CC BY
16
ния, сколько сарказм. В этом произведении Г. Белль особенно гневно, даже язвительно пишет об обществе, о существующих в нем беспорядках. Что же заставило Катарину Блум потерять честь? Оказывается, ее преступление состоит в том, что она полюбила человека и помогла ему скрыться от полиции, не зная, чта тот преступник. Пресса затравила бедную девушку. Она представляется как «подруга ~б1ндита», «безбожница», «коммунистке». Этот поток грязи убивает смертельно ^больную мать главной героини. И самое страшное, что никто не может защитить невиновных. Более то-
/ V
ХОу начинается травля всех, кто пытается вступиться за Катарину.
В своих произведениях Г. Белль обличает государство, которое не может защитить граждан от произвола полиции, прессы. Но внешне беззащитный, «маленький человек», главный герой Белля, всегда и во всем оказывается выше и сильнее общества, в котором он живет. Возможно, поэтому герои писателя навсегда останутся близкими и понятными читателю, так как они обладают высокой нравственностью, непоколебимым достоинством, силой, добротой, внутренней красотой и мудростью.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Белль Г. Где ты был, Адам? М.: Гослитиздат, 1963. 248 с.
2. Карельский А. В. Генрих Белль и его герой // Белль Г. Мое-печальное лицо: Рассказы и статьи. М.. 1968. С. 3 — 23.
3. Млечина И. В. Литература и «общество потребления». Западногерманский роман 60-х — начала 70-х годов. М.: Худож. лит.,
1975. 238 с.
4. Рудницкий М. JI. Генрих Белль // рия литературы ФРГ. М., 1980. С. 295
5. Boll Н. Mein trauriges Gesicht: hlungen und Aufsätze. M.: Прогресс, 366 с.
6. Frankfurter Allgemeine Zeitung. 18. Juli.
Исто-326. Erzä-1968.
1985.
О НЕКОТОРЫХ ФРАГМЕНТАХ ПЕРЕВОДЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ М. Е, ЕВСЕВЬЕВА
В.. И. РОГАЧЕВ, старший преподаватель МГПИ им. М. Е. Евсевьева
Имя М. Е. Евсевьева широко известно среди ученых — фольклористов и языковедов, историков и этнографов, педагогов и музееведов. В последнее время мы наблюдаем всплеск интереса к его деятельности. Это далеко не случайно. Своими трудами М. Е. Евсевьев обогатил науку данными о мордовском народе. Его работы
/
до сих пор остаются непревзойденными по богатству, глубине и разнообразию собранного фактического материала, к которому ученые прибегаю,т как к достоверному первоисточнику.
Нас заинтересовал такой аспект е1 о работы, как переводы книг церковно-религиозного содержания* и создание учебной литературы для мордвы.
Исследователь мордовских языков профессор А. П. Феоктистов отмеча-
г
ет, что в своей практике переводов с русского и со старославянского на мордовские языки Евсевьев широко использует принцип лексического развертывания, который получил распространение в переводах еще во второй половине XVIII века. Например": ангел— пазонь уре, букв, «слуга божий», пустыня — чаво тарка, букв, «пустое место», предтеча — икеле молиця, букв, «впереди идущий», раскол — коень коламо, букв. «порча». Весьма
л _
характерно для переводов Евсевьева расширение семантики мордовских слов: обетованный — алтазь, букв, «обещанный», святой — ванькс, букв.
«чистый», проповедь — евтамс, букв, «рассказывание», религия — кой, букв, «привычка» [3, с. 67 — 68].
Представление о литературном таланте и способностях Евсевьева как переводчика можно получить по такому его переводу, как «Крещение Руси при святом князе Владимире», изданном в 1888 году на эрзянском"и в 1891 году на мокшанском языке. По жанровой природе это произведение можно отнести не столько к агиографии, сколько к историческому очерку.
«Крещение Руси при святом князе Владимире» — произведение, созданное под воздействием миссионерских идей. Задача переводчика состояла в том,* чтобы донести до читателя исторические коллизии крещения мордвы, дух языческих времен, философию и психологию мордвы этого периода. Надо отметить, что Евсевьеву. это в полной мере удалось. Переводчик разворачивает^ перЬд" нами картину языческих религиозных верований мордвы. Он повествует, чго в дохристианскую эпоху мордва поклонялась целому пантеону божеств: «ульнесь сынст менельсэ чи Пазост, мастор
ф
лангсо мастор Пазост, ульнесь пурги-не Пазост, варма Пазост...» [3, с. 2421. Повествование ведется свободно, лаконично. Евсевьев находит определения, подбирает религиозные термины и понятия для описания мордовских богов. Знаток языческих обрядов и традиций мордвы, Евсевьев, используя приемы литературного обобщения и типизации, на примере одного эпизода глубоко раскрывает и поясняет ' читателю суть религиозного действа: «Весе не пазтнэнень ознылть: пурнавилть веленек ве таркас — вирь чувто алов, эли паксяс — лей чирес» [3, с. 242]. Автор не упускает в описании ни одной детали, что немаловажно для создания целостного представления. Мы узнаем, что мордва тщательно готовилась к ритуалу: «Печкилть реветь, га-лат, атякшт; велень кувалт пурнылть алт, ямкет, медь; пйдилть ям, каша, кантлилть ал пачалксеть, теилть пуре»
{3# с. 2421
Переводчик как бы разбивает дей-
ствия на несколько Эпизодов — отсю^ да ступенчатость, растянутость во времени. Евсевьев отдельно описывает сцену моления: «Кода весе анокста-вилть, кармилть озномо: арылть весе ряде чинь стямо енов, вейке пурназь ознытся атя, эли баба карми озномо — сюконякшнумо, ды минень теюнонь моткодыме; эрьва ярсамосто печки эрьва паро т&ркасто печтень печть, каясынзе чувтонь юре пазтнэнень яр-самс. Мейле сынсь как кармилть ярса-мо-симемс» [3, с. 242]. Автор со знанием этнографических подробностей да-
4 - * * •
ет детальную зарисовку языческого ^ моления — озкеа. Для текста характерны описательность, бытовые подробности, детализация, документальная достоверность.
В произведении четко прослеживается авторская концепция по отношению к языческим молениям: «... ознытся атя, эли баба карми озномо — сюконякшнумо, ды минень теюнонь мотко-деме» [3, с. 242]. Почти в каждой строке у Евсевьева сквозит ирония по поводу изживших себя ветхозаветных обрядов.
Художественное воображение Евсевьева воспроизводит и эпизоды домашнего моления мордвы, которые интригуют читателя своеобразием и экзотичностью. Таковы, к примеру, моления мордвы домашним богам, собирающимся, по поверьям, у пброга и нуждающимся в пище, которой их во время моленья обильно потчуют. Автор иронизирует над экзотическим обрядом язычников: «...кенкш пряс кир-вастилть штатол ды кармилть кенкш кочкаряс озномо. Тердилизь се кенкш кочкарянтень весе пазтнень, кулозт-нень, каилть тенет пенчень пенч эрьва ярсамосто, валылть пия, пуре, симемкс
тенет» [3, с. 242 — 243].
Автор проявляет себя как прекрасный стилист, он тонко чувствует нюансы языческой религии и находит яркие языковые средства при ее описании. Для переводчика характерно знание исторических подробностей крещения мордвы на протяжении значительного исторического отрезка — с XVII по XVIII век включительно.
Данный перевод получил высокую оценку у А. Ф. Юртова, автора первого мордовского букваря, переводчика церковных книг, издателя фольклорных сборников, учителя , Евсевьева. В
Г am-
своем письме Н. И. Ильминскому, профессору, члену-корреспонденту Российской академии'наук, он пишет: «Перевод (правильнее, по-мс*ему, переложение) «Крещения Руси» на эрзянский язык, сделанный Макаром Евсевьеви-чем, очень хорош, так Что ни одной книги нет еще, так хорошо переложенной на мордовский язык» И, с. 61],
Для исследователя-литературоведа
представляет интерес и перевод на эрзянский язь;к «Евангелия от Луки», изданный в 1910 году и ставший вершиной искусства перевода религиозных текстов. В нем отсутствуют следы буквального или дословного перевода. М. Е. Ецсевьев направил все свои усилия на то, чтобы самыми понятными и доступными для читателя средствами передать по-эрзянски текст, в том числе специфические и идиоматические выражения. Этот способ, по словам профессора А. П. Феоктистрва, позвб^ лил переводчику использовать удачные лексико'-фразеологические обороты: аволь те чистэнть — «не от мир£ сего»; чаво таркасо сеерицянь вай-гель — «глас вопиющего в пустыне» й другие [3, с. 75L'
В поисках мордовских эквивален-
. I Т*
тов старославянских лексических единиц переводчик в ряде случаев прибегнул в расширению семантики некоторых исконных слов и тем самым перевел их в разряд неологизмов. К таким образованиям, по мнению языковедов, можно отнести следующие: аламонь, кемиця — «маловер», ама~ зы —- «нечистый», апаро ломань — «злодей», виде чи — «истина», кшнис путозь ломань — «узник», максыця — «предатель», шачома мастор — «отечество» (3, с. 76].
Для Евсевьева-переводчика характерен поиск слова, создание словосочетаний, помогающих познанию человеком явлений, их осмыслению. Слово и мысль у него неразрывна Автор по-нммает, что слово, как и всякое сужде-
ние, несет в . себе отражение явленияг известное отношение к нему, оценку — отсюда такой скрупулезный/подход к подбору слов, такое богатство языковых средств и, как правило, совершенство литературного перевода. Евсевьевская работа мысли в языке сказывается и в чрезвычайной детализации явления, если оно требует подробного осмысления. Это выражается в привлечении им синонимов, позволяющих уловить нужный нюанс.
Задача Евсевьева-переводчика осложнялась тем, что в мордовских языках отсутствуют слова высокого стиля. Но он успешно справился с этой проблемой, используя слова соответствующей эмоциональной окраски. Подбирая лексику определенной тональности, используя неологизмы, компонуя эмоционально-смысловые блоки, Ев-севьев смог усилить звучание переводов. Торжественность, необычайность образов подчеркивается соответствующим словарем и контекстом.
В соответствии с теми специфическими задачами, которые решает автор, он определяет и принцип отбор» речевых средств. Язык оригинальных и переводных произведений Евсевьева может быть понят лишь в связи с той
с «■
образной системой, которая лежит в основе произведения и -определяет мотивировку^ отбор лексических, синтаксических средств, привлекаемых для решения литературно-художественных задач.
Научные материалы, опубликованные в последнее время профессором Е. Г. Осовским^ открывают V еще одну сторону деятельности М. Е. Евсевьева, касающуюся его перевода «Мордовской свадьбы» с мордовского языка наг русский. В статье «М. Е. Евсевьев, и Неофилологическое общество» он проанализировал записки Неофилологического общества, ш которых дается высокая оценка деятельности М. Е. Евсевьева.
♦ #
4
Член-корреспондент Петербургской академии наук А. Н. Пыпин, известный фольклорист и этнограф, автор четырехтомной «Истории русской -этнографии», отметил, что труд Ев-
севьева заслуживает полного поощрения, и выразил пожелание, чтобы он продолжил полезное дело собирания песен, преданий и обычаев своих соплеменников, обратив внимание на культурное влияние русских и наоборот [2].
Секретарь общества Ф. Д. Батюшков, доцент Санкт-Петербургского университета, представивший на этом заседании записи мордовской свадьбы, отметил: «В присланном докладе изложены свадебные обряды мордвы, обычные у наших инородцев в 'Симбирской, Казанской и Нижегородской
губерниях. Обряды эти во сходны с великорусскими, но отличаются по составу песен, которые при сем случае распеваются невестой и ее подругами. М. Е. Евсевьев сообщил мордовский текст этих песен с переводом per dant по-русски. Перевод прекрасно выполнен, и, кстати заметить, мордовские песни отличаются замечательной образностью языка и картинностью сравнений» [2, с. 4 —: 51. Эта оценка является своего £ода подтверждением широкого творческого диапазона ученого и просветителя М. Е. Евсевьева.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Мокшин Н. Ф. Сон ульнёсь ва&енцекс // Сятко. 1993. №7 — 8. С. 54 — 64:-
2. Осовский Е. Г. М. Е. Евсевьев и Неофилологическое общество // Филологические за-
метки. Саранск. 1993. С. 3 — 6.
3. Феоктистов А. П. . Очерки по истории формирования мордовских письменно-лите-ратурных языков. М.: Наука, 1976. 258 с.
Языкознание
ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ТЕОРИИ ФРЕЙМОВ В СОПОСТАВИТЕЛЬНОМ ИССЛЕДОВАНИИ ЛЕКСИКО-СЕМАНТИЧЕСКИХ ГРУПП
(НА МАТЕРИАЛЕ НАМЕЦКИХ И АНГЛИЙСКИХ ГЛАГОЛОВ ПЕРЕДВИЖЕНИЯ)
А. Н. ЗЛОБИН, кандидат филологических наук
На современном этапе £ сфере контрастивной Лингвистики возникает иео(бхсщимость привлечения концепций, методов и результатов, характерны* для Других научных дисциплин. Эпистемологическое сотрудничество позволяет использовать едтшые интегрированные методы исследования [6, с. 9], выработке которых способствует представление знаний, используемое в системах искусственного интеллекта.
Сшособом представления знаний, дающим возможность перевода языковой интуиции в рациональные формь?1 и отвечающим в^наиболее полной мере принципам структурности и экспли-
цитности, является теория фреймов М: Минского [4]. Выбор фреймов обоснован тем, что традиционные процедуры описания семантики, в том числе и компонентный анализ в чистом виде р], оказались неспособными ответить на вопросы новых когнитивно, ориентированных .семантических штудий^ предполагающих раскрытие содержательных взаимоотношений лексических единиц.
В связи с необходимостью структурирования информации, получаемой
человеком [5],- систематизация декси-
#
ки приобретает важное значение для изучения лексических закономерно-
