CC BY
135ЛЮДИ
О. М. Ковалевский — исследователь Центральной Азии
Оксана Полянская
В 2001 году исполнилось 200 лет со дня рождения выдающегося ученого-востоковеда О. М. Ковалевского (1801—1878). В молодости он думал связать свою жизнь с восстановлением независимости Польши и с классической филологией — а оказался на восточной окраине Российской империи, где и обрел свою научную судьбу, фактически заложив основы научного монголоведения в Европе. Так получилось потому, что в любых обстоятельствах ему была свойственна неукротимая жажда познания; но также и потому, что сами эти обстоятельства, пусть не подвластные его воле и не раз круто менявшие его жизнь, в конечном итоге оказывались лишь ступенями его научного восхождения. Хотя во время своего пребывания в Забайкалье он и не был политическим ссыльным, он все равно оказался своеобразным предтечей позднейших революционеров-поля-ков, внесших огромный вклад в изучение Восточной Сибири, одним из тех разноплеменных подданных империи, в чьих жизненных траекториях четко проступил ее евразийский профиль.
I
Осип (Юзеф) Михайлович Ковалевский родился 9 января 1801 года в деревне Большая Берестовица Гродненской губернии и одноименного уезда в семье униатского священника, происходившего из польских мелкопоместных дворян. В 1808 году родители определили его в гимназию города Свислочи, входившую в состав Виленского учебного округа. Здесь гимназист Ковалевский стал интересоваться
Оксана Николаевна Полянская, преподаватель исторического факультета Бурятского государственного университета, Улан-Удэ.
О. М. Ковалевский
античной историей и литературой, что и определило выбор им его будущей специальности — классической филологии. После гимназии Ковалевский продолжил обучение в Виленском университете. Окончив его в 1821 году, Ковалевский получил степень «кандидата филологии» и был определен преподавателем польской словесности в местную гимназию.
Еще гимназистом Ковалевский вступил в тайное «Общество филоматов». Оно существовало в 1817—1823 годах, объединяло гимназистов, студентов, некоторых преподавателей и руководствовалось идеей просветительского служения шляхты и национально-освободительными устремлениями. В 1820—1823 годах филиалом общества была чисто студенческая организация «филаретов» \
Участие молодого Юзефа в тайном обществе в корне изменило его дальнейшую судьбу. Царские власти напали на след филомат-ско-филаретских организаций, и в мае 1823 года, то есть за полтора года до восстания декабристов, в Вильно начала свою деятельность следственная комиссия под начальством сенатора Н. Н. Новосильцева. Царский указ от 14 августа 1824 года определил Ковалевскому и девяти его товарищам наказание в виде высылки во внутренние губернии России. Поскольку Ковалевский и двое его друзей и активных участников общества, Ф. Верниковский и И. Кулаковский, еще
до начала следствия заявили о своем желании изучать восточные языки, все трое были отправлены в Казанский университет, причем местное начальство было уведомлено об установлении «строжайшего за ними надзора со стороны правительства»2.
В первой половине XIX века Казанский университет приобретает особое значение, поскольку Казань становится научным, учебным и культурным центром обширного учебного округа, включавшего в себя несколько губерний. Выбор Казани в качестве такого центра был обусловлен ее географическим положением. Город располагался на стыке Европы и Азии, что облегчало проведение отсюда целенаправленной культурно-образовательной политики на восточных окраинах Российской империи, налаживание отношений с соседними государствами Востока и накопление необходимых знаний о них. Внешнеэкономические и политические интересы царского правительства требовали не только подготовки практических знатоков восточных языков, но и систематических исследований в области истории и культуры стран Востока. Неудивительно, что к 30-м годам XIX века востоковедение в Казанском университете начинает набирать силу.
Ковалевский приехал в Казань в 1824 году, как раз в преддверии значительного развития в университете востоковедных дисциплин. Тогда в университете преподавали два восточных языка — татарский и персидский, к изучению которых он приступил. Однако ему предстояло еще раз изменить направление своей научной деятельности.
В 1827 году ректором университета избирают известного математика, профессора Н. И. Лобачевского. Вскоре после избрания новый ректор ознакомился с состоянием преподавания восточных языков в Казанском университете и пришел к выводу, что оно не отвечает тем требованиям, которые объективно ставила перед ориенталистикой активная внешняя политика России на Востоке. Особенно плохо обстояло дело с изучением языков и народов Центральной Азии. По инициативе и под руководством Лобачевского был осуществлен ряд важных организационных мероприятий. Первое из них — разделение прежде единой кафедры восточных языков на арабско-персидскую и турецко-татарскую кафедры — положило начало созданию восточного разряда в Казанском университете. С середины 1827 года стал обсуждаться вопрос и об образовании кафедры монгольского языка. Но тут университет столкнулся с существенной трудностью — отсутствием соответствующих специалистов не только в России, но и в Европе. Переводчики с монгольского языка, конечно, были, но они, как правило, не имели высшего образования, необходимой методической подготовки.
По предложению Лобачевского Совет университета принял решение о подготовке собственных специалистов в области монгольской филологии и об отправке с этой целью двух человек в Восточную Сибирь, где проживали подданные империи — буряты, говорившие на одном из монгольских языков, а также лучшие знатоки монгольского из числа русских3. Выбор пал на Ковалевского, изучавшего в то время персидский и татарский языки, и действительного студента А. Попова (арабский и персидский). Лобачевский особо рекомендовал кандидатуру Ковалевского, как уже знающего древние (латинский и греческий) и европейские (французский, немецкий) языки, а также некоторые восточные. Предполагалось, что по возвращении из командировки Ковалевский возглавит новую кафедру Казанского университета — кафедру монгольского языка. Перед ним, таким образом, открывались заманчивые перспективы научной самореализации. Однако, даже если бы они его совершенно не волновали, выбора у него не было: напомним, что в Казани он находился в ссылке и потому вряд ли мог отказаться от предложенной ему научной командировки.
II
Итак, в мае 1828 года Ковалевский и Попов уехали в Иркутск. По прибытии в этот город, бывший тогда административным центром всей Восточной Сибири, они встретились с А. В. Игумновым, хорошо знавшим монгольский язык, историю и культуру монголоязычных народов. Под его руководством посланцы Казанского университета начали постигать азы незнакомого для них языка.
Командировка Ковалевского растянулась почти на пять лет, с 1828 по 1833 год. Из них четыре года (с перерывами) Осип Михайлович прожил в Забайкалье, среди бурят. Как справедливо было отмечено современным биографом ученого, «Бурятия стала для него второй родиной. Здесь началось его формирование как монголоведа. Здесь были им задуманы и частично написаны труды, посвященные монгольским языкам и ламаизму, которые положили начало новому этапу в развитии отечественного монголоведения»4.
Правда, самая первая возможность познакомиться с живыми носителями монгольских языков в естественной для них среде обитания и так проверить свои новообретенные знания представилась Ковалевскому при посещении в январе-феврале 1829 года главного города Монголии Урги (будущий Улан-Батор)5. Это событие очень много значило для Ковалевского. «Быть в Монголии и собственными
глазами видеть Монголию, при настоящих занятиях, было единственным моим желанием», — писал он в Совет университета6. Затем, весной 1829 года, он вместе с Игумновым и Поповым отправился в четырехмесячное путешествие к забайкальским бурятам. Главная цель поездки состояла в «практических упражнениях в монгольском языке» и сборе «сведений о народах, сим языком говорящих, и вообще, о забайкальских жителях».
В Забайкалье Ковалевский неоднократно встречался с миссионерами английского Библейского общества Юеллем ^иеШе), Сталиб-рассом и Сваном. Они были интересны для Ковалевского не только тем, что проповедовали христианство среди бурят с 1819 года, но еще и потому, что изучали язык и составляли словари7.
Конец 1830, зиму и весну 1831 года Осип Михайлович провел в Пекине в качестве письмоводителя одиннадцатой Российской духовной миссии. По пути в Китай он в сентябре-октябре 1830 года вторично посетил Монголию8, а на обратном пути, с начала сентября 1831 года, продолжил изыскания среди забайкальских бурят. Во время этих поездок изучал фольклор и памятники книжной культуры, традиции и обряды монголов и бурят. Но в первую очередь он расширял и углублял свое знание монгольского языка, поскольку главной своей задачей считал составление русско-монгольского и монгольско-русского словарей, а также подготовку необходимых пособий для изучения монгольского языка — грамматики и хрестоматии.
Потребность в этом была очень острой. Несмотря на вековые отношения России с Монголией, вопрос о создании учебных пособий и словарей по монгольскому языку (не говоря уже о его систематическом научном изучении) оставался по существу открытым. Имевшиеся работы, наиболее известные из которых принадлежали первому учителю Ковалевского, Александру Игумнову, а также его отцу Василию и протоирею Александру Бобровникову9, представляли собой, как правило, элементарные справочники и разговорники с подборками «самых употребительных слов». Они служили лишь для облегчения «обыденных сношений». Ковалевский не просто использовал и систематизировал содержавшуюся в них лексику, но и существенно ее дополнил.
Первые шаги по созданию в России подлинно научного монголоведения были сделаны академиком Петербургской академии наук Я. И. Шмидтом10. Его инструкцией, «весьма важной для путешествующего в Китай по части языковедения, истории и литературы китайской, маньчжурской, тибетской и монгольской», руководствовался в Пекине Ковалевский11. Однако, отдавая должное заслугам
Шмидта, следует признать, что его краткие работы, изданные к тому же на иностранном языке, не могли обеспечить постановку отечественного монголоведения на строго научную основу. Задача была решена только после появления трудов Ковалевского по монгольской филологии и истории монгольских народов. И решать ее он начал еще во время пребывания в Забайкалье, поездок в Монголию и Китай.
В самом деле, к моменту возвращения в Казань Осип Михайлович проделал значительную, если не большую, часть работы по подготовке монгольской грамматики и трех словарей, включивших основной словарный запас монгольского языка: русско-монгольского и двух монгольско-русских — полного на 40 000 слов и краткого на 5 000 слов. Также им был собран богатый материал для составления хрестоматии. То были рукописи (не только на монгольском, но и на тибетском и маньчжурском языках), записи сказок, преданий и легенд, деловые бумаги. В общей сложности Ковалевский привез из Монголии, Китая и Забайкалья и передал в библиотеку Казанского университета 189 сочинений, многие из которых полностью или частично вошли затем в хрестоматию.
Можно сказать, что ученый очень хорошо подготовился к открытию кафедры монгольского языка, состоявшемуся 25 июля 1833 года12, и к преподаванию — впервые в истории высших учебных заведений Европы — монгольского языка, официально начатому им
11 сентября 1833 года13. Параллельно Осип Михайлович продолжил работу над грамматикой, хрестоматией и полным словарем; эта работа на долгое время определила основное направление его научной деятельности. В 1835 году вышла в свет «Краткая грамматика монгольского книжного языка», в 1836—1837 годах появилась двухтомная «Монгольская хрестоматия». При подготовке этих трудов, сразу и на долгое время сделавшихся классическими пособиями для изучающих монгольский язык, был использован сравнительно-исторический метод исследования языка. Позднее, уже в 1840-х годах, Ковалевским был создан уникальный «Монгольско-русско-французский словарь» в трех томах (1844, 1846, 1849).
Выход в свет работ Ковалевского по монгольской филологии знаменовал появление серьезной школы монголоведения в России. Более того, российская школа тут же заняла ведущее место в Европе: там, где в европейских университетах преподавали монгольский язык, преподавался он «по Ковалевскому», с обязательным использованием его словаря. Так, немецкие востоковеды приобрели в общей сложности около пятидесяти экземпляров его учебников.
По ним, в частности, преподавали монгольский в Берлинском уни-
__ <_» 14
верситете, «в чем удостоверяли печатные каталоги лекций»14.
Таким образом, благодаря своим филологическим работам, не имевшим аналогов в науке того времени, Ковалевский стал широко известен в научном мире России и Западной Европы. Казанский университет «имел только два имени, известные в Европе — для восточной словесности г. Ковалевского, для естественных наук — г. Симонова»15. Неудивительно, что уже в сентябре 1834 года адъюнкт Ковалевский был избран экстраординарным профессором, а спустя три года стал ординарным профессором Казанского университета. Российская Академия наук отметила «Монгольскую хресто-<_> | ■ <_> <_> <_> <_> матию» полной Демидовской премией, наиболее почетной наградой в России за достижения в науке, и в декабре 1837 года избрала Ковалевского членом-корреспондентом по разряду истории, восточной литературы и древностей16. В 1838 «Его Величество король Прусский за поднесенный экземпляр монгольской хрестоматии пожаловал» профессору золотую медаль, а в мае 1839 года профессор Ковалевский был утвержден почетным членом Королевского Азиатского общества в Париже17. 1 ноября 1847 года он был избран ординарным профессором Академии наук по части восточной словесности 18, однако был вычеркнут из списка академиков самим императором Николаем I «по политическим соображениям» — сказалось участие Ковалевского в молодости в «Обществе филоматов».
III
Важную и объемную часть научного наследия Осипа Михайловича составляют его работы по истории и религии монгольских народов. Ковалевский не был здесь первооткрывателем, у него были предшественники, которых он высоко ставил, — первые европейцы, проникшие в Центральную Азию19. Особенно он ценил труды И. Г. Гмелина, Г. Ф. Миллера и П. С. Палласа, которые собрали обширные и интересные материалы о бурятах. Нельзя, однако, забывать, что эти и другие предшественники Ковалевского, путешествовавшие по Сибири в XVIII веке, не знали монгольских языков и пользовались услугами переводчиков, людей нередко не очень грамотных, а то и вовсе случайных. Не были еще найдены и прочитаны многие монгольские летописи и сказания. Поэтому до Ковалевского о монголах и бурятах писали, опираясь в основном на китайские источники, не всегда достоверные и часто тенденциозные в силу
сложившейся в Срединной империи традиции негативного изображения кочевых «варваров». Осип Михайлович был первым, кто попытался рассмотреть историю монгольских народов, используя монголоязычные же источники, и потому его труды во многом превосходят работы предшественников.
Ковалевский прекрасно понимал, что владение языком открывает широкие возможности для понимания истории, духовной и материальной культуры любого народа, что с помощью языка приобретаются достоверные знания, без которых невозможно решение практических — как частных, жизненных, так и государственных, политических — задач. «Чтобы поддержать сношения с Азией, чтобы внедриться в ея дух, обнять все ея частности и представить в связи с историей рода человеческого, необходимо знание азиатских языков, как важнейшее и единственное средство достигнуть предположенной цели...». Азиатские языки «служат ключом, за которым сокрыты все сокровища восточной учености»20. Само противопоставление Востока Западу, которым грешили ориенталисты, Ковалевский в значительной мере объяснял тем, что, не владея этим «ключом», европейцы оставались в «незнании местоположения, языка, нравов, обычаев, религии» и по этой причине «так несправедливо отзывались об азиатцах».
Формулируя цели и задачи всестороннего и глубокого изучения стран Востока, Ковалевский указывал на важность объективного подхода при написании их истории. Он настойчиво выступал против обвинений народов Востока «в природной лени» или «диком варварстве», неподвижности и застое, утверждал, что «в Азии, как и в Европе, нет утомительного однообразия и неподвижности народной» и что каждый народ вносит свою лепту в единый процесс развития человеческой культуры.
Руководствуясь этими двумя принципами — принципом первоочередной опоры на «внутренние» источники (то есть созданные самим народом, историю которого предполагается изучать и писать) и принципом объективного единства исторического процесса при разных культурных формах его проявления, — Ковалевский и подготовил свои работы по различным вопросам истории Востока и буддизма. В том числе ему принадлежит первый обобщающий труд по монгольской истории. «История монголов» была написана им в середине XIX века и охватывает период с 1206 года по XIX век. Основу ее богатой источниковой базы составили прежде всего монгольские и тибетские материалы, собранные в ходе экспедиционных исследований21, а также непосредственные наблюдения, зафикси-
рованные ученым в дневниках, которые он вел во время поездок по Забайкалью, Монголии и Китаю.
Часть дневников Ковалевского была опубликована в «Казанском Вестнике» в 1829—1830 годах, другие сохранились в рукописи. Наряду с путевыми впечатлениями и наблюдениями, в них много вдумчивых суждений и оценок; благодаря им, дневники перерастают рамки жанра и предстают перед нами как творческая лаборатория исследователя. Например, дневник, датированный 1830 годом и написанный по пути в Монголию и Китай, не просто содержит подробные сведения о религии, обычаях и традициях монголов и китайцев22. Центральное место в нем занимают размышления автора о политическом и экономическом положении Монголии, завоеванной в XVII веке маньчжурами, о политике маньчжуро-китайских властей в этой стране. Ковалевский приходит к заключению, что «под влиянием маньчжурской династии Монголия приняла совершенно другой вид». Завоеватели объявили землю в Монголии собственностью своей династии и запретили монголам распоряжаться ею по собственному усмотрению. Была введена новая административная система, в соответствие с которой страна была разделена на аймаки (княжества) и хошуны («знамена»); во главе них формально стояли представители монгольской аристократии, а фактически — цинские чиновники. Реформа была направлена на уничтожение старого племенного деления Монголии и былых принципов формирования ее войска, на полное подчинение монгольской знати новым властям. Маньчжуры добились поставленной цели: «Раздробленные прежние монгольские княжества совершенно обессилены и понизились. Многочисленный класс тайджиев (дворян), гордясь происхождением своим от Чингисхана, пользуется уважением у единоплеменников, но он в презрении у соседей. Первостатейные тайджи (чином соответствующие генералу) преклоняют колено перед последним писцом Пекинской палаты» 23.
Ковалевский подметил и то обстоятельство, что цинская реформа осложнила взаимоотношения между разными монгольскими племенами, поставила их в неравное положение друг перед другом, что сказалось и на их экономическом развитии, и на степени влияния, оказываемого на них китайской культурой. Само это влияние заметно во многом, но не подлежит однозначной оценке. Так, цахары (чахары) знают маньчжурский и китайский языки, женщины их подражают китаянкам в моде («перенимают головной убор и прическу»), в юртах приметны опрятность, чистота и достаток, для овец делаются земляные ограды. «Словом, следы некоторого образова-
ния... здешних жителей... совершенно противоположны закостенелости халхасцев, которые, впрочем, умеют еще сохранять в целости простоту своих нравов (выделено мною. — О. П.), чего вовсе нет у ца-харов, ближайших соседей Китая...» — отмечал Ковалевский24.
Осип Михайлович был одним из пионеров научного изучения буддизма. В первую очередь его интересовали причины быстрого распространения этой религии среди монголов и бурят, отношения буддизма с доламаистскими шаманистскими верованиями монгольских народов. Путешествуя по Монголии и Забайкалью, он воочию наблюдал тесное соседство шаманизма и буддизма и заимствования последнего из первого; они, по мнению ученого, и помогли ламаистской религии быстро и глубоко внедриться в жизнь новообращен-ных25. Ковалевский подчеркивал достижения буддистов в области создания и распространения письменности, словарей, грамматик и сочинений по географии, истории, медицине. Значительное внимание уделял он также роли лам в жизни монголов и бурят, поскольку хорошо видел, сколь велико влияние буддийского духовенства на сознание народа. С его точки зрения это влияние не всегда было положительным: Ковалевский отмечал и плохое знание догматов веры многими ламами, и случаи их безнравственного поведения. Однако это не повлияло на высокую оценку им буддизма как учения, которое способствует стремлению человека к совершенству, побуждает его любить ближнего, представляет примеры самопожертвования, кротости, терпения и сострадания к «одушевленным творениям»26. Именно поэтому как «благотворное» определяет Ковалевский влияние буддизма: «Народы, преклонив колена перед Буддою, начали жить гораздо покойнее, вражда умолкла и набеги потеряли прежний свой характер лютости».
Главным трудом Ковалевского по истории буддизма является «Буддийская космология» (1837). «Космология», как явствует из названия, в первую очередь посвящена анализу буддистских представлений о сотворении и устройстве мира. Помимо этого, в книге изложена история буддизма, вскрыты причины его быстрого распространения в Центральной Азии. Как и «История монголов», «Буддийская космология» была первым для своего времени исследованием, стоявшем на прочном научном фундаменте — на знании языков, тибетских и монгольских источников. Поэтому она и получила высокую оценку у современников. Да и спустя 20 лет, в 1857 году, известный тюрколог И. Н. Березин в рецензии на книгу В. П. Васильева «Буддизм и его догматы, история и литература» напоминал,
что буддология как наука была создана Ковалевским, и сожалел, что европейские ориенталисты забывают об этом27.
Осип Михайлович был также основателем российской школы буддологов. Его учениками были Доржи Банзаров (о нем — несколько позже) и тот же Васильев. Последний, уже будучи академиком, признавал: «Моим развитием я обязан поляку Осипу Михайловичу Ковалевскому...»28.
Исторические и религиоведческие исследования Ковалевского быстро обрели такую же известность, как и его словари. Этому способствовало и то, что отдельные свои работы по истории и этнографии, например такие, как «Киданская династия» (1839) или «Политический переворот в Китае» (1846)29, Ковалевский напечатал в Париже, в «Journal asiatique». Признанием высоких научных заслуг казанского профессора перед мировой наукой стало предложение о сотрудничестве, сделанное редакцией известного «Энциклопедического лексикона» А. Плюшара. То было одно из лучших изданий подобного рода в Европе первой половины XIX века, в составе его авторов числились ведущие европейские ученые. Редакция «Лексикона» возлагала на Осипа Михайловича большие надежды, так как считала, что он был единственным человеком в России, который мог бы составить словник и написать серию статей по истории и культуре Монголии и Тибета30. Ковалевский действительно подготовил для «Лексикона» целый ряд статей, но опубликованы были только две — «Ганджур» и «Гелонг», так как в 1841 году после выхода семнадцатого тома издание прекратилось.
IV
Ковалевский был по существу первым высокообразованным европейцем, стремившимся всесторонне рассмотреть и понять особенности жизни, быта, культуры бурят. Примечательно и то, что для достижения этой цели он большое внимание уделял экспедиционной работе или, пользуясь современным языком, «полевым исследованиям». В результате, обращаясь к бытовой, духовной и религиозной обрядности бурят, он рисует ее очень точно, детально, в полном богатстве ее этнографических особенностей. Причем внимателен он не только к характерным чертам этнической культуры бурят, но и к их изменениям под влиянием других культур. Так, Ковалевский специально касался вопроса о результатах взаимодействия бурят и русских переселенцев в Сибирь. В целом он считал его благотвор-
ным, ведущим к взаимному обогащению сторон, в первую очередь — в области хозяйственной деятельности. Вообще складывается впечатление, что феномены аккультурации и ассимиляции сильно его занимали. В частности, он обратил внимание на активный процесс ассимиляции тунгусов (эвенков) бурятами. «Нынешние тунгусы, — отмечал он, — совершенно переродились в бурят». Их внешний вид, платье, язык не составляли различия, а распространение буддизма среди тех и других «сблизило даже и образ их мыслей» 31. Да и по роду занятий тунгусы, как и буряты, — скотоводы.
Одновременно с Н. Я. Бичуриным, Ковалевского глубоко интересовала проблема этногенеза народов Центральной или Внутренней Азии. Ее решение он полагал одной из важнейших задач исторической науки, о чем прямо заявил в речи, произнесенной им 8 августа 1837 года: «История обязана решить вопрос: какие племена искони обитали в Азии? Раскрыть их судьбу, взаимное борение и конец...»32. В сфере его этногенетических штудий находились кида-ни, киргизы, уйгуры, эвенки, монголы и, конечно же, буряты.
Ковалевский причислял предбайкальских и забайкальских бурят к автохтонному населению, но проводил различия в происхождении этих двух ветвей бурятского народа. При этом он ошибочно предполагал, что этноним «буряты» есть древнейшее название киргизов. Изучая современную ему социальную организацию бурят, исследователь констатировал признаки имущественного расслоения в рамках сохраняющихся родовых принципов общинного землевладения. Описывая жизнь бурят, их традиции и обычаи, он большое внимание уделял духовной культуре, деятельности дацанов в Забайкалье.
Верный идеалам молодости, Осип Михайлович в меру своих сил и возможностей старался оказывать помощь коренным народам восточных окраин России в приобщении их к европейским знаниям и культуре. Быть может, в этом для него заключался основной смысл научно-педагогической деятельности. Особо он настаивал на просвещении бурят, аргументируя это ссылками на их блестящие природные способности — превосходную память («пастух, имея у себя многочисленные стада, тотчас примечает потерю и подробно рассказывает все ее приметы», «для бурята довольно услышать один раз песню или повесть в стихах, чтобы ее повторить»), острый ум, высокую способность к восприятию нового знания, — а также на характерное для бурят стремление к получению образования. По его мнению, просвещение должно было немедленно войти в жизнь бурятского народа, благо уже сейчас оно «начинает действовать на ум и сердце чад степных». «Народ принимается за хлебопашество, —
писал он, — если бы еще удалось ввести и просвещение, сообразное характеру и потребностям бурят, то, без сомнения, вскоре затерялись бы следы отсталости, и народ... явился бы в другом виде для пользы собственной и общей»33. Соответственно Ковалевский считал необходимым создание школ для коренных жителей Сибири и внес в это начинание личный вклад: в 1832 году, находясь в Забайкалье, он составил «Проект положения» войсковой русско-монгольской школы для детей русских и бурятских казаков34, и в сентябре следующего года такая школа была открыта в Троицкосавске. А вернувшись в Казань, Осип Михайлович обращается с предложением к попечителю Казанского учебного округа принять несколько подростков из бурят в Казанскую гимназию, мотивируя, что это будет полезным для всего бурятского народа, среди которого впервые появятся европейски образованные люди.
Т Т7' <_><_> <_>
Благодаря поддержке Ковалевского, такой первый по-европейски образованный бурят действительно вышел из стен Казанского университета. Речь идет о знаменитом Доржи Банзарове, книга которого «Черная вера, или шаманство у монголов» заслуженно считается значительным вкладом в мировую ориенталистику. Признание Банзарова как ученого, высокая оценка его трудов зарубежными востоковедами — лучшее доказательство правоты Ковалевского. Дальнейшее успешное воплощение просветительская деятельность Осипа Михайловича получила в личностях Алексея Бобровникова и Галсана Гомбоева35. Бобровников подготовил «Монгольско-калмыцкую грамматику», ставшую одним из основных учебных пособий по изучению монгольского языка, а Гомбоев перевел на русский язык выдающийся памятник монгольской письменности, летопись «Алтан Тобчи», публикация которой, несмотря на отдельные неточности перевода, стала событием в монголоведении.
Таким образом, Ковалевский показал себя не только наблюдательным путешественником, первоклассным монголоведом, исследователем, склонным к всестороннему охвату изучаемого предмета (будь то язык, история или культура), но и прекрасным педагогом и организатором, основателем целой научной школы. Поэтому, когда на заседании Совета Казанского университета 4 декабря 1850 года было принято решение об учреждении кафедры педагогики с целью подготовки преподавателей для гимназии, возглавить ее было поручено Ковалевскому. При выборе кандидатуры заведующего члены Совета исходили из убеждения, что кафедра должна «приобрести такого профессора, который бы обладал основательными познаниями... преимущественно в языках древних и новых и науках исторических,
который бы сам прошел через разные ступени гимназического и университетского преподавания и сам читал разные отрасли наук и разные языки от первых начал до высших их частей». Этим требованиям идеально отвечала кандидатура Осипа Михайловича, и большинство Совета ее поддержало36. Окончательное решение Совета закрепило за ним две кафедры: монгольского языка и педагогики.
В 1855 году восточный разряд Казанского университета был перемещен в Санкт-Петербург, по официальной версии — ввиду необходимости сосредоточить преподавание восточных языков в одном месте для более успешного их изучения. Это событие стало поворотным и в судьбе Ковалевского. 3 мая 1855 года после упразднения восточного разряда, в создании которого он некогда принимал столь активное участие, Осип Михайлович был утвержден ректором Казанского университета37. О его деятельности на этом посту остались противоречивые отзывы. В любом случае не стоит забывать, что период его ректорства (1855—1860) пришелся на годы подъема общественного движения в России, нарастания революционной ситуации. В это время университеты превращаются в центры революционной активности демократической молодежи. Ковалевский не смог предотвратить студенческие волнения, и в феврале 1860 года был отстранен от должности ректора. После этого он уехал в Варшаву, где до конца дней работал в Варшавском университете: был деканом историкофилологического факультета и читал лекции по всеобщей истории. Так замкнулся круг его жизни, вписавший в себя удивительное разнообразие впечатлений, встреч и свершений, благодаря которым память об Осипе Михайловиче сохраняется на громадном пространстве от старых университетских центров Европы до Улан-Удэ и Улан-Батора.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Филомат (греч.) — стремящийся к знанию, филарет — любящий добродетель.
2 Цит. по: Корбут М. К. Казанский государственный университет имени В. И. Ульянова-Ленина за 125 лет. 1804/05—1929/30 годы. Казань, 1930. Т. 1. С. 71—72.
3 Национальный архив республики Татарстан (НАРТ). Ф. 92. Оп. 1. Д. 2237. Л. 49.
4 Шамов Г. Ф. Профессор О. М. Ковалевский. Очерк жизни и научной деятельности. Казань, 1983. С. 62.
5 НАРТ. Ф. 92. Оп. 1. Д. 2237. Л. 119, 133.
6 Ковалевский О. М. Поездка из Иркутска в Ургу // Казанский Вестник, 1829. Ч. 26. Кн. 5. С. 7-8.
7 НАРТ. Ф. 92. Оп. 1. Д. 2237. Л. 139-139об.
8 Там же. Л. 388; ф. 977. Оп. «Совет». Д. 1266. Л. 129.
9 НАРТ. Ф. 92. Оп. 1. Д. 2237. Л. 58-58об, 71-71об, 93; ф. 10. Оп. 1. Д. 676. Л. 3-3об; д. 4086. Л. 48об.
10 Улымжиев Д. Б. Страницы отечественного монголоведения. Казанская школа монголоведения. Улан-Удэ, 1994. С. 5.
11 НАРТ. Ф. 92. Оп. 1. Д. 2237. Л. 306.
12 Записка об учреждении кафедры монгольского языка при Казанском университете, составленная экстраординарным профессором О. М. Ковалевским. Отдел рукописей и редких книг (ОРРК) Библиотеки Казанского университета.
13 НАРТ. Ф. 977. Оп. «Совет». Д. 6563. Л. 6, 7.
14 НАРТ. Ф. 92. Оп. 1. Д. 5210. Л. 1.
15 Корбут М. К. Указ. соч. С. 97.
16 Модзалевский Б. Л. Список членов Императорской академии наук. 1725-1907. СПб., 1908. С. 194.
17 НАРТ. Ф. 977. Оп. «Совет». Д. 2214. Л. 1; д. 2276.
18 Шамов Г. Ф. Указ. соч.
19 Ковалевский О. М. О знакомстве европейцев с Азией. Казань, 1837. С. 25.
20 Там же. С. 34.
21 Работа осталась в рукописи, хранящейся в Архиве востоковедов Ленинградского отделения Института востоковедения Российской академии наук (ЛО ИВ РАН).
22 Дневник Ковалевского.1830. Отдел редких книг (ОРК) Российской национальной библиотеки в Санкт-Петербурге.
23 НАРТ. Ф. 92. Оп. 1. д. 2237. Л. 314об, 472-504.
24 Дневник Ковалевского... С. 66-67.
25 «Наши монголо-буряты, отдаленные от Монголии и почти лишенные сношений с Тибетом, заимствовали с общего согласия некоторые местные обряды от Шаманских жрецов» (Казанский Вестник, 1830. Ч. 28. Кн. 1. С. 71-72).
26 Там же. С. 73-75.
27 Журнал Министерства народного просвещения, 1857. Ч. 45. Отд. 6. С. 6.
28 Шастина Н. П. В. П. Васильев как монголовед // Материалы по истории и филологии Центральной Азии. Серия востоковедная. Вып. 4. Улан-Удэ, 1970. С. 17.
29 Талько-Гринцевич Ю. К 100-летию рождения Осипа Михайловича Ковалевского. Иркутск, 1902. С. 11.
30 Архив Ковалевского. Папка № 1. ОРРК Библиотеки Ленинградского госуни-верситета.
31 Казанский Вестник, 1830. Ч. 28. Кн. 3. С. 292-296.
32 Ковалевский О. М. О знакомстве европейцев с Азией. Речь, произнесенная в торжественном собрании Императорского Казанского университета 8 августа 1837 года. Казань, 1837. С. 23.
33 Казанский Вестник, 1829. Кн. 11-12. С. 91.
34 Архив востоковедов ЛО ИВ РАН. Ф. 29. Оп. 1. Д. 22.
35 Алексей Бобровников — по происхождению из крещеных бурят. Окончив Иркутскую семинарию в 1842 году, отправляется в Казанскую Духовную Академию. Еще в Иркутске усердно занимался монгольским языком. В Казани профессор Ковалевский способствовал изучению языка юношей. Галсан Гомбоев — лама Кулун-Норско-го дацана в Забайкалье. По инициативе Ковалевского был назначен «надзирателем» (воспитателем) в Первую казанскую гимназию с целью обучения гимназистов разговорному монгольскому языку. Профессор Ковалевский способствовал и его образованию: Гомбоев стал слушателем Казанского университета, а после упразднения восточного разряда и перевода его в Петербург был назначен преподавателем разговорного монгольского языка в Санкт-Петербургском университете.
36 НАРТ. Ф. 977. Оп. «Ист. фак.». Д. 1850. Л. 22-23об.
37 НАРТ. Ф. 92. Оп. 1. Д. 6902. Л. 148.
