CC BY
164
ОБРАЩЕНИЕ К МАККИНДЕРОВОЙ ГЕОПОЛИТИКЕ. ПРИМЕР УЗБЕКИСТАНА
Д-р Ник МЕГОРАН
научный сотрудник Сидней-Сассекс-колледжа (Кембридж, CB2 3HU, Великобритания)
Введение: два подхода к Маккиндеру
Публикации последних лет, а также коллоквиумы в Лондоне, Глазго и Ташкенте показывают, что интерес к идеям Хэлфорда Маккиндера отнюдь не угас. В потоке исследований его работ можно выделить два важных направления: анализ того, как теории Маккиндера применяются в сфере международных отношений, и попытки выявить интеллектуальные корни этих теорий. Этой последней проблеме мы будем уделять основное внимание, обращаясь в первую очередь к материалам, известным под общим названием «критическая геополитика», особенно к публикациям Джерарда Тоуэла [Gearoid О Tuathail (Gerard Toal)], и посмотрим, что же нового открывается при применении такого подхода к тем центральноазиатским исследованиям, которые сами используют идеи Маккиндера. При этом мы не задаемся вопросом: «Что теория Маккиндера позволяет нам узнать о мире и о месте в нем Центральной Азии?». Нас интересует ответ на совсем другие вопросы: «Что теория Маккиндера позволяет нам узнать о самом Маккиндере» и, главное, «Как именно используются ссылки на теорию Маккиндера для конструирования современного геополитического нарратива относительно Центральной Азии?».
В рамках первого подхода теория географической оси/хартленда рассматривается как модель, которая обладает определенными предсказательными возможностями, поддающимися проверке путем сопоставления предсказаний с действительным ходом собы-
Автор выражает благодарность Джерарду Тоуэлу за полезные замечания при чтении рукописи данной работы.
тий, и может служить базой для выработки политических рекомендаций. К подобному методу прибегали в основном при анализе ситуации времен «холодной войны», и он был особенно популярен у специалистов по теории международных отношений. Подход этот почти полностью основывается на прочтении всего трех работ Маккиндера 1904, 1919 и 1943 годов, где этот автор вновь и вновь возвращался к идее хартленда1, и сторонники его никак не сопоставляют эти работы с более широким кругом маккиндеровских текстов, почти не придавая значения биографии их автора. Типичный пример такого подхода — публикация Колина Грея, утверждающего, что Маккиндер совершенно справедливо увидел в хартленде «неизменную и постоянно присутствующую геостратегическую реальность первостепенной важности» и что теория Маккиндера доказала свою верность в двадцатом веке и вполне может доказать ее в двадцать первом2.
Второй подход, развивавшийся географами, рассматривает идею хартленда в двух конкретных контекстах. Во-первых, три знаменитых «геополитических» текста помещаются в контекст боле широких идей Маккиндера, всей его политической и профессиональной деятельности и рассматриваются сквозь призму его биографий, опубликованных в 1980-е годы3. Во-вторых, идеи Маккиндера рассматриваются в более широком контексте социальных и политических реалий его времени, таких, как международная дипло-матия4, дискуссии о британском присутствии в Центральной Азии5, военная политика Империи6 и военная реформа7. Новаторский вариант такого подхода разработал Джерри Кирнс, который сравнивал подход Маккиндера к столь разнородным проблемам, как экономическая реформа в Империи8, географические исследования9 и цели географии10, с подходом его более или менее близких современников. Среди исследователей этого подхода одни принимают наследие Маккиндера в штыки, другие относятся к нему восторженно, но все единодушны в том, что три его самые известные работы нельзя рассматривать в отрыве от времени и места их создания, от биографии и общих представлений, направлявших мысль их автора.
Настоящая статья развивает основные положения более ранней поисковой работы автора, где давался анализ ситуации в Центральной Азии в свете взглядов критической геополитики на использование идей Маккиндера в наши дни11. Однако в отличие от этой
1 См.: Mackinder H.J. The Geographical Pivot of History // The Geographical Journal, April 1904, Vol. XXIII, No. 4 (издание на русском языке: Маккиндер Х.Дж. Географическая ось истории // Полис, 1995, № 4); Mackinder H.J. Democratic Ideals and Reality: A Study in the Politics of Reconstruction. London: Constable and Company, 1919; Mackinder H.J. The Round World and the Winning of the Peace // Foreign Affairs, 1943, Vol. 21, No. 4.
2 Gray C.S. In Defence of the Heartland: Sir Halford Mackinder and His Critics a Hundred Years On. В кн.: Global Geostrategy: Mackinder and the Defence of the West / Ed. by B. Blouet Frank Cass, London, 2005.
3 См.: Parker W.H. Mackinder: Geography as an Aid to Statecraft. Oxford: Clarendon Press, 1982; Blouet B. Halford Mackinder: A Biography. Texas A&M University Press, College Station, 1987; Kearns G. Halford John Mackinder: 1861—1947. В кн.: Geographers Bibliographical Studies, 9 / Ed. by T.W. Freeman Mansell. London, 1985.
4 См.: Venier P. The Diplomatic Context: Britain and International Relations in 1904. В кн.: Global Geostrategy: Mackinder and the Defence of the West.
5 См.: O’Hara S., Heffernan M., Endfield G. Halford Mackinder, the «Geographical Pivot», and British Perceptions of Central Asia. В кн.: Global Geostrategy: Mackinder and the Defence of the West.
6 См.: Butlin R. The Pivot and Imperial Defence Policy. В кн.: Global Geostrategy: Mackinder and the Defence of the West.
7 См.: Stoddart D. Geography and War: the «New Geography» and the «New Army» in England, 1899— 1914 // Political Geography, 1992. Vol. 11, No. 1.
8 См.: Kearns G. Prologue: Fin de Siecle Geopolitics: Mackinder, Hobson, and Theories of Global Closure. В кн.: Political Geography of the Twentieth Century: A Global Analysis / Ed. by P. J. Taylor Bellhaven. London, 1993.
9 Kearns G. The Imperial Subject: Geography and Travel in the Work of Mary Kingsley and Halford Mackinder. Transactions of the Institute of British Geographers NS 22, 1997.
10 См.: Kearns G. The Political Pivot of Geography // Geographical Journal, 2004, Vol. 170, No. 4.
11 См.: Megoran N. Revisiting the «Pivot»: The Influence of Halford Mackinder on Analysis of Uzbekistan’s International Relations // Geographical Journal, 2004, Vol. 170, No. 4.
работы, где и идеи Маккиндера, и взгляды критической геополитики излагались в самом общем виде, здесь и те и другие будут рассмотрены более детально. Кроме того, если в предыдущей работе давался достаточно широкий обзор собственно международных отношений в Центральноазиатском регионе и вокруг него, то в настоящей статье будут рассматриваться тексты двух конкретных авторов в тесной связи с корпусом теоретических работ. Статья начнется с краткой характеристики идейных убеждений Маккиндера в целом и некоторых замечаний Тоуэла по поводу этих взглядов. Далее мы попытаемся применить подход Тоуэла к анализу взглядов двух теоретиков международной политики, обращающихся к идеям Маккиндера при выработке своей позиции в отношении Центральной Азии. В заключение будут рассмотрены выводы, которые можно извлечь из этой попытки в отношении аргументов самого Тоуэла.
Имперские убеждения Хэлфорда Джона Маккиндера
Все, кто пишет о Маккиндере со знанием дела, согласны, что всепоглощающей страстью его жизни было служение Британской империи. Представители школы критической геополитики утверждают, что данное обстоятельство ни в коем случае нельзя рассматривать как случайный факт по отношению к его географической и геополитической концепции: оно для этой концепции принципиально важно. А потому на данном обстоятельстве следует остановиться подробнее.
Если современная география склонна проводить жесткое разграничение между изучением физического и человеческого аспектов географической среды, то Маккиндер стремился выработать интегрированный взгляд на взаимодействие между жизнью человека и ее физическим окружением — на то, что он называл «человеческим ареалом» [«the human habitat»]. Это предполагало подход к географии не просто как к комплексу фактов о различных местах Земли и процессах изменения рельефа, но как к «основанной на науке конкретной философии»12, которая необходимым образом логически предшествует предмету исторической науки. За этим стояли разнообразные идеи, широко распространенные во времена, когда Маккиндер формировался как ученый. Среди этих идей — представления о геологических факторах (возраст Земли, гигантский в сравнении с возрастом человеческой цивилизации) и факторах биологических (воздействие окружающей среды на животных в ходе эволюции и борьбы за существование). Среди этих идей были также идеи исторического (мысль, что с завершением географических исследований планеты европейцами взошла заря новой эпохи — эпохи единого мира, все части которого взаимосвязаны), расового (извечность расовых свойств и общее превосходство белой расы) и имперского (моральная праведность империи) характера.
Краеугольным камнем общего восприятия «человеческого ареала», ключом, который позволяет вписать эти абстрактные идеи в контуры конкретной реальности мира, было для Маккиндера то, что он называл «естественным регионом» и считал «фундаментальным фактом» для понимания всей истории человечества13. Естественные регионы определяются характеристиками их природной среды, предоставляющей специфические
12 Mackinder H.J. The Music of the Spheres // Proceedings of the Royal Philosophical Society 63 (1936— 1937), 1937. P. 179.
13 Mackinder H.J. The Human Habitat // The Scottish Geographical Magazine, 1931, Vol. 47, No. 6, P. 327.
условия для поддержания человеческой жизни, и естественными барьерами, препятствующими перемещению людей между такими регионами. Эти регионы создавали условия для развития специфических культур со специфическими особенностями. Называя такие культуры «национальными культурами» или «нациями», он отождествлял каждую из них с господствовавшими в ней на тот момент общими принципами политической и территориальной организации. В качестве примера Маккиндер приводил то, что он определял «англичанами» и «английскостью». «Английская равнина» для него — типичный естественный регион с единообразным климатом и почвой, способствующий поддержанию социальной преемственности и препятствующий смешанным бракам с представителями других групп. «В этом естественном регионе в жилах людей течет английская кровь — одна и та же из века в век, доверенная в настоящий момент в пользование 40 миллионам тел, составляющим нынешнее поколение»14.
Эти национальные культуры, которые он иногда называет «организмами», растут, распространяются по территориям и приобретают «импульс» — своеобразную инерцию, проистекающую из их стремления жить собственной жизнью, которая и ведет к сохранению национальных культур в среднесрочной перспективе. Процесс роста может вести к слиянию регионов и конфликтам между нациями. Происходит это, потому что мир представляет собой «закрытую систему»: ресурсы территории для распространения ограничены, и в результате все естественные регионы оказываются по сути взаимосвязаны. Географы должны стремиться к достаточно общему взгляду на мир, способному постичь эту картину во всей ее целостности. Для Маккиндера «географические факты» — комплекс Суши и Моря, плодородности почв и путей сообщения, заданных природной средой — ведут не только к «росту империй», но в конечном счете к возникновению «единой мировой империи»15. «Природа не знает жалости, — утверждает он, — и выживут лишь те государства, которые способны выдержать ее требования».
«Геополитические» идеи Маккиндера очевидным образом опираются на это специфическое понимание географии. Он считал Британскую империю «организмом», который перерос свой первоначальный «естественный ареал» и теперь должен жить в состоянии «непрерывной борьбы»16 с несколькими другими организмами, «созревшими» до того, чтобы делить между собой куда большую часть мира, чем их естественные ареалы. Поэтому, глядя на мир с точки зрения Британской империи, он мог утверждать, что «важнейшими фактами современной политической географии являются размер красных пятен, обозначающих на карте мира территории британского господства, и положение торговых рубежей враждебных сил. Это выражение извечной борьбы за существование в той форме, какую она приняла в начале XX века»17.
Яркая иллюстрация этого процесса и дана в его работе 1904 года о географической оси истории: большие державы конкурируют между собой внутри замкнутой мировой системы, где они могут расти лишь за счет друг друга. В этой работе Маккиндер определяет «осевой регион», «сердцевинную землю» — «хартленд» (естественный центр силы) как естественный регион, подобный Британии. Однако благодаря техническому прогрессу именно этот регион получил наибольшую вероятность вырасти в тот организм, который станет «мировой империей».
Такое положение дел означало не только вызов британской державе, но и потенциальную угрозу катастрофы для всего мира. Если какие-то менее развитые народы и могли
14 Mackinder H.J. The Human Habitat // The Scottish Geographical Magazine, 1931, Vol. 47, No. 6, P. 326.
15 Mackinder H.J. Democratic Ideals and Reality: A Study in the Politics of Reconstruction. P. 2—3.
16 Ibidem.
17 Mackinder H.J. Britain and the British Seas. Oxford: Clarendon, 1907 (1902). P. 343.
11G
быть легко поглощены, то большим нациям предстояло продолжать экспансию, сталкиваясь между собой, и со временем завести цивилизацию в тупик непрерывной междоусобной войны. В работе Маккиндера можно обнаружить по меньшей мере пять важных идей о том, как противостоять этой двойной угрозе.
■ Прежде всего, на геополитическом уровне, необходимо планирование, цель которого — создать «сбалансированный» мир, в котором не будет доминирующей державы и который благодаря этому будет «счастливым» и «свободным»18. Для этого необходимо понимать характер естественных регионов, в первую очередь роль и место хартленда. На практике подобная задача требует разделить Восточную Европу на множество небольших государств и «низвести немецкий народ до его надлежащего положения в мире»19. В качестве британского верховного комиссара в Южной России в 1919—1920 годах он отстаивал наступательную антибольшевистскую политику, направленную на поддержку цепочки независимых государств от Каспийского до Балтийского моря, с тем чтобы предотвратить возможность установления контроля над хартлендом со стороны как Германии, так и России.
■ Во-вторых, Британии следует стремиться к «национальной эффективности» в использовании своих «людских ресурсов». Поскольку сама жизнь поставила Британию в состояние «безжалостной» и «постоянной» борьбы, «нам нужно создать державу, способную на равных состязаться с другими державами»20. Возможности для легкого территориального роста исчерпаны, и империя должна консолидироваться и укрепиться. Делать это необходимо на двух уровнях. Что касается самой метрополии, Маккиндера тревожила «физическая, интеллектуальная и моральная» деградация рабочего класса, ставившая Британию в невыгодное положение. Он говорил о необходимости государственных инициатив по решению таких социальных вопросов, как ликвидация трущоб, сглаживание острой циклической безработицы, установление минимальной заработной платы, образование и борьба за трезвый образ жизни. Что же касается всей империи, необходимо было обеспечить ее развитие как «целостного и симметричного организма», полагающегося на местные ресурсы «человеческого материала белой расы»21, и предотвращать расовое вырождение как результат смешения с другими расами.
■ В-третьих, он утверждал, что интернационализация капитала и свободная торговля угрожают позициям Британии, поэтому их необходимо взять под контроль. Обеспокоенный перспективой инвестирования избыточного британского капитала в развитие инфраструктуры стран-соперников и тем, что эти страны получат возможность экономически эксплуатировать территории Империи путем экспорта товаров, он в конце концов принимает идею Империи как единого экономического пространства, но структурированного в соответствии с интересами британской метрополии. И хотя первоначально Маккиндер, как член либеральной партии, был привержен принципам свободы торговли, в 1903 году он перешел в ряды консерваторов — в основном именно из-за этого
18 Mackinder H.J. The Round World and the Winning of the Peace. P. 605.
19 Mackinder H.J. Democratic Ideals and Reality: A Study in the Politics of Reconstruction. P. 203.
20 Mackinder H.J. Man-power as a Measure of National and Imperial Strength // The National Review, 1905, Vol. 45, No. 265, P. 143.
21 Ibid., P. 40.
убеждения. В ходе своей успешной предвыборной кампании за место депутата Палаты общин от округа Камлахи [Сат1асЫё], он заявлял, что хочет видеть «союз наций... — британцев, с единым океанским флотом и единой внешней политикой»22. Работая в Имперском комитете по делам флота и в Имперском экономическом комитете, он твердо проводил политику приоритета интересов империи.
■ Четвертая угроза исходила от демократии в самой Британии. Маккиндер был убежден, что демократическое государство возглавляют люди, не обученные необходимому географическому взгляду на вещи и не способные осознать, что они втянуты в бесконечную борьбу с другими организмами — борьбу, в результате которой на смену Британии может навсегда прийти мировая империя с центром в хартленде. Не понимая этого, они не пытаются планировать войну и расколоть хартленд. Это привело Маккирндера к убеждению, что демократия «несовместима с той организованностью, которая необходима для войны с автократиями»23. Он сокрушался из-за развития индустриальных демократий, усматривая куда более совершенную модель в городах-государствах прошлого, как Афины или Флоренция, и в традиционном английском сельском укладе, при котором, по его мнению, «лидеры очевидным образом служили интересам своих меньших брать-ев»24. Потому он отстаивал ограничение избирательного права, с тем чтобы не допускать к голосованию женщин и представителей низших классов — последних, по крайней мере, до тех пор, пока они не получат надлежащего образования. Это беспокойство он высказывал и в выступлениях в парламенте, и в своих трудах.
■ Пятым источником беспокойства было для Маккиндера опасение, что Британия проиграет эту безжалостную борьбу из-за того, что ее население — и в самом Королевстве, и по всей империи — утратит приверженность имперской идее и имперскому проекту. Здесь-то и было важно географическое образование. Оно должно было не только помочь государственным мужам и генералам постичь общую картину взаимосвязей между территорией и мощью — без него нельзя было насадить необходимую идеологию, научить людей «отождествлять себя с Британской империей»25. Он горячо отстаивал этот взгляд на образование, утверждая: «Наше образование должно быть прежде всего образованием с британской точки зрения, таким, чтобы в результате мы увидели мир как место, где действует Великобритания». Чтобы добиться этой цели, он писал школьные учебники, активно работал в Комитете по наглядным средствам обучения Министерства по делам колоний. Результатом этой работы было создание предназначенных для использования по всей империи диафильмов, сопровождавших уроки о Великобритании и Британской империи.
Геополитическая теория хартленда неотделима от убеждений сэра Хэлфорда Маккиндера, касающихся взаимосвязи между географическими, расовыми и культурными факторами. Эти убеждения и привели его к выводу, что война и империализм — суть явления природы, которые ученый обязан понять для того, чтобы помогать своей стране добиваться стратегического превосходства над ее соперниками.
22 Газ. «Glasgow Herald», цит. по: Blouet B. Op. cit. P. 147.
23 Mackinder H.J. Democratic Ideals and Reality: A Study in the Politics of Reconstruction. P. 20.
24 Ibid. P. 226—227.
25 Mackinder H.J. The Teaching of Geography from an Imperial Point of View, and the Use Which Could and Should Be Made of Visual Instruction // The Geographical Teacher, 1911, No. 6. P. 84.
Критическая геополитика об идеях Маккиндера
Географ Джерард Тоуэл подверг идеи Маккиндера тщательному анализу, используя для этого методы собственной «критической геополитики». Она начинается с критической оценки представленной в работах Маккиндера, Хаусхофера, Спайкмена и других исследователей классической геополитической традиции. Тоуэл определяет геополитику как чисто инструментальную теорию, предназначенную для помощи в принятии политических решений. Эта теория принимает наличные составляющие баланса сил как данность и оперирует ими для того, чтобы выработать политические рекомендации. Господствующие наклонения в ее дискурсе — изъявительное (дело обстоит так-то) и повелительное (нужно сделать то-то), а главный ее предмет — глобальный баланс сил и будущее стратегическое преимущество в мире жесткой конкуренции26. Для Тоуэла подобная география отнюдь не добросовестный корпус нейтральных знаний, а идеологически активное описание мира с позиций централизованных империалистических государств, стремящихся к контролю над территориями27. По его утверждению, геополитические воззрения Маккиндера неотделимы от расизма и милитаризма — этих родовых черт британского империализма.
Опирающиеся на Маккиндера интеллектуалы от безопасности, утверждает Тоу-эл, не заметили этого обстоятельства. Маккиндера, узко истолкованного в качестве «геополитика» на основе лишь трех его текстов о хартленде без учета реального контекста этих работ, а также идеологии того времени и места, в которых они написаны, вставили в западный дискурс безопасности как вырезанный из картона силуэт28. При этом упомянутые интеллектуалы не заметили двойной иронии, скрытой, по мнению Тоуэла, в самой сути Маккиндеровой «геополитики»: теории Маккиндера одновременно и антигеографичны, и деполитизируют свой предмет. Кроме того, доказывает Тоуэл, отношение корпуса трудов Маккиндера с демократией весьма двусмысленно и противоречиво.
Теория Маккиндера антигеографична как по своему концептуальному аппарату, так и потому, что она «деплюрализирует» землю, разделяя всю ее на несколько основных зон, таких, как «осевой регион» и «внешний полумесяц»29. Подобная схема не способна учитывать и отражать ни особенности и разнообразие стран мира, ни процессы и вызовы глобального масштаба, не укладывающиеся в узкие рамки государствоцентричного анализа. Так, его утверждение 1904 года, что в хартленде «с неизбежностью» сформируется обширное и замкнутое экономическое пространство, до сих пор выглядит заблуждением, считает Тоуэл, поскольку маккиндеровское толкование роли железных дорог было весьма поверхностным. Более того, утверждая, что конец «эпохи Колумба» в мировой истории означает, что государства обратили свою энергию с территориальной экспансии на борьбу за преимущества в эффективности, Маккиндер не обращал никакого внимания на аргументы тех, кто трактовал этот феномен как борьбу за культурную и территориальную независимость — ту самую борьбу, что во многом и обрекла на гибель европейские империи во второй половине XX века.
26 Cm.: O Tuathail G. Understanding Critical Geopolitics: Geopolitics and Risk Society // Journal of Strategic Studies, 1999, Vol. 22, No. 2/3. P. 107—124.
27 Cm.: O Tuathail G. Critical Geopolitics: The Politics of Writing Global Space. London: Routledge, 1996.
28 Cm.: O Tuathail G. Putting Mackinder in His Place: Material Transformations and Myth // Political Geography, 1992, Vol. 11, No. 2. P. 102.
29 Cm.: O Tuathail G. Critical Geopolitics: The Politics of Writing Global Space. P. 53.
Кроме того, утверждает Тоуэл, маккиндеровские идеи носят деполитизирующий характер, представляя крайне субъективные и весьма спорные идеологии империализма, милитаризма и экспансионизма как неизбежную и единственно возможную реакцию на реальности физического мира30. Маккиндер был страстным империалистом, проповедовавшим консолидацию заморских территорий вокруг метрополии. Рисуя картину мира как пространства, лишь недавно ставшего «замкнутым» из-за того, что его ранее самостоятельные фрагменты оказались поделенными или стали объектом притязаний, Маккиндер игнорирует то обстоятельство, что пространство это захватывали и делили и ранее, но только не европейцы31. В своем подходе к внутренним проблемам, утверждает Тоуэл, Маккиндер стоял на позициях социал-империализма и культивировал романтические мифы о досовременном иерархическом органическом обществе. Это давало ему возможность уйти от обсуждения неудобных для него социальных изменений, таких как подъем социализма рабочего класса. Тоуэл даже позволяет себе провокационное утверждение: он доказывает, что идеи Маккиндера сами по себе были подстрекательством к насилию, поскольку культивировали у населения Великобритании имперское сознание и побуждали использовать социальную реорганизацию для того, чтобы оно, это население, стало способно «нести бремя сообщества белых людей». А подобное мышление и подобная реорганизация сделали возможной безумную бойню Первой мировой войны32. И при всем том Маккиндер заявлял, что выступает от имени объективной и беспристрастной науки!
Наконец, Тоуэл ставит под сомнение приверженность Маккиндера демократии. Он утверждает, что взгляды Маккиндера были не демократическими в современном смысле слова, а патриархальными: в соответствии с ними руководство лучше оставить в руках компетентной элиты33. В своем стремлении возвратиться в прошлое, к средневековой Англии или античным Афинам, он отказывался видеть социальное неравенство и эксплуатацию, которыми была отмечена реальная жизнь сельской Англии или классической «цивилизации». По сути, как язвительно замечает Полель, название «Демократические идеалы и реальность» было дано книге Маккиндера явно по ошибке34.
Но эта критика по всем направлениям так и не дала возможности Тоуэлу ответить на вопрос, почему же идеи Маккиндера оказались столь живучи. Он и сам отмечал, что к понятиям Маккиндеровой теории хартленда прибегал даже Рональд Рейган, когда формулировал свою стратегию национальной безопасности35. Сам Тоуэл считает, что геополитика, как она воплощена в традиции Маккиндера, привлекает тех, кто ищет вечные вневременные истины, взыскует простой и понятной картины мира, а также тех, в ком находят отклик консервативные фантазии на темы органического общества. Он вспоминает, что в ходе истории эти взгляды оказывались близки «правым антимодернистам»36. Подавление в теории Маккиндера как географии, так и политики — не что иное, как форма политики силы — форма, которую критическая геополитика «стремится вскрыть. подвергнуть критическому анализу и публичному обсуждению во имя укрепления демократической политики»37.
30 Cm.: O Tuathail G. Critical Geopolitics: The Politics of Writing Global Space. P. 53—54.
31 Cm.: Ibid. P. 22.
32 Cm.: Ibid. P. 109—110.
33 Cm.: O Tuathail G. Putting Mackinder in His Place: Material Transformations and Myth. P. 115.
34 Cm.: Polelle M. Raising Cartographic Consciousness: The Social and Foreign Policy Vision of Geopolitics in the Twentieth Century. Oxford: Lexington, 1999. P. 12.
35 Cm.: O Tuathail G. Putting Mackinder in His Place: Material Transformations and Myth. P. 101.
36 O Tuathail G. Understanding Critical Geopolitics: Geopolitics and Risk Society. P. 113.
37 Ibid. P. 108.
Посему сформулированная Тоуэлом критическая геополитика не рассматривает маккиндеровский текст о географической оси как морально нейтральное открытие вечных истин о географическом пространстве. Напротив, согласно этой теории, Маккиндер, как и все эксперты-геополитики, не предлагает нам «взгляд из ниоткуда» — его взгляды прочно укоренены в экономических, политических, идеологических и военных структурах и отношениях силы и власти. Он не усматривает какую-то новую «реальность», а интерпретирует и конструирует в качестве «реальности» вполне определенное геополитическое видение38. Таким образом, в прочтении Тоуэла тексты Маккиндера выступают как форма «дегеографизирующего» и деполитизирующего империализма, призванного выразить интересы британского государства на научном по видимости языке, — что, как можно было бы показать, дает основания усомниться в его демократической приверженности, в которой Маккиндер клянется. Это отнюдь не обвинение в цинизме: Тоуэл вовсе не предполагает, что Маккиндер не верил в то, что утверждал, а лишь писал пропагандистские тексты в рамках какого-то заговора. Он считает, что геополитический дискурс вернее всего было бы интерпретировать как «повествование» о международной политике, а поскольку повествуют так, чтобы добиться политических целей повествователя, то сама геополитика выступает как форма политики силы.
Далее мы проверим этот тезис на примере современного обращения к Маккиндеру в работах двух авторов, русского и американца, при этом оба ссылаются на него для обоснования конкретной внешнеполитической линии своего правительства по отношению к Узбекистану.
Использование Маккиндера у Олега Зотова
Первый пример обращения к Маккиндеру при изучении современной ситуации в Узбекистане, который мы рассмотрим, — работа Олега Зотова, сотрудника Института востоковедения Российской академии наук39. Зотов критиковал американский интерес к Узбекистану и до, и после октября 2001 года, когда США дислоцировали в этой стране военные силы для готовящегося вторжения в Афганистан. С точки зрения Зотова, Узбекистан — ключевое государство, поскольку расположен в самом центре Евразии, является самой густонаселенной страной Центральной Азии и объектом ожесточенной борьбы между соперничающими внешними силами40.
В отличие от Кули, который рассматривает начавшуюся осенью 2001 года войну в контексте истории американских столкновений с воинствующими исламизмом и попыток манипулировать им41, Зотов помещает эту войну в контекст того, что характеризует
38 См.: О Tuathail G. Imperialist Geopolitics: Introduction. В кн.: The Geopolitics Reader / Ed. by G. O Tuathail, S. Dalby, P. Routledge. London: Routledge (в печати).
39 Данный пример взят из более ранней статьи (Megoran N. Op. cit.) и приводится здесь в расширенном и переработанном виде с позволения издательства «Blackwell Publishing».
40 См.: Zotov O. Outlooks of the Bishkek Treaty in the Light of Timur’s Geopolitics and Political Development Trends of Late XX — Beginning of XXI Century // Central Asia, 8 January, 2000 [http://greatgame.no.sapo.pt/ asia_central.htm, 2000]; idem. Pro-American Military and Political Blocs around the Caspian Basin Livening Up [http:// greatgame.no.sapo.pt/acopiniao/pro_american_military_and_political_blocs.htm, 2001].
41 См.: Cooley J. Unholy Wars: Afghanistan, America and International Terrorism. London: Pluto, 2002.
как жестокое соперничество за влияние в Центральной Азии между враждебными и дружественными ей силами. Враждебных сил две. Первая — «западный гегемонизм», воплощенный в том, что эксперт считает марионеточными американскими организациями: ГУУАМ (Грузия — Украина — Узбекистан — Азербайджан — Молдова)42 и НАТО. Вторая «враждебная сила» — «международный терроризм» и «исламский экстремизм», воплотившиеся в «Аль-Каиде» и Исламском движении Узбекистана (вооруженная группировка, совершавшая нападения на Узбекистан в 1999 и 2000 годах). Дружественные силы — собственно евроазиатские государства, то есть Россия и Китай в союзе с Центральноазиатскими республиками, представленные такими организациями, как СНГ и Шанхайская организация сотрудничества, объединяющая Китай, Россию, Казахстан, Кыргызстан, Таджикистан и Узбекистан.
Зотов не верит, что цели американского вторжения в Афганистан и последовавшего альянса США с Узбекистаном были в первую очередь стратегическими (разгром «Аль-Каиды»), идеологическими (утверждение прав человека и демократии) или даже экономическими (контроль над нефтегазовыми запасами). Главными для него являются геополитические мотивы43. Евроазиатские державы хотят Евразии добра, а силы международного терроризма и западного гегемонизма — зла. Действия каждого государства определяются его местоположением. На эту геополитическую сетку он проецирует личности и империи евразийской истории, восхищаясь тактикой таких былых строителей империй, как Александр Македонский и Чингисхан. По его мнению, они преследовали политику территориальной экспансии, сознавая извечное ключевое значение Центральной Азии для господства в Евразии. Но образцом политического гения для него служит Амир Тимур [Тамерлан].
Амир Тимур (1336—1405) был наследником одновременно монгольской и тюркской династий и создал империю с центром в Самарканде, простиравшуюся в Индию, Персию, Анатолию и Великую степь44. Советские историки клеймили его как врага трудящихся классов, но в независимом Узбекистане образ Тимура был пересмотрен — в нем увидели прежде всего пример патриотического государственного деятеля45. Эти новые академические жития акцентируют внимание не на его завоеваниях, а на роли в создании в Самарканде блистательных архитектурных сооружений, в развитии искусств и наук и на умелом управлении государством, обеспечившем, как утверждают, стабильность во времена его правления.
Зотов также восхваляет Тимура за то, что тот «покончил с хаосом, установил порядок и безопасность, создал возможности для развития». Но по-настоящему его интересуют именно внешние завоевания. Благодаря своему пониманию геополитики, утверждает Зотов, Тимур сумел воссоздать империи Александра и чингисидов. С одной стороны, он противостоял экстремизму и западному гегемонизму — разгромив хана Золотой орды Тохтамыша и крестоносцев, с другой — стремился к союзу с другими евроазиатскими государствами — Россией и Китаем. Таким образом, этот просвещенный правитель со-
42 В 2005 году Узбекистан фактически вышел из ГУУАМ. Это было частью процесса, повсеместно воспринимаемого как охлаждение его отношений с Западом и сближения с Россией.
43 См.: Zotov O. Pro-American Military and Political Blocs around the Caspian Basin Livening Up.
44 См.: Manz B.F. The Rise and Rule of Tamerlane. Cambridge: Cambridge University Press, 1989; Lentz T.W., Lowry G. Princely Vision: Persian Art and Culture in the Fifteenth Century. Washington: Smithsonian Institution Press, 1989.
45 См.: Mustaqillik: Izoxli Ilmiy-Ommabop Lug’at / Ed. by A. Jalolov, X. Qo’chqor. Tashkent: Sharq, 2000; Khidoyatov G. The Builder of a New Maverannahr // Labyrinth: Central Asia Quarterly, 1996, Vol. 3, No. 4. P. 42—45; Thaulow M. Timur Lenk for og nu- et sporgsmal om image // Jordens Folk, 2001, Vol. 36, No. 1. P. 13—18.
здал евроазиатскую сверхдержаву и принес мир и стабильность в Евразию, не стремясь при этом к мировому господству.
Нет нужды говорить, что подобная интерпретация выходит за рамки исторического правдоподобия. Так, Тимур пытался повсеместно навязать шариат. И умер он в походе на Китай, куда отправился, чтобы захватить его, а вовсе не для того, чтобы заключить с ним союз. В городах, захваченных в других странах, — Багдаде и Дели — он «прославился» чудовищными зверствами. Но об этом Зотов не распространяется, скорее наоборот, правда, вскользь отмечает, что внешняя политика Тимура не была «чересчур воинственной». Однако далее этот автор противоречит сам себе, так как говорит, что во время столкновения с крестоносцами Тимур «для вящей убедительности обстреливал из катапульт военные суда европейцев отрубленными головами»46, и даже упоминает об этом с очевидным одобрением.
Для Зотова принципиально важно, что описываемые события — не просто история, но более того, «сегодня основные принципы его поразительной геополитики поучительны как никогда прежде». Политическое время автор сворачивает в безвременное геополитическое пространство, утверждая, что «проблемы и основные линии его геополитики были аналогичны тем, с которыми страны Центральной Азии сталкиваются сегодня». По его мнению, борьба, начинающаяся в наши дни вокруг Узбекистана, — просто новейший этап той же трансцендентной геополитической схватки между неизменными вневременными реальностями. Сегодня международные террористы и экстремисты воплощены в исламистах, нападающих на Узбекистан, а силы западного гегемонизма — в прозападных военных и политических блоках, подобных ГУУАМ, НАТО и ОБСЕ (Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе).
Для Зотова противоядие от этого зла — формирование подлинно евроазиатских союзов, в том числе СНГ и ШОС, создание «более широкой и всеобъемлющей основы безопасности на континенте». В подтверждение важности данного региона и истинности своего тезиса он ссылается на Маккиндера.
Возвращаясь к критике Маккиндера, содержащейся в работах Тоуэла, мы обнаруживаем, что анализ Зотова полностью подпадает под основные возражения Тоуэла. Российский автор не пытается рассматривать Маккиндера — или какого-то иного теоретика геополитики — в их подлинном контексте империалистических идей и империалистической политики. Он антигеографичен, поскольку рассматривает Центральную Азию как простой вакуум энергии, свободное поле, на котором сошлись внешние силы. Она лишена собственной внутренней активности и инициативы, к тому же государства, составляющие данный регион, никак не дифференцируются. Автор отказывается видеть сложность международных отношений в регионе или рассматривать причины и истоки насилия со стороны исламистов, не допускает множественности и дифференцированности американских интересов в Узбекистане. Он деполитизирует геополитику, поскольку выдвигает простые и субъективные аргументы в пользу российского доминирования в регионе, но представляет их как констатацию природных и исторических реалий, вытекающих из геополитических истин, которые, в свою очередь, следуют из неизменных реалий мировой геополитики. Наконец, демократия, похоже, Зотова вообще ни в малейшей степени не интересует. Таким образом, его косметическое использование Маккиндера целиком подпадает под критику, которой подвергал геополитику Тоуэл.
46 Zotov O. Outlooks of the Bishkek Treaty in the Light of Timur’s Geopolitics and Political Development Trends of Late XX — Beginning of XXI Century.
Использование Маккиндера у Криса Сипла
Если обращение Олега Зотова к Маккиндру достаточно поверхностно, то для работ американского теоретика внешней политики Криса Сипла характерно внимательное прочтение множества трудов Маккиндера. Об этом подробнее говорится в более ранней публикации автора этих строк47. К тому же в свете критических замечаний То-уэла здесь мы рассмотрим две опубликованные друг за другом статьи Сипла. В обеих он стремится обозначить и обосновать последовательную внешнеполитическую линию США по отношению к Узбекистану48, вдохновляясь переосмысленными маккин-деровскими идеями о хартленде. Последние его публичные декларации своей позиции содержатся в выступлении на сайте Института внешнеполитических исследований49 и в статье в журнале «Орбис»50, где данный автор опубликовал свою первую научную статью, подготовленную на основе его докторской диссертации. Основные утверждения в обоих материалах более или менее одинаковы, но представлены они в разных форматах. И там, и там утверждается, что Маккиндер изобрел формулу, точно определяющую непреходящую роль Евразии в мировом балансе сил. По мнению Сипла, в своих внешнеполитических рекомендациях Маккиндер сумел разглядеть и оценить двойственный характер внешней политики: и геостратегическую материальную силу [«hard power»] (военное вмешательство, военные союзы), и геопсихологическую нематериальную силу [«soft power»] (понимание того, как именно думают и действуют конкретные общества).
О роли и значении Центральной Азии Сипл говорит, основываясь на «вечной формуле» Маккиндера, содержащейся в его рассуждениях об «осевом регионе»/хартленде. Сипл убежден, что мы можем с полным правом модифицировать конкретные детали мак-киндеровских рассуждений в соответствии с реалиями нашего времени, подобно тому, как сам Маккиндер перерабатывал свои идеи 1904 года, чтобы привести их в соответствие с быстро менявшимися реалиями 1919 и 1943 годов. Многие обстоятельства сегодня уже не те, что были во времена Маккиндера, но открытые им основные истины, касающиеся географического пространства, остаются неизменными. Для Сипла Центральная Азия сегодня — ключевой регион хартленда, этой маккиндеровской «величайшей природной крепости на Земле». Центральная Азия «располагается на самой вершине «кризисного полумесяца», поднимающегося к ней от Северной Африки, чтобы затем спуститься в Юго-Восточную Азию»51 — так зашифрованно обозначается регион, в котором лежит большинство мусульманских стран. Кроме того, Центральная Азия занимает важное стратегическое положение между ядерными державами: Индией, Пакистаном, Китаем и Россией (к которым вскоре присоединится Иран), и находится «на передовых рубежах противостояния воинствующему исламу». Расположенная подобным образом, она оказывается «общими задворками» и «географической точкой опоры на весах глобального баланса сил». А в рамках самой Центральной Азии ключевым государством
47 См.: Megoran N. Op. cit.
48 В настоящее время он пишет диссертацию о политике США в отношении Узбекистана. Кроме того, К. Сипл — президент Института глобального участия (Institute for Global Engagement), — расположенного в Вашингтоне мозгового центра, разрабатывающего политику в области религиозной свободы и участия в решении проблем по всему миру.
49 См.: Seiple C. Heartland Geopolitics and the Case of Uzbekistan. Foreign Policy Research Institute [http:// www.fpri.org], 1 June 2005.
50 См.: Seiple C. Uzbekistan: Civil Society in the Heartland // Orbis, Spring 2005.
51 Ibid. P. 246.
является Узбекистан, имеющий общие границы со всеми другими государствами региона и обладающий наибольшим военным потенциалом, а также наибольшей численностью населения. При том, что 60% жителей страны моложе 25 лет и они не имеют удовлетворительных экономических перспектив, республика может оказаться благодатной почвой для «Аль-Каиды». Сипл даже берет на себя смелость утверждать: «Именно в Узбекистане и в остальных государствах Центральной Азии мы можем предотвратить появление нового Бен Ладена»52. Он доказывает, что Соединенным Штатам потребовалось слишком много времени, чтобы оценить значение Узбекистана в хартленде, и лишь после 11 сентября 2001 года они спохватились и начали осознавать стратегическую важность этого региона.
До сих пор Сипл в своих рассуждениях мало отличается от множества других авторов, ссылавшихся на Маккиндера для обоснования масштабного внешнего вмешательства в дела региона. Однако, как уже отмечалось, Маккиндер важен для Сипла своим доказательством необходимости такого вмешательства с использованием как материальной, так и нематериальной силы. С этой точки зрения он критиковал администрацию Клинтона за то, что та не проводила политику вмешательства с использованием материальной силы военных союзов, и приветствовал администрацию Буша, исправившую данное упущение. Однако, по его мнению, в своей нынешней политике США не уделяют должного внимания силе нематериальной, которой Маккиндер придавал столь большое значение.
Под этой «нематериальной силой» Сипл понимает способность быстро реагировать на социальное и внутриполитическое развитие Узбекистана. Чтобы прояснить эту мысль, большую часть статьи в «Орбис» он посвятил «геопсихологии» Узбекистана53, прослеживает историю формирования современной узбекской идентичности и социальной структуры. Об этом Сипл знает не только из работ по истории, политической науке, социологии и антропологии, но и из формального и неформального обсуждения проблем со множеством людей в самом Узбекистане. Он пришел к выводу, что основные характеристики узбекского общества определяются соседскими общинами (махалля), проникнутыми духом толерантного ислама и патриархальной социальной структуры, а также региональными кланами, чьи элиты на протяжении всего советского и постсоветского периода соперничали между собой за власть. Американские и другие организации по содействию развитию, пытающиеся насадить в Узбекистане структуры гражданского общества, смоделированные по примеру индивидуалистической культуры США, просмотрели уже существующие там альтернативные формы гражданского общества — не западные, но тем не менее жизнеспособные и стабильные. Он убежден, что эти формы могут послужить основой для будущего демократического развития страны в культурно приемлемых для ее жителей формах.
Сипл завершает свои рассуждения тем, что доказывает необходимость сочетать геостратегические и геопсихологические формы взаимодействия с Узбекистаном, учитывая таким образом как ключевое местоположение страны в хартленде, так и специфику местной политической культуры. Это, утверждает он, абсолютно необходимо, чтобы содействовать продвижению к демократии и «выиграть войну идей на территориях, еще не захваченных воинствующим исламизмом». Он признает, что «в Узбекистане наблюдались весьма массовые нарушения прав человека», с чем, разумеется, нельзя мириться, но считает, что бороться с ними лучше всего, не наказывая Узбекистан, а взаимодействуя с ним указанным выше способом. Он уверен, что Маккиндер, который признавал неустрани-
52 Seiple C. Heartland Geopolitics and the Case of Uzbekistan.
53 Cm.: Seiple C. Uzbekistan: Civil Society in the Heartland. P. 247—254.
мую неспособность демократий мыслить стратегически и стремился «сбалансировать материальную силу военной мощи и нематериальную силу гражданского общества», был бы с ним согласен54.
В какой же мере подобное использование Сиплом маккиндеровских идей уязвимо для той критики, которую развивал Тоуэл?
Прежде всего, вырывает ли Сипл идею хартленда из общего контекста маккинде-ровских работ, обращаясь с «осевым регионом» (по Маккиндеру) как с «вырезанным силуэтом»? До сих пор он действительно двигался в этом направлении, но еще рано выносить окончательный вердикт. Сипл широко цитирует все три работы о хартлен-де, особенно опубликованную в 1919 году, а к другим его трудам обращается лишь изредка и вскользь. Хотя он знаком с биографиями Маккиндера, но своими утверждениями о том, что идея хартленда представляет собой «формулу на все времена» и открывает непреходящую геополитическую истину, он отделяет эту формулу от маккин-деровских усилий по защите критикуемой формы империализма. Далее Сипл не подвергает критической рефлексии контексты создания и методы использования геополитических теорий в целом. Однако, как показывает его новаторское использование применительно к Маккиндеру модных ныне терминов «материальной» и «нематериальной» силы, он отдает себе отчет в том, что мир — это не просто «большая шахматная доска» Бжезинского, на которой нет места внутренним различиям55. Кроме того, Сипл еще не закончил свою диссертацию и не представил свои идеи в достаточно развернутом виде, так что на данном этапе было бы несправедливо делать окончательные выводы.
Во-вторых, обвинение в «антигеографизме» следует изучить на двух разных уровнях. С точки зрения геостратегии все охарактеризованные выше возражения сохраняют силу и в отношении работ Сипла: он не пытается критически оценить весьма и весьма проблематичную географическую и картографическую базу для формулирования таких понятий, как «хартленд», а прибегает к плохо определенным эмотивным и суггестивным терминам вроде «кризисного полумесяца». Однако на уровне рассмотрения конкретных государств поддерживать обвинение трудно. У сегодняшних последователей Маккиндера не часто можно встретить и такое проникновение в детали социальных и политических структур, какое демонстрирует Сипл по отношению к Узбекистану, и утверждение, что во взаимоотношениях с государством необходимо понимать его во всей его сложности. Это понимание достигнуто в ходе неоднократных поездок в страну, основывается на знании множества случаев из жизни, а также на этнографических наблюдениях и упорных требованиях критически воспринимать существующие стереотипы и исходные допущения, принимаемые в отношении какой-то страны. Как отмечают Доддс и Сидауэй, у Маккиндера «не было глубоких знаний... о Центральной Азии»56. Сипл, безусловно, пошел дальше Маккиндера в знакомстве с одной из ее частей.
Но, в-третьих, от обвинений в деполитизации Сипл не освобождается. Хотя свои последние статьи он и не снабдил картами, в текстах работ он недвусмысленно «картографирует» Узбекистан и Центральную Азию в целом как территорию на вершине «кризисного полумесяца», откуда может прийти новый Усама бен Ладен, если только США не
54 См.: Seiple C. Uzbekistan: Civil Society in the Heartland. P. 259.
55 См.: Бжезинский 36. Великая шахматная доска. Господство Америки и его геостратегические императивы. М.: Международные отношения, 2000. Бжезинский невольно разоблачил свое собственное поверхностное знакомство с геополитической традицией, ошибочно назвав Хэлфорда Маккиндера «Харольдом» (с. 52)!
56 Dodds K., Sidaway J. Halford Mackinder and the «Geographical Pivot of History»: A Centennial Retrospective // Geographical Journal, 2004, Vol. 170, No. 4. P. 294.
поспешат вмешаться самым решительным образом57. Этот подход предполагает, что терроризм, насилие и нестабильность — «врожденные» свойства региона, а решение этих проблем может прийти только извне. Иными словами, география требует от США вмешательства в этом регионе. Tакая позиция представляется спорной по двум причинам. Во-первых, она выдает агрессивную и милитаристскую внешнюю политику за «природно обусловленную». Однако она — результат субъективного выбора и с ней не согласны многие как в самих США, так и за пределами страны. Во-вторых, эта политика освобождает США от их доли ответственности за дестабилизацию в регионе и за возникновение этого насилия — за поддержку воинствующих (вроде «Аль-Каиды») группировок в Афганистане, за содействие и помощь оружием соперничающим державам и диктаторам по всей длине «кризисного полумесяца».
К тому же представление Сипла о центральном драматическом конфликте, лежащем в основе всей глобальной политики, некритически воспроизводит расхожий сюжет американских геополитических рассуждений: «США и демократия против «Аль-Каи-ды» и терроризма». Эти рассуждения позволяют местным «сильным людям» оправдывать свои репрессии необходимостью глобальной войны с терроризмом, а Соединенным Штатам — проявлять к таким лидерам толерантность. Я не хочу сказать, что Сипл защищает какую-то конкретную политическую позицию по данному вопросу, — просто уже само формулирование подобного взгляда как доминирующей точки зрения, с которой и оценивается все происходящее в мире, содействует подобным злоупотреблениям в любом контексте.
Наконец, демократия у Сипла выглядит несколько двусмысленно. Не приходится сомневаться, что он сторонник демократического будущего для Узбекистана, но это не мешает ему заблуждаться, когда он выступает за позитивное взаимодействие с нынешним режимом. В обоснование этой позиции он утверждал в одной из своих более ранних статей, что Каримов — лидер, искренне стремящийся действовать в наилучших интересах страны, стоящий во главе благонамеренного и великодушного авторитарного режима и готовящий условия для перехода к демократии58. Это утверждение представляется весьма странным, если вспомнить неоднократные жестокие подавления выражений инакомыслия в стране. Здесь позиция Сипла прямо противоположна точке зрения бывшего посла Великобритании в Узбекистане Крэйга Мюррея [Craig Murray], настаивавшего на изоляции нынешнего режима59. На вопрос о том, как именно США и Великобритания должны вести себя по отношению к Узбекистану, легкого ответа не существует. Однако позиция, которую в конце концов занял Сипл, весьма характерна. Она станет понятнее, если вспомнить противоречие, лежащее в сердцевине идей самого Маккиндера. Он верил и в Британскую империю, и во всеобщую мировую демократию. Однако та и другая совпадали далеко не во всем — отсюда внутренняя противоречивость его позиции. ^чно так же и Сипл видит демократическое будущее Центральной Азии в тесной связи с интервенционистской внешней политикой США. При чтении его работ противоречие между этими двумя убеждениями бросается в глаза.
Более того, в публикациях Сипла воспроизводится вся противоречивость и двусмысленность позиции Маккиндера в отношении достоинств и недостатков демократии в собственной стране. Эти, как и более ранние работы Сипла, исполнены глубокого беспо-
57 Те же опасения высказывает С. Долби [S. Dalby] в работе «Geopolitics, the Bush Doctrine, and War on Iraq» // The Arab World Geographer, 2003, Vol. 6, No. 1.
58 См.: Seiple C. Seeing Uzbekistan: From ClichM to Clarity; «Clean Leader» from Somewhere Else [http:// www.globalengagement.org/issues/2002/01/cseiple-clarity.htm], 8 January 2002.
59 См.: Ousted Ambassador Makes Uzbekistan Key Election Issue in Britain // Eurasianet [http:// www.eurasianet.org], 11 April 2005.
койства из-за неспособности политических лидеров Соединенных Штатов осознать геополитическую важность Узбекистана и из-за возможных долгосрочных последствий этой неспособности для США, Узбекистана и Евразии. Похожее беспокойство испытывал в свое время и Маккиндер, вину за это возлагавший на гражданскую демократию в своей стране, «не способную мыслить стратегически до тех пор, пока ее не заставят делать это в связи с необходимостью защищаться». Цитируя эти слова, Сипл вслед за Маккиндером частично связывает данную проблему с демократической культурой США.
Критика Маккиндера и его последователей в работах Тоуэла помогает высветить важные недостатки трудов Сипла. Но эту критику нельзя обосновать в полной мере. В заключительной части настоящей работы мы попытаемся показать, что использование Сиплом маккиндеровских идей, в свою очередь, заставляет подвергнуть критике позицию самого Тоуэла.
3 а к л ю ч е н и е
Сложности международных отношений в Центральной Азии и вокруг нее оживили интерес к трудам Маккиндера как к инструменту, позволяющему объяснить происходящее и определить политический курс. Однако чрезвычайно важно, что это «возвращение к Маккиндеру» необходимым образом связано и с обращением к обширному корпусу литературы, посвященной его трудам. Литература эта рассматривает два вполне самостоятельных вопроса: как можно применять идеи Маккиндера к нынешним международным отношениям и что повлияло на их зарождение у самого Маккиндера. Последний вопрос и рассматривался в настоящей статье.
Достоинства его теорий не раз ставились под сомнение, но чего у сэра Хэлфорда Маккиндера не отнимешь, так это последовательности и верности своим убеждениям, направлявшим всю его государственную и общественную деятельность. Эти убеждения — вера в то, что рамки и контуры политической географии определяются географией физической, и личная преданность одному из продуктов этой географии — Британской империи.
«Критическая геополитика» Т оуэла — наиболее радикальная работа, проведенная в рамках той школы, которая настаивает на необходимости рассматривать труды Маккиндера в их конкретном контексте и подчеркивает спорность геополитических рассуждений и их политическую подоплеку. В концепции «осевого региона»/хартленда Т оуэл видит не открытие вечной вневременной истины, а изложение субъективной идеологии британского империализма языком объективной научной теории. Он подвергает уничтожающей критике теоретиков безопасности, которые вырывают «концепцию хартлен-да» из общего контекста географических трудов Маккиндера и используют того как «вырезанный силуэт». Тоуэл утверждает, что подобные люди стремятся свести сложность мира к простой формуле и обычно занимают место на правом крае политического спектра.
Применительно к двум авторам, чье обращение к Маккиндеру рассматривалось в настоящее статье, эта критика, по нашему мнению, достаточно обоснована. Они не пытаются поместить представление Маккиндера о хартленде в более широкий контекст его идей и приверженности британскому империализму. Это обстоятельство имеет два следствия. Во-первых, для защиты интересов своих стран на внешнеполитической арене оба автора рекомендуют весьма спорный политический курс, предполагающий интервенционистское развертывание сил и формирование союзов. Однако свои рекомендации они представляют как вполне деполитизированные, пользуясь научным, по видимости, язы-
ком геополитики. Во-вторых, позиции авторов относительно демократии в Узбекистане остаются двусмысленными. Можно утверждать, что обе эти проблемы вытекают из того факта, что авторы не пытаются рассмотреть общий контекст идей Маккиндера.
Однако то, как Сипл использует идеи Маккиндера, в свою очередь, заставляет поставить под вопрос три аспекта Тоуэловой критики.
■ Во-первых, хотя Сипл никоим образом не связан с критической геополитикой, он, безусловно, в деталях знаком с некоторыми работами Маккиндера, а также с его биографиями и иной вспомогательной литературой. Верно, что Маккиндер, как он предстает в текстах Сипла, — пророк стратегии, а не адвокат империалистического насилия, основывающийся на упрощенном понимании географии. Тем не менее было бы странно предполагать, что выбрать первое может лишь тот, кто не догадывается о втором.
■ Во-вторых, что также утверждается в данной статье, у Сипла использование работ Маккиндера ведет к деполитизации проблемы и ситуации, но с обвинением в антигеографичности дело обстоит сложнее. Безусловно, Сипл находится под влиянием маккиндеровской попытки сформулировать далеко идущие утверждения о всемирной истории, основываясь на простенькой географической формуле. Однако в том, что касается Узбекистана, он располагает немалыми конкретными знаниями, на основе которых и критикует преобладающие сегодня в политике США и других западных государств формы взаимодействия с этой страной. Более того, он утверждал, что Соединенные Штаты не понимают ни общей геополитической картины хартленда, ни сложности конкретных зон внутри харт-ленда. Возможно даже, что, выдвигая свое понятие «геопсихологического», Сипл идет дальше Маккиндера. Как бы то ни было, пример Сипла свидетельствует о том, что геополитический взгляд на мир в рамах маккиндеровской традиции не обязательно должен быть антигеографическим. Мы говорим это отнюдь не для критики тоуэловского анализа Маккиндера, а для того, чтобы призвать к осторожности и предостеречь против некорректных обобщений в отношении любого, кто обращается к идеям Маккиндера.
■ И, наконец, в-третьих, пытаясь выстроить альтернативную концепцию политики США в Узбекистане, Сипл, независимо от достоинств и недостатков своих рассуждений, по крайней мере пытается ответить на очень трудный вопрос: как должны другие страны взаимодействовать с Узбекистаном? Те, кто практикует критическую геополитику, при формулировании собственных предложений зачастую бывают весьма уклончивы, да и в работах Тоуэла нет последовательного обоснования его предпочтений, — есть лишь не очень определенные фразы вроде «углубления демократической политики». Позволительно задать вопрос: что же это означает применительно к Центральной Азии? Сам он может считать достоинством то обстоятельство, что его система «не дает советов государям»60. Но занимаясь изучением Центральной Азии или живя в ней, нелегко избежать вопроса, на который Сипл пытается отвечать.
В заключение хочу отметить, что последние два десятилетия изменили наше представление о Маккиндере, поместив идею хартленда в более широкий контекст взглядов и интересовавших этого автора проблем, особенно его приверженности британскому империализму. Как доказывают сторонники критической геополитики, игнорировать это обстоятельство — значит еще раз повторить противоречия и ошибки его работ.
60 O Tuathail G. Understanding Critical Geopolitics: Geopolitics and Risk Society. P. 109.
Однако, как показывает пример Сипла, эти критики сами могут слишком далеко зайти в своих обобщениях, когда прилагают их к авторам, опирающимся на Маккиндера, но при этом они изо всех сил стараются разрешить самые насущные практические проблемы. Между этими двумя позициями должен начаться диалог. Но и при всем том, всякий раз, когда мы встречаемся с попытками использовать Маккиндера для анализа ситуации в Центральной Азии, необходимо помнить об основной идее критической геополитики и задаваться не только вопросом: «Что говорит нам теория Маккиндера о месте Центральной Азии в мире?», но и вопросом: «А как именно ссылки на Маккиндера использовались для того, чтобы выстроить современный геополитический нарратив о Центральной Азии?»
