CC BY
234
Новоевропейская фортификация: архитектура, инженерия или военное искусство?
Ю.Е.Ревзина
В статье рассматриваются методологические вопросы, связанные с изучением истории фортификации эпохи Ренессанса и XVII-XVIII веков в Европе и России.
Ключевые слова: фортификация, история архитектуры, градостроительство, эпоха Ренессанса.
The Fortification of Classical Europe: Architecture,
Engineering or Art of War? By Yu^.Revzina
The paper deals with the methodological problems of the history of fortification especially of the Renaissance period and the XVII-XVIII centuries in Western Europe and Russia.
Keywords: fortification, architectural history, town-planning, the Renaissance.
Фортификация - единственный вид архитектуры, который причастен не только созиданию, но и разрушению. Это уникальное свойство, обусловленное тесной связью с искусством войны и осадной инженерией, конечно же, оказало крепостям двусмысленную услугу. С одной стороны, крепости были и остаются предметом пристального внимания военно-исторических, краеведческих, инженерных обществ, которые активно работают во многих странах, заботясь о сохранности укреплений и, по мере сил, делая это наследие понятным широкой публике. С другой стороны, несмотря на целый ряд попыток органично вписать фортификацию в историю архитектуры и градостроительства [1-3]1, всё же, по большому счёту, она занимала и занимает в этой области маргинальное положение.
Бастионной фортификации, несомненно, повезло меньше других. Она возникла в эпоху Возрождения в Италии на рубеже XV-XVI веков2 и просуществовала, видоизменяясь, вплоть до наполеоновских времён (рис. 1). Именно тогда, в Ренессансе, на смену толстым стенам и высоким башням пришли тонкие куртины и низкие, мощные, выдающиеся в окружающее пространство бастионы - так возник тип крепости, хорошо известный по памятникам западной и северной Европы, Среди-
земноморья, и бесконечно дорогой нам из-за Петропавловской крепости в Санкт-Петербурге.
Эти крепости, состоящие из бастионов и куртин, рвов, равелинов и прочих элементов, в зрелищности проигрывают средневековым замкам с их высокими стенами и башнями, подвесными мостами и, конечно же, с их романтическим рыцарским ореолом. Красота бастионных крепостей, заключённая в их великолепной геометрии, видна разве что с высоты птичьего полета или на плане. Вблизи же они представляют собой хаотичное нагромождение выступов и провалов, углублений и возвышений, тем более, что в наши дни они, если не уничтожены, то чаще всего трансформированы, захвачены новой застройкой, засажены зеленью. Крепостей такого типа действительно сохранилось крайне мало, особенно если иметь
1 Здесь стоит назвать ещё следующие работы: Idem. I modelli di progettazione delia città moderna, Venezia, 1969; Idem. La città italiana nel Rinascimento, Milano, 1969. А также: Саваренская Т. Ф. Западноевропейское градостроительство XVII-XIX веков. - М., 1987;
2 О генезисе бастионной фортификации в эпоху Возрождения в Италии см. основополагающие труды: [4, p. 263-290; 5], а также Idem. The Literature on Fortification in Renaissance Italy // Technology and Culture, IV, I, 1963. P. 30-50 и др.
Рис. 1. Николя II де Лармессен. Костюм инженера. Из серии гравюр «Costumegrotesque». Около 1700 года. Национальная библиотека Франции, отдел гравюр. Париж
в виду, насколько плотно территория Европы была покрыта ими с конца XVI по конец XVIII века. Как только крепости такого рода теряли оборонительное значение (из-за изменения конфигурации границ государства, устарев в техническом отношении или из-за нехватки средств на содержание гарнизона), они, как правило, уничтожались. В XIX веке, когда численность армий радикально увеличилась, когда изменилась сама концепция завоевания и обороны территорий, когда на смену отдельным крепостям пришли укреплённые районы, бастионы и куртины, окружавшие города, повсеместно сравнивали с землей. Европа попрощалась с ними почти повсюду, оставив тем не менее некоторые компактные средневековые замки
и даже кое-где и средневековые городские стены с башнями. За примерами далеко ходить не надо: в Выборге средневековый замок со своим внушительным донжоном стоит на острове, как ни в чём не бывало, из укреплений XV века видна лишь круглая толстая башня, в своё время приспособленная под хозяйственные нужды, а от двух бастионных фронтов времён императрицы Анны Иоанновны остались лишь беспорядочные всхолмления и тропинки. Так что такие крепости, как Буртанге (рис. 2), Куворден, Нарден в северных Нидерландах, Пальманова в северной Италии и ряд крепостей маршала Вобана на границах Франции - редкие исключения, частично дожившие до наших дней в первоначальном виде, частично восстановленные.
Рис. 2. Крепость Буртанге в Северных Нидерландах. Конец XVI века. Аэрофотосъёмка
4 2016 91
Несколько больше шансов не быть уничтоженными и получить новое применение было у сравнительно небольших крепостей, таких как Фортецца да Бассо или крепость Бельведер во Флоренции, Шпандау на подступах к Берлину или Петропавловская крепость в Петербурге. Как правило, когда они теряли своё оборонительное значение, то превращались в казармы и тюрьмы. Но вот с бастионами кронверка той же Петропавловской крепости, несмотря на намерения сохранить их в неприкосновенности в память о Петре I, в XIX веке решительно не знали, что делать: в начале столетия их сдавали с торгов под сенокос [6, с. 87], в 1810-х годах на гласисе собирались устроить парк, в 1816-м кронверк «как совершенно бесполезный» военное министерство решило передать городу для «пользы и увеселения публики», в 1842 году бастионы кронверка исполняли роль «водяного курорта» — заведения с минеральными водами [6, с. 89], а затем всё-таки были разрушены.
В истории архитектуры бастионная фортификация тоже как будто не может найти себе места. И на это есть причины более серьёзные, чем случайное «выпадение» из исследовательского поля зрения (такое, как известно, иногда случается даже с целыми эпохами). Причины, которые «выталкивают» этот материал за пределы историко-архитектурных исследований прежде всего методологические. В эпоху Возрождения, когда родилась бастионная фортификация, которая в ту пору из-за её радикального новаторства называлась «новой» (точнее, выстроенной «по-новому» - «а1Ьmoderna»), градостроительная мысль, теснейшим образом связанная с социальной утопией, вовсе не делала различий между градостроительством «гражданским» и «военным». Эта мысль охватывала город в целом, который, разумеется, не мог не защищаться.
Тогда, в эпоху Возрождения, возведением крепостей занимались те же мастера, что строили храмы, палаццо, виллы. В эпоху Ренессанса оборона городов, идеальные пропорции, устройство храмов и дворцов, выдающиеся античные здания осмыслялись в едином пространстве «всеобщей архитектуры» («architettura universale», по выражению Винченцо Скамоцци). Но уже во второй половине XVI века архитектурная мысль постепенно сама словно начинает выталкивать фортификацию из «всеобщей» области. В промежутке между трактатами Пьетро Катанео (первая версия - 1554 год) и того же Скамоцци (1615-й), где устройство укреплений - лишь один из предметов, охватываемых «всеобщей архитектурой», возникает немалое число сочинений, целиком и полностью по-
3 Наиболее яркие примеры второй половины XVI века — сочинения Джироламо Маджи и Джакомо Кастриотто, Франческо де Марки, Джованни Баттисты Белуччи, Буонайуто Лорини, Джироламо Катанео - не касаются вопросов, не связанных с фортификацией, зато включают сведения об орудиях и способах обороны.
4 Показательно, что Х.-В. Круфт, автор фундаментальной монографии по истории теории архитектуры, включает в свой труд специальный раздел по теории фортификации, однако ограничивая его рубежом XVI-XVII веков. Он полагает, что в этот период теория фортификации представляет собой часть теории архитектуры вообще, в то время, как в более поздние эпохи она обособляется, становясь частью инженерного знания [7].
священных строительству крепостей3. Во второй половине XVI века берёт начало процесс специализации знания, научного, технического, ремесленного, который, собственно говоря, длится и по сей день. Специалист постепенно приходит на смену uomo universalе, а на смену architettura universalе -ряд самостоятельных дисциплин: архитектура гражданская, кораблестроение, гидротехника и фортификация4.
Разрыв фортификации с миром «всеобщей архитектуры» в XVIII веке окончательно был закреплён системой образования, предписывавшей строителям крепостей обучаться своему искусству бок о бок с теми, кому предстояло крепости разрушать. Принадлежность к военным наукам, обилие специальной терминологии, высмеянной когда-то Лоренсом Стерном в «Тристраме Шенди», тесная связь с методами ведения войны и прогрессом в области осадной артиллерии - все эти обстоятельства буквально вытолкнули фортификацию в пределы инженерии, отдалив её от художественной проблематики. Однако это совершенно несправедливо.
В конце XV века Макиавелли в связи с итальянскими походами Карла VIII заметил, что средневековые стены итальянских городов непригодны ни для того, чтобы защитить город от разрушения мощными орудиями, ни для того, чтобы на них разместить тяжёлые пушки, которые не подпустили бы врага к этим стенам. Заметил это, раз-
Рис. 3. Неизвестный автор. План города-крепости Пальмано-ва. XVII век. Государственный архив военной архитектуры. Турин
умеется, не только Макиавелли, но и многие из тех, в чьи непосредственные обязанности входила защита этих стен. Дальше начались поиски путей модернизации городских укреплений. Здесь следует заметить, что бастионная крепость в виде «идеального города», имеющего в плане правильный многоугольник с трёх- или пятиугольными бастионами на углах была далеко не единственным решением этой проблемы. Одним из альтернативных решений были, к примеру, толстые круглые башни - барбаканы, которые могли выдержать тяжесть новых орудий и которые при реконструкции средневековых городских стен могли заменить собой или дублировать (что, по-видимому, происходило чаще) высокие башни. Это был один из способов трансформации средневековой стены, поиск иных продолжился бы и дальше, если бы итальянские изобретения и просто итальянские строители не вытеснили бы все эти поиски своими бастионами. Тип же бастионной крепости, который возник в ренессансной Италии, не имел ничего общего со Средневековьем. И не потому, что появились платформы для орудий и стена стала низкой и сравнительно тонкой. Главным отличием от средневековой фортификации было то, что все до единого элементы в устройстве города-крепости были связаны между собой строгими численными отношениями. Связаны таким образом, что нельзя было изменить ни один из параметров, чтобы это не потребовало изменений всех остальных.
Бастионная фортификация родилась в пространстве размышлений об идеальном городе, который представлял собой микрокосм, благодаря заключённым в нём численным отношениям связанный с макрокосмом. Пифагорейский пиетет к численным отношениям, равно как и связь с социальной утопией совершенного государства в духе Платона - вот что очерчивало мыслительное пространство, в котором рождалась бастионная фортификация и которое было связано с античным наследием многими нитями. Причем связь эта не разрушается, когда во второй половине XVI века появляются специальные трактаты, посвященные фортификации.
Рождённый мыслью раннего Возрождения образ самодостаточного, неизменного идеального порядка, спроецированного на землю в виде геометрически совершенного устройства города, уже уходил в прошлое, когда в самом конце XVI - начале XVII столетия возводились бастионы крупнейшей ренессансной крепости на венецианской терраферме - Пальманова (рис. 3).
Казалось бы, вслед за утратой представлений о городе как об упорядоченном по законам небесной гармонии целом должны были уйти в прошлое и сами идеальные геометрические построения. Но они не только не ушли, но и получили куда более широкое, чем раньше, применение на практике. Как с точки зрения истории архитектуры объяснить этот феномен? Почему, несмотря на смену представлений о пространстве города, произошедшую в XVII
веке, ренессансные по происхождению схемы продолжали воспроизводиться в городах-крепостях? Не течёт ли по-другому время для фортификации, не оказывается ли она далеко в стороне от «генеральной линии» градостроительной мысли или вовсе за пределами этой области? Нет. Главная причина «несостыковки» фортификации и «гражданской» архитектуры в классической Европе кроется, на наш взгляд, в неправильном понимании предмета самого искусства укрепления городов и существенных свойств его памятников.
Когда проекты городов-крепостей того же Вобана рассматриваются в одном ряду с современными им проектами планировки неукрепленных городов или их частей, происходит путаница с тем, что является объектом проектирования. Дело в том, что когда Жюль Ардуэн-Мансар проектирует одну из «королевских» площадей Парижа, он осмысляет фрагмент городского пространства. Когда Кристофер Рен создает проекты послепожарной планировки Лондона, он думает об огромном фрагменте города, почти о городе в целом. Когда же Вобан проектирует Лилль, Валансьен, Нёф-Бризак, объектом проектирования по-настоящему являются не Лилль, не Валансьен и не Нёф-Бризак (рис. 4), а территория французского королевства. Ей он и придаёт форму, укрепляя отдельные места крепостями, выстраивая между ними незримые связи.
Процесс укрупнения объекта проектирования в фортификации происходил постепенно, то ускоряясь, то притормаживая, то решительно шагая вперед, то делая шаг назад - подобно тому, как шёл процесс формирования европейских государств Нового времени. Уже знаменитую Пальманову не вполне корректно рассматривать только как город сам по себе. Пальманова - элемент обширного
Рис. 4. Гравированный план города-крепости Неф-Бризак. Проект С. Ле Претра де Вобана. Начало XVIII века
4 2016 93
оборонительного механизма Венецианской республики, состоящего, в числе прочих, из Кьоджи в лагуне, из Кандии, Кании и Ретимно на Крите, укреплений Корфу, Кипра, а также Вероны, Падуи и той же Пальмановы на терраферме и других, меньших по значению и масштабу крепостей. Значение одного из пунктов, который в случае необходимости может взять на себя оборону значительной территории, или, напротив, поделиться своим гарнизоном и орудиями с крепостями, принявшими на себя удар главных сил противника, сочетался в Пальманове с образом идеального города, существующего вне времени, вне политики, в абстрактном ландшафте. Он был и тем, и другим одновременно. Равно как и города-крепости, основанные великим герцогом Козимо Медичи Младшим на границах герцогства Тосканского.
Последний период существования бастионной фортификации, начавшийся во второй половине XVIII века, ознаменован процессом укрупнения армий, которые были способны «обтекать» отдельные крепости, продвигаясь вглубь страны. Это потребовало от государей и их инженеров вновь пересмотреть отношения крепости и обороняемой территории. Несмотря на консерватизм, который, как это ни покажется на первый взгляд странным, был присущ фортификации, дальнейшее её развитие всё больше стала определять идея отдельных удалённых от городов фортов, когда целый оборонительный периметр разбивался на фрагменты. Предложенная Монталамбером система фортов, в которых сосредоточена огромная огневая мощь, а затем наполеоновская фортификация в Италии ясно демонстрируют, что город как таковой больше не является предметом фортификации. Процесс изменений в фортификации этого периода можно образно представить себе так: бастионы, равелины, горнверки и кронверки оторвались от стены, окружающей город и, многократно увеличившись в размерах, перераспределились таким образом, чтобы защищать не только и не столько города, сколько обширные пространства между ними. При этой концепции структура самих городов перестала быть предметом осмысления в фортификации. Предметом бастионной фортификации окончательно стал особый вид пространства - природный ландшафт, очерченный изменчивыми политическими границами и структурированный для эффективной обороны. И всё же, на мой взгляд, укрупнение масштаба объекта и постепенное исчезновение точек соприкосновения с «гражданским» градостроительством не исключает фортификацию этого периода из истории архитектуры. Архитектура мыслит и структурирует пространство, фортификация, в том числе бастионная, тоже. И ни масштабы этого
пространства, ни его морфология дела не меняют. К тому же именно на уровне способа осмысления больших пространств, а не на уровне устройства отдельных элементов, приёмов построения или декоративного решения частей фортификация демонстрирует связь с большими культурными и стилистическими явлениями своего времени, равно как и изоморфизм - наиболее важным интеллектуальным процессам своей эпохи. На всём протяжении своего существования долговременная фортификация оставалась одним из самых концептуальных занятий своего времени. Занятием, в котором математические представления и образ земли, стремление к объективизации отношений с пространством и временем соединились с идеями власти, военного триумфа и личной славы.
Литература
1. Benevolo, L. Storia deLL'architettura del Rinascimento.
- Bari, 1968.
2. Саваренская, Т.Ф. История градостроительного искусства / Т.Ф. Саваренская, Д.О. Швидковский, Ф.А. Петров.
- М., 1989.
3. Kostof, S. The City Shaped. Urban Patterns and Meanings Through History / Kostof S. - Boston-New York-London, 1991.
4. De la Croix H. Military Architecture and the Radial City Plan in Sixteenth Century Italy // The Art Bulletin. - 1960. -XLII. - P. 263-290;
5. Marconi, P. Ed al. La citta come forma simbolica. Studi sulla teoria dell'architettura nal Rinascimento. - Roma, 1973.
6. Лебедянская,А.П. Кронверк Петропавловской крепости в его прошлом и настоящем / А.П. Лебедянская; Академия наук СССР; Ленинградский дом учёных им. М. Горького // Сборник докладов военно-исторической секции. - М.-Л., 1960. - № 3. - С. 87.
7. Kruft, H.-W. A History of Architectural Theory from Vitruvius to the Present. / H.-F. Kruft; Translated by R. Taylor, E. Callander and A. Wood. - Princeton Architectural Press, 1994. - P. 117.
8. Fara, A. La citta da guerra nell'Europa moderna / A. Fara.
- Torino, 1993.
Literatura
2. Savarenskaya T.F. Istoriya gradostroitel'nogo iskusstva / T.F. Savarenskaya, D.O. Shvidkovskij, F.A. Petrov. - M., 1989.
6. Lebedyanskaya A.P. Kronverk Petropavlovskoj kreposti v ego proshlom i nastoyashhem / A.P. Lebedyanskaya; Akademiya nauk SSSR; Leningradskij dom uchenyh im. M. Gor'kogo // Sbornik dokladov voenno-istoricheskoj sektsii. - M.-L., 1960.
- № 3. - S. 87.
