использованный Шолоховым. Это еще раз подтверждает, что писатель был знаком с оригинальной, во многом архаичной верхнедонской казачьей культурой.
Из вербальных обрядовых компонентов Шолоховым использованы устойчивые словесные формулы в эпизоде сватовства («— У вас — девка невеста, у нас — жених...»31) и выкупа невесты: «- Господи Иисусе Христе, помилуй нас.-Аминь, — откликнулись из-за двери. Петро повторил стук и слова до трех раз, ему глухо откликались. — Разрешите взойтить? — Милости просим»32. Петро в качестве дружко в данном эпизоде соблюдает установленное речевое поведение («Пока дружко со свашкой состязались в острословии, жениховой родне, согласно уговору, поднесли по три рюмки водки»33. Острословие — полноценная часть обрядового действа). Речевое поведение регламентировано и для свахи Василисы, вспомним, как она, согласно традиции, восхваляет жениха, невесту и ее родню, «начиная с пятого колена»314.
Кроме устойчивых речевых формул, невозможно представить традиционную свадьбу без песен, что отражено и в романе Шолохова. Как указывает Б. Н. Про-ценко «Песенный репертуар дня свадьбы просто необозрим: опевается едва ли не каждый эпизод»35. Но к 20 веку наблюдается размывание традиции в целом, а следовательно, и редукция свадебного обряда в частности: «Предсвадебье в ХХ веке редуцируется как в количестве эпизодов, так и в песенном обслуживании <. > Естественным следствием этой редукции (предсвадебья — Л.У.) стало сокращение числа песен, а в некоторых районах и практически полное исчезновение
30 Листопадов 1954, 144.
31 Шолохов 2, 1956, 73.
32 Шолохов 2, 1956, 101.
33 Шолохов 2, 1956, 101.
34 Шолохов 2, 1956, 74.
35 Проценко 2004, 29.
предсвадебного репертуара»36. Описанная исследователем ситуация подтверждается и тексте «Тихого Дона». Во время сватовства и сговора герои не поют ни одной песни. Но в эпизоде дня самой свадьбы песенный фольклор представлен достаточно широко.
Шолохов вводит и типологические характеристики свадебного обряда. В качестве оберега Григорию насыпают зерна в сапог («Когда выходили из-за стола, кто-то, дыша взваром и сытой окисью пшеничного хлеба, нагнулся над ним, всыпал за голенище сапога горсть пшена: для того, чтобы не сделалось чего с женихом с дурного глаза»37), молодые не должны есть на свадьбе, чтобы их не отравили, о чем свидетельствуют связанные ложки, символизирующие также и вновь созданную пару. Обратим внимание, как по-разному представляет Шолохов этнографический материал. Упоминание о связанных ложках — художественная деталь, а вот насыпанное пшено в сапог сопровождается пояснением, комментарием этнографа. Такой же прием можно увидеть и в эпизоде сватовства: «— Теперича самое светок лазоревый, что ж держать, — аль мало перестарков в девках кулюкают? -выступила Василиса, ерзая по табурету (ее колол украденный в сенцах и сунутый под кофту веник: по приметам, сваты, укравшие у невесты веник, не получат отказа)»3. Отметим, что часть комментария о такой примете, которая в конечном варианте романа представлена в скобках, в рукописях «Тихого Дона» выглядит как настоящая сноска39. Данный факт еще раз свидетельствует о том, что Шолохов проделал огромную работу не только как писатель, продумывая все элементы художественного мира, но и как этнограф, тщательно отбирая субкультурный материал казачьей традиции. (Очевидно, Шолохов был очень хорошо знаком с культурой казаков, так как правок, связанных с обрядовой стороной казачьей жизни в рукописях практически нет.) При этом, очевидно, что автор осознавал, как важно не просто отразить быт и устои казаков, но и пояснить культурную символику читателям, помочь осознать специфику данной субэтнической группы (отсюда поясняющие и уточняющие правки в рукописях, направленные на понимание читателя). Опять же рассмотренные нами этнографические детали работают и на художественный замысел романа: несмотря на все защитные ритуалы и действия во время свадьбы, брак Григория и Натальи распадается. В столкновении традиции и индивидуальной судьбы (с помощью приема разных точек зрения — вспомним, как Григорий реагирует на пшено в сапоге, как страдает от голода, глядя на связанные ложки) индивидуальное оказывается сильнее, с одной стороны. С другой — с разрушения такой ценной для человека вещи, как семья, и начинается всеобщее разрушение культуры казаков в период страшных трагических событий ХХ века.
Заканчивается свадьба Григория и Натальи диалогом старших представителей казачьей общины — деда Гришаки и баклоновца Максима Богатырева. На наш взгляд, такой художественный прием и здесь имеет двустороннюю направленность. С обрядовой точки зрения — соблюден общественный характер свадьбы: деды — самые почтенные представители общины с орденами на груди
36 Проценко 2004, 29.
37 Шолохов 2, 1956, 103.
38 Шолохов 2, 1956, 73.
39 Шолохов 2, 1956, 54.
и воспоминаниями о доблестных военных подвигах — представляют казачество как субэтническое образование с военной доминантой. С сюжетной точки зрения — мирное радостное событие (и первая часть романа) заканчивается воспоминаниями о войне, а дальше так много будет ее на протяжении всего произведения, очевидно, уже здесь автор предвещает дальнейшее развитие событий.
В литературоведении роман-эпопея Шолохова признается произведением, правдиво отражающим быт и мировоззрение донского казачества: «Таким образом, анализ первых книг «Тихого Дона» свидетельствует о чрезвычайной точности исторической достоверности изображения жизни донских казаков в начале 20 века»40. В результате анализа мы убедились, что достоверность изображения проявляется и в точности воспроизведения конкретного содержания традиционной культуры (свадебного обряда), причем как внешней обрядовой стороны свадьбы, так и его глубинного содержания.
Известный исследователь Шолохова Г. Ермолаев считает, что в романе «Тихий Дон» не просто описана жизнь казаков, но передано трагическое разрушение данной этнокультурной традиции, потому что «почти все главные герои умирают. Их насильственная смерть означает конец многовекового существования казаков как уникального сословия»41. На примере одного стержневого обряда, каким является свадебный обряд, можно увидеть подтверждение точки зрения исследователя. Кроме рассмотренных нами эпизодов свадьбы Григория и Натальи, разворачивающихся в мирное время, в романе присутствует и свадьба Дуняшки и Кошевого. В этой свадьбе все редуцировано и скомкано: Ильинична благословляет одну невесту, и то только после того, как Дуняшка грозит без благословения уйти жить к Кошевому; венчаются молодые ночью, Кошевой оскорбляет священника, тем самым разрушая какую-либо сакральность обряда. «На этой невеселой свадьбе не пили самогонки, не орали песен. Прохор Зыков, бывший на свадьбе за дружка, на другой день долго отплевывался и жаловался Аксинье:
— Ну, девка, и свадьба была! Михаил в церкви что-то такое ляпнул попу, что у старика и рот набок повело! А за ужином, видала, что было? Жареная курятина да кислое молоко... хотя бы капелюшку самогонки выставили, черти! <... >На собачьей свадьбе и то веселей, там хоть шерсть кобели один на одном рвут, шуму много, а тут ни выпивки, ни драки, будь они, анафемы, прокляты!»142. Рассыпается к концу романа свадебный обряд донских казаков, а вместе с ним и весь казачий уклад.
Таким образом, в романе Шолохова «Тихий Дон» отражен достаточно развернутый и насыщенный образ верхнедонской казачьей свадьбы. Данный обрядовый комплекс представлен множеством художественных приёмов: речевая характеристика героев, детали, прямые комментарии, вставные конструкции — фольклорные тексты, сопоставление разных точек зрения. Практически во всех случаях этнографический материал играет двойную функцию — обрядовую и художественную. Через свадебный обряд писателю удается показать жизнь казачества в ее динамике, очертить основные черты традиционной картины мира, сопоставить две семьи, раскрыть внутренний мир главных героев романа через столкно-
40 Цыценко 2010, 42.
41 Ермолаев 2000, 88.
42 Шолохов 4, 1957, 322.
вение традиционного уклада субэтнической группы и индивидуального восприя-
ЛИТЕРАТУРА
Абрамова Т. 2009: Традиционный комплекс женской одежды в свадебном обряде ка-заков-некрасовцев // Казаки-некрасовцы. Ставрополь, 109-117.
Архипенко Н. А., Власкина Т.Ю., Власкина Н. А. 2010: Принципы представления традиционной культуры донского казачества в творчестве М. А. Шолохова // Известия ЮФУ Филологические науки. 2, 8-24.
Брысина Е. В., Кудряшова Р. И., Супрун В. И. 2007: Словарь донских говоров Волгоградской области. Волгоград.
Власкина Т. Ю., Архипенко Н. А., Калиничева Н. В. 2004: Народные знания донских казаков // Традиционная культура. 4, 54-66.
Дегтярев В. И., Кудряшова Р. И., Проценко Б. Н., Сердюкова O.K. (ред.) 2003: Большой толковый словарь донского казачества. Ростов-на-Дону; М.
Ермолаев Г. 2000: Михаил Шолохов и его творчество. СПб.
Листопадов А. М. 1954: Песни донских казаков. Т. V. М.
Муравьева Н. М. 2002: «Поднятая целина» М. А. Шолохова: философско-поэтиче-ский контекст. Борисоглебск.
Номикосов С. Ф. 1884: Статистическое описание Области войска Донского. Новочеркасск.
Проценко Б. Н. 2003: Фольклор в романе М. А. Шолохова «Тихий Дон» и духовная культура донских казаков // Славянская традиционная культура и современный мир. Вып. 5. М.
Проценко Б. Н. 2004: Свадебный обряд донских казаков во времени и пространстве // Традиционная культура. Научный альманах. 2, 23-32.
Савенкова Л. Б. 1996: Паремии на страницах романа «Они сражались за родину»: текстовое и надтекстовое восприятие // Войны России XX века в изображении М. А. Шолохова: Шолоховские чтения / Н. И. Глушков (отв. ред.). Ростов-на-Дону, 202-211.
Сухоруков В. Д. 1903: Историческое описание земли войска Донского. Новочеркасск.
Сухорукова Н. В. 1996: Образы-лейтмотивы солнца и огня в структуре «Тихого Дона» // Войны России XX века в изображении М. А. Шолохова: Шолоховские чтения / Н. И. Глушков (отв. ред.). Ростов-на-Дону, 190-195.
Тихий Дон. Часть первая: Беловая рукопись. Автограф М. А. Шолохова, 2 июля 1927 г. Т. л., с. 1-93. (Институт мировой литературы им А. М. Горького РАН).
Тихий Дон. Часть первая: Черновая рукопись. Автограф М. А. Шолохова, 15 ноября 1926 — начало 1927 г. Т. л., с. 1-85. (Институт мировой литературы им А. М. Горького РАН)
Тумилевич Т. И. 1990: Донская народная песня в романе «Тихий Дон» // Творчество М. А. Шолохова и советская литература: Шолоховские чтения. Ростов-на-Дону, 5-9.
Харузин М. 1885: Сведения о казацких общинах на Дону. Материалы для обычного права. М.
Цыценко И. И. 2005: Донская семья в романе-эпопее М. А. Шолохова «Тихий Дон» // Мир Шолохова: история и культура: тез. докл. междунар. науч. конф. Ростов-на-Дону, 141-143.
Цыценко И. И. 2010: Национально-культурная специфика в романе-эпопее «Тихий Дон» // Известия ЮФУ Филологические науки. 2, 32-43.
Шолохов М. А. 1956-1960: Собрание сочинений: в 8 т. Т. 2. Т. 4. М.
