CC BY
50
С. Ф. Идрисова О ПРИРОДЕ СОЦИАЛЬНЫХ ДЕВИАЦИЙ В ПРОЦЕССАХ ВОСПРОИЗВОДСТВА ЭЛИТ
Предлагается целостный социологический подход к выявлению причин и механизмов социальной девиантности в среде элитарных групп, основанный на новом прочтении наследия классиков элитистской теории, дается критика современных функционалистских и «ценностных» концепций элиты. Социальная девиантность трактуется как одна из составляющих процесса восхождения и воспроизводства элит.
Ключевые слова: социальная девиация, элитарная группа, идентификация элиты, обновление элит.
Современные функционалистские и «ценностные» концепции элиты в своих выводах — особенно в части детализации проблем, раскрывающих состав современных элит, принципы и механизмы их выдвижения,— уже довольно далеко ушли от постулатов классической элитистской теории, представленной именами итальянских социологов Г. Моски и В. Парето. Однако новейшим концепциям элиты присущи и свои недостатки, связанные в первом случае с преувеличением значения структурного детерминизма в процессах эли-тогенеза, во втором — с подчеркнуто персоналистской интерпретацией элитизма. Кроме того, в этих концепциях совершенно определенно ощущается недостаток целостного и диалектичного взгляда на природу элит и сущность процесса элитогенеза, а это, в свою очередь, оставляет вне поля зрения ряд актуальных, но не всегда лежащих на поверхности проблем. Одной из них, безусловно, является выяснение причин распространения девиантного поведения в среде современных элит — если быть еще точнее, исследование тех форм социальных девиаций (включая их криминальные проявления), которые можно рассматривать, до известной степени, как типичные для представителей элиты.
В этом вопросе, как нигде еще, недостает общего социологического подхода, который бы объяснял, на первый взгляд парадоксальную, ситуацию, когда представители элиты склонны подрывать тот социальный порядок, который освящает их господство над обществом. Для того чтобы понять, как и в силу чего это может происходить, в качестве первого шага необходимы, по нашему мнению, и возвращение к положениям классической теории элитизма, и более внимательное их прочтение.
Согласно взглядам классиков элитистской теории, нарастание тенденции к утрате элитой выдающихся качеств, возвышающих ее над обществом, является неизбежной фазой циклического по своей природе процесса. Эта фаза характеризует уже сформировавшиеся, «кристаллизовавшие» свое институциональное господство элиты, которым с этого момента становится свойственна «закрытость» рядов. Чем больше проявляет себя эта «закрытость», стремление элиты ограничить доступ в свои ряды извне, тем с большей силой внутри нее обнаруживаются тенденции консерватизма и закостенелости, утраты харизматического лидерства и выдающихся управленческих качеств, которые когда-то привели ее к власти. В условиях «когда назревает необходимость проявления в государственном управлении новых черт, а старые утрачивают свою значимость или же происходят изменения в их распределении», объективно возникает потребность в обновлении и трансформации правящего класса. К факторам, инициирующим эти процессы, Г. Моска относил появление «новых источников богатства» (например, историческая смена дворянства как политической элиты представителями буржуазного класса), рост «практической значимости
знания», возникновение новых религиозных и идейных течений. В реальности процессы «молекулярного обновления правящего класса» идут постоянно и могут значительно усиливаться в условиях, когда сам правящий класс находится еще в стадии формирования и доступ в него относительно прост. В условиях же когда правящая элита прошла стадию «кристаллизации» и не выражает явного стремления допускать в свои ряды «чужаков», возможны и очень вероятны революционные способы обновления элитарного правящего слоя1.
Сходные взгляды на закономерности обновления правящих элит высказывает и
В. Парето, в работах которого закон «циркуляции элит» приобретает еще более строгую и социологичную форму. Пополнение элит представителями низших классов ведет прежде всего к их качественному обновлению, что достигается привносимыми в правящий класс новой энергией и новыми идеями; с другой стороны, процесс восстановления элитой своей общественной миссии сопровождается удалением из ее рядов деградировавших членов. Таким путем обеспечивается процесс «постоянной и медленной трансформации» элит. Чрезмерное замедление процесса «циркуляции» элит приводит к накоплению в высших стратах общества деградировавшего человеческого материала, а в низших — избытка элементов высшего качества, что становится предпосылкой революционной смены правящей элиты2.
Признание динамических, «циркуляционных» моментов в качестве основы самого способа существования и функционирования элит, на наш взгляд, позволяет на новом уровне осмысления вернуться к обсуждению вопроса о содержании того, что составляет основу притязаний элиты на руководство обществом и признания этих притязаний самим обществом, а именно ее якобы высших, неординарных качеств, обеспечивающих ей дистанцию превосходства над массой. Для нас этот вопрос принципиально важен в силу того, что его прояснение дает ключ к пониманию оборотной, «теневой» стороны элитарного статуса, связанной с определенной социально обусловленной предрасположенностью представителей элиты к общественно опасным девиациям — нарушениям того самого жизненного порядка, который как будто увековечивает ее власть.
Исходя из общей теории элит, самым простым, на первый взгляд, способом объяснения усиления девиантных проявлений в среде элиты является вывод об избыточном накоплении в ее рядах деградировавших элементов. В самом деле, следуя логике классиков эли-тистской теории, последовательно подвергавших критике тезис о наличии у элиты неких «врождённых», наследственных достоинств, можно предполагать, что в рамках «кристаллизовавшихся» и усиливающих свою «закрытость» правящих элит постепенно нарастает дисбаланс между сохраняющейся для всех ее членов возможностью пользоваться материальными и статусными привилегиями, с одной стороны, и неспособностью эффективно осуществлять соответствующие этому положению общественные функции, с другой. Это не может не приводить, в конечном итоге, к усилению черт социального паразитизма внутри правящей элиты.
На этом фоне очевидна слабость практически всех функционалистских теорий элиты. Она заключается в том, что положенный ими в основу выделения элит критерий высшей квалификации подчас приобретает черты вневременной сущности, некоторого благоприобретенного и постоянно сохраняющегося качества. При этом совершенно игнорируется тот факт, что любая элита, достигая стадии консолидации, воспроизводит себя не только благодаря поддержанию высокого индекса достижений (по В. Парето), но и за счет различных практик монополизации власти и ее наследственного удержания. В этом отношении типичный стиль поведения элиты выдает не столько ее «избраннические» качества,
сколько вполне «человеческие» слабости (например, непотизм, семейственность и т. п.). И, напротив, «ценностный» подход к выделению элиты акцентирует внимание на индивидуальном «подвижничестве», личных достижениях и личном служении идее должного — как единственно приемлемом, «чистом» критерии оценки высших, элитарных качеств. Его слабостью, в свою очередь, является методологический индивидуализм, недооценка роли социальных механизмов в становлении и воспроизводстве элит, включая и тенденцию ее постепенного «перерождения».
Однако даже с учетом этой критики объяснение причин социальных девиаций в среде элиты, на наш взгляд, не сводится к анализу случаев очевидной деградации «закрытых», консервативных элит в процессе их естественной «циркуляции». В не меньшей степени должен подвергнуться анализу факт постоянного обновления элит за счет новых элементов — факт, который охватывает более широкий ряд случаев. В связи с этим необходимо серьезно, проанализировать вопрос о том, что же, собственно, привносят новые элементы в элиту в процессе её обновления и что они сами исходно представляют собой в разрезе так называемых «выдающихся» социальных качеств.
Прежде всего обратим внимание на то, что в трудах классиков элитизма обсуждение проблемы высших способностей как «пропуска» в состав элиты изначально освобождено от каких бы то ни было моральных оценок. В. Парето, говоря об уровне профессионализма как мере индивидуальных достижений, специально подчеркивает, что он в равной мере может касаться «хорошей или плохой, полезной или вредной, похвальной или достойной порицания природы человеческих характеров»3. В одной и той же личности исключительность профессиональных — и в этом смысле позитивных с общественной точки зрения — качеств может сочетаться с совершенно посредственными или даже откровенно антисоциальными моральными качествами. Распространенные в мировой истории случаи прямо противоположных оценок деяний великих личностей («гений» или «злодей») служат этому наглядным примером. Анализируя практику рекрутирования правящих элит, В. Парето специально указывал на то, что ни одна такая практика, или «экзамен», не способна определить место каждого индивида в высшей страте — тем более с учетом всей полноты проявлений его способностей и качеств. Более того, даже оценка профессиональных способностей индивида никогда в таких случаях не бывает исчерпывающей и осуществляется с помощью довольно упрощенной системы «этикеток», указывающих лишь на формальное соответствие квалификации индивида возлагаемым на него высоким обязанностям (например, «этикетка» адвоката обозначает человека, который должен знать закон). «Этикетка», по существу, означает такую же процедуру приписывания значений, какую мы наблюдаем в случае «стигматизации»: в одном случае индивид включается в состав высшей страты, а в другом исключается из нормального социального взаимодействия на основании одного социального атрибута — иногда совершенно условного.
Как отмечает В. Парето, гораздо меньше случаев несоответствия между «этикеткой» высших способностей и самими этими способностями наблюдается в среде так называемой «неуправляющей элиты» (врачи, инженеры, музыканты, литераторы и т. п.), поскольку здесь подлинность «этикетки» удостоверяется каждым индивидом в отдельности и непосредственно, в то время как в среде правящей элиты неспособность индивида к эффективному отправлению предписанных функций, во-первых, маскируется совокупными результатами управления правящей элиты, а во-вторых, часть «этикеток», удостоверяющих способности, может передаваться по наследству и порой не вполне заслуженно4.
В контексте этих рассуждений становится вполне понятным, почему при существующем множестве критериев идентификации элиты и шкальных измерений элитарного
статуса почти обязательным или одним из важнейших является признак богатства. Хотя этот критерий не тождествен исчерпывающе полной характеристике индивида, он всё-таки является более универсальным и тонким измерителем его совокупных сущностных сил и способностей, чем любые «этикетки». Неслучайно представителями меритократи-ческого направления в элитологии именно денежные доходы рассматривались в качестве показателя принадлежности к правящей элите5. Однако нельзя не видеть и обратной стороны данного явления: попытка оценить выдающиеся способности и качества исключительно в денежном эквиваленте может вести и к подмене последним самой сущности этих личностных характеристик.
Не углубляя анализа этой сложной проблемы, В. Парето всё же подчеркивает, что таких отклонений от идеально предписанных принципов рекрутирования элиты бывает «не настолько мало», чтобы ими можно было пренебречь, и одна из проблем, которая естественно возникает при изучении процесса «циркуляции» элит, заключается в выяснении не только того, в чем рекрутируемый в элиту индивид не соответствует «планке» ее требований, но и того, какие склонности, чувства, предрасположенности, приобретенные в первоначальной группе, он при этом приносит с собой.
Ответ на этот вопрос в значительной степени содержит классический труд Г. Моски. Прежде всего определенному уточнению подлежит сам базисный тезис его теории об обязательном наличии у элиты качеств превосходства над остальной массой общества. Г. Моска отнюдь не отождествлял эти качества с высшими достижениями цивилизации вообще, но подчеркивал зависимость их оценки от конкретных потребностей отправления власти. Он отмечал, например, что «высшую» ценность в глазах общества приобретает, как правило, ценность политическая, а последней является «не столько знание само по себе», сколько «его практическое применение на благо власти и государства». Отсюда очень часто наблюдаемая в практике отбора элит подмена аутентичных знаний и высот культуры как критерия оценки выдающихся качеств личности более упрощенным, каковым служит «простое овладение механическими процессами, нужными для достижения более высокой культуры»6. Вместе с тем и индивидуальный практический опыт не является квинтэссенцией реального искусства управления, которое, собственно, и составляет высшее достояние правящего класса. Это выдающееся качество элиты, как правило, формируется длительное время в виде ее коллективного опыта, и потому его сохранение целиком связано с той специфической средой воспитания и образования, которая поддерживается внутри элиты. По этой причине искусство управления никогда «не служило общепринятым критерием привлечения на государственную службу людей, далеких от нее (элиты.— С. И) по своему социальному положению». Этим отчасти и оправдывается наследственный, привилегированный характер передачи искусства управления внутри правящего класса. Однако, как относительно замкнутая социальная группа, элита способна не только сохранять свои «особые способности», но и воспроизводить свои «особые пороки»7 — особенно на стадии своей деградации, проистекающей из той же «закрытости».
Выход из этого «замкнутого круга», как правило, обнаруживается в эволюционном обновлении элиты за счет привлечения в нее новых элементов. Этот процесс, как подчеркивает Г. Моска, значительно чаще происходит не путем простого включения индивидов в состав правящей элиты, но через кооптацию в нее представителей сегментарных «элит», формирующихся в различных социальных группах. Именно благодаря мобилизуемой ими политической и духовной энергии сегментарные «элиты» добиваются высоких шансов политического успеха в виде вхождения в состав существующей правящей элиты или превращения в «контрэлиту», претендующую на то, чтобы занять ее место. Разбирая
особенности формирования сегментарных «элит» (церкви, партии, классы и т. п.), Г. Моска отмечает одну важную особенность, присущую их лидерам: это — известная односторонность и неуравновешенность их личностного мира, которая позволяет им развить колоссальную энергию в достижении одной, определенной цели, но заставляет пренебрегать другими своими общественными обязанностями и нормами. Характеризуя «свободу действий индивидов», с особенной силой проявляющуюся в периоды революционного обновления правящих элит, Г. Моска подчеркивает, что в процессе стихийного отбора наиболее политически состоятельных элементов «контрэлиты» шанс проложить себе путь наверх приобретают «наиболее пассионарные, энергичные, бесстрашные или просто самые практичные», чей успешный пример порождает новые «честолюбивые замыслы, алчность, новые усилия»8. Следствием этого, как правило, становится определенный нравственный перекос в процессе достижения политической цели, поскольку моральная сфера, согласно Г. Моске, вообще относится к самым подвижным составляющим жизнедеятельности индивида, испытывающим давление окружающей обстановки. Стратегия действий таких лидеров основана, в сущности, на манипулировании массовыми иллюзиями и достижении эффективного результата любой ценой. Нравственная девиация чаще, чем обычно, становится спутником политического успеха.
Эта неразборчивость в средствах в известной степени заложена в природе всех политических и религиозных доктрин, получающих массовую поддержку, а вместе с ней и шансы на политическую победу. Г. Моска эту закономерность определяет как «сплав чистого металла с низкопробным» и резюмирует: «Руководящее ядро, которое действительно хорошо организовано, должно найти внутри себя место для всех характеров: для человека, который жаждет пожертвовать собой ради других, и для человека, желающего эксплуатировать соседа в собственных интересах; для человека, желающего выглядеть могущественным, и для человека, желающего быть могущественным независимо от того, каким он выглядит; для человека, который наслаждается страданиями и лишениями, и человека, желающего наслаждаться жизненными благами»9.
По существу, вывод Г. Моски сводится к тому, что обновляющаяся таким образом правящая элита с неизбежностью будет являться «слепком» тех вожделений и ожиданий, которые характерны для всей массы, вовлекаемой в политический процесс путем соответствующей индоктринации. Соответственно, и те черты превосходства, которые будут характерны для лидеров, возглавляющих такие движения и получающих доступ в состав правящей элиты, будут нести в себе ярко выраженную амбивалентность. Демонстрируемые ими выдающиеся способности могут проявляться двояко — и как высшее умение эффективно управлять общественной ситуацией, и как крайние проявления цинизма и неразборчивости в достижении поставленных целей. По крайней мере, следует ожидать, что внутри формирующейся правящей элиты эти качества имеют шанс проявиться с гораздо большей силой, чем в размеренной и ровной жизни рядовой массы.
Поэтому не случайно, что концепции Г. Моски и В. Парето получили общее обозначение «макиавеллистской» школы изучения элитизма. Идеи Н. Макиавелли о сильной личности, способной противостоять «фортуне» и превозмочь своей личной «доблестью» (virtu) случайные стечения обстоятельств,— это, безусловно, апология выдающейся личности, но отнюдь не гимн ее лучшим сторонам. На страницах «Государя» — как квинтэссенции макиавеллиевской теории политики — мерилом личности выдающегося правителя становится политический успех, который, в свою очередь, есть умение всесторонне учитывать обстоятельства и изменять политику в соответствии с ситуацией10. Само это определение выдающейся личности, как мы видим, предельно освобождено от моральных
оценок, от возможности отождествлять выдающиеся качества, с успехом проявляемые в конкретных ситуациях, с лучшими, которые, в конечном итоге, оцениваются с высоты всего нравственного опыта человечества.
Таким образом, в результате проведенного анализа мы приходим к следующим выводам. Можно согласиться в целом с определением О. В. Крыштановской, характеризующей элиту как правящую группу общества, образующую верхнюю страту политического класса11, однако это определение нуждается в некоторых уточнениях. Во-первых, такому уточнению должна подвергнуться характеристика элиты как политической группы, обязательно связанной со сферой отправления государственной власти. Контроль над стратегическими ресурсами власти не обязательно предполагает формальную принадлежность к политике; элита может быть связана и с так называемой «инфраструктурой» власти — неформальными рычагами эффективного воздействия на власть. Элита — это, действительно, правящая группа общества, чей статус приобретает политическое значение. Например, бизнес, достигающий определенного масштаба, непременно становится таким же важным политическим явлением, как и государственная власть; известный ученый или писатель, пользующийся авторитетом национального масштаба, неизбежно превращается в политическую фигуру, как, впрочем, и высшие группировки криминалитета.
Другое важное уточнение касается вопроса о том, в какой степени элита может считаться носителем качеств превосходства над массой общества. О. В. Крыштановская права в том, что элита не обладает никакими выдающимися качествами «лучших людей» и правильным было бы вообще освободить это понятие от ценностных нагрузок. Однако нельзя согласиться с ней в том, что «причисляя индивидов к элите, мы вовсе не подразумеваем их особых достоинств, как впрочем, и отсутствия этих достоинств»11. Вычленение элиты из общества, действительно, необходимо производить по критерию политической функциональности, но считать ее полностью нейтральным явлением вряд ли правильно. В таком случае во многом теряется сам смысл социологического изучения элит. Вхождение в состав элиты на самом деле требует, как правило, выдающихся способностей, но способностей особого рода, представляющих собой нечасто встречающиеся сочетания совершенно амбивалентных социально-психологических и интеллектуальных качеств. В этом отношении элита может быть одновременно и системой отбора неординарных позитивных, общественно полезных качеств индивидов, и группой повышенного девиантного риска.
Поэтому элиты, действительно, представляют собой, как правило, «слепок» того общества, в котором они достигают возвышения, и стереотипное воспроизведение тех качеств, которые данное общество почитает если не самыми достойными, то вполне допустимыми и заслуживающими уважения. Соответственно, если структура общественных ценностей становится деформированной, то деформации нарастают и в механизмах «отбора» элит — причем можно ожидать, что в действиях элиты они будут выражены с гораздо большей силой. Те прегрешения, которые общество склонно позволять себе в порядке мелких компромиссов с совестью и уступок давлению жизненных обстоятельств, в поведении представителей элиты, ориентированных на овладение этим обществом, будут представать в гиперболизированной форме и уже в качестве скорее осознанного способа действий, чем проступка.
В этом аспекте при разработке современных подходов к изучению элиты особого внимания заслуживают концепции представителей так называемой школы изучения лидерства. Например, У! Липпман, говоря о секретах политического лидерства, более предметно подходит к вычленению из потока политического участия тех «выдающихся» качеств, которые позволяют достигать успеха в политике: способность культивировать в массах мобилизующие символы веры и возбуждать приятные эмоции, умение камуфлировать
свои истинные чувства и мысли перед массовой аудиторией, умение манипулировать общественными настроениями и т. п. Характерно, что эти манипулятивные средства, безошибочно срабатывающие в обстановке так называемого «демократического» общества, Липпман отделяет от обсуждения более философского по своей природе, но довольно абстрактного вопроса о том, кто вообще достоин править в этом обществе12. Очевидно, что это разведение моральных и инструментальных ценностей применительно к оценке элитарных качеств заметно меняет общую ориентацию в исследованиях элиты, перенося главный упор на изучение конкретных политических процессов и механизмов, с помощью которых осуществляется элитарный «отбор». Можно ожидать, что в таких системах «отбора» морализирующие оценки выдающихся качеств как исключительно «позитивных» или «негативных» будут утрачивать свое значение, а та или иная мера социальной девиации будет рассматриваться как необходимый ингредиент стратегии успеха.
Примечания
1 См.: Моска, Г Правящий класс / Г Моска // Социолог. исслед. 1994. № 10. С. 197.
2 См.: Парето, В. Компендиум по общей социологии / В. Парето // Вся политика : хрестоматия / сост. : В. Д. Нечаев, А. В. Филиппов. М. : Европа, 2006. С. 60.
3 Там же. С. 58.
4 Там же. С. 60.
5 Burnham, J. The Managerial Revolution: What Is Happening in the World / J. Burnham. N. Y.: Day, 1941. P. 60.
6 Моска, Г. Указ. соч. С. 192.
7 Там же. С. 193-194.
8 Там же. С. 197.
9 Моска, Г. Правящий класс / Г. Моска // Социолог. исслед. 1994. № 12. С. 111.
10 См.: Макиавелли, Н. Государь / Н. Макиавелли. М. : Планета, 1990. 79 с.
11 См.: Крыштановская, О. Анатомия российской элиты / О. Крыштановская. М. : Захаров, 2005.
С. 73.
12 См.: Липпман, У Общественное мнение / У. Липпман ; пер. с англ. Т. В. Барчуновой. М. : Ин-т фонда «Общественное мнение», 2004. С. 228-240.
Л. М. Яблонская ФИЛОСОФСКАЯ ПАРАДИГМА ПОЛИЦИИ XXI ВЕКА В КОНТЕКСТЕ АНГЛИЙСКОГО ПОДХОДА
Изложена современная философская доктрина полиции Великобритании. Уделено внимание изменению роли полиции в современном государстве через поддержание общественного порядка путем установления согласия в обществе, ориентацию на социальное партнерство, профессионализм полицейских, изменение характера лидерства в полиции, профилактику и предупреждение преступности, повышение значения полиции в разрешении социальных конфликтов. Сделан акцент на этической составляющей новой философской доктрины, высокой миссии и лидерстве полиции в социуме.
Ключевые слова: полиция, функции полиции, новая философия полиции.
Современное состояние безопасности общества требует применения новейших подходов к организации деятельности полиции. Данная проблема актуальна как для всего
