CC BY
30лец изображался «сосуд, вроде античного светильника, с высокой ручкой, изображающей не то змею, не то длинную птичью шею с головой».52 В. Ф. Раевский, принадлежавший, как и Пушкин, к масонской ложе «Овидий», носил «в знак политического союза» и «дружеской связи» с близкими ему по духу офицерами железное кольцо.53
Таким образом, в пушкинской «Вакхической песне» «вакхическая» традиция XIX в. сближается со своим античным истоком, но при этом поэт не прибегает к прямой стилизации античных образцов. В рамках стихотворного текста органично соединились черты современной и архаичной поэтической культуры.
А. С. Лобанова
52 Лернер Н. О. Заметки о Пушкине. II. Кольцо Зеленой Лампы // Русская старина. 1909. № 4. С. 197.
53 См.: Базанов В. Г. В. Ф. Раевский: Новые материалы. М.; Л., 1949. С. 141.
О ХРОНОЛОГИИ РОМАНА «ЕВГЕНИИ ОНЕГИН»
Вся событийная канва романа Пушкина полностью сохранена в либретто оперы Чайковского. Но это составляет едва ли половину пушкинского текста. Что же остается за пределами действия оперы? Рассуждения по поводу? Действительно, Пушкин сообщал Дельвигу: «Пишу теперь новую поэму, в которой забалтываюсь донельзя» (XIII, 75).
На самом деле фабульные события в романе «Евгений Онегин» погружены в лирическую стихию. «Специфика лирики в том, — отмечает Л. Я. Гинзбург, — что человек присутствует в ней не только как автор, не только как объект изображения, но и как субъект, включенный в эстетическую структуру произведения в качестве действенного ее элемента. При этом разговор от имени лирического "я" нимало не обязателен. Авторский монолог — это лишь предельная лирическая форма. Лирика знает разные степени удаления от монологического мира, разные способы предметной и повествовательной зашифровки авторского сознания — от масок лирического героя до всевозможных "объективных" сюжетов, персонажей, вещей, зашифровывающих лирическую личность именно с тем, чтобы
© С. А. Фомичев, 2016
139
она через них просвечивала <...>. Лирическая поэзия — далеко не всегда разговор поэта о своих чувствах, но это раскрытая точка зрения, отношение лирического субъекта к вещам, оценка. Поэтическое слово непрерывно оценивает все, к чему прикасается, — это слово с проявленной ценностью».1
Прежде всего, на лирическом уровне предполагался контакт между автором и читателем: «И чье-нибудь он <звук> сердце тронет, / И, сохраненная судьбой, / Быть может, в Лете не потонет / Строфа, слагаемая мной...» (VI, 49). В «Евгении Онегине» все изображенное тотчас обсуждается с читателем: «За что ж виновнее Татьяна?..» (VI, 62); «Вы согласитесь, мой читатель, / Что очень мило поступил / С печальной Таней наш приятель...» (VI, 80); «Друзья мои, вам жаль поэта?» (VI, 132) и т. п.
Контакт с дружественным читателем у Пушкина закончился в конце 1820-х гг. Именно поэтому на рубеже 1830-х гг. роман должен был оборваться.
Решение кончить роман на девятой главе фиксируется автором 26 сентября 1830 г., когда Пушкин записывает общий план (оглавление) (см.: ПД 167). Роман делился на три части, в каждой из которых содержалось по три «Песни».
Но онегинский замысел продолжал волновать Пушкина. В черновиках «Метели» 19 октября появится помета «сожж.<ена> Х песнь» (ПД 997, л. 28). Начало ее до нас дошло в основном в зашифрованной пушкинской записи (ПД 170), так как она была посвящена истории заговора, приведшего к восстанию 14 декабря 1825 года. Трудно предположить, что за три недели (с 26 сентября по 19 октября) была создана целая глава романа, если учесть, что в эти дни написано около двух десятков стихотворений, поэма «Домик в Коломне», основная часть полемических заметок, озаглавленных позже «<Опровержение на критики>», а также повести «Выстрел» и «Метель». Скорее всего, накануне он восстановил по памяти ранее (до поездки в Болдино) созданные строфы о «Владыке слабом и лукавом», а заново дописал лишь три строфы исторической хроники, известные в болдинских черновиках.
28 ноября 1830 г. датируется предисловие к последним главам:
Вот еще две гл<авы> Евгения Онегина — последние, по крайней <мере>, для печати <...> Те, которые стали бы искать в них занимательности происшествий, могут быть уверены, что в них еще менее действия, чем во всех предшествовавших. Осьмую главу
1 Гинзбург Л. Я. О лирике. 2-е изд. Л., 1974. С. 7—8.
я хотел было вовсе уничтожить и заменить одной римской цифрою, но побоялся критики. К тому же многие отрывки из оной были уже напечатаны... (VI, 541)
Годом позже глава «Странствие» будет все же исключена из окончательного текста романа, и девятая глава (став теперь восьмой, последней) еще раз переработана.
С самого начала Пушкин предполагал в романе двигаться в жизни синхронно с героями, сравнивая постоянно судьбы их со своей судьбой.
В Болдине произошла существенная переакцентировка в лирической стихии романа. Теперь поэт следит за героями из иной исторической эпохи, подчас вводя в повествование некоторые бытовые реалии конца 1820-х гг., но не исправляя невольно допущенные анохронизмы.
Внутренняя хронология романа была вычислена в комментарии Н. Л. Бродского. Вслед за Р. В. Ивановым-Разумником2 он отталкивался от замечания автора в предисловии к первой главе романа: «Она в себе заключает сатирическое описание пет<ербург-ской> жизни молодого русского, в конце 1819 года» (VI, 527).
В романе, — писал Н. Л. Бродский, — разбросаны хронологические указания, которые дают возможность точно определить главные моменты в жизни Евгения. Онегин родился около 1796 г., лет шестнадцати «окончил курс своих наук» — это было в 1812 г., через 8 лет он бросил свет и летом 1820 г. поселился в деревне. С 1820 г. по весну 1825 г. тянется действие романа.3
Эта хронология, с некоторыми оговорками, была принята в комментариях и В. В. Набоковым, и Ю. М. Лотманом. Однако ряд современных авторов, заметив некоторые противоречивые на этот счет детали текста, действие последних глав романа перенесли в конец 1820-х гг.,4 забыв предупреждение Пушкина, высказанное еще в конце первой главы:
2 См.: Иванов-Разумник Р. В. Соч. Пг., 1916. Т. 5. С. 57.
3 Бродский Н.Л. «Евгений Онегин». Роман А.С.Пушкина. 5-е изд.
М., 1964. С. 38.
4 См.: Баевский В. С. Время в «Евгении Онегине» // Пушкин: Исследования и материалы. Л., 1983. Т. 11. С. 115—430; Кожевников В. А. «Вся жизнь, вся душа, вся любовь...». М., 1993. С. 89—103; Кошелев В. А. «"Онегина" воздушная громада...». 2-е изд. Большое Болдино; Арзамас, 2009. С. 160—183. Старк В. Внутренняя хронология романа «Евгений Онегин» // Пушкин А. С. Евгений Онегин. СПб., 2013. С. 343-344.
Пересмотрел все это строго; Противоречий очень много, Но их исправить не хочу...
(VI, 30)
В главе «Странствие» изначально намеченная автором хронология романных событий была недвусмысленно подтверждена: «Я жил тогда в Одессе пыльной...» — в то время когда Онегин начал свое путешествие,5 — а следовательно, «он возвратился и попал, / Как Чацкий, с корабля на бал» (VI, 171) в 1824 г., и «зимовал он как сурок» (VI, 185) до весны 1825 г.
«Письмо Онегина», написанное в 1831 г., подчеркнуло зеркальную композицию романа, что до некоторой степени скрадывало неравномерность двух его частей, а главное — позволяло оценить пристрастную несправедливость заключительных обвинений героини и несвойственные прежнему Онегину безрассудство, отчаянность его поведения: он способен теперь довериться живому чувству, преступить прежде незыблемые для него нормы света. Переосмысление онегинского типа (его трагедийная интерпретация) было связано с историческим опытом автора романа. Духовно Онегин, как это стало понятно лишь теперь, принадлежал к лучшим людям поколения 1820-х годов.
Перспектива иного завершения романа брезжила еще в конце 1820-х гг.: в походной палатке во время Арзрумской кампании поэт, по свидетельству очень точного в своих воспоминаниях М. И. Юзефовича, объяснил «довольно подробно все, что входило в первоначальный его замысел, по которому, между прочим, Онегин должен был или погибнуть на Кавказе, или попасть в число декабристов».6 Ю. М. Лотман полагал, что Пушкин «рассказывал на Кавказе в 1829 г. о своих уже оставленных замыслах (видимо, речь шла об оставленном варианте седьмой главы), переносить эти рассказы на десятую главу, о которой Пушкин в 1829 г. не мог думать, у нас нет достаточных оснований <...> предположение, что Пушкин в 1829 г. почти посторонним людям рассказал некоторый сюжет, а через полтора года стал его же "перелагать" в стихи, подразумевает полное непонимание психологии творчества Пушкина, который редко импровизировал в устной форме и из незаконченного делился лишь замыслами, уже оставленными бесповоротно. Как
5 Строфы из «Странствия» (а в их составе и отмеченная строка) были напечатаны в авторских «Примечаниях» в изданиях 1833 и 1837 гг. полного текста романа (VI, 201).
6 А. С. Пушкин в воспоминаниях современников. М., 1974. Т. 2. С. 107.
источник реконструкции не дошедшей до нас части сюжета десятой главы воспоминания следует решительно отвести».7 Суждение, на наш взгляд, слишком категоричное. Заметим, что в походной палатке присутствовал и Н. Н. Раевский, с которым поэт раньше делился замыслами своих драматических произведений. Да и о будущей судьбе Татьяны, после разлуки с Онегиным, Пушкин рассказывал заинтересованным читательницам.
Именно на лирическом уровне объяснен последний поступок героини, о котором много споров: «Но я другому отдана; / Я буду век ему верна» (VI, 188). Только ли о супружеской верности здесь идет речь? Если так, то, подобно Толстому, здесь можно было только удивляться.8 Или же издеваться, подобно Писареву.
В конце романа замечено: «А та, с которой образован / Татьяны милый Идеал... / О много, много Рок отъял» (VI, 190). Пушкин точно обозначил, что он имел в виду. В 1827 г. в журнале «Московский телеграф» было напечатано следующее рассуждение:
В эти два года много пролетело и исчезло тех резвых мечтаний, которые веселили нас в былое время. <...> Смотрю на круг друзей наших, прежде оживленный, веселый, и часто <...> с грустью повторяю слова Сади (или Пушкина, который нам передал слова Сади): Одних уж нет, другие странствуют далеко!9
Автор этого пассажа, П. А. Вяземский, немедленно получил выговор. Д. Н. Блудов, товарищ министра народного просвещения, патетически восклицал: «Я не могу поверить, что вы, приводя эту цитату, и говоря о друзьях умерших или отсутствующих, думали о людях, справедливо пораженных законом; но другие сочли именно так, и я представляю вам самому догадываться, какое действие способна произвести эта мысль».10
7 Лотман Ю. М. Пушкин: Биография писателя; Статьи и заметки. 1960— 1990; «Евгений Онегин»: Комментарий. СПб., 1995. С. 725.
8 Со слов дочери Карамзина Л. Н. Толстой передавал, что развязка романа была для самого поэта неожиданностью: «Моя Татьяна поразила меня, она отказала Онегину. Я этого совсем не ожидал» (У Толстого. 1904—1910: «Яснополянские записки» Д. П. Маковецкого // Литературное наследство. М., 1979. Т. 90, кн. 1. С. 143). Есть и иная версия, также записанная собеседником Льва Николаевича; она напоминает первую, но речь в ней идет о другом моменте онегинского сюжета — о замужестве Татьяны: «Представь, какую штуку удрала со мной моя Татьяна! Она — замуж вышла! Этого я никак не ожидал от нее» (Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников: В 2 т. [М.], 1960. Т. 1. С. 296).
9 Московский телеграф. 1827. Ч. 13, № 1. С. 9; об авторстве см.: Гиллель-сон М. И. П. А. Вяземский: Жизнь и творчество. Л., 1969. С. 159.
10 Цит. по: Гиллельсон М. И. П. А. Вяземский. С. 158.
Пушкин не мог не знать этой истории. Не мог он и не понимать, как упоминание об «иных» будет воспринято читателями. Автор «Евгения Онегина» именно на такое «действие» и рассчитывал. Потому что тема женской верности после декабрьской эпохи - это было нечто великое. Действие романа обрывалось на пороге событий 14 декабря.
Но те, которым в дружной встрече Я строфы первые читал... Иных уж нет, а те далече, Как Сади некогда сказал. Без них Онегин дорисован. А та, с которой образован Татьяны милый Идеал... О много, много Рок отъял! Блажен, кто праздник Жизни рано Оставил, не допив до дна Бокала полного вина, Кто не дочел Ее романа И вдруг умел расстаться с ним, Как я с Онегиным моим.
(VI, 190)
Лирическая аура романа осталась там, в прежней эпохе, где был дружественный читатель, подобно недопитому бокалу вина, упомянутому в одной из предыдущих глав:
Но ты, Бордо, подобен другу, Который, в горе и в беде, Товарищ завсегда, везде, Готов нам оказать услугу, Иль тихий разделить досуг. Да здравствует Бордо, наш друг!
(VI, 92)
Дружественным ощущением пронизаны первые главы романа. Ныне же:
Кто б ни был ты, о мой читатель, Друг, недруг, я хочу с тобой Расстаться нынче как приятель.
(VI, 189)
С. А. Фомичев
