CC BY
59
Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 31 (169).
Право. Вып. 21. С. 105-110.
ИСТОРИЯ ОТЕЧЕСТВЕННОГО ГОСУДАРСТВА И ПРАВА
В. А. Воропанов
О ЗНАЧЕНИИ ИНСТИТУТА СУДЕБНОГО ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВА В СфЕРЕ российской юстиции ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVIII ВЕКА
Рассматривается институт судебного представительства в сфере российской юстиции второй половины XVIII века, анализируется влияние данного института на процесс формирования органов государственной власти.
Ключевые слова: судебное представительство, выборы, юстиция.
Привлечение выборных лиц из широких слоев населения к исполнению обязанностей в сфере местного управления и суда являлось объективно сложившейся традицией российской монархии ХУ1-ХУ11 вв. С начала XVIII в. правитель-реформатор внедрял в преобразованные учреждения принципы коллегиальности и сословного участия, однако занятое государственной службой и лишенное корпоративной организованности дворянство оказалось не готовым к освоению выборных должностей.
В полноценном развитии системы сословного самоуправления государство закономерно не проявило заинтересованности. «Взятые из европейского законодательства формы государственного устройства не были связаны с правами и свободами населения, являвшимися необходимыми условиями их эффективности и жизнеспособности», - пишет, обобщая дореволюционную мысль, Л. Ф. Писарькова1. Власть над населением городов перешла в руки наиболее имущих, «первостатейных» граждан. Члены городовых магистратов, введенных в России по прибалтийским образцам, избирались обывателями первой гильдии бессрочно2.
В 60-80-х гг. XVIII в. абсолютистское правительство ускорило упорядочение социальноправовой структуры полиэтничного и многорелигиозного населения империи. В России складывался сословный строй, закреплялись формы и порядок участия подданных в губернском управлении и правосудии. В установленных законами пределах личной свободы россиянам гарантировались их гражданские и сословные права, получившие защиту посредством органов уездной полиции, уездных и губернских судов (нижних и верхних расправ для сельского населения, городовых ратуш, магистратов и губернских магистратов для городских сословий,
уездных и верхних земских, нижних и верхних надворных судов для дворян и разночинцев) в лице выборных сословных представителей. Вкупе с новыми окладами жалованья для чиновников социальный контроль посредством депутатов был призван улучшить систему государственного управления, повысить эффективность имперского механизма правосудия. Регулярные выборы получили необходимое организационноправовое обеспечение.
После 1775 г. сословия приобретали под прямым надзором высшей администрации новый опыт выдвижения кадров в органы местного управления и суда. На основе законов и правительственных распоряжений губернское руководство составляло специальные инструкции, тиражировавшиеся и рассылавшиеся в учреждения3. Жалованные грамоты дворянству и городам 1785 г. подтвердили нормы избирательного права, требуя возлагать обязанности на материально обеспеченных людей, способных в течение трех лет нести общественную службу, отвлекаясь от личных интересов. Дворяне с доходами ниже 100 р., мещане, отчислявшие в казну менее
50 р., а также лица моложе 25 лет не допускались к голосованию и не избирались без личного согласия4. Единые правила распространялись на подданных независимо от их этнической или религиозной принадлежности: христиан всех конфессий, иудеев, мусульман, язычников5. Кандидатами выдвигались лица, не подвергавшиеся наказаниям по суду, не ославленные порочным поведением, но, напротив, обладавшие совестливым характером. Кандидат мог быть определен заочно, но отказ от почетной роли зависел от согласия «общества». Правительство обязало первое сословие замещать вакансии обладателями обер-офицерских чинов, чьи успехи в карьере фиксировались официально. В губерн-
ские коллегии допускались чиновники, достигшие ближайшего по статусу должности ранга Табели. Дворяне, не проявившие себя на службе, не голосовали. Признавая достоинство лиц, не имевших чинов, но уже избиравшихся до опубликования Жалованной грамоты, монарх не лишил их прав участия в съездах6.
Неравномерность социально-экономического и общественного развития России не позволяла распространить законодательство в полном объеме на все области империи. Правила дворянских выборов изменялись с учетом специфики положения литовско-белорусской шляхты, крымскотатарской знати7. Тем не менее замкнутость прибалтийского дворянства вызвала демонстративные возражения Екатерины II, предложившей допустить к выборам «кроме урожденных» всех лиц благородного происхождения, проживавших в губерниях8. Медленный прирост привилегированного сословия в восточных провинциях обусловил отсутствие дворянских собраний в Вятском, Пермском, Тобольском, Иркутском наместни-чествах9. По инициативе генерал-губернатора в 1783 г. в Тобольске состоялись выборы кандидатов в должности местными чиновниками10, отчасти оставленных в новом статусе по истечении первого трехлетия11. В частности, на Урале для дворян и разночинцев образовалось только 14 уездных и верхних земских судов, в Сибири — 6 надворных. В ряде областей коронная администрация назначала исправников, в 6 из 7 нижних земских судах Великоустюжской провинции Вологодской губернии, в 3-х из 10 Вятской губернии, в Колыванском наместничестве не полагались дворянские заседатели12. Наконец, особенностями правового регулирования отличались выборы городских этнических групп, как, например, армян Астрахани, Нового Нахичевана или Григориуполя, греков Керчи, Таганрога. Мариуполя или Нежина, татар Астрахани, Казани и Сеитовской слободы под Оренбургом, однако тип самоуправления всех диаспор соответствовал «генеральным узаконениям».
Если дворянские и городские выборы были прямыми, то сельские являлись двухстепенными. Сельские кандидаты определялись на основе правил от 14 декабря 1766 г., изданных для выдвижения депутатов в Уложенную комиссию. Предварительные избирательные округа охватывали пункты с населением до 500 душ13. Обыватели письменно подтверждали нравственную репутацию, 30-летний возраст претендентов
на государственные должности, наличие жен и детей, благоустроенного хозяйства, способность исполнять служебные обязанности14. В частности, «Предписание порядка для выбору в городах сельских заседателей», разосланное при указе Орловского наместнического правления в 1782 г., предусматривало оповещение волостных жителей земскими судами о явке поверенных в уездный центр к 28 декабря. Списки выборщиков с указанием имен, возраста, званий, грамотности, места жительства предлагались городничим, ответственным за правомерное баллотирование. До принятия личных решений обыватели совместно отстаивали литургию в главном храме, подписывали типовые клятвенные обещания о бескорыстном и беспристрастном голосовании, заслушивали статьи Учреждений о губерниях15. Выборщики распускались с квартир, обязуясь вернуться в уездный центр по первому требованию администрации. Кандидаты в заседатели верхней расправы и совестного суда получали билеты для проезда в губернский город16.
Учитывая общий низкий уровень грамотности населения, законодатель допустил по усмотрению избирателей в число сельских кандидатов чиновников, дворян и разночинцев17. Норма оказалась востребованной в западных и центральноевропейских губерниях, где преобладало помещичье землевладение, и экономические трудности препятствовали казенным крестьянам полноценно участвовать в системе выборного управления и суда. В Ревельском наместничестве потребовалось вмешательство монарха, напомнившего о представительстве крестьян, вытесненных чиновниками18.
На Европейском Севере, в южных, восточных губерниях верховная власть объединила интересы пришлых земледельцев и коренных жителей, форсировала становление сословного самосознания разноязыких общин. Проведение губернской реформы ускорило трансформацию родоплеменных, формирование территориально -хозяйственных связей в среде аборигенного населения, способствовало развитию письменнолитературного языка тюрки в делопроизводстве
'“'19
государственных учреждений19.
Число нижних расправ, выполнявших роль первой инстанции для выходцев из тяглых сельских сословий, в составе чиновника-судьи и четырех заседателей (судебных представителей) соответствовало числу уездов в Екатеринославском, Вознесенском, Олонецком,
Архангельском, Казанском, Вятском, Уфимском, Колывано-Воскресенском, Иркутском намест-ничествах. На 12 уездов Вологодского наместничества приходилось 10 расправ, на 15 уездов Пермского - 11, на 16 уездов Тобольского - 13. С учетом протяженности административнотерриториальных образований законодатель санкционировал верхние расправы с участием 10 сельских заседателей, в частности, в каждой области Вологодского, Пермского, Уфимского, Тобольского, Иркутского наместничеств20. Несколько сотен заседателей уездных и губернских учреждений отразили этническое, сословное и религиозное многообразие российских подданных — в соответствии с нормативными требованиями инструкций. Компактность проживания, особенности правового статуса, культурно-языковая обособленность башкир и мещеряков Южного Урала законодатель зафиксировал в виде выборов в специальные нижние расправы. В двух нижних земских судах Оренбургской провинции, «в разсуждении пространства и разности языков», добавлялся 3-й сельский заседатель21. Представителей коренных жителей Зауралья и Сибири рекомендовалось определять из числа «честных, благоразумных, ревнивых и безпорочных людей». Выборы в Восточной Сибири проводились родоначальниками под надзором наместника22. Тобольская администрация убедила правительство не вводить расправы в «ясачных» уездах, ссылаясь на бродячий образ жизни аборигенов и низкий уровень
23
преступности в их среде23.
Документация о выборах, списки и характеристики кандидатов поступали к генерал-губернатору как полномочному представителю монарха и гаранту соблюдения законности в наместничестве. Материалы возвращались губернатору с замечаниями о нарушении установленных правил, об ошибках или неполноте прилагавшихся сведений. Персоны, чье избрание не противоречило действующему законодательству, утверждались, «буде за ними нет явнаго порока», ставшего известным через рапорты чиновников или жалобы частных лиц. Депутатов, утвержденных в качестве судей и заседателей, глава администрации предлагал допустить к должностям, следуя предписаниям, остальным — объявить о причинах отклонения их кандидатур. Воля наместника ограничивалась избирательными списками, «охранительные» полномочия были направлены на полноценный отбор
достойных и способных лиц. В областях с относительно однородным сельским населением начальник губернии следил за равномерным представительством уездов в губернских инстанциях, в полиэтничных регионах обеспечивал посильное участие всех языковых общин.
В государственном аппарате абсолютной монархии наряду с «коронными» выборные судьи составили специфический корпус служащих. Правительство Екатерины II последовательно оформило ключевые элементы статуса как судейских чиновников, так и судебных представителей. Престиж положения соответствовал сословной принадлежности членов коллегий, а также иерархии присутственных мест. Монарх уравнял в классах должности дворянских заседателей второй инстанции и председателей губернских магистратов и верхних расправ. Уездные судьи числились в VIII, расправные — в IX классе. Члены губернских и городовых магистратов занимали должности X-XII классов, ратуш - XIII класса. Вакансии сельских заседателей являлись внеклассными24.
Вступление судей в обязанности сопровождалось принесением общей присяги, носившей сакральный характер и осуществлявшейся с участием христианских, исламских, иных священнослужителей. Члены коллегии подписывали документ об ознакомлении с указами, предупреждавшими об ответственности за правонарушения, в частности, от 24 декабря 1714 г., наделялись именными печатями и вступали в присутствие25. В Иркутске генерал-губернатор лично напутствовал аборигенов-язычников и неофитов, наставляя «старшин» исполнять обязанности, «боясь сердцеведца Бога и закона, стыда и поношения от граждан за всякое прегрешение против должности и правды»26.
Оптимальным сроком освоения и реализации судейских функций монарх признал три года. Обычные сессии продолжались с 8 января до страстной недели, после праздника Троицы до 27 июня и со 2 октября до 18 декабря. Утвержденные в губернском центре чиновники отправлялись в уезды с правом посещения семей по пути прямого следования27. Уклонение от исполнения должности влекло административнодисциплинарные взыскания28. Отсутствие члена суда по причине болезни проверялось посредством полицейских служащих29. Судьи увольнялись в отпуск на узаконенные 29 дней и сверх нормы30. Сельских заседателей отпуска-
ли из присутствий с целью поддержания своих хозяйств и хлебопашества31. Бургомистры и ратманы могли временно отлучаться «для неминуемых надобностей» в силу сословной занятости без специального разрешения губернского начальства, но оставляя для разбора дел в магистрате не менее трех членов, уведомляя о причинах и сроках отсутствия32, официально продлевая время отъезда33. К прошению оставить должность досрочно прилагалось удостоверение медицинской конторы о неспособности исполнять обязанности по состоянию здоровья34. Увольнение чиновника рассматривалось как добровольная отставка35. Смещение судьи до истечения срока полномочий осуществлялось на основании приговора уголовной палаты, компетентной разбирать дела о должностных преступлениях36. Удаление с должности до окончания дела в исключительных случаях, как, например, при явном участии судейского лица в преступлении, требовало подтверждения со стороны генерал-прокурора37. Члены присутствий, привлеченные к уголовной ответственности, но освобожденные за недостатком уличающих фактов, сохраняли звание и положение в соответствии с законом38. Относительно не имевших класса мест сельских заседателей монарх особо оговорил: «...Пока в должности пребывают, то да не коснется до них наказание ни от кого»39.
Перемещение выборных судей сельских и городских сословий не допускалось40, но для чиновников, выдвинутых губернским собранием дворян, губернатор мог определять «для пользы службы» иные судебные округа по согласованию с предводителями41. Замена публичных служащих, досрочно покинувших должности, производилась на основе баллотировочных документов42, в уездных органах — губернскими коллегиями в соответствии с сенатским указом от 8 апреля 1787 г., отметившим что «заседатели сих судов уже сами себе в течение от одного выбора до другаго представляют некоторым образом общество, из среды коего они выбраны»43. Верховная власть поддерживала официальный авторитет общественных депутатов.
Для руководства в работе вновь открывшиеся присутственные места снабжались нормативными актами из действующих учреждений, губернских канцелярий и правлений44. Обязательным являлось наличие в совещательной комнате «зерцала» с печатными экземплярами указов от 17 апреля 1722 г. об охране гражданских прав,
от 21 и 22 января 1724 г. о поведении в судебных местах и о значении государственных уста-вов45. Первым судьям вручались «наставления» к должности с приложением законодательства от Соборного Уложения и Регламента Главного магистрата до новейших указов Екатерины II46. Суды с национально-сословной юрисдикцией получали законодательные акты в переводе. Так, кроме подшитых в «книги» указов и инструкций правительства на русском языке, начиная с 1714 г., заседатели Челябинской 2-й нижней расправы имели в распоряжении копии ключевых законов на тюрки, в частности, Учреждения о губерниях и Устав благочиния47. Практическая деятельность судей и заседателей начиналась с планомерного изучения законодательства, время чтения которого сокращало поступление первых дел48.
Важнейшей гарантией скорого и нелицеприятного суда верховная власть рассматривала независимую процедуру осуществления правосудия: «Судебные же места решат все дела по точной силе и словам закона, несмотря ни на чьи требования или предложения»49. В сфере торговоденежных отношений действовало особое положение о судебном решении дел в точном соответствии с контрактами, «не уважая побочных обстоятельств и не взирая ни на какия персоны», что обеспечивало защиту и развитие системы кредитования, коммерческой, предпринимательской деятельности50. Обеспечивая условия для правомерного разбора дел, законодатель оградил судящих от внешнего и внутреннего воздействия. Вход в совещательную комнату без приглашения воспрещался лицам любого рода и звания, исключая чиновников прокурорского надзора. Отвод всего состава судей не позволял-ся51. Во время чтения секретарем докладной записки с присутствующими оставался протоколист. Прокурорские чины удалялись с началом подачи судьями мнений. Младшие члены суда, чье положение определялось количеством баллотировочных шаров, высказывались первыми. Прерывать коллег запрещалось. Председатель излагал свою позицию последним. Решение принималось большинством голосов. Протокол подписывали не менее трех членов присутствия. Неграмотные сельские заседатели и члены магистрата пользовались именными печатями. Факт разногласия судей фиксировался и мог быть принят во внимание при дальнейшем производстве дела в вышестоящей инстанции52.
Кроме угрозы законных наказаний посредством системы пени и штрафов гарантию обеспечения правосудия Екатерина II видела в религиозных чувствах подданных. Осуществление суда, вслед за предшественниками, императрица объявляла «божиим действием», которое, по ее признанию, являлось первым повелением, представленным властям от Бога Святым писанием. Неизменным атрибутом судебных помещений, вкупе с «зерцалом» и бессистемным собранием нормативных актов, являлись святые образа, апеллировавшие к совести православных судей. Так, «красный» угол совещательной комнаты Челябинского городового магистрата состоял из иконописных изображений Христа, Богоматери, Николая Чудотворца и Михаила Архангела53. Для процессов с участием судей и фигурантов мусульман в присутствии хранился Коран54.
Прокурорским чинам предписывалось строго наблюдать, «чтоб почтение к судьям от челобитчиков сохраняемо было, и чтоб для не дельных причин на судей подозрения не показывали и судей не презирали»55. Охрана статуса лиц, облеченных властными полномочиями, являлась обязательным предметом внимания правоохранительных органов. Исполнители должностей находили безусловную государственную поддержку, привлекая сограждан к суду за оскорбления личного статуса56. Штрафованию со стороны уполномоченных учреждений за непослушание или оскорбления выборных судей подвергались обыватели, подсудные низшим судам
57
этнических сословий57.
Функции судей, сословно не связанных с государственной службой, монарх объявил почетными, влекшими вознаграждения и уважение сограждан: для мещан — почитание первыми в городском обществе после лиц, ранее заседавших в магистрате, для поселян — первыми среди равных в селениях58. Обывателям, добросовестно исполнившим должности, вручались аттестаты о том, что справедливостью и добропорядочностью они заслужили «похвалу» и предписанные законом «выгоды»59.
Раскрывая значение выборных судей коренному населению Сибири, администрация гарантировала, что уволенным лицам впредь «никто и никогда не дерзнет не только делом, ни же словом показать обиду или огорчение, и обязан не только что родной их но и всякой россиянин оказывать должную честь и почтение»60. Взаимодействие судов по делам смешанной
юрисдикции в соответствии с законодательством осуществлялось на основе универсального принципа представительства. В августе 1796 г. Сенат разъясняющим указом поддержал протест уфимского губернского прокурора Тимашева о необходимости приема исковых заявлений в судах согласно сословной принадлежности ответчика и в заседании межсословных коллегий по уголовным делам61.
Итак, медленное становление имперского бюрократического аппарата абсолютная монархия традиционно компенсировала развитием гибкой системы выборного управления, превращая общественных представителей в государственных агентов. В судебной системе принцип выборности позволил законодателю дифференцировать сословных депутатов, последовательно разделив юрисдикцию судейских коллегий, сократив социальный дисбаланс, возникший в связи с ростом корпоративного дворянского самосознания. Правительство Екатерины II разработало основы правового регулирования и форсировало реализацию сословных выборов, побуждая подданных всех этносов и вероисповеданий проявлять конформизм в сфере управления местными делами, осваивая имперское законодательство. Избиратели снабжались подробными инструкциями по применению предоставленных прав. Нерусские общины получали организационную помощь в лице чиновников и этнических депутатов.
Избирательные нормы включали половой, возрастной, имущественный цензы, обозначали морально-нравственные критерии. Имущественная самостоятельность, моральнопсихологические характеристики сословных представителей ориентировались на стабильность кадров выборной службы, несших личную ответственность за поддержание законности в правоотношениях подданных. Губернская администрация формально занимала нейтральное положение в структуре межсословных связей, контролировала исполнение законодательства, осуществляла дидактические функции. Избирательное право реализовывалось в соответствии с численностью сословий в губерниях, позволяя широким слоям податного населения в регионах с низким удельным весом крепостных крестьян активнее участвовать в местном управлении и правосудии. Этнокультурное многообразие населения подчинялось единой системе выборов, трансформируясь в территориальные общественные коллективы.
Правотворчество абсолютной монархии обозначило перспективы распространения унифицированного сословного статуса на политическую элиту, городские и сельские группы подданных всех областей России. Религиозная и социальная близость, этническое родство членов коллегий с фигурантами дел стали несомненным преимуществом новых учреждений. Судебные депутаты выполняли исключительную опосредующую роль между верховной властью и населением, отправляя правосудие «именем и властью» монарха на основе изданных или санкционированных законов. Выборность и однородность происхождения облегчали принесение жалоб на неправомерные поступки должностных лиц, что, несомненно, укрепляло веру обывателей в значение и силу государственного права. Втягивание социальных масс в официальное правовое поле создавало перспективу успешного развития национальной правовой системы, появление предпосылок для прогрессивной перестройки судебной системы. За Уралом формирование гражданской общности, способной выражать интересы на сословных выборах, осложнялось незавершенностью колонизационных процессов, устойчивой автономностью аборигенов, а также присутствием ссыльнопоселенцев.
Примечания
1 Писарькова, Л. Ф. Развитие местного самоуправления в России до великих реформ: обычай, повинность, право // Отечественная история. 2001. № 2. С. 23.
2 См.: Ключевский, В. О. Курс русской истории : в 9 т. М., 1989. Т. 4. С. 167, 171-172.
3 ГАЯО (Государственный архив Ярославской области). Ф. 77. Оп. 1. Д. 262. Л. 1-14; Д. 458. Л. 1-8.
4 ПСЗ РИ. I. Т. XXII. 16187. Ст. 62-63; № 16188. Ст. 49-51.
5 Там же. № 16124.
6 Там же. № 16297.
7 Там же. № 15961, 15988.
8 Там же. Т. XXIII. № 17459.
9 ГАКО (Государственный архив Кировской области). Ф. 1321. Оп. 1. Д. 490. Л. 3; ГАПО (Государственный архив Пермской области). Ф. 316. Оп. 1. Д. 76. Л. 26; Д. 112. Л. 151 об.
10 РГАДА (Российский государственный архив древних актов). Ф. 24. Оп. 1. Д. 60. Л. 37.
11 См.: Сибирские и Тобольские губернаторы: исторические портреты, документы / под ред. В. В. Коновалова. Тюмень, 2000. С. 118.
12 ПСЗ РИ. I. Т. XLШ. С. 266.
13 Там же. Т. XX. № 14816. П. 30.
14 Там же. Т. XVII. № 12801.
15 ГАОрлО (Государственный архив Орловской области). Ф. 826. Оп. 1. Д. 30. Л. 1-4 об.
16 ГАОрлО. Ф. 580. Ст. 2. Д. 3. Л. 117-118 об.
17 ПСЗ РИ. I Т. XX. № 14392. Ст. 75.
18 Там же. Т. XXII. № 16055.
19 См.: Галяутдинов, И. Г. Очерки по истории башкирского литературного языка / И. Г Галяутдинов, Э. Ф. Ишбердин, З. Г. Ураксин, Р. Х. Халикова. М., 1989. С. 37-38, 62-65.
20 ПСЗ РИ. I. Т. XLШ. С. 260-263.
21 Там же. С. 266.
22 РГАДА. Ф. 24. Оп. 1. Д. 62/3. Л. 105.
23 Там же. Д. 60. Л. 209.
24 ПСЗ РИ. I. Т. XX. № 14392. Ст. 49-58.
25 ТФ ГАТО (Тобольский филиал Государственного архива Тюменской области). Ф. 329. Оп. 13. Д. 117. Л. 6-6 об.
26 РГАДА. Ф. 24. Оп. 1. Д. 62/1. Л. 151-152.
27 ПСЗ РИ. I. Т. XX. № 14816. П. 17, 19, 22.
28 Там же. Т. XXX. № 23538; ГАОрО (Государственный архив Оренбургской области). Ф. 6. Оп. 3г. Д. 2856 (листы без нумерации).
29 ОГАЧО (Объединенный государственный архив
Челябинской области). Ф. И-117. Оп. 1. Д. 4. Л. 222.
30 ПСЗ РИ. I. XXII. № 16388; ГАКО. Ф. 583. Оп. 16. Д. 706. Л.
1-4; Ф. 1321. Оп. 1. Д. 255; РГАДА. Ф. 24. Оп. 1. Д. 66. Л. 100.
31 ГАКО. Ф. 1321. Оп. 1. Д. 255. Л. 2-3; ГАПО. Ф. 290. Оп. 1. Д. 6. Л. 5; ГАСО (Государственный архив Свердловской области). Ф. 491. Оп. 1. Д. 46. Л. 104.
32 ПСЗ РИ. I. Т. XXVII. № 20908.
33 ГАСО. Ф. 106. Оп. 1. Д. 92. Л. 3, 6, 17.
34 ПСЗ РИ. I. Т. XVII. № 12535; Т. XXX. № 23538; ГАТО (Государственный архив Томской области). Ф. 3. Оп. 2. Д. 940. Л. 64; ГАСО. Ф. 491. Оп. 1. Д. 46. Л. 104.
35 ПСЗ РИ. I. Т. XXII. № 15763.
36 Там же. Т. XXI. № 15565.
37 Там же. № 15477.
38 ОГАЧО. Ф. И-115. Оп. 1. Д. 56; ЦГИА РБ (Центральный государственный исторический архив Республики Башкортостан). Ф. 100. Оп. 1. Д. 2. Л. 13., 136 об.-137.
39 ПСЗ РИ. I. Т. XX. № 14392. Ст. 58.
40 Там же. № 14816. П. 27.
41 ЦГИА РБ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 910. Л. 150.
42 ГАКО. Ф. 583. Оп. 16. Д. 1317. Л. 2, 4, 29, 32, 53; Ф. 1228. Оп. 2. Д. 401, 420, 1536.
43 ПСЗ РИ. I. Т. XXII. № 16527.
44 ГАПО. Ф. 316. Оп. 1. Д. 76. Л. 79; ГАСО. Ф. 591. Оп. 1. Д. 5. Л. 5-7; ЦГИА РБ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 4. Л. 32; Д. 115. Л. 2.
45 СЗ. Т. II. Ч. 1. Ст. 49.
46 ГАСО. Ф. 143. Оп. 1. Д. 268.
47 ОГАЧО. Ф. И-115. Оп. 1. Д. 99. Л. 11-12.
48 ГАКО. Ф. 1228. Оп. 2. Д. 1. Л. 2, 93; Д. 93. Л. 153; Ф. 1325. Оп. 1. Д. 2. Л. 2, 6.
49 ПСЗ РИ. I. Т. XX. № 14392. Ст. 409. П. 8.
50 Там же. Т. XVII. № 12616.
51 Там же. Т. XX. № 14829. П. 11.
52 Там же. № 14392. Ст. 182-184, 324-326, 368-370; Т. XXXVIII. № 29092; ГАКО. Ф. 1321. Оп. 1. Д. 306 (листы без нумерации); ТФ ГАТО. Ф. 329. Оп. 13. Д. 117. Л. 6-6 об.
53 ОГАЧО. Ф. И-15. Оп. 1. Д. 1379 (листы без нумерации).
54 ОГАЧО. Ф. И-115. Оп. 1. Д. 99. Л. 11-12.
55 ПСЗ РИ. I. Т. XX. № 14392. Ст. 410. П. 6.
56 ГАКО. Ф. 1377. Оп. 1. Д. 6. Л. 1-6; Д. 14. Л. 1-7; ГАТО. Ф. 50. Оп. 1. Д. 1101. Л. 1-1 об.
57 ГААО (Государственный архив Астраханской области). Ф. 488. Оп. 1. Д. 999. Л. 1-2; Д. 1054. Л. 1.
58 ПСЗ РИ. I. Т. XX. № 14392. Ст. 58, 281.
59 ГАКО. Ф. 1378. Оп. 1. Д. 39. Л. 6; ОГАЧО. Ф. И-1. Оп. 3. Д. 10. Л. 40; Ф. 44. Оп. 1. Д. 126. Л. 3.
60 РГАДА. Ф. 24. Оп. 1. Д. 62/3. Л. 105-105 об.
61 ПСЗ РИ. I. Т. XXII. № 17493.
