CC BY
36
Ю. К. Кузьменко (Германия, Берлин)
О ПОЯВЛЕНИИ СУФФИГИРОВАННОГО
ОТРИЦАНИЯ В ДРЕВНИХ СКАНДИНАВСКИХ
ЯЗЫКАХ
В скандинавских, языках сформировалась система отрицания, отличная от системы отрицания других германских языков. Отрицательные частицы not и nicht в современных западногерманских языках развились из сочетания пе + неопределенное местоимение wiht со значением «какой-то, что-то». Вначале усилительная отрицательная частица сочеталась с предваряющим ее отрицанием пе, а затем стала самостоятельно выполнять функцию отрицания (англ. пе...по wiht > ne...not > > not; нем. ni...niowiht >ne...nicht > nicht]. Исчезновение предваряющего пе и переход функции отрицания к усилительному элементу были характерны и для скандинавских языков. Однако в современных континентальных скандинавских языках не сохранилось следов общеиндоевропейской отрицательной частицы пе, а в современном исландском она сохранилась только в значении «также не» после отрицания или в составе сложного отрицания hvortki...ne в значении «ни.. .ни». Кроме того, в скандинавских языках элементом, вытеснившим пе1 была не частица, образованная путем слияния пе+ wiht, а частица с суффиксом, имевшим отрицательное (исконно усилительное) значение (-gi). Именно суффиксация отрицательных частиц, следы шторой сохраняются в отрицательных словах всех современных скандинавских языков (ср.: исл. eigi; шв., норв. ej; дат. ei; исл. ekki; пхв. eckt; норв., дат. ikke; исл. enginn; шв., норв., дат. ingen; исл. aldregi; шв., дат., норв. aidrig и т. п.) и которая была очень продуктивной в древних скандинавских языках, отличает скандинавские языки от западногерманских языков. Кроме того, в древ-неисландском есть отрицательный суффикс -a(t) (vasa «не был»Jannkat «я не нашел»), который встречается и в нескольких рунических надписях в континентальной Скандинавии2.
Таким образом, скандинавские языки отличаются от других германских языков и исчезновением при общем отрицании следов пе,
сохраняющегося во всех индоевропейских языках, и суффиксацией отрицания. Первый процесс, несмотря на свою редкость, имеет соответствие в индоевропейских языках: это и перенос отрицательной семантики как на усилитель, содержащий исконное пе (английский и немецкий языки — см. выше), так и на усилитель без пе (французский— ср. франц. ne...pas > pas). Суффиксация же отрицания — явление нехарактерное не только для германских, но и для других индоевропейских языков. Типологически суффигированное отрицание сближает древние скандинавские языки не с индоевропейскими, а с тюркскими, дагестанскими и эскимосско-алеутскими языками3.
Суффиксация усилителя, встречавшегося прежде всего в сочетании с отрицанием, была характерна и для готского языка, где в качестве усилительной энклитики при неопределенных местоимениях употреблялось -hurt, которое этимологически связывают со скандинавским -gi (ср., готск. ni hvashun «никто», ni hvanhun (aiw) «никогда», ni mannhun «никто», ni ainshun «никто, ни один»4). Однако в готском -hun не успело развиться в отрицательный суффикс, а оставалось усилителем, поскольку никогда не употреблялось в значении отрицания без -пе. В скандинавских же языках мы встречаемся не только с именным и адвербиальным отрицательным суффиксом -gi/ki, но и с приглагольным отрицательным суффиксом, имевшим варианты -а, -at и -i. Попытаемся ответить на вопрос, с чем могло быть связано такое негерманское и даже неиндоевропейское явление в древних скандинавских языках?
Суффигированное отрицание в древнеисландском языке Отглагольный суффикс -a(t)
Глагольный суффикс -a(t) был очень продуктивным в языке древ-незападноскандинавской поэзии начиная с самых первых ее памятников. Он встречается уже у первого известного нам норвежского скальда IX в. Браги Боддасона: betrat lyóastillir... á sandi hööglamma тип stööva— Ragnarsdrapa (10) «Не позволит предводитель воинов... остановить шум битвы на песке»; Vildit vröngum ofra ! vágs hyrsendir osgi( 19) «Не хочет вражду затевать воин с морем (Эгиром)». См. также формы fannkat «я не нашел», fráat «не знает», vasa «не было» и т. п. у других скальдов IX в.5 О том, что такие формы действительно существовали в то время (тексты скальдов дошли до нас в рукописях, появившихся спустя 300 лет), свидетельствует форма munat «не будет» в скальдическом стихе в рунической надписи X в. на острове Эланд (Öl 1, Karlevistenen: munat гаф ифиг ra£a ruk starkr i tanmarku... «Не будет (больше) сильный в бою Рейд-Видур (вождь) править в Дании...» Суффигированное глагольное отрицание есть и во многих песнях «Старшей Эдды» (ср., напр., vara Vsp. 6,3; veróra Hrb 3, 4 Jannta Hrb 14, 3; skala Háv 35, 2).
Часто суффигированное глагольное отрицание стоит после местоименной энклитики, восходящей к местоимению первого лица ед. числа ек, ср. ака (Тт 2,4); куедка (Ьв 18, 2), причем такая форма может предваряться полной формой местоимения ек (ек...акка; ек... Ыедка). Возможен и повтор -к после отрицания ф1ккак < pigg-ek-a-ек—Бкш 22,1).
Формы суффикса -а, -а1, -( находятся, как правило, в дополнительной дистрибуции: -а употребляется в том случае, если следующее слово начинается с согласного или в конце строки (как, напр., в Ьб 22, 5; Аку 6, 7), а также после согласного, хотя возможны и исключения (гепта ННП, 30, 5; 1ейа 45, 5). В других случаях стоит -аГ. (Ьв 28, 5); Vегдга1 (Ут 16, 6); уагсИ (Ут 38, 8); VИШ (Нау 113, 4); типШ (Сг 52, 2). После глагольных форм, оканчивающихся на гласный, как правило, стоит простое -/ (ср.: уаггН Нау 39, 3; Ьйа( Нау 146, 6; sagдit Нут 14, 1), в Эдде наиболее часто после -г (24 случая) и -и (\\)(а^гари,йеИй, каШй, еги1, таНЫ, Свейнбъерн Эгильс-
сон отмечал связь формы суффикса с количеством слогов в слове. Форма -аг наиболее часта в «Старшей Эдде» в односложных формах (80 случаев), только три примера с -а1 в двусложных формах. Форма -а встречается и в односложных (около 80 случаев), и в двусложных формах (30)6.
В древнеисландской поэзии -а(1) чаще всего употребляется без каких-либо усилителей, однако он может сочетаться и с пе, прежде всего когда пё употреблено в значении дизъюнктивного союза «ни ...ни», и в сочетании с усилителями отрицания {aldrigi, а engi veg). В прозе суффикс -а(() встречается намного реже. Однако он возможен в законах, в частности в «Сером гусе», и в пословицах, дважды встречается в Первом грамматическом трактате, редко — в переводной литературе7. В сагах он встречается, видимо, только в устойчивых выражениях, как, напр., Р1уга 5а еШ, егу/гг Меург «Не бежит от огня тот, кто прыгает через него»8.
Вопрос об источниках суффикса -а{() остается открытым9. Нет даже единого мнения о том, восходят ли формы -а и -Ш, -I к одному источнику или нет. По одной гипотезе источником суффикса -а было наречие, соответствующее готскому наречию тм>8 «всегда», которое сохраняется в древнеисландском в виде еу, ог, а форма -а( восходит к форме среднего рода неопределенного местоимения со значением «одно, некое» (а1 < еШ < *еШ), соответствующего реконструируемой (но незасвидетельствованной) готской форме *аша/а10. Кокк, который первый предложил этимологию а! < < *атШа, позднее возводил и форму -а к тому же источнику". По Кокку, форма -а( в некоторых позициях, в частности перед -к, имела фонетический вариант -а (та-к-а1-к > такакк > такак «я не могу»). Из формы типа та-к-а-к-а проникло в другие формы. Брате, предваряя идею Кокка о едином источнике -а и -а/, предложил рассматривать -а как форму, также восходящую к форме среднего рода неопределенного местоимения
«какое-то», однако имевшему вид не *ainata, а *ainan. Дельбрук писал о возможности возведения -a(t) к *waiht, др.-исл. vosttl}, основываясь, вероятно, на развитии отрицательных частиц в западногерманских языках (ср. нем. nicht < ni wiht), однако древнеисландская форма со словом, соответствующим древневерхненемецкому и древнеанглийскому newiht, образована с отрицательным суффиксом -gi {vcettki, vcettugi). В современных этимологических словарях мы встречаемся с разными вариантами предлагавшихся классиками скандинавистики этимологий. Единственная гипотеза, не нашедшая поддержки, — гипотеза Дельбрука (at < пе *waiht). Наиболее популярна гипотеза Кокка—Брате (-а < *ain < *aina, at < *ait(t) < *aint < *ainata)u.
Если по поводу этимологии -a(t) существует расхождение во мнениях, то пути формирования отрицательного значения у суффикса -a(t) всеми реконструируются одинаково. Предполагается, что первоначально отрицание выражалось препозитивной частицей пе, а элемент (*ainata, *aina или *aiws), ставший впоследствии отрицательным суффиксом, был усилителем отрицания. Конструкция пе Vb *ainata, *aina или *aiwa, типологически соответствующая французской циркумфиксной конструкции пе Vb pas, впоследствии потеряла отрицательную частицу пе, и функцию отрицания переняло -a(t) (ср. фр. ne...pas >pas). Так, формы типа effööorne ättat (Fm 3) «если отца не имеешь», er sina moeige пе manat (Ls 47,3) «кто свою болтовню не помнит», gestрй пе geyja, пё ä hrind hrßkkver (Häv. 134, 5) «гостя ты не ругай и в дверь не выталкивай», в которых общеиндоевропейская отрицательная частица пе сочетается с развившимся в общескандинавский период усилительным суффиксом -a{t) {пё ättat, пё manat, пё geyja), теряют пё, и значение отрицания начинает передаваться только суффиксом -a(t)iS. В подавляющем большинстве случаев -a(t) уже употреблено без пе. Предполагается соответственно такая последовательность изменений: geyja < пё geyja <*пе gauj-eina(ta) или *gauj-aiwa. На каком этапе усилитель стал восприниматься как отрицание (типа компонента двойного отрицания в русском, ср. никогда не ругай), сказать трудно. Во всех засвидетельствованных древнеисландских памятниках -a(t) уже имеет значение отрицания.
Неккель считал, что в скандинавских языках отрицательная частица пё исчезла вначале после паузы при постановке глагола на первое место, т. е. в сочетании пё veit{at) Haraldr отрицание пё исчезло, а в сочетании Haraldr пё veit(at) сохранялось16. Поскольку постановка глагола в начало древнеисландского предложения — обычное явление, то потеря пё в такой позиции привела к переносу отрицательного значения на суффикс -a(t) или на суффикс -gi17.
Суффиксальное -a(t) было архаичным уже в языке древнеисландских памятников, а в континентальной Скандинавии -a(t) встречается только в рунических надписях, причем крайне редко. Обычным показателем общего отрицания и в языке древнеисландской прозы,
и в других древнескандинавских памятниках является отрицательная частица eigi (др.-шв., др.-дат. egh¡, св^/»', egh), образованная с помощью другого отрицательного суффикса
Отрицательный суффикс -ki/-gi
Суффикс -a(t) являлся приглагольным суффиксом общего отрицания. Именное и адвербиальное отрицание выражалось суффиксом -kil-gi. Суффигированное отрицание -kil-gi при существительных представлено в «Эдде», ср.: Ид hleifi miksceldu né vid hornigi nysta ek nidr Háv. 49, «мне не дали ни хлеба ни рога я не увидел внизу» (Ls 39,4), Úfgi hefir ок vel / er i böndom skal / böpa ragna ridkrs «Волку тоже будет не хорошо (букв, не Волку будет хорошо), когда в оковах будет ждать гибели богов»; Vmgi «Недруг» (интерпретируется обычно как имя собственное) —Rúnarnam at rísta / rengóipcer Vingi «Руны начертала / испортил их Недруг» (Am 4, 1). С прилагательными, местоимениями и наречиями подобное отрицание встречается гораздо чаще: pörfgi «ненужный» (Háv 39, 8); viltki «неприятный» (Gdr 26, 6); svági «не так» (Háv 39, 5; Akv 25, 9); patki «не это» (НгЪ 6, 5; Gpr Ш 3,6); ср. также очень частотные mangi «никто», eingi, einginn (eittki, ekki) «никто (ничто), никакой»; hvergi «ни тот ни другой»; vatki, patki «никакой»; voetki «ничто» и т. п.
Считается, что именно из сочетания суффикса -gi с наречием еу «всегда» и образовалась приглагольная отрицательная частица во всех древних скандинавских языках (ср. др.-исл. eigi, др.-шв. ceghi, др.-дат. egh). Начиная с XV в. ее постепенно вытесняет другое образование с этим же суффиксом, восходящее к сочетанию -gi с неопределенным местоимением, в свою очередь восходящим к числительному «один» (исл. екЫ, дат., норв. ikke, шв. icke < eittki).
Считается, что первоначальное значение суффикса -gi было не отрицательным, а только усилительным18. В некоторых случаях только усилительное значение еще сохраняется в древнеисландском (ср., напр.,.. .pvíat hit ncesta sumar gat hvergi ber á Jslandi«.. .потому что следующим летом каждый собирал ягоды в Исландии», ef cettir vilgi mikils vald «если ты имеешь очень большую власть», ср. также hvargi «везде», noergi «когда-нибудь»19. В тех случаях, когда -gi сочетается с отрицанием eigi (eigi miklogi minna) или né (см. выше né...hornugi), его также можно, видимо, интерпретировать только как усилитель.
Скандинавское -gi связывают с готским -hun, который употреблялся для усиления отрицания с неопределенными местоимениями (см. выше). Частица имеет соответствия и во многих индоевропейских языках (ср.: лат. -que, особенно в формах типа quisque, quodque, «каждый», quicumque «который бы ни», слав, же, греч. ge, древне-инд. gha). Во всех индоевропейских языках эта частица имеет
прежде всего усилительное (или выделительное) значение. Только в древних скандинавских языках суффикс -gi имеет отрицательное значение. Появление у скандинавского суффикса -gi негативной семантики связывают с исчезновением отрицательной частицы пе в конструкциях типа пё уеН eighi > уеН eighi20. В самых старых исландских текстах (у скальдов X в.) имеет уже в основном только отрицательную семантику. Только отрицательную семантику имеет и в рунических надписях младшими рунами, где оно чаще всего встречается в форме Пи, аЫ, которая интерпретируется как eighi, eghi2l.
В индоевропейских языках мы встречаем как циркумфиксное отрицание22, так и отпадение первой части циркумфиксного отрицания, а также передачу функции отрицания второму компоненту (ср., напр., развитие во французском). Однако и существование конструкции с суффигированным усилителем, и особенно суффиксация частицы с отрицательной семантикой — явления необычные не только для германских, но и для других индоевропейских языков.
В ряде последних работ я пытался показать, что появление в скандинавских языках таких агглютинативных черт, как суффигирован-ный артикль и суффигированный пассив, могло быть связано с саамским влиянием23. Не может ли суффиксация отрицания в древних скандинавских языках также стоять в одном ряду с этими явлениями?
Выражение отрицания в саамском языке
На первый взгляд саамская и скандинавская системы отрицания кардинально отличаются друг от друга. Принято считать, что в саамском, так же как и во многих других финно-угорских языках, нет отрицательной частицы, а общее отрицание образуется аналитически из личной формы вспомогательного отрицательного глагола и особой отрицательной неизменяемой формы основного глагола.
Отрицательный финитный глагол
Отрицательный гаагол спрягается по лицам и числам (ср. сев.-саам. Sg. 1. in, 2. it, 3. ii; Dual. 1. ean, 2. eahppi, 3. eaba; PI. 1. eat, 2. ehpet, 3. eai; ср., напр., сев.-саам. 1. sg. наст вр. in bora «я не ем» (borrat— «есть»); in Ьоаде «я не прихожу» (boahtit «приходить»); 2. sg. it bora «ты не ешь», it Ьоаде «ты не приходишь»; 3. sg. ii bora, pi. eai bora («он не ест, они не едят»); ii Ьоаде, eai Ьоаде («он не приходит, они не приходят»). Однако спряжение отрицательных глаголов отличается от спряжения обычных глаголов. Отрицательный глагол не несет в себе обязательных для всякого тагола лексических и синтаксических значений. Как правило, у него нет показате-
лей времени и наклонения — самых важных глагольных характеристик. Формы презенса употребляются и для обозначения отрицания в претерите потенциалисе и кондиционалисе. Показатель наклонения имеет инфинитная форма основного глагола (ср. сев.-саам, in jeara «я не спрашиваю» — indikativ, in jearas; konditionalis in jearase (jearale), jearrat — «спрашивать»). В претерите временной показатель тоже оказывается в форме основного глагола — ср. in boahtán «я не пришел», in jearran «я не спросил», где boahtán и jearran являются формами причастия II. Соответственно форма перфекта выглядит как in leat boahtán.
Хотя изменяемые по лицам и числам формы традиционно и называются отрицательными глаголами24, это скорее дань традиции, поскольку основные глагольные категории время и наклонение не выражаются этими формами. В финно-угорских языках заметна тенденция к превращению отрицательного глагола в отрицательную частицу. При описании системы глагольного отрицания в финском языке, которая сходна с саамской, Селицкая определяет финские формы en, et, ei и т. п., которые также не являются формами времени и наклонения, как отрицательные частицы25, которые в сочетании с отрицательным знаменательным глаголом образуют аналитическую форму26. В финском языке возможно употребление ei и в значении «нет» — ei ainoastaan tánáan vaan mydskin huomenna («не только сегодня, но и завтра»), oletko sindAarnio? Ei, mind en ole Aarnio («Ты Ap-нио? Нет, я не Арнио»)27. Селицкая утверждает, что в прибалтийско-финских языках отрицательная частица имеет чисто формальное значение28. Превращение отрицательного глагола в отрицательную частицу можно наблюдать и в других финно-угорских языках. Так, в эстонском языке форма третьего лица, ед. числа ei распространилась на все лица — та eipalu «я не принесу», sa eipalu «ты не принесешь»; в отрицательную частицу превратился отрицательный глагол в мордовском языке29. В истории финно-угорских языков мы можем наблюдать и превращение исконных отрицательных глаголов в отрицательные дизъюнктивные союзы ни... ни (как, напр., в эст., фин., карел., вепс. ei...ei, особенно часто в эстонских и финских диалектах)30. Причем в таких образованиях участвует и усилительный суффикс -ка, который в финском присоединяется к личной форме отрицательного гаагола епка, etka, eika, а в других финно-угорских языках основой для таких союзов является только форма третьего лица ед. числа — ср. эст. ega, карел, eika31.
В саамском, так же как и в других финно-угорских языках, много выделительных частиц. Одной из самых употребительных является энклитика -ge, стоящая при глаголах, местоимениях и наречиях в вопросительных и отрицательных предложениях: ср.: сев.-саам. in mana gosage «я никуда не пойду» (gos «где, откуда»), mai'dige теп galleen gáv'dnan «ты нашел что-нибудь» (mii, та- «что, какой»), mihkkege, nom. sg. («что-нибудь»), pl. mahkkige, guhtege «кто угодно» (guhte
«какой, кто»), goas 'sege «когда-нибудь» «когда»)32, южно-саам. gan, ganna... gih: у 1есек тап^ап $Ыоге «он совсем небольшой», теп у акле^ап haga-sietere «но не было ни одного пастбища»33. Ср. также формы типа т^е топ /Пере «и я того не знаю», 1т сИере imge аг \ес1 «я того не знаю и не понимаю», г йа^е йаПо «и он тоже не хочет»34. Мы видим, таким образом, что усиливающая отрицание энклитика может присоединяться как к отрицательному вспомогательному глаголу (imgeinge, iige, ^е), так и к местоимениям и наречиям {gosage, datge). Энклитика -£е встречается в саамском и при существительных и прилагательных.
Отрицательная инфинитная форма основного глагола
Второй составляющей аналитической формы отрицания в фин-но-угорских языках является инфинитная глагольная форма основного глагола. В современных саамских диалектах эта форма имеет разный вид. Отличие состоит прежде всего в форме суффикса в аус-лауте /к/, /t/, /У или ноля звука35. Примерную картину распределения суффикса в ауслауте отрицательных форм можно представить себе, сравнив индикатив отрицательной формы гаатсша «быть» в современных саамских диалектах: /Тс/ — Калфьюрь (Kalfjord), Хелгой (Helg0y), Карашок (Karasjok), Полмак (Polmak) leek, Оутакоски (Outakoski) leáhk; Нессебю (Nesseby) lea k; Ш — Каутокейно (Kau-tokeino) last; Квенанген (Kvenangen) le at, la't; Реппефьюрь (Rep-pefjord) leat; ГЫ — Pepyc (R0ros) leoeh; Мало (Male), Южный Йок-кмокк (Jokkmokk), Центральное Елливаре (Gállivare) láh; Северный Йоккмокк le: h; /0/ — Сааривуома (Saarivuoma) la; Патсйоки (Patsjoki) la; Суоникюлэ (Suonikylá) lea; Нуортиерви (Nuortijárvi) le — laTe-риберка (Teriberka) le36.
Во многих случаях ñd или /t/ могут чередоваться с /Ы или с нулем звука. Соответственно часто чередование Ы — /0/, как, например, в диалекте Уме —guula(h) «слушать», beede{h) «приходить». Нулевая форма представлена во многих диалектах37 и в северосаамской литературной норме (ср., напр., (ii) bora, gula «(он, она не) ест, слышит», borrat «есть», gullat «слышать»), хотя в неравносложных глаголах здесь, как и во многих других диалектах, — суффикс отрицательной глагольной формы -t (ср., напр., отрицательные формы cohkket, ráhkat, bonjat, viegat, leat от глаголов cohkkedit «садиться», ráhkadit «(из)го-товить», bonjagit «искривиться», viegahit «гнать», leat «быть»)38.
Предполагается, что исконным показателем этой формы было *к (показатель презенса и императива)39, которое в современных диалектах имеет разные рефлексы. Теперь редки диалекты с /к/ или N во всех формах. Они сохранились главным образом в односложных и в других неравносложных глаголах, однако еще в XIX в. в приморских саамских диалектах Норвегии конечный согласный сохранял
исконное /к/ и в равносложных глаголах (i davak «не делай!», i Ьоадек «не приходи!», г suoladak «не воруй!»)40.
В прасаамском предполагают совпадение конечных -f и и развитие t> к> h или к> t> h41. Такое же развитие было характерно и для показателя инфинитива, который в современных диалектах имеет вид /-t/, Ш, Ш42.
Чередование N — Ы — /0/, /к/ — ¡Ы — /0/ может быть факультативным. В некоторых случаях в одном и том же говоре у разных информантов возможны разные формы fh! — /hk/ — /hi/ — Каре-суандо (Karesuando), Кенкэмэвуома (Konkamavuoma)43. Однако в большинстве саамских диалектов чередование согласных является позиционным и зависит от количества слогов. Так, в Рерусе в равносложных словах стоит /h/, а в неравносложных — Л/, т. е. в односложных формах (например, в частотном глаголе «быть») стоит -t, а в двусложных формах -Л44.
Появление суффигированного отрицания в скандинавских языках
В скандинавских языках была сильна тенденция к суффиксации постпозитивных безударных местоимений, приведшая к образованию как суффигированного определенного артикля, так и пассива на -s(k). Эти чуждые другим германским языкам явления я пытался связать с языковыми контактами, в частности с саамским влиянием на скандинавские языки. И морфологическое выражение определенности (суффиксацию артикля), и появление синтетической формы медия я рассматривал как заимствование морфологической модели. Таким образом, скандинавское постпозитивное указательное местоимение hinn (inn) было реинтерпретировано в скандинавской речи саамов как суффикс, соответствующий суффиксам саамского посессивного склонения, а энклитический вариант возвратного местоимения при соответствующих по значению глаголах (-sk, -s) как отличный от возвратного медиальный суффикс в соответствии с различным морфологическим выражением возвратности и медиальности в саамских языках45. Обе указанные черты, характерные вначале только для скандинавской речи саамов, распространились затем и в собственно скандинавские диалекты. Социолингвистическая ситуация до принятия скандинавами христианства и до стигматизации саамов не препятствовала такому распространению.
Не могло ли скандинавское суффигированное отрицание появиться вначале также в результате переинтерпретации саамской модели в скандинавской речи саамов? Думается, что слишком многое в саамском и скандинавских языках оказывается схожим, чтобы можно было бы говорить просто о случайном совпадении.
Развитие отрицания -a(t)
Развитие суффигированного отрицания -a(t) в скандинавских языках можно представить себе следующим образом. Скандинавские неопределенные местоимения, употреблявшиеся для усиления отрицания в постпозиции (*пе Vb *aiwa, *aina, *ainat(a)), могли, вероятно, иметь редуцированные варианты (подобно вариантам -s(к) l-sik), реализовавшиеся как -а (< *aina, aiw(a)) или -at (< *ainata). Традиционно такое развитие и предполагалось. Дальнейшие изменения в скандинавских языках, т. е. суффиксация, объяснялись фактически только постпозицией. Однако постпозиция далеко не всегда ведет к суффиксации, что становится особенно ясно при сравнении развития отрицания в западногерманских и в других индоевропейских языках. Импульсом к суффиксации в скандинавских языках были саамские отрицательные формы с суффиксами 1-Х], ¡-Ы и /0/. Основы саамских отрицательных инфинитных форм могли оканчиваться на -i (е), -о (и), -а. Самым продуктивным основообразующим глагольным суффиксом был -а-, т. е. отрицательная форма таких глаголов могла иметь вид Vb + at, Vb + ак, Vb + ah, Vb + а (т. e. (im(in), it, ii) borat / borak / borah / bora «(не) ем, ешь, ест»; gulat / gulak / gui ah / gula «не слышу, не слышишь, не слышит» и т. д.). Именно формы типа borat, borah и bora и способствовали в первую очередь переинтерпретации редуцированных усилителей отрицания в скандинавском языке саамов как суффиксов, соответствующих суффиксам саамских отрицательных глагольных форм. Иными словами, скандинавские редуцированные формы типа *пе etr a(t) (редуцированная форма, соответствующая полной форме *пе etr ainat (aiwa) «не ест» или *пе heyr a(t) ( *пе heyr *ainat (aiwa) «не слышит»), были реинтерпретированы саамами как формы, аналогичные саамским формам (и) borat (bora/borah), (ii) gulat (gulah / gula). Скандинавские глагольные формы на -Не и -и(о), отрицательный суффикс которых имеет вид -t (skylit, máttut), сопоставлялись с саамскими отрицательными формами на -i(e), -о(и) типа совр. сев.-саам, (ii) cieru (< cieruh < cierut), (ii) и boaôe (< boaôeh < boaâit). Истоки скандинавских отрицательных форм на -а и -at можно найти в современном северосаамском, где в равносложных формах — нулевой суффикс (ср. И bora, gula), а в неравносложных--1 (ср.: ii ráhkat, leat). Заметим, что происходило не простое заимствование саамских суффиксов в скандинавские языки, а реинтерпретация редуцированных скандинавских форм как суффиксов в соответствии с саамскими суффиксами отрицательных шагольных форм. Фонетическое совпадение саамских суффиксов la-OI, la-hl, la-tl с редуцированной формой скандинавских усилителей -a, -at, -t еще более благоприятствовало возможности такой реинтерпретации. Таким образом, в данном случае речь идет не только о совпадении грамматической модели, как, например, в случае с суффиксацией определенного артикля
в скандинавских языках и со способом выражения притяжательнос-ти в саамском, но и об определенном фонетическом совпадении, т. е. мы имеем здесь типологическое соответствие с развитием скандинавского суффигированного медия на -s(k), соответствующего саамским медиальным формам на -5-.
Возможно, что замеченная Свейнбъерном Эгильссоном закономерность употребления формы -at в «Старшей Эдде» в односложных словах (см. выше) связана с разными формами суффикса отрицательных глагольных инфинитных форм в саамских диалектах, где односложные формы имеют -í, а двусложные -h или ноль звука форм (ср. сев.-саам. Icet, но gula).
Традиционно предполагалось, что именно отпадение пе в древних скандинавских языках привело к тому, что значение отрицания перешло на суффигированный усилитель (см. выше), однако более вероятным кажется предположение о том, что пе отпало тогда, когда отрицание уже выражалось усилителем. Возможно, что отпадение пе перед глаголами следует рассматривать в одном ряду с отпадением глагольных приставок в скандинавских, т. е. с той чертой, которая отличает древние скандинавские языки от других древних германских языков46 и которая тоже может быть связана с саамским субстратом.
Из скандинавских диалектов на саамском субстрате суффиксальное отрицание распространилось и в собственно скандинавские диалекты.
Отрицательный суффикс -gi
Традиционно в данном случае предполагается развитие, аналогичное развитию -a(t) (*пе var ainata > *пе var а > *пе vara *> vara), т. е. eigi < *пе ei gi < *пе aiw gin («никогда» + усилительная частица), eingi < *пе einn gi < *ni ainaR gin («никто» + усилительная частица), ект, etki < *ne eittki < *ne ainata gin («ничто» + усилительная частица) и т. п.47
Суффиксацию выделительной частицы -ge можно наблюдать в редких случаях и в других древних германских языках (др.-анга. hwergen, др.-сакс., др.-в.-н. kwargin, hwergin «где-нибудь» — ср. др.-исл. hvargi, hvergi «везде, ншде», др.-шв. hwarghi, hwarghiri). Особенно много форм неопределенных местоимений с суффиксацией -hun в готском (ср. выше). Однако ни в одном германском языке нет такого богатства суф-фигированных форм с -gi, как в древних скандинавских языках. Кроме того, ни в одном германском языке -gi не превратилось в отрицательный суффикс. Обе скандинавские изоглоссы (продуктивность суффиксации -gi и превращение -gi в именной и адвербиальный суффикс отрицания) можно объяснить саамским влиянием.
Коллиндер, доказывая родство финно-угорских и индоевропейских языков, в качестве одного из доказательств сходства их основ-
ного словарного запаса приводил сходство формы и функции финно-угорского -gi (фин. -ki, kin; вепс, -gi; эст. -gi, -ki; саам, -ge, -ké) и индоевропейской усилительной частицы (санскр. са, лат. que, готск. hun, сканд. gi)™. Оставив в стороне вопрос об исконном родстве финно-угорских и индоевропейских языков, обратим внимание прежде всего на морфологическое и семантическое сходство усилителя отрицания в древнескандинавском и саамском, ср. сев.-саам, gostege (в вопросительных предложениях «откуда-нибудь», в отрицательных — усилитель отрицания «ниоткуда»), gosage («куда-нибудь, никуда»); maidege (Akk. Sg.), mihkkege (Nom. Sg.), mange (Gen. Sg.), masage (III. Sg.), mastege (Lok. Sg.), mahkege (Nom. Pl.) («что-то, что-нибудь, ничего»), goassege («когда-нибудь, никогда»); guhtege «кто угодно, никто» и т. п. и др.-исл. hvatki «какое угодно, никакое» (hveskis Gen., hvegi Dat (er)); hvergi, hverigur «каждый, любой, какой бы ни»; hvargi, hvergi «везде, нигде»; vilgi «совсем не, очень», aldrigi «никогда», hvârgi (hvorgi), hvârki (hvortki) «ни один из двух, ни тот ни другой», vœtki «никто, ничто», vœttugi «ничто»; patki «не это», ekki, etki «ничто», eingi(nn) «никто», eigi «не» (исконно «никогда»). В древне-исландском языке у некоторых местоимений мы встречаемся как с позитивно усилительным, так и с отрицательным значением -gi, как в hvatki, hvargi, hvergi, vilgi, в большинстве же случаев -gi имеет только отрицательное значение.
Если усилительное значение -gi соответствует суффиксации усилительного зап.-герм. -gen и готск. -hun, хотя количество готских и особенно зап.-герм. суффиксальных образований не идет ни в какое сравнение с количеством скандинавской суффиксации -gi, то превращение -gi в суффикс отрицания — только скандинавское явление. Продуктивная суффиксация -ge в саамском (примеры см. выше) была тем катализатором, который может объяснить продуктивность суффиксации в древних скандинавских языках по сравнению с другими германскими языками. Однако функции -gi в скандинавских языках могут отличаться от функций -ge в саамских языках — в огромном большинстве форм -gi/ki является единственным показателем отрицания в древних скандинавских языках. Такое развитие, которое наблюдалось исключительно в скандинавских языках (появление только отрицательного -gi), можно также объяснить саамским влиянием и прежде всего реинтерпретацией скандинавского усилителя eigi* «никогда» в отрицательных предложениях как формы, соответствующей так называемому саамскому отрицательному глаголу с усилителем -gi.
Появление отрицательного значения у -gi связано в первую очередь с реинтерпретацией формы eigi < *пе ei gi (< *пе aiwa gin) «никогда», которая была реинтерпретирована в скандинавской речи саамов как элемент аналитической отрицательной конструкции, соответствующей так называемому отрицательному глаголу с усилительной частицей -gi. Форма ei gi соответствует саамской форме тре-
тьего лица ед. числа »-£1 / ег-£1. Мы уже обращали внимание на то, что та форма, которая обычно интерпретируется как саамский отрицательный шагол, не имеет важнейших глапэльных характеристик и может трактоваться как спрягаемая отрицательная частица. Соответственно скандинавские формы с усилителем еу и с выделительной частицей gi были реинтерпретированы говорящими по-скандинавски саамами как формы, соответствующие саамской спрягаемой отрицательной частице (так называемому отрицательному глаголу) в сочетании с суффигированной частицей -£/ (т, И, ii/ei+gí). Таким образом, скандинавские сочетания типа * пе е/^г е(г / *пе е(г ег gi «никогда не ест» были сопоставлены в скандинавской речи саамов с саамским ¡¡~£< / е^ Ьога{() «не ест». Поскольку в таком случае скандинавское ег реинтерпретировалось как отрицание, а не как усилитель, отпадала необходимость в пе, которое в большинстве скандинавских языков исчезло, а в исландском сохранилось только в дизъюнктивном союзе пе...пе, ЫоНкх...пе. Таким образом, именно форма eigi * «никогда» была той формой, в которой прежде всего развилось отрицательное значение у откуда оно распространилось и на другие формы.
Любопытно, что древнескандинавский отрицательный суффикс -а(0 употребляется только с глаголами, а ^г — с именами и наречиями. Употребление -а( соответствует употреблению саамского суффикса отрицательной глагольной формы (Ш, !Ы, /0/, /к/), который возможен только с глаголами, а употребление скандинавского соответствует употреблению саамской энклитики которая возможна с именами и наречиями или со спрягаемой отрицательной частицей (так называемым отрицательным гааголом). Появление или, возможно, сохранение индоевропейского ^ при существительных (как в когп1&-или и//£0 тоже могло бьпъ связано, с одной стороны, с возможностью употребления саамского с существительными, а с другой — с генерализацией у значения отрицания при реин-терпретации eigi как отрицательного слова (см. выше).
Изменения показателей общего отрицания в древних скандинавских языках
Традиционно предполагают наличие следующих этапов развития общего отрицания в скандинавских языках пе>М> eigi*9. Неккель полагает, что в 1Х-Х вв. ещг еще не стало приглагольной отрицательной частицей, а сохраняло исконное значение «никогда». Начиная примерно с 1150 г. eigi, однако, уже полностью вытесняет -а(050-Однако на этом изменения показателей общего отрицания не заканчиваются. Примерно через 400 лет (в ХУ-ХУ1 вв.) eigi уступает во всех скандинавских языках свое место новому показателю общего отрицания, развившемуся из неопределенного местоимения еШ
«ничто, никакой». Это местоимение являлось формой среднего рода местоимения eingi(n) и было образовано с помощью отрицательного суффикса -gi/ki от неопределенного местоимения eitt (eitt + ki > ekki; ср. исл. ekki; шв. icke; дат., норв. ikke) по известной модели (ср. выше). Местоимение ekki встречается уже в самых старых скандинавских памятниках, однако в древних скандинавских языках оно сохраняет еще свое исконное значение «ничто». В редких случаях, однако, в древнеисландском ekki употребляется вместо показателя отрицания eigi5!.
Таким образом, начиная с VI в., когда в надписи из Эггьюма впервые было засвидетельствовано отрицание пе', и до современного состояния можно наблюдать следущее развитие общего отрицания: пе > a(t) > eigi > ekki, (icke, ikke). В шведском языке это изменение прошло на ступень дальше (*пе> *a(t)> eghi> icke> inte). Показатель отрицания в современном шведском языке (inte) — первоначально форма Nom. и Akk. среднего рода от местоимения ingen (inte < ingte).
Суффиксальное отрицание -a(t) исчезло не потому, что было суффиксальным. Появившиеся одновременно с ним суффиксальные формы определенного артикля и пассива сохраняются до сих пор. Дело здесь в самой природе показателей отрицания, относящихся к одной из групп слов, которые чаще, чем многие другие группы слов или форм, проходят цикл А' > А > В' > В > С' > С > D' > и т. д., где ' означает стилистическую маркированность. Стилистически нейтральное слово (или форма) вытесняется стилистически маркированным словом (или формой), которое, вытеснив старое слово и став стилистически немаркированным, подписывает себе смертный приговор, и на его место приходит новое стилистически маркированное слово и т. д. В лексике к таким словам относятся, например, слова со значением «мальчик» и «девочка», слова, обозначающие некоторые части тела, наречия меры и степени и т. д. Так, нейтральное sven со значением «мальчик» было вытеснено в шведском языке стилистически маркированным финским заимствованием pojke, которое, заняв место sven, стало немаркированным, что привело к появлению нового маркированного слова kille, место которого уже готово занять одно из более сотни маркированных слов со значением «мальчик, парень», остающихся пока за рамками литературной нормы. Суффиксальное отрицание -a(t) было одним из звеньев подобной цепи. Общегерманское (и общеиндоевропейское) пе вытесняется в скандинавских языках суффиксом -a(t), который вначале был усилительным маркированным суффиксом. Став единственным показателем отрицания, -a(t) утратил свою маркированность, которая стала выражаться усилителем eigi, имевшим значение «никогда». Это отрицание, пройдя такой же путь, было в свою очередь вытеснено усилителем с исконным значением «ничто, никакой» (ekki). Причем каждая последущая форма отрицательной частицы (пе > -a(t) > eigi > ekki) не являлась новой формой. Она существовала как усилитель отрица-
ния одновременно и с показателем отрицания, и с другими усилителями отрицания, т. е. ш, екЫ существовали в то время, когда немаркированным .показателем отрицания было не, а ещ1 и еккг. существовали в период, когда немаркированным показателем отрицания было -а1, а еШ существовало в период, когда немаркированным показателем отрицания было eigi.
О возможности проникновения черт саамской интерференции в собственно скандинавские диалекты
Особые скандинавские изогаосы в системе отрицания (глагольный отрицательный суффикс -Ш и именной и адвербиальный отрицательный суффикс -£г) предлагается выше рассматривать как следствие реинтерпретаций скандинавских форм и значений в скандинавской речи саамов в соответствии с формой и значением соответствующих форм в саамских языках. И по механизму своего возникновения, и по времени (УШ-1Х в.) скандинавское суффигированное отрицание соответствует двум другим важным скандинавским изопюссам (суф-фигированному определенному артиклю и суффигированному пассиву), которые также могут рассматриваться как реинтерпретация скандинавских грамматических моделей в скандинавской речи саамов в соответствии с саамскими грамматическими моделями. Очевидно, что такая грамматическая интерференция могла быть характерной для скандинавской речи саамов. Но каким образом эти явления могли проникнуть в собственно скандинавские диалекты, если отношение к саамам в УШ-Х в. было таким же, каким оно было в более позднее время (фактически их стигматизация)?
После находки саамского захоронения в ладье Стенвик призывал «к более нюансированному пониманию отношений скандинавов и саами в доисторические времена»52. И такой призыв был услышан историками и археологами, но оставался неуслышанным лингвистами-скандинавистами.
И археологические памятники53, и ономастика, и древнеисланд-ская литература свидетельствуют о том, что и область обитания саамов, и отношение скандинавов к саамам до принятия скандинавами христианства было иным.
Согласно данным современной археологии, и в железный век, и в раннее средневековье саами занимали не только север Скандинавского полуострова, но и его центральную часть54. Причем археологи и антропологи находят материал, свидетельствующий о саамо-сканди-навских браках55, что подтверждают и древнеисландские саги. Снор-ри рассказывает о том, что одной из жен Харальда Прекрасноволосо-го (умер в 933 г.) была саами Снефрид, родившая ему четверых сыновей, которым Харальд потом отдал Рингарики, Хадаланд и Тотн56. Когда она умерла, конунг горевал над ее телом три года. В другой саге
рассказывается о том, что горе конунга было так велико, что он сочинил драпу в память о Снефрид, это произведение дошло до наших дней57. Хотя высказывались сомнения в аутентичности драпы Хараль-да, крупнейшие специалисты по скальдической поэзии Финнур Йоунс-сон и Эрнст Кокк считали именно Харальда ее автором58. Женитьба Харальда на Снефрид (именно женитьба, а не превращение Снефрид в наложницу) свидетельствует о том, что взаимоотношения скандинавов и саамов в эпоху Харальда Прекрасноволосого, т. е. в начале X в., были дружескими. У христианина Снорри вся история со Снефрид интерпретируется в соответствии с христианскими представлениями. Снорри говорит о том, что конунг был околдован финкой (так назывались саами в исландских сагах), а когда Торлейв Умный излечил Харальда от колдовства, из тела Снефрид «повыскакивали змеи, ящерицы, лягушки, жабы и всякого рода гады»59. Именно представители этой фауны выбегают обычно из свергнутых языческих идолов (мотив, типичный для христианской литературы).
Сын Харальда Эрик Кровавая Секира взял в жены Гуннильд, которая до этого долгое время жила у саамов в Финнмарке, «чтобы научиться у них колдовству»60. Представление о саамах как о сведущих в колдовстве в эпоху скандинавского язычества еще не имело отрицательной коннотации. Таким «положительным» колдуном представлен в Песне о Велунде чудо-кузнец Велунд, отец которого, судя по прозаическому введению, был саамским конунгом (Гтшкг копии^). Традиционные эпитеты, характеризующие саамов в дре-внеисландских сагах, — тагфодг, буквально «многомудрый»,^¿7-кит^г «многознающий, многоумеющий» — относятся именно к этому времени. Руническая надпись на черенке лопаты из Исландии (ХП в.) дает нам еще одно интересное свидетельство саамо-скандинавских контактов. Слово ЬоаШа! в этой надписи (ЬоаШа1 пик тИакг каег|н) трактуется как саамская форма инфинитива (совр. сев.-саам. ЪоаЫИ «приходить»), употребленная в императивном значении «приди», т. е. «возвращайся в случае утраты». Вся надпись интерпретируется соответственно как «возвращайся (саамская формула заклинания), меня сделал Ингъяльд»61. То, что в заклинании использована саамская формула, совершенно естественно, поскольку именно они были в языческой Скандинавии высшими авторитетами в этой области. Напомним, что слова таг^годг и fj6lkunigr значили не только «многомудрый и многознающий», но и «сведущий в колдовстве». Херман Паульсон рассматривает исландский ритуал колдовства (яе\дг) «как часть саамского наследия»62. Многое в языческих представлениях скандинавов и саами было общим. Историк и археолог Сахриссон пишет о том, что в эпоху викингов саами и скандинавы «жили в определенном симбиозе»63. Связи скандинавов с саамами в этой области не прекращались и после принятия скандинавами христианства, несмотря на сопротивление церкви. В церковном праве XIII в. внутренних восточнонорвежских провинций Хедмарк, Раумарике,
Хаделанд и Гудбрандсдален, входивших в область действия законов Eidsiva ingslag, и приморских провинций восточной Норвегии, входивших в область действия законов Borgar ingslag, запрещается «ездить к саамам» (jara till finna, gera finnfarar), «верить саамам» (т. е. верить в предсказания саамов — trúa á finna) и «ездить в Финн-марк за пророчеством» (at fara á Finnmerkr at spyrja spa)6*. Слово «Финнмарк» обозначает при этом не теперешнюю провинцию Фин-нмаркен, а просто область, где обитали саамы, южные границы которой доходили почти до Осло в Норвегии и до озера Меларен в Швеции (ср. карту, приводимую Сахриссон65). Такой запрет, несомненно, свидетельствует о существовавшей еще в XIII в. практике поездок жителей восточной Норвегии к саамским шаманам и о борьбе церкви с языческим наследием.
Об отношении скандинавов к саамам в языческой Скандинавии свидетельствуют имена собственные, и прежде всего топонимы и имена с компонентом Finn- (Саами). Самым первым свидетельством такого типа оказывается руническая надпись из Берги (Эстеръетланд, около 500 г.), состоящая только из двух имен: мужского имени saligastiR и женского имени fino. В скандинавских языках слово finnar обозначало и саамов, и финнов, и значение «саами» сохраняется у этого слова в некоторых скандинавских диалектах до сих пор. То же значение имеет fenni у Тацита (I в. н. э,),phinnoi у Птолемея (II в. н. э.) и finnas у Альфреда Великого (IX в. н. э.)66.
Среди надписей младшими рунами я нашел 9 надписей с именем Finn г и 19 с компонентом Finn- в первой или второй части (Guöfinnr, Hróófinnr, Finnulfr, Arnfinnr, Gullfinnr; или Kolfinnr, Pórfmna,pórfinnr и т. п.). Основная область распространения таких надписей — центральная Швеция и Норвегия, хотя подобные имена есть и в датских рунических надписях. В древнеисландской литературе мы также находим большое количество имен с Finn- (Finnr, Finni, Finna, Finnbjörn, Finnbjörg, Porfinnr, Porfinna и т. п.). Имена с компонентом finn- встречаются и в древних западногерманских язьпсах (ср., др.-англ. Merefin, др.-франкск. Fingast, Finn).
В Скандинавии есть много топонимов, образованных от собственных имен с компонентом Finn-, причем не только в Норвегии и Швеции, где их, естественно, больше всего — ср., напр., норв. Finnstad, Finnerud, Finnes, Finset61, шв. Finninge (1322), но и в Дании (Findinge (1386), Finderup, altdä. Finncethorp).
Очевидно, однако, что распространение собственных имен и топонимов с компонентом Finn- в древней Скандинавии не может свидетельствовать об области обитания саамов. Но оно является несомненным свидетельством того, что отношение скандинавов к саамам в период появления и распространения этих имен было далеким от стигматизации. Только после распространения в Скандинавии христианства, когда большинство саамов еще оставалось язычниками (некоторые из них до XIX в.), изменилось и отношение скандинавов к саамам.
Изменение названия саамов в скандинавских языках свидетельствует как раз и об изменении отношения к саамам. Не имевшее отрицательной коннотации словоfinn(r) было заменено в XIII-XIV вв. на слово 1арр(г), которое не только народная этимология связала с lapp «лоскут, лохмотья, заплатка», но и некоторые этимологи возводили либо к этому скандинавскому слову, либо к средненижненемецкому слову läppe «дурак», якобы так называли саамов ганзейские купцы68. Никакому скандинаву никогда не приходило в голову назвать своего ребенка Lapp, тогда как имена с Finn- сохраняются в скандинавских странах, особенно в Исландии, до сих пор.
Все приведенное выше говорит о том, что в VIII-X вв. не было никаких социальных препятствий для проникновения черт, характерных для скандинавского языка саамов, в собственно скандинавские диалекты. С какой саамской интерференцией говорила по-скандинавски саамская жена Харальда Прекрасноволосого Снефрид со своими четырьмя сыновьями, сказать мы, конечно, не можем, но возможность описанной выше реинтерпретации скандинавских грамматических моделей в соответствии с грамматическими моделями родного языка в ее скандинавском языке вполне вероятна.
Таким образом, в результате реинтерпретации скандинавских местоимений и наречий в постпозиции как суффиксов, соответствующих саамским суффиксам с идентичным или сходным значением, в скандинавском языке саамов появились изоглоссы, которые, распространившись в собственно скандинавский ареал, стали отличать скандинавские языки от других германских языков. В первую очередь к таким изоглоссам относятся суффиксация определенного артикля, суффиксация медия на -s(Jc) и суффиксация глагольного (-a(f)) и именного (-gU-ki) отрицания.
1 Beukema F. Five ways of saying no: the development of sentential negation in English in a Government and Binding perspective // Negation in the History of English / Ed. Ingrid Tielen-Boon et al. Berlin; New York, 1999. P. 9-27.
2 Norden A. Bidrag till svensk mnforskning // Kungl. Vitterhets Historie och Antikvi-tetsakademienshandlingar. 1943. D. 55. N 3.S. 150; Peterson L. Svenskrunordregister. Stockholm, 1989.
3 Бондаренко В. H. Отрицание как логико-грамматическая категория. М., 1983.
4 Delbrück В. Germanische Syntax I. Zu den negativen Sätzen. 1910. S. 12-17. (Abhandlungen der philologisch-historischen Klasse der königlichen sächsischen Gesellschaft der Wissenschaften. Bd 28.)
5 Finnur Jönsson. Den norsk-islandske skjaldedigtning. В (rettet text). Bd 1. 1912. S. 2-14.
6 Sveinbjörn Egilsson. Lexicon poeticum. Ordbog over det norsk-islandske skjaldesprog. 2. udg. ved Finnur Jönsson. Kiibenhavn, 1931. S. 19-20.
7 Cleasby R., Vigfusson G. An Icelandic-English Dictionary. Oxford, 1957. P. 2-3.
8 Snorri. Edda Snorra Sturlusonar utg af Finnur Jönsson. Kßbenhavn, 1931. Kap. 55, 141.
9 Delbrück B. Op. cit.; Coombs V. M. A Semantic Syntax of Grammatical Negation in the Older Germanic Dialects. Göppingen. 1976. (Göppinger Arbeiten zur Germanistik N 177.)
10 Моигек У. E. Zur altgermanischen Negation. Die Negation in der älteren Edda // Sitzungsberichte der königlichen böhmischen Gesellschaft der Wissenschaften. Klasse für Philosophie, Geschichte und Philologie. 1905. Bd. 8. S. 1-23; Delbrück B. Op. cit. S. 40.
» Kock A. Ordforskning i Eddan // Arkiv för nordisk filologi. 1911. Bd. 27. P. 134.
12 Brate E. Vastmanalagens ljudlära. Stockholm, 1887.
13 Delbrück B. Op. cit. S. 31.
14 Vries J. de. Altnordisches etymologisches Wörterbuch. Leiden, 1961. S. 2; Blöndal Magnussen Äsgeir. fslensk orösifjabök. Reykjavik, 1989. Bis. 1, 29.
15 Моигек V E. Op. cit. S. 7.
16 Neckel G. Zu den germanischen Negationen // Zeitschrift für Sprachforschung auf dem Gebiet der indogermanischen Sprachen. N. F. 1913. Bd. 45. S. 4.
" Ibid. S. 1-12.
18 Blöndal Magnussen Âsgeir. Op. cit. S. 244.
19 Sveinbjörn Egilsson. Op. cit. S. 638; Cleasby R„ Vigfusson G. Op. cit. S. 199.
20 Delbrück В. Op. cit. S. 31.
21 Peterson L. Op. cit.
22 Бондаренко В. H. Указ. соч. С. 83.
23 Кузъменко Ю. К. О причинах одной грамматической инновации б скандинавских языках: s-пассив // Материалы конференции, посвященной 110-летию со дня рождения В. М. Жирмунского. СПб., 2001. С. 168-178; Kusmenko Ju. Den nordiska i(i)-formens uppkomst // Nordiska spräk — insikter och utsikter / J, Kusmenko, S. Lange. Berlin, 2001. S. 125-139; Kusmenko Ju. Die Ursachen der Suffigierung des bestimmten Artikels in den skandinavischen Sprachen //Язык и речевая деятельность. 2002. Вып. 4; Kusmenko J. К. Der saamische Einfluß auf die skandinavischen Sprachen: Die Suffigierung des bestimmten Artikels und das s-Passiv. Third International Congress of Eurolinguistics in Mannheim. Mannheim, 2002.
24 Nickel К. P. Samisk grammatikk. Oslo, 1990. S. 59.
25 Сепицкая И, А. Способ выражения общего отрицания в финском языке // Прибалтийско-финское языкознание. Л., 1967. С. 55.
26 Сепицкая И. А. Указ. соч. С. 53; Бондаренко В. Я. Указ. соч. С. 97.
11 Селицкая И. А. Указ. соч. С. 57.
28 Там же.
29 Бондаренко В. Н. Указ. соч. С. 97.
№ Karelson // Советское финноугроведение. 1979. 15, Ks 2. С. 65.
31 Там же.
32 Bergsland К. Samisk grammatik. Sparsborg, 1961. S. 63.
33 Bergsland К. Rjäros lappisk grammatik. Oslo, 1945. S. 297.
34 Collinder B. Indo-uralisches Sprachgut. Die Urverwandschaft zwischen der indoeuropäischen und der uralischen (finnischugrisch-samojedischen) Sprachfamiliie. Uppsala (UppsalaUniversitetets Àrsskrift 1934. Filosofi, sprâkvetenskap ochhistoriska vetenska-per. 1). 1934. S. 61.
35 Korhonen M. Die Konjugation im Lappischen. Morphologisch-historische Untersuchung II. Die nominalen Formkategorien. Helsinki, 1974. S. 50-63. (Mémoires de la société fmno-ougrienne 155.)
36 Ibid. S. 50-55.
37 Ibid. S. 51-55.
38 Bartens H.-H. Lehrbuch der saamischen (lappischen) Sprache. Hamburg, 1989.
35 Korhonen M. Op. cit.
40 Ibid. S. 55.
41 Korhonen M. Die Konjugation im Lappischen. Morphologisch-historische Untersuchung. I. Die fmiten Formkategorien. Helsinki, 1967. S. 50. (Mémoires de la société finno-ougrienne 143.)
42 Korhonen M. Op. cit. II. S. 122, 123.
43 Ibid. S. 123.
44 Ibid. S. 122-123.
45 Кузьменко Ю. К. Указ. соч.Kuzmenko lr. Op. cit.
46 Стеблин-Каменский M. И. Древнеисландский язык. JI., 1955. С. 171.
47 Blöndai Magnussen Äsgeir. Op. cit. Bis. 146, 149, 154.
48 Collinder B. Indo-uralisches Sprachgut. S. 60-61.
49 Meckel G. Op. cit. S. 21-23.
50 Ibid. S. 23.
51 Cleasby R., Vigfusson G. Op. cit. S. 121.
52 Stenvik L. F. Samer og nordmenn sett i lys av et uvanlig gravfonn fra Salte-omredet // Viking 1979. 1979. P. 136.
53 Zachrisson J. Südliche Saamen — Archäologie und schriftliche Quellen // Larsson L. G. (red.) Lapponica et uralica. Uppsala, 1996; Zachrisson I. Möten i gränsland: samer och gennaner i Mellanskandinavien. Stockholm, 1997.
54 Zachrisson I. Möten i gränsland: samer och germaner i Mellanskandinavien. S. 219.
55 Ibid.
56 Snorri. Heimskringla. Kjapenhavn, 1945-1951. Kap. 25, 33.
57 Finnur Jönsson. Op. cit. S. 5.
58 Ibid; Kock E. A. Den norsk-isländska skaldediktningen reviderad av Ernst A. Kock. Lund. 1946. Bd. LS. 3.
59 Snorri. Heimskringla. Kabenhavn, 1945-1951. Kap. 25.
60 Ibid.
61 Olsen M., BergslandK. Lappisk i en islandsk runeinskrift. Oslo, 1943. (Avhandlinger utg. av detNorske Videnskapsakademi i Oslo, II kl. 1943. N 3.) S. 5-7.
62 Hermann Pälsson. The Sami People in Old Norse Literature.Troms0, 1999. S.48. (Nordlit. Arbeitstidskrift i litteratur 5.)
63 Zachrisson 1. Möten i gränsland: samer och germaner i Mellanskandinavien. S. 131.
64 Zachrisson I. Südliche Saamen — Archäologie und schrifyliche Quellen. S. 130.
65 Zachrisson I. Möten i gränsland: samer och germaner i Mellanskandinavien. Fig. 139.
66 Collinder B. Lappama // Hrsg. Kulturhistorisk lexikon för nordisk medeltid. I. Andersson. Stockholm; Oslo; Kabenhavn, 1965. S. 276-277.
67 Rygh O. Gamle personnavne i norske stedsnavne. Kristiania, 1901. S. 19, 36, 68.
68 Blöndai Magnussen Äsgeir. Op. cit. Bis. 545.
