О строгановской мастерской книжно-рукописного искусства XVI-XVII вв Текст научной статьи по специальности «История и археология»

О СТРОГАНОВСКОЙ МАСТЕРСКОЙ КНИЖНО-РУКОПИСНОГО

ИСКУССТВА XVI—XVII вв.

Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ, проект № 07-01-85112а/У

В современной исследовательской литературе в области русской музыкальной палеографии началось активное обсуждение проблемы деятельности книгописной мастерской во владениях «именитых людей» Строгановых XVI—XVII вв. Первые специальные статьи этой теме посвятила Н.С. Серегина, которая привела целый ряд аргументов, доказывающих существование строгановской мастерской и создание здесь выдающихся рукописных памятников церковно-певчес-кого искусства1. Поскольку результаты нашего исследования творчества мастеров Строгановской школы («Усольского мастеропения») не противоречили и даже подтверждали выводы ученого, мы не уделили специального внимания данной теме2. Но в появившихся недавно монографии Н.В. Рамазановой3 и статьях Ф.В. Панченко4 само существование книгописной мастерской у Строгановых категорически отрицается. Со ссылками на наши монографии авторы данных работ также утверждают, что нами была всего лишь «принята» установленная Н.С. Серегиной атрибуция рукописей, хотя при внимательном прочтении названных монографий, там можно легко обнаружить аргументацию, которая выявляется в ходе изучения авторских произведений строгановских мастеров и которую можно рассматривать как объективное и наиболее прямое свидетельство деятельности местных книгопис-цев5.

Изучение вопроса о существовании строгановской книгописной мастерской осложняется тем, что в документах не сохранилось прямого упоминания о ней. Заметим, что сведения об иконописной мастерской промышленников дошли до нас в единственном документе — в описании 1622 г. сольвычегодскому «переднему и заднему двору» Никиты Григорьевича, составленном после смерти владельца. При хозяйских хоромах упоминаются «чюланы люцкие», расположенные «меж иконною горницею и меж большой избой», да на заднем дворе — «горница иконная на под-клете»6. Ясно, что если бы этот документ не сохранился, то при всей «разностильности» дошедших до нас строгановских памятников иконописи7, несомненно, нашлись бы исследователи, которые категорически отрицали бы сам факт существования данной мастерской. Что, собственно, мы и наблюдаем в монографии Н.В. Рамазановой и статьях Ф.В. Панченко по отношению к

строгановскому скрипторию. Возможно, этот скрипторий не занимал специальную «горницу», и рядовые писцы (может быть, это те же упоминаемые в документах «дьячки у письменных дел», наличие которых в хозяйстве Строгановых отрицать невозможно8, и которые могли переписывать «обычные» рукописи), а также мастера-книгописцы, создававшие настоящие шедевры книжно-рукописного искусства, работали как-то иначе, чем иконники, например, по особым поручениям или заказам вотчинников в разных «горницах» и «избах». Несомненно, что отдельные заказы выполнялись и в Москве, где у промышленников была своя резиденция («дворишко»). Однако посмотрим, на чём же основано отрицание факта существования книгописания у Строгановых.

Обращаясь к данной проблеме, Н.В. Рамазанова приводит «косвенные факты» сторонников наличия мастерской: существование в Усолье певческой и композиторской школы и включение в различные певческие книги усольских распевов; наличие у Строгановых библиотеки, в состав которой входили певческие рукописи; владельческие и вкладные записи Строгановых в этих рукописях «и т. д.». Все эти факты, по мнению Н.В. Рамазановой, «невозможно принять в качестве доказательств того, что памятники, по составу и художественному оформлению выделяющиеся из всей массы котированных певческих книг, вышли из частной книгописной мастерской» (с. 222—223).

Однако нетрудно заметить, что здесь приведены только те косвенные аргументы, которые действительно сами по себе не свидетельствуют о наличии у Строгановых книгописной мастерской. И, наоборот, не приведены «факты», которые в сочетании с указанными не позволяют решать вопрос так однозначно. По-видимому, наиболее важные аргументы для рассмотрения проблемы исследовательницей как раз и отнесены в «и т. д.» (мы же остановимся на них несколько позже).

Отмахнувшись от названных «общих доводов», автор книги остановилась на выдвинутой в статье Н.С. Серёгиной «последовательной аргументации» в пользу создания ряда певческих сборников в строгановской мастерской. Среди этих рукописей Н.В. Рамазанова и отобрала те, которые она считает необходимыми для изуче-

ния своей темы, но почему-то решила, что эту тему можно изучать только на материале московских памятников, а значит, их надо объявить таковыми. Правда, за одной из рукописей пришлось всё-таки признать, что она «создана по распоряжению Строганова», поскольку в ней имеется запись писца о завершении работы над этой книгой «повелением и снисканием» Петра Семеновича в декабре 1601 г.9 Забегая вперед, укажем, что подобные записи есть и в некоторых других рукописях. Автор книги не подозревает, что для изучения проблемы о строгановской мастерской (а это — совсем другая тема) существует иной круг репрезентативных источников, и только изучив их все вместе, в комплексе, можно делать какие-то выводы.

Вслед за Н.В. Рамазановой рассмотрим приведённые ею аргументы Н.С. Серёгиной и приёмы их опровержения, дополняя нашими комментариями.

В качестве первого сомнительного признака принадлежности рукописей к строгановской кни-гописной мастерской Н.В. Рамазанова рассматривает якобы указанное Н.С. Серёгиной «наличие в них «единой певческой редакции» книги Стихирарь (Единоверч. 37, Строг. 44, Кир.-Бел. 586/843)» (с. 224)10. Однако ничего подобного в статье Н.С. Серёгиной мы не находим. Здесь лишь при характеристике всех рукописей, связываемых со строгановской мастерской, упомянуто «единообразие певческих и текстовых редакций», а в приведённой таблице указанные рукописи Стихираря характеризуются как «сходные варианты» (прежде всего по составу). Далее говорится о том, что шесть рукописей «содержат одну редакцию стихов покаянных, совпадающих по текстовому и музыкальному материалу»". Согласимся, что всё это явно не означает «единую певческую редакцию Стихираря». Заметим, что перечисленные наблюдения Н.С. Серёгиной весьма ценны для рассмотрения нашей проблемы. В другой статье учёным дана сравнительная таблица сходства по составу также и самых крупных сборников (Ед. 37, КБ. 586/843, Пог. 380)12.

Далее Н.В. Рамазанова рассматривает «другой аргумент» Н.С. Серёгиной — «типологическую близость» и даже «идентичность почерка» строгановских рукописей. Уточним, что Н.С. Серёгина говорит о том, что «пять книг 80-х гг.

XVI в. написаны типологически близкими или идентичными почерками»13. Но она, на самом деле, не раскрывает, что означает понятие «типологически близкие» почерки. Вероятно, это относится к сходному написанию полуустава, знамени и прочего. Такая близость обнаруживается прежде всего в рукописях одного скриптория. Что касается «идентичности» почерков, то здесь следует согласиться с Н.В. Рамазановой о неточ-

ности и поспешности выводов уважаемой Н.С. Серёгиной14. Изучение почерков, в особенности полууставных, представляет собой чрезвычайную трудность, которая усугубляется тем, что сравнивать приходится рукописи разных собраний. К тому же один писец даже в одном сборнике мог иметь несколько различающихся почерков. Это зависело от новизны пера (твердое, мягкое) и его заточенности, величины выписываемых букв, густоты чернил или киновари, предназначенности рукописи, освещения в мастерской, самочувствия и настроения самого переписчика и т. д. Чтобы сделать окончательные выводы о количестве писцов, участвовавших в написании книг, связываемых со строгановской мастерской, предстоит выполнить большое специальное исследование.

Опровергая следующий «аргумент, приводящийся исследователями в пользу принадлежности к строгановскому скрипторию указанных выше образцовых рукописей», Н.В. Рамазанова переходит к имеющимся в них владельческим и вкладным записям Строгановых, совершенно справедливо отмечая, что «этот признак и вовсе не является аргументом в пользу создания кодексов в их мастерской» (с. 228). Но нам и не известно, чтобы кто-то из профессиональных исследователей на основании только «этого признака» (при всей его важности) атрибутировал рукописи названному скрипторию. Тем не менее, исследовательница на примере сборника Ед. 37 пытается изложить свою историю того, как случайно он оказался у Строгановых (имеющуюся запись о вкладе его Н.Г. Строгановым в домовый храм игнорировать невозможно). Но этой истории предшествовала «реконструированная история его создания», на которую и опирается Н.В. Рамазанова.

По верному замечанию исследовательницы, «работа над рукописью могла начаться как в 1552 г., так и между 1554—1557 или 1581— 1583 гг.», то есть в периоды, когда в живых был один из сыновей Ивана Грозного: в сборник включено моление о здравии царевича (с. 38—39). Однако Н.В. Рамазанова напрямую связывает создание рукописи с Собором 1551 г., и поэтому начало ее написания относит к 1552 г. Многолетие царю Федору Ивановичу и царице Ирине (л. 81), по мнению исследовательницы, не вносит уточнение в определение срока окончания написания книги, так как «это многолетие написано другим почерком, вероятно, уже после 1584 г., когда Федор Иванович пришёл к власти» (с. 39). Окончательная датировка сборника автором — 1552—1580-е гг. (с. 36). Итак, согласно выводам Н.В. Рамазановой, на написание сборника ушло более тридцати лет. Случай, конечно, уникальный, но не в истории, а в историографии...

По нашим наблюдениям, в сборнике обнаруживается всего два основных почерка, причём очень близких, какие встречаются обычно у писцов одного скриптория. То же можно сказать и о крюковых текстах. Первым почерком выполнены Ирмологий (л. 1—48); отдельные песнопения, включая «Над чашею за государя заздравною» (л. 81 —81 об.); текст о порядке чтения Евангелия (л. 223—223 об.) и Стихирарь месячный (л. 294—871). Письмо обладателя этого почерка наиболее крупное, строгое и уверенное, но не изящное, содержит (в сравнении с последующим) особенности в написании букв: д, з, ж, х, і и др. В имеющихся в Ирмологии вставках на полях (пропуски отдельных слов, слогов, строк и целых песнопений) начертание знамен одинаково с основным текстом, что свидетельствует в пользу того, что и весь крюковой текст вписывал сам этот писец. Знамена написаны уверенно, единообразно, изящно. В Стихираре месячном вставки на полях и в по окончании разделов выполнил второй писец (л. 624—625,679—679 об., 686—686 об., 708—708 об., 753 об. и др.). Вторым же мастером выполнены тексты остальной части рукописи: Обиход (л. 53—80 об.), песнопения «на освящение церкви» (л. 81 об. — 82), Октоих (л. 84—223 об.) и следующие за ним циклы-разделы (л. 224— 288 об.)15, Стихирарь триодный (л. 880—1007 об.). Особенности его почерка определяются использованием более узкого («твердого») пера, большей свободой и небрежностью в начертании букв. В заголовках выделяется своеобразное начертание в начале предложений инициала «Н» как р. Художественное оформление во всей рукописи единое, выполнено одним мастером. Использованы одни и те же краски (зеленая, жёлтая, синяя, киноварь и др.). Это заставки — большие в начале особо крупных разделов (л. 1, 294) и более узкие перед остальными разделами и циклами (л. 53,65,72,84 и др.). Все они выполнены в виде рамок, заполненных растительным орнаментом с цветами и листьями на тонких (лишь на л. 1 на толстых) извивающихся стеблях в «нововизантийском стиле», встречающемся в рукописях XVI в.

Датировке периода написания сборника Ед.37 в относительно узких хронологических рамках помогает наличие в нем «Многолетия» царю Ивану Грозному (л. 64 об.) и чина «Над чашею за государя заздравною» в честь царя Федора Ивановича (л. 81—81 об.). Текст первого песнопения необычен сам по себе16, но в конце содержит весьма примечательное добавление. Вот как он выглядит: «Утверди, Боже, веру крестиянь-скую, соблюди, Г осподи, и помилуи благоверна-го царя и великаго князя Иванна, и благоверна-го царевичя, и благоверныя князи. Спаси, Господи, и помилуи архиепискупа нашего имярек и вся

крестьяне, Г осподи, спаси». Упоминание царевича позволяет определить временем начала работы над рукописью 1582—1583 гг., когда в живых оставался один царевич Федор17. Это ближайшие годы к последующим затем событиям. Вряд ли можно говорить серьёзно о том, что двое писцов и художник бок о бок проработали над одной рукописью более тридцати лет18.

Полностью книга была завершена незадолго до смерти царя Ивана (ум. 18 марта 1584 г.). Последнее событие, а также коронация нового царя Федора Ивановича (31 мая 1584 г.) внесли коррективы в сборник. После получения сведений о коронации нового государя первый из писцов, работающих над сборником, на чистых листах, следующих за Обиходом (такие листы оставлялись после каждого раздела книги), вписал чин «Над чашею за государя заздравною» в честь царя Федора и царицы Ирины, что могло произойти в том же 1584 или в начале 1585 г.19 Об этом свидетельствует поспешность, с которой было вписано Многолетие, вошедшее в чин Заздравной чаши. Новый текст его нотирован не полностью: Благоверному и христолюбивому царю и великому князю Феодору Ивановичю всея Русии государю и самодержцу, и с его благоверною царицею Ириною, и со всеми князи и з боляры, и з доброхоты, и со христолюбивым воинством, и со всеми православными християны дай Бог многа лета» (нотирован только текст, выделенный курсивом, причем последнее слово распето 29-ю знаками). Таким образом, при всей своей масштабности сборник Ед. 37 написан одними и теми же писцами в срок, границы которого можно обозначить 1582—1584 гг. Добавление отдельных чинов и песнопений (их объем в соотношении со всей рукописью ничтожен) этими же писцами, скорее всего, было осуществлено в 1584 или в начале 1585 г.

Однако прибавление чинов и отдельных песнопений оба писца могли выполнить и в 1589 г. Существуют данные, что упоминание в Многолетии царицы было установлено лишь патриархом Иовом (с января 1589 г.)20. Но тогда получается, что оба писца вернулись к написанной ими рукописи через 5 лет, а это подтверждает, что сборник переписывался местными строгановскими мастерами и был доступен им даже после пожалования его Н.Г. Строгановым в домовый сольвычегодский Благовещенский собор (25 марта 1585 г.).

Нашей датировке не противоречат и данные о филигранях, содержащихся на бумаге рукописи. Бумага отличается высоким качеством, белая, гладкая, тонкая, но плотная. На протяжении сборника перемежаются три типа небольших филиграней, расположенных почти в центре листов (слегка смещены к обрезу): инициалы А*Б под

короной, IR I в рамке под короной, М*1 под лилией в круге с прилегающей к нему сверху короной. Такие же филиграни в числе других встречаются на бумаге ряда томов Лицевого летописного свода21. Учёные полагают, что работа над сводом велась на протяжении 70-х — начала 80-х гг.

XVI в. Со времен Н.П. Лихачёва некоторые исследователи считают, что на всю работу «зараз была запасена одинаковая бумага»22. Однако пёстрый состав бумаги (различающейся по типам филиграней, но не внешне) свидетельствует, что регулярно использовались «остатки прежде сделанных приобретений» (А.А. Амосов). По-ви-димому, эта французская бумага закупалась партиями23, но довольно большими и недостатка в ней не было. Уже во время написания Лицевого свода эту бумагу пускали в делопроизводство (Посольский приказ, 1575—1579 гг.), на издание печатных книг (А. Невежа, 1577 — начало 1580-х гг.)24.

По словам Н.В. Рамазановой, поскольку Ф.В. Панченко обнаружила, что на бумаге, использовавшейся для Лицевого свода, написан и сборник Строг. 44, отнесенный учеными к строгановской мастерской, то этого достаточно, чтобы категорически опровергнуть последнее утверждение, так как «трудно предположить, что бумага, предназначенная для реализации крупных государственных проектов... оказалась в Соли Вычегодской» (с. 230). Но откуда почерпнула Н.В. Рамазанова сведения о том, что во Франции эта бумага была изготовлена специально и только для «государственных проектов» российского царя, причем в строго ограниченном количестве? Почему не могли приобрести такую же бумагу Строгановы или кто-то другой? (Еще раз отметим, что при создании свода использовалась разная бумага25). Или, наконец, почему царь Иван именно Строгановым не мог поручить закупки партий «лучшей» бумаги? Хорошо известна связь промышленников с царским двором: они входили в опричнину, были поставщиками двора, в том числе иноземных товаров26. Амбициозность Строгановых не знала границ, они ни в чём себе не отказывали. Даже их домовый храм, подобно государеву, был освящён в честь праздника Благовещения (размерами он далеко превосходит кремлевский). Так что же могло им помешать иметь у себя хорошую бумагу для написания «образцовых» сборников? Н.В. Рамазанова, с легкостью отбрасывая косвенные, но существенные свидетельства в пользу написания книг в строгановской мастерской, весьма некритично опирается на такие, которые не могут ничего ни подтвердить, ни опровергнуть.

Но вернёмся к сборнику Ед. 37. Итак, нами установлено, что максимальный срок, в течение которого писцы могли написать основные тек-

сты рукописи, — 1582—1584 гг. Добавления — отдельные песнопения — были внесены в 1584 или в начале 1585 г. (либо в 1589 г.).

Выскажем наши соображения и о месте написания этого сборника. Н.В. Рамазанова настойчиво (правда, не утруждая себя доказательствами) говорит о московском происхождении рукописи. Она не задаётся вопросом, где конкретно могли написать эту книгу: в государевых или митрополичьих мастерских и т. п. Исследовательница туманно поясняет, что где-то (но в Москве) кто-то в соответствии с решениями Стоглавого собора собрал все необходимые материалы и составил именно данный сборник. Поскольку царь Федор не занимался «упорядочением богослужения», а рукопись к 80-м гг. «уже устарела» (в нее не включили «все службы святым и праздники», установленные во времена Стоглавого собора), то «стало возможным приобретение Никитой Строгановым рукописи» (с. 229). Как видим, Н.В. Рамазанова тонко намекает, что книга хранилась при государевом дворе. Но... «устарела» (что же тогда говорить

о других сборниках, гораздо более кратких по составу, но бывших в употреблении?) и кто-то поспешил от нее избавиться... Заметим, что сборник в случае его продажи стоил бы очень дорого, и факт его покупки, да ещё на царском дворе (что само по себе крайне маловероятно), обязательно был бы зафиксирован в запродажной записи. Но она отсутствует, поэтому нет никаких оснований говорить о покупке Н.Г. Строгановым данного сборника. И вообще нет ни одной записи в певческих книгах об их «приобретении» Строгановыми.

Если, отбросив аргументы в пользу создания рукописи в строгановской мастерской (о которых ещё будет говориться) и вырвав книгу из общего контекста соответствующих рукописных памятников, допустить, что сборник Ед. 37 создан в Москве, да ещё при государевом дворе, то первое, что становится трудно объяснимым, это упоминание в Многолетии царю Ивану «архиеписку-па нашего имярек». Архиепископов в стране было несколько. Кого же из них и за какие заслуги вдруг стали многолетствовать в Москве совместно с царем да еще при здравствующем Митрополите всея Руси Дионисии (1581—1586)? Думается, что подобную ситуацию для Москвы, и особенно для государева двора, можно назвать абсурдной. Зато для Усолья Вычегодского, входящего в Ростовскую епархию, возглавляемую архиепископом, указанный вариант песнопения являлся вполне приемлемым27. Подчеркнём также, что этот факт не противоречит утверждению о создании сборника в строгановской мастерской, а скорее, наоборот, подтверждает его (вероятно, поэтому Н.В. Рамазанова, говоря об упоминании в Мно-

голетии царевича, никак не прокомментировала упоминание здесь архиепископа).

Во вкладной записи на листах рукописи Ед. 37 сообщается: Сия книга Стихораль певчей церковной домовая у Соли Вычегоцкие на посаде Благовещения пресвятеи Богородицы и у пределов ея, святого Святителя Николы у соборныя церкви, у святых чюдотворец безсребреник Коз-мы и Дамияна. Положение Никиты Григорьева сына Строганова. Лета 7093-го [1585] марта 25 день» (л. 1—9). Запись выполнена скорописным полууставом, чрезвычайно близким по почерку тому, которым в конце XVI в. была переписана еще одна книга — Опись имущества Благовещенского собора 1579 г., ставшая впоследствии вкладной книгой28. Как видим, вклад Н.Г. Строгановым был сделан в главный престольный праздник для домового храма и накануне годовщины его освящения. Многие лучшие произведения своих мастерских (вошедшие сегодня в сокровищницу не только русского, но и мирового искусства) вотчинники жаловали именно в этот собор. При нём и сложилось знаменитое «Усоль-ское мастеропение». Именно в 80—90-е гг. здесь служил «усольский поп» Иван Лукошков, приобретший всероссийскую славу распевщика29. Строгановы как большие любители и тонкие ценители церковно-певческого искусства, содержавшие собственных певчих и распевщиков, несомненно, стремились и в этой сфере иметь только лучшие образцы (о чём и свидетельствует сама пожалованная храму книга). Поэтому утверждение, что сборник Ед. 37 был написан специально для Благовещенского собора по повелению Н.Г. Строганова, не противоречит действительности.

В пользу этого утверждения отметим также необычайно полный состав службы в честь «святых чюдотворец безсребреник Козмы и Дамияна», в память о которых был освящён один из приделов сольвычегодского Благовещенского собора. В сборнике Ед.37 она содержит: на Вечерне — стихиры на «Господи воззвах» (2) и «ины» стихиры (3) со славником и богородичным, стихиры «на стиховне» (3) с двумя славянками (на «Слава» и на «И ныне»); на Утрени — величание «по полиосе иде же храм», указание на выпевание стихир «по 50 псалме» и канона, стихиры «на хвалитех» (5) с богородичным, стихира «на стиховне» со славником и богородичным (л. 763—765). Служба не является каким-либо добавлением, написана первым писцом. Нередко в певческих сборниках подобный состав песнопений имеют только службы великих праздников. Ясно, что книга изначально предназначалась для храма («иде же храм»), в котором празднование памяти святых Козьмы и Дамиана являлось престольным.

Итак, вся совокупность приведённых лишь внешних наблюдений уже говорит о том, что написание сборника Ед. 37 теснейшим образом было связано со строгановскими владениями, их домовым храмом.

Приступая к рассмотрению следующих аргументов — украшений в певческих книгах, ставших «поводом для исследователей расценивать художественное оформление рукописей как одну из примет принадлежности их строгановскому скрипторию», Н.В. Рамазанова вслед за Н.С. Серёгиной выделяет сборники КБ. 586/843, Строг.

44 и ГРМ. 1930, имеющие в украшениях «сходные элементы» (с. 238). Исследовательница сама указывает, что в оформлении сборников есть то, что отличает их и «объединяет между собой, — это изображения деревьев, аналогов которым в других рукописях никогда в научной литературе не отмечалось». Далее она говорит, что в качестве аргумента в пользу выполнения этих украшений в строгановской мастерской учёными также «выдвигается существование так называемого “Книгописного подлинника”, созданного по повелению одного из Строгановых» и содержащего подобные украшения. По мнению Н.В. Рамазановой, «всё это нельзя считать доказательством того, что рисунки впервые появились в строгановской книгописной мастерской», так как указанные книги написаны почти на 20 лет раньше «Книгописного подлинника»31. Автор находит, что образцом для оформления указанных певческих сборников был московский печатный Апостол 1564 г., а сами эти рукописи «являли собой “подарок” первому патриарху Иову» (с. 239— 240). Вновь отметим, что Н.В. Рамазанова неточно передает содержание мнения учёных. Никто из них не утверждает, что данные украшения «впервые появились» в певческих книгах из строгановской мастерской конца XVI в., основываясь на «Книгописном подлиннике» начала XVII в. Конечно, эти украшения были выработаны ранее на основе всем хорошо известного «старопечатного» орнамента.

Сегодня появились новые данные о рукописных книгах, имеющих подобные украшения, которые позволяют нам сделать некоторые предположения и по истории создания указанных певческих книг.

Составляя описание вновь поступивших рукописей в РГБ, её научный сотрудник Т.В. Анисимова обратила внимание на Минею январскую (непевческую) начала XVII в., выделяющуюся качеством художественного оформления, письма, бумаги и т. д. Исследовательнице удалось выявить ещё целый ряд рукописных книг, выполненных переписчиком Минеи. Обнаружены были и писцовые записи в виде послесловий к книгам, позволившие установить не только имя этого

мастера, но и имена его братьев, трудившихся на том же поприще. Ряд рукописей этих братьев также выявлен Т.В. Анисимовой. Исследовательница опубликовала результаты своих поисков, поспешив объявить братьев «московскими писцами»32.

Данные, изложенные Т.В. Анисимовой, нами систематизированы и представлены в виде таблицы (см. табл. 1 в конце статьи), что позволяет увидеть несколько иную картину деятельности указанных мастеров.

Наиболее ранние сведения о появлении Басовых в Москве относятся к середине 80-х гг. XVI в.

О месте происхождения братьев свидетельствует одно из книжных послесловий. Согласно ему Иван Сергеев сын Басов, не отправившийся вслед за братьями в Москву, оставался в Твери и в 1593—1595 г. по заказу князя И.Г. Репнина переписывал для местной церкви Иоакима и Анны книгу Евангелие, отметив, что писал ее «под своим кровом близ дому своего» (табл. 1, № 9).

По социальному статусу семейство Басовых могло принадлежать к посадской среде. В соответствии с установленным в ту эпоху «заповедным» порядком посадские дворовладельцы как налогоплательщики не могли отлучаться от места своего проживания, что, однако, не распространялось на их братьев и детей33. Возможно, что старший из братьев Иван, являясь владельцем двора, доставшегося от отца, вынужден был остаться в Твери. Но нам представляется вероятным и происхождение Басовых из среды церковнослужителей, более свободных в своих передвижениях. Кроме того, относясь именно к этой среде, братья могли с юных лет обучаться грамоте и книжному письму, которыми они в совершенстве овладели. На эту среду указывают постоянное именование ими себя «многогрешными», их свободное владение книжным языком.

Как мастера книжного дела братья явно сформировались ещё у себя в Твери. Совместные занятия по каллиграфии позволили им выработать чрезвычайно близкие почерки, границы которых в случае потетрадного написания братьями одной книги заказчику не должны были быть отчётливо видны. О совместном обучении говорит и то, что и ушедшие в Москву, и оставшийся в Твери Иван в качестве образца для послесловия к переписанным книгам использовали один источник — послесловие Петра Мстиславца к Евангелию, отпечатанному в 1575 г. Занятия по срисовыванию из печатных книг заставок, инициалов и других украшений позволило братьям (во всяком случае Стефану и Фёдору), используя одни и те же элементы «старопечатного» орнамента, всякий раз создавать новые варианты этих украшений, что могли себе позволить не копиисты, а подлинные художники, мастера рисунка

(знаменщики), в совершенстве владеющие техникой и стилем и имеющие «от Бога... дарование».

Владея искусством книжного письма, братья Гаврила, Стефан и Фёдор отправились в Москву. Здесь они образовали своеобразную артель, выполняя заказы разного чина людей. Старший из братьев, Гаврила, в 1585/86 г. для московского жителя Деомида Дементьева переписывал Псалтырь с восследованием (табл. 1, № 1). Исследователи отмечают необыкновенную «схожесть» его почерка с почерком Стефана (особенно после л. 48). По нашему мнению, по какой-то причине Гаврила не смог завершить заказ. Он выполнил лишь небольшую часть руке лиси (л. 1—48), а завершил ее Стефан, написав также послесловие (на основе послесловия Петра Мстиславца к Евангелию 1575 г., которое и впредь Стефан будет использовать) от имени брата34. Других рукописей, подписанных именем Гаврилы, пока не обнаружено.

Почти в то же время, когда Стефан завершал работу Гаврилы, он получил заказ, последовавший от одного из самых высокопоставленных людей России — митрополита всея Руси Дионисия. Митрополит, переживающий не лучшие времена в отношениях с верховной властью, «повелел» ему переписать книгу «Мерило праведное». Очевидно, кто-то в церковных кругах о высоком искусстве книгописания братьев уже знал и посоветовал поручить работу Стефану. Исходя из того, что в своих послесловиях Стефан не называл себя полным именем, тогда как при имени его братьев указывалось отчество «Сергеев сын», Т.В. Анисимова предположила, что он был монахом и в Москве жил при Чудове монастыре, в книгописной мастерской которого выполнялись митрополичьи заказы35.

Однако писцы-иноки, как правило, не стеснялись и не скрывали своего положения, часто указывая даже место своего пострига. Те из них, кто выполнял работы в книгописн ^х мастерских, получал жалованье и крайне редко подписывал рукописи, которые представляли собой лишь отчёт за оплаченный труд. Если бы Стефан был иноком, то он обязательно «проговорился» бы

об этом в каком-нибудь из своих послесловий. Заметим, что последние пронизаны особым духом церковного смирения. Скорее всего, мастер указывал полное имя только иных лиц, себя же он просто не смел «величать» с отчеством («аз же еемь человек грешен, малодушен и немощен»36).

Мерило праведное Стефан закончил к октябрю 1586 г., сопроводив его послесловием. В октябре, когда митрополит был низложен и сослан к месту своего пострига в новгородский Хутын-ский монастырь, он увозил с собой и книгу письма Стефана Басова (табл. 1, № 3).

В 1586/87 г. Стефан выполнил и ещё один заказ для московского жителя. Он переписал сборник — Псалтырь с восследованием и Апостол — для «мужа того же преименитого и славнейшаго града Москвы именем Ондрея Шокина» (табл. 1, № 2). На помощь Стефану пришёл его брат Фёдор. В послесловии Стефан напишет, чтобы читатели книги помнили не только его, но и «брата моего по плоти Феодора, помогающего ми, писавшаго травы: не печатаю печатах, ни кис-тию, но всяка травка пером и чернилы писаны, понеже от Бога бо есть дарование, не от человек учение». Как видим, оба брата «писали травы» (современники их также называли «фряжскими травами»), то есть те самые украшения в стиле «старопечатного» орнамента, которые привлекли внимание исследователей. Причем Фёдор постоянно совершенствовал своё искусство самостоятельно37. Отметим, что оба заказа для жителей Москвы братья Басовы выполняли на одной бумаге, приобретенной специально для этого (возможно за счет заказчиков) и имеющей общие филиграни. Для выполнения митрополичьего заказа Стефан использовал другую бумагу.

Сведения о последующей деятельности братьев Стефана и Фёдора в Москве относятся пока лишь к 1589 г. На сей раз Фёдор получил заказ на выполнение особой книги, предназначавшейся для высокопоставленных священнослужителей, — Архиерейского чиновника. В это время Стефан был занят перепиской Пролога: скорее всего, он получил заказ на переписку двух полугодовых томов данного объемного сборника и работу над ними начал несколько ранее этой даты.

Исследователям давно известен второй том Пролога (март—август) с послесловием писца Стефана38, в котором сообщается, что книга написана в 1589/90 г. «в богоспасаемом граде Москве» «произволением и повелением... благонарочита мужа Никиты Григорьева сына Строганова» (табл. 1, № 5). Очевидно, первый том был выполнен мастером ранее. Так впервые с конца 80-х гг. прослеживается знакомство и связь с писцами Басовыми Н.Г. Строганова.

Т.В. Анисимова справедливо полагает, что Архиерейский чиновник, содержащий раздел «Молитвы святаго крещения, их же глаголет патриарх или митрополит», а также вписанное рукой Стефана песнопение на действо, «егда поставляют митрополита», был выполнен писцом Фёдором Басовым вскоре после провозглашения Иова патриархом всея Руси и предназначался либо для самого патриарха, либо для некоего митрополита39. Действительно, с поставлением патриарха (январь 1589 г.) главы крупнейших епархий России—архиепископы — посвящались в митрополиты. Например, в том же году в сан

митрополита Ростовского, Ярославского и Белозерского был возведен Варлаам (Рогов), брат новгородца Саввы Рогова, ученик которого Стефан Голыш у Строгановых в Сольвычегодске основал певческую школу40. Как мы уже отмечали, Сольвычегодск относился к Ростовской епархии. Поскольку Архиерейский чиновник написан на той же бумаге, на которой в этот период братьями писались книги для Н.Г. Строганова (табл. 1, № 4—6), то естественно предположить, что и этот сборник мог быть выполнен по его же заказу. Книга могла быть поднесена патриарху Иову или архиепископу Варлааму накануне его поставления в митрополиты.

Следующий период в деятельности братьев Стефана и Федора Басовых, прослеживаемый по их рукописям, наступил в начале 1590-х гг. Фёдор около 1592 г. повторно переписывал Минею на сентябрь-ноябрь, но более полного состава, по сравнению с выполненной ранее (табл. 1, № 6—7). Рукопись имеет запись скорописью: «Зделана сии Минея лета 7100 [1592], июня 9 день. МЯКЛ И» (л. I), а также более позднюю запись полууставом: «Книга Андрея Семеновича Строганова» (л. I об.)41. В первой записи речь идет, скорее всего, о работе по изготовлению переплета к книге. Подтитловые слова предположительно можно раскрыть следующим образом: «Максиму Яковлеву Книгу Л... Исполнил». Сама рукопись, видимо, для М.Я. Строганова была завершена в том же 1592 г. Фёдором Басовым. На той же бумаге и также в начале 1590-х гг. его брат Стефан выполнил Торжественник минейный (табл. 1, № 8), который, по всей вероятности, предназначался для Н.Г. Строганова. Именно в библиотеке последнего он затем и хранился42.

Период работы Стефана и Фёдора на Н.Г. Строганова продолжался в начале XVII в. Как установила Т.В. Анисимова, в 1602—1604 гг. первый из братьев переписывал четыре тома Псалтыри толковой в переводе Максима Грека43. Все они будут храниться в библиотеке заказчика44. Обнаружены покалишь второй и четвертый тома (табл. 1, № 10—11). В это же время Фёдор создавал Книгописный подлинник (табл. 1, № 12), уже упоминавшийся в связи с рассмотрением певческих сборников. В написании этой книги, вероятно, принимали участие и другие мастера (выполнены различные орнаменты), включая Стефана, а также сольвычегодского писца по прозвищу «Варлук».

Полностью мастера завершили рукопись в ноябре 1604 г., создав настоящий шедевр русского книжно-рукописного искусства. В научной литературе он упоминался под названиями «Азбука и образцы заставок», «Каллиграфический подлинник», «Азбуковник»45. Книга выполнена в виде альбома, в котором собрано всё необходи-

мое писцам для овладения их ремеслом на высочайшем уровне. Здесь каждая буква алфавита выписана на отдельной странице во всевозможных вариантах скорописи (до 80), приведены начертания полуустава (крупного, мелкого, скорописного). В высокохудожественном исполнении дано множество образцов инициалов и заставок больших, средних и малых, «цветов», изображавшихся на полях рукописей (рис. 1), и целых «древ» для заполнения пустых страниц (фронтисписов) (рис. 3), причудливой вязи и личных монограмм Никиты Строганова. Преобладает старопечатный тип орнамента, но встречаются и своеобразные плетеные растительные орнаменты. Почти всю книгу «писал многогрешный раб Федор Сергеев сын Басова» (почерк его записи на л. 140 об. совпадает с образцами скорописи). Один из разделов рукописи был написан писцом с прозвищем «Варлук». Об этом говорится в пометке фас-чет оплаты), сделанной тем, кто, вероятно, отвечал перед хозяином за всю работу: «113-го [1604] ноября 17 дня Варлук написал 73 строки прописные большие... У Соли у Вычегодцкие Никиты Григорьева сына Строганова человек Ларион Петров» (л. 142)46. И тексты монограмм47 и последняя запись явно свидетельствуют, что заказчиком был Никита Григорьевич. Созданный по его распоряжению памятник, очевидно, должен был служить для молодых и опытных писцов тем же, чем Иконописный подлинник (который, кстати, Строгановы также имели48) для мастеров-иконников. Поэтому нами и было предложено называть его «Книгописным подлинником»49.

Таким образом, Фёдор Басов при участии других мастеров создал масштабное пособие, превосходящее все сборники по наполненности вариантами украшений, не повторяющими друг друга. Все украшения выполнены необыкновенно тонко и уверенно, предстают вполне сложившимися и законченными. По-видимому, с этой книги была сделана копия, так как в Описи библиотеки Н.Г. Строганова упоминается «2 Азбуки письменые, фряские, с прописными строки»50.

Стефан Басов в дальнейшем переписал целый комплект Миней месячных и ряд других книг (табл. 1, № 13—17). Т.В. Анисимова отмечает, что «январский том Минеи уточняет регион, для которого она была предназначена заказчиком». В Царских часах к празднику Богоявления помещено Многолетие в честь царя «Ливонскаа земля обладателя» и архиепископа Ростовского, Ярославского и Устюжского51. Ясно, что мастер переписал это Многолетие из старой книги времен Ивана Грозного. Работу он выполнил в 1605 г., когда во главе Ростовской епархии был уже митрополит. Но важен сам факт упоминания данной епархии, к которой относились строгановские сольвычегодские владения. Важно также отме-

тить, что все рукописи начала XVII в. выполнялись с использованием, в основном, бумаги, имеющей общие филиграни (иногда примешивалось некоторое количество разных сортов бумаги с иными филигранями). Наконец, также важно подчеркнуть, что все эти книги хорошо идентифицируются с книгами, вошедшими в Опись библиотеки Н.Г. Строганова, распроданной в Москве к 1620 г. после смерти заказчика и владельца рукописей52.

Итак, знакомство Н.Г. Строганова с писцами и знаменщиками братьями Стефаном и Фёдором Басовыми в конце 1580-х гг. обернулось для мастеров тем, что уже в начале 1590-х гг. они стали выполнять объёмные заказы вотчинника (комплекты томов Пролога, Миней), а в начале

XVII в. фактически работали только на него. Т.В. Анисимова блестяще просчитала работу братьев над томами Псалтыри толковой и комплектом Миней месячных буквально по дням и месяцам (1602—1606)53. Вместе с тем она полагает, что братья работали в Москве в некой «одной из центральных книгописных мастерских»54. Но тогда они должны были выполнять и определенные задания по написанию и оформлению книг в данной мастерской. При всей масштабности работы на Н.Г. Строганова это вряд ли было возможно. Отметим также интересную особенность, проявившуюся после того, как братья стали выполнять строгановские заказы. Из книг их письма исчезли послесловия. В послесловии к первой из рукописей (Пролог, 1589/90), выполненной для Н.Г. Строганова, заказчик всячески превозносится, писец (Стефан) желает «душевного ему спасения и многолетнаго здравия, понеже

бо он суть виновен таковыя ползы» и т. д. (л. 396). Почему же в последующих книгах нет подобных благодарственных строк с указанием места выполнения заказа? Возможно, писцы не хотели повторяться? Однако вероятнее всего, изменился характер их отношений с заказчиком. Может быть, он стал для них хозяином и они работали теперь в его мастерской? Может быть, изменилось и место их труда и проживания? Все это особенно реально для начала XVII в. и подтверждается ежедневной работой Стефана на Н.Г. Строганова.

Можно предположить, что первые строгановские заказы Стефан и Фёдор (явно младший из братьев) могли выполнять, проживая в Москве. С увеличением этих заказов они даже могли перебраться на московское подворье Н.Г. Строганова, образовав там свою мастерскую. Но сам Никита Григорьевич постоянно проживал в Сольвычегодске и не мог надолго оставлять свое обширное хозяйство. Поэтому во второй половине 1590-х гг. и писцы, вероятно, перебрались сюда. Именно тогда появляются художественно

ным с Русским Севером, в том числе новгородским и вологодским, есть службы местным устюжским святым и праздникам (Великий Устюг находится рядом с Сольвычегодском, и эти праздники для них были общими). Особо выделим также многочисленные службы ростовским и ярославским святым. Напомним, что строгановские усольские владения входили в Ростовско-Ярославскую епархию60. Близость состава и единство оформления сборника с книгами, переписывавшимися для Н.Г. Строганова, можно считать одним из важнейших признаков создания всех рукописей в одной мастерской. К тому же есть другие признаки, которые являются определяющими и о которых еще будет сказано (см. табл. 2).

Палеографическое и кодикологическое изучение следующего сборника — Стихираря Строг. 44 — предприняла Ф.В. Панченко. Обстоятельно проведённое исследование сопровождается вводными замечаниями, где сообщается, что учеными рукопись была отнесена «к кругу «строгановских» лишь по косвенным признакам (общий почерк, художественное оформление, состав месяцеслова)». Какие же прямые свидетельства «московского происхождения» рукописи, «из государевых мастерских», укажет нам автор? Это уже известные «её общность с бумагой, на которой написаны некоторые тома Лицевого летописного свода» и «неординарность и особая полнота кодекса»61. Как видим, всё те же «косвенные признаки».

Мы уже высказались по поводу общности бумаги рассматриваемых сборников с бумагой Лицевого свода. Добавим только, что из четырёх рукописей, написанных на такой бумаге, три имеют владельческие записи Строгановых (см. табл. 2), но не известно ни одной записи об их принадлежности тому, для кого создавалась продукция «государевых мастерских». Видимо, подобная бумага покупалась не только для нужд государева двора, но и Строгановыми для написания наиболее значительных сборников. С началом же масштабных работ у Н.Г. Строганова братьев Басовых была приобретена новая бумага, которая по качеству нисколько не уступала первой62.

Ф.В. Панченко пишет, что мы имеем дело с певческими рукописями, отличающимися «уникальной полнотой составов» и «создание подобных церковно-певческих сводов не могло быть реализовано на периферии по частной инициативе, пусть даже одного из богатейших людей своего времени». Здесь автор ссылается на нашу работу о Строгановской школе в древнерусской музыке63. Однако в нашей монографии нет ничего даже похожего на подобное утверждение. Да и здесь мы ведем речь о написании рукописных книг, которые представляли собой списки этих сводов той или иной полноты. Но мы не гово-

рим о создании сводов. Ни одна из рукописей не несёт на себе следов именно такой работы (явной работы над составом книг). Напротив, они свидетельствуют, что когда их переписывали, тогда в основном своды были уже сформированы и существовали. Н.В. Рамазанова пытается объявить воплощением процесса создания таких сводов рукопись Ед. 37, «растянув» для этого её написание на тридцать лет. Однако, как уже отмечалось, эта попытка противоречит всем палеографическим данным, а целый ряд признаков свидетельствует о ее выполнении для строгановского домового храма. И конечно, более поздние рукописи (КБ. 586/843, Строг. 44) вряд ли можно рассматривать как работу по созданию «церковно-певческих сводов». Это списки уже сформировавшегося Стихираря полного типа (если говорить о типологии состава этой книги) и других певческих книг.

Блестяще выполненный кодикологический анализ исследуемой рукописи позволил Ф.В. Панченко детально проследить историю её написания (сколько писцов и в какой последовательности работали, какие разделы появились как основные, а какие дополнительно и т. д.). Уточнена датировка сборника — конец XVI в. Но в самом начале следующего столетия художники (а сегодня мы знаем, что это были братья Басовы), оформлявшие в рукописи заставки, выполнили фронтисписы на отдельных листах (бумага с филигранями «1600» г.), которые были вклеены вместо вырезанных из книги чистых листов, оставленных перед началом разделов. По предположению Ф.В. Панченко, художник, выполнив заставки, сразу не нарисовал фронтисписы на этих чистых листах, потому что на них предполагалось нарисовать миниатюры. Уточним, что, вероятно, не только планировалось нарисовать миниатюры, но и художник-знаменщик (мастер рисунка, у Строгановых обычно — иконник64), скорее всего, уже нанес контуры этих миниатюр. Иначе для чего потребовалось вырезать эти листы? К тому моменту было выполнено уже несколько книг с фронтисписами в виде декоративных древ65, которые, видимо, решено было хозяином мастерской сделать своего рода «фирменным знаком»66.

Упоминавшийся нами Книгописный подлинник — свидетельство того, что описанный приём оформления наиболее значительных рукописей (когда привлекались лучшие мастера) был закреплен у Строгановых. Во всяком случае, к настоящему времени фронтисписы в виде декоративного древа обнаружены лишь в книгах, так или иначе связываемых с их именем. За соблюдением традиций художественного оформления книг особенно следил Никита Григорьевич, который, очевидно, и определял всю деятельность

оформленные братьями певческие сборники, написанные другими писцами и содержащие музыкальный материал местной традиции (см. табл. 2 в конце статьи). Братьям предстояло не только украшать наиболее значительные из этих книг, но и выполнить другие заказы. Возможно, это рассматривалось обеими сторонами как временная работа. Но в условиях нарастающего хозяйственного кризиса скорое возвращение братьев в столицу потеряло смысл55.

Таким образом, книги, выполненные преимущественно на одной бумаге в начале XVII в. братьями Басовыми, скорее всего, переписывались уже непосредственно в Сольвычегодске. Здесь, имея под рукой старинные местные книги, Стефан мог вписать в Минею январскую Многолетие с упоминанием архиепископа Ростовского (напомним, что архиепископ упоминается и в Многолетии певческой рукописи Ед. 37). Здесь в 1604 г. был выполнен Книгописный подлинник Фёдора Басова, дополненный затем местным мастером, о чём прямо свидетельствуется в записи Лариона Петрова, «человека» Н.Г. Строганова. Заметим, что в этом памятнике, кроме упомянутой общей для рукописей начала XVII в. бумаги, использовалась также бумага, на которой в декабре 1601 г. строгановским писцом был завершён один из певческих сборников, имеющий соответствующую запись (Пог. 380)56.

В голодные годы, сменившиеся безвременьем самозванцев, даже некоторые из столичных иконописцев оказались в строгановских владениях (Стефан Арефьев, Фёдор Савин и др.). Государев иконник Прокопий Чирин покинул Сольвычегодск только в 1615/16 г., оставив здесь своего ученика. Поэтому не было ничего необычного в том, чтобы мастера-книгописцы Басовы ради заработка на какой-то период покинули Москву. Возможно, возвращались они в столицу в разное время. У нас пока нет свидетельств о том, что после создания Книгописного подлинника Фёдор выполнял еще какие-то работы для Н.Г. Строганова. Т.В. Анисимова отмечает, что труд Фёдора «предвосхищает (а не копирует) орнаментику будущих печатных изданий» 1604— 1610 гг. (И.А. Невежин, А.М. Радищевский). Возможно, этот мастер «принимал участие в разработке орнаментов заставок и инициалов для печатных изданий»57. Это предположение не противоречит действительности58. Что касается Стефана, то он был более задействован в выполнении уже перечисленных заказов, к которым добавилась работа по украшению особых певческих сборников. Поэтому он смог покинуть стро-гановское Усолье не ранее 1606 г.

Вернёмся к упомянутым певческим рукописям, которые заставили нас так подробно остановиться на творческой деятельности братьев

Басовых. Это сборники КБ. 586/843, Строг. 44 и ГРМ. 19.

Первая из книг КБ. 586/843 изучена Н.В. Рамазановой. Доказывая московское происхождение рукописи, она заключает, что «нет никаких оснований считать не только, что она была написана в строгановских мастерских, но и что она когда-либо принадлежала Строгановым» (с. 230). Не пытаясь ответить на вопрос, где же книга была написана, автор уверенно определяет, где она находилась (то есть кому принадлежала) до поступления её в качестве вклада в Ки-рилло-Белозерский монастырь. Оказывается... только Московский печатный двор, «где в 1636 г. готовились к изданию Минеи месячные», мог владеть этой книгой. После повествования о трудностях подготовки к изданию Миней исследовательница, наконец, не менее уверенно заявила, что только «после того как сверка материалов, необходимых для издания книг, состоялась, рукопись могла быть передана дьяку Василию Прокофьеву для вклада в Кирилло-Белозерский монастырь» (с. 234—235)59. Отвергая приведенные нами косвенные аргументы, дающие возможность хотя бы предположительного объяснения появления у дьяка сборника, Н.В. Рамазанова снова предлагает ничем не подкреплённый вымысел. Во-первых, ни в одном из документов Книгопечатного приказа или в других источниках нет упоминания о том, что печатные издания редактировались в соответствии с певческими (да ещё раздельноречными) книгами: напротив, после издания печатных книг по ним выверялись певческие. Во-вторых, какие признаки указывают на то, что рукопись хранилась на Печатном дворе? В-третьих, кто мог «передать» сборник (если он был казенным) дьяку для его личного вклада в монастырь? И вообще, какое отношение к Печатному двору имел этот дьяк?.. Вновь появляется множество вопросов, на которые нет ответов.

Действительно, как и в некоторых других рукописях, в сборнике КБ. 586/843 нет прямых указаний на изготовление его в строгановской мастерской. Но косвенные признаки наиболее достоверно указывают на это. Книга написана в 1590-х гг., когда братья Басовы явно работали уже на Н.Г. Строганова. Рукопись выполнена не их почерками: Басовы только вписывали украшения, то есть работали в мастерской, где специально над певческими сборниками трудились другие писцы. У сборника много общего с рукописью Ед. 37, которая, как мы выяснили, содержит свидетельства о написании её опять же для Н.Г. Строганова. Возможно, она была для сборника КБ. 586/843 образцом. Обе книги близки по составу. Так, среди служб русского происхождения около половины посвящено святым, связан-

мастерской. Книгописный подлинник, скорее всего, и появился для регулирования дальнейшей её работы. Запись в памятнике о его создании «у Соли Вычегодцкие» во владениях Н.Г. Строганова с участием его людей объединяет рукописи с аналогичным оформлением и в комплексе с другими признаками позволяет отнести их к данной мастерской.

Ещё несколько интересных наблюдений описала Ф.В. Панченко. В Стихираре Строг. 44 она обнаружила «подборки и целые циклы песнопений путевого роспева [так у автора]... по сути, самостоятельную книгу — Стихирарь путевой краткого состава, — рассредоточенную в книге Стихирарь “Дьячье око”»67. Но известен «Сти-хорал путной строгоновской», написанный еще в середине 1580-х гг. на бумаге с филигранями, относящимися к типу знаков, встречающихся на бумаге Лицевого свода68. Путевым стилем хорошо владели строгановские мастера певческого дела. Давно известны и песнопения с созданными к ним путевыми распевами этих мастеров69.

Ф.В. Панченко отмечает также, что в Фитни-ке, помещенном в конце рукописи Строг. 44, «больше всего общих формул обнаруживается с фитником инока [Кирилло-Белозерского монастыря] Христофора. Близки эти фитники и по строению». Зато, например, с выдающимся памятником московского происхождения — Фитником мастера Фёдора Крестьянина — у него мало общего70. Все это свидетельствует о северном (скорее, новгородском) происхождении Фит-ника из рукописи Строг. 44. Напомним, что основателем Строгановской школы певческого искусства был именно новгородец — Стефан Голыш.

Касаясь рукописи ГРМ. 19, Ф.В. Панченко прямо свидетельствует, что она со Стихирарем Строг. 44 обладает «несомненной общностью палеографических признаков (сорта бумаги, почерки, особенности оформления и содержания)»71, тем самым подтверждая выводы Н.С. Серёгиной (см. также рис. 4).

Таким образом, мы не находим ничего, что могло бы убедительно опровергнуть предположения о «строгановском происхождении» уже рассмотренных рукописных памятников певческого искусства.

Но вернемся к работе Н.В. Рамазановой. При обращении к вопросу о деятельности строгановской книгописной мастерской исследовательница не изучила следующие хорошо известные сборники — Гемп. 7072и Щук. 5173. В них имеются привлекающие наше внимание владельческие записи Строгановых. Но чтобы считать сборники выполненными в строгановской мастерской, должны быть выявлены и другие признаки, указывающие на это.

Рукопись Гемп. 70 написана в одно время (конец XVI в.) со сборниками Строг. 44 и ГРМ. 19 и также на бумаге, имеющей филиграни, встречающиеся на бумаге Лицевого летописного свода. Вместе с тем ни по составу, ни по художественному оформлению она не может сравниться с предыдущими памятниками. Поэтому при наличии первого аргумента (особая бумага) второй аргумент (особые состав и оформление) сторонников «московского происхождения» книги здесь не работает. Сборник имеет владельческую запись Максима Яковлевича Строганова (1556— 1624). Содержание рукописи изучено Н.С. Серёгиной. Она отмечает единообразие прибавлений к основному тексту с уже рассмотренными памятниками и родство почерка писца, выполнившего эти прибавления74. Важным признаком общности с памятниками Ед. 37, КБ. 586/843 и ГРМ. 19 является близость музыкальной и текстовой «редакций» изученного учёным раздела стихов покаянных75. Этот же признак есть и в рукописи Пог. 380, содержащей запись о её написании строгановскими людьми. Все эти косвенные данные позволяют нам с большей долей вероятности отнести создание сборника Гемп. 70 к работе строгановских мастеров.

Рукопись Щук. 51 написана в начале XVII в. на бумаге «чудной выделки»76. Видимо, вместе с другой эта бумага была закуплена в Москве Н.Г. Строгановым специально для работы братьев Басовых. Художественное оформление книги позволяет отнести её написание Стефану (см. рис. 2)77. Сборник имеет владельческую запись: «Книга певчая Празники владычни да Охтаи Андрея Семеновича [1581—1649], а благословил сею книгою сына своего [смыто: Андреяна] Дмитрея Андреевичя Строганова» (л. 1—11). Состав служб не отличается полнотой, так как рукопись сразу предназначалась для частного лица. Из выявленных к настоящему времени книг, выполненных для Строгановых Стефаном Басовым, эта является одной из последних (см. табл. 1 и 2).

Неоднократно упоминавшийся нами сборник Пог. 380 привлек внимание и Н.В. Рамазановой. Он был завершен в декабре 1601 г. «повелением и снисканием» Петра Семеновича Строганова (1583—1639) и трудами «некоего грешна мужа» Константина Козьмина сына Тихого (л. 704). По полноте и единообразию состава он наиболее близок к сборникам Ед. 37 и КБ. 586/843. В каждой из рукописей представлен весь годовой круг обиходных певческих книг, а также самые пространные подборки стихов покаянных, совпадающих по текстовому и музыкальному содержанию78. Но, по мнению Н.В. Рамазановой, этот памятник никак не связан с указанными сборниками, и его писец переписал только то, что было необходимо «для использования за богослуже-

нием в конкретном храме, скорее всего в Благовещенском соборе Соли Вычегодской» (с. 227). Заставки в сборнике Пог. 380 напоминают заставки из рукописи Ед. 37, но более слабой техники исполнения. Это свидетельствует о том, что сам тип орнамента, применённый ранее в сборнике Ед. 37, не являлся необычным для строгановских мастеров-книгописцев. Рядовые писцы, в отличие от братьев Басовых, использовали для оформления рукописей самые разные образцы.

Ещё одна рукопись, имеющая прямое указание на то, что она была выполнена для Строгановых, — Сборник РГБ. 665. Он написан к 25 марта 1634 г. для упоминавшихся уже Андрея Семеновича и Дмитрия Андреевича Строгановых, причем переписывал книгу их «человек» Григорий Никифоров сын Базыкин, а «знамя» (то есть нотацию) вписал Василий, сын протопопа Ивана Козлова (л. 2—29)79. Не трудно определить, что сборник создавался высокопрофессиональными мастерами — писцами, знаменщиком (травы) и, вероятно, иконником (миниатюры). По составу он также близок к упомянутым наиболее полным рукописям, но в нём отсутствует Стихирарь месячный. Чрезвычайно высокой техникой исполнения отличается художественное оформление рукописи. Миниатюры, заставки, декоративное «древо» и прочие украшения выполнены в старопечатном стиле (рис. 5—8), но очень своеобразно. Травы извиваются не по чёрному (зачернённому) полю, как это было общепринято, а по заштрихованному тончайшим пером и представляющему собой очень мелкую сетку (свидетельство знакомства художника с гравюрой на меди). Знаменщик сознательно выбрал эту манеру исполнения рисунков, уменьшив контрастность изображения. Однако сами детали украшений узнаваемы, их можно встретить в уже рассмотренных рукописях, создание которых было связано с именем братьев Басовых.

Прежде всего в сборнике выделяются миниатюры (л. 1 об., 189 об.). Они помещены в широкополосных рамках, украшенных старопечатным орнаментом. Н.С. Серёгина, отмечая филигранность и утонченность их исполнения, справедливо находит аналогии в лучших образцах строгановского иконописания80. На обеих миниатюрах изображен Иоанн Дамаскин (перед Ир-мологием, затем перед Октоихом), обучающий учеников. Первой миниатюре поэтому предшествует певческое упражнение—алфавит на крюках — с заголовком: «Начало учения детем, хотящим учитися». Рисунки почти повторяются, изменены лишь изображения зданий и интерьеров (рис. 5, 7). Краски светлых, нежных тонов. Используется золото (нимб святого, обводка рамок). В заставках золотом обведены рамки и стебли растительного орнамента.

Изображение декоративного древа (л. 78 об.) в целом выполнено в традициях, наиболее ярко зафиксированных в рисунках братьев Басовых, но имеет некоторые особенности. Обычно нижняя часть древа обрезалась, как бы уходя в землю. Здесь же художник изобразил перевивающиеся корни. В центре кроны древа помещены фигурный овал и картуш с надписями: «Книга сия певчяя Дмитрия Андреевичя Строганова», «А травы фряжьския писал хто, и того имя на дщице». Действительно, ниже за стволом древа помещена золочёная «дщица численная» — рамка, разделённая на 25 клеток с вписанными в них числами. Даны таинственные пояснения: «Дво-матерняго печать», «Приходящих лиц ке [25], отходящих лиц Sal [16?]81, по-руски Фка [521]» (рис. 8). Сложение чисел в рамке дает сумму Фк (520). Разница «приходящих» и «отходящих» даёт число ❖ (9). Полученные буквы Фк и предположительно можно раскрыть как Федька, Фёдор («по-руски Федька»). Таким образом, для Строгановых украшал рукописи фряжскими травами, видимо, некий Фёдор по прозвищу «Двома-терний». Обратим внимание на то, что мастера-книгописцы вполне конкретно называли орнамент, именуемый сегодня «старопечатным», подчеркивая его иноземное происхождение82.

В той же самой художественной манере и теми же мастерами были созданы и оба тома (сентябрьский и ноябрьский) самого полного Стихираря минейного, выявленные Н.С. Серёгиной83. Скорее всего, были написаны все тома сборника и с предыдущей книгой они составляли один комплект. Рукописи содержат заставки и миниатюры. Примечательно, что ноябрьский том открывается миниатюрой и службой святым Козьме и Дамиану, «ижев Риме пострадавшим», в честь которых был освящен один из приделов домового собора Строгановых. И снова служба имеет необычайно полный состав песнопений, в том числе на случай, «аще храм святых чюдот-ворец» — если храм освящен в память святых Козьмы и Дамиана (л. 2—17 об.). Обращает на себя внимание то, что в обеих рукописях (особенно в Увар. 16) встречаются песнопения, в которых не вписаны знамена (Зосиме Соловецкому, Иосифу Волоцкому, На освящение храма и др.), тогда как в службе Козьме и Дамиану нет ни одного ненотированного песнопения. Все три рукописи — РГБ. 665 и Увар. 16,17 — вне всякого сомнения выполнены в одной мастерской. Запись в первой из них позволяет достаточно уверенно констатировать, что это была именно строгановская мастерская. Украшения этих рукописей выполнены художником (или художниками) другого поколения и имеют свои особенности, но они являются продолжением традиций украшения рукописных книг, закрепившихся в ре-

Ж 4-

Рис. 1. Книгописный подлинник. Варианты полевого цветка

Рис. 2. Заставка, инициал и полевой цветок в певческой рукописи Щук. 51 (л. 1)

Рис. 4. Фронтиспис «Древо»

Рис. 3. Книгописный подлинник. в певческой рукописи ГРМ. 19 (л. 164 об.)

Вариант фронтисписа «Древо»

>П1гн*«

рв^чи^«яш/нн'Г* . турасАл прмиЮ'А'^к. |»я>«

3(П»|Ш|1’«ДШН'И - МШ(Д«»(1ПИ||И(1ПЧИ1'11 •

' ‘ Л - ' -т *Т ' - ' ■£ К

п^и1(««0<*(Г°',о«-’^'',а,и^ • 1в«(1*м;юми1^ <0-^

ягкнииа , г^йгнл ¡и иди ¿го л< ,

ДОШМММ«' :е».«п<ко«Т

V 6 ИII М Г11» Л' И «Г* Г>* ич*1 •** 'в01*

^ ^ > у_у

I /1 Г| »из ШИГ^ГГПА/ГПИ г(*«м<1 п » *^'у

Я*;-*''\ ^дГ4 '

ь » СО/*1Г р ( ШН * и»»1 »«♦**» г«>'*Н ^

;#**'// , - - » *

• (а/ от^ . и^ьп^н

Рис. 5. Миниатюра в рукописи РГБ. 665 (л. 1 об.)

Рис. 6. Миниатюра в рукописи РГБ. 665 (л. 1 об.)

Рис. 7. Миниатюра в рукописи РГБ. 665 (л. 189 об.)

Рис. 8. Фронтиспис в рукописи РГБ. 665 (л. 78 об.). Зашифрованная запись имени художника

зультате их избирательного поощрения у Строгановых. Как и лучшие произведения иконописи, лицевого шитья, серебряного дела и т. д., лучшие памятники книгописания оставлялись вотчинниками у себя в хоромах и в своем домовом соборе.

Что же ещё объединяет рассматриваемые рукописные памятники, кроме состава и художественного оформления? Как уже отмечалось, Н.В. Рамазановой названы не все факты, приведенные учёными в обоснование мнения о строгановском происхождении рукописей, а лишь выборочно, причем те, что вне общего контекста да еще порознь, казалось, можно легко опровергнуть. Автором не приняты во внимание иные важные аргументы.

Одним из важнейших признаков атрибутирования певческих книг XVI в. строгановскому скрипторию является наличие в них песнопений в музыкальных редакциях, восходящих к местной усолъской традиции. Это наблюдение, изложенное в наших научных статьях и монографиях, осталось незамеченным Н.В. Рамазановой.

Дело в том, что исследование целого ряда авторских произведений усольских распевщиков показало, что до появления их как таковых музыкальные тексты песнопений проходили определенные этапы эволюции. Это возможно проследить по множеству выявленных списков изучаемого песнопения. Древнейший из всех существующих списков, положивший начало музыкальному развитию произведения, определяется как архетип (для большинства песнопений это списки XII—XV вв.). Список, имеющий основополагающее значение для появления авторских распевов, можно определить как прототип (рубеж

XV—XVI в.). На основе прототипа в последней четверти XVI в. возникают его производные — новые музыкальные тексты в региональной традиции, как правило, закрепленные в соответствующих скрипториях. В архетипе, прототипе и производном мелодические формулы в основном фиксируются «тайнозамкненно», без развода «дробным знаменем». Авторский распев песнопения, как показывает его поформульное сопоставление, возникает не сам по себе, а на основе развития производного. Авторские произведения (первые из них обозначаются в источниках рубежа XVI—XVII вв. и затем бытуют на протяжении всего XVII в.) изобилуют разводами тай-нозамкненных начертаний. Выявление общности и различий между всеми выстроенными в хронологическом порядке типизированными списками песнопения показывает, что, как правило, авторские распевы — конечный результат поэтапной целенаправленной работы нескольких поколений древнерусских распевщиков, сочетающей в себе черты традиций и новаторства84.

Именно на стадии производного в эволюции авторских произведений строгановских распевщиков и включены песнопения в сборники Ед. 37, КБ. 586/843, Строг. 44, Пог. 380. То, что они не выделяются в рукописях какими-либо уточняющими ремарками, является дополнительным показателем их местного происхождения и бытования. Нередко в этих же сборниках и на той же стадии обнаруживаются и будущие авторские произведения московских распевщиков. Но если бы сами рукописи были московского происхождения, то было бы чрезвычайно трудно объяснить наличие в них распевов именно усольской традиции. В рукописях, созданных в строгановской мастерской, не только наличие последних, но также и распевов московской традиции вполне объяснимо. Как уже отмечалось, Строгановы были большими любителями и тонкими ценителями церковно-певческого искусства, поэтому включение в создаваемые у них сборники музыкальных версий песнопений, «что поют в Москве», закономерно. Напомним: Строгановы часто бывали в столице, имели там свою резиденцию. Таким образом, наличие в указанных рукописях ранней местной музыкальной версии песнопений, на основе которой появятся авторские распевы, можно рассматривать как важнейшее прямое и достоверное свидетельство написания этих рукописей в данной местности.

Наконец, важным аргументом в подтверждение деятельности строгановской книгописной мастерской, на который также не обратила внимание Н.В. Рамазанова, являются документальные сведения о продаже певческих книг в лавках строгановскими «сидельцами». В этих лавках певческие книги покупались для высочайших лиц государства, а значит, они соответствовали по содержанию и художественному оформлению своему предназначению. Напомним, что в библиотеке царевича Алексея Михайловича были: «Ахтай да Стихеры знаменны, куплена у Строгановых», «Стихираль знаменной, застежки и жуки серебрены с чернью, в полдесть, куплено у Строгановых сидельцов, у Терентья, за 12 руб-лев»85. Вряд ли купцы и промышленники исполинского размаха, ссужавшие деньгами самих государей, вдруг занимались бы перепродажей книг чужого производства, зарабатывая на этом незначительные суммы. В контексте всех остальных свидетельств и аргументов наличие у Строгановых лавочной торговли книгами, несомненно, свидетельствует в пользу утверждения о существовании у них собственного книгописания. Следует напомнить, что строгановская торговля иконами была основана на их производстве в собственной мастерской вотчинников.

Ф.В. Панченко считает, что Н.В. Рамазанова не только привела «убедительную аргумента-

цию» в пользу «московского происхождения» Стихираря Строг. 44, но и вообще опровергла «практически все приводимые ранее аргументы» сторонников строгановского происхождения изучаемых рукописей86. Однако, как мы видели, Н.В. Рамазанова лишь отвергает по отдельности каждый из аргументов, вырвав из общего контекста, или замалчивает наиболее важные из них (не прокомментированы писцовые записи в книгах, наличие ранних распевов усольской традиции и многолетий архиепископу и т. д.). Но на каких же фактах основывается она сама? К нашему удивлению, мы не обнаруживаем именно фактов, подтверждающих точку зрения автора. Отрицание строится в основном на «взываниях» к некоему здравому смыслу, эмоциональных восклицаниях и т. п. Так, исследовательнице «невозможно принять», «что памятники, по составу и художественному оформлению выделяющиеся из всей массы котированных певческих книг, вышли из частной книгописной мастерской» (с. 222— 223). О составе и оформлении рукописей уже сказано. Отметим, что, говоря пренебрежительно о «частной книгописной мастерской», автор плохо себе представляет возможности конкретных «частных» лиц—владельцев данной мастерской, их вкусы, желания, духовные потребности и т. д., то есть все то, что определяло особенности произведений или памятников, у них создававшихся. Невольно возникают аналогии с деятельностью «иконных горниц» и мастеров-иконни-ков, включая московских, работавших во владениях Строгановых и по их заказам. Исследователями давно и убедительно раскрыта взаимосвязь вкусов и желаний промышленников с формированием стилистических особенностей лучших образцов строгановских икон87. Что касается возможностей, прежде всего материальных, то у Строгановых они были безграничны.

Вряд ли после смерти Ивана Грозного (1584) при царском дворе были силы и возможности воспользоваться результатами трудов, на которые вдохновил более тридцати лет назад Стоглавый собор. Страна переживала страшное разорение. Продолжалась война. Известно, что при жизни царя Ивана Строгановы вкладывали в его государственные деяния громадные денежные средства, получая за это огромные земельные владения. Их богатства не уменьшались, они могли себе позволить содержать и поддерживать работу обширного и разнообразного штата мастеров. Возможно, что в соответствии с решением Стоглава материалы к службам «новым чудотворцам» были собраны и обработаны в Москве ещё в доопричный период жизни Ивана Грозного. Позже и особенно с 1570-х гг. известные мирские дела вряд ли позволяли царю уделять внимание проблемам богослужения. В то время

он уже занимался Лицевым летописным сводом, чтобы оставить собственную трактовку событий своего царствования (работа, как известно, не была завершена). Церковно-певческие вопросы отошли далеко на задний план... Новый царь Федор Иванович также вряд ли мог серьезно заниматься этими вопросами. Известно, что он фактически был неспособен к выполнению и более важных государственных дел. Поэтому вполне возможно, что именно Строгановы продолжили начатое дело, использовав списки с собранных материалов служб «новым чудотворцам» для составления своих Стихирарей. Во всяком случае, состав и содержание того же сборника Ед. 37 свидетельствуют об этом. Это же объясняет и наличие в книгах певческих вариантов не только усольской традиции, но и московской. Они еще не выделяются ремарками, но именно на их основе местные мастера создадут свои авторские (разводные) произведения.

Н.В. Рамазанова также пишет: «Трудно представить себе, что наиболее полные, образцовые рукописные книги, учитывающие особенности богослужения в монастырских, соборных и приходских храмах, создавались в «домашней» книгописной мастерской Строгановых» (с. 222). Однако именно у Строгановых и могли возникнуть подобные певческие книги. Напомним, что вотчинники вели колоссальное церковное строительство не только в родовом гнезде, но и в осваиваемых новых землях. По их желанию возводились небольшие приходские церкви и огромные соборы, основывались монастыри. Уже при основателе рода Анике Федоровиче Строганове был заложен домовый сольвычегодский Введенский монастырь, а его детьми и внуком Никитой в течение XVI в. были отстроены три монастырских деревянных храма. В великопермских владениях родоначальник основал Пыскорский монастырь, где и принял постриг перед своей кончиной.. . Скорее следовало бы недоумевать, если бы строгановские сборники не содержали особенностей богослужения, указанных Н.В. Рамазановой. При появлении целого ряда храмов и ограниченности в обеспечении их книгами, сборники могли использовать (переносить) для исполнения чинов и служб и в приходских церквах, и в монастырских88. Возьмем рукопись РГБ. 665, имеющую запись о написании ее для Строгановых их людьми. Здесь встречаются отдельные песнопения и чины: «После стола над хлебцем Пречистые», «Над чашею заздравною за государя», «На венчание со отроковицею» (весьма напоминает по составу и даже по последовательности сборник Ед. 37), «По преставлении некоего брата», «Над гробом инока умершего» (л. 162—169 об.). Завершают рукопись «Последование погребению мирским человеком»

(л. 524), «Аще погребают иерея» (л. 527), «Последование бывает о усопших инокох» (л. 546). Как видим, именно в «домашней» книгописной мастерской Строгановых создавались книги, «учитывающие особенности богослужения в монастырских, соборных и приходских храмах».

Н.В. Рамазанова считает, что поскольку рукописи Стихираря полного типа отразили основную идею эпохи «Москва — Третий Рим», то созданы они могли быть «только в Москве». Но только ли Москвой овладела эта идея? В своей работе исследовательница как пример воплощения этой идеи в Стихираре дает обзор песнопений в честь римских и византийских святых (например, описывает цикл песнопений «царю Константину и матери его Елене»). Но рукописи, по которым рассматриваются эти произведения, относятся к концу XVI в. В то же время «Летописец о граде Сольвычегодске» упоминает о существовании в этом родовом гнезде Строгановых храма в честь «Климента папы Римскаго» в первой половине того же столетия и о возведении «на старом городище» церкви «великих царей Константина и Елены» в 1557 г.89 Сам домовый храм Строгановых — Благовещенский собор — имел придел в честь св. Козьмы и Дамиана, «иже в Риме пострадавших». Поэтому сама установка автора на то, что только в рукописях, созданных в Москве, могли найти «отражение представления о Московском царстве как о последнем православном государстве», не состоятельна. Как видим, не только в границах Москвы была популярной идея преемственности истинного христианства Русью, и не только там знали и почитали староримских и византийских святых.

В заключениеи своей книги Н.В. Рамазанова, говоря о рукописи полного Стихираря из Кирил-ло-Белозерского собрания, ставшей основным источником для ее исследования, отмечает, что «такая рукопись могла быть создана только в Москве. Ее невозможно было подготовить в Усо-лье, вдали от основных центров церковного пения» (с. 274).

Нам не известно, какие певческие центры эта исследовательница считает «основными». Но напомним, что уже на протяжении всего XVII в. российские мастера рассматривали «Усольское мастеропение» именно как одно из самых «основных» явлений в певческом искусстве. Думается, что исследователю, не замкнувшемуся на изучении одного хоть и выдающегося рукописного памятника из находящегося «под рукой» собрания, тому, кто работает с рукописями самого разного времени и происхождения, нет нужды доказывать, что уже в начале указанного столетия всей России было хорошо известно искусство Усольской (Строгановской) школы. Более

того, при включении в певческие книги разных распевов одного и того же песнопения первым помещалось именно песнопение в усольском распеве. В справочных и теоретических трактатах (даже в таком, как «Извещение» Александра Мезенца 1670 г.) при вариантных пояснениях (разводах) сложных певческих знаков, формул и строк также первым приводится усольский вариант90. Впрочем, об этом уже написано в монографиях и статьях. Н.В. Рамазанова знакома с некоторыми из них, но, по-видимому, очень и очень поверхностно. Для подобного заявления, скорее всего, сыграла роль авторская установка на то, что только в рукописях московского происхождения могли отразиться господствующие идеологические воззрения времени. Поэтому все факты, касающиеся строгановского Усолья, и не укладывающиеся в концепцию Н.В. Рамазановой, было решено игнорировать, а само Усолье, в котором именно в XVI—XVII вв. были созданы памятники храмовой архитектуры, иконописи, лицевого шитья, серебряного дела и т. д., вошедшие в сокровищницу российской и мировой художественной культуры, Усолье, которое само фактически являлось одним из «основных центров церковного пения», объявить неким захолустьем, где ничего заслуживающего внимания просто не могло появиться. И уж тем более там не могли (создавая шедевры в других искусствах) переписывать певческие книги: в Москве, «только в Москве»!91

Думается, что «методы научной работы», избранные Н.В. Рамазановой (неверная передача существующих в научной литературе точек зрения, отбор «подходящих» и замалчивание не подтверждающих ее концепцию фактов, отбрасывание данных, подкреплённых хотя бы косвенными аргументами и предложение взамен голословных, ничем не аргументированных утверждений и т. п.), не вызывают доверия к выводам, изложенным в ее книге, и прежде всего, в вопросе о строгановском книгописании. Но работа исследовательницы имеет и положительное значение. Она высветила проблему, на которой мы остановились и которая, несомненно, требует серьезного, чрезвычайно сложного, кропотливого, особого монографического исследования.

Изученные книги так или иначе связаны между собой (музыкальным содержанием, близостью состава, оформлением), а также с именем Строгановых (иногда опосредованно, через близость по каким-либо признакам с памятниками, имеющими прямое свидетельство об этой связи). Только совокупность всего круга рукописей и всех данных, которые можно выявить при их изучении, позволяет решать вопрос о наличии и деятельности строгановской книгописной мастерской. Как известно, специалистам, занимающим-

ся историей явлений, событий, процессов в средневековой России, за неимением документальных источников довольно часто приходится восстанавливать исторические факты на основе косвенных данных, учитывая всю их совокупность, достоверность, непротиворечивость, репрезентативность и т. д. Рассмотренные прямые и косвенные аргументы позволяют с наибольшей степенью вероятности отнести написание изученных певческих книг к одному центру — строгановской вотчинной книгописной мастерской. Отдельные непевческие рукописи могли быть переписаны и в своеобразном, очевидно, возникающем время от времени «филиале» этой мастерской — при московском подворье Строгановых (через него же шло пополнение вотчин мастерами92).

Примечания

1 Серёгина, Н.С. Об особенностях содержания и оформления певческих книг строгановского скрип-тория / Н.С. Серёгина // Проблемы изучения традиционной культуры Севера: (К 500-летию г. Сольвы-чегодска). — Сыктывкар, 1992. — С. 45—52; Серёгина, Н.С. Певческие рукописи из книгописной мастерской Строгановых конца XVI — первой половины

XVII в. / Н.С. Серёгина // ПКНО, 1986. — Л.: Наука, 1987. —С. 202—209.

2Напр., см.: Парфентьев, Н.П. Усольская (Строгановская) школа в русской музыке XVI—XVII вв. / Н.П. Парфентьев, Н.В. Парфентьева — Челябинск: Книга, 1993.

3 Рамазанова, Н.В. Московское царство в церков-но-певческом искусстве XVI—XVII вв. / Н.В. Рамазанова — СПб.: Дмитрий Буланин, 2004. Далее отсылки к страницам этого издания будут даваться в тексте.

4 Напр., см.: Панченко, Ф.В. Стихирарь конца XVI в. из собрания С.Г. Строганова/Ф.В. Панченко//Материалы и сообщения по фондам Отдела рукописей БАН. — СПб., 2006. — С. 206—305.

5 См. также: Парфентьев, Н.П. О деятельности строгановской мастерской книжно-рукописного искусства XVI—XVII вв. / Н.П. Парфентьев // Культура и искусство в памятниках и исследованиях: Сб. науч. тр. — Челябинск: Изд-во ЮУрГУ, 2007. — Вып. 5. — С. 100—141.

6 Введенский, A.A. Торговый дом XVI—XVII вв. / A.A. Введенский — JL, 1924. — С. 23—24. Здесь и далее курсив наш.

7 Напр., см.: Парфентьев, Н.П. Строгановская икона XVI—XVII вв. / Н.П. Парфентьев //Традиции и новации в отечественной духовной культуре: Сб. материалов Первой Южно-Уральской межвуз. науч. конф.

— Челябинск: Изд-во ЮУрГУ, 2004. — С. 6—10.

8 Напр., см.: Введенский, A.A. Дом Строгановых в

XVI—XVII вв. / A.A. Введенский. — М.: Соц.-эк. лит., 1962,—С. 7—13 и др.

9 РНБ. Погодинское собр. № 380. Далее — Пог. 380.

10 Перечислены рукописи: ГИМ. Единоверческое собр. № 37; БРАН. Строгановское собр. № 44; РНБ. Кирилло-Белозерское собр. № 586/843. Далее соответственно: Ед. 37, Строг. 44, КБ. 586/843.

" Серёгина Н.С. Об особенностях содержания и оформления певческих книг строгановского скрип-

тория / Н.С. Серёгина // Проблемы изучения традиционной культуры Севера: (К 500-летию г. Сольвы-чегодска). — Сыктывкар, 1992. — С. 45-48.

12 Серёгина Н.С. Певческие рукописи из книгописной мастерской Строгановых конца XVI — первой половины XVII в. / Н.С. Серёгина // ПКНО, 1986. — Л.: Наука, 1987.—С. 204.

13 Серёгина Н.С. Об особенностях... — С. 46.

14 Н.С. Серегина указывает целый ряд рукописей, выполненных «тем же» почерком (см.: Серёгина, Н.С. Певческие рукописи... — С. 203). Однако установлено, что наиболее крупные сборники переписывались не одним писцом (см. далее).

15 Возможно, Стихиры евангельские со светильна-ми и богородичными (Л. 224—237 об.) написаны первым писцом.

16 Как правило, в рукописях текст Многолетия состоит из пожелания: «Благоверному царю и великому князю... дай Бог многа лета» (часто с вставками «ане-наек»),

17 Царевич Иван Иванович скончался в конце ноября 1581 г., а царевич Дмитрий родился 19 октября 1583 г.

18 Жёсткое привязывание Н.В. Рамазановой написания книги с Собором 1551 г. не находит никакого подтверждения в самой рукописи, но самое главное это противоречит её филигранологическим данным.

19 Им же вписаны песнопения: «Стих, поем над причастьем хлебом» и «На венчание отроку с отроковицею». Следующий далее чин «На освящение церкви» вписан вторым писцом.

20 Источники свидетельствуют, что упоминание в многолетствование великой княгини (затем царицы) существовало и раньше. В чине венчания родителей Ивана Грозного (21 января 1526 г.) говорится, что «дьяки певчие на обоих крылосах поют Многолетье великому князю и великой княгине»(Опыт трудов Вольного Российского собрания при имп. Московском университете. — М., 1775. — Ч. 2. —С. 87). В грамоте от 29 сентября 1564 г. митрополита Афанасия о пении молебнов по случаю войны «с Литвою» предписывалось петь «о многодетном здравии» царю Ивану, царице Марье и их «чадам» Ивану и Федору (ААЭ. — Т. 1. — С. 302). Во время бракосочетания самого Ивана Грозного в 1575 г. певчие дьяки пели «Многолетство» царю и царице Анне (Чин бракосочетания царя Ивана Васильевича с царицею Анною Васильчиковых (1575 г.) // Известия Русского генеалогического общества. — СПб., 1900. — Вып. 1. — С. 6). Можно привести и другие примеры, но в многолетиях певческих сборников, пожалуй, впервые встречается имя царицы Ирины.

21 См.: Амосов A.A. Лицевой летописный свод Ивана Грозного: Комплексное кодикологическое исследование. — М., 1998. — С. 148, 168, 170 и др.

22 Цитир. по: Там же. С. 75.

23 Например, филигрань IRI появляется на бумаге последних трех томов свода (см. схему: Амосов A.A. Лицевой летописный свод... — С. 348).

24 См.: Амосов A.A. Лицевой летописный свод... — С. 193 и др.

25 Некоторые «разновидности» этой бумаги исчезли в России только около 1600 г. См.: Шмидт, С.О. Российское государство в середине XVI ст.: Царский архив и лицевые летописи времени Ивана Грозного / С.О. Шмидт. — М.: Наука, 1984. — С. 191.

26 Напр., см.: Введенский, A.A. Дом Строгановых... — С. 34 и др.

27 На стене строгановского Благовещенского собора надпись от 9 июля 1584 г. сообщает об освящении этого храма при царе Феодоре Ивановиче, «благоверной княгине» Ирине Феодоровне, Митрополите Московском и всея Руси Дионисие и при архиепископе Ростовском Евфимии. См.: Древности: Труды Мос. археология. общества. — М., 1873. — Т. 3. — С. 42. -

28 РНБ. Собр. Рус. археол. общества. № 26. Опубл.: Савваитов, П.И. Строгановские вклады в сольвыче-годский Благовещенский собор / П.И. Савваитов. // ПДПИ, —СПб., 1886. —Вып. 61.

29 Подробнее см.: Парфентьев, Н.П. Усольская (Строгановская) школа в русской музыке XVI—XVII вв. / Н.П. Парфентьев, Н.В. Парфентьева — Челябинск: Книга, 1993. — С. 73—120.

30ГРМ. Др. гр. № 19. См.: Серегина, Н.С. Об особенностях... — С. 45, 50.

31 Памятник хранится: Архив СПбОИИ. Ф. 115. № 160.

32 См.: Анисимова, Т.В. Рукописи московских писцов братьев Басовых (80-е годы XVI — начало XVII в.) / Т.В. Анисимова // От Средневековья к Новому времени: Сб. ст. в честь O.A. Белобровой. — М.: Индрик, 2006. — С. 587—608. Заметим, что имена Гаврилы, Стефана и Фёдора Басовых как писцов в научной литературе были известны (A.A. Введенский, Т.В. Дианова, H.A. Мудрова, Н.П. Парфентьев и др.).

33 Напр., см.: Скрынников, Р.Г. Борис Годунов / Р.Г. Скрынников. — М.: Наука, 1983. — С. 99—100.

34 Все это хорошо видно даже по иллюстрациям, приведенным в приложении к статье Т.В. Анисимовой. Ср.: ил. 18,20сил. 17 (Стефан)иил. 19(Гаврила). Кроме того, в послесловии не сказано, что книга написана «рукою» Г аврилы.

35 См.: Анисимова, Т.В. Рукописи московских писцов...—С. 602, 607.

36 Из послесловия к Прологу (л. 394 об.) Табл. 1, №5).

37 По нашему мнению, хотя Стефан не указал, но Федор помогал писать и тексты этой рукописи. См. ил. 12 к статье Т.В. Анисимовой, ср.: ил. 24, 26 (Федор) и ил. 11, 13 (Стефан).

38 Напр., см.: Описание русских и словенских рукописей Румянцевского музеума / сост. А. Востоков. — СПб., 1842. № 323; Государственный Румянцевский музей. Путеводитель. I: Библиотека. — М., 1923. — С. 186,218.

39 См.: Анисимова, Т.В. Рукописи московских писцов... — С. 605—606.

40 См.: Парфентьев, Н.П.Усольская (Строгановская) школа в русской музыке XVI—XVII вв. / Н.П. Парфентьев, Н.В. Парфентьева — Челябинск : Книга, 1993.

41 Напомним, что право именоваться «с вичем» Строгановы получили в 1610 г.

42 Н.Г. Строганов умер 24 ноября 1616 г., а уже

1 декабря эта книга по его «приказу» «по его душе» была дана вкладом в строгановский Пыскорский монастырь на Каме (запись в книге см.: Анисимова, Т.В. Рукописи московских писцов... — С. 599).

43См.: Анисимова, Т.В. Рукописи московских писцов...—С. 588—590.

44 См.: Опись библиотеки Н.Г. Строганова 1620 г. / сост. H.A. Мудрова, Б.Н. Морозов. — Екатеринбург,

1991, — С. 49.

45 Напр., см.: Введенский, А.А. Дом Строгановых...

— С.186,214.

46 Т.В. Анисимова считает, что Варлук выполнил л. 24—34 (см.: Анисимова, Т.В. Рукописи московских писцов... — С. 604). Однако в записи говорится, что им написаны «строки прописные», тогда как на этих листах находятся инициалы «неовизантийского» орнамента.

47 Подобные монограммы, представляющие собой надписи вязью, заключенные в круг, встречаются на оборотах икон строгановской мастерской. См.: Иконы строгановских вотчин XVI—XVII вв.: Каталог-аль-бом. — М., 2003. — С. 25, 48, 49.

48 См.: Строгановский иконописный подлинник (конец XVI — начало XVII в.). — М., 1869.

49 См.: Парфентьев, Н.П., Парфентьева, Н.В. Усольская (Строгановская) школа... — С. 37—38. В недавно появившейся работе И.И. Калиганова сборник вновь именуется «Азбуковником» (см.: Калиганов, И.И. Георгий Новый у восточных славян / И.И. Калиганов. — М. : Индрик, 2000. — С. 547). Однако, как известно, так называются особые памятники древнерусской книжности, содержащие толкования слов, сведения по грамматике, истории и т. д. Название же «Каллиграфический подлинник» является для сборника слишком узким.

“Опись библиотеки Н.Г. Строганова 1620 г. С. 57.

51 См.: Анисимова, Т.В. Рукописи московских писцов... — С. 591.

52 См.: Опись библиотеки Н.Г. Строганова 1620 г. — С. 46 (Торжественник триодный), 48 (Апостол толковый), 49 (Часослов) и др., в том числе уже указанные.

53 См.: Анисимова, Т.В. Рукописи московских писцов...—С. 589—591.

54 Там же. С. 607.

55 Известно, что в Москве начала XVII в. условия мало располагали к занятиям искусствами. Уже в 1601 г. в связи с неурожаем начали быстро расти цены на хлеб. В 1602—1603 гг. в стране разразился страшный голод. По свидетельству современников лишь в Москве погибло 120 тыс. жителей. Правительство предпринимало меры против спекуляции, но они не имели ощутимых последствий. На местах также пытались предотвратить массовый голод. К примеру, в Сольвычегодске были введены единые твердые цены на хлеб, вдвое ниже по сравнению с рыночными, скупщиков хлеба наказывали (см.: Скрынников, Р.Г. Борис Годунов. — С. 148).

56 Речь идет о бумаге с филигранью: инициал «В» в гербовом щите под короной и розеткой, в картуше надпись «Nicolas Lebe».

57См.: Анисимова, Т.В. Рукописи московских писцов... — С. 604, 607. Курсив автора.

58 Фёдор Басов как выдающийся мастер рисунка (знаменщик) впоследствии в числе других нередко приглашался для выполнения определённых работ по заказам государева двора. Так, в 1614— 1615 гг. он упоминается вместе с «кормовыми» иконописцами, периодически получавшими жалованье за исполнение дворцовых заказов, но не входившими в штат государевых жалованных иконописцев. См..: Федотов, A.C. Организация деятельности иконописной и живопис-

ной мастерских Оружейной палаты Московского кремля в XVII в. / A.C. Федотов // Культура и искусство в памятниках и исследованиях: Сб. науч. тр. — Челябинск : ЮУрГУ, 2003. — Вып. 2. — С. 5—6.

59 Согласно вкладной записи, сборник КБ. 586/843 был пожалован в монастырь государевым дьяком B.C. Прокофьевым в 1646 г. (л. 2). Дьяк, будучи одним из учителей царевича Алексея Михайловича, дарил ему певческие книги. В описи библиотеки царевича упоминаются певческие книги, купленные «у Строгановых сидель-цов». Совокупность этих данных и художественное оформление книги КБ. 586/843 позволили нам высказать предположение, что дьяком, в том числе для вклада в монастырь, книги также могли быть куплены у этих «сидельцов». (См.: Парфентьев, Н.П., Парфентьева, Н.В. Усоль-ская (Строгановская) школа... — С. 58,59—60).

60 Многие из перечисленных служб отсутствуют, например, в Стихираре, написанном в Троице-Сергиевском монастыре головщиком Логгином Шишеловым и имеющим подзаголовок «Дьячье око» (СПГИХМЗ. № 274). Рукописи с этим подзаголовком объявлены Н.В. Рамазановой «образцовыми» и «эталонными». Не понятно, почему этот сборник бесспорно московской традиции (Логгин в середине 1580-х гг. писал книги в Чудове монастыре) не привлек внимание исследовательницы.

61 Панченко, Ф.В. Стихирарь конца XVI в. ... — С. 206—207.

62 См.: Анисимова, Т.В. Рукописи московских писцов... — С. 588.

63 См.: Панченко, Ф.В. Стихирарь конца XVI в.... — С. 206.

64 Этими же мастерами наносились рисунки и на ткань перед созданием мастерицами произведений знаменитого строгановского золотного лицевого шитья. Напр., см.: Георгиевская-Дружинина, Е.В. Строгановское шитье в XVII в. / Е.В. Георгиевская-Дружинина // Русское искусство XVII в. / Гос. ин-т рус. искусства. — Л., 1929. — С. 121—122 и др.

65 Напр.: КБ. 586/843; РГБ. Ф. 98. № 574. Последняя рукопись написана Стефаном Басовым.

“ Заметим, что изображаемые древа, а также иногда животные вряд ли несли такое нагромождение «идей», которое приписывает им Н.В. Рамазанова, посвятив этому целую главу в ущерб объявленной теме исследования. Скорее всего, рисунками древ просто стали выделять крупные разделы книг. Добавление изображений птиц и зверей, вероятно, отражает лишь стремление художника внести разнообразие в эти рисунки-фронтисписы.

67 Панченко, Ф.В. Стихирарь конца XVI в. ... — С.221.

68 РНБ. К.Б. 618/875. Владельческая запись скорописью рубежа XVI—XVII в. (л. I).

69 Напр., см.: Парфентьев, Н.П., Парфентьева, Н.В. Усольская (Строгановская) школа... — С. 188, 195.

70 Панченко, Ф.В. Стихирарь конца XVI в. ... — С. 223.

71 Там же. — С. 220 и др.

72ИРЛИ. Собр. Гемп. № 70. См.: Маркелов, Г.В.Стро-гановские рукописи в Пушкинском доме / Г.В. Маркелов, С.В. Фролов.//ПКНО, 1975, —М., 1976, —70—71; Серегина Н.С. Певческие рукописи... —С. 203—204.

73 ГИМ. Собр. Щукина. №51. См.: Парфентьев, Н.П., Парфентьева, Н.В. Усольская (Строгановская) школа... —С. 55.

74См.: Серегина, Н.С. Певческие рукописи... — С. 205, 209.

75См.: Серегина, Н.С. Об особенностях... — С. 46.

76 На этой бумаге с филигранью «мачта с флагом» писал свои грамоты Лжедмитрий в Польшу Ю. Мнишеку в ноябре 1605 — мае 1606 г. См.: Лихачев, Н.П. Палеографическое значение бумажных водяных знаков / Н.П. Лихачев. — СПб., 1899. — Ч. 1. — С. 385; Ч.З. —№3304, 3305.

77 Ср.: Анисимова, Т.В. Рукописи московских писцов... Прилож., ил. 7—8.

78 См.: Серегина, Н.С. Об особенностях... — С. 45— 46; Она же. Певческие рукописи... —С. 204.

79 Н.В. Рамазанова не упоминает этот сборник, видимо, потому что в нем нет Стихираря месячного. Но поскольку автор решила пересмотреть вопрос о существовании строгановской мастерской, то его (как и ряд других) следовало бы изучить.

80 См.: Серегина, Н.С. Певческие рукописи... — С. 204—205.

81 Вторая буква напоминает г, титло отсутствует. Возможно, читается: «6 и 10».

82 Не исключено, что и братья Басовы и Фёдор Двоматерний были знакомы с «Большим алфавитом» И. Мекенема (ум. 1503), изданным в технике гравюры на меди. См.: Киселёв, Н.П. Происхождение московского старопечатного орнамента / Н.П. Киселёв // Книга,—М., 1965. Вып. П. —С. 167—198.

83 ГИМ. Собр. Уварова. № 16, 17. См.: Серёгина, Н.С. Певческие рукописи... — С. 204—207. Далее — Увар. 16, 17.

84 Подробнее, напр., см.: Парфентьев, Н.П., Парфентьева, Н.В. Усольская (Строгановская) школа в русской музыке XVI—XVII вв. / Н.П. Парфентьев, Н.В. Парфентьева — Челябинск : Книга, 1993; Парфентьева, Н.В. Творчество мастеров древнерусского певческого искусства XVI—XVII вв. (на примере произведений выдающихся распевщиков) / Н.В. Парфентьева. — Челябинск : ЧелГУ, 1997.

85 См.: Парфентьев, Н.П., Парфентьева, Н.В. Усольская (Строгановская) школа... — С. 59.

86 См.: Панченко, Ф.В. Стихирарь конца XVI в.... — С. 207,225—2.26.

87 Напр., см.: Дмитриев, Ю.Н. «Строгановская школа» живописи / Ю.Н. Дмитриев // История русского искусства / под ред. И.Э. Грабаря. — М., 1955. — Т. 3.

— С. 649—676.

88 Например, в Описи и вкладной книге Благовещенского собора, начатой 1579 г., о книге «Измарагд» дописано, что он «сгорел» в сельской церкви 30 мая 1615 г. (РНБ. Рус. археол. общ. № 26. Л. 22).

89См.: Власов, А.Н. Книжная и литературная традиция Сольвычегодска XVI—XVII вв. / А.Н. Власов / / Проблемы изучения традиционной культуры Севера (К 500-летию г. Сольвычегодска). — Сыктывкар,

1992,—С. 20, 30.

90См.: Александр Мезенец и прочие. Извещение... желающим учиться пению (1670 г.) / введ., публ., пе-рев. и историч. исслед. памятника Н.П. Парфентьева; коммент. и исслед. памятника З.М. Гусейновой. — Челябинск: Книга, 1996.

91 Известно, что до сих пор некоторые малообразованные московские обыватели наивно полагают, что за пределами Москвы, в отдаленных русских городах по улицам разгуливают медведи. Однако их вполне можно извинить: они не пишут научных трактатов.

92 Об этом, напр., см.: Парфентьев, Н.П., Парфентьева, Н.В. Усольская (Строгановская) школа... — С. 250-251.

Таблица 1

Рукописные книги письма братьев Басовых

№ п. п. Шифр рукописи Название Дата Филиграни (основные, общие) Писец (основной) Заказчик Место написания Примечание

1 ГИМ. Щук. 30. Г Псалтырь с восследо-ванием 1585/86 Герб под короной, в картуше: «Clavcîe Denise» Гаврила Сергеев сын Басов Деомид Дементьев Москва Встречается почерк Стефана, который завершил (?) заказ, полученный братом.

2 РГБ. Ф. 98. № 453. 4" Псалтырь с восследо-ванием и Апостол 1586/87 Стефан, Федор Сергеев сын Басов Андрей Шокин Москва Федор помогал писать «травы». Сын А. Шо-кина дал книгу вкладом в Павлов Обнорский мон. (Вологда) в 1629 г.

3 ГИМ. Син. 524. 4’ Мерило праведное 1586 Герб под короной, в картуше: «MSAVOIS» Стефан Митрополит Дионисий Москва В окт. 1586 г. митроп. сослан в Хутынский мон., где дал книгу вкладом.

4 ГИМ. Щук. 563. 1° Архиерейский чиновник Ок. 1589 ,'к'Н її щи г-', в кнртупн-« i-\ ¡.гЫ"» Федор Сергеев гын Басов Н.Г. Строганов* Москва* Стефан вписал молитву на поставление митроп. Возможно, книга для митроп. Ростовского.

5 РГБ. Ф 256. № 323. 8' Пролог. Т. 2 (март— август)** 1589/90 Стефан Н.Г. Строганов Москва Книга продана после смерти заказчика (1616) из его библиотеки.

6 РГБ. Ф 247 № 829. 8" Минеи (сентябрь- ноябрь) Нач. 1590-х Федор Сергеев сын Басов Н.Г. Строганов* 1 Дана вкладом в 1688 г. А.Н. Строгановой в Можайский мон.

7 ГИМ. Увар. 15. 8" Минеи (сентябрь— ноябрь) Ок. 1592 Килі ННЫ 11П1Ы1- ІІП.1 KlIpOMtJt!. fl Kii|)Ly-iil‘ «Hovel* Федор Сергеев сын Басов Строгановы* 7 Принадлежала Максиму Як. (1556—1624) (?), затем Андрею Сем. (1581-1649) Строгановым.

8 РГАДА. Ф 196. № 1109. 8" Торжест- венник минейный Нач. 1590-х С тефан Н.Г Строганов* ? После смерти Н.Г. Строганова дана вкладом в Пыскорский мон. (1616), затем в сольвычегодский Благовещ. собор (1650).

9 ГИМ. Муз. 3441 Евангелие 1593- 1595 Иван Сергсо:! сын Басов И.Г Репнин Тверь Для церкви Иоакима и Анны в Твери Иван написал «под своим кровом близ дому своего».

10 РГБ. Ф. 98. № 523. 8' Псалтырь толковая. Т. 4 (каф. 16—20) 1602 Стефан Н.Г. Строганов* 1 Имеется миниатюра (выполнена иконописцем) . Книга продана после смерти её владельца (1616).

11 РГБ. Ф 98. № 575. 8" Псалтырь толковая. Т. 2 (каф. 6—10) 1603— 1604 Стефан Н.Г. Строганов* ? Книга продана после смерти её владельца (1616).

12 СПбОИИ. Ф. 115. № 160. 4° Книгопис-ный подлинник («Азбука») 1604 Федор Сергеев сын Басов Н.Г. Строганов •) Книга дополнена в Сольвычегодске в ноябре 1604 г.; продана после смерти заказчика (1616).

13 РГБ. Пост. 56-2003. 8° Минея, январь 1605 1 Вніімір;,.! пол і;<і[іои»і: >■ ліпі-рачи І.'В 2 Лін і:„упіни Стефан Н.Г. Строганов* ? Содержит Многолетие «архиеп.» Ростовскому, Ярославскому и Устюжскому; продана после смерти владельца (1616).

14 РГБ. Ф 98. № 530. 8° Минея, апрель 1606 Стефан Н.Г Строганов* ? Книга продана после смерти её владельца (1616).

15 РГАДА. Ф 187. № 80. 8° Торжест- венник триодный Нач. XVII в. Стефан Н.Г Строганов* ? Книга продана после смерти её владельца (1616).

16 РГБ. Ф. 98. № 574. 8" Апостол толковый Нач. XVII в. Стефан Н.Г. Строганов* ? Книга продана после смерти её владельца (1616).

17 РГБ. Ф 98. № 439. 8" Часослов Нач. XVII в. Стефан Н.Г. Строганов* ? Книга продана после смерти её владельца (1616).

Примечания;

Таблица составлена на основе данных, приведенных в статье Т.В. Анисимовой.

* Прямые данные отсутствуют, указан наиболее вероятный вариант.

** Выделены книги, связанные со Строгановыми.

Таблица 2

Строгановские певческие рущщсиХУ!—ХУП вв.

Рукописи Ед. 37 КБ. 618/875 («путный») КБ. 586/843 ГРМ. 19 Строг. 44 Гемп. 70 Пог. 380 Щук. 51 Увар. 16, 17 РГБ. 665

Дата Признаки 1584—1585 гг. Сер. 1580-х гг. 1590-е гг. Кон. XVI в. Кон. XVI в. Кон. XVI в. 1601 г. Нач. XVII в. 1 треть. XVII в. 1634 г.

Полный состав Стихираря + + + + +

Близкие музыкальные и текстовые ре- + + + + + +

дакции (на примере Стихов

покаянных)

Наличие распевов усолъской традиции* + + + + +

Украшения (разновидности 1 2 2 2 1 2 3 3

орнаментов)**

Миниатюры, идентичные по + +

исполнению

Писцовые записи строгановских людей + +

Владельческие записи + + + +

Строгановых

Филиграни*** 1 1 1 1

Примечания/

* Обнаружены только в изученных в данном отношении рукописях.

** Варианты, сходные между собой: 1 — восходящий к «неовизантийскому»; 2 — «старопечатный» братьев Басовых; 3 — строгановского мастера Федора «Двоматернего» (вариант предшествующего).

*** Варианты, встречающиеся: 1 — в томах ЛЛС; 2 — в книгах из табл. 1 (порядковый номер).