CC BY
9Р.Г. Апресян Об этическом кодифицировании университетской жизни.
Условия возможности
Взявшись несколько лет назад за написание статьи, посвященной этике высшего образования, я решил ознакомиться с какими-либо этическими кодексами российских университетов. К тому времени уже отволновались дискуссии относительно возможного этического кодекса парламентариев. И хотя непосредственного практического результата они не имели, поскольку этический кодекс парламентариев принят не был, сама идея кодифицирования профессиональной и специальной деятельности стала достоянием общественности и была легитимизирована по крайней мере как факт публичного дискурса.
К своему большому удивлению, я не нашел никаких -заслуживающих внимания - кодексов российских университетов. На сайтах отдельных университетов были выставлены соответствующие разделы уставов университета, содержавшие некоторые положения, касающиеся норм поведения преподавателей и студентов, но кодексов как таковых не было. Один университет в качестве кодекса выставил... некие индивидуальные декларации преподавателей, больше всего напоминавшие соцобязательства советских времен. На мой вопрос об этическом кодексе проректор Московского университета им М.В.Ломоносова выразил сожаление по поводу его отсутствия и также сослался на Устав МГУ.
При этом совершенно иной была ситуация в университетах за дальними пределами нашей страны. Соответствующие запросы на английском языке в Интернете давали ссылки на сайты университетов в самых разных уголках мира. Лидерами в этом движении этической регламентации
и кодификации деятельности образования и обучения были северо-американские и британские университеты. При этом нормативные этические документы в разных университетах могли называться по-разному: «миссия», «этический кодекс», «этос» и т.д.; они были разными и по формату, модальности составляющих их положений (ряд документов, как правило, называвшихся «миссия университета» был сложен из положений, сформулированных не в императивной, а дескриптивной форме, что вполне отвечает рекомендациям HR-специалистов, т.е. по персоналу).
Не прошло и пяти лет, как ситуация у нас изменилась, причем довольно энергично. Пробное повторение веб-поиска, о котором рассказали В.И.Бакштановский и Ю.В.Согомонов1, дало весьма похожие результаты, что, в общем, не может не радовать. И вслед за этим возникают вопросы: что же произошло, какие потребности в российском высшем образовании, в функционировании университетов, в жизни общества побуждают университеты разрабатывать и принимать нормативные документы, призванные регламентировать их деятельность, по-видимому, дополнительно к имеющимся административным регуляторам?
***
Предложенная НИИ ПЭ для обсуждения «Модель этического кодекса университета» очевидно концептуально оснащена и насыщена, выстроена на основе круга теоретических идей и представлений, не раз систематически излагавшихся В.И.Бакштановским и Ю.В.Согомоновым. Деятельность по разработке кодекса также мыслится ими как
1 См. Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. «Дух университета»: проектно-ориентированная институционализация в этическом кодексе научно-образовательной корпорации // Новое самоопределение университета / Вып. 33. Под ред. В.И. Бакштановского, Н.Н. Карнаухова. Ведомости. Тюмень: НИИ ПЭ ТГНГУ, 2008. С. 47 и далее.
теоретико-методологически обоснованная. Вместе с тем они выражают свой скепсис в отношении суждения, почетного декана Университета им. Брюнеля (Великобритания), С.Шварца, считающего, что этический кодекс университета «не должен быть слишком или глубоко философским». Шварц говорит о том, каков должен быть сам кодекс, но ничего не говорит, как этот кодекс должен разрабатываться и какого рода экспертное сопровождение он может потребовать. Судя по тексту «Модели ЭКУ», Бакштановский и Со-гомонов говорят о том, какой должна быть разработка кодекса. И вместе с тем, приведя высказывание Шварца, они ему оппонируют. Полагаю (хотя в той мере, в какой я опираюсь на предложенный текст, уверенности в этом у меня нет), они считают, что не только разработка, но и сам кодекс должен быть концептуально насыщенным. Не исключаю, что неуверенность в адекватности моего понимания текста «Модели ЭКУ» и разъяснительной статьи обусловлена тем, что я провожу другую концепцию прикладной этики, а именно - как прикладного знания, теоретического и нормативного, объектом которого является специфическая - профессионально и предметно определенная - нравственная практика. Для В.И.Бакштановского и Ю.В.Согомо-нова прикладная этика - это и практика морали (развивающейся от общей к конкретной), и теория этой практики. Как я уже высказывался на страницах Ведомостей НИИ ПЭ2, в той мере, в какой авторы рассматривают прикладную этику как знание о специфических областях нравственной практики, я могу быть, и бываю, с ними согласен; и я перестаю понимать этих авторов, когда они под именем «прикладная этика» говорят о собственно нравственной практике. Понятно, что в живой речи «этика» и «мораль» употребляются синонимично, и даже специалисты по этике часто вынужде-
2 См. Апресян Р.Г. Метадисциплинарные проблемы прикладной этики // Прикладная этика: «КПД практичности» / Под ред. В.И.Бакштановского, Н.Н.Карнаухова. Ведомости. Вып. 32. Тюмень: НИИ ПЭ, ТГНГУ, 2008. С. 6-7.
ны идти вслед за этой неудобной и не приспособленной к четкости мысли лексической практикой. Но специалисты в качестве авторов должны давать соответствующие знаки читателю, о чем они говорят: о знании (чаще специальном и экспертном) или о практических проблемах.
Неразличение теории и практики может на практике вести к замешательствам. Для меня, это хорошо видно на примере предложенной «Модели ЭКУ». С одной стороны, ее концептуальная насыщенность подсказывает мне, что это - модель разработки, с другой - я вижу, что значительная часть ее содержания однозначно представляет собой модель собственно кодекса. Отталкиваясь от этого впечатления, хотел бы сказать, что текст кодекса не должен быть теоретическим текстом, в нем не должно быть научной терминологии, тем более неясной и неизвестной; чтение кодекса его потенциальным пользователем не должно предполагать пользование специальными и толковыми словарями. Текст же предложенной «Модели ЭКУ» в настоящем виде является местами эзотерическим и в таком виде не отвечает своему предназначению - быть кодексом поведения. Приведу два примера. Будучи хорошо знакомым с этической литературой, могу определенно сказать, что при том, что термин «этос» довольно-таки распространен, его понятийное содержание разнообразно и потому требует в каждом случае употребления разъяснительных комментариев. Достаточно сравнить, например, соприсутствующие в изданной у нас в последнее время литературе понимания этоса М.Шелером и М.Г. Ганопольским; скажем, читатель будущего кодекса знаком с работами Шелера и ему не доводилось читать книги Ганопольского, как ему быть? Пытливый читатель может в результате собственного расследования и вчитывания в текст понять, о чем идет речь, когда говорится об «этосе». Но как ему понять, что такое «па-тос»?
Это слово представляет собой лексическую новацию В.И.Бакштановского и Ю.В.Согомонова, причем не лишен-
ную остроумия. Слово «патос», очевидно, каким-то образом экстрактировано из слова «патология», обозначающего отклонение от нормы3. «Этос», таким образом, это, вроде как бы, норма, а «патос» - отклонение от нормы. Но это именно авторская новация. В редких справочниках, как правило, по риторике или рекламе и пропаганде можно найти слово «патос» (туристические путеводители, упоминающие Патос, в расчет не беру), но там оно, по сути, воспроизводит одно из изначальных значений греческого слова. Если в слове «патология» принято значение слова «патос» как страдание и, соответственно в медицине, где впервые использован термин «патология», были приняты во внимание отклонения, вызванные или сопряженные с актуальными или потенциальными страданиями, то в риторике и рекламно-про-пагандистской деятельности под патосом понимается эмоционально-аффективная компонента сообщения. Понимания слова «патос» как «негативные нравы» в литературе нет. Но в литературе нет и такого понимания, при котором слово «этос» обозначает именно «позитивные нравы», как предлагается в «Модели ЭКУ». В любом случае, убежден, что текст кодекса не должен содержать научных и тем более наукообразных терминов.
Текст кодекса не должен быть и теоретически определенным или даже намекать на какие-то определенные теоретические концепции. Кодекс предъявляется разным людям - сотрудникам учреждения, работникам корпорации
о
3 Именно так я понимаю раскрытие смысла «патос» в тексте «Модели ЭКУ»: «Беспредельность границ педагогической солидарности, ложное понимание престижа профессии, "чести мундира", уклонение от личной ответственности за "педагогический брак"; пороки системы образования: взяточничество, вымогательство, обмен неправедными услугами, практика фиктивных экзаменов, сексуальные домогательства и т.п. Недозволенные методы конкуренции исследователей, практика насаждения культов тех или иных ученых, создание "клик", групповщина, самовозвеличивание, "подсиживание", зависть и т.п. как «загрязнение» научной атмосферы в университете» (http://www.tsogu.ru/institutes/nii/folder.2006-12-18.7122125891).
или членам организации. Среди них могут быть образованные и теоретически квалифицированные люди, придерживающиеся иных теоретических взглядов. Различие в теоретических взглядах не должно быть камнем преткновения для единодушия в понимании и практическом приятии нормативных положений кодекса.
***
Хотя, повторюсь, подвижки в деле этического кодифицирования жизни академических сообществ не могут не радовать, трудно освободиться от впечатления, что во многих случаях этические кодексы вузов создаются под воздействием внешних факторов, а не в ответ на внутренние потребности вуза. Значимым событием в этом процессе стало принятие «Бухарестской декларации этических ценностей и принципов высшего образования в Европе» в августе 2005 года. Бухарестская декларация если и не задала международный нормативный стандарт, то, несомненно, стала важным нормативным прецедентом для обсуждения этических проблем высшего образования, в широком смысле этого слова, включающем не только нормы и ценности, но и институциональное обеспечение их практической действенности. Международные нормативные документы для того и принимаются, чтобы инициировать нормативные действия на национальном и локальном уровнях. Бухарестская декларация принята на конференции, проводимой при участии ЮНЕСКО, и такая нормативная политика проводится во всех областях, ставших предметом этического внимания и этической озабоченности ЮНЕСКО.
Однако анализ имеющегося этико-нормативного, в частности, кодификационного опыта, как можно понять по проведенной экспертизе, результаты которой представлены в цитированной статье В.И.Бакштановского и Ю.В.Сого-монова, показывает, что во многих случаях Бухарестская декларация оказывается лишь отдаленно опосредствованным фактором возникновения университетских кодексов.
Во многих случаях, как это можно видеть из содержания конкретных кодексов или соответствующих нормативных документов, они были порождены модным веянием, средством повышения имиджа университета, а скорее его руководства, или в ответ на рекомендации, не раз звучавшие в последнее время из уст высокопоставленных политиков, о необходимости создания этических комитетов и внедрения этического регулирования в учреждениях и организациях, в особенности государственных.
На этом общем фоне совершенно иной выглядит ситуация на философском факультете Московского университета им. М.В.Ломоносова, где решение о разработке этического кодекса и последовавшие проектные документы были ответом на определенную конфликтную ситуацию, получившую к тому же публичный резонанс4. Я вполне разделяю опасения Б.Н.Кашникова5, что попытки этического кодифицирования в условиях отсутствия в университетских коллективах/сообществах качества моральной субъектно-сти могут привести к тому, что принятые кодексы, помещенные в золоченые папки, будут пылиться в кабинетах ректоров пока не забудутся за ненадобностью, либо окажутся инструментом в сугубо административной политике. Особенность ситуации, возникшей на философском факультете весной 2008 года, состоит в том, что понимание необходимости кодекса появилось в ответ на разноречивое восприятие студентами факультета и околофилософским сообществом действий факультетской администрации, принявшей решительные меры в отношении двух студентов, участвовавших в непристойном действе в одном из московских музеев (впоследствии превозносившегося многи-
4 См. материалы круглого стола «Этика и философское сообщество» на философском факультете МГУ 11 марта 2008 в публикации: Этика и философские совокупления // РЖ, http://www.russ.ru/po-le/Etika-i-filosofskie-sovokupleniya.
5 См. http://www.tsogu.ru/institutes/nii/folder.2006-12-18.7122125891/ ATDocument.2008-12-30.3211/view.
ми участниками веб-сообщества то ли как арт-перформанс, то ли как политически рискованный флеш-моб). На факультете была инициирована работа по созданию этического кодекса, одним из разработчиков базового варианта которого был и участник электронной конференции на сайте НИИ ПЭ профессор А.В.Прокофьев. В дискуссию активно включились и студенты. Причем обсуждение, кажется, велось на нескольких параллельных площадках6 и само, в свою очередь, стало предметом обсуждения в Сети. Это идеальный путь разработки кодекса: в ответ на конфликтную ситуацию (ситуации), в обсуждении на низовом уровне. Участие специалистов (в области этики или какой-либо иной, сопряженной с ней) целесообразно, но, как показывает разнообразный мировой опыт создания этических кодексов, по большому счету и не обязательно.
В.И.Бакштановский и Ю.В.Согомонов весьма кстати нам напоминают: «Формирование кодекса "снизу" не панацея! "Запретительный" образ морали "внизу" так же силен, как и "наверху"»7. Но, скорее всего, кодекс не должен «спускаться»: не важно, от начальства ли, от экспертов; кодекс должен вырабатываться теми, кому затем воспринимать его положения как императивы к действию8.
6 См., например, http://community.livejournal.com/ethic_lab/8644.html #си^1, а также: http://www.censura.ru/articles/ethicsedit.htm.
7 Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. «Дух университета»... С. 122.
8 Не исключаю, что в предположениях такого рода сказываются стереотипы либерально-философского понимания морали как сферы проявления личностной автономии, неподражательности, творчества. Вопрос о том, какой путь формирования кодекса более целесообразен и эффективен, подлежит прояснению в изучении реальной практики разработки и использования кодексов, опыта этического регулирования в организациях. Наличие кодексов самих по себе, даже в большом количестве, еще не есть нормативная практика; строго говоря, пока мы не знаем об их роли в реальном этическом регулировании жизни организаций, мы можем относиться к ним лишь как к текстам, и только практика покажет, выполняют ли они действительно функцию нормативного документа.
В качестве противоположного можно считать вариант разработки текста кодекса (в данном случае, миссии) в одном из университетов, упоминаемых В.И.Бакштановским и Ю.В.Согомоновым в экспертном обзоре9. Там текст миссии был написан ректором собственноручно, с незначительным использованием материалов, подготовленных помощниками.
В ТюмГНГУ выбран иной путь. Здесь этический кодекс, проект которого разрабатывается экспертами, задается «сверху», но его автором выступает не администрация, а ученый совет. Формально ученый совет - не администрация, а по существу орган «верховного» управления. Вместе с тем кодекс не просто ассоциируется со сверхзадачей ТюмГНГУ - «самоопределение университета», но и рассматривается как шаг в этом самоопределении.
Наконец, университет в этом самоопределении мыслится как «научно-образовательная корпорация». Могу допустить, что, в условиях придавленности общественного самосознания, форм общественной (гражданской) и народной самоорганизации, доминирования авторитаризма во всех сегментах общественной жизни, такой путь оказывается вполне адекватным и уместным. Российское общество является обществом фундаментально нелиберальным. Оно традиционно и устойчиво нелиберальное, что не значит, что оно фатально нелиберальное. Российское общество нелиберально как вследствие авторитарного подавления его собственно органами власти и администрации, так и вследствие непризнания ценности личности, ее автономии и достоинства на низовом - народном - уровне. В целом, в обществе доминируют ценности патерналистского коммунитаризма (порой приобретающие форму административного коммунитаризма), с одной стороны, и анархического эгоцентризма, - с другой. Ни та, ни другая ценност-
9 Университет не называю, поскольку данная информация получена мной неофициально, по знакомству; и она на самом деле может быть конфиденциальной.
ные системы не расположены к либерализму, и подозрительно, с опаской воспринимают всякие формы проявления личностной автономии. С позиций патерналистского комму-нитаризма автономия воспринимается как проявление анархизма и эгоцентризма; с позиций анархического эгоцентризма - как проявление коммунитаризма, администра-тивности. Вместе с тем эти две доминирующие ценностные системы сдерживают друг друга, оставляя тем самым достаточное пространство и для либеральных настроений, установок, поведения. Единственно, в отличие от патерналистского коммунитаризма и анархического эгоцентризма, либерализм не получает системного выражения.
Говорю об этом, потому что, насколько я понимаю, в современном (в смысле постсовременном, постмодерном) обществе специальное этическое регулирование развивается как система, призванная сдерживать индивидуалистический либерализм в условиях снижения роли традиционных - семейных, религиозных, коммунитарных - ценностей10. Этическое регулирование, а строго говоря, речь идет о специальном (сфокусированном на профессионально и предметно определенных видах деятельности) социально-нравственном регулировании, оказывается востребованным в либерально-демократических обществах и особенно актуально в обществах развитого индивидуализма. Там оно, конечно, выступает в качестве способа комму-нитарного, или коллективного (профессионального, корпоративного, организационного), но не административного воздействия на индивида. Российское общество не либе-
10 Понятно, что это не про наше, а западное общество и общество западного типа. Семейные и религиозные ценности, естественно, были подавлены коммунистическим режимом, хотя и в разной степени, но именно подавлены (этой оговоркой хочу подчеркнуть, что и семейные ценности были подавлены. И только в середине 1950-х начинается поворот к семейным ценностям, окончательно так и не совершенный, понятно, почему: семья как «ячейка общества» не могла не мешать тоталитарному государству, что бы ни говорилось в государственной пропаганде).
рально-демократическое. Однако этическое регулирование может выполнять свою важную функцию в противостоянии как эгоцентризму, так и патернализму. Но в обоих случаях оно должно быть средством в руках сообщества. Если это средство не доступно сообществу, или оно безразлично к нему, то и смысла в этическом регулировании нет. Эту функцию легко исполнит административное регулирование.
Это хорошо понимают В.И.Бакштановский и Ю.В.Сого-монов. И, вместе с тем, они настаивают на понимании университета как научно-образовательной корпорации. Конечно, эта концепция предлагается ими в косвенной полемике с имеющимся опытом этического кодифицирования в университетах, а именно того, в котором университет предстает производственной корпорацией; и кодекс выстраивается по модели кодекса производственной корпорации. Тем не менее мне пока кажется, что идея университета как корпорации, если это не имиджевая метафора, во-первых, архаична и, во-вторых, рискованна. Корпорациями были средневековые европейские университеты, и это имело свой исторический и социокультурный смысл, обусловленный главным образом тем, что именно корпоративный статус в наибольшей степени обеспечивал незыблемость академической свободы. Мне уже доводилось писать11, что корпорация - это объединение, созданное для ведения специализированной деятельности. В этом отношении корпорация и университет, конечно, тождественны. Но специфической особенностью корпоративного объединения является его социальная закрытость. Это объединение, покоящееся на частных интересах и в своем функционировании утверждающее свои частные корпоративные интересы как потенциально приоритетные по отношению к любым другим групповым интересам, а также общественным и, несомненно, индивидуальным (чтобы ни говорилось в порядке корпоративной пропаганды). Не случайно корпоративизм нередко
11 См.: Корпоративизм // Этика: Энциклопедический словарь / Под ред. Р.Г.Апресяна и А.А.Гусейнова. М.: Гардарики, 2001. С. 225-226.
трактуется как синоним группового эгоизма, выражение ограниченности групповых интересов. Корпоративизм может ограничивать эгоизм, но, как правило, в его индивидуальной форме и то лишь для его воспроизведения на новом уровне, в другой форме - коллективного, группового эгоизма. Как групповой эгоизм корпоративизм - это единение в замкнутости, в обособленности. В этом отношении особенность корпорации состоит в ее закрытости, выражающейся не в способах ее персонального сохранения и воспроизводства (внутренний индивидуальный состав корпорации может быть достаточно подвижным), а в условиях и характере корпоративного членства. В идеале корпорация формируется на принципах тесного внутреннего единства и сплоченности. Оказывая патерналистское попечение своим членам, корпорация одновременно формирует их как людей корпорации, людей, обладающих корпоративным сознанием, чувствующих себя личностями лишь в своей причастности корпоративному объединению. Заслужившему свое место члену корпорации уже не надо иначе, как самим фактом своего места в корпорации, доказывать свою профессиональную пригодность, а в конечном счете и свою честь. Оказывая патерналистское попечение своим членам, корпорация одновременно формирует их как людей корпорации, людей, обладающих корпоративным сознанием, чувствующих себя личностями лишь в своей причастности к корпоративному объединению.
У меня нет представления о современной классификации российских университетов, но не исключаю, что какие-то частные университеты, главным образом связанные с конфессиями или основанные определенными производственными корпорациями под свои нужды, могут носить корпоративный характер. По опыту я знаю, что некоторые государственные вузы или даже отдельные факультеты государственных университетов фактически оказались выстроены по типу корпорации, со всеми присущими им выше обозначенными негативными в этическом плане чертами.
Именно таким вузам в наибольшей степени свойственны коррупция, местничество, академическая закрытость. Наиболее проблематичным в данном контексте является то, насколько корпоративный характер университета может сочетаться с академической свободой преподавателей, исследователей и студентов. Принимая во внимание последнее, я думаю, что общество не должно позволить, чтобы формируемые федеральные университеты или государственные региональные университеты, какой бы новый юридический статус им ни был назначен, стали корпорациями.
В.И.Бакштановский и Ю.В.Согомонов не только указывают на особенность корпоративности университета (университет призван стать научно-образовательной корпорацией), они вместе с тем настаивают на соединении в этическом кодексе университета двух разных форматов, «идеологий-форматов» университетских кодексов: «кодекса корпорации-профессии и кодекса корпорации-предприятия»; при этом кодекс корпорации-предприятия должен был подчинен кодексу профессии. Такая интеграция, указывают они, «предполагает, что формат корпоративного кодекса -лишь средство, а его цель - нормативно-ценностные ориентиры высокой профессии»12. Таким образом, получается, что корпоративность связывается с деловой активностью, в то время как преподавание (но не предоставление образовательных услуг) - с высокой профессией. Но даже такая, скорректированная «корпоративистская», спецификация академического кодекса и университета меня настораживает, поскольку я помню концепцию корпорации В.И.Бакшта-новского и Ю.В.Согомонова, изложенную ими в книге «Прикладная этика: Опыт университетского словаря»13. Рассматривая в ряду прикладных этик и корпоративную этику,
12 Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. «Дух университета»... С. 115.
13 Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Прикладная этика: Опыт университетского словаря. Тюмень: НИИ ПЭ ТГНГУ, 2001. С. 249257.
авторы трактовали субъекта и носителя последней, т.е. корпорацию, двузначно. С одной стороны, определенно она представлялась как разновидность ассоциации, однако особенной: консолидированной на основе определенных интересов и связанной с государством. Относительно кон-солидированности интересов понятно, но на основе чего сделан вывод о связанности с государством? Ведь о таких, к примеру, транснациональных корпорациях, «Майкрософт», «Формоза», «Нестле» или «Тойота Мотор», трудно сказать, как они связаны с государством, и если как-то связаны, является ли эта связь определяющей. Если рассматривать университеты как корпорации, то как связаны с государством частные университеты, например, такой как Московская международная школа социальных и экономических наук? С другой стороны, неопределенно авторы говорили и о «новых и обновляемых корпорациях» с расплывчатыми и противоречивыми характеристиками, как организационными, так и социально-нравственными.
Вместе с тем, обсуждая кодекс одного из университетов, В.И.Бакштановский и Ю.В.Согомонов на материале текста кодекса показывают, что университет в нем позиционируется как закрытый, замкнутый на собственных интересах как поставщик образовательных и иных услуг характер; и потому в кодексе слабо чувствуется осознание социальной ответственности вуза. В этом авторы как раз и усматривают «"корпоративный" язык» (кавычки авторов) кодекса.
Иными словами, неопределенность в понимании феномена корпорации сохраняется. В таком виде корпоративность не может быть универсальной и целостной характеристикой университета как формы образовательно-научного учреждения. Либо же, чтобы не восприниматься незадачливыми читателями в качестве дискурсивного или риторического излишества, корпорация должна быть представлена как внутренне дифференцированный феномен, а концепция корпорации должна быть развита аналитически,
как минимум, в сравнительных, родо-видовых спецификациях14.
Принимая во внимание семантическую неопределенность термина «корпорация» и к тому же юридическую неопределенность самого этого концепта, считаю предпочтительным исходить из реального официального статуса университета как образовательной организации (учреждения), в рамках которого легко актуализируются все те дополнительные ценностные смыслы, которые В.И.Бакштановский и Ю.В.Согомонов привносят с помощью идей «высокая профессия», «дух университета», «мировоззренческий выбор» и т.п.
Вновь в связи с этим хочу сослаться на замечание Б.Н.Кашникова относительно необходимости прояснения, как на уровне теории, так и на уровне практики, того, кто выступает моральным субъектом в деле этического кодифицирования, а затем регулирования. В представленной модели этического кодекса университета «народ безмолвствует». Не ясно, каким потребностям коллектива ТюмГНГУ, его отдельным профессиональным группам или группам интересов (которые не сводятся к интересам профессии) отвечает предлагаемая модель этического кодекса университета, на какие конфликты откликается? В этих условиях не исключено, что этический кодекс будет работать именно на администрацию ТюмГНГУ и окажется дополнительным средством воздействия администрации на коллектив и его отдельные подразделения.
14 Здесь не обойтись перечислением: «...корпорация ученых; корпорация студентов; корпорация выпускников, корпорация профессоров и студентов; университет как региональная корпорация; корпоративный университет» (Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. «Дух университета»... С. 112) просто потому, что слово «корпорация» теряет в таком перечислении терминологически определенный смысл. Авторы говорят о необходимости специального понимания корпоративности в отношении к университету, но говорят это лишь в ходе описания встречающихся в литературе мнений.
На это, конечно, можно сказать, что этический кодекс университета принимается на десятилетия, и потребности или конфликты, на которые, как можно себе представить, этический кодекс университета откликается в момент его разработки, могут быть неактуальными уже через 3-5 лет, учитывая к тому же подвижность университетского коллектива в студенчески-аспирантски-стажерской части. Это действительно так. И поэтому можно пойти и по пути экспертной разработки этического кодекса и его принятия на ученом совете университета. Однако при этом должна быть обеспечена при-жизненность кодекса (если мы исходим из того, что он не должен пылиться, пусть и в золоченой папке, в кабинете ректора) путем его включения в жизнь университета, ее этического регулирования (постепенно частично заменяющего административное регулирование), в частности, использования этического кодекса для разрешения разного рода конфликтов с участием этической комиссии, с последующей публикацией ее решений а также дискуссий по ним с целью накопления этически-дискурсивного опыта университетского сообщества и в порядке общественного контроля за деятельностью комиссии и т.д. При-жизненность кодекса обеспечивает его актуальность.
Каким бы ни был по форме или жанру документ, призванный регулировать поведение работников, он должен быть действенным. Его действенность не гарантируется собственно содержанием документа и тем более способом формулирования его положений. Его действенность обеспечивается организационно, с помощью принятых процедур - формализованных, прозрачных и известных. В учреждении должно быть уполномоченное лицо или должен быть орган, отвечающий за корректное проведение принятых процедур.
Пока, в условиях доминирующего в большинстве университетов административного авторитаризма, встроенного в вертикаль регионального авторитаризма, все это сложно представить. Однако появление в университетах кодексов
может стать толчком для изменения университетского это-са. Кодекс может дать либералам (пусть и маргинальным) повод, апеллируя к кодексу, воздействовать на администрацию, коллективу - воздействовать на администрацию и эгоцентричных (и корыстных) сотрудников университета. Кодекс может быть поводом для этических дискуссий и этических рефлексий относительно имеющихся и возникающих конфликтов и т.д.
Поэтому опасность узурпации кодекса администрацией меня не смущает, а вот незначительная возможность либерализации коллективной жизни обнадеживает.
