УДК 940.53
НОВЫЕ АСПЕКТЫ РЕГИОНАЛЬНОЙ ИСТОРИОГРАФИИ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ
© А. С. Верещагин
Уфимский государственный нефтяной технический университет Россия, Республика Башкортостан, 450062 г. Уфа, ул. Космонавтов, 1.
Тел./Факс: + 7 (347) 243 11 18.
E-mail: [email protected]
Рассматривается одна из особенностей современного историографического исследования — его регионализация. В частности, по истории изучения Гражданской войны в России уже выделяются проблемно-региональные узлы на исследовании которых заостряют внимание историки. Дальнейшее развитие регионального направления в историографии связано с проблемой интерпретации источников.
Ключевые слова: историография, интерпретация источников, регионально-проблемные узлы, социальная история.
До 90-х гг. XX в. историки преимущественно занимались изучением партийных, государственных и общественных институтов в первые годы Советской власти, обращая внимание почти исключительно на события происходившие на советской территории, и на деятельность самих большевиков.
С распадом советского государства исторический баланс изменился в пользу приоритетного изучения противников большевиков: историю становления, деятельности и причин поражения белого движения. К традиционным политическим интерпретациям добавляются новые трактовки последователей социальной истории, новой политической истории, культуры.
Появился термин «проблемная историография», представитель уральской историографической школы В. Д. Камынин считает, что одна из основных ее функций «на основе ценностного подхода выделить в предшествующей историографической традиции то, что имеет значение для современного этапа развития научных знаний (фактический материал, идеи, постановку проблемы и т.д.)»[1, с. 53]. Только остается вопрос - что вкладывать в понятие «ценностный подход» и возможно ли в настоящее время наполнить его содержанием, которое разделялось бы основной группой российского исторического сообщества.
Можно согласиться с мнением тех историков, которые считают, что мы находимся в критической историографической ситуации. Современное историческое сознание формируется телевидением и Интернетом, в основе работы которых лежит погоня за сенсациями [2, с. 32-33]. Медийная историография выдумывает ту историю, которая способна пощекотать нервы, но не способна подвести к прозрению. Прошлое лишается «глубины», отсюда так называемый презентизм, постоянное «осовременивание» прошлого.
Заметным историографическим фактом стал переход большинства исследователей к регионализму пришедшего на смену описания истории с незначительным учетом местного колорита, с позиции центра. Частью исследователей регионализм рассматривается как изучение менталитета широ-
ких слоев населения, у которого в большей степени превалировало внимание к локальным нуждам, чем к положению страны в целом. Оренбургский исследователь Д. А. Сафонов считает, что в настоящий момент в истории наблюдается методологический кризис и выход из него в изучении регионов, как один из возможных путей осмысления событий истории России - «территорий, которые, составляя неразрывную часть страны, вместе с тем обладают политическими, хозяйственными, национальными, культурными и религиозными особенностями» [3, с. 5].
В настоящее время региональное дробление исследований по Гражданской войне фактически опускается до административных границ современных областей и республик. Это, до известной степени, децентрализовало историографию темы, создав своеобразные регионально-проблемные узлы.
Регионализация исследований по периоду Гражданской войны, проявившаяся наиболее объемно в последнее время, наряду с положительными имеет и негативные аспекты. Можно согласиться с мнением А. Миллера, что «в историографии логичнее мыслить в категориях не регионального, а ситуационного подхода» [4, с. 28]. В этом случае в центре внимания оказывается определенная структура этнокультурных, этноконфессиональных,
межнациональных отношений или же различные аспекты, в том числе и военные. Задача в этом случае будет заключаться в том, чтобы понять логику поведения исторических акторов, то есть реконструировать ту или иную ситуацию в возможной полноте.
Издание большого количества работ, активность исследователей белого движения в настоящее время вполне объяснима. Материалы многих конференций, как например, проведенной в Челябинске под общим названием «Гражданская война на Востоке России: новые подходы, открытия, находки», посвящаются именно проигравшей стороне. Однако зачастую белое движение идеализируется, в то время как, по мнению части исследователей, в том числе и западных, у офицерства было узкое образование и политическая наивность, вместо
ISSN 1998-4812
Вестник Башкирского университета. 2012. Т. 17. №1(1)
745
объединяющей идеологии ее замещали идеи - суррогаты [5].
В области социальной истории учеными ставятся вопросы, имеющие многовариантные ответы. Так, позиции рабочих по отношению к большевикам даются прямо противоположные оценки. Все чаще подчеркивают их социальный протест, ставший важным рычагом давления рабочих на советскую власть [6, с. 109], и ответную реакцию властей, сводившуюся не только к подавлению.
Мотивация поведения крестьянства в гражданском противостоянии рассматривается с позиций получившего второе дыхание в годы перестройки пушкинского: «бунт бессмысленный и беспощадный», но уже с оговорками, что это была форма, а, по существу, крестьяне только таким образом могли показать свое несогласие с государственной политикой [7, с. 313]. Вывод вполне очевиден, как и в случае с публикациями по рабочему протестному движению.
В целом факторам насилия уделяется самое пристальное и даже доминирующее внимание. Не «пропаганда и агитация», а «насилие» стало ключевым словом в исследованиях гражданского военного противостояния. Складывается впечатление, что пределы ломки обыденной жизни определялись границами террора большевиков: через бунты населения власть начинала осознавать необходимость корректировки своей политики, через террор нащупывались пределы допустимой границы шоковых преобразований.
При относительно стабильном векторе нарастающего исследовательского интереса террор, рассматривается в современной российской историографии как важнейший фактор, позволивший большевикам укрепить свою власть над отсталым населением и выиграть войну. Беспрецедентное насилие, а не социальная поддержка - в этом видят многие историки причину большевистского успеха. Тема большевистского террора и сопротивления населения политике советской власти является центральной в работах посвященных внутренней политике большевиков.
Проблема человека в Гражданской войне все четче очерчивает контуры исследовательских приоритетов. Популярность темы привела даже к выходу историографической монографии, положенной в основу докторской диссертации, в которой утверждается, что в современной историографии Гражданской войны на Урале «человек стал центром исследовательского поиска» [8, с. 3]. Скорее, в данном случае, мы имеем дело пока больше с желаемым, чем с действительным историографическим фактом.
Изучение дивиантного поведения населения, о чем свидетельствуют названия статей, складывается в самостоятельное направление в историографии Гражданской войны [9]. Возрастает количество публикаций, посвященных проблемам приспособ-
ления и выживания (мешочничество, воровство, спекуляция), которые рассматриваются в работах уже не как социально-экономический, а как культурный феномен. В этом ряду выделяется фундаментальная работа А. Ю. Давыдова «Мешочники и диктатура в России 1917-1921 гг.» [10].
Проблеме стратегии выживания населения в годы Гражданской войны посвящена знаковая, не только для уральской, но и российской историографии, книга И. В. Нарского «Жизнь в катастрофе», имеющая весьма симптоматичный подзаголовок «Будни населения Урала в 1917-1922 гг.». Автор скрупулезно анализирует линии поведения, формы приспособления и протеста «маленького человека». Из монографии И. В. Нарского можно получить ответ на дилемму, выдвинутую Гоббсом: должны ли люди поддерживать слабеющее государство, не справляющееся со своими задачами, или пытаться выжить самостоятельно, рискуя при этом еще больше углубить кризис? Путь, обозначенный И. В. Нарским, был продолжен А. А. Иль-юховым, опубликовавшим книгу «Жизнь в эпоху перемен: материальное положение городских жителей в годы революции и Гражданской войны» [11], проиллюстрированное на примере двух столиц и центрального промышленного района. Не со всеми выводами автора можно согласиться, в особенности, если иметь в виду книгу Р. А. Хазиева «Централизованное управление экономикой на Урале в 1917-1921 годах» [12].
Достаточно подробно изучено башкирское национальное движение в годы войны, в 1990-е гг. вышли ряд монографий, были защищены докторские и кандидатские диссертации. Обобщая полученные историографические факты можно прийти к выводу, что длительное военное противостояние с большевиками в конечном счете поставило башкирское движение в более выгодную позицию при переговорах с Москвой, закончившихся соглашением о создании башкирской автономии.
Фактически отсутствует в современной историографии вторая составляющая официального названия периода в советской историографии, а именно: иностранная военная интервенция. Конечно, применительно к Уралу о ней сложно говорить, учитывая с большой натяжкой только выступление чехословацкого военного корпуса, но необходимо, как минимум, учитывать иностранное военное вмешательство, вольное или невольное, в зависимости от политических пристрастий авторов. Тем не менее полноценного исследования роли иностранных государств и военных контингентов пока нет, хотя раньше утверждалось о значительной помощи вооружением и обмундированием со стороны иностранных государств, поэтому приходится брать на веру замечания современных историков белого движения о том, что «психические атаки» проводились белыми частями на Восточном фронте не от хорошей жизни, не от желания оказать мо-
ральное давлении на противника, а по причине отсутствия боеприпасов [13, с. 62].
Вся современная историография склоняется к тому, чтобы научиться различать заложенные в прошлом социальные «риски» (или политические риски, что с успехом сейчас отрабатывают полито -логи), но пока это еще только постановка вопроса, без путей решения.
И если говорить о современном состоянии изучения Гражданской войны, то часто доминирует подход буквального прочтения документа с его вольной интерпретацией. Требуется совершенно иное: понять природу источника, объективно оценить его информационные возможности, т.е. избавиться от привычки буквально прочитывать документ, исходящий из иной культурной среды.
ЛИТЕРАТУРА
1. Камынин В. Д. «Проблемная историография» в 1990-е -первые годы XXI века: исследовательский опыт и перспективы развития // История и историки. Екатеринбург: изд-во УГУ, 2001. С. 15-23.
2. Булдаков В. П. Необходим поворот в сторону человеческой истории. Выступление на Круглом столе // Отечественная история. 2008. №5. С. 28-29.
3. Сафонов Д. А. Очерки историографии оренбургской истории. Оренбург: Оренбургская губерния, 2005. 362 с.
4. Миллер А. Империя Романовых и национализм. М.: Новое литературное обозрение, 2008. 248 с.
5. Kenez P. Civil War in South Russia, 1919-1920. Berkeley, 1977. 356 p.
6. См., например: Чураков Д. О. Революция, государство, рабочий протест: Формы, динамика и природа массовых выступлений рабочих в Советской России. 1917-1918 гг. М.: изд-во РОССПЭН, 2004. 368 с.
7. Телицын В. Л. «Бессмысленный и беспощадный»?.. Феномен крестьянского бунтарства: 1917-1921 гг. М.: изд-во РГГУ, 2003. 338 с.
8. Скипина И.В. Человек в условиях Гражданской войны на Урале: историография проблемы. Тюмень: изд-во Тюменского гос. ун-та, 2003. 208 с.
9. Овечкин В. В. Дезертирство из Красной Армии в годы гражданской войны // Вопросы истории. 2003. .№3, С. 15-24.
10. Давыдов А. Ю. Мешочники и диктатура в России. 19171921 гг. СПб.: Алетейя, 2007. 396 с.
11. Ильюхов А. А. Жизнь в эпоху перемен: Материальное положение городских жителей в годы революции и Гражданской войны (1917-1921 гг.). М.: РОССРЭН, 2007. 264 с.
12. Хазиев Р. А. Централизованное управление экономикой на Урале в 1917-1921 годах: Хаос, контроль и стихия рынка. М.: РОССПЭН, 2007. 232 с.
13. Ганин А. В. Малоизвестная страница истории гражданской войны на востоке России // Вопросы истории. 2008. №10. С. 38-45.
Поступила в редакцию 04.04.2012 г.