CC BY
36
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 8. ИСТОРИЯ. 2008. № 3
М.Г. Михеев
ОБРАЗ РОССИИ ВО ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКИХ
ПРЕДСТАВЛЕНИЯХ АВСТРИЙСКИХ ЛИБЕРАЛОВ
СЕРЕДИНЫ XIX в.
Предметом нашего исследования являются представления австрийских либералов о России в 1848 г. К революции 1848 г. взаимоотношения Российской империи и монархии Габсбургов имели уже длительную историю, оба государства часто выступали партнерами на международной арене. Участие в Семилетней войне 1756—1763 гг., войны с Турцией в XVIII в., борьба с Наполеоновской Францией, тесное сотрудничество в рамках Священного союза — таковы основные вехи этой истории. Но в XIX столетии во внутренней жизни Австрии начали развиваться процессы, грозившие серьезно осложнить отношения с восточным соседом. С одной стороны, в Австрии, всегда являвшейся оплотом консерватизма, заявило о себе либеральное течение, с другой — в это же время начало формироваться национальное самосознание отдельных народов империи. Иногда оба эти процесса совпадали и усиливали друг друга. В этой связи особенно показателен был 1848 год. Революция, начавшись в феврале 1848 г. во Франции, распространилась на Италию, страны Германского союза, Австрийскую империю. Главным следствием этого события для Германского союза стало падение консервативной системы канцлера Меттер-ниха. Закончилась целая эпоха, получившая впоследствии название предмартовской. В Австрии императором было назначено правительство из представителей либеральной оппозиции, которое почти сразу столкнулось с более радикальными требованиями населения Вены. Обострились межнациональные отношения. В результате были поставлены под вопрос династический и консервативный принципы, связывавшие Австрию и Россию прежде.
С дарованием свободы слова австрийские либералы наконец-то получили возможность беспрепятственно выражать свои мысли. В этих условиях они столкнулись с необходимостью сформулировать собственную программу действий, которая должна была включать и внешнеполитическую составляющую. Одной из первоочередных задач было определить отношение к России. Актуальность изучения этого вопроса была продиктована тем, что либералам — представителям течения, неуклонно набиравшего силу
во всей Европе, — в недалеком, как представлялось, будущем предстояло занять свое место в правящих кругах австрийской монархии.
В отечественной историографии история Австрии периода революции 1848 г. изучена подробно1. Исследована фактическая история революции, ее социально-экономические и политические аспекты, детально разработана проблематика национальных движений народов Австрии, изучена деятельность Франкфуртского национального собрания. Но до сих пор не существует исследований, посвященных внешнеполитическим воззрениям австрийских немцев и специально их представлениям о России. Обращение к настоящей теме призвано восполнить этот пробел.
Главным источником для нашего исследования послужили протоколы Франкфуртского национального собрания2. Франкфуртский парламент 1848 г. собрал со всех государств Германского союза наиболее активных и популярных представителей немецкого общественного движения. Большинство депутатов являлись носителями либерального образа мыслей. В период своей работы Франкфуртский парламент рассматривал ряд вопросов, при обсуждении которых отчетливо проявились внешнеполитические представления депутатов и, в частности, представления о России.
Также нами были использованы источники мемуарного и публицистического характера, дневники и переписка, относящиеся к рассматриваемому периоду.
Какой же представлялась Россия либеральным австрийским немцам в середине XIX в.? Чтобы понять это, нам потребуется проанализировать, из каких составляющих складывался образ России, чем это было вызвано и какой виделась австрийским либералам перспектива взаимоотношений с Россией в будущем.
1 См.: Палаузов С.Н. Австрия со времени революции 1848 г. СПб., 1860; Лозинский С.Г. Революция 1848 года в Австрии. Пг., 1917; Пименов Э. Борьба за свободу в Австрии и Венгрии. 1848 год. Пг., 1920; Кан С.Б. Революция 1848 года в Австрии и Германии. М., 1948; Рубинштейн Е.И. Национальный вопрос во Франкфуртском парламенте в мае—сентябре 1848 года // Известия АН СССР (Серия истории и философии). 1948. Т. 5. № 1; Удальцов И.И. Очерки из истории национально-политической борьбы в Чехии в 1848 г. М., 1951; Революции 1848—1849. Т. 1—2. М., 1952; Найборт Л.Е. Демократическая печать Вены в период революции 1848 года: Дис. ... канд. ист. наук. М., 1968; АвербухР.А. Революция в Австрии (1848—1849 гг.). М., 1970; Лещиловская И.И. Общественно-политическая борьба в Хорватии 1848— 1849 гг. М., 1977; Освободительные движения народов Австрийской империи: возникновение и развитие. Конец XVIII в. — 1849 г. М., 1980; Европейские революции 1848 г. М., 2001.
2 Stenographischer Bericht ueber die Verhandlungen der deutschen constituirenden Nationalversammlung zu Frankfurt am Main. Frankfurt am Main, 1848. Bd. 1—4 (далее — StB).
^ ^ ^
В Германии середины XIX столетия одним из наиболее часто ассоциировавшихся с Россией понятий было понятие «панславизм». Подобные опасения были особенно распространены в Австрии, поскольку ее славянские народы, взятые вместе, составляли большинство населения монархии. В этот период австрийские славяне переживали период культурного возрождения и все громче заявляли о своих претензиях на равноправие в государстве. У немцев же складывалось впечатление, что славяне стремятся к созданию на месте Австрийской империи единого общеславянского государства. Вдохновителем этих идей считали Россию, которая якобы стремилась объединить вокруг себя всех славян.
В 1848 г. проблема панславизма стала еще более актуальна. И в первую очередь это касалось Габсбургской империи. Резкий подъем национальных движений народов Австрии— государства, развитие которого всегда определялось немцами, — знаменовал собой новый этап в ее истории. Как писал ведущий американский историк Австрии Роберт Канн, «после революции 1848 года было уже невозможно смешивать историю Австрии с историей австрийских немцев»3. Национальные движения австрийских славян многими немцами были восприняты как составные части идеологии панславизма. В такой атмосфере даже действия лояльных Габсбургам хорватских войск, направленные на подавление революции, воспринимались как нацеленные на «ославянивание» Австрийской империи. Особенно отчетливо эти настроения проявились в октябре, когда в парламенте шли дебаты о том, войдут или не войдут в образуемое немецкое национальное государство австрийские земли Германского союза. Оказавшись перед перспективой исключения из Германии, австрийские немцы испугались установления славянского доминирования в Австрийской империи. На эту опасность указывали австрийские представители Визнер4, Фрич5 и Риль6.
В дискуссиях Национального собрания не раз высказывалась мысль о поддержке Россией сепаратистских устремлений австрийских славян. Так, во время обострения отношений между венграми и славянами, населявшими земли венгерской короны, Виз-нер утверждал, что Россия в этом конфликте поддерживает сла-вян7. Весьма показательной была и реакция немцев на созыв в
3 Kann A. The multinational empire. Nationalism and national reform in the Habsburg monarchy, 1848—1918. N.Y., 1950. Vol. 1. P. 68.
4 StB 3. S. 2260.
5 Ibid. S. 2774.
6 Ibid. 4. S. 2901—2902.
7 Ibid. 2. S. 1197.
1848 г. Славянского конгресса в Праге. Этот конгресс, ставивший целью консолидацию славянских народов перед лицом набиравшего силу движения за объединение Германии с его ассимиляторскими тенденциями, был воспринят как результат русской политики присоединения всех славянских земель к России. Эти предположения тем более интересны, что именно в этот период в России велась активная борьба со «славянскими мечтаниями»8. И именно в Праге была сформулирована программа австросла-визма, продемонстрировавшая, что не только интеграции, но вообще взаимодействия с Россией не предполагается. Однако именно на этот период, по мнению некоторых исследователей, пришелся пик духовного столкновения между немцами и славянами9.
Единственным из славянских народов, не подозреваемым в прорусских симпатиях, были поляки. Напротив, они являлись одними из распространителей русофобии в Европе. Например, Мицкевич в 1849 г. писал об опасности, которую Николай I представляет для европейской демократии, о том, что он не считается с международным правом и намеревается организовать интервенцию в Европу для подавления революционных выступлений и насаждения деспотизма10. Подобные мысли хорошо прививались на немецкой почве. Польская пропаганда также очень хорошо сочеталась с симпатиями к идее восстановления Польши со стороны немецкого либерально-демократического движения. Предполагалось, что независимая Польша станет защитой Германии с Востока.
Представления о славянах в исследуемый период во многом были сформированы под влиянием распространенных в немецком обществе младогегельянских идей, согласно которым, в частности, западноевропейцы в целом и немцы в особенности имели серьезные основания опасаться вторжения в Западную Европу варварских орд (т.е., в их понимании, славян и в первую очередь русских) и уничтожения ими европейской цивилизации11. Например, австрийский публицист Франц Шузелька писал о русских и славянах как о народах, идущих на смену старой Европе и претендующих на обновление мира12.
8 Павленко О.В. «Славянский фактор» в отношениях России и Австрии в 40— 60-егг. XIXв.// Славяно-германские исследования. М., 2000. С. 253.
9 Epstein F.T. Der Komplex «Die russische Gefahr» und sein Einfluss auf die deutschrussischen Beziehungen im 19 Jahrhundert. S. 150 // Deutschland in der Weltpolitik des 19 und 20 Jahrhunderts. Duesseldorf, 1973.
10 Об отношении Мицкевича к России см.: Батовский Г. Отношение Мицкевича к русским и России к Мицкевичу в 1848—1849 годах// Адам Мицкевич и славянская филология. Л., 1957.
11 Павленко О.В. Указ. соч. С. 246.
12 Schuselka F. Die orientalische das ist russische Frage. Hamburg, 1843. S. 47.
Действительно, для демократической и либеральной части немецкого общества Россия была не просто неприятным соседом. В этой среде было распространено представление «о всемирно-историческом соперничестве германства и славянства под знаком так называемой "великой параллели": подобно тому, как некогда германцы, будучи "молодым народом", обновили западную цивилизацию, на роль нового "всемирно-исторического" народа претендовали теперь славяне»13. Следствием этого соперничества должно было стать столкновение двух миров, и средоточием столкновения многим виделась именно Австрия, потому что «и метафизически — "новый народ" против "старого", и идеологически — "славянский деспотизм" против "германской свободы:", и политически — гипотетическая панславянская империя против создаваемой германской, и, наконец, специфически-национально "германство" противостояло "славянству" в наиболее чистом виде как раз в Австрии»14.
В ряду ассоциаций со словом «Россия» прочное место занимало представление о «варварстве» русских. Подавляющим большинством немцев Россия воспринималась как отсталая страна. Как ущербное в сравнении с Европой государство Россию рассматривал Шузелька15. Он даже утверждал, что Россия «не имеет никаких заслуг в культурной истории Европы»16. Отдельного рассмотрения заслуживает вопрос, насколько обоснованными были эти суждения. Но они значительно способствовали выработке высокомерного отношения к русскому народу. Во многом эти суждения формировали и представления о культуртрегерской миссии немцев на Востоке. Так, в 1848 г. один публицист писал, что немцы в России являются распространителями просвещения17.
Учитывая все эти воззрения, неудивительно, что Российскую империю считали в Европе чужой. И это в значительной степени определяло программу действий по отношению к ней. Франц Шузелька высказывал соображение, что Россию необходимо вытеснить с Черного и Балтийского морей18. Обладание Россией остзейскими провинциями воспринималось особенно болезненно. Сами эти провинции считались немецкими; в частности, так их называл австрийский депутат Национального собрания
13 Медяков А.С. Национальная идея и национальное сознание немцев // Национальная идея в Западной Европе в Новое время. М., 2005. С. 438.
14 Там же. С. 444—445.
15 Schuselka F. Deutsche Worte eines Oesterreichers. Hamburg, 1843. S. 91—92.
16 Ibid. S. 206.
17 Stricker W. Deutsch-russische Wechselwirkungen oder die Deutschen in Russland und die Russen in Deutschland. Leipzig, 1849. S. 284.
18 Schuselka F. Oesterreich und Russland. Ein Memorandum zur Beseitigung von Besorgnissen und zur Abwehr von Vorwuerfen. Leipzig, 1855. S. 69.
Кольпарцер19. Представитель Тироля Флир говорил, что если бы существовало безусловное признание принципа национальности, то немцы должны были бы требовать возвращения наряду с прочим и Лифляндии с Курляндией20.
Существенным фактором, влиявшим на восприятие австрийскими немцами России, было географическое положение двух стран. История последних ста лет, в течение которых Россия постоянно включала в свой состав новые территории, давала достаточно поводов для обеспокоенности ее соседством. Огромное влияние России на европейскую политику, установившееся после окончания Наполеоновских войн, способствовало значительной переоценке русской военной мощи21. Для Австрии особенно тревожной была активность России на балканском направлении, поскольку оно находилось в непосредственной близости от австрийских границ и считалось австрийской сферой влияния. В результате уже в начале 1840-х гг. настороженное22, а порой и враждебное23 отношение к восточному соседу стало одной из центральных тем в австро-немецкой публицистике. Венец Арнет, обращаясь к франкфуртским парламентариям, говорил: «Устье величайшей из немецких рек, устье Дуная, находится в руках империи, которая делает все, что в ее силах, чтобы воспрепятствовать развитию немецкого судоходства и немецкой торговли и уничтожить их в зародыше»24. Шузелька открыто заявил: «Великий народ (немцы. — М.М.) нуждается в пространстве, чтобы исполнить свое всемирное призвание»25. В этих условиях Россия естественным образом превращалась в соперника и препятствие на пути реализации немецких интересов.
Во взаимоотношениях Австрии и России противостояние на Балканах, безусловно, было главной конфликтной зоной. До определенного момента турецкая угроза прочно связывала между собой оба государства26. В XVIII в. имело место даже сотрудничество в этом направлении. Но по мере того как Османская империя ослабевала, Россия и Австрия неизбежно должны были стать соперниками за влияние в регионе. И здесь Россия неуклонно
19 StB 2. S. 1555.
20 Ibid. S. 1549.
21 Jelavich B. A century of Russian foreign policy 1814—1914. Philadelphia; N.Y., 1964. P. 112.
22 Andrian-Werburg Victor von. Oesterreich und dessen Zukunft. Hamburg, 1843.
23 Schuselka F. Deutsche Worte eines Oesterreichers. Hamburg, 1843.
24 StB 4. S. 2780.
25 Ibid. 2. S. 1160.
26 Исламов Т.М. Российская империя и монархия Габсбургов: основные тенденции во взаимоотношениях (к. XVIII—XIX в.) // Австро-Венгрия: интеграционные процессы и национальная специфика. М., 1997. С. 251.
перехватывала у Австрии инициативу. У некоторых даже складывалось впечатление, что Дунайская монархия подпадает под влия-
27
ние восточного соседа27.
В сфере стратегических интересов еще одной из причин для тревоги являлось обладание Россией Царством Польским, поскольку это делало уязвимой большую часть Дунайской монархии. Отсюда соображения о том, что Россия довлеет над Австрией28. Во многом как противовес этому обосновывалась необходимость обладания Богемией и рядом других земель, где преобладало ненемецкое население. Так, левый представитель Австрии во Франкфурте Райтер говорил, что Богемия обязательно должна войти в состав единой Германии еще и потому, что является опорным пунктом немцев в близящейся войне с Россией29.
Однако соседство с Россией вызывало у австрийских немцев не только негативные эмоции. Фактор непосредственного соприкосновения с Россией оказывал значительное влияние на формирование их идентичности: во многом именно перед лицом России они чувствовали свою общность с Германией. В декларации, изданной в 1848 г. одним из национальных объединений австрийских немцев, говорилось: «Мы хотим великой, сильной, единой Австрии, проникнутой немецким духом и находящейся в теснейшем... союзе с Германией. Почему мы хотим этого, спросите у грозового облака, которое с Востока угрожающе нависает над
30
нашими головами»30.
Необходимость противостояния «русской опасности» вызывала активную работу мысли, результатом которой стала концепция Срединной Европы. Понятие «Срединная Европа» существовало и ранее, но именно в середине века оно стало наполняться тем содержанием, которое продолжало сохраняться в начале XX в., во время Первой мировой войны. Один из ранних представителей «геополитического мышления»31, австрийский капитан Карл Мёринг, начал формулировать концепцию Срединной Европы, когда был избран депутатом Франкфуртского парламента. В ее основу для Мёринга легло географическое положение территорий, населенных немцами, а одной из ее основных задач было успешное противостояние России. Своих коллег по парламенту
27 Schuselka F. Deutsch oder Russisch? Die Lebensfrage Oesterreichs. Wien, 1849.
S. 29.
28 Schuselka F. Die orientalische das ist russische Frage. Hamburg, 1843. S. 18.
29 StB 4. S. 2783.
30 Цит. по: Sieber E.K. Ludwig von Loehner. Ein Vorkaempfer des Deutschtums in Boehmen, Maehren und Schlesien im Jahre 1848/1849. München, 1965. S. 87.
31 Wandruszka A. Grossdeutsche und kleindeutsche Ideologie 1840—1871 // Deutschland und Oesterreich. Ein bilaterales Geschichtsbuch. Wien, 1980. S. 114.
он призывал «образовать сильную Срединную Европу, которая предлагает. преимущество четырех морей: Северного, Балтийского, Адриатического моря и. Черного моря. Если эта Срединная Европа. настолько сильна, что охватывает 65 миллионов свободных людей, то она может противостоять и Западу, и Востоку; тогда не мы будем искать союзов, но народы будут принуждены искать нашего союза»32. Для осуществления этого замысла Мёринг предлагал заключить союз с Венгрией и прилегающими землями33.
Венгры многими рассматривались как надежный союзник немцев в борьбе с Россией. Планы такого объединения вынашивал представитель левого крыла парламента богемец Райтер, предлагавший «объединить мадьяр и валашскую нацию и вбить мощный клин в южные позиции России»34. Австрийский демократ Карл Гискра был убежден, что венгры неизбежно станут союзником Германии, так как и венграми, и немцами движет «одинаковая цель самосохранения от московитов»35. Того же мнения придерживался и радикальный представитель Вены Адольф Визнер36. Эта уверенность основывалась на том, что венгры, не принадлежа к славянскому миру, были окружены славянскими народами, с которыми в 1848 г. они вступили в открытый конфликт. Таким образом, общим врагом и немцев и венгров оказывался панславизм, а значит, и Россия.
Приведенные высказывания свидетельствуют о том, что значительную роль на первом этапе формирования концепции Срединной Европы сыграли именно австрийские представители. Они выступали за тесный союз между немецкими государствами и Австрийской монархией, в котором последняя выполняла бы роль проводника немецких интересов на юго-востоке Европы. Фрич видел это так: «Задача Германии состоит в том, чтобы быть носителем и посредником в передаче культуры, науки и свободы на Восток. Для выполнения этой высокой миссии Провидение создало государство, которое должно быть.голосом этого просвещения; это государство — Австрия»37. Таково же было и мнение Райтера38. Арнет говорил, что Австрия необходима Германии для исполнения «благороднейшей задачи» — донесения немецкой культуры и немецкой свободы до «варварского востока»39.
32 StB 2. S. 1113—1114.
33 Ibid. S. 1114.
34 Ibid. 4. S. 2783.
35 Ibid. S. 2792.
36 Ibid. 2. S. 798.
37 Ibid. 4. S. 2774.
38 Ibid. S. 2783.
39 Ibid. S. 2780.
Во всех этих высказываниях ощущается влияние имперской традиции, унаследованной от Священной Римской империи. В период революции 1848 г. это идейное наследие уже не было преобладающим, но постоянно напоминало о себе, доказательством чего являются речи депутатов первого общенемецкого парламента40. Концепция Срединной Европы неотделима от этого наследия и идеи о «восточной миссии» Австрии, потому что именно Австрия с ее специфическим многовековым опытом удержания в пределах одного государства многих этносов должна была обеспечить руководящее положение немцев в Юго-Восточной Европе. Но для достижения этой цели необходимо было остановить Россию, последовательно укреплявшую позиции в регионе.
Одной из главных причин, вызывавших враждебную по отношению к России реакцию в Европе, было ее консервативное устройство и внешняя политика Николая I. У немцев этот фактор усиливался значительным влиянием, которое Российская империя оказывала на развитие Германского союза. Степень русофобии немецких либералов, особенно их левого крыла (В. Лакер справедливо отмечает, что антирусские настроения были в первую очередь распространены среди левых41), была крайне высока. Некоторые исследователи считают даже, что немецкая либеральная мысль была настолько же антирусской, насколько антиавстрийской была мысль итальянская42. Россию действительно вполне устраивала расстановка сил в Центральной Европе, сложившаяся в результате Венского конгресса. Главными целями русской политики в Германии было недопущение решительного преобладания в Германском союзе Австрии или Пруссии и поддержание консервативного строя в государствах — членах союза, который, не представляя для России угрозы, выполнял бы функцию барьера между Российской империей и Францией. Неизменность установившегося порядка в Германии была одним из главных условий существования Венской системы международных отношений. И с 1815 по 1848 г. России успешно удавалось поддерживать такую расстановку сил. В 1848 г. русское правительство также недвусмысленно заявило о решимости защищать сложившееся положение вещей. Вдоль западной границы России были сконцентрированы войска. Разумеется, эти действия вызвали тревогу у революционно настроенных немцев. Шузелька внес в повестку
40 Подробнее об этом см.: Wollstein G. «Grossdeutschland» der Paulskirche. Nationale Ziele in der buergerlichen Revolution 1848/49. Duesseldorf, 1977.
41 Laqueur W. Russia and Germany. A century of conflict. New Brunswick, 1990.
P. 39.
42 TaylorA.J.P. The struggle for Mastery in Europe, 1848—1918. Oxford, 1954. P. 8.
заседания парламента предложение призвать министерства Австрии и Пруссии потребовать от русского правительства разъяснения по поводу «чрезвычайной подготовки к войне» и осуществить соответствующие мероприятия на случай вероятного русского
43
вторжения43.
Деятельность России на юго-востоке от Австрии также вызывала беспокойство. Революционные брожения, распространившиеся по Европе в 1848 г., охватили Дунайские княжества, находившиеся под властью Порты. По согласованию с турецким правительством в княжества вошли русские войска, что вызвало резкое неприятие Австрии, поскольку Молдавия и Валахия рассматривались как австрийская сфера влияния. Кроме того, в 1848 г. начали распространяться слухи о возможном участии России в подавлении венгерского восстания, т.е. появлении русской армии непосредственно на территории Австрийской монархии. 23 октября венец Бергер в Национальном собрании говорил в связи с обострением венгерского восстания, что венгры не перейдут границы между венгерской и австрийской частями монархии и не нападут на Вену, так как «русский посланник граф Медем отправил венгерскому министерству ноту с информацией о том, что в случае, если венгры пересекут немецкую границу (имелась в виду река Лейта, отделявшая венгерскую часть Дунайской монархии от австрийской. — М.М.), русский армейский корпус через Галицию войдет в Венгрию»44. Позже, в 1849 г., помощь, оказанная Австрии Николаем I при подавлении венгерского восстания, только усилила антипатию между австрийцами и русскими45. Австрийским немцам этот эпизод продемонстрировал их неспособность осуществлять суверенитет над собственной территорией и вызвал у них чувство унижения.
Внешняя политика России в 1848 г. как будто подтверждала все то, что ранее ей приписывалось: деспотичность, готовая выйти за пределы России и воспрепятствовать свободному развитию европейских стран; стремление к дальнейшему территориальному расширению в Юго-Восточной Европе; противодействие объединению Германии. Налицо были все характеристики опасного врага. И чувство самосохранения требовало решительного ответа на угрозу. Многие представители немецкого общественного мнения открыто заговорили о войне с Россией. В этом хоре голос
43 StB 2. S. 1097—1098.
44 Ibid. 4. S. 2816.
45 О взаимоотношениях русских и австрийских солдат и офицеров в Венгрии в 1849 г. см.: Алабин П. Четыре войны. Походные записки в 1849, 1853, 1854—1856, 1877—1878 годах. Самара, 1888. Т. 1. С. 126.
австрийских немцев был слышен очень отчетливо. И благодаря созыву Национального собрания во Франкфурте он зазвучал на всю Германию. Вскоре после открытия заседаний парламента австрийский депутат Вюрт заявил: «Мы стоим на пороге большой, опасной войны, войны, без сомнения, с нашим восточным соседом»46. Многие представители радикально-демократического крыла собрания говорили об общенемецкой войне против России, в которой Германия тесно сплотится и завоюет себе единство и свободу.
Образ России как врага был распространен не только среди интеллектуальной элиты Австрии, но и в массовом сознании. Рихард Вагнер, находившийся летом 1848 г. в Вене, писал, что одним из заголовков венских демократических газет были слова «Война русским!»47. В Вене во время демонстраций кричали: «Нет союзу с Россией!»48. Очевидец октябрьского восстания в Вене писал: «Враждебное русским настроение проявляется теперь во
49
всех здешних кругах»49.
Тема международного конфликта в немецком общественно-политическом дискурсе этого периода примечательна еще тем, что нападения ожидали одновременно с Востока и с Запада. Так, радикальный демократ из Вены Адольф Визнер утверждал, что «война может исходить только от двух континентальных держав, России и Франции»50. Перспектива возникновения русско-французского союза, бывшая кошмаром Бисмарка, беспокоила многих немцев уже в 1848 г. Одной из главных причин появления представлений о франко-русской опасности было географическое расположение немцев, вследствие которого они чувствовали себя зажатыми между двумя сильнейшими державами континента. Отсутствие политического единства делало немцев еще более уязвимыми. Отчасти широкая распространенность подобных идей способствует пониманию исследователями истоков внешней политики Германской империи и Австрии в последующие десятилетия.
Протоколы Франкфуртского парламента и другие источники этого периода ясно показывают, что образ России в представлениях австрийских либералов был резко отрицательным. Можно
46 StB 1. S. 399.
47 1848. Augenzeugen der Revolution. Biiefe, Tagebuecher, Reden, Beiichte. Berlin, 1973. S. 375.
48 Heppner H. Das Russlandbild in der oeffentlichen Meinung Oesteireichs 1848— 1856. Graz, 1975. S. 147.
49 Vitzthum von Eckstaedt Carl Friedrich. Berlin und Wien in den Jahren 1845— 1852. Politische Privatbriefe des damaligen K. Sachs. Legationssekretaers Carl Friedrich Graf Vitzthum von Eckstaedt. Stuttgart, 1886. S. 89.
50 StB 2. S. 798.
говорить о том, что с их стороны в адрес России не прозвучало почти ни одного слова, в котором проявилось хотя бы нейтральное отношение к ней. Россия в их сознании была опасным врагом, побуждающим к борьбе.
■ ■ ■
Итак, в середине XIX в. Российская империя воспринималась австрийскими либералами как отсталое, деспотическое государство, противодействующее объединению Германии, стремящееся к объединению вокруг себя всех славянских народов и к гегемонии в Европе. Особое беспокойство вызывало столкновение русских и австрийских интересов в Юго-Восточной Европе. Тем немцам, которые считали объективным историческим законом смену старых культурно-исторических общностей новыми, население России представлялось варварами, «новыми германцами», угрожающими западноевропейской цивилизации. Россия была страной другого языка, страной идеологии, враждебной либерализму. Ко всему этому добавлялись ее огромные территории и успешность на международной арене. Многие из этих представлений не соответствовали действительности, некоторые сильно преувеличивали существующие тенденции. В значительной степени и первое, и второе — черты, характерные для становления национального сознания с присущим ему противопоставлением своего и соседних народов, которое почти всегда сопровождается гиперболизацией отдельных сторон действительности и активным мифотворчеством. В нашем случае призрак панславизма — как раз один из таких мифов. Можно с уверенностью констатировать, что образ России, сложившийся из реальных и вымышленных составляющих, был для австрийских либералов образом врага, которому необходимо было оказать решительное сопротивление. Следствием этого явилась широкая распространенность ожиданий войны с Россией. Более того, некоторые полагали, что воевать предстоит на два фронта — с Россией и Францией одновременно. Последнее, в свою очередь, послужило одной из важных причин, вызвавших к жизни концепцию Срединной Европы как единого комплекса земель между Россией и Францией под немецким контролем. Австрии в этом объединении отводилась особая роль — она должна была стать острием германского меча, направленного в сторону России. Особое место в Срединной Европе было зарезервировано для венгров, которые сдерживали развитие ряда славянских народов, что создавало определенную общность интересов между ними и немцами. Возможно, впоследствии этот фактор сыграл свою роль в том, что австро-венгерский
компромисс 1867 г. был воспринят австрийскими либералами относительно спокойно и обеспечил длительное и довольно эффективное взаимодействие между венграми и немцами.
Из-за поражения революции 1848 г. ожиданиям, связанным с рассмотренными представлениями о России, не суждено было реализоваться. В результате победы легитимистских сил в Австрии и Германии произошел откат к консерватизму, и в течение ближайших послереволюционных лет эти представления не обладали политической релевантностью. Но, будучи отчетливо сформулированными именно в 1848 г., эти идеи стали неотъемлемой частью политического лексикона и духовной жизни немцев вплоть до Первой мировой войны, и очень скоро, после того как либералы получили значительную долю власти в Австрии и Германии, актуальность этих идей многократно возросла. Они начали непосредственно влиять на внешнюю политику, проводимую Австрийской империей в Европе.
Поступила в редакцию 12.04.2007
