CC BY
25
УДК 364.054:930.253(470.6) ББК 63.3(235.7)47:86.372
П.Г. Немашкалов
Ставропольский государственный педагогический институт
ОБРАЗ «СВОЕГО-ЧУЖОГО» ВО ВЗАИМООТНОШЕНИЯХ ПРИХОДА И ЧЛЕНОВ ПРИЧТА КАВКАЗСКОЙ ЕПАРХИИ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX ВЕКА
В процессе образования самостоятельной Кавказской епархии в 1843 году обнаружились поверхностные проблемы, заключающиеся в нехватке различной церковной утвари и неустройстве во многих храмах предполагаемого «благолепия». Но эти вопросы были относительно легко устранимы в стремлении православного населения региона к церковному порядку. Намного хуже обстояли дела с установившимися церковными традициями, принесенными на землю Северного Кавказа выходцами из других епархий и сформировавшимися в ходе длительной Кавказской войны. Искоренение многих из них потребовало от церковных и гражданских властей региона введения крайних мер, в результате чего возникший конфликт привел к удалению первого епископа Кавказской епархии Иеремии (Соловьева) от управления кафедрой и разделению епархии на долгие десятилетия.
Ключевые слова: История Русской православной церкви, Кавказская епархия, Северный Кавказ, священно- и церковнослужители, социальная история.
P.G. Nemashkalov
Stavropol State Pedagogical Institute
THE IMAGE OF «HIS-ALIEN» IN THE RELATIONSHIP OF THE PARISH AND MEMBERS OF THE CLERGY OF THE DIOCESE OF THE CAUCASUS IN THE FIRST HALF OF THE XIX CENTURY
The article deals with the issue of formation of an independent Caucasian diocese in 1843. There were some problems concerning the lack of various Church utensils and confusion in many churches of the alleged "beauty". But these issues were relatively easy to handle because the Orthodox population of the region desired a Church order. But there was a clash between old traditions and new Church traditions brought to the North Caucasus from other dioceses and formed during the long Caucasian war. The ecclesiastical and civil authorities of the region introduced strict measures in order to eradicate new Church traditions. This struggle led to the removal of the first Caucasian diocese Bishop Jeremiah (Soloviev) from management of the church andto the division of the diocese in future.
Key words: History of Russian Orthodox Church, diocese of the Caucasus, North Caucasus, the sacred- and clergymen, social history.
Кавказская епархия была одной из самых малочисленных в Российской Империи по числу православного населения в ней, но одной из обширных по занимаемому пространству. Ее территория простиралась от степей Астрахани и земли войска Донского до Кавказского хребта, от Каспийского до Черного моря. По этническому составу среди православных были русские, малороссияне, греки и осетины, которые к середине XIX века насчитывали около миллиона человек из 2,5-миллионного населения Северного Кавказа. На фоне тяжелейшей Кавказской войны шел процесс колонизации региона, становление систем государственного и церковного управления. Па-
ства Северного Кавказа до 1843 года не имела самостоятельных органов церковной власти, а удаленность и обширность территории приводила к отсутствию церковного порядка и возникновению разных крайностей в повседневной жизни населения и духовенства.
Приступая к постройке своих селений, казаки сразу отводили место под церковь и старались возвести вокруг неё ограду с проделанными в ней бойницами. Жилые строения располагались кругом, но не ближе ружейного выстрела от этой ограды, а улицы планировались правильными кварталами. Немного обосновавшись на новом месте, все свои силы казаки сосредоточивали на постройке церкви. Услышав колокольный набатный звон, служилые казаки бросались на вал, а старики, женщины и дети спешили за церковную ограду [23, С.135]. Для крестьян Северного Кавказа, живущих в удалении от мест боевых действий, церковь выполняла только религиозные функции, и храмы часто имели плачевный вид при зажиточности населения, проживающего в поселении.
Богатство церквей привлекало горцев для их грабежа, неожиданные нападения которых имели катастрофические последствия для жителей. Спасаясь от плена и смерти, они пытались укрыться в стенах церкви, но храмы для многих становились общими могилами [10, Л. 1-2]. Бывали случаи, когда в такой борьбе за жизнь священнослужители брали в руки оружие и отражали нападения, некоторые из них совершали героические подвиги и удостаивались государственных наград уровня ордена св. Анны 3-й степени с бантом. Во всех таких случаях о награждении героев перед Синодом ходатайствовало казачье Войсковое правление [8, Л. 1026-1027].
Прибывшие на Северный Кавказ переселенцы вносили в приходскую жизнь особенности уклада из прежних мест проживания, но многие черты церковной жизни вырабатывались в суровых военных условиях. Стремление к духовно-нравственному просвещению было острой потребностью среди местного населения. В своих отчетах Синоду в 1843 году первый епископ Кавказский Иеремия отмечал необходимость больших преобразований в устройстве новой Кавказской епархии и преодоления сформировавшихся пережитков. Особо выделяя проблему нормализации церковной жизни, он отмечал нехватку подготовленных и образованных для этого священников [16, Л.68].
Для преодоления сложившейся в этой сфере ситуации он обратился к настоятелям двух действующих монастырей на Кавказе с целью привлечения их братии. Однако число братии Черноморской Екатеринолебяжской Николаевской пустыни составляли отставные казаки, которым по указу Екатерины II в 1794 году было дано право доживать свой век в уединении и молитве [17, Л.1], к тому же уровень образования многих из них был невысок [7, Л.38-59об.]. В Кизлярском Крестовоздвиженском монастыре ситуация была иная, находящаяся братия была сформирована образованными выходцами из духовного сословия, но три её члена проблемы не решали [7, Л.1-3]. К тому же низкий уровень понимания монастырского сподвижничества и монашеской жизни привел к отказу от этого плана.
В деле религиозного просвещения основная ответственность возлагалась на духовенство причта, которое не всегда находило взаимопонимание с приходом. Иногда ведомые высоким религиозным рвением члены прихода самостоятельно, в обход причта, пытались реализовать свои духовные потребности. На своих собраниях они не ограничивались чтением религиозной литературы, занимались церковными распевами и даже водоосвящением. Некоторые шли еще дальше, как например, задержаны крестьяне в селе Отказном Пятигорского уезда в 1849 году, которые тайно много лет перебираясь из одного селения в другое, занимались приглашением к пожертвованию
средств на открытие женского монастыря. Начав разбирательство, Пятигорский земский суд прекратил дело и отпустил всех из-под стражи на основании просьбы преосвященного Иеремии. В своем ходатайстве об освобождении обвиняемых он указал на чрезмерное усердие и ревностное служение к православной церкви обвиняемых и отсутствие в их действиях состава преступления [15, Л. 1-7].
Казалось бы, что конфликт на этом в приходе был исчерпан, но прихожане подали коллективное прошение на имя преосвященного Иеремии с просьбой открытия женского монастыря [15, Л. 21-22об.]. Приходской священник, опираясь на слухи и домыслы, сделал предварительное заключение о наличии раскола в приходе, после чего несколько прихожан пришли к нему домой и требовали объяснения, поскольку считали, что именно его рапорт послужил основанием принятия решения высшей духовной власти. Если Консистория не преследовала в подобных случаях, то Общее управление Ставропольской губернии предписало сельским правлениям усилить работу по выявлению лиц, собирающих у себя для ночных чтений святого писания и песнопений людей, и заключать таких под стражу [15, Л. 35-54].
В выяснении отношений между собой члены причта не ограничивались словесной перепалкой и нередко прибегали к кулакам. Священники, ограниченные саном и статусом в даче отпора, обращались за защитой в сельские соборные избы или непосредственно к прихожанам. Подобные случаи в причтах региона чаще всего заканчивались примирением сторон конфликта и дачею подписки виновными в не совершении подобного под угрозой зачисления их в солдаты и отправки в действующую армию [11, Л. 1-7].
Довольно часто члены причта совершались траты церковных сумм не по назначению и без согласования с приходом на нужды церкви, изначально не планировавшиеся. За защитой попираемых интересов сельские общества обращались в Земские суды и добивались восстановления церковных сумм посредством конфискации имущества причтов, на стороне которых выступала Консистория. Так, священники села Круглого леса в 1825 году потратили на исправление ризницы и церковной утвари деньги, собранные прихожанами на перекрытие крыши церкви железом. На восстановление церковной суммы приходом через суд было изъято все имущество членов причта. Со своей стороны Консистория добилась от Кавказского областного правления вернуть изъятое имущество, а священников обязала подпиской расписками в будущем так не поступать [21, Л. 1-3].
Находясь под опекой Консистории, некоторые члены причта позволяли себе нарушать установленные законодательные нормы и игнорировать мнение общественности. Не имея возможности останавливать священников в их поведении, сельские общества прибегали к жалобам в Консисторию, волостным старостам, но иногда только вмешательство дворянского заседателя могло остановить разнузданное поведение [20, Л.1-5].
В любое время Закон всегда строго наказывал за воровство, но в отношении лиц духовного звания, даже при наличии неопровержимых доказательств, вначале необходимо было лишить виновного установленной телесной неприкосновенности, закрепленной сословной принадлежностью. Совершаемые преступления члены причта не отрицали, и суды приговорили их к телесным наказаниям после предварительного исключения из духовного звания, а за совершение убийства виновных отправляли на каторгу в Сибирь [8, Л.1166об-1167].
На протяжении всего XIX века острой проблемой среди членов причта был высокий уровень пьянства, которое наносило ущерб нравственному облику и подрывало
авторитет духовного сана. Консистория, исходя из сложной кадровой ситуации, относилась к случаям только пьянства довольно снисходительно, сам Иеремия к таким слабостям духовного лица относился снисходительно, если видел раскаяние виновного [3, С. 61-66]. Пьяниц-священников отправляли в монастыри Северного Кавказа для употребления в самых тяжелых работах. Если виновный по заключению настоятеля монастыря исправлялся и обещал отказаться от употребления алкоголя, то его восстанавливали на прежнее место [22, Л.5-11]. Наказывали пьяниц также епитимией в соборной церкви при благочинном, и во время службы в алтаре назначали от 50 до 100 земных поклонов с последующим письменным обязательством воздержания [6, Л.5-6об.]. Кроме того, в Кавказской епархии распространенной формой убеждения был перевод в малообеспеченные приходы «для понимания трудолюбия и выработки честности» [8, Л.1174об-1176об.]. Бывали случаи, когда, опьянев, священнослужители становились участниками поножовщины, в подобных случаях их перемещали на нижнюю ступень духовного звания в причетники с запретом поступать на высшие ступени священства [19, Л.5-6об.].
Предоставленные сами себе некоторые священнослужители в своих поступках достигали социального дна. Так, священник И. Твердовский из станицы Ильинской после исполнения в 1832 г. возложенной епитимии при Новочеркасском соборе «в поступках своих не воздержался, но сверх чрезвычайного пьянства держит в доме своем разных женщин <...> малолетним своим трем дочерям делает побои, отчего ночью скрываются в разных местах <...> не в силах исправлять по правилам святых отцов требы» [12, Л.11]. В сложившейся ситуации некоторые прихожане ушли из православия в распространенную в селе поморскую ересь. Как набат звучат слова в прошении прихожан высшей духовной власти епархии: «Архипастырь и отец, покорнейше просим его священника во избежание вредных для христиан последствий из нашего прихода удалить и учинить милостивую архиерейскую резолюцию» [12, Л.8].
Для приобретения более выгодного места некоторые священники прибегали к оговору членов собственного причта. Подобные рапорта-доносы, как личные жалобы, Консистория не принимала, ограничиваясь разбором дела через благочинного, а также требовала подписки от заявителей, чтобы «незаконными делами не утруждали» [5, Л.1-4]. Другая категория недовольных служителей настраивала прихожан против членов их причта и добивалась от общества согласия на служение в их приходе. Консистория в первых же указах строго наказывала за такое поведение и требовала возвращать ослушников к их месту службы, в случаях упорства и неповиновения прибегали к помощи земской полиции [9, Л.2-10].
Положение паствы усугубляло распространение в регионе раскола. В данной ситуации члены причта своим неблаговидным поведением и отношением к службе только способствовали его распространению. Повышение нравственных качеств священников - вот основная проблема, с которой преосвященный Иеремия начал борьбу с первых дней своего патриаршества. На Северном Кавказе изначально сложилась традиция выбора священнослужителей к приходу, а если кто-либо и назначался на священническое место, то в течение трех месяцев он должен был получить от общества одобрительное свидетельство. Выдавая свидетельство, жители выражали свое желание иметь его у себя в причте [4, Л.3, 13-13об.], а Консистории оставалось только утвердить в должности, если претендент не был обременен обязательствами по другому приходу. Отстранить от исполнения обязанностей можно было только за существенные проступки, а при сложившемся дефиците кадров в суровых условиях Кавказской войны духовной власти приходилось на многое закрывать глаза.
Другим способом получения места в причте была женитьба на дочери священника и получение места в приходе как причитающегося приданого. Иногда священники сами обращались в семинарское правление с предложением женитьбы выпускникам на своих дочерях, что давало им возможность получения места в приходе сразу. Оставалась также возможность найти жениха из причетников, однако в этом случае претендент мог надеяться только на дьяконский сан [8, Л. 1023об-1024]. Даная практика, распространенная в Кавказской епархии, подверглась сильному ограничению со стороны Кавказской духовной консистории после открытия собственной семинарии и была окончательно прекращена только в 1867 г., как и во всей Российской империи [1, С. 2-3].
Одним из самых сложных испытаний в жизни любого человека является бедность, а для священнослужителей, которые несли духовно-нравственное просвещение в народ, бедность препятствовала достойному выполнению возложенной миссии. В 1765 г. Синод установил предельную плату за исправление мирских треб, которая в 1801 г. удвоилась в связи с повышением стоимости жизни. При этом прихожане могли давать и больше, но без принуждения. Однако на Северном Кавказе церковный причт часто нарушал установленные нормы и требовал более высокой платы, данная практика получила широкое распространение, а суммы за исполнение треб выражались в десятках рублей, что, естественно, вызывало недовольство прихожан. Нужно отметить, что, помимо обеспечения большой семьи, священнослужителям нужно было содержать обучающихся в духовных семинариях и училищах детей, часто самим оплачивать их образование.
Иногда члены причта брали большие суммы в долг, при наличии расписок кредиторы могли вернуть деньги через обращение в Консисторию или судебным порядком, а иногда для этого было достаточно решения сельского общества. Добиваясь справедливости, приход практически лишал причт средств к существованию и доводил до полунищенского существования виновных, позволивших не выполнять долговых обязательств. В сложившейся ситуации священники прибегали к пьянству и доводили себя до того, что не могли выполнять возложенные на них обязанности. Кавказская духовная консистория низводила таких в причетнические должности для исправления, а после отбытия епитимии возвращала на прежнее место службы [18, Л.9-14].
В отношении преуспевающих священнослужителей в распространении православной веры случались оговоры. Например, в 1834 году староста села Благодарного Ф. Зубков подал жалобу от 28 человек на приходского священника их села И. Герасимова, в которой обвинял его в том, что он «обходился с поселянами по строптивому своему характеру непристойно <...> умирают без исповеди и причастия <...> не приступает хоронить, требует великую плату <...> чрез что подвергаются крайнему разорению. При том обращается ежедневно в пьянстве <...>» [13, Л.1-1об.]. После проведенного следствия Ставропольское духовное правление требовало от Консистории начать законное рассмотрение неосновательного доноса [13, Л.11]. Гораздо проще было обвинить священника в непозволительной связи с какой-либо жительницей прихода. При наличии только подозрения данное обвинение влекло за собой запрещение священнослужения и ношения рясы, отстранение от прихода и последующее определение обвиняемого в монастырь. Но в большинстве случаев священников оставляли в подозрении, поскольку доказательств не находилось, а некоторые священники после этого оставляли приход и просились в братство монастыря [14, Л. 12].
С 1 мая 1845 года в Кавказской епархии вводилось новое штатное расписание сельских причтов, и с этого времени им начали выплачивать от казны денежное посо-
бие, что, несомненно, улучшало условия их жизни и быта, при сохранении натурального содержания от станичного общества. В некоторых приходах вводился особый порядок сбора добровольных подаяний, для чего общество назначало специального сборщика или вахтера. Каждый двор предоставлял по мере хлеба, который ссыпался в общественный магазин для выдачи причту один раз в год осенью. Это давало возможность членам причта не ходить по дворам и одновременно ограничивало случаи вымогательства, а значит и жалобы прихожан [24, С.466-467].
Некоторые общества уклонялись от выполнения приговоров о содержании членов причта под предлогом отсутствия предписания начальства, другие самостоятельно изменяли условия в свою пользу. В таких случаях Кавказская епархия не назначала нового священника до определения положенного жалования и содержания и требовала погашения имеющихся задолженностей. Самоуправство приходов привело к тому, что начальник Кубанской области потребовал строгого исполнения данных обязательств, поскольку данные постановления имели самостоятельную законную силу. В данном случае уклонения от выполнения общественного приговора или замены его другим, без согласия церковных причтов, имелись основания судебного разбирательства [2, С.122].
Чтобы быть пастырем церкви на высоте своего призвания и оказывать должное влияние на прихожан, нужно было знать их настроение и ожидания, а для этого надо было служить на одном месте. На Северном Кавказе многие приходы были разбросаны на несколько десятков верст, что служило удобной почвой для распространения среди прихожан предрассудков и суеверий, которые способствовали развитию сектантства.
Перемены священниками приходов в поисках более высоких доходов не только влекло издержки материального характера, но причиняло ущерб распространению православия. Надо учитывать, что в приходах Северного Кавказа часто православное население составляло среди старообрядцев меньшинство. Те из причта, кто находил в себе силы нести всю тяжесть пастырского труда, получали истинную любовь народа.
В своей деятельности священнослужители отталкивались от состава прихода, который определял проблематику взаимоотношений. Во многом духовенство Северного Кавказа оказывалось в большой материальной зависимости от прихода, что делало его заложником сложившейся ситуации и толкало на нарушение установленных норм. Если говорить о том, что высокая мораль - это привилегия сытых, то на примере священнослужителей Северного Кавказа в условиях Кавказской войны, последующего длительного скрытого этнического конфликта, низкой численности православного населения данный принцип не работал. С другой стороны, духовенство одно не в силах было удовлетворить собственные нужды. Синод и руководство Кавказской епархии принимали меры для устранения неблагоприятных условий служения, но для этого требовалось много времени. Среда способствовала появлению особого рода сподвижников православия, которые, несмотря на трудности повседневной жизни, несли религиозное просвещение в отдаленные приходы Кавказской епархии.
Список литературы
1. Кавказские епархиальные ведомости. 1875. №1. 2 января.
2. Кавказские епархиальные ведомости. 1875. №4. 16 февраля.
3. Катанский А. Л. Воспоминание старого профессора. Нижний Новгород, 2010.
4. Государственное казенное архивное управление «Государственный архив Ставропольского края» (Далее - «ГАСК»). Ф. 435. Оп.1. Д. 206.
5. ГАСК Ф. 90. Оп. 1. Д. 301.
6. ГАСК. Ф 435. Оп. 1. Д. 120.
7. ГАСК. Ф. 135. Оп. 1. Д.169.
8. ГАСК. Ф. 135. Оп.1. Д.877.
9. ГАСК. Ф. 135. Оп.1. Д.867.
10. ГАСК. Ф. 135. Оп.2. Д.1041.
11. ГАСК. Ф. 90. Оп. 1. Д.227.
12. ГАСК. Ф. 90. Оп.1. Д. 497.
13. ГАСК. Ф. 90. Оп.1. Д.501.
14. ГАСК. Ф.135. Оп. 4. Д.858.
15. ГАСК. Ф.135. Оп. 7. Д. 195.
16. ГАСК. Ф.135. Оп.1. Д.51.
17. ГАСК. Ф.135. Оп.4. Д.920.
18. ГАСК. Ф.435 Оп. 1. Д. 416.
19. ГАСК. Ф.435. Оп.1. Д. 498.
20. ГАСК. Ф.435. Оп.1. Д.488.
21. ГАСК. Ф.435. Оп.1. Д.551.
22. ГАСК. Ф.90. Оп. 1. Д.574.
23. Потто В. А. Два века Терского казачества. Т.2. Владикавказ, 1912.
24. Ставропольские епархиальные ведомости. 1886. №19. 1 октября.
