Новый взгляд на «Новую женщину»: повесть г Джеймса «Дэзи Миллер» Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

НОВЫЙ ВЗГЛЯД НА «НОВУЮ ЖЕНЩИНУ»: ПОВЕСТЬ Г. ДЖЕЙМСА «ДЭЗИ МИЛЛЕР»

£. В. Костина

Проблема места женщины в обществе, прежде всего вопрос о ее правах и свободах, отчетливо прослеживается в литературе многих народов. Литература и действительность всегда взаимосвязаны. По мнению

» 4

ряда исследователей, это происходит потому, что «литература закрепляет явления действительности и возвращает их ей уже в осознанном структурном виде для дальнейшего воспроизведения» [2, с. 52]. Именно литература является верным пластом, сквозь который преломляются светлые и темные стороны общественного строя, его потребности и недостатки.

Рубеж XIX—XX вв. стал тем периодом, когда прежний идеал женщины как романтического существа, призванного облагородить мужской пол, был предан забвению. Одним из отражений этого является вхождение в литературный и исторический обиход понятия 'the New Woman' — «Новая Женщина». Как указывает Н. И. Бушманова, официальное признание этот термин получил в мае 1894 г., когда Оюда (псевдоним Марии Луизы де ла Раме, 1839—1908) откликнулась на эссе известной английской писательницы Сары Грэнд (псевдоним Фрэнсис Элизабет Белленден МакФолл, 1854—1943) «Новые аспекты женского вопроса», опубликованное в марте того

же года. Оюда выбрала ставшую ныне хрес-

* - if

томатийной фразу «Новая Женщина» из эссе Сары Грэнд, снабдив ее заглавными буквами [1, с. 13].

Становление черт «Новой Женщины» в литературе США началось, очевидно, в 70-е гг. XIX в. Уже тогда со стороны писателей наметился значительный интерес к судьбе американки, и именно в этот период созданы произведения, закономерно отразившие новые общественные условия, под влиянием которых происходило развитие характера героинь.

Успешные попытки изображения образа «Новой Женщины» были предприняты Генри Джеймсом (1843—1916). В 1879 г. опубликована повесть «Дэзи Миллер», благодаря кото-

' ч

рой писатель приобрел большую популяр-

■

ность. Эта книга явилась откликом на усилившееся в конце XIX столетия стремление многих молодых девушек противостоять общепринятым запретам и нормам.

Главная героиня, Дэзи Миллер, приехала в Европу из маленького американского городка

и ^^

Скенектеди, штат Нью-Йорк. Поведение девушки никак не укладывается в нормы, царящие в обществе, и Дэзи инстинктивно чувствует что-то ложное в том образе жизни, в

щ

том кругу, где блистают манерами светские дамы и джентльмены. Вначале может показаться, что Джеймс пытается подчеркнуть необразованность, невежество и бескультурье героини. Однако, внимательно вчитавшись, понимаешь, что за всем этим отчетливо прогля-/

дывается простота нравов, выгодно отличающая девушку, например, от миссис Костелло, «богатой вдовы и особы весьма почтенной, не

Приблизительно в то же время все чаще раз высказывавшей мысль, что, если бы не ее

подверженность головным болям, она, возмож-

на страницах произведении появился образ «Новой Женщины», о которой Л. Уиттман писала: «Это женщина с неограниченной индивидуальностью, стремящаяся отбросить все запреты, навязываемые ей обществом и находящаяся в постоянном поиске новых возможностей. Процесс становления "Новой Женщины"... проистекает во всех сферах общественной жизни — социальной, политической, экономической и научной» [5,

р. 49].

но, сыграла бы более видную роль в современной ей эпохе» [3, с. 25].

Эта дама порицает Дэзи не столько за ее действительные недостатки, сколько, по наше-

I

му мнению, за простоту и отсутствие снобизма: «эта молодая девушка.., держится на короткой ноге с разъездным агентом своей мамаши! ...И, видимо, такими рисует себе титулованных аристократов» [3, с. 27]. Миссис Костелло делится мыслями с племянником

Серия «Гуманитарные науки»

Уинтерборном. У молодого человека нет оснований не верить , тетке, но он не может

к

всецело принять ее оценок, так как уже встретился с Дэзи, беседовал с ней и составил собственное мнение о мисс Миллер.

Г. Джеймс писал, что Уинтерборна многое удивило и насторожило в этой необычайной девушке. Молодой американец, получивший образование в Швейцарии и воспитанный в духе европейских понятий о респектабельности и хорошем тоне, пришел в полное недоумение прежде всего потому, что Дэзи ведет себя беззаботно, чем, сама того не подозревая, ежеминутно компрометирует себя, нарушая кодекс светских приличий. А заявление мисс, что она любит проводить время в мужском обществе, весьма озадачило Уинтерборна, поскольку «ему еще не приходилось слышать, чтобы молодые девушки говорили о себе подобные вещи; а если и приходилось, то такие речи служили только явным доказательством фривольности тех особ, которые произносили их» [3, с. 20]. Столкнувшись с новым, непонятным ему типом девушки, Уинтерборн попытался привести его к так называемому общему знаменателю жизненного опыта. После изрядного размышления ему удалось определить Дэзи в одну из категорий: «Она всего лишь хорошенькая ветреная американка» [3, с. 21].

Г. Джеймс отмечал, что Уинтерборн все же прислушался к словам тетушки, которая отве-

г ?

ла для мисс Миллер место «в самом низу общественной лестницы», и составил окончательное представление о девушке, решив, что

«она действительно сумасбродка» [3, с. 27].

• *

Вначале он удручен отношением общества

■ .

к Дэзи: «эти проницательные люди окончательно убедились в том, что мисс Миллер зашла слишком далеко. Они перестали приглашать ее: пусть взыскательные европейцы знают, что, хотя мисс Дэзи и американка, поведение ее отнюдь не характерно для американских девушек и, на взгляд ее соотечественников, противно общепринятой морали». Но затем Уинтерборн решил, что «это грациозное, беспечное существо бросает страстный вызов окружающим, прекрасно зная, какое впечатление производит на них» [3, с. 84]. Общество считало, что девушка вообще ни о чем не думает и «живет сегодняшним днем или даже минутой, как жили в золотом веке... Бедняжка зашла слишком уж далеко» [3, с. 80—82].

Не вызывает сомнения, что Дэзи намеренно не замечает повернутых к ней спин и захлопывающихся перед ней дверей, ведет себя все более и более вызывающе. В конце концов мистер Уинтерборн, колебавшийся между восхищением и осуждением, решил, что Дэзи относится к разряду «тех особ, уважать которых джентльмену совершенно необязательно» [3, с. 89]. О своей ошибке он узнал только после смерти героини. Его соперник, мистер Джованелли, раскрыл всю сущность Дэзи, сказав только одну фразу: «Какая это была чистая, невинная душа!» [3, с. 95]. Как бы в подтверждение Г. Джеймс обратил внимание на тот факт, что на похоронах оказалось гораздо больше провожающих, «чем можно было ожидать после всех сплетен, ходивших об этой юной девушке» [3, с. 94].

Как нам представляется, причиной всех злоключений Дэзи Миллер было ее естественное и непринужденное поведение. Девушка, бросив вызов обществу, в котором царили условности и запреты, не только не знала этих условностей, но, на наш взгляд, и не хотела знать. Тем не менее явственно проглядывает ее превосходство над окружающими: она жила свободно, доверчиво, упорно отстаивая независимость. Фраза: «Я не разрешаю джентльменам поучать меня и вмешиваться в мои дела» [3, с. 61] — служит тому ярким свидетельством.

Заметим, что некоторые исследователи, в том числе М. Урнов, склонны видеть в образе Дэзи только американскую вульгарность [4, с. 364—365]. На первый взгляд, это дей-

ч

ствительно так. Но, с другой стороны, девушка

^ I

чиста и невинна, и едва ли стоит невоспитанность считать мерилом души, еще раз подчеркнем, чистой души Дэзи. Г. Джеймс показал, что конфликтующими сторонами выступают «невоспитанная», но искренняя и честная девушка и «воспитанные», но жестокие и эгоистичные члены американского избранного общества.

Надо полагать, что прозаик создал такой

4

образ с целью подчеркнуть, несмотря ни на что, положительные стороны в характере Дэзи, а самое главное, стремился всесторонне осмыслить место женщины в обществе, выразить поиск новых глубоко осознанных путей к человеческому взаимопониманию и показать ростки сознания «Новой Женщины».

314

ВЕСТНИК Мордовского университета | 2008 | № 3

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

1. Бушманова Н. И. Проблема интертекста в литературе английского модернизма (Проза Д. X. Лоренса и В. Вульф) : автореф. дис. ... д-ра филол. наук. М., 1996. 32 с.

2. Гинзбург JI. Я. О литературном герое. JI. : Советский писатель, 1979. 222 с.

3. Джеймс Г. Дэзи Миллер. М. : Текст, 2000. 96 с.

4. Урнов М. На рубеже веков. Очерки английской литературы (конец XIX начало XX в.). М. : Наука, 1970. 432 с.

5. Wittman L. К. The New Woman as a European phenomenon / / Neohelicon. Budapest, Amsterdam, 1992. Vol. 19. № 12. P. 49—68.

Поступила 10.06.08.

СКУКА И ПРОВИНЦИЯ в РУССКОМ

■

САМОСОЗНАНИИ (на материале русской классической литературы)

I Н. Б. Назарова

/

Проблема скуки в науке ставилась и решалась в различные исторические эпохи по-разному, в зависимости от потребностей общества, сложившихся традиций и интересов. В России во все времена скука — самая опасная отрава для человеческой души. Провинция и скука в русском самосознании неотделимы. На материале русской классической литературъг можно проследить осознание скуки как совершенно специфического

состояния, мироощущения, жизненной пози-

-1 *

ции человека, его психологических особенностей, условий его жизни. Так, например, А. П. Чехов в пьесе «Дядя Ваня» писал: «Вообще жизнь люблю, но нащу жизнь, уездную, русскую, обывательскую терпеть не могу и презираю ее всеми силами моей души...» [7].

Практически одновременно с пьесой Н. А. Некрасова «Осенняя скука», привлекающей внимание характерным названием, созданы «Губернские очерки» М. Е. Салтыкова-Щедрина, «Фауст» И. С. Тургенева, «В чужом

| Ч *

пиру похмелье» А. Н. Островского, «Утро помещика» и «Дневник помещика» Л. Н. Толстого, «Село Степанчиково и его обитатели» Ф. М. Достоевского, начата работа И. А. Гончарова над «06-ломовым». В этих произведениях скука, при всем разнообразии оттенков, предстает именно как главная идея провинциального бытия.

«Осенняя скука» — это душевное состояние человека, живущего в России и ощущающего себя в провинции. «Русскую интеллигенцию ждала кара духовная именно за склонность к глобальной скуке, и интеллигенция должна была пойти на Страшный суд истории без любви к жизни, распятая между неподвижными полюсами (обозначенными А. П. Чеховым) — бытом и смертью» [2].

Быт и смерть, скука и уныние, небытие как воплощение пустоты — аналоги, духовные «синонимы». Слова «серый» и «скучный» развиваются в русском самосознании, например, в резком и прозорливо написанном очерке М. Горького «О сером»: серость — мещанство — скука. Отсюда и в горьковских же «Дачниках», грустной истории «неосуществленных» провинциальных интеллигентов, воз- I никает прямолинейно-злобное, но тем не ме- | нее вполне справедливое: «серенькие, скучные людишки...». Для России, где смешаны понятия провинции как географического и духовного пространств, где они скорее пересекаются, чем разводятся, скука является характерным душевным состоянием, определяемым массой слов, неожиданно ставших синонимами: «скучный» — «туманный» — «холодный» — «неясный» — «одинокий» — «покинутый». Эти понятия многократно варьируют-

Серия «Гуманитарные науки»

315