CC BY
50
NATIONAL PECULIARITY OF PHRASEOLOGICAL WORLD-IMAGE (SKETCHES OF THE IDEOGRAPHIC DICTIONARY)
E.V. Radchenko
The article examines distinctive characteristics of nominal fixed phrase meaning, offers semantic classification of the units and their ideographic description procedure.
© 2009
Т.Е. Абрамзон
«О ПРОИСХОЖДЕНИИ СЛОВА ЦАРЬ» А.П. СУМАРОКОВА КАК ФАКТ МИФОЛОГИИ ВЛАСТИ
(материалы к статье «Царь» культурологического словаря)
Среди рассуждений А.П. Сумарокова есть любопытная заметка — «О происхождении слова Царь». Приведем ее текст полностью:
«Не сказали мы еще Европейцам от чево слово Царь происходит; ибо и у нас не многия ето знают. Думают Европейцы, что ето слово испорчено, вместо Цесарь выговаривается и будто оно значит Короля. Смешно бы ето было, чтобы испорченное слово Цесарь Короля знаменовало, хотя слово Царь вместо Короля иногда и употреблялося; в переводе Священнаго Писания, вместо не имамы Короля токмо Кесаря, не имамы Царя токмо Кесаря, и поставлено. Сие слово не знаменует ни Цесаря ни Короля, но Монарха. А происходит оно от слова отец, из котораго сделано слово Отцарь. Греки называли Самодержцов своих Тиранами, которым титлом ныне мучители означиваются; и подлинно мучитель Самодержец, ежели он не премудр и не милостив, и действительно Отец, ежели он премудр и милостив. И должен сказати, что нет лутче на свете Самодержавныя власти, ежели она хороша, и нет ничего пагубоносняе роду человеческому не достойнаго диядимы Самодержца. Ибо:
Велики имена коль нас не утешают,
Великостью своей нас только устрашают. Семира Трагедия.
А Ты ЕКАТЕРИНА нам утеха и отрада;
Мы знаем то что мы ТЕБЕ любезны чада» [Сумароков 1787: X, 140—141].
В ряду значимых манифестов классицизма («О русском языке», «О стихотворстве») и обширного литературного наследия Сумарокова, включающего образцы почти всех жанров, этимологический пассаж «О происхождении слова Царь» занимает скромное место. Ошибочный по своему основному положению, он представляет несомненный интерес как факт культуры. В нескольких строках этого квазинаучного сочинения отразились как определяющие черты культурного процесса второй половины XVIII столетия, так и частные особенности творчества и мировосприятия Сумарокова.
1. Формирование национального сознания во второй половине XVIII в. Новые национальные мифы.
Направленность размышлений Сумарокова находится в русле основных культурных исканий этого времени — поисков собственно русского. Ориентация России на западную культуру, заданная петровскими реформами, в это время качественно меняется: вторая половина XVIII столетия — время национальной самоидентификации, когда повзрослевшее под европейским платьем русское «я» требует своего осмысления и своей презентации во внешнем мире. Национальное самообоснование инспирировало появление историко-культурных работ, воссоздающих прошлое России.
Время Петра как точка отсчета в истории новой великой России сохраняет свою актуальность, но осознана и необходимость подключить к этому величию семь веков предшествующей русской истории. Отречение от древнерусской культуры и народной культуры сменяется пристальным вниманием к ним. Начинается воссоздание истории, а точнее, создание мифологии нации в самом широком смысле. Процесс «спаивания культуры» [Лотман 1996: 144] в единое целое охватывал различные области знаний: фольклор, литературу, историю. Приведем несколько примеров, демонстрирующих смену этого сознания: словари античной мифологии сменяются словарями язычества славян («Словарь русских суеверий», «Абевега русских суеверий» М. Чулкова, «Описание древнего славенского языческого баснословия» М. Попова), интерес к истории древнего мира (многотомный перевод древней и римской истории Ш. Роллена Тре-диаковским) — вниманием к собственной истории («Древняя российская вив-лиофика» Н. Новикова).
Выходят сборники песен М. Чулкова («Собрание песен», 1770—1774 гг.) и В. Трутовского («Собрание русских песен с нотами», 1782), начинается освоение фольклорных сюжетов литературой (волшебно-рыцарские повести М. Чулкова, В. Лёвшина, М. Попова и др.). По меткому сравнению В. Шкловского, как купцы, богатея, создают галерею предков, так и народность, превращающаяся в нацию, начинает собирать свою мифологию. Появляется то, что можно было бы назвать мифами о начале нации (или мифами начала). Как и во всяких мифах, рассказ о сущности подменяется в них рассказом о происхождении.
Сумароков в статье «О происхождении российского народа» пишет: «Приятно знать о происшествии отечественнаго народа, и своих в Истории видети предков. Нет до сего времени нигде о Российском народе известия» [Сумароков 1787, X: 106]. «Первоначалие наших предков» — центральная тема не только сумароков-ской статьи, но и целого ряда работ до и после него. Приведу только заглавия некоторых сочинений современников Сумарокова: «О происхождении, разделении и смешении народов» (Часть I, глава 9) в «Истории Российской с самых древнейших времен» В. Татищева; «О старобытных в России жителях и о происхождении российского народа вообще» (гл. 1) и «О происхождении и о древности россов, о переселениях и делах их» (гл. 9) в «Древней Российской истории» М.В. Ломоносова. Не случайно, например, «Предуведомлении» к «Древней российской вивлиофике» Н.И. Новиков пишет: «Полезно знать нравы, обычаи и обряды древних чужеземских народов; но гораздо полезнее иметь сведение о своих прародителях; похвально любить и отдавать справедливость дос-
тоинствам иностранных, но стыдно презирать своих соотечественников, а еще паче гнушаться оными» [Новиков 1773: I]. О научной дискуссии по поводу «происхождения» богов в мифологических словарях второй половины XVIII в. см. подробнее: [Шкловский 1933: 94—100], [Берков 1946: 120—124], [Лотман 1962: 366-371].
Недостаток сведений приводит к одному из способов получения информации о прошлом — лингвистической реконструкции.
2. Язык как один из важнейших исторических источников.
Сумароков в статье «О происхождении российского народа» пишет: «... мы и корень языка праотцев своих и их (европейцев — Т.А.), по сие время удержали: а язык есть ко снисканию исторической истинны, вернейший руководец. Удивительно мне, что ни единому из Славян, просвещенных в последующия веки, не впало в мысли коснуться сей материи, ежели кто сведение о своем имел народе, и способность и прилежание ко изследованию своих собственных и всех Европейцов древности» [Сумароков 1787: X: 106—107]. Действительно, в это время к языку обращаются как к хранилищу первообразов.
Авторы исторических, географических, этнографических и другого рода исследований, будто уверовав в идею будущей науки о том, что слово — «свернутый миф» (А.Н. Афанасьев, А.А. Потебня, А.Ф. Лосев), с энтузиазмом эти мифы начали «разворачивать» в соответствии со своим знанием и мировидени-ем. Схожесть звучания определяет толкование слов и их родство. Ломоносов, например, возражает против интерпретации Миллера, объясняющего в своей диссертации «О происхождении российского народа» Гостомысла как Госто-мила, — «того, кто гостям мил», предлагая свою версию Гостомысла «того, кто о гостях мыслит» [Ломоносов 2003: 445—446]. В «Истории краткой Российской торговли» находим сведения о том, откуда происходят вятчане [История краткая Российской торговли 1788: 23], что означает «полушка» [История краткая Российской торговли 1788: 18], как называлась ранее Казань и от какого имени произошло ее прежнее наименование Батый-Саинов [История краткая Российской торговли 1788: 28]. Географический словарь того же времени сообщает не только о месторасположении того или иного географического объекта, но и по возможности рассказывает об истории его названия. Например, в Белой реке на Урале «вода <...> бела, откуда она и название свое имеет» [Новый и полный географический словарь 1788: 116]. Иногда предлагается несколько этимологических версий: «Великие Луки — город Псковского наместничества, при реке Ло-вате. Откуда название Великих Лук происходит, с точностью сказать не можно; может от излучистого течения, на котором он стоит» [Новый и полный географический словарь 1788: 134]; или «Дергач — слобода Харьковского Наместничества, которая имя свое, как кажется, получила от множества уловляемых там дергачей или корыстолей» [Новый и полный географический словарь 1788: 241]. В последнем примере важным для нас является оговорка автора «как кажется». Это «кажется» породило на свет и недостающих для полного пантеона славянской мифологии божеств (пресловутая Зимцерла как богиня весны, «стирающая зиму») и объяснило имена имевших место персонажей. Так, имя бога войны Леда «произведено, кажется, от слова «лед» или «леденеть»; «Корша или Хорс. Хотя неведомо, какую силу действия приписывали ему наши праотцы, но впрочем
по имени его можно, кажется, признать оного Эскулапием, или Богом болезней, что доказывает и его название, происходящее от слова «корчить» [Попов 1768: 25]. «Абсурдная этимология» (Г.А. Гуковский) становится чуть ли не единственным основанием для исторических построений Тредиаковского в работе «Три рассуждения о трех главнейших древностях российских» (1757 г., напеч. в 1773 г.): древнейший язык Европы — славянский, население древней Европы — славяне, варяжские князья — скандинавские славяне. Принцип созвучия слов определяет и сумароковский взгляд на происхождение слова царь.
3. Этимологическая гипотеза Сумарокова.
Почему Сумарокова заинтересовало слово царь? Официально титул Царь был принят в 1547 г. Иваном IV при венчании на царство по византийскому образцу, но царями уже именовали его отца Василия III и деда Ивана III (начиная с 90-х гг. XV в.). До этого царем на Руси называли — в период ордынского владычества — татарского хана, с незапамятных времен — византийского императора (характерно русское название Константинополя: Царьград).
Один из иностранных мемуаристов начала XVII в. писал о своих русских современниках: «Они считают имя «Царь» наиболее древним, и по их словам, этим именем Богу некогда было угодно удостоить Давида, Соломона и других, правивших домом Иуды и Израиля, и что эти слова «Цисарь» <цесарь> и «Кроль» <король> суть всего лишь человеческое измышление» [Маржерет 2007: 122—123]. В 1721 г. Петр Великий принял титул император, сохранив в своей полной титулатуре наименование Царь по отношению к составным частям империи («Царь Казанский» и т.д.). Все последующие наследники российского престола также следовали этой титулатуре, поэтому для середины XVIII в. это имя правителя вроде бы не актуально. Однако это не так. Начиная с 60-х гг. именование правящей персоны царь/царица наиболее часто звучат в панегирическом дискурсе.
Основное положение сумароковской теории сводится к следующему: слово царь «происходит <...>от слова отец, из которого сделано слово Отцарь» [Сумароков 1787, X: 140]. Цель этого этимологического псевдоразыскания Сумарокова состояла в том, чтобы развенчать известную в XVIII в. (и общепринятую в современной науке) точку зрения на происхождение данного слова как производного от слова ЦЪсарь1, в сумароковском варианте — «испорченного слова Цесарь». Предложенная автором концепция происхождения слова царь с точки зрения современной лингвистики ошибочна и критики не выдерживает. Однако она соответствует новому пониманию русскими самих себя: древнерусская культура самоценна, в ней корни и истоки современной российской истории и культуры, наш монарх-царь — отец народа, не чета западным королям-тиранам.
4. Возможные адресаты-оппоненты Сумарокова.
Мысль Сумарокова направлена на презентацию России Европе, и представляет он не официально принятое при Петре именование монарха в России — Император, но древнерусский титул государя — Царь. Под европейцами Сумароков, в частности, подразумевает Вольтера с его сочинением «История Российской Империи при Петре Великом»2, под «нашими», которые, с его точки зрения, также мало что смыслят в понимании «важных» слов, подразумевается
Ломоносов с его историческими сочинениями и «Замечаниями на первый том
3
«Истории Российской Империи при Петре Великом» Вольтера»3.
Вольтер считал, что название tsars стало известно со времени завоевания Сибири, и сомневался, может ли этот титул сибирских владетелей происходить от cesar. Одно из замечаний Ломоносова связано с вольтеровским решением вопроса об этимологии имени «царь», которое, по мнению российского ученого, «совсем ложно»: «...для того, что: 1) татарские обладателями царями не назывались, но ханами, а имя царское дано им от россиян, потому что мы издревле и поныне всех самодержавных владетелей на Востоке называем царями, а на Западе — королями; 2) имя царь весьма употребительно было в России за много сот лет прежде, нежели и о самих татарах слух появился, что засвидетельствуют самые старинные переводы церковных книг за 800 лет; 3) греческого царя Иоанна Цимис-хия россияне царем называли <...>; 4) великое издревле сообщение и частые войны славян с греками и торги удобнее ввести могли и прежде имя царь от цесарь через грамматическую фигуру сокращение (per syncopen), нежели после искать от татар, у коих того не бывало» [Ломоносов 2003: 476].
По поводу слова царь Ломоносов высказался и в рецензии «Замечания на диссертацию Г.-Ф. Миллера «Происхождение имени и народа российского» (1749). Для Ломоносова Миллер — иностранец, плохо разбирающийся в особенностях российского языка и в российской истории — то и другое могут понимать в полной мере только «природные россияне». Поэтому и царский титул Миллер употребляет не к месту, «весьма непристойно»: «... славенских князей называет царями российскими в противность своему мнению и в предосуждение пер-вовенчанным царям российским»; «а посему весьма непристойно княжны славен-ские называются от него российскими царевнами» [Ломоносов 2003: 449]; «а владельцев, прежде его (Рюрика. — Т.А.) бывших, называет царями русскими; следовательно, сие почтенные имена приемлет всуе» [Ломоносов 2003: 462].
5. Политический дидактизм в форме мифа о самодержавной власти. Собственное поэтическое «слово» как авторитетный аргумент.
Этимологическая выдумка Сумарокова служит здесь определенной политической цели — еще раз напомнить, какова должна быть идеальная модель самодержавия. Вся вторая часть заметок посвящена апологии «хорошей» самодержавной власти и осуждению власти «пагубоносной». Политический дидактизм является основой и торжественных од, и трагедий Сумарокова ([Гуковский 1939: 150], [Стенник 1962: 274]). В этих государственно ориентированных жанрах присутствуют несколько имен правителя, четко разделенных оценочными значениями: Царь, Монарх, Самодержец — положительные или нейтральные, Тиран — отрицательное4. В заметках имеется семь наименований единодержавного правителя — Царь, Цесарь, Кесарь, Король, Монарх, Тиран, Самодержец, из которых положительными коннотациями обладают те же имена, что и в литературных произведениях.
Сумароков остается поэтом и в своих квазинаучных изысканиях. Логика Сумарокова проста: «Это верно, потому что так сказано в моей трагедии». Он выдвигает тезис, после которого, согласно риторическим законам, следует как бы доказательство. В качестве последнего выступают цитаты из его собственных произведений5. Сумароков подтверждает свою мысль о «хороших» и «пагубо-
носных» самодержцах цитатой из своей трагедии «Семира» (1751), в которой вопрос об «отцовстве» монарха и тиранстве поставлен особенно остро. Олег, справедливый монарх, терзается сомнениями: наказать или не наказать восставшего против него Оскольда. Автор приводит героя к мысли, что если тот казнит мятежника (в общем-то справедливо), то станет в глазах подданных тираном:
Когда бы пленником тиранским чьим ты стал;
В упрямстве б он тебя по удам растерзал,
А я своим врагам дал прежнюю свободу.
Ибытьхотел отцем плененному народу [Сумароков 1768: 38].
Таким образом, «отцовство» на престоле есть прямая противоположность «тиранству». Но Екатерина II, являющаяся косвенным адресатом заметок, — особа женского пола. Что ж делать! Если нет на престоле царя-отца (NB: и давно нет — с 1725 г., со смерти Петра I; Петр II, Иоанн VI и Петр II недолго успели поцарствовать), его роль исполняет царица-мать («матерью» величали и Екатерину II, и предшествовавшую ей на троне Елизавету Петровну), — главное, чтобы подданные чувствовали себя в своей стране, как в родной семье, как «чада», знающие, что они «любезны» родителям.
Собственно, ради того, чтобы лишний раз напомнить об идеальной — семейной — модели отношений власти и общества (царицы и подданных) и написаны псевдоэтимологические заметки Сумарокова.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Ср.: «В этимологическом отношении рус. царь, надо полагать, восходит к цьсарь. Форма цьсарь была широко распространена на славянской почве вариантом другой др.-рус. формы цЪсарь > цесарь <о.-сл. *сёзагь» [Черных 1999: 361—362]; «Царь — титул, принятый в 1547 г. Иваном Грозным, укр. цар, др.-рус. цьсарь — в качестве обозначения византийского императора (XI в.), др.-рус. царь «властелин, государь», а также название татарского хана || Источником этих слов является форма *сёзагь «император»: др.-рус. цЪсарь, ст.-сл. цЪсарь» [Фасмер 1971: 290-291].
2. Первый том «Histoire de l'Empire de Russie sous Pierre le Grand, par l'auteur de l'Histoire de Charles XII» Вольера был издан в Женеве в 1759 г. Русским читателям он стал известен в начале 1760 года. Вольтер просил русское правительство, в лице Шувалова, одобрить его работу, обещая в случае необходимости внести изменения и перепечатать отдельные страницы. Однако никаких поправок Вольтер не внес ни в женевское издание, ни в перепечатку первого тома в Лионе, Амстердаме и Лейпциге в 1761 г. Замечания Г.-Ф. Миллера, И.И. Тауберта и Ломоносова стали фактом только нашей истории.
3. Впервые напечатано в «Московском вестнике» в 1829 г. (Часть V. С.158-163).
4. «Тираном» именует Сумароков Клавдия в «Гамлете» [Сумароков 1748: 5], Димитрия Самозванца в одноименной трагедии [Сумароков 1771: 4, 8, 74]. Во второй редакции своей первой трагедии «Хорев» (1768) Сумароков вкладывает в уста Кия монолог о монаршей власти: «Во всей подсолнечной гремит монарша страсть, / И превращается в тиранство строга власть» [Сумароков 1781: 47].
5. Этот же принцип изложения Сумароков использует и в «Некоторых статьях о добродетели», подтверждая прозаические размышления своими же стихотворны-
ми цитатами из трагедий. Сумароковское размышление об унынии заключают обращенные к Гостомыслу слова Ильмены из «Синава и Трувора» («Кто сетует всегда, / Тот действовать умом не может никогда»), о человеколюбии — обращенные к Олегу слова Семиры из одноименной трагедии («В суде, против бездельств имея сердце твердо, /Взирай на слабости людския милосердно»), о любви и добродетели в любви — слова Гамлета из одноименной трагедии («Люблю Офелию; но сердце благородно, / Быть должно праведно хоть пленно, хоть свободно») [Сумароков 1787: VI, 45, 48, 49].
ЛИТЕРАТУРА
Берков П.Н. Ломоносов и фольклор // Ломоносов: сб. статей и материалов. — М.: Изд-во АН СССР, 1946. — С.107—130.
Гуковский Г.А. Русская литература XVIII века. — М.: Учпедгиз, 1939.
История краткая Российской торговли. — М.: Тип. Пономарева, 1788.
Ломоносов М.В. Полное собрание сочинений. — М. — Л.: Изд-во АН СССР, 1959. — ^VIII.
Ломоносов М.В. Записки по русской истории. — М.: Эксмо, 2003.
Лотман Ю.М. «Слово о полку Игореве» и литературная традиция XVIII — начала XIX века // «Слово о полку Игореве» — памятник XII века. — М. — Л.: Изд-во АН СССР, 1962. — С.330—406.
Лотман Ю.М. Очерки по истории русской культуры XVIII — начала XIX века // Из истории русской культуры. — М.: Шк. «Яз. рус. культуры», 1996. — Т.ГУ (XVIII — начало XIX века). — С.13—346.
Маржерет Ж. Состояние Российской империи. — М.: Языки славянских культур, 2007.
Новиков Н.И. Древняя российская вивлиофика. — СПб.: Тип. Имп. Акад. наук, 1773.
Новый и полный географический словарь Российского государства. — М.: Унив. тип. у Н. Новикова, 1788. — Ч. I.
Попов М.И. Описание древнего славянского языческого баснословия, собранного от разных писателей. — СПб.: Тип. Имп. Акад. наук, 1768.
Стенник Ю.В. О художественной структуре трагедий А.П. Сумарокова // XVIII век: [Сб.]. — М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1962. — Вып. 5. — С.273—294.
Сумароков А.П. Гамлет. — СПб.: Тип. Имп. Акад. наук, 1748.
Сумароков А.П. Семира. — СПб.: Тип. Имп. Акад. наук, 1768.
Сумароков А.П. Димитрий Самозванец. — СПб.: Тип. Имп. Акад. наук, 1771.
Сумароков А.П. Оды торжественныя. — СПб.: Тип. Имп. Акад. наук, 1774.
Сумароков А.П. Полное собрание всех сочинений, в стихах и прозе. — М.: Унив. тип. у Н. Новикова, 1781. — Ч. III.
Сумароков А.П. Полное собрание всех сочинений, в стихах и прозе. — М.: Унив. тип. у Н. Новикова, 1787. Ч. VI—X.
Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: в 4 т. — М.: Прогресс, 1973. — OV.
Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка: в 2 т. — М.: Рус. яз., 1999. — Т.П.
Шкловский В. Чулков и Левшин. — Л.: Изд. писателей в Ленинграде, 1933.
A.P. SUMAROKOV'S ESSAY ON THE ORIGIN OF THE WORD TSAR AS A MYTH OF AUTHORITY (DATA FOR THE VOCABULARY ENTRY "TSAR" OF THE CULTUROLOGICAL DICTIONARY)
T.E. Abramzon
A.P. Sumarokov's essay on the etymology of the word Tsar reflected his creative work and world perception peculiarities as well as cultural process features of the second half of the 19th c. Sumarokov's hypothesis, essentially erroneous, provided the basis for a political myth of autocratic power in Russia. The main constituents of the myth are as follows: autocracy is the best state government system, an ideal model of authority-society relations (a family model), Russian rulers surpass their European counterparts in their fatherliness.
© 2009
Т.И. Крыга
ЛЕКСИКА С СЕМАНТИКОЙ ВРЕМЕНИ В РАЗНЫХ ЛИНГВОКУЛЬТУРАХ И ЕЕ ОТРАЖЕНИЕ В АССОЦИАТИВНЫХ
СЛОВАРЯХ
Проблема взаимосвязи языка и культуры в последнее десятилетие является очень актуальной, что обусловлено изучением языка как продукта человеческой культуры в тесной связи с этой культурой. Неординарными объектами исследования, по мнению Н.А. Потаенко, являются время и пространство: «Изменения знаний об окружающем мире, пересмотр существующих концепций в той или иной мере затрагивает наше понимание времени и пространства» [По-таенко 1984: 43]. Как отмечает А.Я. Гуревич, эти «универсальные понятия в каждой культуре связаны между собой, образуя своего рода "модель мира" — ту "сетку координат", при посредстве которых люди воспринимают действительность и строят образ мира, существующий в их сознании <...> Человек не рождается с чувством времени, его временные и пространственные понятия всегда определены той культурой, которой он принадлежит» [Гуревич 1969: 105]. Соприкосновение и взаимообусловленность языка и культуры особенно отчетливо и максимально проявляются в лексике и фразеологии.
Категория темпоральности является универсальной. Среди достаточно широкого набора средств и способов для обозначения временных свойств мира на всех языковых уровнях самую многочисленную группу представляют лексические формы, вызывающие большой интерес как номинации времени на лексическом уровне. Но семантика темпоральной лексики содержит также и особенности этнокультурного осмысления времени как меры человеческого бытия. Универсальное, инвариантное, типологически общее содержание категории времени находит в конкретном языке свое национально-культурное выражение и получает субъективную, аксиологически маркированную интерпретацию.
