CC BY
541
УДК 930.1(470+571):338.2(47)(09) «192»
А. Ю. Давыдов, В. Н. Скворцов, И. А. Тропов
Новая экономическая политика в новейшей отечественной
историографии: к вопросу о структурировании проблем
В статье проанализированы особенности исследования различных аспектов новой экономической политики 1920-х гг. на современном этапе развития российской исторической науки. Рассмотрены основные достижения и дискуссионные вопросы в изучении нэпа, дана характеристика перспектив исследования данной научной проблемы.
The article analyzes the peculiarities of the research of various aspects of the new economic policy of the 1920s to the present stage of the Russian historical science development. The main achievements and discussion questions in the study of the NEP are examined, the characteristic of the prospects of the study of the scientific problems is given.
Ключевые слова: отечественная историография, научное исследование, научный подход, новая экономическая политика.
Key words: national historiography, scientific research, scientific approach, the new economic policy.
В отечественной историографии новая экономическая политика и ее составляющие многократно становились объектом исследова-
n w w
ния. В советской доперестроечной литературе нэп определяли как некую статичную сущность - целостный комплекс мер пролетарского государства по организации временного отступления от принципиального курса на построение социализма. В период перестройки длительная «инерция покоя» была прервана. Но, к сожалению, сложные научные вопросы решались порой по-революционному быстро. В результате стремительного заполнения учеными и публицистами «белых пятен истории» нэп и отдельные ее атрибуты (прежде всего кооперативную организацию) нередко стали представлять воплощением гуманистических и демократических начал, присущих социалистическому строительству; возникли иллюзии относительно возможности возрождения нэповской модели в новых условиях [32, с. 121].
В постперестроечный период в российской исторической науке сложилась специфическая ситуация, которую Ю.А. Поляков удачно охарактеризовал как «разрушенность старого и несозданность нового» [24, с. 38]. Интерес к «России нэповской» стал постепенно сни-
© Давыдов А.Ю., Скворцов В.Н., Тропов И.А., 2013
27
жаться. При этом было утрачено и отношение к изучаемой политике как к целостному явлению: что было главным, а что второстепенным стало неясно. В то же время общее ослабление внимания ученых к периоду нэпа не означает, что данная тема не обогатилась заметными научными трудами в новейшей историографии (имеем в виду работы, вышедшие в свет с начала 2000-х гг.). Во многих из них содержатся попытки непредвзято оценить предпосылки, существо и итоги нэпа.
Один из центральных вопросов, привлекающих к себе внимание современных исследователей - вопрос о причинах и обстоятельствах перехода к нэпу.
А.К. Соколов справедливо отмечает, что новую экономическую политику 20-х гг. нельзя рассматривать вне исторического контекста, вне связи с кризисом, порожденным системой военного коммунизма в экономической, социальной и политической сферах [30, с. 6,
9]. В данной связи А.Ю. Давыдов критически оценивает представление о переходе к нэпу как о контролируемом властью процессе. Автор видит в переходе к нэпу совокупность вынужденных и хаотичных отступлений большевиков от коммунистических догм; прослеживает, как внедряемая уже в условиях нэпа прожектерская схема безденежного продуктообмена между городом и деревней под давлением нелегального рынка заменилась свободой торговли [8; 9, с. 22].
Современные историки обращают внимание не только на известные факты народной борьбы в конце 1920 - начале 1921 гг., апогеем которой стал Кронштадтский мятеж, но и отмечают, что выйти из острого политического кризиса большевикам во многом помогло «отсутствие реальных политических альтернатив большевизму, уничтоженных и раздавленных в годы гражданской войны». Результатом стало, в частности, распространение среди рабочих «политического уныния» и абсентеизма [26, с. 20-21].
В последние годы обнаружились различные подходы к исследованию социально-экономического развития России и СССР в годы нэпа. Ряд авторов отмечает заметные положительные сдвиги как в аграрном секторе в 20-е гг., так и в экономическом развитии страны в целом. Так, по оценкам В.М. Кудрова, самыми высокими темпами экономического роста в СССР характеризовались именно 20-е гг. (на второе место по этому показателю исследователь ставит 50-е гг. и лишь на третье - 30-е гг.) [17, с. 165]. По мнению В.Л. Телицына, в деревне численно возросло и экономически укрепилось «среднее крестьянство, которое постепенно трансформировалось в средний класс», а сельскому хозяйству, по словам автора, всего «за год-полтора» с объявления нэпа «удалось восстановить свой внутренний механизм, сбалансировать удельный вес производительной и потребительной сферы и активно заработать в качестве поставщика
товаров на рынок» [26, с. 114, 116]. Правда, при таком подходе остаются неясными причины срывов хлебозаготовительных планов, введение карточек и т. п. меры. Об этом автор, к сожалению, умалчивает.
Н.Л. Рогалина, также отмечая определенные успехи аграрного сектора, указывает в то же время и на целый ряд проблем в этой сфере (низкие темпы прироста посевных площадей, сокращение удельного веса зерновых культур в составе крестьянских посевов и др.). «Все имеющиеся в нашем распоряжении данные, - пишет она, - свидетельствуют в пользу более эффективного хозяйствования, имевшего место в дореволюционное десятилетие» [25, с. 226]. Примечательно, что автор обнаруживает предпосылки и возможности рационализации нэповского потенциала. Положительные сдвиги в агарной сфере, по мнению Н.Л. Рогалиной, могли быть обеспечены путем «дальнейшей индивидуализации землепользования, расширения аренды и придания ей соответствующих цивилизационных форм, отказа от монополии внешней торговли, от национализации земли» [25, с. 231]. Исходя из этого, к числу политических авантюр следует отнести выбор принципиально иного варианта - отказа от нэпа, свертывания частной торговли, предпринимательства и иных рыночных механизмов, переход к политике коллективизации.
Конечно, историки занимаются не только аграрными проблемами нэповской России. Сохраняется также исследовательский интерес к различным аспектам истории развития промышленности [26, с. 121-149; 31; 23], финансовой сферы [2; 13], кооперации [39; 9;
10] и др.
Заметной тенденцией в современной науке стало повышение интереса ученых к исследованию того, как вырабатываемая в «центре» новая экономическая политика отражалась и преломлялась на региональном уровне [19; 12; 27]. Думается, региональное измерение нэпа - весьма перспективное направление в историографии, развитие которого будет способствовать созданию более полной и объективной картины нэповской России.
На пути к такой цели, как представляется, сделано уже немало. Ученые перестали искать в периоде 20-х гг. признаки сугубо формационного свойства. Они характеризуют нэп как этап, на котором «допускалось развитие частного сектора, государственное регулирование сочеталось с рыночными отношениями и не было столь массовых репрессий, как при Сталине» [6, с. 112], отмечают, что «нэповский курс продемонстрировал свою гибкость и изменчивость даже в те несколько лет, которые он существовал» [40, с. 71].
При этом историки выделяют те сущностные черты, которые достались нэпу от военного коммунизма и во многом определили его структуру. Прежде всего это выраженное стремление к револю-
ционно-насильственному решению насущных и многоплановых проблем. В частности, А.Ю. Давыдов в своих монографиях неоднократно обращает внимание на то, что присущее «русской смуте» всеобщее ожесточение не ушло в прошлое, а, напротив, наложило отпечаток трагизма на многие стороны политической жизни 1920-х гг. и последовавшего периода [7; 8].
Одна из центральных проблем современной историографии нэпа - это проблема влияния политической власти и идеологии на экономику. Вопрос о взаимоотношениях экономики и политики по-разному решается учеными.
Отчетливо сформулировал свою позицию С.А. Павлюченков, по мнению которого, «советская коммунистическая доктрина - это феномен конкретной мобилизационной идеологии». «К коммунизму следует относиться как к духовной оболочке объективного процесса, смысл которого заключается в ключевом понятии - "модернизация"» [26, с. 9, 10].
Большинство исследователей рассматривают вопросы взаимодействия политической и экономической сфер России в годы нэпа с иных позиций. Они так же, как и Павлюченков, признают решающую роль идеологии правящей партии и ее политических интересов в судьбах нэповской экономики [4; 5; 21, с. 19]. Однако полагают, что это имело негативные последствия: политический догматизм большевиков, по их мнению, стал ключевым фактором свертывания новой экономической политики во второй половине 1920-х гг. Наиболее последовательно данную точку зрения отстаивал Е.Г. Гимпельсон [4; 5]. Отказ правящей партии от серьезных политических преобразований он объяснял ее марксистской ортодоксальностью, ее приверженностью курсу на осуществление доктринальных политических идей. Автор убежден, что решающую роль в переходе партии к социально-экономическим контрреформам на исходе нэпа играла именно идеология. «Постоянное навязывание партией большевиков стране социалистической ориентации сдерживало саморегулирующийся процесс развития общества», - резюмирует исследователь [5, с. 10, 14, 60].
Общим местом стало утверждение о том, что нэп представлял собой либерализацию народного хозяйства при усилении политического диктата. Однако авторы порой не замечают содержащегося в их текстах противоречия. Л.П. Колодовникова на одной странице монографии указывает на ужесточение контроля партии уже при переходе к нэпу, а на другой - характеризует новую экономическую политику в целом как «эпоху хотя и ограниченного, но все же плюрализма» [15, с. 7, 8]. Она приводит выразительные данные о том, что в 1923 г. треть членов ячейки центрального ведомства ОГПУ линию ЦК не поддерживала; колебания проявляли и высшие руко-
водители карательных структур: Ф.Э. Дзержинский, Г.Г. Ягода и др. [15, с. 8]. Автор прослеживает процесс нарастания противоречий между властью и обществом по мере эволюции нэпа, в результате сталинским руководством был использован - по ее мнению - единственно возможный, насильственный способ удержать страну в повиновении и обеспечить ее развитие [15, с. 340].
В современной историографии встречается и другой подход. Так, И.А. Тропов в своих работах доказывает, что ситуация на местах в 20-е гг. была намного сложнее, чем это зачастую изображается в исторических трудах. В силу целого ряда обстоятельств ни советы, ни партийные комитеты в период нэпа не стали инструментами «диктатуры партии» [35; 36; 37]. При этом исследователем отмечено важное явление: в 20-е гг. все активнее проявляли себя самоуправленческие начала, возрастала роль сельских сходов [36, с. 374]. Данный факт чрезвычайно актуален в контексте исследования сложных взаимоотношений крестьянства и большевистского государства в условиях новой экономической политики.
В вышедшей в свет в 2007 г. работе Д.В. Ковалева обнаруживаем следующее суждение: хозяйственная либерализация повлекла за собой политические преобразования, хотя эти последние он не относит к разряду «существенных». Дальнейшие объяснения словесный туман рассеивают: фактически признается «существенность» изменений [14, с. 139]. Автор объясняет, как в 1924-1926 гг. под давлением со стороны крестьянства власть смягчила свою жесткую линию и объявила политику «лицом к деревне». Пользуясь снисходительностью избирательного регламента, почти все сельские жители отказали в поддержке коммунистам и комсомольцам (их доля в сельсоветах сократилась с 11,3 до 5,9 %); в десятки раз увеличилось количество выступлений с требованием создания крестьянских союзов (профсоюзов, защищавших права земледельцев). Отчетливо определилась реальная угроза существованию системы. Большевики в целях выживания пошли на объявление войны крестьянству. Оно потерпело сокрушительное поражение и перестало существовать как самостоятельный сельскохозяйственный производитель и как независимая политическая сила [14, с. 141-143]. Думается, организованные партия и государство, объявив войну обществу, не могли не победить. Но ведь это «пиррова победа»...
Большое внимание в современной историографии уделяется социокультурной сфере в период нэпа [3; 20; 22; 1; 28; 34]. В частности, В.П. Булдаков, проанализировав «социальное пространство» нэпа, обнаружил, «как по окончании гражданской войны у населения возникла потребность в социальной релаксации», что проявилось «в заметном росте потребления спиртного, повышенной суицидально-сти, размывании традиционной сексуальной морали». Исходя из
всего этого, автор объясняет и мотивы поведения властей в конце 20-х гг. Он пишет: «Социокультурная сфера вышла из равновесия и государству предстояло репрессивными методами вернуть ее в прежнее состояние» [3, с. 196, 197, 204, 205].
Исследователь И.В. Нарский делает акцент на углублявшемся в первые полутора - два года нэпа распаде общественных связей; умиротворение крестьянства он объясняет не столько уступкой со стороны властей, сколько сломленностью духа крестьян [22, с. 358]. Негативную картину крестьянского досуга в 20-е гг. на примере Дона, Кубани и Ставрополья изображает С.Д. Багдасарян. По ее мнению, в российской деревне в это время распространились «наиболее отталкивающие, асоциальные явления в области деревенского досуга - пьянство и хулиганство и сопутствующие им девиации (детское курение, половые аномалии)» [1].
Другие исследователи делают акцент на динамичности и разнообразии нэповского общества. Оно располагало живыми силами для саморазвития. Один из авторов этой статьи в целях выяснения степени жизнеспособности общества в обстоятельствах нэпа сосредоточился на изучении крупной социально-профессиональной группы городских кооператоров. Он пришел к выводу, что последние умели приспосабливаться к многочисленным административным препонам и хозяйственным трудностям, создавали жизнеспособные хозяйственные структуры и самодеятельные организации. Дух иждивенчества не проник в их среду [9]. Все это указывает на огромные адаптационные возможности населения. Иной позиции придерживаются А.Я. Лившин и И.Б. Орлов. Они полагают, что в 20-е гг. «нарастало ментальное и культурное отторжение нэпа и всего, что было связано с рынком и экономической свободой. Недовольство ходом дел в стране вымывало островки либерального сознания, приводило к тому, что нэп, рынок и частное предпринимательство составляли негативный ассоциативный ряд с бедностью, неравенством, безработицей и даже бюрократизмом» [18, с. 141].
Процесс выхолащивания общественной жизни происходил поэтапно. Примечательно, что многие авторы (Е.Г. Гимпельсон, Ю.М. Голанд, Л.П. Колодовникова и др.) обнаруживают перелом в середине - начале второй половины 1920-х гг. При этом эволюция нэпа связывается ими с перипетиями политической борьбы, в результате которой сформировался режим единоличной власти И.В. Сталина. В современной историографии существует мнение о том, что победа любой партийной группы, кроме той, которая была полна твердой решимости наголову разгромить всех оппонентов и не считаться при этом ни с какими потерями (то есть сталинской группы), открывала позитивные перспективы для общества [3, с. 215; 40, с. 70-71]. Можно спорить о реальности подобной альтер-
нативы, но нельзя не учитывать выразительные данные, которые приводит Ю.М. Голанд. Он отмечает, что летом 1924 г. позиции И.В. Сталина ослабли и прозвучали требования снять его с поста генсека. Однако его заявление об уходе было отвергнуто по причине отсутствия единогласия по вопросу о выборе преемника. В итоге установилось компромиссное коллегиальное руководство и начался процесс серьезного углубления реформ. Однако после XIV съезда партии сталинское лобби значительно увеличило свое влияние. Позиции сторонников расширения нэпа (М.И. Калинина и др.) стали слабеть. Весна 1926-1927 гг. - это время ухода от экономической целесообразности и перехода к идеологическому диктату [6, с. 114, 115, 117, 119, 123].
В данной связи нельзя не согласиться с С.А. Есиковым относительно того, что так называемая «бухаринская альтернатива» актуальностью не отличалась, ибо с 1927 г. Сталин был в силах подавить любое оппозиционное движение [11, с. 478].
Рассматривая проблемы свертывания нэпа, большинство ученых, как уже отмечалось, решающую роль в этом отводят идеологии правящей коммунистической партии и политическим интересам ее руководства во главе с И.В. Сталиным. Современный исследователь В.А. Ильиных полагает, что волюнтаристское свертывание в 1927 г. рыночного механизма ценообразования имело естественным следствием ограничение продажи крестьянами хлеба государству. Это было использовано для объявления мелкотоварного хозяйства как исчерпавшего свои возможности, а соответственно - для масштабного использования внеэкономических методов отчуждения зерна и решительного перехода к ударной кампании сплошной коллективизации [12, с. 325-326, 329, 331].
В то же время в отечественной историографии наметился и другой подход. Его сторонники склонны связывать отказ от нэповской модели не столько с идеологией правящей партии, сколько с системным кризисом в экономике страны, так и не преодоленным в 20-е гг. В некоторых научных работах доказывается, в частности, что данные официальной государственной статистики с внесенными в них еще в 20-е гг. всевозможными «поправками», свидетельствующие в целом об успехах нэповской экономики, не могут считаться вполне достоверными, и, следовательно, они не отражают всей сложности происходивших в экономике страны процессов [16; 33, с. 206; 38].
Таким образом, современный этап в отечественной историографии характеризуется разнообразием научных подходов и оценок различных аспектов новой экономической политики 1920-х гг. При сохранении целого ряда спорных и дискуссионных моментов, историков, занимающихся исследованием нэповской России, объединя-
ет всё же многое. Авторы нового века отчетливо понимают, что реальная история развивалась далеко не всегда в соответствии с директивами партийно-государственных органов, что следует, безусловно, отличать директивы и лозунги от сути реальных исторических процессов.
Новая экономическая политика в восприятии современных историков - это возможность реализации творческого народного потенциала, адаптации широких слоев населения к бесчисленным трудностям административного свойства. Отсюда - большее, чем раньше, внимание не к абстрактным явлениям и процессам, а к человеку 20-х гг., к его взглядам, трудовым свершениям и иным аспектам повседневной жизни, а также к повседневным управленческим практикам, сложившимся в нэповской России. Такой подход имеет большое значение не только для развития собственно научных исследований, но, как справедливо отмечают современные ученые, и для широкого использования воспитательного потенциала истории при работе с современной студенческой молодежью [29].
Для нынешнего этапа отечественной историографии характерно также понимание того факта, что реализация новой экономической политики во многом зависела от региональных особенностей нашей страны, поэтому всё более пристальное внимание в настоящее время уделяется региональному измерению нэпа.
Полагаем, что дальнейший прогресс в изучении нэпа будет во многом связан с углубленным и беспристрастным исследованием проблем хозяйственной эффективности нэповской модели, роли политико-идеологических факторов в ее свертывании, особенностей общественного сознания и повседневных практик различных групп и слоев населения в непростых условиях 20-х гг. Важнейшим условием плодотворной научной деятельности в этом направлении является, на наш взгляд, широкое использование междисциплинарного подхода и еще более активное, чем ныне, использование региональных исторических источников, в том числе впервые вводимых в научный оборот.
Список литературы
1. Багдасарян С.Д. Социальные девиации в сфере крестьянского досуга в 1920-е гг. (на материалах юга России) // Патриотизм и гражданственность в повседневной жизни российского общества (XVIII - XXI вв.): материалы междунар. науч. конф. 14-16 марта 2013 г. / под общ. ред. проф. В.Н. Скворцова, отв. ред.
В.А. Веременко. - СПб., 2013. - С. 147-153.
2. Бокарев Ю.П. Денежные реформы в России и Европе 20-х годов // Нэп в контексте исторического развития России ХХ века: сб. ст. / отв. ред. А.К. Соколов. - М., 2001. - С. 129-151.
3. Булдаков В.П. Постреволюционный синдром и социокультурные противоречия нэпа // Нэп в контексте исторического развития России ХХ века: сб. ст. / отв. ред. А.К. Соколов. - М., 2001. - С. 196-220.
34
4. Гимпельсон Е.Г. НЭП и советская политическая система. 20-е годы. -М., 2000.
5. Гимпельсон Е.Г. Новая экономическая политика Ленина - Сталина. Проблемы и уроки (20-е гг. ХХ в). - М., 2004.
6. Голанд Ю.М. Разрушение нэпа: экономические, идеологические и политические предпосылки // История сталинизма: итоги и проблемы изучения: материалы междунар. науч. конф. Москва. 5-7 дек. 2008 г. - М., 2011. - С. 112134.
7. Давыдов А.Ю. Нелегальное снабжение российского населения и власть. 1917-1921 гг.: Мешочники. - СПб., 2002.
8. Давыдов А.Ю. Мешочники и диктатура в России. 1917-1921 гг. - СПб.,
2007.
9. Давыдов А.Ю. Кооператоры советского города в годы нэпа. Между «военным коммунизмом» и социалистической реконструкцией. - СПб., 2011.
10. Давыдов А.Ю. Петроградский деятель А.Е. Бадаев - «плебейский революционер» или «коммерческий человек» // Под сенью Чесменского дворца: Россия в XVIII - начале XXI в.: материалы Всерос. науч. конф. СПб., 27-29 нояб. 2012 г. / отв. ред. И.А. Тропов. - СПб., 2012. - С. 183-192.
11. Есиков С.А. «Бухаринская альтернатива» сталинскому аграрному курсу // История сталинизма: итоги и проблемы изучения: материалы междунар. науч. конф. Москва. 5-7 дек. 2008 г. - М., 2011. С. 468-479.
12. Ильиных В.А. Хроники хлебного фронта (заготовительные кампании конца 1920-х гг. в Сибири). - М., 2010.
13. Ильюхов А.А. Как платили большевики: Политика советской власти в сфере оплаты труда в 1917-1921 гг. - М., 2010.
14. Ковалев Д.В. Политическая дискриминация крестьянства в нэповской России // Вопр. истории. - 2007. - № 5. - С. 139-143.
15. Колодовникова Л.П. Советское общество 20-х годов ХХ века: по документам ВЧК-ОГПУ. - М., 2009.
16. Кочетков И.В. Зерновое производство в годы нэпа: действительность и возможности // Экономическая история России XIX-ХХ вв.: современный взгляд. - М., 2000. - С. 80-104.
17. Кудров В.М. Советская экономика в ретроспективе. Опыт переосмысления. - М., 2003.
18. Лившин А.Я., Орлов И.Б. Власть и общество: Диалог в письмах. - М.,
2002.
19. Лютов Л.Н. Региональный аспект социальных процессов в первые годы нэпа. 1921-1923 (По материалам периодической печати Симбирской губернии) // Нэп в контексте исторического развития России ХХ века: сб. ст. / отв. ред.
А. К. Соколов. - М., 2001. - С. 168-185.
20. Лютов Л.Н. Советская молодежь на закате нэпа. 1927-1929 гг. // Вопр. истории. - 2011. - № 11. - С. 128-134.
21. Место НЭПа в советской общественной системе. Материалы Ученого совета ИМЭМО РАН от 13.03.2002. / сост. и ред. Ю.Б. Кочервин. - М., 2002.
22. Нарский И.В. Жизнь в катастрофе. Будни населения Урала в 19171922 гг. - М., 2001.
23. Подольский С.И. НЭП и индустриализация: перелом в экономической политике - смена управленческих структур // Под сенью Чесменского дворца: Россия в XVIII - начале XXI в.: материалы Всерос. науч. конф. СПб., 27-29 нояб. 2012 г. / отв. ред. И.А. Тропов. - СПб., 2012. - С. 58-63.
24. Поляков Ю.А. Историческая наука: время крутых поворотов // Россия в ХХ веке: Судьбы исторической науки. - М., 1996. - С. 31-42.
25. Рогалина Н.Л. Нэп как реформа (Аграрный аспект) // Нэп в контексте исторического развития России ХХ века: сб. ст. / отв. ред. А.К. Соколов. - М., 2001. - С. 221-237.
26. Россия нэповская / под ред. А.Н. Яковлева. - М., 2002.
27. Саблин В.А. Продовольственный налог в северной деревне в первый год нэпа // 1921 год в судьбах России и мира: от Гражданской войны к послевоенному миру и новым международным отношениям: сб. материалов междунар. науч. конф. / отв. ред. В.И. Голдин, П.В. Федоров. - Мурманск, 2011. - С. 203206.
28. Савчук А.А. Проституция и изнасилования в Советской России 1920-х гг. как итог разрушения традиционного обмена женщинами // Патриотизм и гражданственность в повседневной жизни российского общества (XVIII - XXI вв.): материалы междунар. науч. конф. 14-16 марта 2013 г. / под общ. ред. проф. В.Н. Скворцова, отв. ред. В.А. Веременко. - СПб., 2013. С. 153-158.
29. Скворцов В.Н. Условия формирования патриотизма как основы мировоззрения современной молодежи // Патриотизм и гражданственность в повседневной жизни российского общества (XVIII - XXI вв.): материалы междунар. науч. конф. 14-16 марта 2013 г. / под общ. ред. проф. В.Н. Скворцова, отв. ред.
B.А. Веременко. - СПб., 2013. - С. 6-8.
30. Соколов А.К. Историческое значение нэпа // Нэп в контексте исторического развития России ХХ века: сб. ст. / отв. ред. А.К. Соколов. - М., 2001. -
C. 6-12.
31. Соколов А.К., Сорокина Т.В. Новая экономическая политика и военная промышленность Советской России // НЭП: экономические, политические и социокультурные аспекты: сб. ст. - М., 2006. - С. 176-201.
32. Страницы истории советского общества. Факты. Проблемы. Люди. - М.,
1989.
33. Страхов В.В. Новые рубежи историко-аграрных исследований: XXXII сессия Симпозиума по аграрной истории Восточной Европы // Рос. история. -2011. - № 6. - С. 204-207.
34. Трефилова М.Н. Трансформация брачно-семейных отношений жителей городов Верхней Волги в конце 1890-х - 1927 гг.: автореф. дис. ... канд. ист. наук. - Иваново, 2013.
35. Тропов И.А. РКП(б) в системе сельских и волостных органов власти в России (первая половина 1920-х гг.) // Вестн. Ленингр. гос. ун-та им. А.С. Пушкина. 2010. Т. 4. История. № 4. - С. 123-131.
36. Тропов И.А. Эволюция местных органов государственной власти в России (1917-1920-е гг.). - СПб., 2011.
37. Тропов И.А. Волостные исполкомы в первой половине 1920-х гг.: состав и повседневная управленческая деятельность // Патриотизм и гражданственность в повседневной жизни российского общества (XVIII - XXI вв.): материалы междунар. науч. конф. 14-16 марта 2013 г. / под общ. ред.
В.Н. Скворцова, отв. ред. В.А. Веременко. - СПб., 2013. - С. 138-142.
38. Тропов И.А. ЦСУ и тайны советской сельскохозяйственной статистики первой половины 1920-х гг. // Ленингр. юрид. журн. - 2012. - № 4(30). - С. 257-263.
39. Файн Л.Е. Нэповский «эксперимент» над российской кооперацией // Вопр. истории. - 2001. - № 7. - С. 35-55.
40. Хлевнюк О.В. Сталин у власти. Приоритеты и результаты политики диктатуры // История сталинизма: итоги и проблемы изучения: материалы междунар. науч. конф. Москва. 5-7 дек. 2008 г. - М., 2011. - С. 62-74.
