CC BY
67
УДК 75(470.324) ББК 85.103(235.45)6
О ЧЕМ МОЛЧАТ И ГОВОРЯТ КАРТИНЫ
(К юбилею Воронежского областного музея им. И.Н. Крамского)
Межевитин Владимир Александрович,
режиссер, сценарист, искусствовед, член Союза журналистов РФ (г. Воронеж)
Аннотация. В статье рассказывается о Воронежском музее изобразительных искусств, некоторых его картинах и их авторах.
Ключевые слова: история и современность, национальные традиции и память, принципиальность художника, сверхзадача и смысл произведения, духовные поиски, художественный вкус, внутренний мир человека.
ABOUT WHAT KEEP SILENCE AND TELL PICTURES
(To the jubilee of The Voronezh region museum of I.N. Kramskoy)
Mezhevitin V.A., director, screenwriter, art expert, member of the Union of journalists of Russia (Voronezh)
Abstract. The article tells about the Voronezh art museum, some its pictures and its authors. Key words: the history and the contemporary life, the national traditions and memory, the painter's principles, the super task and the meaning of the work, the soul searches, the art taste, the inward world of the man.
Хорошо помню, какое невероятное изумление и неприятие испытали некоторые отечественные «гуманисты» и снобы во время проходившей не так давно в Третьяковской галерее выставки картин художника Валентина Серова. Сколько непонимания, раздражения, сарказма вызывали очереди, стоящие несколько дней к музею, у ревнивых и «впечатлительных» пользователей Интернета и комментаторов ряда «свободолюбивых» СМИ. А между тем ничего странного у искреннего порыва людей, истосковавшихся по проверенному временем искусству, не было. Такое настойчивое стрем-
ление увидеть работы выдающегося мастера свидетельствовало только о том, что у немалой части нашего общества (которое пичкают с утра до ночи и с ночи до утра фильмами ужасов, нескончаемыми кровожадными боевиками, низкопробными мелодрамами и циничными ток-шоу, портящими вкус и забивающими головы зрителей всевозможной галиматьей) сохраняется еще желание прикасаться к непреходящим культурным ценностям. Желание обращаться не к «идеалам», навязываемым всякими изощренными бизнес-махинаторами и кураторами-менеджерами от новомодного со-
временного «искусства», кажущегося зачастую нарочито эпатажным, надуманным, и потому необязательным, а к художественным произведениям, наполняющим душу человека светом добра, чистоты и красоты, предлагающим пристальней вглядеться не только в себя, но и в окружающий нас мир, возвышая над суетой и обыденностью вечно приземляющей и разделяющей нас жизни...
Известно, что во многих музеях страны (как краеведческих, так и художественных) находятся работы художников, заслуживающих безусловного внимания, знакомства и общения с их творчеством, изучения и постижения его. Одним из таких уникальных музеев является Воронежский музей изобразительных искусств им. И.Н. Крамского, отмечающий в этом году 85-летие со дня своего создания. В основу его в 1933 году легли два больших раритетных собрания - коллекция Музея древностей и изящных искусств Воронежского государственного университета и коллекция художественного отдела областного краеведческого музея. Каждое из этих собраний имело свою давнюю интереснейшую историю. Сегодня в музейной экспозиции и в фондах можно увидеть работы известных мастеров: Антропова и Рокотова, Матвеева и Брюллова, Тропини-на и Боголюбова, Куинджи и Крамского, Поленова и Маковского, Левитана и Айвазовского, Серова и Нестерова, Васнецова и Рериха, Юона и Коровина, Фалька, Киселевой, Бучкури... талантливейших отечественных живописцев второй половины ХХ века, а также мастеров западноевропейского искусства разных веков.
О нескольких картинах музея, их авторах и героях хочется рассказать нашим читателям.
СВИДЕТЕЛЬ РОКОВОЙ ДУЭЛИ
Этот уникальный портрет близкого друга и родственника Михаила Юрьевича Лермонтова Алексея Столыпина-Монго оказался в Воронежском музее изобразительных искусств в 1933 году вместе с другими картинами, переданными из краеведческого музея. Когда-то он украшал коллекцию, находящуюся в усадьбе бывшего воронежского губернатора А.Л. Потапова «Семидубрав-ное» (Землянского уезда). Бравый офицер,
изображенный на портрете, представляет для нас особый интерес не только собственной судьбой и тем, что посещал вместе с Лермонтовым наш город, но и потому, что оказался секундантом поэта в поединке с Ба-рантом и в последней роковой дуэли с Мартыновым.
Рано лишившись родителей, Михаил Лермонтов воспитывался в доме бабушки Елизаветы Алексеевны Арсеньевой (в девичестве Столыпиной). С ее братьями Афанасием и Аркадием и их детьми у Михаила Юрьевича сложились отношения теплые и доверительные. Наиболее близкими людьми стали Лермонтову Афанасий Алексеевич Столыпин и сын Аркадия Алексеевича Алексей. Алексей Аркадьевич (1816-1858) был известен в дружеском кругу и высшем свете под прозвищем Монго, которым был обязан поэту. Однажды, увидев на столе Столыпина французское сочинение «Путешествие Монгопарка», Лермонтов, воспользовавшись первыми слогами имени героя, стал называть друга «на французский манер».
Михаил Лермонтов и Алексей Столыпин вместе учились в юнкерской школе, затем, выпущенные в лейб-гвардии Гусарский полк, жили на одной квартире в Царском Селе в 18351836 годах и после возвращения Лермонтова из первой ссылки на Кавказ в 1838-1839 гг.
Лермонтов увековечил своего товарища и родственника в шуточной поэме «Монго» (1836), сюжетом которой послужило их совместное приключение первых лет службы. Страстный балетоман и театрал, Столыпин был
165
увлечен молоденькой танцовщицей Е.Е. Пиме-новой. Поездку к ней на дачу, находившуюся на Петергофской дороге, и описал Лермонтов в своем произведении.
В 1837 году Алексей Столыпин ездил «охотником» на Кавказ, где храбростью заслужил славу «лучшего офицера из гвардейских», как писал Лермонтов. Смелость и доблесть Монго сулили ему блестящую военную карьеру, но из-за любовного приключения, вызвавшего гнев Николая I, Столыпин был вынужден выйти в отставку.
После дуэли Лермонтова с Барантом, в которой Алексей Столыпин принимал участие в качестве секунданта поэта, Монго высочайше «посоветовали» вернуться на службу, и весной 1840 года в чине капитана Нижегородского драгунского полка он отбыл на Кавказ, где вместе с Лермонтовым участвовал в военной экспедиции генерала А.В. Галафеева.
Столыпин-Монго удостоился самых восторженных отзывов современников. Один из них писал: «Это был совершеннейший красавец... Он был одинаково хорош и в лихом гусарском ментике, и под барашковым кивером нижегородского драгуна и, наконец, в одеянии современного льва, которым был вполне, но в самом лучшем значении этого слова. Изумительная по красоте внешняя оболочка была достойна его души и сердца. Назвать «Монгу Столыпина» - значит для людей нашего времени то же, что выразить понятие о воплощенной чести, образце благородства, безграничной доброте, великодушии и беззаветной готовности на услугу словом и делом. Его не избаловали блистательнейшие из светских успехов (...) Столыпин отлично ездил верхом, стрелял из пистолета и был офицер отличной храбрости».
Алексей Столыпин оказался рядом в последние месяцы и часы жизни Лермонтова. В 1841 г. они жили в Пятигорске в одном доме, Столыпин был секундантом друга на дуэли с Мартыновым и свидетелем его гибели.
После войны 1853-1856 годов Столыпин, участвовавший в обороне Севастополя, уехал за границу. Скончался он во Флоренции в 1858 году.
Остается только сожалеть, что ближайший спутник жизни поэта не оставил воспоминаний о нем. Правда, долг памяти своему гениально-
му другу Столыпин отдал весьма своеобразно, переведя в 1843 г. в Париже «Героя нашего времени» на французский язык и напечатав его в местной прессе.
Отзвуки судьбы А.А. Столыпина-Монго мы находим в истории романтических отношений Павла Петровича Кирсанова и княгини Р., описанной И.С. Тургеневым в романе «Отцы и дети».
Среди портретов Алексея Столыпина особо известны два: акварель, выполненная Лермонтовым в 1841 году в Пятигорске, и другой - воронежский, принадлежащий кисти художника Александра Ивановича Клиндера (18021875), прошедшего школу Петербургской Академии художеств.
ВОРОНЕЖСКИЙ ДРУГ АЛЕКСАНДРА ПУШКИНА
Каждый год в начале июня мы отмечаем день рождения Александра Сергеевича Пушкина. Открываем для себя новые страницы жизни великого поэта, его творчества, а также подробности биографий его друзей. Об одном из них, Михаиле Виельгорском, портрет которого хранится в Воронежском областном музее изобразительных искусств, принадлежащем кисти художника П.Ф. Соколова, хочется рассказать особо.
166 -|
Согласно семейным легендам, в роду Ви-ельгорских причудливо переплелись корни русских, украинских, польских и французских древних дворянских фамилий. Отец Михаила Юрьевича, генерал Юрий Виельгорский, был польским посланником при дворе Екатерины Великой. Перейдя на русскую службу и женившись на знатной графине Софье Дмитриевне Матюшкиной, он стал военным министром Польши (входящей в состав Российской империи) и занимал видное место при дворе. Блестяще образованные родители дали своим детям - Михаилу и Матвею - разностороннее образование, которое способствовало развитию их многочисленных талантов. Следуя традициям своего рода, Михаил Юрьевич Виельгорский состоял на государственной службе и даже преуспевал на ней. Но главные его интересы были связаны с искусством и особенно с музыкой. Он был хороший музыкант и композитор, романсы его пользовались широкой известностью и популярностью. Дом его сначала в Москве, а затем и в Петербурге, на Михайловской площади, был одним из центров столичной артистической жизни; местные и приезжие артисты находили здесь самый радушный прием.
Виельгорский был дружен со многими писателями: Карамзиным, Жуковским, Грибоедовым, Батюшковым, Вяземским, Гоголем. «Ревизор» попал на сцену главным образом благодаря Михаилу Виельгорскому. Он хлопотал также о разрешении к печати «Мертвых душ». В отличие от жены, слывшей в свете гордой и высокомерной, Виельгорский был прост и со всеми приветлив. У супругов были отдельные приемы. На половине графини собирался цвет придворной и служилой знати, вечера ее отличались самой изысканной светскостью; у графа - музыканты, писатели, журналисты, живописцы, актеры. Часто Виельгорский на короткое время покидал своих гостей, уезжал во дворец, но скоро возвращался, снимал мундир, звезды и с особенным удовольствием облекался в бархатный, довольно поношенный сюртук. У него редко танцевали, но почти каждую неделю устраивались выступления, в которых принимали участие все находившиеся в Петербурге знаменитости. Среди них нередко бывали Ференц Лист, Гектор Берлиоз, Роберт и Клара Шуман, Полина Виардо-Гарсиа и другие. На протяжении многих лет здесь устраива-
лись запоминающиеся концерты классической симфонической и камерной музыки.
Помимо музыкальных талантов Михаил Виельгорский отличался завидной образованностью. Зять его, писатель Сологуб, характеризовал Михаила Юрьевича так: «Философ, критик, лингвист, медик, теолог, герметик, он был живой энциклопедией самых глубоких познаний». Находясь всегда при дворе, Виельгор-ский был далек от всяких придворных интриг и ненавидел городские сплетни. Уже в пожилых летах он был очень моложав на вид. «С лицом белым и румяным, он только что был недурен собою; но необычайный блеск его взоров, как бы разливаясь по чертам его, делал его почти красавцем», - вспоминал известный современник Вигель.
Дружеские отношения, начавшиеся в 20-е годы XIX столетия, связывали Виельгорско-го с Александром Сергеевичем Пушкиным. В 1826 году он присутствовал у Сергея Александровича Соболевского в Москве, где Пушкин читал «Бориса Годунова». С 1827 года Пушкин часто бывал в доме Виельгорского в Петербурге, встречался с ним на вечерах у Энгельгардта и Нарышкина, в доме Карамзиных, у Жуковского, в салоне Владимира Одоевского, Зинаиды Волконской (где Гоголь читал «Ревизора»).
Виельгорский и Пушкин присутствовали на первом исполнении оперы М.И. Глинки «Жизнь за царя» и затем участвовали в сочинении «шуточного канона» в честь Глинки. В 1833 году Виельгорский рассказал Пушкину о майоре Бабурине, которому в 1812 году приснился сон о скачущей по петербургским улицам и площадям статуе Петра I. Этот рассказ Пушкин использовал в поэме «Медный всадник». Пушкин упоминал Виельгорского в стихотворении «Надо помянуть, непременно помянуть надо». По просьбе Виельгорского Пушкин написал «Песню цыганки» («Колокольчики звенят») для оперы «Цыгане». Ви-ельгорский написал музыку на стихи Пушкина «Старый муж, грозный муж», «Ворон к ворону летит», «Черная шаль», «Кто при звездах, кто при луне». Виельгорский был крестным отцом дочери Пушкина Натальи.
4 ноября 1836 года в числе близких Пушкину лиц Михаил Виельгорский получил пасквильный диплом на имя поэта и принимал участие в улаживании конфликта во время первого несостояв-
шегося поединка Пушкина с Дантесом. Накануне роковой дуэли поэта граф Виельгорский был с ним у Вяземских. Михаил Юрьевич находился постоянно на квартире смертельно раненого друга. По просьбе Натальи Николаевны Пушкиной Виельгорский был назначен одним из опекунов над детьми и имуществом поэта.
Надо сказать, что до 1983 года портрет Виельгорского, находящийся в Воронеже, считался «портретом неизвестного». Благодаря научному сотруднику областного музея ИЗО М.И. Луневой и сотруднику Государственного музея Александра Сергеевича Пушкина Е.В. Павловой удалось выяснить, что на картине Петра Федоровича Соколова (1791-1848) изображен один из пушкинских друзей Михаил Юрьевич Виельгорский.
ХУДОЖНИК, ОСВЕЩЕННЫЙ СОЛНЦЕМ
Этот выдающийся мастер был знаком и дружен с целой плеядой известныххудожни-ков-современников. Многие вместе с ним начинали свои поиски в искусстве. С теми, кто отказался от реалистических традиций и проповедовал всевозможные новомодные течения, ему было не по пути. Валентина Серова всю жизнь сопровождало сознание долга перед русской живописью, перед школой, перед учителями и учениками. Художник в своем творчестве умел гениально сочетать высокий профессионализм и лучшие достижения прежних поколений с новым «дыханием.» времени... Несколько работ знаменитого живописца и его учеников можно увидеть и в Воронеже... О нем написано немало статей, серьезных исследований. Читая их, мы вновь и вновь погружаемся в его биографию, в историю создания его уникальных полотен.
Он родился в Петербурге в 1865 году в семье музыкантов. Отец его был известным композитором, а мама пианисткой. После смерти отца шестилетний ребенок жил какое-то время в доме друзей семьи, прежде чем его отвезли к матери, которая училась в Мюнхене. Мальчик очень рано обнаружил тягу к рисованию и удивительные способности. Первым его учителем стал австрийский художник Кеппинг, а затем несколько лет его опекал Илья Репин, живший в то время за границей.
О первых годах учебы Серова Репин вспоминал так: «В мастерской он казался старше лет на десять... Его беспощадность в ломке не совсем верных, законченных уже им деталей приводила меня в восхищение: я любовался зарождающимся Геркулесом в искусстве. Да, это была натура!» Вскоре Валентин Серов возвращается на родину и в 15 лет поступает в Академию художеств в класс Павла Петровича Чистякова, который был еще учителем Репина, Сурикова и многих других русских художников. Профессор Чистяков сразу заметил природную одаренность юного студента - все у него получалось замечательно: и композиция, и рисунок, и колорит. В Академии Валентин Серов подружился с Врубелем и Дервизом.
Будучи студентом, Серов совершает поездки по Европе. В Мюнхене - копирует портреты кисти Веласкеса, в Бельгии и Голландии изучает живопись старых фламандских и голландских мастеров, в Италии восхищается работами художников Ренессанса. В ту пору Валентин Серов нередко говорил: «...В нынешнем веке пишут все тяжелое, ничего отрадного. Я хочу, хочу отрадного, и буду писать только отрадное». Это была счастливая пора его жизни - «весна сердца», которая сопровождалась любовью к Ольге Трубниковой (вскоре ставшей его женой) и расцветом творческих сил.
Летом 1887 года в Абрамцеве Серов пишет свой первый шедевр - «Девочку с персиками», а через несколько месяцев появляется и другая
168
знаменитая работа - «Девушка, освещенная солнцем».
Признание к нему приходит быстро и закономерно. Каждая новая картина вызывает отклик у поклонников изобразительного искусства. Третьяков для своей галереи покупает у художника «Девушку, освещенную солнцем», покорившую всех изумительной простотой и проникновенностью. За этой картиной стоял уже многолетний упорный труд, позволивший Серову достичь вершин мастерства. С годами Валентина Александровича назовут «последним великим реалистом» в русском искусстве... Он действительно очень дорожил реальностью, но не в ее физиологическом проявлении, а в духовном. Художник умел извлекать эти духовные ценности, опираясь на традиции русской живописи, при этом тонко воспринимая все новейшие процессы мирового искусства. Он был золотым звеном, соединяющим живопись XIX века с новыми поисками века XX.
Серов не отказывался ни от какой работы. С 1895 года и до самой своей смерти трудился над огромной серией Иллюстраций (их более 150 листов) к басням Крылова и произведениям Лермонтова. Из многочисленных путешествий привозил он незабываемые пейзажи, а в портретном искусстве достиг потрясающих успехов и стал едва ли не лучшим портретистом России.
Его семья снимала квартиру в доме с мезонином в Большом Знаменском переулке. Здесь часто бывали его товарищи: Коровин, Бенуа, Шаляпин, Врубель, Кончаловский, Бакст. Вечерами в гостиной шли жаркие дискуссии об искусстве. На слуху были новые имена: Сезанн, Ван Гог, Матисс... Творчество их, как и некоторых соотечественников, живо обсуждалось друзьями. С 1897 по 1909 год Валентин Серов преподавал в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. Его воспитанниками были Сапунов и Машков, Кузнецов и Кры-мов, Судейкин и Петров-Водкин, Юон, Сарьян и Ларионов...
Весной 1907 года Серов путешествует по Греции. Художник восхищен древней культурой греков. «Акрополь, - пишет он жене, - нечто прямо невероятное. Никакие картины, никакие фотографии не в силах передать этого удивительного ощущения от света, легкого ветра, белизны мраморов, за которыми виден
залив». Эгейское море навевало новые образы. Там задумано было полотно «Похищение Европы». Переехав в Париж, он ежедневно посещает Лувр. Работает, копирует, рисует. Посещает студию Коларосси. В этом же году Серов оформляет постановку оперы своего отца «Юдифь» на сцене Мариинского театра, а в 1911 году создает оригинальный театральный занавес для балета «Шахерезада» (на музыку Римского-Корсакова) для «Русских сезонов» в Париже. Пробуя свои силы в афише - для тех же «Русских сезонов» - он создает маленький шедевр, изображая танцующую Анну Павлову.
Обращался художник и к исторической живописи: в 1907 году он написал работу «Петр I» и несколько композиций, посвященных России XVIII века, - это были иллюстрации к изданию «Великокняжеская и царская охота». Но все же Серов любил работать с натурой, любил пейзаж и портрет. Он пишет картины под названиями очень конкретными - «Линейка из Москвы в Кузьминки» (1892), «Октябрь. Домоткано-во» (в Домотканове была его загородная дача), «Баба в телеге» (1896), «Зимой», «Купание лошади» (1905). Его пейзажи почти всегда были насыщены бытовыми и жизненными элементами. Этой же чертой обладали и написанные им портреты - скорее их можно было бы назвать
.........
портретами-картинами, так как герои портретов зачастую были связаны со средой, внешней обстановкой.
Он блестяще рисовал детей, его кисти принадлежат десятки удивительных портретов людей искусства, светских дам, государственных деятелей и самых простых людей. Серов как никто умел увидеть в человеке то, что другие не замечали. Портреты его были духовным прозрением, выражали сложную жизнь человеческой души... Он и умер в ноябре 1911 года (в возрасте 46 лет), спеша на портретный сеанс. В те дни в Москве проходила выставка объединения «Мир искусства», на которой были представлены серовские работы - картины уникального мастера, снискавшего лавры на многих европейских и отечественных вернисажах... В Воронежском областном музее изобразительных искусств имени Крамского находятся работы Серова «Архангельский порт» (1894) и «Портрет девочки» (1908), а также несколько работ его учеников.
ВОРОНЕЖСКАЯ «ГАРМОНИЯ» ЖИВОПИСЦА
Его называют открывателем целого направления в русской живописи, создателем особого типа картин-элегий. Произведения Борисова-Мусатова удивляют своей метафоричностью и самобытностью, живописной пластикой — цветом, линией, характером движений кисти, сумевшей выразить тончайшие движения и состояния человеческой души... В Воронеже одна из картин знаменитого художника — «Сидящая женщина» — находится с 1924 года. Именно тогда ее приобрел Областной краеведческий музей, а с 1933 года она хранится в Воронежском музее изобразительных искусств. Эта работа интересна тем, что является этюдом к известной картине «Гармония», ставшей программной в творчестве мастера.
Борисов-Мусатов был лириком в живописи, он трепетно и проникновенно передавал своими полотнами человеческие чувства - любовь и нежность, надежды и печали. Родился будущий художник весной, на берегу Волги, в Саратове, в семье железнодорожного служащего. Счастливое и безмятежное детство было недолгим. В три года мальчик упал и серьезно по-
В.Борисов-Мусатов. Автопортрет
вредил спину. Но, несмотря на тяжелое увечье, он всегда отличался энергичным и доброжелательным характером. Страсть к живописи у Виктора Мусатова проявилась рано. Несколько лет он занимался в студии Василия Коновалова, а в двадцать лет уехал в Москву, где стал воспитанником училища живописи, ваяния и зодчества. Через год, в 1891, юноша переехал в Петербург и поступил в Академию художеств. Знаменитый профессор Павел Петрович Чистяков и картины Эрмитажа стали его главными учителями в тот период.
Из-за сырого климата Петербурга, ухудшающего здоровье, талантливый молодой художник вынужден был через два года возвратиться в Московское училище, где среди педагогов выделялся Поленов. Сильнейшее впечатление на Мусатова произвело знакомство с известным живописцем Николаем Николаевичем Ге (уроженцем Воронежа), оказавшим на него большое влияние.
Изучая достижения европейского искусства, Мусатов с 1895 по 1898 год жил во французской столице, занимаясь в мастерской художника Ф. Кормона (у него некоторое время обучался и Ван Гог) и внимательно вглядываясь во все, что происходило в художественной жизни Парижа. Он целые дни проводил в Лувре. Живопись Леонардо и Боттичелли особенно радует его сердце, властвует над воображением. Он был покорен и певцом женской красоты - Ват-
то. Русский художник знакомится с Ренуаром, Дега, Мане. Разнообразие ярких впечатлений от всевозможных модных течений, однако, не помешало Мусатову сохранить свое собственное лицо, собственный почерк, обретя новый и необходимый ему профессиональный опыт.
После долгой разлуки возвращение на родину, встречи с друзьями, с родной природой воспринял он с большим воодушевлением. «Волжские дали, весенняя кипень бело-розового яблочного цветения, голубые тени и прохлада деревянного флигеля с окнами, выходящими в сад», стали существенной частью новых этюдов и картин Мусатова.
Обращаясь сегодня к материалам, посвященным творческой биографии художника, можно узнать о том, что первой большой работой его в этот саратовский период конца XIX века был «Автопортрет с сестрой», где переплелось реальное и призрачное, где проявила себя склонность художника к декору, где явно заметна любовь к сине-зеленому колори-
ту. Следующие картины - «Осенний мотив», «Гармония» и многочисленные этюды к ним - завершили этап поисков художника и стали предвестием расцвета его уникального мастерства.
Работы эти уже совсем не похожи на то, что делал Мусатов прежде. Они представляли собой сочиненные композиции лирико-роман-тического характера. Кавалеры и дамы, населившие холсты, существуют в них на фоне усадебных парков, читая стихи и говоря о любви. В них уже ощущается мусатовское элегическое настроение. Художник находит в этих произведениях свою тему, близкий его сердцу мир, образы, отвечающие его представлению об идеале. Мусатовская «старина», по словам самого живописца, «просто красивая эпоха» - полная противоположность прозаической жизни. Высокая поэзия, покой и гармония были дороги ему в этой эпохе, противостоящей новому мятежному времени. А ощущение того, что она безвозвратно уходит, рождало настроение щемящей грусти.
Новыми в творчестве Борисова-Мусатова 1899-1900 годов (как уверяют исследователи его творчества) были не только тема и образы, но и сам художественный метод создания произведений, те задачи, которые в них ставились. Музыкальные названия мусатовских картин неслучайны. Они определяют новую тенденцию его искусства - приблизить живопись к музыке. Идея эта лежала в основе доктрин символизма, утверждавшего музыку «первоосновой жизни и искусства». Создавая изображение на основе музыкальных принципов, Борисов-Мусатов добивался таким способом обобщения, эмоционального единства, стремился преодолеть повествовательность живописи. Художник уже многого достигает на этом пути в «Осеннем мотиве» и «Гармонии», но совсем обойтись «без слов» ему пока не удается. Значительное место уделено еще описанию конкретной обстановки, в которой происходит сцена, настроение произведения определяется в большой мере самой ситуацией.
Долгая и мучительная работа над «Гармонией», сопровождавшаяся известными этюдами, стала последней ступенью лестницы, по которой художник упорно поднимался к своей вершине. Моделью для многих героинь его полотен стала сестра художника Елена Мусатова,
171
в облике которой он видел черты, отвечавшие идеалу женской красоты. Опоэтизированные образы сестры и жены (художницы Е. Александровой) будут встречаться и в последующих его произведениях. Елена Мусатова изображена и в картине «Сидящая женщина», хранящейся в Воронежском музее изобразительных искусств.
В первые годы двадцатого века Мусатов переживает настоящий творческий взлет. Он создает свои лучшие полотна: «Весну», «За вышиваньем», «Когда расцветут сирени...», «Гобелен», «Водоем», «Изумрудное ожерелье». Любимое декоративное начало здесь предстает во всем великолепии и богатстве цветения. Молодые женщины - символы - окажутся постоянными персонажами его картин. Художник будет писать их в старинных платьях на фоне усадеб, где все овеяно настроением нежной грусти и остановившегося времени.
В 1903 году Мусатов переехал в Подольск, чтобы быть ближе к Москве. Он тесно сошелся с писателями, группировавшимися вокруг символистского журнала «Весы». Его считали своим идейным вождем молодые художники М. Сарьян и П. Кузнецов, Н. Сапунов и многие другие. В 1904 году работы Мусатова с успехом демонстрировались в городах Германии, а потом и в Париже. Незадолго до смерти художник с женой и сестрой поселяется в Тару-
се. Работая над картиной «Реквием» в октябре 1905 года, Виктор Мусатов умер от сердечного приступа в возрасте тридцати пяти лет. На его могиле друг, скульптор Матвеев, поставил памятник, изображающий спящего мальчика. Благоговейная тишина царит у последнего му-сатовского приюта над Окой. Художник и хотел быть похоронен на крутом берегу реки в тихом и несуетном месте... Его муза тоже была несуетна, но незабываема и нежна.
РОССИЯ В КАРТИНАХ ХУДОЖНИКА
Его персональная выставка состоялась в Воронежском музее в 1990 году. Открывал ее Илья Сергеевич Глазунов в окружении многочисленных поклонников своего творчества, журналистов, микрофонов, телевизионных камер. Интерес к экспозиции был огромен. Многие тогда, увидев работы известного живописца, были поражены масштабом его личности, его энергией и талантом... Зрители могли по-разному относиться к тем или иным высказываниям художника, к его спорным политическим взглядам, но безусловного внимания и уважения вызывали картины, в которые были вложены невероятный труд и мятущаяся душа автора...
Среди предков Ильи Сергеевича Глазунова (родившегося в Ленинграде в 1930 г.) были
172 -I
представители известных дворянских фамилий - офицеры и генералы, деятели науки и искусства. Во время войны и блокады от голода погибли его родители и почти все близкие родственники. Илью Глазунова спасла ладожская «дорога жизни», по которой его вывезли в новгородскую деревню, окруженную лесами и населенную людьми-тружениками, отдающими все свои силы для победы над врагом. Впечатления тех лет найдут впоследствии отражение во многих картинах художника.
Вернувшись в Ленинград после войны, Илья Глазунов поступил сначала в художественную школу, потом - в Институт живописи, скульптуры и архитектуры имени И.Е. Репина (в класс Б.В. Иогансона). Наряду с педагогами его «учителями» стали Петербург со своей удивительной историей и Эрмитаж с уникальной коллекцией картин-шедевров.
Еще будучи студентом Института живописи, в 1956 году Глазунов получил на международном конкурсе молодых художников в Праге «Гран-при», что и открыло ему дорогу в Москву. В центральном Доме работников искусств состоялась его первая выставка, на которой он представил работы разных циклов. К этому времени Глазуновым были написаны «Старик», «Ярмарка», «Поле», «Ссора», «Цветущая яблоня», «Окраина Красноярска», «Ленинградская весна», «Последний автобус», «На скамейке», «Загорск», «Девушка в белом», «Юность Андрея Рублева» и многие другие. С тех самых пор всякая выставка Глазунова рож-
дает яростные споры. У художника сразу же появилось множество друзей и немалое количество оппонентов, но даже они не отрицали яркий талант портретиста Глазунова...
Его первая персональная выставка в Центральном выставочном зале состоялась в 1964 году. Интерес к ней был необычайным, но трактовки трагедий русской истории, пафос работ и максимализм Глазунова способствовали ее скорому закрытию и развели его тогда не только с «цензурой», но и с некоторыми коллегами по цеху.
Выставки у Глазунова все же будут и не одна - в самых разнообразных залах. Советская власть окажется не такой страшной и строго регламентирующей, как о ней «принято» говорить сегодня. В 1967 году он станет членом Союза художников, а в 1980-м получит звание народного художника СССР. На экспозиции его работ будут выстраиваться огромные очереди. Глазунов заговорит громко языком плаката, не побоится яркого политического символа. Он обратится к церковной истории, к истории христианства и к мировым политическим процессам. Илья Сергеевич попытается выполнить в 1970-1980-е годы важную миссию, связанную с нашим осознанием своей национальной памяти. Его картины станут криком, вызовом от имени России всем мировым грехам, всем тем, кто вовлечет человечество в кровопролитнейшие войны. И пусть эти попытки кому-то покажутся наивными или нарочито претенциозными - художник останется последовательным и непреклонным.
173
и. Глазунов. Плёс. Церковь
Хочется напомнить, что внимание к работам Ильи Глазунова не ослабевает уже несколько десятилетий. Споры критиков не мешают художнику иметь безусловный успех у зрителей самых разных стран. Его выставки объехали многие города Европы и Америки. Художник Глазунов являлся почетным членом испанских Королевских Академий изящных искусств Св. Фернандо и Св. Георгия. Он был удостоен премии Д. Неру. Глазунов являлся одним из организаторов Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, создателем и первым директором Всесоюзного музея декоративно-прикладного искусства в Царицыне. Долгие годы Илья Сергеевич возглавлял мастерскую портрета Московского художественного института имени В.И. Сурикова (с 1981 г.
- профессор), а с 1987 года был ректором организованной по его инициативе Всероссийской Академии живописи, ваяния и зодчества. Из его Академии вышло много талантливых молодых художников, поддерживающих настоящие русские художественные традиции, среди которых традиция реалистического искусства
- одна из ведущих.
Он всегда размышлял о русском человеке и судьбах России. И всегда в этих размышлениях умел опираться не на то, что модно и разрешено, но на то, что составляет настоящий классический пласт национальной культуры и философии. Для Глазунова прежде всего в живописи важно «ЧТО?», а вопрос формы, вопрос «КАК?» - вторичен. В живописи для Глазунова важен человек, который отражен художником в его созданном Богом образе. Именно поэто-
му художник не принимал авангардистского разложения человека, искажения образа жизни и фальшивости. «Я считаю, - говорил Илья Глазунов, - что каждый художник волен идти тем путем, который ему подсказывает сердце. Мне чужд абстракционизм и мне чужд натурализм. Имея в руках компас национальных традиций, современный художник, как некогда легендарный Одиссей, должен невредимо проплыть между Сциллой и Харибдой - натурализмом и абстракционизмом. Я бы хотел говорить о реализме в высшем смысле этого слова, как его понимал Достоевский, то есть как отражении внутреннего мира человека через правду внешнего объективного мира, как выражение идеи борьбы добра и зла, где поле битвы - сердце человека».
Картины Ильи Глазунова условно делят на четыре больших цикла: жизнь современников (цикл «Город»); «Вечная Россия», то есть образ России в ее героике прошлого; образы русской классической литературы и портретная живопись.
Борис Годунов и царевич Дмитрий, герои Древней Руси, библейские сюжеты (полотна «Возвращение блудного сына», «Голгофа», «Воскрешение Лазаря», «Сказание о невидимом Китеже») - эти все герои, и эти полотна говорят, конечно же, о нас с вами. О нашем времени ужасных катастроф, о кровавом и великом ХХ веке, о бурлящем революционными идеями веке XIX, об Отечественной войне, навязанной нам «цивилизованной» Европой. Глазуновские иллюстрации к книгам сегодня известны едва ли не всем. Образы Петербурга и героев Достоевского кажутся наиболее значимыми. Но и «Незнакомка» Блока, и работы к повествованию Мельникова-Печерского, и мир Лермонтова, Лескова, Островского, Куприна, Некрасова, Гончарова тоже представлены в творчестве Ильи Сергеевича. Глазунов, как и многие русские художники-классики, неоднократно участвовал в создании декораций к операм в лучших театрах России и за рубежом.
Всемирно известный испанский скульптор Хуан де Авалос (считающийся классиком ХХ века) как-то сказал о Глазунове: «Он показывает, каким должен быть художник. Горе и страдания своего народа, исторические проблемы, которые он воплощает в своих кар-
тинах, отделяют его от сиюминутности, от политических интриг. Он идет своим путем. Он выделяется среди общества, которое имеет еще не вполне ясные представления о своих устремлениях, как гениальная личность. Его успех объясняется огромным талантом, искренностью, полной отдачей своей жизни искусству». Эти признательные слова вполне могли бы стать эпиграфом к творчеству художника, продолжающего удивлять и волновать зрителей и после своего ухода.
НЕСКОЛЬКО СЛОВ О МОДИЛЬЯНИ
Работ этого художника нет в Воронежском музее, но влияние его творчества на «кругозор» живописцев ХХ века очевидно, и оно присутствует в полотнах самых разных авторов, встречающихся на музейных выставках. Кроме того, образ его время от времени возникает еще и потому, что напротив здания музея находится дом, в котором останавливалась Анна Андреевна Ахматова, навещая своего друга, поэта О.Э. Мандельштама. С Ахматовой Модильяни связывали особые отношения, которые сложились между ними во время двух ее посещений Парижа. Моделью для нескольких рисунков художника довелось стать этой восхитительной поэтессе во Франции в ее молодые годы.
Амедео Модильяни родился в Ливорно в 1884 г. в семье разорившегося биржевого маклера. Рано начавшийся туберкулез мешал учебе мальчика в лицее. Он часто болел, занимался дома, много читал, находясь под влиянием матери, которая писала романы и исследования в области итальянской литературы. Амедео тоже пробовал сочинять стихи и с годами в среде молодых поэтов получил известность, как многообещающий талант. Однако любовь к живописи и скульптуре оказалась сильнее поэзии и философии, также увлекавшей его с юношеских лет.
В 1901 году Модильяни был вынужден из-за обострения болезни уехать на Капри. После выздоровления совершил путешествие по Италии, изучая искусство старых мастеров. Вскоре он поступил на учебу во Флорентийскую школу изящных искусств, а затем - в Венецианскую академию, но обучением там остался недоволен. Самостоятельно изучал творчество Карраччи и особенно сиенские примитивы. Живопись сиенских художников стала одной из основ его искусства.
В 1906-м Амедео перебирается в Париж, где знакомится с творчеством Сезанна, Ту-луз-Лотрека, Матисса и Пикассо. Он сразу же сдружился с Утрилло, который свел его с остальными художниками. Тогда же состоялось его знакомство с замечательным румынским скульптором Бранкузи. Они оказали большое влияние друг на друга. Свои скульптуры Модильяни обычно создавал из песчаника. Они представляли собой либо фигуры в виде столбов, кариатид, колонн, как бы освобождающиеся от пут материала, решенные мощно, обобщенно и выразительно, либо головы, простые и в то же время своеобразные по форме.
Жил Модильяни в парижском общежитии для бедных художников, которое называлось «Улей». Здесь царила атмосфера доверия и товарищества. Амедео подружился со многими живописцами, в том числе с Шагалом, Сути-ным и другими выходцами из России. С поэтессой Анной Ахматовой Модильяни познакомился весной 1910 года в Париже. Потом они переписывались и в 1911 году вновь встретились во Франции уже как хорошие друзья. Художник показывал Ахматовой свои любимые парижские места: улицы и дома, музеи и мосты, Люксембургский сад.
О впечатлениях Анны Андреевны того периода свидетельствуют строчки ее воспоминаний: «...Он был совсем не похож ни на кого на свете. Голос его как-то навсегда остался в памяти. Я знала его нищим, и было непонятно, чем он живет. Как художник он не имел и тени признания... Беден был так, что в Люксембургском саду мы сидели всегда на скамейке, а не на платных стульях, как было принято. Он вообще не жаловался ни на совершенно явную нужду, ни на столь же явное непризнание... В это время он занимался скульптурой, работал во дворике возле своей мастерской, в пустынном тупике был слышен стук его молоточка. Стены его мастерской были увешаны портретами невероятной длины. Он водил меня в Лувр смотреть египетский отдел, уверял, что все остальное недостойно внимания. Рисовал мою голову в убранстве египетских цариц и танцовщиц и казался совершенно захвачен великим искусством Египта... Рисовал он меня не с натуры, а у себя дома, эти рисунки дарил мне. Их было шестнадцать... Больше всего мы говорили с ним о стихах. Мы оба знали очень много французских стихов Верлена, Лафорга, Малларме, Бодлера. Данте он мне никогда не читал. Быть может, потому, что я тогда еще не знала итальянского языка...»
Модильяни писал в основном портреты. Он говорил: «Человек - вот что меня интересует. Человеческое лицо - наивысшее создание природы. Для меня это неисчерпаемый источник». Именно в этом жанре Амедео Модильяни создал свою самобытную манеру. Это ему мы обязаны галереей изображений тогда безвестных, а ныне легендарных современников и друзей. Он сохранил для нас не только неповтори-
мый облик замечательных поэтов, художников, музыкантов, но и открыл особый «генетический тип» - людей круга Модильяни. Показал «душу» парижской богемы.
Многие исследователи творчества художника пытались разгадать: что же составляет основы стиля Модильяни? Отмечали длинные лебединые шеи его героинь, элементы юмора в трактовке маленького рта, вытянутого стрелой или свернутого набок кончика носа, в «миндалинках» глаз, «хлебобулочных» ручках, группировках двух-трех прядей волос на женских лбах. Толкователь нового искусства Жан Кокто, пытаясь преодолеть привычный взгляд зрителя, в своем известном эссе о Модильяни говорил так: «Модильяни не вытягивал лиц, не подчеркивал их асимметрию, не выкалывал один глаз, не удлинял шеи. Так он видел, чувствовал, рисовал... Его рисунок - это немой разговор. Диалог его линии с линиями моделей».
Последние пять-шесть лет жизни художника были расцветом его творчества и окончательным оформлением собственного стиля живописи. Все это время верным другом и женой Модильяни была его ученица и страстная поклонница таланта Жанна Эбютерн. Сразу после смерти Амедео Модильяни (в январе 1920 года) она покончила с собой...
176 -
Впервые русский читатель познакомился с Модильяни в мемуарном портрете, созданном Ильей Эренбургом в книге «Люди. Годы. Жизнь» (1961), затем в воспоминаниях Анны Ахматовой о встречах с художником в Париже (1967), в монографии Виталия Виленкина «Амедео Модильяни» (1970), выдержавшей три переиздания, и, наконец, в книге Зингерма-на «Парижская школа», где художнику посвящена одна из глав. За рубежом о нем написаны десятки монографий, не говоря уже о журнальных и газетных статьях. Вместе с этими публикациями к нам пришли и многие работы Модильяни - трогательные и незабываемые...
Одни называют его выдающимся художником XX века, другие - претенциозным дилетантом эпохи революций и войн, социальных катаклизмов и исступленных поисков «новых форм» в жизни и в искусстве. Никто, однако, не может отрицать того, что творчество Амедео Модильяни сумело занять свое особое место в истории живописи.
ТВОРЧЕСТВО КАК СЛУЖЕНИЕ
Сегодня, наверное, уже никто не скажет, сколько раз картины Алексея Загородных показывались на тех или иных выставках музея. Вокруг имени этого художника нередко возникают споры из-за его новых, всякий раз неожиданных и любопытных работ, их тематического разнообразия и художественного решения, целью которого всегда было уловить и запечатлеть трепетное дыхание жизни на полотне. Отличает живописца и настойчивое стремление сохранить, несмотря ни на что, свои принципы и свой собственный «голос» в искусстве.
Каждый новый показ картин Алексея Загородных интересен уже тем, что не похож на предыдущий, всякий раз несет на себе отпечаток поиска, эксперимента, если угодно, вызова. Вызова, прежде всего, самому себе, собственному благодушию, искушению почивать на лаврах (пусть и достигнутых годами напряженного труда), соблазну плыть по течению уже найденных приемов, повторов и штампов, которыми нередко грешат ремесленники, научившиеся покорять коммерческие художественные салоны и магазины.
Природе творчества Алексея Загородных претят однообразие, корысть и самодоволь-
Алексей Загородных
ство, что и выделяет его среди многих других художников. Непрекращающиеся поиски собственного почерка и метода, своего места и бескомпромиссной позиции в искусстве тем более похвальны сегодня, когда такое «экспериментирование» особенно накладно и рискованно. Гораздо легче было бы, потакая невзыскательным вкусам потребителя (способного заплатить за картину, соответствующую этому самому вкусу), поставить дело на конвейер и жить безбедно и спокойно. Но назначение подлинного мастера-творца, как считает Алексей (и с ним трудно не согласиться), заключается не в безоглядном обслуживании тех, кто способен «заказывать музыку», а совсем в ином. В попытках прикосновения к тайнам бытия, в поисках и совершенствовании языка искусства, возможностей постижения и передачи этих вечных тайн жизни, загадок человеческой сущности, человеческой души.
«Я не червонец, чтобы всем нравиться», - говорит иногда Алексей, повторяя слова известного классика, когда его упрекают в «непонятности», усложненности или незаконченности сюжетов, в формалистических «наворотах», авангардизме и упорном нежелании подстраиваться под усредненный вкус, массовый спрос и моду. Художник же, следуя внутреннему убеждению и своей интуиции, продолжает упорствовать и стоять на своем, не желая нравиться всем и каждому. Не ставя, по крайней мере, перед собой таких утилитарных целей.
Надо сказать, что авангардизм Алексея Загородных, его формалистические и фило-
А. Загородных. Птичка
софские изыски никогда не существовали в отрыве от традиций реалистической школы, на которой он вырос и с которой крепко связан. К этой школе он всегда относился с нескрываемым уважением и себя ей не противопоставлял, всякий раз с благодарностью вспоминая своих учителей: Саввина и Романовскую, По-шивалова, Старилова, Шаврина. В основе же его так называемого «авангардистского экспериментирования» (ох, уж эта наша привычка к ярлыкам и определениям!) не отрицание реализма, а закономерное и очевидное его продолжение. Чтобы убедиться в этом, надо хорошо знать работы художника. Знать, что прививает он своим ученикам-студийцам в течение многих лет, выезжая с ними зимой и летом на натуру для бесконечных этюдов, ощущая при этом искреннюю потребность, радость и вдохновение.
Педагогическая часть биографии Алексея Загородных - еще одна грань его таланта. Скольких молодых людей научил он видеть окружающий нас мир внимательными и неравнодушными глазами, скольким дал возможность заниматься искусством, помог осознать и обрести себя. А еще Алексей обладает талантом человеческого общения и дружбы - талантом доброжелательным и бескорыстным. Он делится им щедро и безоглядно и всегда открыт для диалога со всяким неравнодушным
собеседником, случайным зрителем, коллегой-профессионалом, другом.
Воронежский художник принимал участие в многочисленных региональных, зональных, всероссийских, международных выставках. Персональные выставки Алексея Загородных проводились в Германии, Франции, Сербии, Испании, Дании, Швейцарии, а также в Австралии, Израиле и США. Картины Алексея Загородных представлены в художественных музеях городов Белгород и Лиски, в зарубежных галереях «Мима» (Сербия), «Грюне Шланге» (Шопфхайм, Германия), «Галерея 68» (Копенгаген, Дания). Значительная часть работ находится в частных коллекциях.
ЕВГЕНИЙ КАМБАЛИН. СОЗЕРЦАЯ КРАСОТУ
Первые же выставки Евгения Камбали-на в Воронеже и Москве привлекли к нему внимание зрителей и специалистов. О нем сразу заговорили как о живописце впечатляющем, неординарном и многообещающем.
Лучшие работы Евгения Камбалина запоминаются необычайной свежестью, красочностью и эмоциональностью палитры. Выполненные в импрессионистической (а в последнее время и в экспрессионистической) манере, они предстают гармоничным соцветием этюдов
автора, любующегося счастьем жизни, «щемящей прелестью бытия».
Природа, улицы родного Воронежа, загородные пейзажи, уголки провинциальных городков и поселков находят проникновенное отражение в картинах художника.
Стремление передать вибрацию разноцветного света, исходящего от домов и деревьев, ночных фонарей и силуэтов людей, спешащих по городским тротуарам, перекликается у живописца с откровениями французских импрессионистов (на влиянии которых он настаивал) и в какой-то степени с работами русских (и советских) мастеров, отдавших дань импрессионизму и экспрессионизму.
Поддерживая один из основных принципов импрессионистов-классиков - воспеть красочный гимн природе, полный радостного ликования, а также разделяя их утверждение: «Созерцание красоты через живопись - суть самой живописи», - художник силой своего дарования напоминает нам, что вожделенный рай находится рядом; нужно только суметь его увидеть, почувствовать, понять.
Надо сказать, что значительная часть «поисков» в изобразительном искусстве ХХ века прошла на фоне революций, мировых войн, колоссальных человеческих потерь, политических и социальных потрясений, под знаком возникшего, в связи с этим (во многом), воинствующего атеизма и ниспровержения прежних кумиров. Эволюционные опыты предыдущих поколений художников сменились жаждой революционной деятельности. Творческим экспериментам нередко сопутствовали экзальтация,
неустанная тяга к экзотике и эпатажу. Однако за высокопарными декларациями почти всегда угадывалась явная или скрытая конъюнктура, заигрывание с модой, иногда - элементарное невежество и очевидный дилетантизм.
С годами стало ясно, что на пестром фоне новоявленных лидеров разных направлений изобразительного искусства классики живописи (всех времен) сумели сохранить не только свои имена, но и былую силу эстетического воздействия своего творчества, лишенного суеты, безверия и авантюрной претенциозности.
К счастью, в позиции художника Евгения Камбалина и его работах наряду с азартом, смелостью и энергией самоутверждения (которую зачастую сопровождает скепсис по отношению к прошлому) сохраняется уважительное отношение к культурному наследию предыдущих поколений, их исканиям и достижениям.
Умение впитывать все лучшее, что накопил мировой художественный опыт, сегодня кажется верным признаком развития творческой личности. Это качество присуще воронежскому живописцу в должной мере. Думается, причиной тому является обусловленная историческим образованием широта кругозора художника и учеба его у мастеров, исповедующих разные взгляды на искусство - от абстракции до реализма.
Уже после первых показов картин в столице (в НИИ Культурного и природного наследия и ЦДХ в начале 2000-х гг.) у художника появилось немало поклонников и среди москвичей, в числе которых были и устроители его экспозиций, заинтересованные в открытии новых, по-настоящему талантливых имен. В одном из комментариев того времени говорилось так: «В отличие от многих иных, ищущих признания молодых художников, откровенно повторяющих друг друга, дилетантствую-щих и невзыскательных, Евгений Камбалин настойчиво ищет свой собственный почерк, свою тему, свое творческое лицо. Там, где ему удается наполнить форму соответствующим содержанием, вкусом и гармонией, а цветовую экспрессию подчинить достойному сюжету и смысловой сверхзадаче, он достигает впечатляющего, незабываемого эффекта...»
В оценках работ Евгения Камбалина, сопровождающих показы его картин в Воронежском художественном музее, а также галереях
179
«Триада», «Палитра», «Нефта», запомнились слова известного воронежского искусствоведа, директора музея им. Крамского, Владимира Добромирова: «Это художник необычайно свободный в выборе того, что он хочет делать. Его волнуют не столько сюжет, тема, сколько сама «живописная кухня», гармония красок, смешиваемых не на палитре, а в самом живописном пространстве этюда. Расчета на завораживающий зрителя легкомысленный эффект себе не позволяет, как бы подчеркивая, что его целью является выражение слож-
ного в простом, нежели простого в нарочито усложненном...»
Литература:
1. Воронежский областной музей изобразительных искусств (альбом). - М., 1984.
2. Загородных, Алексей. Картины без рам: каталог. -Воронеж, 2005 г.
3. Камбалин, Евгений. Живопись: буклет. - Воронеж, 2004.
4. Новиков, Валентин. Русский гений. - М., 2005.
5. Художники Воронежа. - Воронеж, 2002.
180
