CC BY
226
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2018. № 5
МАРКС ОБ ОБЩЕСТВЕННОМ ПРОГРЕССЕ
К.Х. Момджян*
О ВОЗМОЖНОСТИ И КРИТЕРИЯХ
ОБЩЕСТВЕННОГО ПРОГРЕССА**
Автор критикует распространенную точку зрения, которая отрицает научный характер суждений об общественном прогрессе, считая их оценочными и потому субъективными. Обосновывается предложение о необходимости различать «деятельностное» и «субъектное» измерения общественного прогресса, иными словами, «прогресс в обществе» и «прогресс общества», имеющие разные критерии оценки.
Ключевые слова: прогресс, регресс, оценка, ценность, истина, деятельность, общество, производство, субъект, потребности, функция, образ жизни.
K. Kh. Momdzhyan. on the possibility and criteria of social progress
The author criticizes the widespread point of view, which denies the scientific nature of judgments about social progress, considering them valuation and therefore subjective. He make the distinguishes between "active" and "subjective" dimensions of social progress, in other words "progress in society" and "progress of society", which have different evaluation criteria.
Key words: progress, regression, assessment, value, truth, activity, society, production, subject, needs, function, lifestyle.
Следует понимать, что тема общественного прогресса — одна из наиболее дискуссионных тем, вызывающая острейшие споры мировоззренческого и методологического характера. Приблизительно 300 лет, как утверждает английский историк и философ Кристофер Доусон, идея прогресса была «рабочей верой европейской цивилизации». Потом случился перелом: кровопролитные войны, тоталитар-
* Момджян Карен Хачикович — доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой социальной философии и философии истории философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: + 7 (495) 939-19-40; e-mail: karm48@mail.ru
** Статья написана при финансовой поддержке РФФИ (проекты № 18-01101097 А «Социальная теория и власть: современная российская перспектива», № 18011-00980 А «"Социальная эволюция" и "прогресс" как категории номотетического познания»).
Подготовка статьи проходила в рамках деятельности ведущей научной школы МГУ имени М.В. Ломоносова «Трансформация культуры, общества и истории: философско-теоретическое осмысление».
ное насилие над человеком, массовизация культуры и прочие реалии ХХ в. заставили многих пересмотреть отношение к этой идее. Она стала подвергаться, с одной стороны, фактологической критике, но, с другой стороны, утвердилась и методологическая оппозиция идеи прогресса. Многие исследователи (не склонные к постмодернистским ревизиям науки1) взяли на вооружение «концепцию социального изменения», которую озвучил Леопольд фон Визе. Согласно этой концепции, ученый, который собирается оставаться ученым, имеет право констатировать факт социального изменения, объяснять его и делать соответствующие прогнозы, но он не имеет права оценивать изменения в понятиях «лучшее», «худшее», «совершенное», «несовершенное» и т.д. В основе этой теории, как нетрудно догадаться, лежат идеи Макса Вебера, который считал оценочные понятия априори субъективными и призывал науку освободиться от них (знаменитый принцип «свободы от оценки») [М. Вебер, 1990а, в].
Полагаю, что отношение к этому принципу должно быть двояким — с ним следует частично согласиться, частично — нет. Мы не можем априорно отрицать объективность оценок, поскольку оценочные суждения могут быть двух разных видов. Существуют суждения ценности, в основе которых лежат мотивационные предпочтения человека, связанные с выбором конечных целей его существования в мире. В отношении таких оценок Вебер, безусловно, прав. Они не поддаются гносеологической верификации, поскольку должное в нашем мире, как показали еще Юм и Кант, не сводится к сущему и не выводится из него. Суждения ценности могут быть общезначимыми и даже общеобязательными, но они не могут быть гносеологически истинными или ложными. Это значит, что вопросы ценностного выбора (к которым сводится, к примеру, современная полемика о запрещении или разрешении абортов, эвтаназии и прочее) лежат вне пределов компетенции науки. Подобный выбор конечных целей жизни основан на свободе человеческих предпочтений, в которых нет ничего объективно истинного или ложного. Люди вправе предпочитать ценность жизни ценностям свободы или достоинства (и наоборот), не опасаясь того, что их выбор будет признан гносеологически ущербным.
Ученый, конечно же, может участвовать в ценностной полемике, но лишь в статусе гражданина, а не в качестве гуру, обладающего правом вето. Он может и должен предупреждать сограждан о последствиях тех или иных ценностных предпочтений, но он не вправе считать их истинными или ложными даже в тех случаях, когда ценност-
1 Рассуждения об общественном прогрессе постмодернисты признают одним из «метарассказов», недоверие к которым Лиотар считал важным признаком постмодерна [Ж.-Ф. Лиотар, 1998, с. 10].
ный выбор практически вреден или ставит под угрозу человеческие жизни. Польза, как мы помним, не может служить самодостаточным критерием истины — в противном случае бытийная мотивация, исходящая из убеждения в том, что «в нашей жизни есть ценности поважнее, чем жизнь», должна быть признана априори ошибочной.
Однако существует иной тип оценок, отличных от суждений ценности. Я называю их суждениями значимости. Это тоже оценки, в основе которых лежит субъект-объектная диспозиция, но они имеют совершенно другое отношение к принципам научной объективности, могут и должны использоваться наукой.
Есть два вида суждений значимости. Первый из них касается безальтернативных предпочтений человеческого тела, которое не обладает свободой воли, существуя в диапазоне объективно полезного и объективно вредного. Когда наука утверждает, что курить вредно, речь идет об оценочном суждении (понимая под оценкой ментальную процедуру, которая устанавливает влияние того или иного феномена на оценивающего субъекта, способность удовлетворять его потребности или вести к их депривации). Однако такая оценка, несомненно, поддается строгой научной верификации и может рассматриваться как истинная.
Впрочем, обществоведов интересует иной вид суждений значимости, который касается социальных, а не биологических реалий. В отличие от суждений ценности, речь идет об оценках, которым подвергаются не конечные цели человеческого пребывания в мире, а средства их достижения, используемые людьми. В свое время великий Гёте сказал: «Свободен только первый шаг, но мы рабы второго». Это значит, что характер цели предопределяет характер средств, годных или негодных для ее достижения, что позволяет нам оценивать эти средства, оставаясь в рамках научного дискурса. То есть ученый, оставаясь ученым, имеет полное право различать хорошую и плохую медицину, хорошую и плохую армию, в зависимости от того, справляются ли они с задачей сохранения и продления человеческой жизни, способны или не способны защитить государственный суверенитет. И никто не вправе утверждать, что такая оценка субъективна и основывается на вкусах, о которых не принято спорить2.
2 Важно подчеркнуть, что М. Вебер, требовавший освободить науку от оценок, вполне признавал верифицируемость суждений значимости. Он писал: «Размышление о последних элементах осмысленных человеческих действий всегда связано с категориями "цели" и "средства". Мы in concreto стремимся к чему-нибудь либо "из-за его собственной ценности", либо рассматривая его как средство к достижению некоей цели. Научному исследованию прежде всего и безусловно доступна проблема соответствия средств поставленной цели. Поскольку мы (в границах нашего знания) способны установить, какие средства соответствуют (и какие не соответствуют) данной цели, мы можем тем самым взвесить шансы на то, в какой мере с помощью
Отсюда следует, что научная теория общественного прогресса возможна, но при одном фундаментальном условии: если объектом оценки являются функциональные, а не субстанциальные (самоцельные) феномены общественной жизни. Подлежат верифицируемым оценкам такие объекты и институты, которые имеют назначение, служат достижению внешних, несобственных целей. Основой таких оценок являются соответствие объекта возложенной на него функции, способность или неспособность справляться со своими «обязанностями». Субстанциальные явления, которые реализуют собственные цели, живут, а не функционируют, верифицируемой оценке не подлежат3.
Используя этот методологический принцип, мы должны принять во внимание еще одно важное обстоятельство. Дело в том, что рассуждения об общественном прогрессе обретут должную строгость лишь в том случае, если мы будем различать две его формы — прогресс в обществе и прогресс общества.
Когда мы говорим о первой форме — прогрессе в обществе, мы имеем в виду технологическое совершенствование видов деятельности, образующих в совокупности «процесс всеобщего производства» [К. Маркс, 1957а], продуктом которого является общество как реальная самодостаточная группа людей.
Конкретно речь идет о прогрессе материального производства или производства вещей (предметов практического назначения, с помощью которых люди физически изменяют природную и социальную среду своего существования); о социальном прогрессе (в производстве «непосредственной человеческой жизни», которым заняты медицина, воспитание, образование, здравоохранение и иные виды деятельности); об организационном прогрессе, в ходе которого совершенствуются «формы общения людей» (создаются и регулируются связи и отношения между ними); о духовном прогрессе, под которым понимается совершенствование видов деятельности, дающих людям необходимую и значимую для них информацию (наука, искусство и др.)4.
Во всех этих случаях мы имеем объективные критерии оценки технологического прогресса, связанного со способностью создавать все более эффективные продукты, удовлетворяющие потребности
определенных средств, имеющихся в нашем распоряжении, вообще возможно достигнуть определенной цели и одновременно косвенным образом подвергнуть критике, исходя из исторической ситуации, саму постановку цели, охарактеризовав ее как практически осмысленную или лишенную смысла в данных условиях» [М. Вебер, 1990б, с. 347-348].
3 О различии между субстанциальным и функциональным в общественной жизни см.: [К.Х Момджян, 2013].
4 См. подробнее: [К.Х. Момджян, 2016, № 10].
людей с меньшей затратой времени и меньшим ущербом для природной и социальной среды.
Единственная оговорка состоит в том, что не во всех случаях технологический прогресс имеет форму прогресса-совершенствования. Наряду с ней существует другая форма поступательного развития, которую следует назвать прогрессом-прибавлением. К примеру, совершенно бессмысленно сопоставлять Толстого и Шекспира как лучшего и худшего писателя. Однако мы вправе утверждать, что литература, в которой есть и Толстой, и Шекспир, богаче и этим «лучше», чем литература, в которой есть только Шекспир; философия, в которой есть и Платон, и Гуссерль, богаче и в этом смысле «лучше», чем философия, в которой есть только Платон, и т.д.5
Вторая форма прогресса — прогресс общества — более сложная вещь. Здесь речь идет не о поступательном развитии отдельных сфер человеческой деятельности, а о возможности сопоставлять как лучшие или худшие целостные социальные системы, способные к самодостаточному существованию (будь то античная Греция, феодальная Франция или современные Россия и США).
Существует ли научная возможность подобных сопоставлений? Ответ на этот вопрос зависит от позиции, которую ученый занимает в споре сторонников «методологического индивидуализма» и «методологического коллективизма» [К. Поппер, 1992; Он же, 1993].
Нельзя рассуждать о прогрессе общества в том случае, если вы стоите на позиции «методологического коллективизма» и рассматриваете общество как интегративный субъект, обладающий соб-
5 Это, однако, не значит, что в искусстве или философии нет никаких различий между совершенным и несовершенным, «хорошим» и «плохим», между словами Пушкина, «маляром негодным» и мадонной Рафаэля. Эти различия отсутствуют, если мы сравниваем между собой великих художников или мыслителей, но они очевидны, если объектом оценки становятся авторы ремесленнических поделок, ориентированных на дурной, неразвитый вкус. Недаром в любом нормальном искусстве и философии существует институт ученичества, позволяющий овладеть секретами мастерства, усовершенствовать свое умение.
Впрочем, эта точка зрения не слишком популярна у любителей «современного искусства» или постмодернистской философии, многие из которых ограничены в своих художественных и мыслительных способностях, зато имеют ни на чем не основанные амбиции. Естественно, что единственным способом самоутверждения становится намеренная дискредитация профессиональных умений и профессионального мастерства. Это делают путем фактического распредмечивания искусства и философии, когда ими называют все, что претенденты на художественный или философский статус считают таковыми. Убежден, что подобный подход приводит к недопустимому смешению сложнейших форм духовной деятельности и разнообразных форм аттракциона, ориентированных на нетребовательного потребителя. Я придерживаюсь той консервативной точки зрения, что искусством может считаться лишь то, что вызывает у реципиента удовлетворение эстетической потребности путем эмоционального переживания красоты, а философией — лишь то, что дает нам знание предельных оснований мира и человеческого отношения к нему.
ственными потребностями, интересами и целями и ведущий особый, присущий ему образ жизни. Мы не можем сопоставлять как «лучшие» и «худшие» субстанциальные процессы, формирующие образ жизни. Бессмысленно спорить на тему о том, кем лучше быть — мужчиной или женщиной, где лучше жить — в городе или в деревне, чем лучше заниматься — искусством или наукой. Это вопрос свободного человеческого предпочтения, не поддающегося гносеологической проверке на истинность или ложность. Говорить о прогрессе общества можно лишь в том случае, если вы стоите на позициях методологического индивидуализма, т.е. рассматриваете общество не как субъект, а как функциональный институт, имеющий назначение.
Спрашивается: каково назначение общества как организационной формы коллективного существования людей? Ответ очевиден — способствовать их выживанию и развитию, удовлетворению многообразных человеческих потребностей. Разные общества по-разному справляются с этой задачей, обеспечивая или не обеспечивая удовлетворение физиологических потребностей, потребности в безопасности, потребности в самоутверждении, самоактуализации и проч.6 Можно утверждать, что общество, в котором люди не могут есть досыта, в котором продолжительность человеческой жизни ограничена 30-ю годами, в котором отсутствуют гарантии личной безопасности и где человек не способен самостоятельно избирать свой жизненный путь, уступает обществу, способному предоставить людям эти и другие возможности.
Соответственно, рассуждая о прогрессе общества, мы переходим от деятельностного измерения прогресса к его субъектному измерению, когда критерием оценки является не уровень развития общественного производства, а то, в какой мере удовлетворяются потребности людей, участвующих в нем. Именно такой критерий использует, в частности, ООН, оценивая качество жизни людей в тех или иных странах.
Деятельностное и субъектное измерения прогресса, безусловно, связаны между собой. Деятельностный прогресс является мотором прогресса субъектного, поскольку процесс производства определяет процессы распределения и потребления. Впрочем, здесь возможны трагические диссонансы, так как далеко не во всех случаях технологическое совершенствование процессов производства приводит к справедливому распределению готовых продуктов. Недаром К. Маркс сравнивал прогресс с отвратительным языческим идолом, «который не желал пить нектар иначе, как из черепа убитого» [К. Маркс, 1957б, 367-368].
6 Подробнее о феномене потребности см.: [К.Х Момджян, 2015, № 2].
Классическим примером такого диссонанса является сталинизм, где несомненные достижения в области «деятельностного» прогресса, связанные с развитием материального производства, науки и других сфер общественной жизни, сочетались с фундаментальной деприва-цией базисных человеческих нужд.
Кстати, хочу сделать замечание по поводу тезиса о сталинизме как бессубъектном социализме. На самом деле сталинизм — это социоцентристская доктрина, которая не отказывается от идеи субъекта. Просто суверенным субъектом в этом случае провозглашается государственно-организованное общество. Люди же, живущие в этом обществе, рассматриваются как некоторые «клетки» социального организма, которые существуют в рамках целого и ради целого, подчиняются его потребностям и интересам, не обладая собственными неотчуждаемыми правами, включая право на собственную жизнь (когда попадание в плен рассматривается как воинское преступление).
Завершая краткий разговор об общественном прогрессе, хочу подчеркнуть, что он всецело является делом человеческих рук и не должен рассматриваться как некий объективный закон истории, не зависящий от воли людей. Человечество, увы, не обречено на прогресс, как в этом убеждены некоторые сторонники историцистской доктрины. Мы сами делаем свое будущее, которое может быть как радостным, так и деструктивным.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Вебер М. Смысл «свободы от оценки» в социологической и экономической науке // Вебер М. Избр. произв. М., 1990а.
Вебер М. «Объективность» социально-научного и социально-политического познания // М. Вебер. Избр. произв. М., 1990б.
Вебер М. Критические исследования в области логики наук о культуре // М. Вебер. Избр. произв. М., 1990в.
Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. СПб., 1998.
Маркс К. Будущие результаты британского владычества в Индии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 1957а. Т. VIII.
Маркс К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 1957б. Т. IX.
Момджян К.Х. Социальная философия: Деятельностный подход к анализу человека, общества и истории. М., 2013.
Момджян К.Х. Универсальные потребности и родовая сущность человека // Вопросы философии. 2015. № 2. С. 3-15.
Момджян К.Х. Гипотеза общественного прогресса в современной социальной теории // Вопросы философии. 2016. № 10. С. 36-46.
Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992.
Поппер К. Нищета историцизма. М., 1993.
