CC BY
8
Санкт-Петербургская православная духовная академия
Архив журнала «Христианское чтение»
Новые книги
Опубликовано:
Христианское чтение. 1907. № 11. С. 658-687.
@ Сканированій и создание электронного варианта: Санкт-Петербургская православная духовная академия (www.spbda.ru), 2009. Материал распространяется на основе некоммерческой лицензии Creative Commons 3.0 с указанием авторства без возможности изменений.
СПбПДА
Санкт-Петербург
2009
Новыя книги.
Н. П. Лихачевъ. Матеріалы для исторіи русскаго иконописанія. Атласъ снимковъ: ч. I, табл. I—ССХ;
ч. II, табл. ССХІ—ССССХІХ. Спб. 1906.
Исторія русскаго иконописанія не столь давно стала предметомъ научнаго изслѣдованія. Впервыѳ мысль эта зародилась въ сороковыхъ годахъ XIX столѣтія, и однимъ изъ. первыхъ піонеровъ въ этой, дотолѣ совершенно темной области, былъ извѣстный ученый, обогатившій національную науку множествомъ цѣнныхъ матеріаловъ по этнографіи, древней письменности и археологіи, И. И. Сахаровъ. Почтенный авторъ ставитъ вопросы о русскомъ иконописанін очень широко. Его сильно интересовалъ вопросъ объ иконописныхъ русскихъ подлинникахъ, и онъ питалъ надежду найти генетическую связь между ними и греческимъ подлинникомъ въ редакціи, изданной Дидриномъ, о жизнеописаніяхъ русскихъ иконописцевъ, о школахъ—византійской и русскихъ,— причемъ автору очень хотѣлось найти корни русскаго иконописанія, о памятникахъ письменности, имѣющихъ отношеніе къ его исторіи, о миніатюрахъ, объ иконописной техникѣ, о настѣнной живописи. Но столь широкимъ задачамъ далеко не соотвѣтствовала 'наличность матеріаловъ, бывшихъ въ распоряженіи автора. Правда, авторъ свидѣтельствуетъ, что онъ въ продолженіи своихъ двадцаТилѣт-нихъ наблюденій видѣлъ болѣе ста частныхъ собраній; гщалъ онъ, безъ сомнѣнія, всѣ выдающіяся по своей древности и художественнымъ достоинствамъ иконы въ древнихъ хра-
махъ; встрѣчалъ и лицевыя рукописи и стѣнописи; но все это лишь небольшая часть того необъятнаго матеріала, которымъ располагаетъ художественная археологія въ настоящее время,—часть, притомъ, не подвергнутая строгой критикѣ. Самъ И. П. Сахаровъ не скрывалъ отъ себя трудностей начатаго дѣла и прямо говорилъ: „Время и новыя данныя откроютъ, можетъ быть, многое, чего я не зналъ, не понялъ, или иначе понялъ видѣнное мною. Наше иконописаніе еще только возникаетъ съ своею исторіею, съ своими памятниками, съ своими классическими приготовленіями. Дайте пройти этому изученію двадцать—тридцать лѣтъ, и исторія иконописанія установится твердо, отразитъ всѣ сомнѣнія и предразсудки. Теперь еще время споровъ и сомнѣній; нѣтъ ничего опредѣленнаго, понятнаго для всѣхъ и каждаго. Придетъ пора, и историческая критика утвердитъ прочныя начала нашего вѣрованія въ художествѣ иконописанія... Ученыя изслѣдованія появились (?) только въ послѣднее десятилѣтіе и не касались частныхъ собраній. Путешествій по Россіи, съ цѣлью обозрѣнія иконописанія ц стѣнописанія, никто еще не предпринималъ, да и будутъ ли они когда? Теперь мы сами учимся, а грядущее поколѣніе представитъ Европѣ опытныхъ учителей и истолкователей византійскаго иконописанія. Теперь еще только двѣ духовныя школы иконописанія, а черезъ десять лѣтъ ихъ будетъ двадцать. Тогда это великое художество выйдетъ изъ рукъ сельскихъ маляровъ и безталанныхъ иконописцевъ (И. П. Сахаровъ, Изсл. о русскомъ иконописаніи. Изд. 2. 1850 г., стр. 7—8). Какъ опасеніе, такъ и блестящія надежды И. П. Сахарова оправдались. Дѣйствительно, ему самому въ своихъ первыхъ^, въ историческомъ порядкѣ,' изслѣдованіяхъ, приходилось довольствоваться своими личными наблюденіями, при нѣкоторомъ лишь содѣйствіи другихъ лицъ; но этотъ кругъ личныхъ наблюденій не могъ быть достаточенъ для широкихъ научныхъ построеній; литературы солидной не было, если не считать случайныхъ замѣтокъ и наблюденій нѣкоторыхъ его ученыхъ современниковъ; объ иконописаніи византійскомъ не было почти никакихъ свѣдѣній. Понятно, послѣ этого, почему Сахаровъ въ своихъ „Изслѣдованіяхъ о русскомъ иконопнса-ніи“ не только не могъ выполнить имъ самимъ начертанной программы, но не могъ съ надлежащею полнотою обслѣдовать ни одного изъ намѣченныхъ имъ крупныхъ, основныхъ
вопросовъ русскаго иконописанія. Онъ долженъ былъ ограничиться русскимъ иконописнымъ подлинникомъ и такъ называемыми иконописными школами; византійскій матеріалъ его заключался въ древнихъ иконахъ, находящихся въ Россіи. Главная заслуга его въ томъ, что онъ первый изъ русскихъ ученыхъ обратилъ серьезное вниманіе на иконы, какъ на весьма важную отрасль, подлежащую вѣдѣнію русской художественной археологіи и указалъ нѣкоторые пути ея изслѣдованія. Дальше Сахарова пошелъ молодой современникъ его Д. А. Ровинскій. Подвергнувъ спеціальному обслѣдованію „Исторію русскихъ школъ иконописанія“, расширивъ значительно кругъ наблюденій Сахарова, воспользовавшись широко лѣтописями и другими памятниками древней письменности, пройдя чрезъ горнило критики тогдашняго археологическаго общества (въ Спб.), Ровинскій далъ въ своемъ сочиненіи чрезвычайно цѣнные, критически провѣренные, матеріалы и выводы, которые не утратили своего значенія даже до настоящаго времени. Въ изслѣдованіи Ровинскаго положены прочныя начала для научной исторіи русскаго иконописанія и гарантированъ дальнѣйшій успѣхъ дѣла. Его „Исторія русскихъ школъ иконописанія до конца XVII в.“, недавно вышедшая вторымъ изданіемъ, составляетъ настольную книгу каждаго, занимающагося исторіею русскаго иконописанія. Въ 60-хъ и 70-хъ годахъ изученіе русскаго иконописанія тѣсно связывается съ московскими обществами— древне-русскаго искусства при московскомъ публичномъ музеѣ, археологическимъ и—любителей духовнаго просвѣщенія. Археологическіе съѣзды, расширеніе иконописныхъ собраній казенныхъ и частныхъ далеко подвинули впередъ изученіе этого' предмета, поставивъ его въ живую связь съ другими видами изобразительныхъ искусствъ и съ памятниками древней письменности. И несмотря на эти успѣхи, даже и въ настоящее время нельзя сказать, что обширная сфера нашей древней иконописи обслѣдована сполна, что разъяснены всѣ ея стороны и что въ ней нѣтъ теперь неясныхъ сторонъ. Напротивъ, скорѣе можно говорить о недостаточной, полной существующихъ изслѣдованій, и чрезмѣрномъ субъективизмѣ ихъ, узости взглядовъ и скороспѣлости выводовъ. Одинъ изъ самыхъ крупныхъ недочетовъ въ этой области, задерживающій успѣхъ ученыхъ работъ, состоитъ въ томъ, что до самаго послѣдняго времени мы не имѣли хорошихъ обшир-
ныхъ изданій самыхъ памятниковъ. Само собою понятно, что ни Сахаровъ, ни Ровинскій, въ половинѣ XIX в., нѳ могли мечтать о подобныхъ изданіяхъ: этОго не позволяло состояніе техники печатнаго дѣла въ то время. Правда, въ Петербургскомъ археологическомъ обществѣ держится преданіе, что рукопись Ровинскаго „объ иконописныхъ школахъ“ представлена была для напечатанія съ' рисунками; но эти рисунки не были напечатаны и не сохранились. По всей вѣроятности, это были рисунки, сдѣланные отъ руки, недостаточно точные и немногочисленные. Начиная съ 60-хъ годовъ, появляются ,въ спеціальныхъ изданіяхѣ снимки съ иконъ, но это лишь отдѣльные единичные памятники, предназначенные ad hoc, а не для широкихъ круговъ, интересующихся разными сторонами иконописанія. Исключеніе составляютъ лишь два лицевыхъ иконописныхъ подлинника—Строгановскій, изданный Строгановскимъ училищемъ техническаго рисованія въ Москвѣ, и подлинникъ Антоніѳва Сійскаго монастыря, изданный Императорскимъ обществомъ любителей древней письменности. Изданіе иконъ Н. М. Постникова даетъ лишь нѣкоторые лучшіе образцы его собственнаго собранія, которое, послѣ его смерти, перешло въ разныя руки. Первое крупное изданіе иконъ принадлежитъ Гг. Успенскимъ. Въ 1898 г. В. И. Успенскій издалъ переводы съ древнихъ иконъ изъ собранія А. М. Постникова; въ 1899—1900 гг. М. И. и В. И. Успенскіе издали: Образцы древне-русской иконописи; переводы изъ собранія М. В. Тюлина (изд. при Спб. Археологическомъ институтѣ); Древнія иконы изъ собранія А. М. Постникова и Матеріалы для исторіи русскаго иконописанія. Общее количество изданныхъ гг. Успенскими иконъ простирается до 400. Это крупное изданіе даетъ обширный матеріалъ для исторіи иконописанія. Требовать отъ него строгаго выбора образцовъ, полноты, системы—нельзя. Выборъ по необходимости былъ ограниченъ составомъ любительскихъ собраній, расчитаннымъ совсѣмъ не на научныя цѣли. Ограниченность матеріальныхъ средствъ издателей заставила ихъ прибѣгнуть къ самымъ простымъ техническимъ пріемамъ изданія—переводамъ и литографіи. Отсюда понятно само собою, что изданіе это, при всей его научной цѣнности въ смыслѣ сборника иконографическихъ матеріаловъ, не даетъ цѣльнаго представленія объ иконописномъ стилѣ, о пошибахъ, такъ какъ въ немъ нѣтъ ни раскраски, ни ту-
шевки. Превосходное изданіе Высочайше учрежденнаго Комитета попечительства о русской иконописи „Иконографія Господа Бога и Спаса нашего I. Христа (т. I иконописнаго лицевого подлинника) идетъ на встрѣчу назрѣвшей практической потребности дать лучшіе образцы для иконописцевъ и поднять на надлежащую высоту нашу старую національную иконопись. Задача его заключается не въ томъ, чтобы сообщать неизвѣстные доселѣ въ наукѣ иконописные матеріалы, а въ томъ, чтобы дать въ руки иконописцевъ и художниковъ по возможности точные снимки съ древнихъ иконъ, высоко чтимыхъ православнымъ русскимъ народомъ, охранить иконопйсаніе отъ стороннихъ вторженій въ эту область, вредныхъ какъ по духу, такъ и по характеру. Спеціальныя задачи этого изданія, высоко цѣннаго даже и со стороны матеріальной, — такъ какъ нѣкоторыя образцовыя иконы изданы въ краскахъ,—ставятъ его совершенно въ особое положеніе; оно не закрываетъ путей для таких.ъ грандіозныхъ изданій, каково изданіе Н. П. Лихачева.
Въ 1895 году А. А. Назаровъ, талантливый директоръ фабрики, прекрасный техникъ, памдти котораго посвященъ разсматриваемый атласъ, обратился къ Н. П. Лихачеву съ предложеніемъ обдумать изслѣдованіе, касающееся иконописанія. „Я знаю, говорилъ онъ, что вы занимаетесь русскою иконописью,—предметомъ, который меня очень интересуетъ и въ то же время смущаетъ. Путемъ внимательнаго разсматриванія я постигъ, напримѣръ, своеобразную красоту китайскаго и японскаго искусствъ, но, къ крайнему сожалѣнію, не могу понять ни красоты, ни значенія русской иконописи. А между тѣмъ для меня нѣтъ сомнѣнія, что если великій русскій народъ въ теченіи многихъ вѣковъ' довольствовался исключительно иконописью, это искусство не можетъ быть маловажнымъ. Имъ, къ сожалѣнію, мало занимаются, и оно ждетъ еще изслѣдователей. Я знаю, какъ вы увлекаетесь древнимъ иконописаніемъ, и думаю, что мы могли бы помочь другъ другу. Изслѣдованія въ этой области требуютъ матеріальныхъ затратъ, и я предлагаю вамѣ союзъ: вашъ трудъ, мои средства на изданіе. И пусть изданіе будетъ достойно важности предмета. Если вы согласны, я прошу васъ выработать планъ большого и красиваго изданія. Я надѣюсь, что съ вашею помощью я не только удовлетворю личную жажду зданія, но мы принесемъ пользу и
наукѣ“. Н. П. Лихачевъ охотно пошелъ на встрѣчу этому серьезному запросу, составилъ планъ изданія, и вотъ въ настоящее время мы имѣемъ уже два громадныхъ тома атласа, за которыми долженъ слѣдовать объяснительный текстъ. Иниціаторъ изданія, заинтересованный вопросомъ о русской иконописи, г. Назаровъ естественно не могъ ясно и опредѣленно установить задачи изданія; это превышало его компетенцію и требовало спеціальной подготовки, какой у него не было. Тѣмъ не менѣе онъ чувствовалъ, что въ русской иконописи должна быть своя красота, свои достоинства; онъ видѣлъ, что иконопись всегда отвѣчала народнымъ потребностямъ и потому должна быть признана дѣломъ народнымъ,—что народъ всегда высоко цѣнилъ ее, а потому она должна заключать въ себѣ такія черты, которыя оказывали сильное вліяніе на народное сознаніе и привлекали его симпатіи,—и слѣдовательно иконопись должна имѣть важное значеніе въ суммѣ интересовъ духовной жизни народа, въ его духовномъ настроеніи. Но въ чемъ заключается эта красота иконописи, въ чемъ тайна ея постояннаго воздѣйствія на народъ,—и возможно ли указать слѣды этого воздѣйствія въ исторической жизни народа? Въ простомъ, недостаточно опредѣленномъ намекѣ на задачи изданія заключается, такимъ образомъ, цѣлый рядъ существенно важныхъ вопросовъ объ иконописаніи, касающихся всѣхъ важнѣйшихъ сторонъ послѣдняго. Какимъ путемъ Н. П. Лихачевъ пойдетъ къ разрѣшенію вопросовъ о красотѣ и значеніи русскаго иконописанія,—опредѣлить это съ точностью въ настоящее время нельзя; это покажутъ дальнѣйшія изслѣдованія автора, которыя составятъ очередную его работу. Теперь объяснительнаго текста еще нѣтъ; а имѣются лишь превосходные снимки съ иконъ съ чрезмѣрно краткимъ оглавленіемъ и нѣсколько словъ о предполагаемомъ томѣ изданія въ предисловіи. Въ виду этого намъ придется по необходимости вращаться въ области догадокъ и предположеній касательно планоначертаній автора, говорить чаще "о нашихъ личныхъ ріа desideria и руководиться при этомъ только самыми снимками съ иконъ, которые при всѣхъ ихъ художественныхъ достоинствахъ далеко не всегда передаютъ слѣды разновременныхъ исправленій въ иконахъ, выясняющихся только при изученіи оригиналовъ. Ясно, что вполнѣ компетентнымъ цѣнителемъ п изслѣдователемъ этого предмета можетъ быть только самъ авторъ,
чрезъ руки котораго не разъ прошла изданная имъ иконописная громада.
Говоря о планѣ изданія, авторъ предполагаетъ въ I томѣ дать изслѣдованія и матеріалы, во ІІ-мъ и Ш-мъ томахъ подробное описаніе снимковъ атласа, въ ІУ-мъ томѣ подробные указатели ко всему изданію, а изданные уже снимки должны составить У-й и УІ-й томы. Съ точки зрѣнія автора общій распорядокъ изслѣдованій и матеріаловъ не имѣетъ существенно важнаго значенія, такъ какъ тѣ и другіе уже напередъ изучены имъ и ясны для его сознанія; но для читателя лучше было бы, если бы онъ пережилъ историческій процессъ работы автора и первоначально ознакомился со списками въ ихъ авторскихъ объясненіяхъ, такъ какъ они составляютъ фундаментъ, на которомъ будутъ построены изслѣдованія автора. Снимки—основный матеріалъ, изслѣдованія—выводъ изъ нихъ. Другое дѣло — матеріалы въ видѣ монастырскихъ и церковнымъ описей, документовъ объ иконописцахъ: если они не связаны прямо и непосредственно съ выводами автора, а лишь сообщаютъ большую полноту и цѣльность изслѣдованіямъ, то они могутъ занять мѣсто въ концѣ текста предъ указателями. Впрочемъ, гораздо важнѣе, тѣ основные штрихи, коіюрыѳ намѣчаетъ авторъ для своихъ изслѣдованій, тѣ задачи, къ разрѣшенію которыхъ онъ пойдетъ и тотъ методъ, которымъ онъ будетъ пользоваться. Точкою отправленія для него, какъ видно изъ плана будетъ служить византійская иконопись; затѣмъ пойдетъ греческая живопись въ Италіи, южно-славянскіе и молдаво-влахійскіе памятники, характеристика различныхъ русскихъ иконописныхъ „писемъ“; признаки писемъ и попытки хронологическаго опредѣленія; связь съ исторіей славянской и русской миніатюры; вопросъ о западно-европейскомъ вліяніи; гравюры и лубки; обзоръ различныхъ иконописныхъ переводовъ (въ предѣлахъ XIV—ХУПІ столѣтій), касающихся изображеній Господа нашего Іисуса Христа, Божіей матери, важнѣйшцхъ праздниковъ. Такова существенная часть изслѣдованій по плану Н. П. Лихачева. Судя по этому плану, можно думать, что авторъ намѣренъ обнять всю исторію нашей иконописи, корни которой скрываются въ отдаленной эпохѣ искусства византійскаго; вотъ почему онъ въ планѣ изслѣдованія ставитъ на первомъ мѣстѣ византійскую иконопись. Въ смыслѣ техническомъ, если разумѣть подъ „ико-
нописью“ иконы писанныя на деревѣ, это изслѣдованіе будетъ первымъ въ художественно-археологической литературѣ. Въ настоящее время уже достаточно извѣстна византійская архитектура, по крайней мѣрѣ въ главнѣйшихъ памятникахъ ея, извѣстны памятники миніатюры, отчасти памятники византійской мозаики и фресковой живописи; гораздо менѣе извѣстны памятники орфѳвреріи и иконописи. Число памятниковъ византійской иконописи—изъ лучшей эпохи весьма незначительно, и автору придется по необходимости, въ возможной мѣрѣ, прибѣгать въ характеристикѣ этой иконописи къ аналогіямъ, сравненіямъ, историческимъ соображеніямъ и догадкамъ, особенно въ вопросѣ объ историческихъ эпохахъ византійской иконописи, подчиненной, какъ и всякое искусство, естественному закону роста и одряхлѣнія.—Послѣ иконописи византійской можно было бы ожидать прямого перехода къ иконописи древне-русской, составляющей естественное продолженіе византійской, но авторъ, повидимому, предпочитаетъ связать этотъ древнѣйшій періодъ русской иконописи съ эпохою разцвѣта русскаго искусства и говорить 6 ней послѣ, а теперь пока намѣренъ перейти къ греческой иконописи въ Италіи и къ памятникамъ южно-славянскимъ и молдаво - влахійскимъ. Основная мысль о воздѣйствіи Византіи на искусство итальянское и славянское не подлежитъ сомнѣнію; но нельзя сказать, что она проведена на точныхъ фактахъ и провѣрена сполна критическою мыслію. Правда, фактовъ этого рода мы имѣемъ уже достаточно: многіе отдѣльные памятники—мозаикъ, фресокъ, миніатюры, иконописи имѣютъ прямо греческое происхожденіе и не допускаютъ сколько-нибудь серьезныхъ возраженій съ этой стороны; но наряду съ ними идутъ памятники иного порядка, гдѣ византійскія художественныя традиціи, еще не совсѣмъ забытыя, перерабатываются итальянскимъ художественнымъ геніемъ и которыя служатъ предвѣстникомъ новой эпохи въ исторіи итальян-’ ской живописи: можно полагать, имѣя въ виду нѣкоторые снимки атласа, что авторъ обратитъ на этотъ предметъ серьезное вниманіе, что составитъ его ученую заслугу.— Памятники иконописи—юго-славянскіе и молдаво-влахійскіе почти совсѣмъ неизвѣстны въ ученой литературѣ, если не считать, случайныхъ, мимоходомъ оброненныхъ, замѣчаній о ннхъ. Н. П. Лихачевъ восполнитъ эту крупную лякуну, а
это имѣетъ особенное значеніе не только для исторіи югославянской и молдаво-влахійской иконописи, но и для русской иконописи, ведущей свое происхожденіе изъ того же источника и стоящей въ родствѣ съ названными странами— конфессіональномъ и иконописномъ. Останавливаясь на любопытной эпохѣ итальянской живописи, эпохѣ возрожденія, неразрывно связанной съ именами Чимабуэ и Джіотто, авторъ безъ сомнѣнія перейдетъ отсюда къ венеціанцамъ и потомъ къ такъ называемой критской школѣ. Школа эта сама по себѣ не представляетъ крупнаго явленія въ исторіи европейскихъ искусствъ и заслуживаетъ вниманія—какъ одно изъ звѣньевъ въ цѣпи историческихъ явленій греческой иконописи. Это одна изъ попытокъ привести въ гармоническое единство нѣкоторыя изъ старыхъ иконописныхъ византійскихъ традицій съ требованіями художественной красоты, какъ эта послѣдняя понималась представителями религіознаго искусства въ Италіи; но она не имѣла успѣха и привела лишь къ порабощенію восточныхъ идеаловъ западной красотѣ. Она, повидимому, не можетъ быть названа вполнѣ оригинальнымъ художественно-историческимъ явленіемъ, но лишь подражательнымъ, свидѣтельствующимъ объ упадкѣ самобытнаго греческаго генія. Такъ или иначе, но отмѣтить это явленіе въ исторіи греческаго религіознаго искусства необходимо. До настоящаго времени критская школа извѣстна лишь по нѣкоторымъ именамъ и блѣднымъ характеристикамъ, не подкрѣпленнымъ точными снимками. Въ личномъ собраніи Н. П. Лихачева имѣется солидный митеріалъ для прочной постановки и разрѣшенія этого вопроса, и въ его атласѣ даны снимки, которые заставляютъ думать, что авторъ разрѣшитъ этотъ вопросъ о критской школѣ, разъяснитъ ея существенный характеръ и ея историческое значеніе. Сдѣлать это онъ—владѣющій солиднымъ собраніемъ иконъ—можетъ лучше, чѣмъ кто-либо другой. Но въ исторіи греческаго иконописанія заслуживаетъ еще большаго вниманія эпоха возрожденія его на Аѳонѣ въ XVI—XVII g.B. Съ цѣлію изученія этой эпохи Н. П. Лихачевъ посѣтилъ Аѳонъ. Однако по причинамъ совершенно непонятнымъ онъ не только не далъ въ своемъ альбомѣ снимковъ съ аѳонскихъ иконъ, но и не отмѣтилъ эту важную эпоху въ своемъ планѣ. Первый изъ указанныхъ недочетовъ возможно еще объяснить чрезвычайною трудностью фотографированія иконъ,
особенно на Аѳонѣ, бѣдномъ фотографическими учрежденіями. Второе, вѣроятно,—дѣло случайнаго недосмотра. Въ самомъ дѣлѣ: начнемъ съ того, что въ XVI в. на А&онѣ обнаруживается подъемъ религіозной живописи, связанный съ знаменитымъ именемъ Пенселина Солунскаго. Подъемъ этотъ въ настоящее время уже не представляетъ того молчаливаго сфинкса, который стоялъ предъ Дидрономъ, первымъ издателемъ греческой Ерминіи. Съ достаточною ясностію уже опредѣлено время жизни ІІанселина, намѣчены основныя черты произведенной имъ въ церковной живописи реформы и его отношеніе къ живописи итальянской.' Но изученіе художественной школы Панселина доселѣ замыкалось въ предѣлахъ настѣнныхъ живописей на Аѳонѣ; что же касается иконъ, то вопросъ о нихъ остается почти въ томъ же положеніи, какъ во времена епископа Порфирія, А. Н. Муравьева и Севастьяновской экспедиціи, и никакого просвѣта въ эту темную область .не вносятъ новѣйшія изслѣдованія объ Аѳонѣ,—ни иностранныя, ни русскія. Ученые экскурсы въ область аѳонской иконописи отличаются крайнею неопредѣленностью и разнорѣчіями: не отрицаютъ, правда, подобно еп. Порфирію, аѳонской иконописной школы, но утверждаютъ, что значительная часть аоонскихъ иконъ писана не на Аѳонѣ а въ земляхъ славянскихъ, въ Младо-влахіи, на Критѣ; не отрицаютъ и Панселина, но признаютъ его личностью полумиѳическою, хотя Діонисій Фурноаграфіотъ знаетъ, что Папселинъ исполнялъ и стѣнописи и иконы на деревѣ; жалуются на невозможность изучать аѳонскую иконопись по внѣшнимъ затрудненіямъ и въ то же время выражаютъ категорическія сужденія о ней—то положительныя, то отрицательныя; находятъ въ ней и характерны византійскія композиціи, и слащавость издѣлій критской школы, и грубо-ремесленный характеръ, и недостатокъ жизненной силы, и богатство содержанія, и высокую историческую важность для изученія русской иконописи. Однимъ словомъ, подъ видомъ научной оцѣнки аоонскихъ иконъ даютъ намъ случайныя разновременныя замѣтки, разнорѣчивыя общія сужденія и впечатлѣнія, недостаточно провѣренныя критическою мыслію. Художественная археологія не можетъ остановиться на этомъ. Ученый съ такою неутомимою энергіею, не останавливающійся ни предъ какими матеріальными затратами, какъ Н. П. Лихачевъ, окажетъ большую услугу русской наукѣ, если
снова пересмотритъ вопросъ объ аѳонской иконописи, тѣмъ болѣе, что для него могутъ окрыться здѣсь широкіе горизонты въ сравненіяхъ аѳонской иконописи съ критскою, а можетъ быть и съ русскою.—Перейдемъ теперь къ снимкамъ.
Въ двухъ частяхъ атласа Н. П. Лихачева дано 419 таблицъ, на которыхъ помѣщено 864 снимка, въ томъ числѣ 685 снимковъ съ древнихъ иконъ и 178—съ памятниковъ миніатюрной живописи и гравюръ. Изъ числа иконныхъ снимковъ большая часть (до 400) изготовлена по оригиналамъ, находящимся въ обширномъ иконописномъ собраніи автора; иные—музея Кіевской Дух. Академіи, собранія Троице-Сер-гіевой Лавры, музея Императора Александра III въ С.-Петербургѣ, Третьяковской галлереи въ Москвѣ, Рогожскаго кладбища и частныхъ собирателей старинныхъ иконъ.—Любопытную особенность изданія составляетъ то, что здѣсь даны нѣкоторыя датированныя иконы и показаны имена иконописцевъ,—таковы: икона св. семейство написано Анжело Би-замани въ Отранто (№ 97—98), икона Богоматери іерея Еммануила 1681 г. (№ 96), св. Харлампій 1749 г. (№ 127), Богоматерь съ Младенцемъ—писана Тимоѳеемъ Ипатовымъ въ 1777 г. (№ 132), икона Положенія I. X. во гробъ—писана Николаемъ Зафури (Л" 143), избранные святые—1655 г. (.№ 205), Покровъ Пресв. Богородицы 1797 г., препод. Сергій Радонежскій—1560 г. (№ 280), избранные святые (копія съ иконы 1560 г. № 301), Деисисъ 1672 г. (Л» 386), Нѳруко-творенный образъ 1632 г., Моск. свят. Петръ, Алексѣй, Іона и Леонтій ростовскій 1630 г. (№ 455), Седьмой вселенскій соборъ (№ 479) Семейкина письмо Бороздина; Владимірскіе чудотворцы—письмо Ивана Аѳанасьева 1814 г. (№ 504), Спаситель поясной—фрязь 1692 г. Лаврентія Григорьева Туфонова (№ 506), образъ Богоматери Донской 1733 г. (№ 523), икона Владимірской Богоматери—именная фрязь знаменитаго парскаго иконописца Симона Ушакова 1662 г. (№ 515), воскресеніе'Христово—тонкая фрязь 1693 г* (№ 530), свв. Варлаамъ и Іоасафъ—фрязь 1715 г. работа кинещемца Михаила Слѣпохина (№ 556), препод. Никонъ Радонежскій— ранѣе 1673 г. (№ 561), св. Варлаамъ Хутынскій—письмо Кирилла Уланова 1701 г. (№ 563), Глава св. Іоанна Предтечи— Семена иконника 1728 г. (№ 565), св. Георгій Побѣдоносецъ 1828 г.—Козьмы Мараева (№ 571), св. Козьма и Даміанъ 1771 г. (№ 573), прор. Самуилъ и Андрей Критскій 1707 г.
(Л* 576), Логинъ Сотникъ 1701 г. (№ 577), Анастасія узорѣ-шитѳльница 1724 г. монаха Корнилія (= Кириллъ) Уланова (№ 579), св. Алексѣй человѣкъ Божій 1690 г.—фрязь зографа Петра Иванова Сына Рименскаго (№ 590), Ев. Лука 1644 г.— Марка Павловда (№ 593), Одигитрія—1737 г. (№ 597), икона Богоматери Милующей—фрязь 1686 г. (№ 599), икона Богоматери „Блаженное чрево“ 1799 г. Трофима Михайлова Дорохова (Л» 604), Максимъ Исповѣдникъ 1727 г. Ефима Недо-носкова (№ 614), Положеніе во гробъ 1669 г. (№ 632), Воз-шедшаго на небеса (изъ символа вѣры 1847 г.—Жеганова (№ 640), св. Іоаннъ Предтеча—письмо Гурія Иванова XIX в. (№ 653), великомуч. Аѳиногѳнъ 1824—романовскаго иконо-писда Максима Архиповскаго (№ 661), Савва Старожѳвскій 1835 г. (№ 669), икона Богоматери Петровской ранѣе 1614 г. Назарія Истомина. Такимъ образомъ въ разсматриваемомъ изданіи мы имѣемъ 36—39 датированныхъ иконъ и нѣсколько указаній новыхъ именъ иконописцевъ. Все это составляетъ важное пріобрѣтеніе для исторіи русскаго иконописанія. Останавливаясь на этой чертѣ изданія, необходимо имѣть въ виду, что старинные русскіе иконописцы обычно не ставили на иконахъ ни своего имени, ни года написанія иконы. Икона—■ дѣло святое,—предметъ почитанія и цоклонѳнія православнаго христіанина, а потому на ней не допустимы никакія прибавки, не имѣющія священнаго или историческаго характера. Съ другой стороны—выставленіе имени иконописца на иконѣ считалось признакомъ высокомѣрія, не со-гласуѳмаго съ достоинствомъ молебной иконы. Вотъ почему датированныхъ иконъ оказалось не особенно много и въ изданіи Н. П. Лихачева, и тѣмъ цѣннѣе онѣ для цѣлей научнаго изслѣдованія. Съ точки зрѣнія идеальной, датированныя иконы могутъ служить прекрасными вѣхами, по которымъ опредѣляется историческій ходъ русскаго иконописанія; но такихъ вѣхъ мы пока не имѣемъ, да и никогда не будемъ имѣть въ достаточномъ количествѣ. Если оставить въ сторонѣ отрантскую икону Анжело Бизамани, писанную около 1432 г., то окажется 1 икона XYI в. 1,560 г.), 4 первой половины XVII в., 10—второй половины XVII в.; 10—первой половины XVIII в.: 4 второй половины XVIII в.. 7 первой половины XIX в. Очевидно по этимъ вѣхамъ невозможно прослѣдить ходъ исторіи иконописи: иконы эти могутъ служить хорошимъ матеріаломъ для сравненій и для характе-
рисгики фряжскаго письма, особенно въ эпоху сильнаго упадка русской іератической иконописи въ XVIII вѣкѣ; и нашъ авторъ безъ всякаго сомнѣнія избиралъ преимущественно тѣ матеріалы, которые могли оказаться подъ рукой въ его личномъ богатомъ собраніи или иные, болѣе доступные для изданія. Но въ изслѣдованіяхъ объ исторіи иконописанія онъ будетъ опираться на весь матеріалъ, разбросанный по разнымъ мѣстамъ, и многіе изъ этихъ матеріаловъ, которые по тѣмъ или инымъ причинамъ не нашли себѣ мѣста въ атласахъ, будутъ помѣщены въ текстѣ изслѣдованія въ видѣ цинкографическихъ (?) снимковъ. Недостатокъ иконъ датированныхъ восполняется иконами недатированными, ученое использованіе которыхъ составляетъ главнѣйшую задачу автора. Задача эта—одна изъ самыхъ трудныхъ въ дѣлѣ ученаго изслѣдованія предмета; въ то же время она стоитъ на первомъ планѣ, такъ какъ безъ предварительной хронологической классификаціи памятниковъ невозможны учено-историческія построенія. Въ нашей молодой наукѣ художественной археологіи, которую рано еще называть исторіею русскаго искусства, пріемы критическіе, особенно по вопросу о хронологіи памятниковъ старкнной иконописи, не опредѣлились съ достаточною ясностію и полнотою: одни полагаютъ въ основу хронологическихъ опредѣленій признаки иконнаго письма, считая ихъ достаточными не только для данной цѣли, но и для рѣшенія вопросовъ о мѣстѣ написанія иконъ; другіе съ недовѣріемъ относятся къ „письму, стилю“, считая его непригоднымъ критеріемъ въ этомъ дѣлѣ и предпочитая ему примѣты иконографическія или трактованіе сюжетовъ. Какъ то, такъ и другое, по моему мнѣнію,—нежелательныя крайности, объясняемыя не столько требованіями существа дѣла, сколько нетерпимостью къ чу--жимъ мнѣніямъ, полемическимъ задоромъ, а иногда, быть можетъ, и косностію мысли. Хронологическая и топографическая классификаціи иконъ имѣютъ за собою авторитетъ первенства по времени появленія. Искони у насъ на Руси были и есть выдающіеся любители св. иконъ, особенно старыхъ продѣдовскихъ временъ; наклонъ къ охраненію и собиранію иконъ долженъ былъ усилиться особенно во 2-й половинѣ XVII вѣка, когда въ русской церкви произошло внутренніе раздѣленіе, и крайніе рачители стараго обряда приняли подъ свое особое покровительство до-Никоніанскія иконы.
Явились крупные коллекціонеры, молитвенные домы стали также хранилищемъ церковной старины. Въ числѣ коллекціонеровъ были и иконописцы, которые были единственными компетентными судьями въ оцѣнкѣ старинныхъ иконъ. Въ чемъ, однако, заключался тогда критерій для опредѣленія достоин ства, древности и мѣста происхожденія той или другой иконы. Конечно, не въ данныхъ исторіи и не въ иконографическихъ примѣтахъ. Смутныя преданія объ иконахъ древнихъ были имъ извѣстны, но преданія эти въ большинствѣ случаевъ спутаны, неясны и не заключали въ себѣ исторической достовѣрности; исторической критики не было; историческое истолкованіе иконографическихъ сюжетовъ, особенно ихъ деталей, иногда имѣющихъ свою длинную и очень любопытную исторію, весьма важную въ дѣлѣ хронологической оцѣнки иконъ, было имъ не подъ силу, такъ какъ не было почти никакихъ научныхъ средствъ для этого; да они и не могли ставить подобныхъ задачъ, выставленныхъ на очередь лить въ недавнее время. Они цѣнили икону, какъ предметъ священный, которому подобаетъ истовое поклоненіе, обращали вниманіе на общую религіозную идею, выражаемую ею, оставляя въ сторонѣ подробности, за исключеніемъ, развѣ, перстосложе-нія для крестнаго знаменія и благословенія, ставшаго съ XVII в. предметомъ ожесточенныхъ споровъ. Чтобы видѣть— на какой низкой ступени стояли у насъ иконографическія знанія, достаточно вспомнить Стоглавый соборъ, на которомъ были поставлены и шаблонно рѣшены нѣкоторые иконографическіе вопросы, розыскъ по дѣлу дьяка Висковатаго съ его сумбурною постановкою вопросовъ и иконографическихъ состязаній, въ которыхъ обѣ спорящія стороны не знали хорошо, о чемъ спорятъ, и изощрйлись въ логомахіи. Самъ Андрей Денисовъ, авторъ Поморскихъ отвѣтовъ, лучшій въ свое время знатокъ церковной старины, смѣшивалъ, однако, Корсунское съ магдебургскимъ и не помышлялъ ни о какой критикѣ памятниковъ старины. Оффиціальные наблюдатели за русскимъ иконописаніемъ въ XVIII в., Зарудный и Антроповъ съ цѣлою палатою изугрифствъ, положительно не знали древне-русскихъ общеизвѣстныхъ иконографическихъ композицій и по недоразумѣнію вытравляли ихъ изъ народнаго обращенія. Однимъ словомъ, цѣлый рядъ историческихъ показаній удостовѣрятъ насъ самымъ рѣшительнымъ образомъ, что трактованіе иконографическихъ сюжетовъ всегда
стояло у насъ внѣ предѣловъ яснаго народнаго сознанія. Не составляла въ данномъ случаѣ исключенія и масса иконописцевъ, которые по самому призванію своему должны были бы ближе входить въ истинное разумѣніе внутренняго и иконографическаго смысла иконъ. Не говоря о тѣхъ историческихъ актахъ, гдѣ иконописцы выставляются съ невыгодной стороны, обратимъ вниманіе на живые примѣры. Кто исказилъ фригійскую шапку въ изображеніяхъ прор. Даніила, волхвовъ и проч. и превратилъ ее въ ящичекъ, именуемый „заповѣдями“? Кто исказилъ надпись о W Н въ нимбѣ I. Христа, превративъ ее въ славянскую w О Н и истолковавъ по русски: отъ небесъ пріиде, они его не по-знаша, на крѣстѣ распяша; или: Отецъ Онъ нашъ? Кто изъ древнихъ классическихъ вѣнцовъ ангеловъ сдѣлалъ „торо-ки“,—истолковавъ ихъ въ смыслѣ эмблемы высшаго вѣдѣнія? Кто исказилъ древнія олицетворенія „моря и Іордана“ въ изображеніи крещенія и истолковалъ ихъ въ смыслѣ „фараона съ колесницами, понтомъ покрываемаго“? Все это сдѣлали иконописцы, быть можетъ, при нѣкоторомъ содѣйствіи книжныхъ любителей и собирателей иконъ. Ясное дѣло, что съ этой стороны нельзя было ожидать какихъ либо научно - иконографическихъ откровеній и даже простыхъ осмысленныхъ наблюденій, пригодныхъ въ нужный моментъ. Но въ ихъ рукахъ несомнѣнно находилось другое средство для распознаванія древнихъ иконъ: наблюдая шагъ за шагомъ иконопись въ старыхъ иконахъ, они естественно, замѣчали различіе техническихъ иконописныхъ пріемовъ, различіе въ рисункѣ, въ пропорціяхъ фигуръ, въ раздѣлкѣ горъ и палатъ, въ примѣненіи тѣхъ или другихъ красокъ, въ общихъ иконописныхъ тонахъ, въ вохреніи, въ раздѣлкѣ одежды, въ бликахъ, въ степени приближенія ихъ къ иконамъ греческимъ или франкскимъ и т. п. Въ наблюденіяхъ этого рода есть свои логическій и историческій разумъ. Расширеніе наблюденій этого рода надъ иконами въ Новгородѣ,' Псковѣ, на крайнемъ сѣверѣ, въ Москвѣ, въ древней Суздальской области повело къ тому, что сдѣлана была попытка разграниченія иконописи по мѣстностямъ и столѣтіямъ. И вотъ, когда въ образованномъ обществѣ пробудилось стремленіе къ изученію національной старины, въ томъ числѣ и иконописи, то указанныя наблюденія, не провѣрен ныя критикою, быстро вошли, опять-таки безъ строгой про-
вѣрки, въ научный оборотъ Любительскую характеристику иконныхъ писемъ мы встрѣчаемъ у Снѣгирева, Ровинскаго, архимандрита Макарія, Буслаева и др. Но эта характеристика и основанная на ней классификація иконъ нуждается въ ре-titio principii. Наблюденія производились далеко не всегда въ условіяхъ благопріятныхъ: иногда избирались для этой цѣли такія иконы, генезисъ которыхъ съ точностію неизвѣстенъ, иногда такія, которыя неоднократно были исправлены и потому давали не точныя показанія, иногда такія, которыя пострадали отъ времени и не допускали полноты наблюденій по своей неудовлетворительной сохранности. Независимо отъ всего этого, въ послѣднее время трудность изученія иконъ увеличивается вслѣдствіе многочисленныхъ фальсификацій, появившихся въ антикварской и рыночной продажахъ, и такъ называемыхъ реставрацій, нерѣдко неумѣлыхъ! ')• Все это хорошо извѣстно Н. П. Лихачеву, и онъ, конечно, поставитъ въ ряду своихъ основныхъ задачъ критическую провѣрку характеристикъ и классификацій иконъ — хронологическихъ и топографическихъ и такимъ образомъ дастъ научную постановку одному изъ важныхъ орудій въ дѣлѣ распознаванія древнихъ иконъ. Но всей вѣроятности, онъ обстоятельно раскроетъ особенности иконописныхъ пошибовъ, не точно приравниваемыхъ къ художественнымъ направленіямъ западно-европейскихъ школъ и устранитъ изъ обращенія такъ называемыя „монастырскія письма или школы“, всѣ особенности которыхъ заключаются, будто бы, въ сравнительной грубости работы. И откуда явилась эта странная квалификація монастырскихъ иконъ? Напротивъ, иконописныя мастерскія въ монастыряхъ, правда, немногочисленныя, не отстаютъ отъ другихъ. Въ порядкѣ историческомъ—монахи и лица духовныя принадлежали всегда къ числу хорошихъ иконописцевъ: припомнимъ имена монаховъ Алимпія Печерскаго, Андрея Рублева, митр, Петра, митр. Макарія, Діонисія Глушицкаго, Антонія Сійскаго, монаха Корнилія Уланова и др. И только наивные домыслы простецовъ могутъ допустить то странное предположеніе, что для монастырей требуются дурныя иконы; но вѣдь извѣстно, что ддся московскихъ монастырей XYII в. иногда исполняли иконы цар- 1
1) Подробнѣе въ „Очеркахъ пам. христ. иск. и иконогр.“. Спб. 1900 г. стр. 381.
47
скіе иконописцы; Новодѣвичій монастырь въ Москвѣ украшается доселѣ иконами Ушакова; Флорищева пустынь также; для Бѣлбашскаго монастыря писалъ иконы Улановъ... Аѳонскіе монастыри поддерживаютъ доселѣ истовое иконописа-ніѳ и даютъ хорошія иконы; стѣны аѳонскихъ храмовъ украшены прекрасными стѣнописями, и вся особенность аѳонской живописи въ разсматриваемомъ отношеніи заключается въ томъ, что здѣсь обычно устраняются изображенія св. женъ, кромѣ Богоматери и Маріи Египетской, которую изображаютъ въ грубыхъ некрасивыхъ формахъ.
Въ вопросѣ о хронологической классификаціи иконъ имѣетъ также весьма важное значеніе и трактованіе сюжетовъ. Это особенно нужно сказать по отношенію къ сложнымъ иконографическимъ композиціямъ, въ которыхъ нерѣдко одна какая-нибудь иконографическая подробность, положеніе второстепенной фигуры, форма драппировки даютъ въ руки изслѣдователя нить для опредѣленія времени, къ которому относится икона. Само собою понятно, что надлежащее использованіе этого средства къ распознованіго иконъ предполагаетъ широкое знакомство съ памятниками изобразительныхъ искусствъ не только русскихъ, но и греческихъ, древне-христіанскихъ и даже западно-европейскихъ. На помощь здѣсь приходятъ иногда признаки палеографическіе въ находящихся на иконахъ надписяхъ и даже самый языкъ надписей, напр. „троича“ вмѣсто „троица“, „вологочкі“ вмѣсто „вологоцкій“, что указываетъ на мѣсто происхожденія иконы. Даже самая иконная доска иногда даетъ нѣкоторыя хронологическія показанія. Пусть эти примѣты не всѣми любителями и спеціалистами цѣнятся въ одинаковой мѣрѣ; но Н. П. Лихачевъ, конечно, не опуститъ ни одного изъ указанныхъ средствъ къ распознаванію иконъ; онъ прямо обѣщаетъ это, когда, говоря о предполагаемомъ планѣ изданія, замѣчаетъ въ предисловіи, что во второмъ и третьемъ томахъ даны будутъ подробныя описанія снимковъ атласа, съ историческими и палеографическими экскурсами, съ приведеніемъ житій святыхъ, съ сопоставленіемъ различныхъ иконографическихъ изображеній и т. п. И по изданнымъ имъ снимкамъ видно, что нѣкоторыя иконы прямо потребуютъ примѣненія самой широкой мѣрки къ ихъ классификаціи и что такая оцѣнка не окажется безплодною. Значительное затрудненіе будутъ представлять для автора иконы, бывшія
„въ чинкѣ“, иногда неоднократной, или такъ наз. реставрированныя. Всякая „чинка“ съ точки зрѣнія изслѣдователя иконъ составляетъ крупное неудобство, такъ какъ она неизбѣжно вноситъ въ старую икону нѣкоторыя измѣненія—существенныя или несущественныя: такія иконы находятся и въ числѣ изданныхъ Н. П. Лихачевымъ; но судить объ этомъ предметѣ возможно только по оригиналамъ; снимки же, въ случаѣ точнаго сохраненія старой иконографіи, въ большинствѣ случаевъ не даютъ ясныхъ представленій о размѣрахъ и характерѣ „чинки“.
Рядъ снимковъ въ атласѣ Н. П. Лихачева открывается синайскими иконами изъ собранія епископа Порфирія (Успенскаго), находящимися въ церковно-археологическомъ музеѣ Кіевской Духовной Академіи. Глубокая древность этихъ иконъ, восходящая къ начальному періоду исторіи византійскаго искусства, не подвергается сомнѣнію. Любопытнѣйшую черту ихъ составляетъ поразительное сходство съ портретами (на деревѣ), извлеченными изъ файюмскихъ некрополей (въ Египтѣ) и лишь нѣкоторыя примѣты,—нимбы и кресты въ рукахъ изображенныхъ лицъ и т. п., заставляютъ видѣть въ нихъ иконографическія изображенія іератическаго характера. Автору предстоитъ серьезная задача снова подвергнуть строгой критикѣ эти иконы и доказать, что онѣ изначала имѣли именно такое значеніе, а не принадлежатъ къ числу подлинныхъ файюмскихъ портретовъ, вынутыхъ изъ некрополя и превращенныхъ въ иконы посредствомъ позднѣйшихъ приписокъ чертъ, характерныхъ именно для иконъ. При этомъ естественно обратить вниманіе и на то, что файюмскіе портреты вообще освѣщаютъ вопросъ о первоначальномъ происхожденіи иконъ на деревѣ и заставляютъ относить появленіе послѣднихъ во всякомъ случаѣ не къ эпохѣ иконоборческихъ движеній, а къ болѣе древнему времени. За тѣмъ слѣдуетъ рядъ снимковъ съ другихъ иконъ древне-греческихъ, — позднѳгрѳчѳскихъ, критскихъ, греко-итальянскихъ и русскихъ. Въ числѣ послѣднихъ нѣкоторая часть относится къ древнѣйшей эпохѣ русскаго иконописанія, большая часть—къ эпохѣ широкаго расцвѣта его и часть къ эпохѣ фряжскаго письма. Со стороны иконографическаго содержанія значительное число изображеній представляетъ разные иконные типы Іисуса Христа и Богоматери, такъ что характеристика этихъ типовъ въ объяснительномъ текстѣ
47*
Н. П. Лихачева будетъ, вѣроятно, наиболѣе полною и обстоятельною. Иконы праздничныя весьма разнообразны по иконописнымъ переводамъ и нѣкоторыя изъ нихъ прямо рѣдки; тоже нужно сказать и объ иконахъ символическаго содержанія. Единоличныя изображенія святыхъ, въ томъ числѣ и снимки съ старинныхъ лицевыхъ святцевъ, даютъ обширный и разнообразный „мѣсяцесловъ всего лѣта“. Назвать это изданіе „иконописною или иконографическою энциклопедіею“ нельзя, потому что здѣсь есть пропуски, объясняемые спеціальными учеными задачами автора и техническими трудностями репродукціи старыхъ иконъ. Нельзя назвать его и иконографическою „системою“ потому, что самое расположеніе матеріала подчинено здѣсь не иконографическимъ требованіямъ. Во вйякомъ случаѣ авторъ, какъ это можно видѣть изъ его предисловія, отнесется къ иконографіи съ полнымъ вниманіемъ. Съ этой стороны онъ ближе всего подойдетъ къ разрѣшенію поставленнаго г. Назаровымъ вопроса о значеніи русской иконописи.
Въ концѣ изданія находятся снимки съ древнихъ миніатюръ греческихъ и русскихъ, весьма важныхъ для разрѣшенія вопросовъ о русскомъ икояописаніи. Выборъ этихъ миніатюръ не совсѣмъ для насъ ясный, объяснится самъ собою въ текстѣ изслѣдованія. Прибавлено также нѣсколько гравюръ, наглядно показывающихъ вырожденіе нашей иконописи въ XVIII в.
Въ оглавленіе рисунковъ атласа вкрались нѣкоторые случайные недосмотры и неточности, которыя мы считаемъ не нелишнимъ оговорить здѣсь въ полной увѣренности, что досточтимый авторъ приметъ ихъ bona fide.
1) Объясняя таблицу CLXXXV, авторъ говоритъ, что здѣсь подъ № 322 изображенъ пророкъ Захарія -изъ деиеус-наго ряда; то же замѣчаніе „изъ деиеуснаго ряда“ повторено по отношенію къ пророку Езекіилю, изображенному на той же таблицѣ подъ № 323. Но въ обычномъ порядкѣ размѣщенія иконъ въ иконостасѣ изображенія пророковъ съ аттри^ бутами ихъ пророческаго служенія и съ развернутыми свитками въ рукахъ помѣщаются не въ дѳисусномъ ряду, а въ пророческомъ. Рядъ деисусный находится надъ праздничнымъ и состоитъ изъ деисиса, т. е. изображеній Спасителя, Богоматери и Іоанна Предтечи, апостоловъ и ангеловъ, въ такомъ числѣ, какое допускается вмѣстимостью этого иконо-
стаснаго ряда; дѳисисъ, состоящій изъ цѣлаго ряда означенныхъ фигуръ, называется большимъ деисисомъ. Выше этого ряда находится рядъ пророческій; въ срединѣ его—Богоматерь, а по сторонамъ ея пророки со свитками пророчествъ, относящихся къ ней и Божественному Младенцу, изображаемому на рукахъ Ея. Изъ этого ряда и взяты вышеуказанные пророки; въ свиткахъ ихъ находятся пророчества,—у Захаріи: радуйся зѣло дщи Сіонова, проповѣдуй дщи Іеру-салимова; се царь твой грядетъ... (Захар. IX, 9), у Езекіиля: азъ дверь тя Божественную затворену прозвахъ (ср. Езек. XLIY, 2). Пророчества эти относятся къ Богоматери, икона которой находится въ срединѣ пророческаго ряда.
2) Въ обозначеніи таблицы CCXLI № 444 досадный корректурный недосмотръ,—наяечатано: поклоненіе св. иконамъ царицей Ѳеодорою...
3) На таблицѣ CCLYIII подъ № 480 показанъ мѣдный круглый образокъ Богоматери; но это не обычный образокъ, а такъ называемый змѣевикъ, что видно изъ надписи на его лицевой сторонѣ: Ѳеотохе ахеіге хои. ßotjÖT) еуоѵта...
4) Въ оглавленіи показано на табл. СССХХХ подъ № 643 воскресеніе Христово, а подъ № 644 исцѣленіе кровоточивой; а на самой таблицѣ нумера эти поставлены наоборотъ.
б) Въ оглавленіи на табл. C0CLIY подъ №*695 показано „Христосъ во славѣ посреди апостоловъ (явленіе Его послѣ воскресенія)“—Это обозначеніе, относящееся къ миніатюрѣ извѣстнаго Евангелія ;Импер. публ. библіотеки № XXI, по моему мнѣнію, неточно. Въ миніатюрѣ этой нѣтъ обычныхъ примѣтъ „Славы Христовой“; не подходитъ она также ни къ одному изъ явленій Іисуса Христа по воскресеніи, кромѣ явленія 10-го—посольства апостоловъ на проповѣдь, какъ уже было указано мною давно.
Изданіе Н. П. Лихачева—явленіе рѣдкое, и по своей роскоши и изобилію матеріала превосходитъ все, что было сдѣлано въ этомъ родѣ до сихъ поръ. Къ дѣлу изданія привлечены были лучшія техническія силы и средства такого солиднаго учрежденія, каковъ художественный отдѣлъ Экспедиціи заготовленія Государственныхъ бумагъ, и оно надолго останется справочною книгою какъ для ученыхъ изслѣдователей и любителей старинной русской иконописи, такъ и для художниковъ религіозной живописи и для простыхъ иконописцевъ. Съ нетерпѣніемъ будемъ ожидать обѣщаннаго
авторомъ объяснительнаго текста, который довершитъ крупное дѣло, столь блестяще начатое и пожелаемъ изданію самаго широкаго распространенія въ заинтересованныхъ кругахъ общества. Проф. Н. Покровскій.
Баронъ А. Э. Нольде. Очерки по исторіи кодификаціи мѣстныхъ гражданскихъ законовъ при графѣ Сперанскомъ. Выпускъ I. Попытка кодификаціи литовско-польскаго права. С.-Петербургъ. 1906.
Исторія внутренней жизни Западной Россіи со времени присоединенія ея къ Россійской Имперіи мало еще разработана. Сравнительно больше посчастливилось въ этомъ отношеніи религіозно-церковной сторонѣ ея. Нѣкоторыя другія стороны ея остаются до сихъ поръ совсѣмъ почти внѣ поля научнаго изученія. Таковы—мѣстное управленіе и судъ, вся обширная область гражданскаго права. Между тѣмъ, безъ научно-историческаго освѣщенія ихъ невозможно построеніе общей системы внутренней западно-русской исторіи.
Книга, заглавіе которой выписано выше, восполняетъ въ нѣкоторой мѣрѣ существующій въ наукѣ недостатокъ въ отношеніи къ суду и къ гражданскому праву въ западно-русскомъ краѣ въ нѣсколько первыхъ десятилѣтій послѣ присоединенія его къ Россіи. Хотя она преслѣдуетъ свои особыя, научно-юридическія цѣли, но и историческому элементу отведено въ ней значительное мѣсто.
Извѣстно, что при присоединеніи къ Россіи бывшихъ литовско-польскихъ областей въ нихъ русскою государственною властью оставлены были въ силѣ прежніе законы. Но и подъ польскою властью въ нихъ эти законы не были повсюду совершенно тождественны. Со времени люблинской уніи (1569 г.) нынѣшній юго-западный край, хотя за нимъ оставлено было его прежнее право (Литовскій статутъ въ редакціи 1566. г.), вошелъ въ составъ соб. Короны Польской, и потому конституціи польскихъ сеймовъ имѣли въ немъ неограниченъ цое дѣйствіе. Онъ представлялъ собою до нѣкоторой степени территорію дѣйствія польскаго права. Нынѣшній же сѣверо-западный, подъ именемъ великаго княжества литовскаго, былъ особымъ государствомъ, лишь федеративно связаннымъ съ Польшей, и потому конституціи сеймовъ имѣли для него обязательное значеніе лишь тогда, когда .объ этомъ въ нихъ
прямо было сказано. Что же касается всѣхъ другихъ сеймовыхъ конституцій, то онѣ въ Литвѣ не имѣли обязательной силы, хотя нѣкоторыя изъ нихъ, первоначально изданныя для одной Польши, получили впослѣдствіи признаніе и въ Литвѣ путемъ рецепціи ихъ судебной практикой. Это .различіе юго-западнаго и сѣверо-западнаго края въ отношеніи къ дѣйствовавшему въ немъ праву сохранилось и послѣ присоединенія ихъ къ Россіи... Въ первой главѣ своей книги баронъ Нольдѳ и дѣлаете общій обзоръ источниковъ этого права (Литовскаго статута, сборнйковъ мѣстныхъ законовъ, законодательныхъ актовъ польской власти, нѣмецкаго, магдѳбург-скаго и хелминскаго права).
Унаслѣдовавши отъ литовско-польскаго государства его право не кодифиі^ированным'й, русская государственная власть должна была взять на себя заботы о его кодификаціи. Заботы эти, начавшіяся еще съ царствованія Екатерины II, продолжались при двухъ первыхъ ея преемникахъ (комиссіи составленія законовъ 1796 г. и 1804 г.), но изъ нихъ не вышло ничего. Кодификація литовско-польскаго права совершена была уже въ царств. Николая I, когда это дѣло поручено было II Отдѣленію Собственной Его Императорскаго Величества Канцеляріи, во главѣ котораго стоялъ гр. Сперанскій... Баронъ Нольде вторую и третью главы своего изслѣдованія и посвятилъ историческому выясненію отношеній къ литовско-польскому праву русской государственной власти въ царств. Екатерины II, Павла и Александра I въ связи съ ихъ общими заботами объ упорядоченіи дѣйствовавшаго въ Россіи законодательства вообще. Въ томъ, что сообщаетъ авторъ въ этихъ главахъ, много новаго, совсѣмъ неизвѣстнаго до сихъ поръ наукѣ. Тѣмъ же характеромъ научной новизны запечатлѣны и дальнѣйшія главы его книги, посвященныя исторіи кодификаціи литовско-польскаго права во II Отдѣленіи, завершившіяся составленіемъ „Свода мѣстныхъ законовъ Западныхъ губерній“. Авторъ, безъ преувеличенія можно сказать, возсоздалъ цѣлый отдѣлъ во внутренней западно-русской исторіи позднѣйшаго ея періода. До появленія въ свѣтъ книги А. Э. Нольде о русской кодификаціи литовско-польскаго права можно было встрѣтить въ соотвѣтствующей исторической литературѣ лишь отрывочныя и неясныя указанія. Не только не существовало до сихъ поръ научноисторическаго и научно-юридическаго обозрѣнія западиаго
свода, но и самая память о немъ какъ-то исчезла. Хотя онъ въ свое время (1837 г.) былъ напечатанъ въ количествѣ 50 экземпляровъ, но даже автору интересующей насъ книги извѣстенъ только одинъ экземпляръ его, принадлежащій библіотекѣ с.-петербургскаго университета. Что же касается „Обозрѣнія историческихъ свѣдѣній о составленіи свода мѣстныхъ законовъ западныхъ губерній“ (напечатаннаго тогда же въ томъ же количествѣ экземпляровъ), то ни одного экземпляра его авторъ не могъ найти ни въ одной библіотекѣ. Къ счастью, въ архивѣ Госуд. Совѣта сохранился рукописный его оригиналъ... Въ архивѣ Госуд. Совѣта (гдѣ хранятся дѣла II Отдѣленія) бар. Нольде нашелъ обширный запасъ данныхъ для воспроизведенія исторіи составленія западнаго свода со всей возможной точностью и подробностью. Эти данныя онъ еще восполнилъ изученіемъ рукописныхъ бумагъ Сперанскаго (въ Имп. публ. библ.) и Даниловича (въ Вилен. публ. библ.). Посвятивши особую главу (гл. IV) научной и общественной дѣятельности проф. Даниловича, котораго можно назвать творцомъ западнаго свода, авторъ обозрѣлъ постепенный ходъ его работъ по составленію этого свода на протяженіи 1830—1834 гг. (гл. V) и сообщилъ свѣдѣнія о дѣятельности ревизіоннаго комитета, провѣрявшаго сводъ (гл. VI).
Обзоръ содержанія западнаго свода (гл. VII) интересенъ въ томъ отношеніи, что въ извѣстной мѣрѣ показываетъ, въ какихъ сферахъ жизни западно-русской преобладало общее право имперіи, въ какихъ—мѣстное право. Въ первой части свода, трактующей о состояніяхъ (въ томъ числѣ о духовенствѣ разныхъ исповѣданій, о пилипонахъ, или старообрядцахъ) спеціально мѣстныхъ особенностей, оказывается, приведено немного. Значительно болѣе разработано въ сводѣ мѣстное гражданское право (во второй его части). Наиболѣе же обширныя отступленія отъ общихъ порядковъ содержитъ третья часть свобода—о судебныхъ обрядахъ, о судопроизводствѣ и о мѣрахъ гражданскихъ взысканій. Въ этой», области постановленія мѣстнаго права представляютъ не частное изъятіе изъ общеимперскихъ порядковъ, а самостоятельную систему... Оцѣнка работы кодификаторовъ литовско-польскаго права, дѣйствовавшаго въ западныхъ губерніяхъ, произведена авторомъ и съ спеціально-юридической, и съ научно-исторпческой точки зрѣнія (гл. IX). Въ вину имъ
авторъ поставилъ, между прочимъ, излишнее вниманіе къ нормамъ общеимперскаго права и принципіальное игнорированіе обычнаго права и судебной практики. Но Западный сводъ во всякомъ случаѣ (говоритъ авторъ) является самымъ достовѣрнымъ свидѣтельствомъ того, какимъ представлялось литовское право въ глазахъ наиболѣе компетентнмхъ юристовъ того времени.
Къ 1-му января 1838 г. сводъ законовъ западныхъ губерній былъ (по словамъ всеподданнѣйшаго доклада гр. Сперанскаго) совершенно оконченъ и обревизованъ. Сперанскій предполагалъ, что съ 1 января 1839 года онъ „войдетъ въ свое дѣйствіе“. Въ 1838 г. удостоились уже Высочайшаго одобренія даже особыя записки о нѣкоторыхъ измѣненіяхъ въ дѣйствующемъ мѣстномъ правѣ, которыя ревизіонный комитетъ не ‘рѣшился произвести въ кодификаціонномъ порядкѣ (объ этихъ запискахъ сказано въ VIII гл.)... Но западному своду не суждено было войти въ жизнь. Распубли-кованіе его зависѣло (по справедливому замѣчанію автора) отъ другихъ причинъ, болѣе реальныхъ и могущественныхъ, чѣмъ канцелярская законченность кодификаціонныхъ сборниковъ. Послѣ перваго польскаго возстанія (1831 г.) русская государственная власть начала иначе относиться къ остаткамъ въ западно-русской жизни правовыхъ нормъ и порядковъ бывшаго литовско-польскаго государства. По представленію бѣлорусскаго генералъ-губернатора кн. Хованскаго, дѣйствіе ихъ въ Могилевской и Витебской губерніяхъ прекращено было еще съ 1 января 1831 г. О прекращеніи ихъ дѣйствія въ юго-западномъ краѣ кіевскій генералъ-губернаторъ Бибиковъ въ 30-хъ годахъ неоднократно ходатайствовалъ передъ Государемъ по политическимъ мотивамъ. Къ тому времени, когда западный сводъ былъ оконченъ, стали поступать отъ него новыя и настойчивыя требованія по этому предмету. Хотя особый, учрежденный 16 сѳнт. 1831 г., „комитетъ для разсмотрѣнія разныхъ предположеній по губерніямъ отъ Польши присоединеннымъ“ не сталъ въ этомъ вопросѣ всецѣло на сторону Бибикова, но имп. Николай (2 мая 1840 г.) утвердилъ не опредѣленіе комитета, а особое мнѣніе Бибикова. Имп. Николай въ своей резолюціи пошелъ даже дальше Бибикова: онъ велѣлъ отмѣну мѣстнаго права распространить не на одинъ юго-западный край, но и на остальныя западныя губерніи. Высочайшій указъ о распро-
страненіи на западныя губерніи общеимперскихъ законовъ подписанъ, какъ извѣстно, 25 іюня 1840 года. При изображеніи послѣдней стадіи въ судьбахъ Западнаго свода, авторъ привлекъ къ своему изученію дѣла Комитета министровъ (гл. X). Авторъ совершенно справедливо утверждаетъ, что Западный? сводъ не вошелъ въ жизнь, а остался лишь проектомъ, не по какимъ-либо инымъ, а исключительно по политическимъ причинамъ. Отвѣтъ на вопросъ, требовало ли этого русское народно-государственное благо, можетъ быть полученъ только путемъ всесторонняго изученія всей совокупности проявленій западно-русской, внѣшней и внутренней, жизни въ XIX вѣкѣ. Отъ автора соціально-юридическаго изслѣдованія едва ли и можно этого требовать. Для ближайшаго же уясненія политическихъ взглядовъ и дѣйствій имп. Николая и гѳн.-губ. Бибикова въ 30-хъ годахъ, несомнѣнно, имѣло бы значеніе сопоставленіе хода работъ по составленію Западнаго свода съ заботами Бибикова объ ослабленіи тяготѣвшаго надъ западно-русскимъ крестьянствомъ гнета крѣпостной зависимости отъ польскихъ помѣщиковъ и съ продолжавшимся всѣ 30-ые годы подготовленіемъ великаго акта возсоединенія западно-русскихъ уніатовъ съ православною церковью 1839 года (возсоединенія, столь близкаго сердцу имп. Николая).
Книга барона А. Ѳ. Нольде оканчивается двумя главами (XI и XII), посвященными исторіи кодификаціи остатковъ малороссійскаго права, начиная съ работъ комиссіи 1728 года и оканчивая работами II Отдѣленія. Сложная исторія этого права разработана авторомъ съ выдающейся тщательностью., Какъ извѣстно, работы II Отдѣленія по кодификаціи мало-россійскаго права привели въ конечномъ результатѣ къ составленію дѣйствующихъ и понынѣ статей X тома свода законовъ, спеціально относящихся до губерній Черниговской и Полтавской. Изъ этихъ статей, впѳрвые введенныхъ въ изданіе свода законовъ 1842 года, только девять статей, по наблюденіямъ автора, являются самостоятельными, остальнщр же сорокъ четыре статьи или дословно взяты изъ Западнаго свода, или представляютъ такую иля иную редакціонную' обработку его статей.
П. Жуковичъ.
В. А. Францевъ. Польское славяновѣдѣніе конца XVIII и первой четверти XIX ст. Прага Чешская. 1906.
Проф. В. А. Францевъ изучилъ совсѣмъ почти не затро нутый еще исторической наукой предметъ. Постановка самаго вопроса, выработка программы его изученія, распредѣленіе по отдѣльнымъ пунктамъ ея всего ряда изученныхъ имъ историческихъ явленій,—все это вполнѣ дѣло самого автора. По самому свойству предмета своего изслѣдованія, онъ долженъ былъ привлечь къ изученію своему обширный рукописный матеріалъ, заимствованный имъ изъ петербургскихъ, варшавскихъ, краковскихъ и пражскихъ архивовъ и библіотекъ. Общее впечатлѣніе, какое выносится отъ знакомства съ книгой проф. Францева, это—впечатлѣніе живой научной новизны.
Книга проф. Францева о польскомъ славяновѣдѣніи представляетъ несомнѣнный интересъ и для занимающихся русской, частнѣе западно-русской, исторіей. Никогда въ другое время связи русскихъ и польскихъ работниковъ въ области обще-славянскихъ изученій не были такъ близки, какъ въ три десятилѣтія, изученныя авторомъ. Достаточно вспомнить Адама Чарноцкаго, извѣстнаго въ литературѣ подъ именемъ Ходаковскаго, въ одинаковой почти мѣрѣ принадлежащаго польской и русской исторической наукѣ. Притомъ же общеславянскія изученія поляковъ и примкнувшихъ къ польской культурѣ западно-руссовъ той эпохи шли на нѣкоторыхъ пунктахъ рука объ руку съ работами ихъ по изученію западно-русской древней письменности и западно-русскихъ древностей вообще. Работы этого послѣдняго рода проф. Францевъ не оставилъ безъ вниманія. Пятая глава его книги прямо посвящена изображенію научной дѣятельности „кружка князя Адама Чарторыйскаго“, извѣстнаго попечителя Виленскаго учебнаго округа, столь много сдѣлавшаго для насажденія польской цивилизаціи на западно-русской землѣ въ царствованіе имп. Александра I.
Изслѣдованіе проф. Францева представляетъ еще нѣкоторый особенный интересъ для западно-русской церковноисторической науки. Въ „кружокъ кн. Адама Чарторыйскаго“ включенъ авторомъ, и даже поставленъ имъ въ этомъ кружкѣ на первое мѣсто, одинъ изъ западно-русскихъ уніатскихъ дѣятелей эпохи, предшествовавшей и современной возсоѳди-
ненію занадно-русскихъ уніатовъ 1839 года. Это—профессоръ Свящ. Писанія въ Виленскомъ университетѣ (1816— 1832 г.г.) Михаилъ Кирилловичъ Бобровскій, умершій (въ 1848 г.) православнымъ протоіереемъ Шерешѳвской церкви (пружан. уѣзда гроднен. губ.). Лѣтъ двадцать тому назадъ отношеніе его (и всего брестскаго капитула, членомъ котораго онъ состоялъ) къ возсоединенію уніатовъ въ подготовительныхъ его стадіяхъ было предметомъ оживленной полемики (отчасти на страницахъ нашихъ академическихъ изданій) между покойнымъ профессоромъ М. О. Кояловичемъ и нынѣ тоже уже покойнымъ II. О. Бобровскимъ, напечатавшими въ „Рус. Старинѣ“ за 1889 г. обширный очеркъ жизни и дѣятельности своего дяди. Тогда какъ послѣдній хотѣлъ видѣть въ немъ активнаго дѣятеля возсоединенія, первый участіе его и всего брестскаго капитула въ подготовкѣ возсоединенія допускалъ только въ весьма ограниченныхъ размѣрахъ... Въ результатѣ полемики многое уяснилось въ отношеніяхъ дѣятелей Брестскаго капитула къ возсоединенію. Но уяснилось далеко не все. И въ особенности приходится это сказать о М. К. Бобродскомъ, далеко превосходившемъ окружавшую его уніатскую духовную среду своимъ научнымъ образованіемъ и потому больнѣе другихъ чувствовавшемъ всю тяжелую двойственность своего положенія.
Главнымъ предметомъ изученія проф. Францева въ отношеніи къ М. К. Бобровскому была пятилѣтняя (1817—1822) ученая заграничная командировка его съ ея научно-литературными занятіями. Прямою цѣлью этой командировки было усовершенствованіе молодого виленскаго профессора 'въ его спеціальности (въ библейской наукѣ и восточныхъ языкахъ). Но въ данной ему университетомъ инструкціи предлагалось ему обратить вниманіе и на славянскую литературу. Прямую цѣль своей научной командировки Бобровскій съ успѣхомъ выполнилъ въ Вѣнѣ, Римѣ и особенно въ Парижѣ. Въ интересахъ же славяновѣдѣнія онъ не только ознакомился съ богатыми хранилищами славянскихъ рукописей и старопечатныхъ изданій этихъ городовъ, но и совершилъ цѣлый рядъ продолжительныхъ поѣздокъ по славянскимъ землямъ, по-'' бывалъ въ главнѣйшихъ просвѣтительныхъ центрахъ славянскаго міра, вошелъ въ личныя сношенія съ выдающимися йред-ставителями тогдашняго славяновѣдѣнія, ознакомился повсюду съ мѣстными хранилищами древне-славяпской письменности,
описалъ для сѳбя и даже снялъ копіи со многихъ уцѣлѣв-шихъ въ нихъ ея произведеній, произвелъ цѣлый рядъ непосредственныхъ наблюденій надъ живою народною славянскою дѣйствительностью.
До сихъ поръ извѣстны были въ печати только путешествія Бобровскаго по Далмаціи и землѣ сербовъ-лужичанъ. Въ польскомъ „Виленскомъ Дневникѣ“ за 1822—1826 г.г. напечатаны были два отчета его объ этихъ путешествіяхъ, представленныхъ имъ въ свое время въ совѣтъ Виленскаго университета, а также двѣ статьи его, стоявшія въ связи съ этими же путешествіями („О старинной славянской рукописи Далматской хроники“ и „О незнаніи славянскаго литературнаго языка въ Далмаціи“). Эти отчеты и статьи тогда же появились и въ переводѣ на русскій языкъ въ „Вѣстникѣ Европы“. Нѣсколько писемъ Бобровскаго, относящихся къ его славянскимъ изученіямъ, издано П. О. Бобровскимъ, И. В. Ягичемъ, И. И. Срѳзневскимъ. Проф. Францевъ въ приложеніи къ своей книгѣ напечаталъ девять документовъ и шестьдесятъ три письма, относящихся къ славянскимъ путешествіямъ Бобровскаго и къ его занятіямъ славяновѣдѣніемъ вообще (письма къ ]. Добровскому, кн. А. Чарторый-скому, ректору Вилен. университета С. Малевскому, А. Добровольскому, I. Ледевелю, И. Даниловичу, П. Соларичу, М. Жупану, Ф. Аппендини, П. И. Кеппену и др.). Кромѣ того, онъ воспользовался для своего изслѣдованія о славянскихъ путешествіяхъ Бобровскаго совсѣмъ неизвѣстными до сихъ поръ отчетами его о нихъ, сохранившимися въ библ. Музея Чарторыйскихъ (въ Краковѣ). Этихъ отчетовъ тутъ сохранилось цѣлая коллекція, и основанное на нихъ и на вышеупомянутыхъ письмахъ изслѣдованіе проф. Францева о Бобровскомъ, какъ славистѣ, представляетъ цѣлый рядъ мало извѣстныхъ или совсѣмъ неизвѣстныхъ фактическихъ данныхъ. Нельзя не пожелать, въ интересахъ русской исторической науки, чтобы эти отчеты поскорѣе увидѣли свѣтъ въ какомъ-либо печатномъ изданіи...
Къ сожалѣнію, проф. Францевъ не могъ воспользоваться дневникомъ путешествія Бобровскаго, хранящимся въ Виленской публичной библіотекѣ, хотя и зналъ о его существованіи (стр. 317). Въ настоящее время дневникъ этотъ уже напечатанъ въ Y выпускѣ „Описанія рукописнаго отдѣленія Вилен. публ. библіотеки“ (Вильна, 1906), подъ заглавіемъ:
„Наиболѣе выдающіеся случаи во время путешествія изъ Вильны въ Австрію іі Италію съ 1817 по 1820 г., записанные для памяти брестскимъ каѳедральнымъ каноникомъ кс. Мих. Бобровскимъ“ (на пол. языкѣ). Этотъ дневникъ начинается съ 5 авг. 1817 г. и оканчивается 26 сент. 1819 г. Онъ содержитъ въ себѣ много интересныхъ подробностей личной жизни Бобровскаго, которыя, конечно, не могли найти себѣ мѣста въ оффиціальныхъ отчетахъ его попечителю учебнаго округа. Особенно подробно веденъ былъ имъ дневникъ за 1819 годъ... Проф. Францевъ на основаніи своихъ источниковъ очень обстоятельно разсказываетъ о пребываніи Бобровскаго’ въ центрѣ духовной жизни словинцевъ Люблянѣ. Далѣе же онъ пишетъ: „Дальнѣйшій путь Бобровскаго изъ Любляны намъ неизвѣстенъ. По всей вѣроятности, изъ Тріеста онъ переправился въ Венецію, куда привлекали его богатства венеціанскихъ библіотекъ“ (стр. 271). Дневникъ вполнѣ подтверждаетъ основательность этого предположенія. Изъ него видно, что Бобровскій уѣхалъ изъ Любляны 3 іюня 1819 г. и черезъ Выдѳргу й Верхнюю Планину прибылъ 5 іюня въ Тріестъ. Въ Тріестѣ онъ пробылъ до 8 іюня, когда моремъ отправился въ Венецію (куда и прибылъ 9 іюня).
Вслѣдъ за изображеніемъ славянскихъ изученій Бобровскаго за границей, авторъ интересующей насъ книги говоритъ о научно-литературныхъ трудахъ его по славяновѣдѣнію въ періодъ профессорства его въ Виленскомъ университетѣ (1822 — 1832 г.г.). Автору посчастливилось найти въ библ. гр. Замойскихъ (въ Варшавѣ) сохранившееся въ рукописи разсужденіе Бобровскаго „О вліяніи Римской церкви на языкъ славянскій, употребляемый въ литургіи, особенно въ Далмаціи“ (читанное въ публичномъ засѣданіи Вилѳн. университета 15 сент. 1826 г.). Бобровскій явился въ этомъ своемъ разсужденіи (говоритъ авторъ) убѣжденнымъ и стойкимъ защитникомъ исконныхъ правъ старославянскаго языка въ славянской церкви. Онъ не одобрялъ мѣропріятій тогдашняго австрійскаго правительства, направленныхъ къ ограниченію глаголицы и славянскаго обряда въ Далмаціи. Онъ высказывалъ опаоеніе, что эти мѣропріятія приведутъ къ постепенному исчезновенію славянскаго глаголическаго обряда. А съ паденіемъ его (говоритъ Бобровскій) исчезнутъ и послѣдніе слѣды древняго языка, и только рукописи и глаголическія книги, хранящіяся въ библіотекахъ, останутся па-
мятниками той небольшой вѣтви литературы, которая въ теченіе пяти столѣтій насаждалась заботами римскихъ епископовъ и далматинскаго духовенства (стр. 305—306).
Изъ книги проф. Францева мы узнаемъ, что на Бобровскаго возложена была кн. А. Чарторыйскимъ обязанность разыскивать въ заграничныхъ библіотекахъ матеріалы по польской исторіи, что при посредствѣ того же Чарторый-скаго возложена была на него канцлеромъ гр. Н. П. Румянцевымъ обязанность разыскивать въ нихъ матеріалы и по русской исторіи. Бобровскій, оказывается, занимался усердно этими разыскиваніями, особенно по западно-русской церковной исторіи. Больше всего въ этомъ отношеніи онъ сдѣлалъ въ Римѣ, гдѣ онъ, между прочимъ, описалъ акты генеральной базиліанской прокуратуры при папскомъ престолѣ... Какое употребленіе сдѣлалъ Бобровскій изъ своихъ заграничныхъ архивныхъ розысканій по исторіи западно-русской уніатской церкви,—остается неизвѣстнымъ. Намъ извѣстенъ только одинъ небольшой печатный трудъ Бобровскаго изъ этой области—„Положеніе дома и церкви Пресвятой Дѣвы Маріи Жировицкой въ Римѣ“, напечатанное въ польскомъ журналѣ Dzieje Dobroczynnosci за 1822 годъ.
П. Жуковичъ.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ДУХОВНАЯ АКАДЕМИЯ
Санкт-Петербургская православная духовная ака-демия Русской Православной Церкви - высшее учебное заведение, целью которого является подготовка священнослужителей, преподавателей духовных учеб-ных заведений и специалистов в области богословских и церковных наук. Подразделениями академии являются: собственно академия, семинария, регентское отделение, иконописное отделение и факультет ино-странных студентов.
Проект по созданию электронного архива журнала «Христианское чтение»
Проект осуществляется в рамках процесса компьютеризации Санкт-Петербургской православной духовной академии. В подготовке электронных вариантов номеров журнала принимают участие студенты академии и семинарии. Руководитель проекта - ректор академии епископ Гатчинский Амвросий. Куратор проекта - проректор по научно-богословской работе священник Димитрий Юревич. Матери-алы журнала подготавливаются в формате pdf, распространяются на компакт-диске и размещаются на сайте академии.
На сайте академии
www.spbda.ru
> события в жизни академии
> сведения о структуре и подразделениях академии
> информация об учебном процессе и научной работе
> библиотека электронных книг для свободной загрузки
