CC BY
25
ММЫ 2072-9391
Труды Академии управления МВД России. 2011. № 1 (17)
И.А. ЦХОВРЕБОВА,
доцент кафедры управления органами расследования преступлений, кандидат юридических наук
(Академия управления МВД России)
О некоторых аспектах тактико-криминалистической основы следственной деятельности
В статье излагается позиция автора о правомерности применения психологического воздействия на некоторых участников уголовного судопроизводства. Обосновываются тактические приемы, основанные на психологическом воздействии, в качестве допустимых средств нейтрализации противодействия расследованию.
нравственные начала следственной деятельности, противодействие расследованию, тактический прием, психологическое воздействие, допустимые тактические приемы.
Для криминалистов представляют интерес вопросы, которые раскрывают природу и сущность следственной деятельности, — одного из специфических видов деятельности социальной, например такие, как допустимость и правомерность психологического воздействия при производстве расследования. Пока ученые аргументируют свои точки зрения, практические работники, в связи с отсутствием единого подхода, решают этот вопрос по собственному усмотрению, что не исключает нарушений законности.
Различают два вида психического воздействия: правомерное и неправомерное. Неправомерное психическое воздействие — насилие над личностью — запрещено законом. В соответствии со ст. 9, 164 УПК РФ в ходе уголовного судопроизводства запрещаются действия и решения, унижающие человеческие честь и достоинство, создающие опасность для жизни и здоровья; никто из участников уголовного судопроизводства не может подвергаться насилию, угрозам, пыткам, другому жестокому или унижающему человеческое достоинство обращению. Кроме того, ст. 117, 302 УК РФ предусматривают ответственность за принуждение подозреваемого, обвиняемого, потерпевшего, свидетеля, специалиста, эксперта к даче показаний путем применения пыток, угроз, шантажа или иных незаконных действий со стороны следователя или лица, производящего дознание.
Казалось бы, законодатель ясно определил перечень недопустимых действий в отношении
участников судопроизводства. Тем не менее следует ли считать унижением чести и человеческого достоинства, например, помещение подозреваемого (обвиняемого) в камеру изолятора временного содержания, условия в которой не отвечают санитарным и социальным нормам, а также — в условия временной изоляции, где негласно действуют жестокие нормы криминального мира? Если говорить объективно, априори достоинство и честь человека, побывавшего «там», попраны, хотя все и было в соответствии с законом.
К тому же не всегда угроза и даже насилие признаются законодателем недопустимыми. Так, установления ст. 307, 308 УК РФ относительно уголовной ответственности свидетелей, потерпевших, переводчиков, экспертов за дачу ложных показаний (заведомо ложное заключение, неправильный перевод) некоторые ученые рассматривают как «узаконенную угрозу» и как вполне нравственное, но «психическое насилие».
Очевидно, что допустимо только правомерное психическое воздействие. Однако от того, что именно понимать под этим, зависит определение средств, а также признание законными и допустимыми или, наоборот, незаконными и аморальными тех или иных приемов воздействия.
Эта проблема не теряет научной и практической значимости, чему отчасти способствуют многочисленные высказывания о недопустимости какого-либо воздействия вообще на участников уголовного судопроизводства.
Достаточно обратиться к работам некоторых известных отечественных ученых-юристов, в частности М.С. Строговича, И.Ф. Пантелеева, Г.Ф. Горского, Д.П. Котова и других, чтобы убедиться в том, что в эпоху «расцвета социализма» сформировалась и в дальнейшем поддерживалась концепция о недопустимости применения каких-либо мер воздействия на подследственных. Соответственно, и научные исследования в области криминалистической тактики в основном ориентированы на некие штампы: «создание
К
н и о X
Л
<
и н к
О X
Л
<
и н к
X
Л
X о о
03
с
<
к н
Ьй
с
к к
а О и н
55
к н и
0
1
л
<
ы н к
0
1
л
<
ы н к
I
г?
X о о ва
с
<
к н й
г?
с
к к
а О ы н
56
благоприятных условий для течения нормальных психических процессов у подследственного», «с этической точки зрения приемы допроса, основанные на предвзятом отношении к допрашиваемому и отсутствии элементарного уважения в человеку, заслуживают самого решительного осуждения», «недопустимы резкость, насмешки, подчеркнутая недоверчивость, чрезмерная сухость тона, невнимательность», «у следователя не должно быть на вооружении никаких психологических хитростей, ловушек и захватов врасплох, поскольку это вызывает непродуманные ответы допрашиваемого» и проч.
Насколько подобные установки объективны и могут ли они вообще соответствовать реальному положению дел, можно судить с учетом знаний современной следственной практики, психологических установок лиц, осуществляющих расследование. Думается, что даже далекий от правоохранительных органов человек, скорее всего, понимает, что следственная деятельность невозможна без принудительного характера.
Между тем изучение научной литературы по этому вопросу позволяет говорить о том, что многие ученые-криминалисты придерживаются более чем полвека назад выработанной концепции недопустимости какого-либо воздействия на подозреваемого и свидетеля. Здесь уместно сослаться на исследование А.Н. Петровой, которая уделила этому вопросу значительное внимание. В частности, автор отмечает, что «преступник тоже человек», «его переживания, связанные с совершенным деянием, откладывают отпечаток на его душевное состояние», «на него отрицательно воздействуют воспоминания прошлых событий», «следователь должен учитывать такое состояние при общении с этими лицами» [11, с. 122].
Удивляет тот факт, что автор делает столь явный акцент на «бедственном в морально-нравственном отношении положении противодействующих лиц». Возможно, это и так, но не стоит питать иллюзий по поводу того, что душевные переживания, моральный тонус обвиняемого должны интересовать следователя. Думается, что говорить о морально-нравственной стороне расследования в отношении лиц, совершивших, в частности, насильственные преступления, имеющих отношение к организованной преступной деятельности и т.п., бессмысленно.
Полемику по этому вопросу следует продолжить, но с других позиций, которые определяют изменившиеся отношения между членами современного общества, их новым мировоззрением, взглядами на мораль.
Мораль (нравственность) толкуется в качестве одной из форм общественного сознания, совокупности представлений, убеждений о том, что заслуживает в поведенческой и иной деятельности одобрения, а что осуждается. Отсюда проистекает субъективный характер нравственности как отражения сознания людей, т.е. категории, коренящейся в сфере психики.
Мораль подвержена смене качественных состояний. Являясь вторичной относительно общества и каждого его гражданина, мораль человека развивается им как средство самовыражения, саморазвития. Отметим, что нравственные ориентиры российского общества значительно изменились с конца XX в., и эти изменения накладывают отпечаток на взаимоотношения граждан, их деятельность в общественной, политической, правоохранительной, социальной, производственной и других сферах.
Расхождения между реально существующей моралью современного общества и представлениями о ней — самостоятельная проблема, которая возникла из складывавшейся в течение многих десятилетий практики выдавать желаемое за действительное. Отчасти это произошло и по вине ученых, разрабатывающих вопросы теории и практики методов расследования преступлений, особенно в области тактики.
Изменения представлений о морали, происходящие в российском обществе, должны найти отражение в научных концепциях, повлиять на нравственные начала деятельности органов расследования. Кроме того, гражданское общество требует от государства и его правоохранительных органов серьезного пересмотра отношения к проблеме борьбы с преступностью, что, как нам представляется, неизбежно приведет к ужесточению этой борьбы. При реализации норм права не нужно заниматься популизмом по поводу попирания неких морально-этических ценностей, что, в конце концов, неизбежно. Идиллические рассуждения теоретиков права об уровне разных запретов, установленных и не установленных УПК РФ для следователя, о недопустимости психического воздействия на личность, оказавшуюся в сфере судопроизводства, не будут восприниматься серьезно, и говорить об «абстракциях» здесь неуместно.
Наряду с правом мораль является одним из основных способов регуляции действий человека в обществе, но, в отличие от права, исполнение требований морали обеспечивается лишь формами духовного воздействия (общественной оценкой, одобрением или
осуждением). Данное положение применимо и к отношениям, возникающим в сфере судопроизводства.
Должностные лица, выполняющие процессуальные функции, обязаны руководствоваться нормами не только закона, но и морали. Закон должен основываться на господствующей в обществе морали и не противоречить ей. Вместе с тем он не может предусмотреть и запретить все действия, осуждаемые моралью. В этой связи рассуждения о «дезорганизации психических процессов» обвиняемого, недопустимости «вторжения» в его интеллектуальную сферу, нарушении «морального суверенитета личности» выглядят бесплодным морализированием.
Воздействие на человека есть процесс передачи информации посредством различных методов и средств от субъекта воздействия, ее отражение на психике, способное вызвать соответствующую реакцию, которая проявляется в его поведении, деятельности, отношениях и состояниях. Без психического воздействия на лиц, попавших в сферу деятельности правоохранительных органов, не может быть и самой этой деятельности. Психическое воздействие оказывается субъектами расследования на всем протяжении производства по делу, поскольку любое общение предполагает воздействие.
Данный тезис согласуется с выводами Е.О. Москвина, также исследовавшего эти вопросы. По его мнению, психологическое воздействие является необходимым компонентом деятельности следователя; это — активная деятельность, осуществляемая в общественных интересах и направленная на изменение параметров психики, определяющих позиций деятельности и поведения противодействующих следователю участников процесса в целях объективного и полного расследования преступлений [9, с. 7].
Основным признаком правомерного психического воздействия признается сохранение лицом, подвергающимся воздействию, свободы выбора позиции. К этому добавляются наличие условий для такого выбора в соответствии с законностью и нравственными принципами общества. Думается, что позиция А.Р. Ратинова, заключающаяся в том, что правомерное психическое влияние само по себе не диктует конкретного действия, не вымогает показания какого-либо содержания, а, вмешиваясь во внутренние психические процессы, формирует правильное, сознательное отношение человека к своим гражданским обязанностям и лишь опосредованно приводит его к выбору определенной линии поведе-
ния [12, с. 163], являясь верной и по сути, и по содержанию.
Развивая эту мысль, А.В. Дулов отмечает, что воздействие всегда должно строиться не только на сохранении, но и на дополнительном создании стимулов для активного психического участия лица во всех действиях по расследованию и судебному рассмотрению уголовных дел [3, с. 165]. Таковы исходные положения юридической психологии по вопросу о правомерном психическом воздействии.
Правомерность воздействия зависит от правомерности средств. В криминалистике и судебной психологии разработаны некоторые критерии признания воздействия правомерным. Во-первых, это законность — соответствие средства требованиям закона. Однако использование такого неопределенного выражения, как «точное соответствие тактического приема духу и букве закона», представляется нецелесообразным. «Дух закона» — категория скорее общественно-политическая, чем правовая, а «буква закона» не охватывает всего непрерывно развивающегося арсенала средств и методов борьбы с преступностью. Во-вторых, это избирательность воздействия — его направленность лишь на определенных лиц и нейтральность по отношению к остальным. В-третьих, это нравственность.
Очевидно, что критерием допустимости тактического приема является непротиворечие общепризнанным принципам нравственности и закону.
С нашей точки зрения, подавляющее большинство исследователей неискренни в своих выводах, поскольку часть из них не желает обращать на себя внимания рассуждениями о том, что считается запретным, хотя фактически существует в следственной и оперативно-розыскной практике. Некоторые из них сознательно идеализируют действительность, другие же не находят аргументов, чтобы доказать право на существование того, что классики уголовного процесса и криминалистики «самым решительным образом осуждали».
Например, М.П. Малютин считает, что в криминалистической литературе никто не осмеливается открыто выступить с предложением о допустимости использования обмана при производстве следственных действий. Наоборот, все стремятся подчеркнуть его недопустимость, выражают озабоченность все еще имеющимися случаями обмана, осуждают такую практику. К сожалению, автор ограничился только констатацией факта. При этом есть основания полагать, что М.П. Малютин относит себя к сторонникам «чистой
К н и о X
л
<
и н к
О X
л
<
и н к
X
Л
X о о вэ
с
<
к н
Ьй
с
к к
а О и н
57
s н u
0
1
ja
<
ы н к
:'5
0
1
ja
<
ы н S I
X о о
ва %
С
<
S н
iC
с
к S а
О ы н
58
морали» при отправлении правосудия, поскольку предлагает внести дополнение в УПК РФ о недопустимости домогательства показаний обвиняемого и других участников путем обмана [8, с. 57]. Невозможно понять, почему рассмотрение категорий высокого уровня абстракции приводит к таким категоричным суждениям относительно предметной, связанной с прагматическим началом деятельности.
Другое мнение по данному вопросу высказывает О.Д. Калашников: он считает, что невозможно противодействовать организованной преступности без системы ограничений прав и свобод человека. Это соответствующее реальной ситуации положение, и автор делает правомерный вывод о том, что «закон должен быть гуманным и нравственным настолько, насколько это возможно, исходя из складывающейся обстановки» [4, с. 9].
Тем не менее превалирующей остается точка зрения о недопустимости какого-либо воздействия на участников процесса. Призывы к следователю «строго и неукоснительно соблюдать закон», «действовать исключительно в рамках закона» сочетаются с некоторой интерпретацией данных формулировок: действовать в рамках закона — значит выполнять только действия, указанные в законе, и соблюдать установленный их порядок. Однако если придерживаться общеправового принципа «все, что не запрещено законом, — разрешено», то нужно признать, что следователь вправе выходить и за рамки процессуальных возможностей, оговоренных в законе, если это не противоречит законодательству и, разумеется, морали. К тому же и положения ч. 2 ст. 189 УПК РФ о свободе выбора следователем тактики допроса, кроме использования наводящих вопросов, дают основания полагать, что законодатель не намерен ставить искусственные препоны.
Профессор Р.С. Белкин следующим образом систематизировал «методы борьбы» следователя: концентрация доказательств или направленных действий в решающем столкновении, с учетом наиболее уязвимых мест противника; раздробление сил и средств противодействующей стороны, например, путем разжигания конфликта между соучастниками преступления; создание условий, неблагоприятных для достижения целей противной стороной и способствующих реализации планов следователя; использование сил и средств противодействующей стороны в своих целях; использование фактора внезапности, в том числе путем проведения «эмоционального эксперимента»; создание резервов сил и
средств; предвосхищение событий; уклонение от столкновения в невыгодных условиях при неблагоприятном соотношении сил и средств (метод задержки, тактика выжидания); побуждение противника к действиям в неблагоприятных для него условиях; угроза нежелательными для противной стороны действиями; сокрытие имеющейся информации и дезинформация; применение новых приемов и средств, не известных противнику; синхронизация действий, нанесение одновременных ударов; воздействие на нравственную и эмоциональную сферу противника, вызывающее невыгодный для него эффект; косвенное внушение [1, с. 232].
Нам представляются важными следующие выводы.
1. Многое зависит от того, какой смысл будет вложен в то или иное понятие, термин, т.е. важна точная словесная форма описания конкретного приема, средства, способа.
2. Каждый предлагаемый метод, прием должны сопровождаться существенными оговорками и предупреждениями, с тем чтобы избежать деформаций при его применении.
3. Избираемые следователем методы борьбы в определенной мере зависят от действий противодействующей стороны, конкретной следственной ситуации (учитывая и рассмотрение их с позиций нравственности).
Такой подход позволит не только трактовать под иным углом зрения многие «недозволенные» методы, но и разработать систему тактических приемов, основанных на законе и морали, но не нашедших пока признания в криминалистике и уголовном процессе.
Обратимся к одному из самых неприемлемых методов расследования — обману (в отношении субъектов противодействия расследованию). Если следовать мысли о том, что любое понятие может быть интерпретировано по-разному, то обман можно назвать введением в заблуждение. В.В. Куклин, занимавшийся этой проблемой, утверждает, что обман — это не всякое введение в заблуждение, а лишь то, которое осуждается моралью, тогда как понятие «умышленное введение в заблуждение» нейтрально по своему значению. Автор предлагает сравнить «убийство» и «умышленное лишение жизни». Первое — противоправное, виновное и, конечно же, аморальное деяние. Второе может не противоречить ни морали, ни закону (например, лишение жизни по приговору суда, в состоянии необходимой обороны) [7, с. 118]. В этих суждениях присутствует логика. Кстати, мы поддерживаем и то, что В.В. Куклин признает возможными как завуалированную, так и прямую (словес-
ную) формы введения в заблуждение субъекта противодействия.
Также известна позиция Р.С. Белкина, который прямо говорит о том, что фактически обман маскируется различными благозвучными терминами типа «легендирование», «зашифровка», при этом суть вопроса не меняется, и он остается одним из действенных средств преодоления противодействия расследованию. Признание его допустимости — более или менее адекватный ответ на колоссальную волну противодействия [2, с. 14]. Одновременно Р.С. Белкин акцентирует внимание на том, что обман не может быть оправдан, если он основывается на правовой неосведомленности субъекта противодействия; заведомо невыполнимых обещаниях; фальсифицированных доказательствах; дефектах психики или болезненных состояниях; на мистических и религиозных предрассудках. В целом мы разделяем эту позицию, хотя полагаем, что в конкретных случаях, например использование мистических и религиозных предрассудков, это не является препятствием к введению в заблуждение субъекта противодействия.
Меры противодействия расследованию — специфический способ действия, поэтому критерии допустимости этих мер, а следовательно, и тактических приемов как разновидности этих мер определяют возможность их применения в конкретной ситуации. Прежде всего стоит рассматривать не столько морально-этические аспекты, сколько избирательность мер воздействия.
Интересные мысли по этому поводу выражает Д.С. Хижняк [13, с. 10]. Он полагает, что для налаживания контакта с подследственным и снижения уровня сопротивления допустимо удовлетворить его желание курить или даже принять наркотик (если он наркоман). По мнению Н.Н. Китаева, некоторые формы использования религиозных верований и чувств гражданина также вполне допустимы в отношении подследственных [5]. В научной литературе уже был предложен такой прием, как разжигание конфликта между подследственными, и подобные приемы достаточно широко используются в практике следователей и сотрудников оперативной службы.
Особенно перспективным представляется развитие идеи компромисса как одного из способов урегулирования конфликтов в процессе расследования. Изучение следственной практики позволяет сделать вывод о том, что компромисс является весьма действенным, а порой и единственным средством преодоления противодействия. Компромисс — это соглашение на основе взаимных уступок [10, с. 283]. Он может касаться проведения или
непроведения следственных действий или оперативно-розыскных мероприятий, их переноса на поздний срок, замены на другие действия «в обмен» на прекращение противодействия. Нередко подобные приемы называют панибратством, заигрыванием, с подследственным, завоеванием авторитета, обещанием невыполнимых действий и, разумеется, считают аморальными и недопустимыми при расследовании.
Наша позиция заключается в том, что компромисс между следователем, оперативным сотрудником и подозреваемым (обвиняемым), свидетелем, защитником не только допустим, но и необходим. Это — основа общения. Другое дело — каковы должны быть пределы соглашения с противодействующей стороной. Здесь недопустимы категорические суждения. Действия должны определяться исходя из ситуации, субъектов противодействия и многих других обстоятельств.
Процесс расследования осуществляется в условиях самых крайних форм противодействия. Поэтому недопустимо лишать следователя какого-либо тактического средства борьбы только потому, что оно может вызывать сомнения в абстрактной «моральной чистоте», понятие которой формулируется в безнадежном отрыве от жизни и реальной следственной практики. Думается, рассмотренные тактические приемы правильнее называть ненасильственным воздействием, заключающимся в организации и подготовке конкретного следственного действия, оперативно-розыскного мероприятия таким образом, чтобы субъект противодействия был лишен эмоционального, интеллектуального, физического комфорта и ресурса.
Если мораль защищает общественные интересы, включая законные, справедливые интересы отдельной личности, то не может быть признано аморальным действие, не нарушающее общественных интересов или законных и справедливых интересов личности. В чем же аморальность описанных действий? Чьи законные и справедливые интересы они нарушают? Полагаем — ничьи, кроме единственного интереса обвиняемого — уйти от ответственности. Нарушить такой интерес призвана и мораль, и вся система уголовного судопроизводства.
Принятие решения с позиции нравственности — всегда сложный процесс. Для лиц, осуществляющих расследование, он может быть осложнен в ситуациях, связанных с противодействием расследованию. При выборе средств достижения цели и их применении требуется анализ соответствия средства цели,
К
н и о X
л
<
и н к
О X
л
<
и н к
X
Л
X о о
03
с
<
к н
Ьй
с
к к
а О и н
59
s н u о X
л
<
ы н к
:'5
0
1
Л
<
ы н S I
X о о
вэ %
С
<
S н
iC
с
к S а
О ы н
60
законности, четкое представление о тактических рисках его применения, возможных негативных последствиях и моральной соразмерности позитивного и негативного в полученном результате.
Аналогичные вопросы следователь решает и при выборе тактики конкретного следственного действия. Критерием для определения позитивного или негативного последствия действия лица, осуществляющего расследование, может считаться положение о нравственно допустимом поступке, совершение которого повлекло за собой меньшие материальные, физические, нравственные или иные издержки, чем его несовершение. Иначе говоря, результат, достигнутый с помощью данного средства, окажется по своему значению выше, чем ущерб, нанесенный его применением.
Таким образом, психологическое воздействие — это главное средство, применяемое лицами, осуществляющими расследование. Без него невозможен процесс расследования любого преступления. Следовательно, тактический прием, направленный на преодоление противодействия расследованию, следует определять как психологическое воздействие на субъект противодействия с целью изменения его целевой установки.
Список литературы
1. Белкин Р.С. Курс криминалистики. В 3 т. Т. 3: Криминалистические средства, приемы и рекомендации. — М., 1997.
2. Белкин Р.С. Нравственные начала деятельности следователя органов внутренних дел. — М., 1999.
3. Дулов А.В. Судебная психология: учеб. пособие. - Минск, 1975.
4. Калашников О.Д. Обеспечение прав человека в деятельности по предупреждению организованной преступности: монография. — Н. Новгород, 2003.
5. Китаев Н.Н. Об использовании суеверий и религиозных верований в работе следователя // Новое российское законодательство и тактика его применения: материалы конф. — Барнаул, 1997.
6. Китаев Н.Н. Нетрадиционные методы раскрытия и расследования преступлений // Вестник криминалистики. 2007. № 4 (24).
7. Куклин В.В. Допустимо ли вводить допрашиваемого в заблуждение? // Криминалистические аспекты совершенствования доказывания при расследовании преступлений: Труды Академии МВД России. — М., 1992.
8. Малютин М.П. Тактические приемы в расследовании преступлений: монография. — М., 2009.
9. Москвин Е.О. Тактический прием. — М., 2006.
10. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка: 80 000 слов и фразеологических выражений. — М., 1994.
11. Петрова А.Н. Меры преодоления противодействия расследованию при производстве отдельных следственных действий: учеб.-метод. пособие. — Волгоград, 2009.
12. Ратинов А.Р. Судебная психология для следователей. — М., 2008.
13. Хижняк Д.С. Процессуальные и криминалистические проблемы развития тактики следственных действий: монография. — М., 2004.
E-mail: rioakmvd-1@yandex.ru
