CC BY
74
2014 ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА Сер. 2 Вып. 2
ИСТОРИЯ ИСКУССТВА И КУЛЬТУРЫ
УДК 726.5
А. В. Трушникова
О БАЛКАНСКОМ ПРОИСХОЖДЕНИИ РАННЕМОСКОВСКИХ ХРАМОВ С ПРИСТЕННЫМИ УГЛОВЫМИ ОПОРАМИ
Статья посвящена редкому для древнерусской архитектуры типу бесстолпного храма — постройкам с пристенными угловыми опорами. Вопрос о появлении этого типа конструкции на Руси решался исследователями в рамках двух противоположных гипотез. Согласно одной, раннемосковские храмы с пристенными угловыми опорами были построены балканскими мастерами, по другой — это результат автохтонных архитектурных процессов. Чтобы принять какую-либо из сторон, необходимо вновь обратиться к внимательному изучению раннемосков-ских храмов. Анализ византийских и балканских храмов с пристенными угловыми опорами и русских построек с учетом последних детальных интерпретаций археологических отчетов, позволяет представить наиболее целостную историю бытования данного архитектурного типа в древнерусском зодчестве и решить проблему происхождения типа, выявив пропорциональное соотношение собственно русских черт и долю заимствований. Библиогр. 23 назв.
Ключевые слова: храмы с пристенными угловыми опорами, раннемосковское зодчество, византийская и балканская архитектурная традиция.
A. V. Trushnikova
ON THE BALKAN ORIGIN OF OLD RUSSIAN CROSS-DOMED CHURCHES WITH CORNER PIERS IN THE LATE XIVth — EARLY XVth CENTURIES
Cross-domed churches with corner piers were few in Old Russian architecture. Located in Moscow princedom these churches were contemplated by scholars either as a result of Balkan influence or as autochthonous inventions. To support either point of view one should make research on both the Old Russian monuments and their possible sources in Byzantine and Balkan architecture. This article explores Old-Russian cross-domed churches taking into consideration the most recent interpretations of archeological excavations. Review of the contemporary Moscow architecture and contemplation of Byzantine context complete the overall study of this particular type in Old Russia and give an opportunity to determine the ratio of local features to borrowed ones. Refs 23.
Keywords: churches with corner piers, Moscow medieval architecture, Byzantine and Balkan architectural tradition.
Рассмотрим раннемосковские храмы с пристенными угловыми опорами согласно следующему плану: 1) техника, 2) план, 3) объемно-пространственное решение, 4) конструкция, 5) декор, 6) образ, и сравним их с византийскими, балканскими,
Трушникова Александра Вадимовна — аспирант, Санкт-Петербургский государственный университет, Российская Федерация, 199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., 7/9; altrue@mail.ru Trushnikova Alexandra V. — post-graduate student, St. Petersburg State University, 7/9, Universitetskaya nab., St. Petersburg, 199034, Russian Federation; altrue@mail.ru
а также древнерусскими памятниками. Мы попытаемся разъяснить вопросы, связанные как с происхождением, так с историей бытования этого типа храмов на Руси.
Памятники «каменского круга», как неоднократно замечали исследователи, объединяет техника кладки и обработки квадров камня одной породы. Сложенные в полубутовой технике храмы в основном имели весьма живописную кладку из относительно грубо отесанных квадров камня с неправильными порядовками и стыками швов. Получистая обработка камня отвечала двум немаловажным аспектам: во-первых, можно предположить, что при отсутствии членений на фасадах и при довольно лаконичном декоре монотонность владимиро-суздальской кладки идеально пригнанных правильных квадров претила бы живописному восприятию древнерусскими зодчими стенных плоскостей1. Во-вторых, как справедливо отмечал П. Н. Максимов, изначально «экономический уровень Москвы был ниже, чем домонгольского Владимира или современного ей Новгорода», а постоянные военные кампании Дмитрия Донского «не оставляли достаточных средств для постройки больших зданий» [1, с.44], что также могло сказаться в предпочтении более экономичной технологии обработки камня, в храмах с пристенными угловыми опорами целесообразной и с эстетической точки зрения. Стоит также отметить, что такая кладка не была принципиально отлична от Кремлевских памятников, но в них неровности скрывались за счет обмазки [2, с.125].
Именно сходство реконструкции плановых структур всех пяти памятников2 стало основным аргументом для выделения их в отдельную типологическую группу храмов, от трех из которых сохранились лишь фундаменты. Помимо плана, близкого квадрату со стороной 10,5 м, с массивными пристенными угловыми опорами, близки и размеры памятников.
К основному кубу раннемосковских построек примыкают выступающие на 3-4 м на восток апсиды, количество которых отличается разнообразием: одна в Благовещенской церкви, две в Богоявленском соборе Старо-Голутвина монастыря, по три в остальных храмах. При этом в трехапсидных храмах восточные опоры, строго говоря, оказываются не угловыми, поскольку за их восточными краями расположено пространство апсид, а на сами опоры кроме подпружных арок опираются арочные проемы алтаря. Такой же характер и конструктивно-композиционное значение имели восточные опоры церквей ранней Рашской школы: церковь Николая в Кур-шумлии, Джурджевы Ступови и кафоликон Студеницы.
Стоит отметить принадлежность раннемосковских храмов с пристенными угловыми опорами к византийской и балканской традиции выделения пространства южной апсиды как ризницы или придела для поминовения монахов или ктиторов [3, с.448]. Дьяконник Рождественской церкви Бобренева монастыря сообщается только с центральной апсидой, предположительно выделен был и дьяконник Иоанновской церкви на Городище. Примеры устройства изолированных южных апсид известны
1 Можно даже назвать это восприятие исконным, перенятым вместе с архитектурной традицией от Византии — полосатость кладки с утопленным рядом. Кроме того, на Руси вторая половина XIV в. в Новгороде и начало XV в. в Москве ознаменовались значительным усилением живописности оформления внешнего облика храмов за счет широкого использования декора и самого строя архитектурных форм и членений, что свидетельствует именно об общности архитектурной мысли в вос-точнохристианских странах столь близких, но своеобразных культур.
2 В том числе Благовещенского собора — поскольку нельзя полностью исключать возможную его принадлежность к данной типологической группе.
в таких памятниках, как храм Апостолов в Печи, около 1230 г., церковь Св. Георгия в Старо-Нагороичино, до 1317 г., церковь Спаса в Кучевиште, около 1348 г., церковь Михаила Архангела в Архангельском монастыре близ Призрена, около 1351 г., — выделенный поминальный храм Стефана Душана Сильного, храм монастыря в Пет-руше, вторая половина XIV в. Интересно, что в домонгольской архитектуре Руси Х11-Х111 вв., видимо, тоже существовала подобная традиция, о чем свидетельствуют отделенные тонкими каменными стенками южные апсиды Спасской церкви и церкви на р. Ладожке в Старой Ладоге, известные по раскопкам Н. Е. Бранденбурга конца XIX в. [4, с.77]. По мнению В. В. Кавельмахера, устройство приделов, посвященных патрональным святым строителей, в дьяконнике раннемосковских крестово-ку-польных храмов было обязательным, и именно следуя этой традиции Иван III устроил придел Иоанна Предтечи в дьяконнике Архангельского собора в память о погибшем сыне — Иване Молодом [5, с.150,160].
Результаты изучения Д. Е. Яковлевым материалов археологических раскопок в Коломне (отчет М. Х. Алешковского, расходившегося с Б. Л. Альтшуллером в интерпретации строительной истории памятников, и материалы шурфовки М. Б. Чернышева, 1960-е годы) не только приоткрывают некоторые технические моменты воплощения зодчими конструктивного замысла, отражая строительный почерк артели, но и позволяют с большей точностью датировать памятники3. Так, Д. Е. Яковлев выделил Успенский собор Коломны и храмы с пристенными угловыми опорами в отдельную группу по специфическому методу возведения цокольной части: сперва создается искусственное «всхолмление», в котором закладываются фундаменты стен, затем в засыпку впускаются буто-бетонные фундаменты подкупольных опор. В каждом конкретном случае имеются свои особенности, что и дает возможность относительной датировки памятников. Как и у западных опор Успенского собора (судя по специфическому устройству фундаментов, не перестраивавшихся вплоть до возведения нового здания в конце XVI в.), кладка фундаментов восточных опор в церкви Иоанна Предтечи на Городище сложена без перевязки с фундаментами стен. В свою очередь подошва фундаментов западных угловых опор Городищенского храма поставлена на прямоугольные выступы, сложенные вперевязку с фундаментами стен четверика, что аналогично устройству фундаментов всех опор Богоявленского собора Старо-Голутвина монастыря. Таким образом, более правдоподобной, чем версия Б. Л. Альтшуллера об обрушении храма, представляется атрибуция такой технологии как приема определенной группы строителей, работавших в Коломне в конце 1370 — начале 1390-х годов и построивших в описанной выше последовательности три храма. Фундаменты Рождественского собора Бобренева монастыря несколько отличаются от других построек тем, что изначально соответствуют конфигурации здания и исполнены за один строительный этап. По мнению Д. Е. Яковлева, это свидетельствует о хронологической отдаленности Рождественской церкви от предшествующих храмов вплоть до начала XV в., что не противоречит косвенной датировке А. Б. Мазурова по указанию Коломненского списка Палеи Толковой 1406 г., заказанного иноком монастыря Варсонофием [6, с.7].
3 Автор выражает признательность Д. Е. Яковлеву за предоставленный текст доклада «О некоторых особенностях устройства фундаментов храмов XIV века в Коломне», подготовленного для V научных чтений, посвященных памяти Л. А. Давида (Центральные научно-реставрационные проектные мастерские Министерства культуры РФ).
Раскопки В. В. Кавельмахера и А. А. Молчанова 1980-х годов выявили, что фундаменты Никольской церкви в Можайске были устроены схожим с храмами Коломны образом. Двухслойная кладка фундамента северной стены собора была заложена во рву и впущена в культурный слой ХП-ХГУ вв. выше материка, что позволяет осторожно предположить связь Никольского собора с коломенской архитектурной традицией и даже связать возведение храма с выделением Можайска в 1389 г. из великокняжеского домена в удел князю Андрею Дмитриевичу, подтвердив, таким образом, датировку 1390-ми годами, предложенную Н. Н. Ворониным [7, с.289].
Проведение аналогии между церквями, известными только по плану, и памятниками, об объемно-пространственном решении которых можно судить по сохранившимся формам, позволяет составить общее представление о храмах с пристенными угловыми опорами в раннемосковской «редакции». Прежде всего, обращает на себя внимание лаконичность сочетания объемов: куб и примыкающие к нему круглящиеся, развитые формы апсид, венчает постройку купол. В интерьере за счет массивных пилонов, сдвинутых к стенам, создается ощущение самоценности крестообразного пространства, целостность которого ничем не нарушается: у храмов не было ни притворов, ни приделов, а пространство апсид было отделено высокой алтарной преградой [8, с.538]. Также можно представить, что наличие трех порталов в центре трех усеченных рукавов креста и Царских врат в центре восточного усиливало восприятие пространственного креста интерьера.
Важно отметить, что некоторые выделенные нами аспекты были свойственны основе памятников разных эпох и школ. Так, с одной стороны, подчеркнутая ценность именно крестообразной композиции интерьера была свойственна болгарским памятникам: Диногеции [9, с.182], Бояны [9, с.183], Сапаревой бани [10, с.405], Бо-бошева [9, с.189], в последних двух это отразилось даже на внешней конфигурации здания. С другой стороны, сохранение цельности объема наоса за счет сдвига опор в углы стен и значительная обособленность развитой алтарной части аналогичны византийской интерпретации в храмах Св. Аверкия в Куршунлу ок. 1168 г. [11, с.137] и первоначального варианта XII в. храма в монастыре Хора в Константинополе [12, с.337]. Конструктивное решение Городищенской церкви с отнюдь не массивными (по сравнению с раннемосковскими храмами) опорами созвучно сербской архитектуре Рашской школы.
Говоря о конструкции, неразрывно связанной с объемно-пространственным решением, обратимся к единственному раннемосковскому памятнику, целиком сохранившему конструктивную систему с пристенными угловыми опорами — Никольской церкви в с. Каменское. В основу положена хорошо известная по византийским и балканским памятникам конструктивная система, в которой выделенные пристенные угловые пилоны являются опорами арок, также примыкающих к стенам и несущих купол на барабане и парусах. Происхождение этой конструкции до конца не ясно, но в отношении древнерусского зодчества особое значение приобретает версия, которой придерживались К. Манго [13, с.308] и Р. Краутхаймер [12, с.338]: храм с пристенными угловыми опорами, или «усеченный греческий крест» в плане, является «отдельно взятой сердцевиной крестово-купольного храма», рукава креста которого по сути — своды, сжатые до арок. Как считали Н. Н. Воронин [7, с.322] и М. А. Ильин [14, с.155], конструкция интересующих нас раннемосковских храмов могла возникнуть, когда гораздо более сложная полноценная крестово-купольная
конструкция была редуцирована до основного ядра. Доводом в пользу этой версии можно считать и особенность устройства фундаментов первых храмов с пристенными угловыми опорами, возведенных в Коломне. Так, в восточных углах церкви на Городище повторен прием укладки фундамента под западные свободно стоящие опоры четырехстолпного Успенского храма, когда фундамент опор прикладывался к фундаменту стен, без перевязки с ним. Эту особенность можно объяснить тем, что мастера, разработавшие конструкцию, воспринимали опоры как отдельные столбы, смещенные в углы наоса.
Б. Л. Альтшуллер убедительно доказал, что в домонгольской архитектуре ран-немосковские храмы с пристенными угловыми опорами не находят прототипов [15, с.91-94]. Однако своеобразным прообразом храмов с пристенными угловыми опорами — памятником, на который ориентировались бы зодчие, могла быть церковь Иоанна Лествичника в Кремле с крестообразным внутренним пространством [16, с.71]. На правах гипотезы нельзя исключать и Благовещенский собор: находясь в непосредственной близости от Иоанновской церкви «иже под колоколы», княжеский дворцовый храм мог быть его первым «преемником» и соответственно образцом для остальных церквей этого архитектурного типа.
В качестве особенности конструктивного решения в Каменском еще Н. Н. Ворониным была отмечена «оригинальная подкупольная конструкция», подчеркивающая высоту [7, с.322], а именно сочетание параболических арок и своеобразного конического свода, несущего барабан. Стоит отметить, что в сербских храмах монастырей Горняк, 1376-1380 гг., и Копорин, 1402-1427 гг., применялся схожий конструктивный элемент — конусообразное подвышение барабана [17, с.87-91]. Причем если в Горняке сужение едва намечено, так что диаметр барабана не многим уступает ширине наоса без певниц, то в Копорине это приводит к устройству ощутимой высоты постамента под барабаном, диаметр которого почти вдвое меньше ширины наоса. На первый взгляд, во втором памятнике решение схоже с Каменским, однако не параболические очертания арок и отсутствие расширения в замковой части в Ко-порине придают этому приему совсем иной характер. Интересно, что на Руси схожая конструкция с использованием своеобразного конического свода, несущего барабан и купол, известна в двух раннемосковских четырехстолпных храмах: церкви Рождества Богородицы в Городне и Никольского собора в Можайске. В Городне этот прием сочетался с повышенными подпружными арками [18, с.65]. Первоначальный собор в Можайске известен только по копии чертежа, сделанного до разборки здания в 1849 г., но вполне определенно можно сказать, что там схожий эффект достигался не за счет сужения барабана, а благодаря необычайной высоте постамента барабана на конусообразном своде, возвышавшегося на 2,36 м над гребнем фасадной закомары [7, с.275]. В целом в Никольском соборе Можайска получилось такое же соотношение пропорций, как в Каменском: барабан вместе с постаментом (Можайск и Каменское соответственно: 8, 77 м и 8 м) больше высоты основного куба храма (8,56 м и 7,5 м).
Как заметил П. Н. Максимов, в раннемосковском зодчестве в стесненных экономических условиях «динамическая устремленность ввысь» позволяла создавать величественные памятники [19, с.141]. Однако мастера храмов «каменского круга» не стали прибегать к конструктивным приемам, распространенным в домонгольской древнерусской строительной практике или в сербских памятниках: повышенным
подпружным аркам или ступенчатому повышению арок на консолях. Они искали другой путь, который позволил бы создать высокий храм, в том числе применив помимо конструктивных приемов оптические — постепенное утоньшение стен храма, барабана и сужение порталов и окон, чтобы при визуальном восприятии храм приобретал большую стройность.
Для храмов с пристенными угловыми опорами, наряду с другими раннемосков-скими памятниками, С. С. Подъяпольский предложил рассматривать отсутствие строгой геометричности не в контексте строительных ошибок и просчетов, но как «принципиальный подход к архитектурной форме, как к чему-то по своей природе текучему и изменчивому» [20, с.95]. Исследователь отмечает, что выбирались приемы скорее не столько расчетом, сколько художественной интуицией, связанной со средневековым мироощущением и проявлениями своеобразной художественной системы [20, с.103]. В таком ключе непараллельные северная и южная стены церкви Иоанна Предтечи на Городище приобретают значение оптического приема расширения к востоку основного пространства, усиленного уменьшением масштаба восточных угловых опор. В Рождественском соборе Бобренева монастыря использован другой вариант — сужение наоса к востоку. Учитывая традиционное в литературе представление о связи раннемосковской архитектуры с Балканами, С. С. Подъяполь-ский выделил в балканских памятниках Рашской школы и одном «представителе» ранней Моравской школы — храме в Дренче — «точки соприкосновения» с древнерусскими постройками: расширение или сужение объема к востоку и неправильность в построении трехчастного алтаря [20, с.106].
В целом среди многочисленных памятников данного конструктивного типа в византийской и балканской архитектуре, на наш взгляд, нельзя выделить какие-либо прямые аналогии раннемосковских храмов. С разными аспектами решения конструкции, внутреннего пространства и сакральных особенностей интерьера сходны разнообразные и хронологически, и географически примеры византийских и балканских построек. А потому можно сказать, что в древнерусских храмах с пристенными угловыми опорами отразилось и такое явление, как общность развития архитектурной мысли в разных странах, — пожалуй, предопределенное общностью восточнохристианской культуры и тем, что мастера используют сходный набор архитектурных форм и средств, сходство идей и стремлений, воплощенное столь своеобразно в каждой стране. Это и уже упоминавшиеся живописность решения стенных плоскостей, и стремление к высотности, и в том числе тенденция в небольших постройках в миниатюре повторять общий строй образа и декор более значительных.
Нам немногое известно о первых каменных соборах Московского Кремля и Успенском соборе в Коломне, но важно отметить, что то малое, что мы знаем или можем предположить, находит себе отклик в храмах с пристенными угловыми опорами. Так, технология устройства фундаментов построек Коломны предопределяла наличие подиума и всходов к порталам, расположенным выше дневной поверхности. В устройстве трех апсид можно видеть стремление сохранить значимость главных храмов. Во внутреннем пространстве ощущение высотности достигается за счет конструктивных и оптических приемов, что, по мнению С. С. Подъяпольского, является важным стилеобразующим признаком, характерным для творчества высоко профессиональных мастеров [20, с.103]. Согласно реконструкции, как и у первых
белокаменных соборов Кремля [2, с.125], фасады небольших церквей венчали ки-левидные закомары, а стены прорезали перспективные порталы, гладкий профиль деталей которых четкими и плавными линиями выделялся на живописно неровной кладке стены.
Другой вопрос — почему углы четверика также не выделялись лопатками и не шлифовались? Это кажется близким памятникам Моравской школы (например, Сисоевацу), также имеющим довольно грубую кладку из рваного камня с большим количеством раствора, однако и в этом случае мы видим точку соприкосновения лишь в одном из аспектов, в то время как другие находят себе аналоги, значительно отдаленные во времени и пространстве.
Появление нового типа храмов, необычного для Древней Руси, некоторые исследователи связывали с традиционным культурным обменом стран византийского круга — усилившимся в разных сферах взаимопроникновением культур во второй половине XIV в. Можно выявить пути осуществления этого взаимодействия, которое превращало славянский православный мир, вместе с Византией, в «многонациональную религиозную и культурную общность, сознающую свое единство и создающую предпосылки для широкого обмена идеями и людьми» [21, с.157]. В литературе и неразрывно связанном с ней искусстве оформления рукописей сами книги «прибывали» на Русь — огромное количество духовной, в основном монашеской и исихастской литературы хранилось в монастырских библиотеках. В иконописи известны примеры заказа и получения икон из Константинополя и Афона. В искусстве монументальной живописи в течение XIV в. весьма распространенной была практика росписей храмов приезжими мастерами (например, Исайей Гречиным, Феофаном Греком и греческими художниками, работавшими в Кремлевских Успенском и Архангельском соборах в 1344 г.) и их русскими учениками (так, в 1345 г. росписи собора Спаса на Бору выполняли мастера Гойтан, Семеон и Иван — «русские родом, но греческие ученики») [22, с.367]. То есть прибывали на Русь сами мастера, в том числе в результате массовой эмиграции населения захваченных турками областей Византии, Болгарии и Сербии в конце XIV в. В монашестве связь с Византией и Балканами заключалась в общности богословских, идейных и культовых аспектов: преобразований (Иерусалимский устав) и форм существования (общежительные монастыри). В целом надо сказать, что на Руси и в период ордынского ига «жило сознание канонического единства со славянскими православными землями на Балканах» [23, с.98].
Однако в отношении архитектуры тема межславянских контактов во второй половине XIV в. по-прежнему изучена недостаточно. В письменных источниках сохранилось одно упоминание о работе зодчего-иностранца в Московском княжестве на рубеже XIV-XV вв. — о возведении в 1404 г. сербом Лазарем часозвони за Благовещенским храмом в Московском Кремле [22, с.457]. Для обоснования концепции балканского влияния нужно допустить, что в составе артели, работавшей в Коломне в конце 1370-1380-х годов, были мастера из Сербии, аккумулировавшие в своей строительной практике как минимум опыт и традиции сербской архитектуры Раш-ской школы и современной раннемосковскому зодчеству второй половины XIV в. Моравской школы. Более того, эти мастера соединили в московских постройках черты моравской архитектуры и не употреблявшиеся в современной сербской архитектуре приемы Рашской школы. Нам это представляется маловероятным в том
числе потому, что ранние постройки Коломны не обнаруживают связи с Балканами даже в декоративных мотивах: рельеф «единорога» и остальные детали церкви на Городище ближе романо-готической традиции Суздаля, как и фрагменты декора древнейшего Благовещенского собора4. Резьба алтарной преграды Рождественского собора Бобренева монастыря дает больше оснований для сближения с Балканами [8, с.538], что может свидетельствовать, например, о работе в артели не на первых ролях мастера-резчика балканского происхождения.
В заключение надо указать на родство некоторых особенностей архитектурных форм и деталей Никольской церкви в Каменском с постройками, датируемыми рубежом XIV — первой четвертью XV в.: Никольский собор в Можайске, церковь Рождества Богородицы в Городне, церковь Иоакима и Анны в Можайске и Троицкий собор Троице-Сергиева монастыря. Это и пропорциональное соотношение четверика и главы, и высота портала в половину высоты основного куба храма, и решение несущей купол конструкции, и ритм сужающихся окон барабана, и сам прием оконной перемычки в один блок с аркой, проработанной лишь на фасадной стороне, и довольно сдержанный характер резьбы портала и цоколя. Как отметил С. С. Подъ-япольский, в каждом памятнике раннемосковского зодчества эти приемы использованы с тонкой нюансировкой форм, создающей индивидуальные художественные образы — признак существования достаточно выраженной архитектурной школы [20, с.106]. Храмы с пристенными угловыми опорами органично вписываются в ран-немосковскую архитектурную традицию и не имеют конкретных аналогов в зодчестве Балкан. Источник конструктивной системы не обязательно искать за пределами Руси. Балканское влияние проявилось здесь даже в меньшей мере, чем в остальных постройках раннемосковского зодчества, орнаментальные пояса которых часто возводят к балканским прототипам. Для уточнения датировок древнерусских храмов с пристенными угловыми опорами необходимо подробное исследование памятников раннемосковской архитектуры с учетом всех новейших материалов.
Источники и литература
1. Максимов П. Н. О композиционном мастерстве московских зодчих начала XV в. // Архитектурное наследство. Вып. 21. М.: Гос. изд-во лит-ры по строительству и архитектуре, 1973. С. 44-47.
2. Гращенков А. В. Декоративное убранство фасадов первых белокаменных соборов Кремля // Московский Кремль XIV столетия: древние святыни и исторические памятники. М.: Северный паломник, 2009. С. 118-128.
3. Curcic S. Review of Babic G. Les Chapelles annexes des eglises byzantines. Fonction liturgique et programmes iconographiques // The Art Bulletin. Vol. 55, N 3. Sep. 1973. P. 448-451.
4. Раппопорт П. А. Русская архитектура X-XIII вв.: каталог памятников. Л.: Наука, 1982. 136 с.
5. Кавельмахер В. В. О приделах Архангельского собора // Архангельский собор Московского кремля. М.: Красная площадь, 2002. С. 123-160.
6. Мазуров А. Б. Средневековая Коломна в XII-XV вв.: автореф. ... канд. ист. наук. М., 1995. 19 с.
7. Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси XII-XV веков. Т. II. М.: Изд-во АН СССР, 1962. 559 c.
8. Яковлев Д. Е. Алтарная преграда конца XIV — начала XV века Рождественского собора Бобренева монастыря под Коломной // ЕОФ1А. Сб. статей в честь А. И. Комеча. М.: Северный паломник, 2006. С. 515-546.
9. Миятев К. Архитектурата в средневековна България. София: Изд-во на Бълг. Акад. на науки-те, 1965. 226 с.
10. Всеобщая история архитектуры. Т. III. Л. ; М.: Стройиздат, 1966. 687 с.
4 Сообщение Д. Е. Яковлева и Г. С. Евдокимова.
11. Седов В. В. Византийский храм в Куршунлу // Древнерусское искусство: Византия и Древняя Русь. СПб.: Дмитрий Буланин, 1999. С. 134-141.
12. Krautheimer R. Early Christian and Byzantine Architecture. New Haven; London: Yale University Press, 1986. 533 p.
13. Mango C. Byzantine Architecture. New York: Abrams, 1976. 383 p.
14. Ильин М. А. Редкий памятник древнерусской архитектурной мысли (храм села Каменское) // История СССР. 1969. № 3. С. 150-155.
15. Альтшуллер Б. Л. Памятники зодчества Московской Руси второй половины XIV — начала XV веков (новые исследования): дис. ... канд. арх. М., 1978. URL: http://www.rusarch.ru/altshuller1.htm (дата обращения: 18.05.2010).
16. Кавельмахер В. В., Панова Т. Д. Остатки белокаменного храма на соборной площади Московского Кремля // Культура средневековой Москвы XIV-XVII вв. М.: Наука, 1995. С. 66-81.
17. Дероко А. Монументальна и декоративна архитектура у средневековной Сербии. Београд: Научна книга, 1953. 214 с.
18. Седов В. В. Черты архитектуры Северо-Западной Руси в церкви Рождества Богородицы в Го-родне // Новгородские древности. (Архив архитектуры. Вып. IV) М.: Общество историков архитектуры, 1993. С. 62-69.
19. Максимов П. Н. Творческие методы древнерусских зодчих. М.: Стройиздат, 1976. 239 с.
20. Подъяпольский С. С. Историко-архитектурные исследования. Статьи и материалы. М.: Инд-рик, 2006. 320 с.
21. Мейендорф И. Ф. Византия и Московская Русь. Очерк по истории церковных и культурных связей в XIV веке. Париж: YMCA-PRESS, 1990. 442 с.
22. Приселков М. Д. Троицкая летопись. Реконструкция текста. Л. ; М.: Изд-во АН СССР, 1950. 515 с.
23. Мошин В. О русско-южнославянских связях // Труды отдела древнерусской литературы. Вып. 19. Л. ; М.: Наука, 1963. С. 28-106.
Статья поступила в редакцию 11 ноября 2013 г.
