CC BY
100
Евгений Сатановский,
президент Института Ближнего Востока «НОВЫЙ БЛИЖНИЙ ВОСТОК»
Политики и политологи, занимаясь прогнозированием, как правило, предсказывают либо светлое будущее, либо катастрофу и грядущее варварство. Оптимисты они или пессимисты, зависит от большого числа факторов, значительная часть которых не имеет отношения к объективной реальности. Поскольку, как справедливо замечено великими, предсказывать вообще трудно, особенно будущее, никем пока не проведена ревизия сценариев будущего человечества, которое было ему напророчено на протяжении последних полутора веков. Простейший анализ показывает, что сбываются предсказания как пессимистов, так и оптимистов, но в целом конечные результаты куда как далеки от ожидаемых.
Исламская республика, построенная аятоллой Хомейни в Иране, не стала ни примером для всего исламского мира, ни исламской утопией. Экспорт исламской революции в ее шиитском варианте так и остался лозунгом, несмотря на энергию и средства, инвестированные в него. В то же время, при том, что иранская демократия — изначально исламская, Иран стал не средоточием сил мракобесия и фанатизма, оправдывающим причисление его американским
руководством к «оси зла», но эволюционирующим парламентским режимом, не более кровожадным, чем Франция или Россия, пережившие свои революции в иное время. Для США, однако, Иран, развивающий национальную ядерную программу, остается главным противником на Ближнем Востоке. Исламский и, в частности, арабский мир, освободившийся от колониальной зависимости, составили не только традиционные монархии, но и светские, антиклерикальные республики, взявшие на вооружение лозунги модернизации. К власти в их столицах, однако, пришли военные хунты, возглавляемые авторитарными лидерами. Сегодняшнее поколение арабов не случайно задает своим руководителям вопрос: стоила ли усилий и жертв борьба с колониальными метрополиями, если лучшим будущим для молодых жителей Северной Африки и Машрика является иммиграция в Европу или Америку, а самой демократичной страной арабского мира до недавних пор считалась монархическая Иордания?!
Ислам на протяжении всей второй половины XX в. отвоевывал утраченные позиции во власти. Даже политические партии кемалист-
ской Турции раз за разом возвращаются к исламским корням, несмотря на сопротивление армии. Аналогичные, но гораздо более масштабные и конфликтные процессы идут в Египте и Алжире. В начале XXI в. Судан расколот и в ближайшее десятилетие может перестать существовать как единое государство. Ирак и Афганистан являются странами только на карте и превратились в территории, единство которых зависит не столько от воли их собственного населения, сколько от задач, поставленных Белым домом перед оккупационными силами, более или менее контролирующими Багдад и Кабул. Палестина, почти состоявшаяся как миротворческий проект мирового значения, в решающий момент оказалась не готовой к получению государственного статуса, и лишь смерть Арафата вновь воскресила мечту бюрократов ООН о его реализации. Молодые короли Марокко и Иордании в противостоянии с исламистами пытаются сохранить в руках наследство отцов вопреки нелояльности правящим династиям значительной части населения.
Слабость механизмов легитимной передачи верховной власти — проблема правителей Ближнего Востока, хотя принятое в монархических режимах династическое наследование обеспечивает преемственность и стабильность. Парадокс в том, что и для республик Ближнего и Среднего Востока (БСВ) наилучшие результаты обеспечивает передача власти в рамках правящего клана при сохранении демократического декора. Сценарий этот, реализованный недавно в Сирии и Азербайджане, а также на протяжении долгого времени действовавший в Индии, является для региона альтернативой военному перевороту, гражданской войне или исламской революции. В настоящее время задачу передачи власти сыновьям решают престарелые руководители Ливии и Египта, хотя нет никаких гарантий, что их наследники удержат власть так, как это удавалось на протяжении десятилетий Муамару Каддафи и Хосни Мубараку. В Омане ситуация еще сложнее: султан Кабус не имеет прямых наследников.
Если верить статистике, средств, вложенных за последние полвека в этот регион, достаточно для того, чтобы правящие элиты и народные массы Ближнего и Среднего Востока процветали к взаимному удовольствию. Между тем ни всеобщего процветания, ни гармонии сосуществования властителей и народов в монархиях и республиках, образующих Ближний и Средний Восток, отыскать не удастся. Пока политически корректные либералы вовсю ругают Э.Хантингтона с его «войной цивилизаций», а консерваторы в промежутке между во-
енными операциями по установлению контроля над очередной страной заклинают джинна «демократизации Ближнего Востока», кризис, охвативший «мир ислама» на большей части его территории от Атлантического побережья Африки до границ Индостана, стал глобальным и всеобъемлющим.
За десятилетия с момента изобретения аравийскими монархиями «нефтяного оружия», времени и средств для самореализации у них было более чем достаточно — во всяком случае не меньше, чем у жителей Западной Европы или Юго-Восточной Азии. Европейцы за этот период преодолели последствия Второй мировой войны и построили Европейский союз — главный экономический соперник США. Жители Юго-Восточной Азии превратили свои страны в группу «азиатских тигров», претендуя на лидирующую роль Азиатско-Тихоокеанского региона в мировой экономике в XXI в. Независимый же на протяжении полувека Ближний Восток не смог самостоятельно стабилизировать политическое и экономическое пространство, справиться с демографическим кризисом, избежать экологической катастрофы и построить сбалансированную систему внешних связей. Не смог до такой степени, что государства его арабской части трудно считать состоявшимися современными странами, а не мятежными провинциями Оттоманской Порты, которыми большая часть из них и является исторически. Проблема пограничных споров, которую они приобрели в наследство от времен мандатов Лиги наций как результат деятельности картографов британской и французской империй, не облегчает их существования.
Страны региона добились масштабного представительства в международных организациях, включая ООН. Этот политический инструментарий успешно используется ими для предъявления претензий Западу и проведения антиглобалистских кампаний стран «третьего мира» на всех сколь бы то ни было значимых международных форумах, а также — начиная с памятной конференции по правам человека в Дурбане — для пресечения любых попыток интеграции Израиля в мировую систему. При этом борьба с Израилем, объединяющая исламский мир в целом и арабский в частности, ни в коей мере не служит его прогрессу, хотя позволяет объяснять населению, почему наличие нефтяных доходов в руках правительств большей части стран региона не сказывается на уровне жизни населения и не делает его жизнь более безопасной.
Странам Ближнего Востока не помогли ни масштабная международная помощь, льготные поставки и кредиты, полученные с Запада, а до распада социалистической системы — и с Востока, ни списание долгов: эти средства либо были потрачены с минимальной эффективностью, либо исчезли в недрах коррумпированных партий и кланов. Миллиарды, инвестированные мировым сообществом в решение проблемы беженцев, в том числе палестинских, афганских и суданских, лишь обогатили их лидеров и чиновников международных организаций, увековечив лагеря беженцев как часть механизма зарабатывания на нищете. Гонка вооружений, беспрецедентная даже в мировых масштабах, не увеличила безопасности и не предотвратила вооруженных конфликтов стран региона, хотя часть конфликтов в нем, особенно на путях транспортировки энергоносителей, была предотвращена вооруженными контингентами стран Запада, размещенными на Ближнем и Среднем Востоке для защиты стратегических интересов США и ЕС. При этом сами эти контингенты являются объектом вооруженных нападений со стороны исламистов, и именно их присутствием они объясняют и оправдывают борьбу исламистских группировок с местными правительствами. Ни один из многочисленных конфликтов между государствами Ближнего и Среднего Востока не был окончательно разрешен при помощи внешних военных или дипломатических усилий. В лучшем случае конфликты эти заложены, иногда, как в египетско-израильском противостоянии, на десятилетия, и могут вспыхнуть в любой момент после снятия внешнего давления или прекращения внешней помощи. Результаты деятельности миротворческих контингентов ООН на Ближнем Востоке так же сомнительны, как и экспедиционных корпусов великих держав. «Исламские» или «межарабские» инициативы приводят к успеху только в форме долгосрочной оккупации. Именно сирийская оккупация позволила завершить гражданскую войну в Ливане, и мало сомнений в том, что война эта вспыхнет с удвоенной силой в условиях, когда израильские войска покинули юг этой страны, а сирийские вот-вот уйдут с остальной территории Ливана. При этом кризис в Ливане, спровоцированный убийством бывшего премьера Рафика Харири, в настоящее время развивается по нарастающей, провоцируя столкновения этноконфессиональных общин в масштабах всей страны. Уход из Ливана и усиливающееся давление США при негласной, а иногда и открытой поддержке со стороны европейских держав может спровоцировать кризис власти в Сирии. В итоге не исключена потеря вла-
сти Башаром Асадом, тем более что его контроль над военным и партийно -государственным истеблишментом Сирии значительно более слабый, чем у его отца, неизбежно подвергнется серьезному испытанию на прочность. Мало сомнений в том, что, если США решат завершить разгромом Сирии иракскую кампанию, им это удастся, и в этом случае алавитский истеблишмент и партия Баас потеряют власть, так же как сунниты, христиане и партия Баас потеряли ее в Ираке. Сирия в этом случае вернется в «доасадовское» состояние переворотов, организуемых хунтами латиноамериканского типа, и роль ее в регионе станет минимальной.
Ближний Восток — родина христианства. Между тем состояние восточного христианства в начале XXI в. значительно хуже, чем в эпоху крестовых походов. Христиане бегут из стран региона, за исключением авторитарной Сирии, исламского Ирана и еврейского Израиля, где их существованию не угрожают экстремисты и жители люмпенизированных городских окраин. Демократизация Ближнего Востока приводит к притеснениям и вытеснению меньшинств, в том числе христиан. Это в равной мере верно для Судана, Египта, Палестины, Ливана и Ирака. Слабым утешением может служить тот факт, что в Африке, южнее Сахары, демократия порождает геноцид... Даже работорговля, казалось, окончательно уничтоженная в регионе в 1960-х годах, возродилась на Ближнем Востоке — в Магрибе и на Африканском Роге. Примеры этого — Мавритания и Судан.
На протяжении длительного времени в арабском Магрибе нарастает нестабильность, экспортируемая миллионами эмигрантов в Испанию и Францию в виде европейского политического ислама, освоившего не только политическую систему либерального ЕС, но и методы террористического давления на нее. Сравнительно спокойная обстановка в провинциальной Мавритании лишь подчеркивает нерешенность проблемы Западной Сахары, рост исламизма, включая его террористическую составляющую, в Марокко и продолжающееся кровопролитное противостояние армии и исламистов в Алжире. Позитивный аспект региональной политики — ослабление и потенциальная возможность прекращения арабо-берберского конфликта, наметившиеся после того, как алжирские власти начали диалог с лидерами берберов. Жесткий контроль над ситуацией в Тунисе со стороны президента этой страны и стремительная «вестернизация» Каддафи, пожертвовавшего своими ядерными амбициями во имя сохранения власти в ситуации, когда Ливия могла разделить судьбу
Ирака, внушают осторожный оптимизм в отношении будущего этой
зоны
Магриба.
Ключевым государством не только Северной Африки, но и всего Ближнего Востока, развитие событий в котором будет определяющим для судеб региона, является Египет. Страна представляет собой зону демографической катастрофы. Ее население превышает 70 млн. человек и растет опережающими темпами. При этом в Египте действует развитое исламистское подполье, опирающееся на старейшую в регионе идеологическую базу. Подполье это на протяжении десятилетий ведет вооруженную борьбу с центральным правительством и имеет опыт не только поражений, но и таких побед, как уничтожение президента Садата. Не случайно ряд ключевых постов в «Аль-Каиде» занимают египтяне. Ухудшение условий жизни с ростом населения способствует эскалации напряженности в стране. Самые оптимистические прогнозы показывают, что при достижении 100миллионной отметки численности египтян прессинг на экономику и экологию окажется столь значительным, что единственным выходом для предотвращения гражданской войны алжирского типа будет внешняя экспансия. На первом ее этапе наиболее вероятным является южное, суданское направление. Судано-египетский альянс не только позволит решить ресурсную проблему Египта, но и будет опираться на давние исторические корни. Формирование его облегчит то, что многолетняя гражданская война в Судане привела к фактическому разделу страны на исламский арабский север и христианско-анимистский юг. События в Дарфуре позволяют предположить возможность закрепления раскола Судана задолго до наступления срока референдума, на котором, согласно плану ООН, должно быть принято или отвергнуто формальное решение о единстве страны.
Усиление радикальных исламистов ставит под сомнение стабильность правящего дома в Саудовской Аравии, превращение которой в суннитский вариант Ирана или «демократизация» по иракскому образцу может стать фатальным событием для всего Аравийского полуострова. В случае свержения правящей в Саудовской Аравии династии исламисты могут реализовать план создания «нового халифата», объединив страну с египетско-суданским альянсом. С экономической, военной и геополитической точек зрения альянс этот способен развязать масштабный конфликт с Западом, в первую очередь с Израилем. Это тем более вероятно, если он будет обладать ядерным
оружием, которое может быть получено исламистами из Пакистана, недавно продемонстрировавшего крайне слабый контроль над своими ядерными секретами. Если исламисты захватят власть на Аравийском полуострове и предпримут успешные враждебные шаги против США, не исключено их военное столкновение с Америкой, а в случае, если руководство США сделает соответствующие выводы из событий в Ираке, — с блоком НАТО. Итогом, скорее всего, окажется раздел территории нынешней Саудовской Аравии на Хиджаз, Восточную провинцию, Асир и Неджд. Иордания, если она уцелеет в столкновении с собственными исламистами, может с успехом контролировать Хиджаз, традиционный домен династии Хашимитов, на протяжении веков правивших Меккой и Мединой, а Йемен — Асир, в начале XX в. отторгнутый у зейдитских имамов Ибн Саудом. Механизмы управления ваххабитским Недждом и Восточной провинцией, с ее нефтью и шиитским населением, не столь ясны, но опыт управления разделенным на этноконфессиональные зоны Ираком может оказаться достаточным для принятия действенных решений.
Монархии Персидского залива сегодня зависят от того, насколько прочны позиции США в противостоянии исламистам и Ирану. Единственная страна Аравийского полуострова, устойчивая с геополитической, военной и экологической точек зрения, — Оман, руководство которого жестко и эффективно пресекает распространение исламистской идеологии на территории султаната. Йемен насыщен оружием, центральная власть в районах расселения племен слаба и малоэффективна. Главной его проблемой является необратимое исчерпание водных ресурсов и неизбежная в краткосрочной перспективе экологическая катастрофа. Вероятность столкновения Йемена из-за воды с Саудовской Аравией чрезвычайно высока. Последствия этого конфликта могут оказаться для региона не менее разрушительными, чем итоги оккупации Ираком Кувейта в 1990 г.
По другую сторону Баб-эль-Мандебского пролива Эритрея, Джибути и Сомали находятся на периферии коллапса бывшей Эфиопской империи с сопутствующими пограничными, конфессиональными и трайбалистскими конфликтами, масштабными эпидемиями и массовым голодом. При этом Эритрея конфликтует с Эфиопией, Джибути придерживается нейтралитета, а Сомали, де-факто не существующее как государство, на протяжении длительного времени является зоной региональной нестабильности. Положение на Африканском Роге усугубляет развитие на его южных границах конфликтов,
которые в краткосрочной перспективе могут перерасти в первую войну континентальных масштабов, затронув большую часть стран Сахеля и района Великих Африканских Озер.
Израиль переживает внутриполитический кризис, напоминающий об «оранжевых революциях» на постсоветском пространстве. Его политическая система на глазах теряет доверие избирателей, переставших замечать различия между правыми и левыми партиями. Политическая элита представлена либо престарелыми ветеранами партийных интриг, озабоченными местом в истории и международным признанием, а не судьбой собственной страны, либо политическими маргиналами, сражающимися за раздел бюджета. В противовес распространенному на Ближнем Востоке преувеличенному представлению о влиятельности израильского лобби, американские политики, контролирующие сферу американо-израильских отношений, отнюдь не питают симпатий к еврейскому государству и озабочены исключительно американскими интересами. В частности, попытки военного или экономического сближения Израиля с Китаем и Россией до самого последнего времени пресекались под прямым давлением США.
Растет напряженность в отношениях Израиля с Сирией, подстегиваемая США. Приведет ли ливанский кризис, помимо прочего, в ближайшее время к локальному конфликту или войне на северной границе Израиля, в большой мере зависит от обстановки в Ираке и «генеральной линии» администрации США. Конфликт с Сирией, которая является заведомо слабым для Израиля противником, может оказаться и косвенным итогом противостояния в израильском обществе вокруг вывода поселений из Газы, поскольку израильскому генералитету предпочтительнее «маленькая победоносная война» на севере, чем участие во внутреннем конфликте на юге. Внушают серьезные опасения дискуссии о возможности нанесения Израилем точечных ударов по иранским ядерным объектам, провоцируемые администрацией США. Операция такого рода отвечала бы интересам Америки в регионе, хотя похоронила бы на непредсказуемый срок разблокирование ирано-израильского конфликта, повлекла бы рост исламистского терроризма в регионе и за его пределами и дестабилизировала бы не только Ближний Восток, но и Центральную Азию. Впрочем, аргументы эти вряд ли остановят развитие американо-израильско-иранских отношений по негативному сценарию.
Сосед и бывший противник Ирана, Ирак, является территорией гражданской войны «всех против всех». В этой войне самое актив-
ное участие принимают добровольцы-исламисты со всего мира. Сегодняшний Ирак — испытательный полигон мирового джихада. Состоявшиеся парламентские выборы, проигнорированные суннитами, составляющими значительную часть населения страны, не внушают оснований для оптимизма в отношении ее будущего. Раскол Ирака на этноконфессиональные анклавы все более вероятен, вопреки публичным декларациям лидеров шиитов и курдов. Одним из его последствий может стать формирование первого в арабской истории шиитского государства. Другим — возникновение на географических картах Курдистана. Если фактически независимый иракский Курдистан закрепит этот статус юридически, под вопросом окажется стабильность Турции, поскольку турецких курдов отличают давние традиции вооруженного противостояния центральной власти. Сегодня Турция, в связи с действиями коалиции в Ираке, находится в чрезвычайно уязвимом положении. При этом недавний дипломатический «прорыв» Турции в Европу, ставший следствием наметившейся перспективы разблокирования проблемы Северного Кипра, отнюдь не гарантирует ей членства в ЕС, хотя для Европы может стать успешной альтернативой ее исламистской «магрибизации».
На восточной периферии региона Афганистан частично контролируется войсками Запада, частично местными лидерами, включая Хамида Карзая, частично же талибами, и превратился в крупнейшего поставщика наркотиков на мировые рынки. Единственный на сегодняшний день хозяин официальной «исламской бомбы», президент Пакистана, между тем балансирует, пытаясь сохранить отношения с США, не испортить их с оппонирующим этому курсу духовенством из деобандских медресе, добиться преимущества в Кашмире, не начав ядерный конфликт с Индией, и установить контроль над племенами на границе с Афганистаном. Пакистан переживает один из самых сложных периодов своей истории, и распад его в среднесрочной перспективе не исключен. Деятельность влиятельного исламистского лобби, связанного с международными террористическими организациями и представленного на всех уровнях пакистанской элиты, способствует этому, являясь дополнительным дестабилизирующим фактором.
Одной из главных тенденций развития Нового Ближнего Востока, которую можно предсказать с высокой степенью вероятности, является углубление старых и возникновение новых очагов конфликтов. Влияние ООН в регионе будет падать, а НАТО — расти. На про-
тяжении ближайших 20—25 лет на БСВ будут доминировать США. Прямое военное присутствие Америки на Ближнем Востоке в условиях долгосрочного роста цен на энергоносители возрастет, несмотря на сопутствующий рост исламистской террористической активности. В экономической сфере США будут соперничать за влияние в регионе с ЕС, а в перспективе — с Китаем. Высока вероятность пересмотра существующих границ, роста нестабильности, конфликтов из-за воды, перехода ряда стран в состояние необратимой экологической и демографической катастрофы, распада некоторых государств и возникновения новых альянсов, в том числе на исламистской основе. За пределами региона не исключено проведение исламистами масштабных терактов, последствия которых могут быть сравнимы с результатами трагедии 11 сентября или быть еще более катастрофичными. К сожалению, перспективы эти столь же эсхатологичны, сколь реальны.
Задачи российской политики на ближневосточном направлении столь же сложны, сколь традиционны. На протяжении веков Россия развивалась и формировалась как государство, «прирастая» территориями на юге, востоке и юго-востоке, в конечном счете, превратившись в северного соседа стран БСВ. Возникший после распада СССР буферный пояс государств Закавказья и Центральной Азии, отделяющий от стран региона собственно российскую территорию, не только разделяет, но и соединяет Россию и БСВ. Современные средства связи и транспорта, протяженность и прозрачность государственных границ облегчают контакты России со странами БСВ. Важную роль играют давние связи отечественного истеблишмента с элитой стран Ближнего Востока, успешно лоббирующей свои интересы в Москве и опирающейся на проработанные доктрины, призванные превратить это влияние в постоянный фактор. Нельзя не учитывать значительные диаспоры выходцев из региона, живущих в России, и наличие русскоязычной общины Израиля, от результатов голосования которой на протяжении 15 лет зависит, кто возглавит эту страну. Дополнительно отечественная ближневосточная политика зависит от состояния региональных рынков вооружений и углеводородов. Последний фактор включает не только текущую мировую конъюнктуру и конкурентные проекты трубопроводов, призванных вывести на мировой рынок нефть и газ Прикаспия, но и проблемы Черноморских проливов, и месторождений Каспийского шельфа. Особое значение для России имеют экспорт наркотиков и проблема исламистского терроризма.
Россия заинтересована в том, чтобы минимизировать последствия региональных конфликтов на собственной территории, оптимизировав преимущества присутствия на Ближнем Востоке и связей с государствами региона. Россия не заинтересована в том, чтобы оказаться вовлеченной в его внутренние проблемы, помимо случаев, непосредственно затрагивающих ее национальные интересы. Целесообразна для страны гибкая политика, исключающая прямое столкновение с основными конкурентами. Избежать повторения афганского сценария 1980-х годов, не позволив им реализовать военное и геополитическое преимущество, — лишь одна из составляющих этой политики. Другой — является проведение именно российской политики, вне зависимости от внешнего давления и регионального лоббирования. Отход от принятого в 1990-х годах курса «следования в фарватере» Запада, при сохранении тесных отношений с ним, означает возврат не к конфронтации советских времен, а к традициям собственно российской политики. Конкурентоспособность последней исходно базировалась на сочетании быстрого реагирования в тактических вопросах, наличии стратегического измерения и профессионализме, а не демонстративной агрессивности и необратимом исчерпании собственной ресурсной базы. Россия больше не является империей, стремящейся к захвату территорий и населения на Ближнем и Среднем Востоке. Прошло время идеологической экспансии Москвы, основанной на экспорте революции и идеи коммунизма. Кончилось и «смутное время», в ходе которого отечественная политика была подвержена внешним воздействиям. Россия — влиятельный субъект мировой политики, «крупный игрок», по объективным обстоятельствам принимающий активное участие в процессах, идущих на БСВ, вырабатывая собственную линию поведения и последовательно придерживаясь ее. Детальный анализ этого курса — предмет отдельного рассмотрения.
«Международная жизнь», М., 2005 г., № 3—4, с. 130—142.
ПРИШЕСТВИЕ ХИДЖАБА В ЕВРОПУ
В 1975 г. население Земли перевалило за 4 млрд., или удвоилось по сравнению с началом XX в. Прогноз ООН, сделанный в 1973 г., предполагал: в 2050 г. на Земле будут жить 11,2 млрд. человек, а к концу века аж все 15! Все, что мировая наука знала об экологии, эко-
