CC BY
147
7. Chicherov V.I. Russkoe narodnoe tvorchestvo. Moskva: MGU, 1959.
8. Sokolov M.Yu. Russkij fol'klor. Moskva: Izdatel'stvo Moskovskogo universiteta, 2007.
9. Zelenin D.K. Sovremennaya russkaya chastushka. Zavetnye chastushki iz sobraniya A.D. Volkova: v 2 t. Moskva: Ladomir,1999; T. 2: 459 - 482.
10. Meshkova O.V. O klassifikacii chastushek. Vestnik Chelyabinskogo gosudarstvennogo universiteta. 2001; T. 2, № 1: 102 - 104.
11. Kulagina A.V. Po'eticheskij mir chastushki. Moskva: Nauka, 2000.
12. Shmara. Slovar'russkogo argo. Available at: https://russian_argo.academic.ru/15263
Статья поступила в редакцию 14.03.19
УДК 882
Spiridonova G.S., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Krasnoyarsk State Pedagogical University n.a. V.P. Astafiyev (Krasnoyarsk, Russia),
E-mail: spigal73@mail.ru
ABOUT PSYCHOLOGISM IN CHILDREN'S LITERATURE (ON THE EXAMPLE OF RUSSIAN LITERARY TALE). The article briefly describes the history of disputes about psychologism in children's literature and discusses some of the features of the image of a person's inner life in a Russian literary tale. Analyzing the works of Yu. Olesha, A.N. Tolstoy, A. Sharov, S. Prokofieva, and others, the author comes to the conclusion that in texts for children, preference is given to an image of more or less defined, understandable states of the soul and mind. It is not the complexity of the feeling that is emphasized, but its intensity and the strength of its external manifestation, which is often exaggerated. The analyticity is minimized: feelings, as a rule, are called openly or transformed into verbal pictures using special techniques (materialization, realization of metaphors, personification). This allows calling the psychologism of a literary tale visual.
Key words: children's literature, child reader, literary tale, psychologism, psycho-poetics.
Г.С. Спиридонова, канд. филол. наук, доц., Краноярский государственный педагогический университет им. В.П. Астафьева, г. Красноярск,
E-mail: spigal73@mail.ru
О ПСИХОЛОГИЗМЕ ДЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ (НА ПРИМЕРЕ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРНОЙ СКАЗКИ)
В статье коротко излагается история споров о психологизме в детской литературе, а затем рассматриваются некоторые особенности изображения внутренней жизни человека в русской литературной сказке. Анализируя произведения Ю. Олеши, А.Н. Толстого, А. Шарова, С. Прокофьевой и др., автор приходит к выводу о том, что в текстах для детей предпочтение отдаётся изображению состояний более или менее определённых, ясных. Акцентируется не сложность чувства, а интенсивность его переживания и сила внешнего проявления, которая часто преувеличивается и утрируется. Аналитичность сведена к минимуму - чувства, как правило, открыто называются, либо с помощью специальных приёмов (овеществления, реализации метафор, персонификации) преобразуются в словесные картинки. Это позволяет назвать психологизм литературной сказки изобразительным или наглядным.
Ключевые слова: детская литература, читатель-ребёнок, литературная сказка, психологизм, психопоэтика.
Психологизм, то есть достаточно полное, подробное и глубокое изображение человеческих чувств, мыслей и переживаний считается родовым признаком искусства слова. На материале классических текстов русской литературы от «Жития протопопа Аввакума» до Толстого, Достоевского и Чехова создано и создаётся по сей день немало серьёзных научных трудов о психологизме [1; 2; 3; 4]. Выстраивается его типология, раскрывается историческая динамика, описывается арсенал художественных средств и приёмов. На стыке психологии, литературоведения и лингвистики образовалось даже особое научное направление - психопоэтика.
Применительно к русской детской литературе вопрос о психологизме ставился неоднократно и решался не всегда однозначно. В 1938 году А.С. Макаренко пишет, что психологизм есть нежелательное и лишнее качество литературы для детей. Читателю-ребёнку, по его мнению, нужен простой и ясный сюжет при запутанной фабуле, психологизм же «обязательно усложнит и остановит движение действия» [5, с. 189].
В 1960-е гг. на страницах журнала «Детская литература», сборника «Детская литература» и др. развернулась бурная дискуссия, в рамках которой обозначились две крайние позиции: одни доказывали правомерность психологизма в литературе для детей (Н. Банк, А. Назаренко, Л. Разгон, Ф. Светов), другие сомневались, что он необходим, ведь тогда детей придётся посвящать в сложные трагические ситуации и драматические конфликты (В. Перелишина, В. Руденко). В 1979 году О.М. Шведова уже констатирует широкое распространение детской психологической прозы и рассматривает её «как одно из самых плодотворных направлений в области детской книги» [6, с. 37].
В итоге был сделан, наконец, вывод, что психологизм является важнейшим и показательным свойством произведений для детей (Л.П. Долженко, И. Лагу-новский) и что само появление детской литературы связано с признанием самоценности детства, то есть с пониманием качественных отличий психологии ребёнка от психологии взрослого. Этот новый подход необходимо повлёк за собой изображение ребёнка с точки зрения самого ребёнка, с позиций детской логики, «представленной в противоречивом единстве ума и чувства, находящихся в стадии формирования» [7, с. 12].
Во-первых, эти споры о психологизме разворачивались главным образом вокруг книг для подростков и юношества и практически не затрагивали текстов, адресованных младшим детям, во-вторых, обсуждалось прежде всего содержание литературных произведений, то есть их тематика, проблематика и идейный мир, а вовсе не техника психологического письма. Собственно приёмов и способов раскрытия «внутреннего человека» эти споры почти не касались. А вопрос о способах и приёмах важен и интересен вот по какой причине.
Как заметила О.Б. Золотухина, поэтика психологизма (психопоэтика) «связана с заданной автором моделью коммуникации». Например, если писатель
рассчитывает на психологически осведомленного и нравственно состоятельного читателя, он может прибегать к недомолвкам, намёкам, подтексту (как Тургенев или Чехов), говорить с читателем достаточно сложным специфическим языком (как Лермонтов или Толстой), а может даже ссылаться на передовые достижения психологической науки (как делал иногда Достоевский) [8].
Человека 5 - 11 лет нельзя назвать ни эмоционально компетентным, ни психологически осведомлённым. Недомолвки и намёки возможны в общении с ним только в тех ситуациях, которые ему хорошо знакомы. В силу небольшого жизненного опыта ребёнок не всегда правильно понимает чужие переживания и не всегда точно сознаёт собственные эмоции, он часто не способен выразить своё эмоциональное состояние, потому что просто не знает, с помощью каких слов это можно сделать. Передовые достижения психологической науки ему неведомы и недоступны.
И в то же время мир ребёнка - это мир чувств и интенсивных переживаний. Его эмоциональная сфера развита сильнее, чем сфера логического мышления, он эмоционально отзывчив на происходящие события, и всё его восприятие, воображение, умственная и физическая деятельность эмоционально окрашены. Следовательно, текст, обращенный к ребёнку, не может быть эмоционально пустым и «сухим». Он должен содержать в себе не только ценную информацию и полезное наставление, но и «пищу для души». Поэтому перед детским писателем стоит довольно непростая задача: создать насыщенный переживаниями текст для читателя, «жадного» до этих переживаний, эмоционально активного, но недостаточно компетентного в эмоциональном отношении.
Попытаться понять, какими средствами и способами решается эта задача в детской литературе логичнее всего на текстах, заслуживших популярность в детской среде, «проверенных временем». Поэтому в круг нашего исследования включены литературные сказки А.Н. Толстого, Ю. Олеши, Л. Гераскиной, С. Прокофьевой, А. Волкова, А. Шарова, Н. Носова, Э. Успенского, Ю. Коваля, А. Усачёва. В единичных случаях в качестве иллюстраций привлекаются также тексты европейских авторов - родоначальников сказочной традиции в литературе.
Под детской литературной сказкой, учитывая всё разнообразие известных определений, мы понимаем произведение, адресованное детской аудитории, в котором вымысел основан на том, что обычной логикой объяснить нельзя (например, на волшебстве или гротеске) [9; 10]. В литературной сказке достаточно определённо выражена категория автора и то, что называют «игровым началом». Относительно новая традиция этого жанра соединяется «с идущей от давних времён традицией игровой карнавальной перестройки мира» [11, с. 51 - 52]. Игровое начало заметно и в повествовательной структуре, и в хронотопе, и в ассоциативном фоне, и в интонационно-речевой организации. Эта особенность обеспечивает жанру популярность в детской среде, поскольку ребёнок - человек
играющий, игра имеет для него первостепенное значение и до определённого возраста преобладает над всеми остальными видами деятельности.
Какие чувства и эмоции находят отражение в детской литературной сказке? Прежде всего, те, которые знакомы и понятны ребёнку: радость, страх, печаль, удивление, гнев, обида, чувство вины, ощущение одиночества, чувство стыда, восторг и т.д. - достаточно большой набор. Естественно будет предположить, что «детский» набор несколько редуцирован по сравнению со «взрослым». Например, в книжках для дошкольников и младших школьников не описываются слишком сложные и неясные переживания, в которых различные, иногда противоположные, чувства смешиваются и переплетаются (ср. пять «масок» Печорина или «девять слоёв» внутренней жизни Анны Карениной [4, с. 95 - 106; 309 - 315]). В детских книгах мы не найдём сложного психологического анализа, где соединялись бы «знания с незнанием, инстинктивное и сознательно-волевое, явное и скрытое» [4, с. 309].
В текстах для детей предпочтение отдаётся изображению состояний более или менее определённых и отчётливых. Вторжение «внутрь» персонажа, как правило, имеет точечный характер и не развёртывается в подробное истолкование процесса. Обычно чувство прямо называется и обозначается его причина. Такую форму психологизма принято называть суммарно-обозначающей [3]. Автор совершенно чётко даёт понять читателю, откуда чувство берётся и что оно собой представляет. Например: Голос у сверчка был старый и слегка обиженный, потому что Говорящему Сверчку в свое время все же попало по голове молотком и, несмотря на столетний возраст и природную доброту, он не мог забыть незаслуженной обиды [12]; Кому охота спешить домой, если несешь в портфеле целую кучу двоек? [13, с. 6]; Услышав эти насмешки <...> Незнайка разозлился; Незнайка <...> скорчил такую физиономию, что Кнопочка в испуге даже попятилась; Незнайка даже засмеялся от удовольствия, потому что эти слова получились у него в рифму [14, с. 136, 137]; Мальчик делал вид, что радуется подаркам, но не любил их <...> Он не любил подарки потому, что это всё были «больные игрушки», то есть пришедшие вместе с болезнью [15, с. 61]; Бесцеремонность, так непохожая на обычное поведение Ворона, обидела меня. К этому прибавился страх; ведь как не испугаться, когда болтаешься среди пустоты в клюве птицы [16]; Я прямо-таки остолбенел. Пусть я человек не гордый, <...>, но когда обыкновенная муха обзывает блохой и верблюдом, это мало кому придется по вкусу [16]; Человечек казался таким безутешным, что Василию Семёновичу даже стало страшно за него [17, с. 7].
Как правило, акцент делается не на сложности чувств, а на интенсивности их переживания и силе их внешнего проявления. Ярких эмоций у персонажей детской литературы всегда в избытке, и обнаруживаются эти эмоции в реакциях прямых и откровенных, часто утрированных. Литературные герои кричат или, наоборот, немеют от восторга, делают резкие движения, даже падают, либо, напротив, замирают от удивления, громко смеются от радости или безутешно рыдают от горя:
- Ура! - закричал наследник так пронзительно, что в дальних деревнях отозвались гуси [18, с. 195]; ...истошным голосом он [Кот Ангорский]взвыл от несправедливой обиды [17, с. 38]; .директор цирка просто онемел от ярости [17, с. 52]; Катя от изумления застыла на месте [17, с. 10]; При этих словах человечки так и подпрыгнули [19, с. 120]; Маленькие человечки хохотали. Пы-лесосин так и покатился по подоконнику [19, с. 112]; ...маленький Сашка, который ужасно любил Таню, открыл рот от волнения, шагнул к ней и смотрел не отрываясь [15, с. 101]; уткнётся в подушку и зальётся слезами. < . . .> Такие это были горючие слёзы, что как-то Ниночка проснулась от собственных рыданий. [15, с. 38]; Урфин Джюс оцепенел от ужаса: у кровати стоял медведь [20, с. 15].
Экспрессией эмоциональных состояний и манифестацией их внешних проявлений герои литературной сказки иногда очень напоминают персонажей античного искусства [8]. Вот, например, как в «Илиаде» описана реакция Ахилла на весть о смерти его верного друга Патрокла:
Мрачное облако скорби лицо Ахиллеса покрыло Обе он горсти наполнивши пеплом, главу им осыпал; Лик молодой почернел, почернела одежда и сам он, Телом великим пространство покрывши великое, в прахе Был распростерт, и волосы рвал, и бился об землю [21, с. 12 - 13]. А вот как ведёт себя Карабас Барабас, перед самым носом которого навсегда захлопнулась потайная дверь: Карабас Барабас рванул себя за бороду, повалился на пол и начал реветь, выть и кататься, как бешеный, по пустой каморке под лестницей [12].
Поведение Ахилла и Карабаса Барабаса внешне схоже: оба падают, катаются по земле, рвут на себе волосы. Но страдания первого вызывают у читателя сочувствие, а терзания Карабаса Барабаса - смех. И само переживание, и стиль его описания пародийно снижены в сказке. Если античные герои цельны и прекрасны «в своей красоте, ясности, законченности» [8], то персонажи детской литературы обычно забавны и смешны, потому что патетика и аффектация в их поведении часто носит игровой, карнавальный характер.
Комично выглядят в сказке страдания не только отрицательных героев. Забавны терзания Буратино, смешон Пьеро и наследник Тутти: Внизу, под террасой учитель гимнастики стоял наготове, чтобы поймать наследника налету, если тот от восторга вывалится через каменную ограду террасы [18, с. 195]; Друзья кем-то похищены! Они погибли! Буратино упал ничком, - нос
его глубоко воткнулся в землю; Пьеро отчаянно заламывал руки и пробовал даже бросаться навзничь на песчаную дорожку [12].
В детском тексте внешние проявления чувств часто приобретают характер гипертрофированный и даже абсурдный. Именно на преувеличениях и гротеске строится комизм подобных описаний: Мальвина так широко раскрыла глаза, что оба деревянных мальчика могли бы свободно туда прыгнуть; Выйдя, [Ка-рабас Барабас] взглянул, моргнул и разинул рот так, что туда без труда могла бы влететь ворона; У него дыбом встала кисточка на колпаке. Он едва не свалился в воду от страха [12]; .волосы у него стали дыбом от изумления [20, с. 12]; - Домой! - повторил Болдырев. Он сверкнул глазами и снова топнул с такой силой, что земля затрещала [22, с. 75]; Услышав выстрел, Матрос подпрыгнул на месте, повис в воздухе, а опустившись на землю, бросился бежать с такой скоростью, будто хотел догнать пулю [22, с. 82]; - Ха-ха-ха! -Капитан смеялся так громко, что на море поднялись волны [15, с. 75].
Из приведённых примеров видно, что литературная сказка стремится к изображению внутреннего через внешнее (мимику, жесты, движения и др.). Такая форма психологизма обычно называется косвенной [3]. Разными способами чувства как бы превращаются в живые картинки. Один из наиболее простых приёмов, способствующих этому, - использование цветового глагола. Наряду с привычными и маловыразительными покраснел и побледнел в детских текстах встречаются выражения куда более экспрессивные и оригинальные: Черепаха позеленела от злости... Лицо у него [у Дуремара]посинело и сморщилось от страха, как гриб-сморчок... [12]; Суок розовела от счастья [18, с. 218]; Гражданин в кепочке позеленел [от страха] и пополз под лавку [22, с. 168]; Незрелый побагровел.; Крендель позеленел; Крендель поголубел от изумления.; Крендель посерел.; Это зрелище настолько потрясло возчика, что лицо его немедленно окрасилось в тона простокваши [23, с.77, 58, 67, 11, 110].
И. Васильев заметил, что в «Трёх Толстяках» сложная обстановка вызывает у героев самые разнообразные физические и физиологические изменения, как правило, преувеличенные, либо просто невозможные: доктор Гаспар от страха засыпает; продавец шаров от удивления раскрывает попеременно и надолго то рот, то глаза; Три Толстяка от волнения жиреют на глазах, у воспитателя наследника Тутти от ужаса увеличивается нос; смотритель зверинца от конфуза откусывает себе половину языка [24, с. 71]. Исследователь связывает этот особый, грубоватый психологизм Ю. Олеши с любовью к цирку и площадному искусству, которые и «определили глубинные пласты художественной конструкции «Трёх Толстяков»» [24, с. 68].
Подобные эпизоды встречаются и в «Золотом ключике», где царствует атмосфера ярмарочного балагана: чтобы не проговориться, Карабас затыкает себе рот сразу двумя кулаками, а Буратино стаскивает с головы колпачок и запихивает его в рот; у жабы от злости вздуваются все бородавки; лиса Алиса делает лужу, когда на неё спросонья рявкает дежурный бульдог; у Буратино от страстного желания попасть в театр холодеет нос; Карабас Барабас в гневе лязгает и скрипит зубами, от ужаса у него отваливается челюсть и выпучиваются глаза; от страха Мальвина и Пьеро перестают дышать. Интересно, что в «Золотом ключике» есть и обратный по смыслу эпизод, в котором физиологический процесс приводит к психологическим переменам: Когда доктор кукольных наук начинал чихать, то уже не мог остановиться и чихал пятьдесят, а иногда и сто раз подряд. От такого необыкновенного чихания он обессиливал и становился добрее [12]. Как видим, связь психологии с физиологией в сказке регулярно демонстрируется и настойчиво подчеркивается. Умная собачка Соня, например, обнаруживает, что перестаёт думать о плохом, когда открывает холодильник и видит еду [27, с. 22].
В мире детской литературной сказки свойства души часто связываются с чем-то предметным (вещественным) как со своей первопричиной или источником. Посредством определенных манипуляций человеческие качества можно вложить в душу, взрастить в ней, либо, наоборот, удалить оттуда, извлечь. Чтобы ничего не бояться, сказочному герою достаточно съесть специальную конфетку; существуют также особые леденцы от злости, вранья, глупости, уныния и т.д. («Приключения желтого чемоданчика» С. Прокофьевой). Чтобы сделать человека жестоким, надо заменить живое сердце железным (наследник Тутти в «Трех Толстяках»), наоборот, чтобы некто получил способность любить, нужно заменить ему железное сердце на настоящее (Железный Дровосек в «Волшебнике Изумрудного города»). Злые Ножницы в сказке А. Шарова «Человек-горошина и простак» мечтают вырезать у людей влечение к прекрасному, как аденоиды. Мама Васи Куролесова в книге Ю. Коваля, размышляет о такой аппаратуре, чтоб душевные неприятности поливать.
Черствость и озлобленность традиционно связывается с оледенением сердца, как в андерсеновской «Снежной королеве», где от осколков дьявольского зеркала сердце делалось как кусок льда. В сказке А. Шарова «Человек-горошина и простак» у Принцессы, которую закружил в ледяной вьюге злой колдун, сердце осталось наполовину замерзшим даже после того, как её отогрели в кузнице, и поэтому она не могла снова полюбить юношу Сильвера.
Нематериальное и невещественное в детском тексте овеществляется, опредмечивается и подаётся как нечто, имеющее физические характеристики: например, чувства (как и мысли) бывают разного размера. Страх не умещается в сердце, потому что оно слишком маленькое, а страх ведь большой (А. Шаров. «Маленький Мак и зелёное солнце» [15, с. 96]). У Буратино в день его рождения мысли маленькие-маленькие, коротенькие-коротенькие; умная собачка Соня
задаёт своему хозяину слишком большие вопросы, которые не укладываются у него в голове, хотя голова у хозяина немаленькая и шляпу он носил шестидесятого размера [25, с. 5].
Вообще голова часто представляется в детском тексте как специальное место для мыслей, как шкаф или ящик, объём которого ограничен. Поэтому мысли там могут не помещаться, теснить друг друга, ворочаться, путаться, вываливаться и выскакивать оттуда: ...в голову его набилось столько разного мусора, что вымести его одним махом было невозможно... [23, с. 94]; В голове его для нагана не осталось места, всё было занято квасом. Зато у Кожаного в голове места было достаточно [23, с. 94, 110]; ... мысли <...> медленно ворочались и росли в его большой голове [15, с. 87]; Девочка так испугалась, что все мысли сразу выскочили у неё из головы [28, с. 4]. Собачка Соня недоумевает, откуда берутся плохие мысли, и приходит к выводу, что они проникают в голову через глаза, через уши или через нос [27, с. 19 - 22].
Поскольку внутренние переживания представляются как нечто вещественное, то персонажи часто производят с ними те же действия, что с предметами и вещами. Например, чувства и мысли можно привести в порядок, то есть разложить по местам, прибрать и почистить: Разве вы не слыхали? Это в обычае у всех хороших матерей. Когда дети уснут, матери производят уборку в их мыслях, наводя там порядок, и кладут все мысли по местам. Когда ребёнок посыпается, то все капризы лежат сложенные на дне его головы, а сверху положены добрые чувства, хорошенько проветренные и вычищенные за ночь [29, с. 10].
В этом и во многих других примерах, приведённых выше, использован один и тот же приём, очень характерный для игровой поэтики литературной сказки -реализация метафоры (размораживание фразеологизма, разоблачение штампа). Приём этот заключается в возвращении метафорическому выражению его буквального смысла. Контаминация буквального и настоящего значения фразеологизма приводит к его развёртыванию, как часто происходит и в живой речи детей [30, с. 203]. За счёт этого словесный штамп преобразуется в живую динамическую картинку, совершенно наглядную, которую легко представить. Таким способом в сказке изображаются самые разные переживания. Например, чувство стыда:
Говорить вроде было больше нечего. Болдырев снова вонзил свой взор в Васю, подержал его немножко в Васиной душе, а потом вынул [22, с. 80];
Наконец-то капитан глянул на нас, и сразу глаза его просверлили в моей душе несколько небольших отверстий, через которые и проникли в душу. Я почувствовал, что превращаюсь в решето [22, с. 99].
Внутреннее беспокойство и гнев: У капитана Шишкина на душе скребли кошки. Они поскребли там целую дыру. И через эту дыру капитан взял да и вышел из себя [31, с. 73].
Страх: Лошадям, задержанным на полном ходу, не стоялось. Тряслась сбруя. Тряслись поджилки у учителя танцев Раздватриса. Неизвестно, что тряслось громче [18, с. 222].
Тот же механизм обнаруживается в вышеприведённых примерах с фразеологизмами выскочить из головы; не умещается в голове; выкинуть из головы и т. д. Иногда из размороженного фразеологизма вырастает целый сказочный сюжет: например, Буратино в буквальном смысле суёт нос куда не следует, и с этого начинаются его приключения.
Характерно, что в реализованной метафоре чувство не называется. Зато она позволяет не только сделать переживание наглядным, но и детализировать его, избежав при этом отвлеченного анализа и сосредоточившись на физических реакциях и действиях, которые детям гораздо более знакомы и понятны, чем различного рода умствования. Всё это согласуется с еще одной важной особенностью детской психики, которую мы не упоминали выше - преимуще-
Библиографический список
ством наглядно-образного мышления перед всеми другими типами мышления у ребёнка.
Разоблаченные штампы соответствуют также «свежему и острому» детскому восприятию языка. «Там, где для нас - привычные комбинации примелькавшихся слов, стёртых от многолетнего вращения в мозгу и потому уже не ощущаемых нами, для ребёнка - первозданная речь, где каждое слово ещё ощутимо» [32, с. 49]. Детский писатель интуитивно или сознательно действует в соответствии с этой особенностью. Размороженный фразеологизм (разоблачённый штамп) помогает автору решить сразу несколько задач: во-первых, сделать переживание героя видимым, переведя его из сферы чисто духовного в сферу материального; во-вторых, создать игровую атмосферу и тем самым развлечь читателя, развеселить и позабавить его.
В романе-сказке Н.Н. Носова «Незнайка в Солнечном городе» реализуется целая группа метафор-фразеологизмов, связанных с чувством вины: совесть мучает, совесть терзает, ладить со своей совестью, заглушить голос совести, усыпить совесть и т. д. Для этого совесть персонифицируется, то есть выводится как отдельный персонаж. Она не имеет внешнего облика, но герой по ночам слышит её голос, - тоненький, похожий на писк, - и вынужден вступать с ней в диалог и считаться с её требованиями. Вконец замученный ночными разговорами, Незнайка выходит из положения: С ней вовсе не нужно было спорить, а как только она начнёт упрекать, надо было сказать: ладно, мол, сделаю завтра. Совесть моментально утихала, после чего можно было спокойно спать [14, с. 294].
Персонификация - еще один приём, позволяющий абстрактное и незримое представить в приемлемой для маленького читателя наглядной и конкретной форме. Яркий пример такого рода - Капризка из сказки В. Воробьёва [33]. В отличие от незнайкиной Совести, Капризка имеет внешность: это маленький человечек ростом с кошку, с круглыми злыми глазками, волосы у него торчат во все стороны и всё на нем надето шиворот навыворот. При любом удобном случае он повторяет: «Хочу не хочу - делаю, что хочу!» В детской литературе мы встречаем и другие случаи персонификации: Плакунчик, Обижалкин, мамин сон и папин сон и т. д. [34].
Итак, наши предварительные выводы о психопоэтике русской детской литературной сказки таковы.
1. Среди человеческих переживаний, отражённых детской литературной сказкой, практически отсутствуют сложные противоречивые смешения. Здесь преобладают в основном состояния однозначные, интенсивные, яркие, часто близкие к аффективным. За счёт гротеска и гиперболы их изображения получаются комичными.
2. Суммарно-обозначающая и косвенная формы психологизма в литературной сказке преобладают над прямой, аналитичность сведена к минимуму - чувства, как правило, открыто называются, декларируются либо разными способами преобразуются в словесные картинки: невещественному придаётся статус вещественного; нематериальное материализуется, абстрактное приобретает конкретные формы через овеществление, размораживание фразеологизма, персонификацию. Такой психологизм может быть назван изобразительным или наглядным.
3. Все эти особенности психологизма детской литературной сказки определяются психологией адресата-ребёнка, у которого очень развита эмоциональная сфера, наглядно-образное мышление преобладает над логическим, а игровая деятельность составляет важную часть жизни.
Этот список никак нельзя считать исчерпывающим, потому что психопоэтика детской литературной сказки перечисленными характеристиками не ограничивается. Заслуживают внимания такие важные для неё явления, как психологический портрет, тотальный анимизм, массовые «чувствительные сцены». Эти явления станут в дальнейшем предметом специального рассмотрения.
1. Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. Москва: INTRADA, 1999.
2. Лихачёв Д.С. Человек в литературе Древней Руси. Москва: Наука, 2006.
3. Есин А.Б. Психологизм русской классической литературы: учебное пособие. 4-е изд., стереотип. Москва: ФЛИНТА, 2017. Available at: http://biblioclub.ru/index. php?page=book_view_red&book_id=94679
4. Эткинд Е.Г. «Внутренний человек» и внешняя речь. Очерки психопоэтики русской литературы XVIII-XIX веков. Москва: Языки русской литературы, 1999.
5. Макаренко А.С. Стиль детской литературы. Собрание сочинений: в 7-ми томах. Москва: Педагогика, 1986; 7: 185-190. Available at: http://elib.gnpbu.ru/text/makarenko_ pedagogicheskie-sochineniya_7_1986/go,185;fs,1/
6. Шведова О.М. Проблема психологизма детской книги в советском литературоведении. Проблемы детской литературы: Межвузовский сборник. Петрозаводск, 1979: 34 -3 7.
7. Долженко Л.В. Рациональное и эмоциональное в русской литературе 50-80-х годов ХХ в. (Н.Н. Носов, В.Ю. Драгунский, А.Г. Алексин, В.П. Крапивин): Автореферат диссертации ... доктора филологических наук. Волгоград, 2001. Available at: http://irbis.gnpbu.ru/Aref_2001/03-04714.pdf
8. Золотухина О.Б. Психологизм в литературе: Пособие. Гродно: ГрГУ им. Я. Купалы, 2009. Available at: http://ebooks.grsu.by/psihologism_lit/index.htm
9. Липовецкий М.Н. Поэтика литературной сказки (на материале русской литературы 1920 - 1980-х годов). Свердловск: Издательство Уральского университета, 1992.
10. Овчинникова Л.В. Русская литературная сказка ХХ века: История. Классификация. Поэтика: учебное пособие. Москва: Флинта: Наука, 2003.
11. Чернышёва Т.А. Природа фантастики. Иркутск, 1985.
12. Толстой А.Н. Золотой ключик, или Приключения Буратино. Available at: https://azku.ru/avtorskie-skazki/zolotoj-klyuchik-ili-priklyucheniya-buratino.html
13. Гераскина Л.Б. В стране невыученных уроков. Москва: Махаон, 2018.
14. Носов Н.Н. Приключения Незнайки и его друзей: Роман-сказка. Москва: ТЕРРА-ТЕРРА, 1991.
15. Шаров А.И. Малыш-стрела - победитель океанов: Сказки. Москва: Детская литература, 1976.
16. Шаров А.И. Человек-горошина и простак. Available at: https://libking.ru/books/child-/children/49792-a-sharov-chelovek-goroshina-i-prostak.html
17. Прокофьева С.Л. Приключения веснушки. Москва: Либри пэр бамбини, 2017.
18. Олеша Ю.К Три Толстяка. Повести и рассказы. Москва: Издательство "Художественная литература", 1965: 123 - 238.
19. Успенский Э.Н. Гарантийные человечки. Общее собрание героев повестей, рассказов, стихотворений и пьес: В 10 т. Санкт-Петербург: Торгово-издательское товарищество «Комета», 1993; Т. 3: 97 - 158.
20. Волков А.М. Урфин Джюс и его деревянные солдаты. Красноярск: Красноярское книжное издательство, 1984.
21. Жуковский В.А. Отрывки из Гомера. «Илиада». «Одиссея». Полное собрание сочинений и писем: В 20 томах. Москва: Языки славянских культур, 2010; Т. 6. Available at: https://imwerden.de/pdf/zhukovsky_pss_tom06_perevody_iz_homera_2010.pdf
22. Коваль Ю.И. Приключения Васи Куролесова. Москва: «Планета детства», 2004.
23. Коваль Ю.И. Пять похищенных монахов. Москва: «Махаон», 2010.
24. Васильев И. Поэтика сказки Юрия Олеши «Три Толстяка» в аспекте двух её ключевых составляющих. Rusycystyczne Studia Literaturoznawcze 3, 1997: 67 - 77. Available at: http://bazhum.muzhp.pl/media//files/Rusycystyczne_Studia_Literaturoznawcze/Rusycystyczne_Studia_Literaturoznawcze-r1979-t3/Rusycystyczne_Studia_Literaturoznawcze-r1979-t3-s67-77/Rusycystyczne_Studia_Literaturoznawcze-r1979-t3-s67-77.pdf
25. Усачёв А. Умная собачка Соня. М.: РОСМЭН-ПРЕСС, 2018.
26. Прокофьева С.Л. Приключения жёлтого чемоданчика. Available at: https://mybook.ru/author/sofya-prokofeva/priklyucheniya-zheltogo-chemodanchika-sbornik/read/?page=2
27. Усачёв А. Знаменитая собачка Соня. Москва: РОСМЭН, 2018.
28. Александрова Т. Кузька: Сказка. Саратов: Издательство журнала «Волга», 1991.
29. Барри Дж. Питер Пэн. Волшебные сказки зарубежных писателей. Москва: «ОЛМА-ПРЕСС Образование», 2002.
30. Цейтлин С.Н. Язык и ребёнок. Лингвистика детской речи: Учебное пособие для студентов высших учебных заведений. Москва: ВЛАДОС, 2000.
31. Бородицкая М. Тумашкова Н. Телефонные сказки Маринды и Миранды. Москва: Самокат, 2014.
32. Чуковский К.И. От двух до пяти. Минск: «Народная асвета», 1984.
33. Воробьев В. Капризка - вождь ничевоков. Пермь: Пермское книжное издательство, 1970. Available at: https://www.e-reading.club/book.php?book=12164
34. Гурина И., Шкурина М., Холкина Т. Сказки от капризов. Москва: Речь, 2016.
References
1. Ginzburg L.Ya. O psihologicheskojproze. Moskva: INTRADA, 1999.
2. Lihachev D.S. Chelovek v literature Drevnej Rusi. Moskva: Nauka, 2006.
3. Esin A.B. Psihologizmrusskojklassicheskojliteratury: uchebnoe posobie. 4-e izd., stereotip. Moskva: FLINTA, 2017. Available at: http://biblioclub.ru/index.php?page=book_view_ red&book_id=94679
4. 'Etkind E.G. «Vnutrennij chelovek» i vneshnyaya rech'. Ocherki psihopo'etiki russkoj literatury XVIII-XIX vekov. Moskva: Yazyki russkoj literatury, 1999.
5. Makarenko A.S. Stil' detskoj literatury. Sobranie sochinenij: v 7-mi tomah. Moskva: Pedagogika, 1986; 7: 185-190. Available at: http://elib.gnpbu.ru/text/makarenko_ pedagogicheskie-sochineniya_7_1986/go,185;fs,1/
6. Shvedova O.M. Problema psihologizma detskoj knigi v sovetskom literaturovedenii. Problemy detskoj literatury: Mezhvuzovskij sbornik. Petrozavodsk, 1979: 34 -3 7.
7. Dolzhenko L.V. Racional'noe i 'emocional'noe v russkoj literature 50-80-h godov HH v. (N.N. Nosov, V.Yu. Dragunskij, A.G. Aleksin, V.P. Krapivin): Avtoreferat dissertacii ... doktora filologicheskih nauk. Volgograd, 2001. Available at: http://irbis.gnpbu.ru/Aref_2001/03-04714.pdf
8. Zolotuhina O.B. Psihologizm v literature: Posobie. Grodno: GrGU im. Ya. Kupaly, 2009. Available at: <http://ebooks.grsu.by/psihologism_lit/index.htm>
9. Lipoveckij M.N. Po'etika literaturnoj skazki (na materiale russkoj literatury 1920 - 1980-h godov). Sverdlovsk: Izdatel'stvo Ural'skogo universiteta, 1992.
10. Ovchinnikova L.V. Russkaya literaturnaya skazka HH veka: Istoriya. Klassifikaciya. Po'etika: uchebnoe posobie. Moskva: Flinta: Nauka, 2003.
11. Chernysheva T.A. Priroda fantastiki. Irkutsk, 1985.
12. Tolstoj A.N. Zolotojklyuchik, ili Priklyucheniya Buratino. Available at: https://azku.ru/avtorskie-skazki/zolotoj-klyuchik-ili-priklyucheniya-buratino.html
13. Geraskina L.B. Vstrane nevyuchennyh urokov. Moskva: Mahaon, 2018.
14. Nosov N.N. Priklyucheniya Neznajkii ego druzej: Roman-skazka. Moskva: TERRA-TERRA, 1991.
15. Sharov A.I. Malysh-strela - pobeditel'okeanov: Skazki. Moskva: Detskaya literatura, 1976.
16. Sharov A.I. Chelovek-goroshina iprostak. Available at: https://libking.ru/books/child-/children/49792-a-sharov-chelovek-goroshina-i-prostak.html
17. Prokof'eva S.L. Priklyucheniya vesnushki. Moskva: Libri p'er bambini, 2017.
18. Olesha Yu.K. Tri Tolstyaka. Povesti i rasskazy. Moskva: Izdatel'stvo "Hudozhestvennaya literatura", 1965: 123 - 238.
19. Uspenskij 'E.N. Garantijnye chelovechki. Obschee sobranie geroev povestej, rasskazov, stihotvorenij i p'es: V 10 t. Sankt-Peterburg: Torgovo-izdatel'skoe tovarischestvo «Kometa», 1993; T. 3: 97 - 158.
20. Volkov A.M. Urfin Dzhyus i ego derevyannye soldaty. Krasnoyarsk: Krasnoyarskoe knizhnoe izdatel'stvo, 1984.
21. Zhukovskij V.A. Otryvki iz Gomera. «Iliada». «Odisseya». Polnoe sobranie sochinenij i pisem: V 20 tomah. Moskva: Yazyki slavyanskih kul'tur, 2010; T. 6. Available at: <https:// imwerden.de/pdf/zhukovsky_pss_tom06_perevody_iz_homera_2010.pdf>
22. Koval' Yu.I. Priklyucheniya VasiKurolesova. Moskva: «Planeta detstva», 2004.
23. Koval' Yu.I. Pyat'pohischennyh monahov. Moskva: «Mahaon», 2010.
24. Vasil'ev I. Po'etika skazki Yuriya Oleshi «Tri Tolstyaka» v aspekte dvuh ee klyuchevyh sostavlyayuschih. Rusycystyczne Studia Literaturoznawcze 3, 1997: 67 - 77. Available at: http://bazhum.muzhp.pl/media//files/Rusycystyczne_Studia_Literaturoznawcze/Rusycystyczne_Studia_Literaturoznawcze-r1979-t3/Rusycystyczne_Studia_Literaturoznawcze-r1979-t3-s67-77/Rusycystyczne_Studia_Literaturoznawcze-r1979-t3-s67-77.pdf
25. Usachev A. Umnaya sobachka Sonya. M.: ROSM'EN-PRESS, 2018.
26. Prokof'eva S.L. Priklyucheniya zheltogo chemodanchika. Available at: https://mybook.ru/author/sofya-prokofeva/priklyucheniya-zheltogo-chemodanchika-sbornik/read/?page=2
27. Usachev A. Znamenitaya sobachka Sonya. Moskva: ROSM'EN, 2018.
28. Aleksandrova T. Kuz'ka: Skazka. Saratov: Izdatel'stvo zhurnala «Volga», 1991.
29. Barri Dzh. Piter P'en. Volshebnye skazki zarubezhnyh pisatelej. Moskva: «OLMA-PRESS Obrazovanie», 2002.
30. Cejtlin S.N. Yazyk irebenok. Lingvistika detskojrechi: Uchebnoe posobie dlya studentov vysshih uchebnyh zavedenij. Moskva: VLADOS, 2000.
31. Borodickaya M. Tumashkova N. Telefonnye skazki Marindy i Mirandy. Moskva: Samokat, 2014.
32. Chukovskij K.I. Ot dvuh do pyati. Minsk: «Narodnaya asveta», 1984.
33. Vorob'ev V. Kaprizka - vozhd'nichevokov. Perm': Permskoe knizhnoe izdatel'stvo, 1970. Available at: https://www.e-reading.club/book.php?book=12164
34. Gurina I., Shkurina M., Holkina T. Skazki ot kaprizov. Moskva: Rech', 2016.
Статья поступила в редакцию 21.03.19
УДК 882
Spindonova G.S., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Krasnoyarsk State Pedagogical University n.a. V.P Astafiyev (Krasnoyarsk, Russia),
E-mail: spigal73@mail.ru
A ROGUE IN PLOTS OF THE RUSSIAN SIBERIAN FICTION OF THE SECOND HALF OF THE XIX CENTURY. A rogue is characterized in the article as one of the most popular characters of Siberian fiction of the second half of the XIX century. The prevalence of this type in comparison with others (a hard worker, a nomad, etc.) and related motifs in Siberian subjects is justified by the fact that deception and fraud in real life were a natural behavioral model in the territory remote from the center and difficult to control by the authorities. In addition, in the Siberian society, self-seeking and acquiring interests prevailed over others, which also contributed to the development of abuse. The work notes that the Siberian plots with the participation of a rogue usually do not have a character of a detailed biography, but represent one vivid episode, in the center of which there is deception (a trick of a rogue) and examples from the works of little-known Siberian authors (M. Orfanov, V. Kokosov, S. Sretensky and others). The plot of the roguish novel and the Siberian plot with the participation of the rogue are compared, their differences are indicated, in particular, the replacement of the road motive with the motive of the career. The exceptional role of the motive of a career in Siberian fiction is its originality in relation to the "big" Russian literature, which was more interested in the "transformation of the inner world of the man".
Key words: regional literary tradition, Siberian literature, Siberian fiction, plot, character, rogue.
Г.С. Спиридонова, канд. филол. наук, доц., Красноярский государственный педагогический университет им. В.П. Астафьева, г. Красноярск,
E-mail: spigal73@mail.ru
