CC BY
55
Е.В. КОВАЛЕВА, кандидат философских наук, доцент кафедры философии и истории Госуниверситета - УНПК
Тея.: 45-48-75; evikova@yandex.ru
О ПЛАТОНИЧЕСКИХ ИСТОКАХ РУССКОГО ЭСТЕТИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ
Статья посвящена проблемам русского эстетического сознания. В ней прослеживаются пути проникновения платонической философии в русскую культуру, отмечаются характерные особенности русского платонизма, проводится сопоставление древнерусской и классицистической художественных систем, описываются следствия воздействия платонизма в области эстетики.
Ключевые слова: русское эстетическое сознание, платоническая философия, платонизм, эстетика.
Русская эстетика в совокупности ее имплицитной и эксплицитной составляющих представляет собой столь широкий пласт культурных явлений, что говорить о ней «в целом» оказывается достаточно сложно; как правило, исследования охватывают определенный исторический отрезок или круг проблем. Очевидно, что при сравнении древнерусской эстетики и эстетики «послепетровской» эпохи легче обнаружить различия, нежели проследить преемственность. Заметный культурный разрыв возникает и с установлением Советской власти. Эти периоды в истории русской культуры вообще и эстетической культуры в частности четко разграничиваются и рассматриваются, как правило, обособленно. Смена эстетических систем создает определенные трудности на пути понимания русской эстетики как цельного явления. Отрицание же этой цельности чревато утратой представления о единстве русской культуры и истории. Вследствие этого поиски соединяющих принципов, установок традиций русского эстетического сознания приобретают особую актуальность. Одним из путей обнаружения внутреннего единства различных этапов развития и становления отечественной эстетики может быть исследование метафизических установок русской культуры, лежащих в основе представлений о сущности и онтологическом статусе красоты.
Тяготение крупных представителей русской философии к традиции платонизма вполне очевидно, достаточно назвать имена таких мыслителей, как Г.С. Сковорода, Вл. С. Соловьев, П.А. Флоренский, А.Ф. Лосев. Есть основания предполагать, что увлечение русских религиозных мыслителей идеями Платона и неоплатоников связано с некими особенностями культурной традиции и национального менталитета.
Выявить имплицитное присутствие платонизма как некой метафизической интуиции в «архитипических» установках национального сознания - задача достаточно сложная. Однако здесь можно сослаться на мнения целого ряда исследователей. Вполне определенно говорит о платонической основе русского менталитета украинский философ Анатолий Тихолаз, автор фундаментального исследования, посвященного влиянию платонизма на русскую религиозную философию. Отдельную главу своей книги он отводит рассмотрению «исторического платонизма», под которым подразумевает общие идеологические установки, определившие как развитие русской истории, так и ее осмысление в России. При этом автор предполагает наличие общих установок платонизма на неком «до-фило-софском», имплицитном уровне культуры, в ее этических и эстетических традициях1.
Внутреннее соответствие между способом мышления, присущим философии платонизма, и русским национальным мировосприятием неоднократно отмечалось и отече-
© Е.В. Ковалева
ственными авторами. Так, Р.В. Светлов замечает: «Если Аристотель отечественной культурой в основном рассматривался как предтеча «латинства» и западной цивилизации, то Платон всегда связывался с духовностью, причем в самых глубинных ее основаниях»2. Подтверждением симпатии к Платону со стороны представителей русской духовной культуры может служить суждение автора первого исследования по истории русской философии архимандрита Г авриила (Воскресенского): «Аристотель воцарился во всех школах папистических и своею сухостию обезобразил наилучших гениев Запада, как, например, Фому Аквината, Фому Кемпийско-го; напротив, Россия, не отвергая логики Аристотеля, преимущественно любила Платона»3.
А.И. Абрамов в статьях, посвященных древнерусской философии, замечает, что платонизм в имплицитной форме уже присутствовал в восточно-христианском богословии. Прослеживая пути проникновения христианского платонизма в русскую средневековую мысль, он делает вывод о том, что «общий строй философских идей Платона был усвоен уже на самых ранних этапах развития славянской культуры»4. Этот первоначальный импульс во многом облегчил последующее усвоение и приятие идей Платона и неоплатоников русской философией Нового времени. В трудах русских философов конца XIX - начала XX века формируется русский вариант платонизма, отвечающий неким внутренним запросам национального мировосприятия. Одной из отличительных черт русского христианского платонизма можно считать сближение онтологии и эстетики.
Павла Флоренского можно считать наиболее последовательным платоником в истории русской мысли. Платонизм рассматривается им как «исторический корень идеализма», как фундамент широкого философского направления, признающего объективное существование идеальной реальности и ставящего идею «над» материальным миром. Объективность существования идей как прообразов или первообразов чувственных явлений, несомненное первенство и превосходство идей по отношению к материальным вещам - вот основные моменты, которые, с точки зрения Флоренского, делают платонизм близким по духу восточному христианству, а соответственно и русской культуре. Показательно, что разъяснение сущности платоновской идеи ведется Флоренским на примере живописи, и художественный портрет в своем за-
конченном совершенстве выступает как явленная, материализовавшаяся идея5. Такое эстетическое понимание идей является парадоксальным с точки зрения «традиционного платонизма», Флоренский практически стирает грань между чувственно воспринимаемым и умопостигаемым мирами: умопостигаемая идея открывается ему в зримом образе. В этой установке явно обнаруживается сближение платонической онтологии и эстетики, которое было намечено уже в трудах В. С. Соловьева, утверждавшего: «действительность идей, несомненно, доказывается фактом художественного творчества»6. Можно заметить, что Флоренский идет дальше: ху -дожественное творчество не просто доказывает для него факт объективного существования идей, но практически их «демонстрирует».
Алексей Федорович Лосев в своих ранних философских работах развивает и углубляет идеи Вл. Соловьева и П. Флоренского, его концепция также представляет собой вариант христианского платонизма. В поздний период его интересы сосредоточиваются в области эстетики. Отчасти этот выбор объясняется сложившейся на тот момент политической ситуацией, в которой открытое отстаивание идеологической позиции, противоречащей марксизму, было невозможно. Однако нельзя не заметить, что эстетика изначально занимала особое место в системе взглядов Лосева, так же как и у Флоренского проблема красоты, ее выражения в мире находилась у него в тесной связи с онтологическими вопросами.
Лосев указывает на то, что идея вещи в платонизме является максимальной и предельно данной смысловой ее полнотой. Она трактуется как субстанциальная действительность, составляющая «смысл, жизненную силу и вечную порождающую модель вещи»7. Само слово «вещь» ясно указывает на то, что в понимании Лосева платоновская идея не столько инобытие понятия - дискурсивная логическая абстракция, сколько сверх-реальный уровень бытия, раскрывающийся в кон -кретном явлении: «эйдос есть лицо предмета, лик живого существа»8. Именно такая «образная» трактовка платоновской идеи и приводит его к выводу, характерному для русской мысли: «весь платонизм, в конце концов, является не чем иным, как своего рода эстетикой»9.
Для Лосева платонизм не просто сближается с эстетикой, но и становится ею, но это именно «своего рода» эстетика, мало напоминающая эстети-
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
ку Баумгартена, задуманную как учение о чувственно воспринимаемом мире. Эстетика платонизма в трактовке русских мыслителей оказывается скорее учением о сверхчувственном и умопостигаемом: только идеальный уровень бытия обладает подлинной эстетической ценностью, а материальная вещь в лучшем случае мостик, уводящий созерцателя за грань вещественности. Здесь достаточно явно обнаруживается главный парадокс платонической эстетики, ставящий ее на грань антиэстетизма: идея-образ (эйдос) как явление чистой, незамутненной гармонии не сливается со своим «материальным порождением», но находится с ним в сложных отношениях «причастности». Причем эти отношения не являются обоюдными и равноправными - материальная вещь в той или иной степени причастна эстетическому совершенству идеи, идея же свободна от материи, идеальный первообраз не зависит от своего воплощения.
Сложности во взаимоотношениях платонизма и эстетической культуры были отмечены Лосевым в исследованиях, посвященных философии Платона. С точки зрения проблем русского эстетического сознания особый интерес представляет следующее высказывание: «...подражание и искусство нужны Платону лишь как оформление самой жизни, причем, конечно, жизнь эта - идеальная, по идеям, т. е. прежде всего религиозная и мистическая. Следовательно, то искусство, кото -рое признает Платон, ни в каком случае не может выходить за пределы иконописи, церковного пения и церковного зодчества»10. Проведенную Лосевым связь между философией Платона и иконописью можно оценить как смелое допущение, поскольку Платон не был знаком с христианским искусством. Однако философия, восходящая к его идеям, могла оказать и оказывала заметное влияние на формирование языка и основных художественных принципов иконописи.
Теоретики иконы периода иконоборческих споров - Иоанн Дамаскин, Феодор Студит - во многом опирались на платоническую традицию, существовавшую в византийском богословии. Эта традиция была представлена такими яркими именами, как Дионисий Ареопагит и Григорий Нисский; в менее выраженной форме влияние Платона и неоплатоников прослеживается у других представителей ранней патристики. Иерархическая теория образа, развернутая Дамаскиным, очевидно имеет в своей основе построения Псевдо-Диони-
сия. При этом затронутая тема связи первообраза и изображения перекликается с чисто платонической проблемой связи идеального образца и его воплощения. На платонические черты теории Дамас-кина указывает, в частности, Х. Бельтинг, по мнению которого существенной для всех теорий образа, разработанных иконопочитателями, была «модель мира в философии Платона»11.
Неоплатонические истоки концепции сакрального образа, разработанной Феодором Студитом, отчетливо выявлены крупнейшим специалистом по византийской эстетике В.В. Бычковым. По его мнению, неизменный идеальный прототип конкретного иконописного изображения, который называется у Студита «характир», по всем признакам совпадает с платоническим эйдосом в интерпретации Плотина12. Неизменный первообраз является неким отпечатком живых явлений духовной реальности, открытым для мистического созерцания и воплощаемым в материале иконописцем. Следует заметить, что идеи Студита оказали заметное воздействие на окончательное складывание и закрепление византийского иконографического канона, который был впоследствии усвоен и русскими мастерами.
Рассуждения Иоанна Дамаскина и Феодора Студита подводят к пониманию иконы как попытки изображения «идеального явления», в дальнейшем эта идея получила развитие в работах русских религиозных мыслителей. И Е.Н. Трубецкой, и П. А. Флоренский мыслили иконопись как изображение мира идей. Такое понимание не противоречит средневековой иконописной традиции, отличительной чертой которой является своеобразное разделение функций: автором иконы считается свидетель, очевидец чудесного явления, а мастер является исполнителем, он воспроизводит с устного рассказа или по образцам то, что было увидено другими. Только иконописец, наделенный помимо художественного особым духовным даром, может иногда выступать как «композитор». В трактовке П.А. Флоренского обе функции отчасти совмещаются благодаря способности иконо-писца-копииста усматривать за копируемой иконой ее первообраз: мастер, глядя на образец, стремится увидеть не только материальное отражение идеального образа, но и сам образ, «просвечивающий» за ним. Вообще условный символический язык иконы требует от зрителя активности: созерцающий икону должен помнить о том, что это лишь
более или менее точное указание на образ, кото -рый «усматривается» за изображением.
Эстетическое воздействие сакральных образов на эстетическое сознание русских людей допетровской эпохи было не просто заметным, а определяющим, поскольку письменное слово было доступно немногим. Роль иконы в формировании не только эстетических взглядов, но и мировоззрения русских людей в целом трудно переоценить, ее особое место в духовной культуре убедительно показано представителями русской философии, начиная с Евгения Трубецкого, и в настоящий момент не вызывает сомнения. Показательной является мысль, высказанная А.А. Корольковым: «Русская философия началась с иконы, ибо икона выразила такие глубины национально-православного духа, что превзошла возможности словесного выражения»13.
В средневековой Руси закладывается достаточно устойчивая модель национального мировосприятия, однако впоследствии русская культура, в том числе и художественная, претерпевает иные влияния, накладывающие отпечаток на эстетическое сознание и самосознание. Со второй половины XVIII века утверждается новая эстетическая система - европейский классицизм и академизм. Эта система была принята элитарной культурой, кото -рая, впрочем, воспринимается нами как «собственно культура» того периода и которая не могла не оказывать некоторого влияния на широкие слои населения. Усвоенная русским искусством академическая традиция также формировалась на основе платонической философии и эстетики, по-своему усвоенной и интерпретированной западной культурой.
Классицизм ориентировался в первую очередь на эстетику Высокого Возрождения, формировавшуюся в период расцвета «флорентийского платонизма». Обращение к идеям Платона и неоплатоников, как это ни парадоксально, дало итальянским философам возможность «оправдать» и повысить в значении материальный мир. С точки зрения средневекового миропонимания превосходство духа над материей и резкое разделение соответствующих уровней бытия - очевидность, не нуждающаяся в доказательствах. Ущербность материального мира по отношению к духовному -характерная черта средневекового миропонимания. На этом фоне свойственные платонизму поиски связей между мирами становятся новацией,
они дают возможность итальянским мыслителям развернуть тему причастности и подобия материального и идеального миров. Материальный мир рассматривается как копия идеального, но копия, которая позволяет вплотную приблизиться к постижению оригинала. Опираясь на традицию античного платонизма и неоплатонизма, мыслители Возрождения создают картину мироздания, в ко -торой окружающий мир представлен «в максимально одушевленном, максимально красочном и привлекательном для зрения виде»14. Это позволяет полностью оправдать и утвердить в художе -ственной практике тот самый миметический принцип, который в античную эпоху подвергался критике со стороны Платона.
Различные фазы трансформации платонической эстетики в Италии XV-XVI веков прослеживаются Эрвином Панофским в книге «Идея». Согласно Панофскому, итогом этого процесса явилась концепция классицистической эстетики, совместившая принципы мимесиса и идеализации: материальный объект служит для художника не столько готовым образцом, сколько необходимым указанием на идеальный образ. Важным здесь является момент трансцендирования - умозрительного пересечения границы материального мира. Этот процесс предполагает восприятие материального объекта как «замутненного» отражения идеального образа, за вещью художник должен увидеть ее первообраз: «подражая высшему художнику, он должен носить в себе представление о незамутненной красоте, по образу которой может быть улучшена природа»15. Можно заметить некоторое сходство с рассуждениями Флоренского: в иконе прототип или первообраз открывался за сакральным изображением, классицизм ставит задачу увидеть идеал «за» натуральным объектом. Следует, однако, подчеркнуть и различия. Если в иконописи изображение не сливается со своим идеальным первообразом, но только указывает на него, то в классицизме изображение представляет идеальный прототип в достаточно «полном виде», оно прямо претендует на роль «воплощенного идеала», натуралистического портрета идеи16.
В классицистической эстетике художник является созерцателем и мастером, композитором и исполнителем в одном лице. Здесь складывается иная по сравнению со средневековьем система отношений истины и красоты - точность соответствия идее обеспечивается не соответствием на-
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
дежным источникам (свидетельства святых, соборный опыт Церкви), но проявляется в художе -ственном совершенстве, красота сама свидетельствует об истинности «прозрения». С одной стороны, искусство утрачивает сакральное значение, с другой - само превращается в самодостаточный объект почитания.
Классицистическая эстетика была достаточно легко усвоена русской культурой и принесла заметные плоды в искусстве последней трети XVIII -начала XIX века. Ее распространение можно рассматривать как «прививку» русскому эстетическому сознанию западной формы платонической эстетики. Происходит своего рода интерференция, наложение и пересечение разных систем, имеющих единое основание. Несмотря на различия эстетических установок древнерусской культуры европейского классицизма, общие платонические корни позволяют провести сравнение и даже выделить ряд общих моментов.
В первую очередь, платонизм порождает иерархичность в восприятии культурной среды. Различные явления материальной культуры обладают
разной степенью причастности к идеальному бытию. Соответственно культурная среда мыслится как неоднородная, составляющие ее артефакты относятся к разным уровням, возникает деление на низкое и высокое, сакральное и профанное. При этом именно высокий уровень культуры наделяется подлинной эстетической ценностью, с ним связывается понятие прекрасного. Второй важный момент - понимание материального мира как «сниженного» уровня реальности. Материальный предмет приобретает высокую эстетическую ценность тогда, когда в нем или «за ним» угадываются «очертания» породившей его идеи, материя не обладает собственной ценностью, но мыслится как некий рубеж, который необходимо перешагнуть. Третий существенный признак платонической эстетики касается процесса создания художественных произведений. В творческом процессе важным становится не столько ремесло, умение «сделать вещь», сколько способность увидеть тот идеальный образ, который должен быть воплощен, подлинное творчество связывается с визионерством, способностью видеть невидимое.
Примечания
1 Тихолаз А. Платон и платонизм в русской религиозной философии второй половины XIX - начала XX века. [Текст]. - Киев, 2003. - С. 263. ISBN 5-9292-0038-6
2 Светлов Р.В. «Русский Платон». Платонизм в русской культуре // Платон: pro et contra [Текст]. - СПб., 2001. -С. 6. ISBN 5-02-026769-4
3 Архимандрит Гавриил (Воскресенский). Русская философия [Текст]. - М., 2005. - С. 21. ISBN 5-8297-0167-7
4 Абрамов А.И. Сборник трудов по истории русской философии [Текст]. - М., 2005. - С. 302. ISBN 5-354-00595-7
5 Флоренский П. А. Смысл идеализма [Текст]. - Сергиев Посад, 1915. - С. 17.
6 Соловьев В.С. Чтения о богочеловечестве [Текст]. - СПб., 1994. - С. 67. ISBN
7 Там же.
8 Лосев А.Ф. История античной эстетики. Софисты, Сократ, Платон [Текст]. - М., 2000. - С. 233 ISBN
9 Лосев А.Ф. История античной эстетики. Софисты, Сократ, Платон. - М., 2000. - С. 664.
10 Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии [Текст]. - М., 1993. - С. 845.
11 Бельтинг Х. Образ и культ [Текст]. - М., 2002. - С. 180. ISBN 5-89826-105-2
12 Бычков В. В. Малая история византийской эстетики [Текст]. - Киев, 1991. - С. 48. ISBN 5-8241-0229-5
13 Корольков А.А. Русская духовная философия. - СПб., 1998. - С. 24. ISBN 5-88812-005-7
14 Лосев А.Ф. Эстетика Возрождения [Текст]. - М., 1982. - С. 79.
15 Панофски. Э. Idea [Текст]. - СПб., 1999. - С. 82. ISBN 5-94087-078-3
16 Показательно, что именно в этом качестве Флоренский в своей ранней работе и привлекает академическую живопись для иллюстрации своего понимания основ платонической философии.
E.V. KOVALEVA
THE PLATONIC PHILOSOPHY AS BASIS FOR RUSSIAN AESTHETIC CONSCIOUSNESS
The article is dedicated to the problems of the Russian aesthetic consciousness. It retraces the paths of appearance of the platonic philosophy in the Russian culture and describes the consequences of the impact.
