CC BY
11
Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2017. № 4 (16). С. 134-146.
УДК 94(47):378
Б01 10.25513/2312-1300.2017.4.134-146
Н. В. Кабакова
НОРМАТИВНЫЕ ОБРАЗЫ И ПОВСЕДНЕВНЫЕ ПРАКТИКИ СИБИРСКОГО АВТОМОБИЛЬНО-ДОРОЖНОГО ИНСТИТУТА НАКАНУНЕ И ВО ВРЕМЯ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ*
Рассматривается вопрос о нормативных советских образах и их реализации в повседневности Сибирского автодорожного института накануне и во время Великой Отечественной войны, о восприятии устанавливаемых моделей со стороны вузовского социума. Тематика исследуется на основе государственных и партийных постановлений, материалов местной прессы, институтских приказов по личному составу, личной переписки, воспоминаний.
Ключевые слова: Сибирский автомобильно-дорожный институт; партийные и государственные постановления; повседневность; Великая Отечественная война.
N. V. Kabakova
NORMATIVE IMAGES AND DAILY PRACTICES SIBERIAN AUTOMOBILE-ROAD INSTITUTE EVEN AND DURING THE GREAT PATRIOTIC WAR
The issue of normative Soviet images and their implementation in the daily routine of the Siberian Automobile-Road Institute on the even and during the Great Patriotic War, the perception of the models being installed by the university society is considered. The subjects are investigated on the basis of state and party decrees, local press materials, institutional orders on personnel, personal correspondence, memories.
Keywords: Siberian Automobile-Road Institute; party and state regulations; daily routine; the Great Patriotic War.
Перед историками, изучающими советское прошлое, стоит важная задача описания его не только с позиций официального дискурса, преимущественно рассматривающего историю «сверху» в социально-экономическом либо политическом контексте, а «снизу », сквозь призму повседневной жизни. Подобный подход, весьма распространённый среди современного российского исследовательского сообщества последних десятилетий, вызвал, в том числе, неослабевающий интерес к вопросам «экстремальной повседневности» [1]. Это, во многом, объясняется
тем фактом, что особое значение приобрели группы источников, отражающие непосредственное восприятие людьми событий, происходящих в окружающей действительности, что позволяет задействовать в научных трудах огромный пласт документов, ранее считавшихся субъективными и недостоверными, среди которых - материалы из личных архивов, переписка, воспоминания. Не менее познавательным представляется сопоставление подобных эго-документов с публикациями в прессе, отражение в них партийно-государственных постановлений, приказов низовых
* Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ и Министерства образования Омской области в рамках научного проекта № 17-11-55006 «Повседневная жизнь в Западной Сибири накануне и во время Великой Отечественной войны (1939-1945 гг.)».
© Кабакова Н. В., 2017
структур, обязанных чутко реагировать на все посылы «сверху». Такой подход даёт возможность детализировать привычную общественную модель, характеризующую обыденную жизнедеятельность, которую не всегда возможно уровнять с требованиями официоза. Среди мозаичного количества тем, выявляющихся в контексте данной постановки вопроса, нас будет интересовать, каким образом нормативы, создававшиеся государственными и партийными органами, регламентировавшие все сферы жизни в СССР, реали-зовывались в повседневной практике профессорско-преподавательского состава и студенчества Сибирского автомобильно-дорожного института (далее - САДИ, по аббревиатуре первых десятилетий существования вуза) как одного из высших учебных заведений страны. В поле исследования - многочисленные аспекты вопросов обучения и трудовой дисциплины. Хронологические рамки заявленной тематики предполагают охват периода так называемой «коммеморативной плотности» как занимающего привилегированное положение в современном общественном сознании - времени накануне и в ходе Великой Отечественной войны [2, с. 83].
В 1940 г. Сибирский автодорожный институт, созданный по решению правительства в ноябре 1930 г., отметил десятилетний юбилей, что нашло отражение в многочисленных публикациях местной прессы. Столь важный рубеж позволил оценить вклад вуза в развитие советской инфраструктуры и пополнение инженерно-технических кадров в экономику СССР. Данной тематике, в частности, был посвящён целый разворот «Омской правды» - газеты, являвшейся официальным рупором исполкома Омского областного Совета и бюро обкома ВКП(б), где отмечалось, что за период своего существования САДИ подготовил 748 специалистов (из них 318 инженеров-автомехаников и 430 инженеров - строителей дорог). Обучением студентов занимались 60 научных работников и 27 лаборантов. В результате развития института оценка лабораторного оборудования кафедр и кабинетов выросла с 16 тыс. руб. в 1930 г. до 625 тыс. руб. в 1940 г. Помимо цифр и фактов, свидетельствующих о достигнутых успехах, юбилейных фотографий, газета включила ряд публикаций: «За
большевистское воспитание кадров» (секретаря партбюро А. Шакина), «К новым успехам» (директора Ф. М. Дробышева), «Учиться отлично» (секретаря комитета ВЛКСМ А. Рыбакова), информацию о премировании работников со стороны наркома внутренних дел Л. П. Берии и исполкома Омского областного Совета и бюро обкома ВКП(б) и т. д. [3]. Аналогичные по своему содержанию репортажи, посвящённые торжествам в автодорожном институте, были напечатаны в газете «Молодой большевик», еженедельном органе Омского обкома ВЛКСМ [4].
В то же время происходили серьёзные подвижки в государственной политике СССР по отношению к высшему образованию. 2 октября 1940 г. были приняты два новых правительственных распоряжения - Указ Президиума Верховного Совета СССР «О го -сударственных трудовых резервах СССР» и Постановление Совета Народных Комиссаров (далее - СНК) СССР «Об установлении платности обучения в старших классах средних школ и в высших учебных СССР и об изменении порядка начисления стипендии». В указе о трудовых резервах говорилось о необходимости расширения промышленности за счёт непрерывного пополнения рабочего класса в условиях, когда в стране ликвидирована безработица, покончено с нищетой и разорением и отсутствия в силу названных обстоятельств людей, способных стихийно формировать потенциал трудовых индустриальных ресурсов. В соответствии с этим го -сударство ставило задачу организации профессиональной подготовки трудовых резервов из числа рабочей и колхозной молодёжи в количестве от 800 тыс. до 1 млн человек (ежегодно) посредством их образования в ремесленных, железнодорожных училищах и школах фабрично-заводского обучения (далее - ФЗО). Призыву (мобилизации) подлежала молодёжь в возрасте от 14 до 17 лет, а организовывать его обязывались городские Советы депутатов трудящихся и председатели колхозов. Обучение осуществлялось бесплатно, учащиеся при этом находились на полном государственном иждивении. После окончания училищ или ФЗО их выпускники считались мобилизованными и были обязаны четыре года отработать на государственных предприятиях. Выпускником Сибирского ав-
тодорожного института 1940 г. Юрием Кирьяновым, закончившим вуз с красным дипломом и в преддверии получения высшего образования получившим рабочую специальность на Сибзаводе, в письме к жене Любови Кирьяновой была дана следующая оценка указу о трудовых резервах: «Много думал над последним постановлением правительства "О трудовых резервах". Оно, безусловно, необходимо, и, надо сказать, что этот вопрос давно уже занимал меня. Точнее говоря, я думал о той молодёжи, которая подготавливалась в наших школах. Окончившие десятилетку оказывались иногда в неопределённом положении - не все из них поступали в вузы, а та часть, которая не выдерживала экзаменов или просто не хотела учиться, в то же время не могла и самостоятельно работать на промышленных предприятиях без специальной подготовки. Теперь уже после седьмой группы человек должен определённо решать - или он будет получать высшее образование и, платя за обучение, он, конечно, будет серьёзно относиться к учёбе и подготовке к экзаменам в институт. В ином случае он после седьмой группы пойдёт в наркома-товскую школу и получит определённую квалификацию» (13.10.1940)1. То есть, по мнению Ю. Кирьянова, определяющая мысль данного указа состояла в том, что он должен был помочь молодёжи определиться в своём профессиональном выборе. В то же время выпускница автодорожного института Зинаида Александровна Резекина (Липатова), которая приехала учиться в Омск из деревни Лисино Муромцевского района, вспоминала, что во время Великой Отечественной войны выполнение данного правительственного распоряжения стало особенно тяжким бременем для семей колхозников, поскольку на фронт ушли практически все мужчины, а в город на учёбу забирали ещё и подростков: «Потом ещё стали молодежь забирать в ФЗО. Это была трагедия для деревни. Убе -гали! Моя тетя, которую забрали, а ей было страшно начинать жизнь в городе, убежала оттуда. Но некоторые оставались там»2.
Второе постановление, о введении с 1 сентября 1940 г. платного обучения, гла -сило о соответствующих переменах, которые были обусловлены «возросшим уровнем благосостояния трудящихся» и «значительными
расходами Советского государства на строительство, оборудование и содержание непрерывно возрастающей сети средних и высших учебных заведений». Изложенные обстоятельства определили необходимость переложить часть расходов по обучению в средней (8-10 классах) и высшей школе «на самих трудящихся». Плата за обучение в вузах страны должна была составить 300 руб. в год (в Москве и Ленинграде - 400 руб. в год) и должна была производиться дважды - в сентябре и феврале, за каждый учебный семестр. Оговаривалось, что студенты из числа нуждавшихся, зачисленные на государственную стипендию, от платы освобождались.
Руководство САДИ, обязанное неукоснительно следовать всем посылам партии и государства, объявило о нововведениях в институте, а его директор Ф. М. Дробышев опубликовал в «Омской правде», статью, в которой, в частности, отметил: «...существовавшая до сих пор бесплатность обучения иной раз приводила к отрицательным результатам, создавалась своеобразная уравниловка: как талантливый и трудолюбивый студент, так и малоспособный и плохо занимающийся содержались за счёт государства. Это вело к иждивенческим настроениям среди молодежи. Многие студенты не ценили до сих пор по-настоящему благ высшего образования, достававшихся им безо всяких усилий с их стороны. Теперь, когда обучение в вузах стало платным, каждый студент будет подходить к своим учебным занятиям с большим чувством ответственности, поймет необходимость упорной работы, чтобы заслужить право на получение государственной стипендии.» [5]. Аналогичную оценку вышеупомянутому постановлению в газете «Молодой большевик» дал пятикурсник автомобильного факультета, студент-отличник Е. Флоренцев: «.Проведение в жизнь этого постановления обеспечит бережное расходование государственных средств. Студенты высших учебных заведений будут более ответственно относиться к учёбе. Задача каждого студента заключается в том, чтобы сознательным отношением к своему труду, упорной творческой работой добиваться отличных результатов в учёбе, стремясь к высокой цели - стать полноценным советским специалистом» [6]. Несомненно, приведённые
примеры мнений, опубликованные в прессе, содержащие однозначную положительную оценку нововведениям государственной политики по установлению платного обучения, не могли быть иными, расходящимися с этими установками, поскольку поддержка официального курса и выражение его одобрения являлись непременным условием функционирования советского общества.
В то же время сходную точку зрения понимания данного постановления высказывает в своей личной переписке Ю. Кирьянов, не имевший оснований опасаться упрёков за нелояльное отношение к предпринятому го -сударственному курсу в отношении отмены бесплатного обучения. В уже цитировавшемся письме к жене, которая в это время заканчивала получение образования в автодорожном институте, было сказано: «...второе постановление (о введении платы за обучение -Н. К.), если смотреть объективно, нам лично причиняет неудобство, но тоже своевременно. Сейчас прошёл тот момент, когда нашей стране необходимы были хоть какие-нибудь инженеры и притом в скорейший срок. В результате выпускались инженеры типа Пашкова (сокурсник Ю. Кирьянова. - Н. К.) и т. п. Сейчас вероятность выпуска инженеров такого типа сильно снизится. Люди будут значительно серьёзнее относиться к учёбе, институты будут богаче оборудованы и поднимется авторитет инженера. Не исключена даже возможность, что будут повышены ставки инженерам. Правда, сейчас возможен очень большой отсев из институтов, но это, конечно, временное явление. У меня в связи с этим даже появилась надежда, что к тому времени, когда я выйду в запас (в момент написания письма Ю. Кирьянов нёс службу в рядах Рабоче-Крестьянской Красной армии (далее - РККА). - Н. К.), жить станет значительно легче, и мы с тобой сумеем наладить довольно приличную жизнь. Плохо только, что сейчас тебе приходится очень туго, во всяком случае, труднее, чем мне. Самый трудный период в жизни - переход к самостоятельной жизни тебе придётся переживать одной, без поддержки с моей стороны...» Таким образом, Юрий, соглашаясь со своевременностью введения платы за обучение, признавал необходимость данного постановления, отмечал качественные перемены
в профессиональной подготовке специалистов, которые, по его мнению, должны неизбежно произойти в ближайшем будущем. Он надеялся и на улучшение собственного финансового благополучия, которое, как он полагал, наступит в обозримом будущем, хотя подчёркивал, что для его семьи траты на обучение будут обременительны.
Подчеркнём, что от платы за обучение, согласно тому же Постановлению СНК СССР от 2 октября, с декабря 1940 г. начали освобождаться некоторые категории учащихся, например инвалиды-пенсионеры и их дети, далее - во время Великой Отечественной -студенты, чьи родители были мобилизованы в РККА. К примеру, в первые недели начавшегося учебного 1941 г. в Сибирском автодорожном институте от указанных выплат были избавлены 7 человек [7, л. 114-115]. Во втором семестре к числу льготников, которые не оплачивали обучение, добавились «нуждающиеся» из числа стипендиатов, появились первые инвалиды Великой Отечественной войны. В первом семестре 1942 г. круг студентов, получивших на основании постановления правительства право бесплатного получения высшего образования, стал ещё более обширным и теперь включал детей, получавших пенсию в связи со смертью кормильца, если последняя являлась единственным средством к существованию, детей рядового и младшего начальствующего состава, призванного в ряды Красной армии и Военно-Морского флота, иждивенцев рядового и младшего начальствующего состава, учащихся, возвратившихся из Красной армии и Военно-Морского флота после ранения, контузии, увечья или болезни и пр. Как видим, невзирая на введение платы за высшее образование, что, очевидно, снизило возможность его получения для некоторых категорий советских граждан, власть пыталась осуществлять политику предоставления льгот в этой сфере для ряда категорий, прежде всего связанных с военной службой, пострадавших в ходе военных действий и пр.
Сфера высшего образования находилась в постоянном поле внимания со стороны властей, о чём свидетельствовали мероприятия властей и выработанные ими постановления, касающиеся качества обучения. В 1938 г. в Кремле состоялся приём руководителей
партии и государства работников высшей школы, на котором в своём выступлении глава советского правительства В. М. Молотов подчеркнул: «.работникам высшей школы дано передовое место не только в рядах культурных работников, но и вообще во всех отраслях работы нашего государства. Вам много дано, поэтому велика ваша ответственность перед народом.» [8, с. 4]. Оценивая перемены, происшедшие спустя два года после совещания, передовица «Омской правды» отмечала, что профессура и студенчество, осознавая возложенную на них высокую ответственность, «. одержали новые успехи в подготовке высококвалифицированных кадров для социалистического хозяйства страны, для её научных и социально-культурных учреждений.» [9].
Повседневные практики предвоенной советской эпохи предоставляли возможность глубокого погружения в детали бытования низовых структур с помощью средств массовой информации. Приведём несколько примеров того, как на страницах омских газет давалась оценка деятельности вузов города вообще и Сибирского автодорожного института в частности: «. значительно организованнее прошли в этом году экзамены в автодорожном, сельскохозяйственном, медицинском институтах. <...> Однако нельзя не видеть и теневые стороны в деятельности вузов. Наша газета не раз указывала на ошибки руководителей вузов, ставших в погоне за дутыми оценками студентов на путь очковтирательства. Зная о конкретных студентах, которые в течение учебного года совершенно не работали, пропускали занятия, администрация институтов относилась к подобным фактам примиренчески. Не единичны факты, когда студенты во время сессии получали оценки, расходившиеся с теми, которые они получали в течение семестра. Центральный комитет партии сурово осудил негодную практику искусственного повышения успеваемости студентов, осудил руководителей, которые допускают хотя бы малейшее проявление либерализма в оценке знаний. Передовая студенческая молодёжь не нуждается в снисходительном отношении к себе. Потакать же той незначительной части студентов, которая ещё не осознала своей ответственности перед государством, - зна-
чит приносить вред и этим студентам, и советскому государству...» [9].
В местной прессе оценивалось качество знаний, приобретаемых студентами в ходе изучения определённых предметов. Так, в одной из статей, где шла речь о преподавании марксизма-ленинизма - важнейшей идеологической дисциплине во всех институтах страны, - приводились конкретные примеры негативных проявлений отношения студентов к получению знаний подобного рода: «.в автодорожном институте недавно был факт, когда все студенты одной из групп пришли на семинар о работе И. В. Сталина "Об основах ленинизма" совершенно неподготовленными. Студент-комсомолец Голубов -ский, как правило, не готовится к семинарским занятиям.» Автор ставил в вину преподавателям института, не проявлявшим достаточной настойчивости и требовательности в отношении студентов, уклонявшихся от самостоятельной работы, упрекал их в том, что они не приглашали неуспевающих на консультации, не контролировали результаты стенографирования студентами материалов семинаров, замечал, что и сам ход занятий не обсуждался на заседаниях кафедр. В других газетных статьях критике подвергались преподаватели, не стремившиеся к повышению собственной квалификации, тогда как на втором всесоюзном совещании руководителей кафедр марксизма-ленинизма тов. М. И. Калинин указывал, что «. преподаватели кафедр марксизма-ленинизма должны изучать соответствующие науки, чтобы свой предмет преподавать с учётом профиля вуза.» [10]. Приведённые выдержки из публикаций омских газет убеждают, что в советском социуме требования к качеству знаний предъявлялись самые высокие, при этом речь шла не просто об оценке как результате изучения какой-либо дисциплины, а о процессе обучения - авторы статей критикуют студентов, пропускавших занятия, допускавших пробелы в самостоятельной работе, преподавателей, не принимавших во внимание данные аспекты деятельности обучавшихся при выставлении экзаменационной оценки.
Подобные тенденции характеризовали не только отчёты высокопоставленных деятелей партии и государства, но и высказывания рядовых граждан, которые публикова-
лись в средствах массовой информации. К примеру, нередкими были статьи, написанные студентами вузов. Так, сочинение В. Невского «Студенты сдают экзамены» в «Омской правде» очерчивало особенности весенней сессии 1941 г. в автодорожном институте и отмечало отличников, последовательно добивавшихся высоких результатов в процессе овладения знаниями. При этом автор статьи называл фамилии манкировавших занятиями и, к тому же, не использовавших свободное время для самостоятельного обучения, не сдававших зачётов и экзаменов [11]. Публикация студента Е. Флорен-цева в «Молодом большевике» повествовала о собственном опыте, которым тот стремился поделиться со своими коллегами из других вузов Омска. Будучи отличником, Е. Флорен-цев утверждал, что подобных высот может добиться каждый: «. секрет успеха заключается лишь в добросовестном отношении к учёбе, правильной организации своего труда и тщательной, глубокой подготовке к экзаменам.» Занимая ответственную должность комсомольского организатора, Е. Фло-ренцев нёс ответственность за качество учёбы других студентов собственной группы, подчёркивая, что помогает своим товарищам в реализации совместных учебных проектов [12]. Обратим внимание и на то, что в обеих вышеупомянутых статьях упоминалось постановление о введении государством платы за обучение как решение, способствующее более ответственному отношению к учёбе со стороны советского студенчества.
Студенты предвоенного и военного времени, не снимая с себя ответственности за успешное овладение знаниями, требовательно относились к деятельности преподавателей. Свидетельством этого может служить выписка из протокола производственного совещания, проведённого в феврале 1940 г. четверокурсниками дорожного факультета, в ходе которого обсуждались причины слабой успеваемости. В документе, в числе прочего, изложен следующий перечень вопросов, стоявших на повестке дня:
«. о неудовлетворительном качестве лекций тов. Лавровского и его неверном подходе к студентам во время экзаменов;
о поверхностных лекциях по строительному производству;
о поверхностных лекциях по курсу гражданских сооружений;
об отсутствии преподавателей на совещаниях студентов;
о том, что сообщение декана носит поверхностный, формальный, сухой характер, в его выступлении нет анализов итогов экзаменов;
о том, что неправильно был создан учебный план и это, во многом, вызвало низкую успеваемость;
о шуме в аудиториях во время лекций, создаваемом студентами, мешающем усвоению материала.» [13, л. 14].
Проблемы, обсуждавшиеся на совещании, свидетельствуют о высокой требовательности к учебному процессу со стороны студенчества, о критическом настрое по отношению к профессуре, руководству института. Выступавшие обращали внимание и на недостатки в ходе планирования обучения, и на определённые издержки преподавания, и на проблемы дисциплинарного плана. Обращает на себя внимание то, что претензии студентами высказывались гласно, отсутствовала боязнь негативных последствий за подобные реплики. В то же время сохранились многочисленные свидетельства выпускников САДИ первой половины 1940-х гг., в которых давалась высокая оценка собственным преподавателям. К примеру, таковы воспоминания А. Блюм («думаю с большой признательностью и благодарностью о моих учителях-наставниках»), М. Степуро («наши учителя и воспитатели сумели выпестовать из бывших школьников хороших инженеров и руководителей») и пр. [14, с. 87-88].
Пристальное внимание к учёбе наблюдалось со стороны партийных органов автодорожного института. «На передовых рубежах учёбы - студенты-коммунисты и комсомольцы» [15], - с удовлетворением оценивал уровень академической успеваемости секретарь партбюро вуза А. М. Шакин. В первые же недели начавшейся войны руководство института и его коммунисты, находившиеся в авангарде всех направлений деятельности, активно перестраивали процесс обучения, определяя его возможность эффективно работать в условиях экстремального времени. 5 июля 1941 г. состоялось закрытое партсобрание, на котором обсуждались задачи пар-
тийной организации в создавшейся обстановке, выстраиваемые в русле речи И. В. Сталина, с которой он 3 июля обратился по радио к советскому народу. Основным докладчиком был директор института Ф. М. Дробышев, подчеркнувший, что выступление вождя, имевшее исторический характер, определило «конкретную боевую программу», мобилизовало весь народ на борьбу с германским фашизмом, на разгром и уничтожение врага. Руководитель института призывал «решительно освободиться от благодушия, беспечности, от настроений мирного строительства. пагубных в настоящее время», «повысить революционную бдительность», «укрепить учебно-трудовую дисциплину в институте», «решительно бороться со всякого рода дезорганизаторами» [16, л. 25].
События начала войны нашли отражение и в письмах Любови Кирьяновой к свекрови О. Л. Кирьяновой («Прошло у нас собрание в институте. Если бы вы видели, как горели глаза у наших ребят! Все говорят о желании отправиться на фронт, разбить врага как можно скорее! Что будет дальше -непонятно, но группа наша в полном составе ещё не собралась. Учёба, конечно, важна, но она, если надо будет, подождёт. Вот наступит мир, тогда и доучимся». - 26.06.1941) и мужу («Мы живём пока ничего. Только скорей бы разгромить немцев и снова начать жить.». -23.09.1941). Осознание перестройки в учебном процессе, происшедшей под влиянием грянувшей войны, сложностей, вызванных этими переменами, звучат и в письмах Ю. Кирьянова к жене, относящихся к октябрю и ноябрю 1941 г.: «Дорогая Любочка! Ты уже, наверное, опять приступила к дипломному проекту. Работать, наверное, ещё труднее, чем было раньше, так как проектировка, очевидно, ведётся ускоренно, а условия жизни стали сложнее.» (15.10.1941); «.как упорно тебе пришлось работать, чтобы закончить теоретический курс института, а после взяться за дипломный проект. пришлось перейти на 12-часовой рабочий день, а тут ещё ребёнок на руках, а я - в армии.» (21.11.1941). Приведённые выдержки из писем подтверждают схожесть восприятия угрозы, нависшей над страной, как со стороны властных структур, так и в бытовании рядовых граждан, понимавших неизбежность пе-
ремен в устоявшейся жизни в условиях экстремального времени.
Основной задачей САДИ перед войной провозглашалось «добиться того, чтобы стать подлинным очагом передовой науки, действительной кузницей кадров высококвалифицированных специалистов для нашей родины» [17]. Сдача экзаменов и подведение итогов сессий становились настоящим смотром достижений и недостатков института. На городском уровне САДИ котировался как образовательное заведение, имеющее достаточно высокий статус, и среди других институтов (сельскохозяйственного, ветеринарного, медицинского и др.) оценивался как обеспечивающий качественную учебную работу. Очевидно, что большая часть обучавшихся в вузе стремилась делать это отлично - молодёжь понимала, что полученную «путёвку в жизнь» необходимо использовать по максимуму. Так, из 26 студентов, окончивших дорожно-строительный факультет в 1940 г., 17 человек в ходе защиты дипломных проектов получили оценки «отлично», шестеро - «хорошо» и только трое - «посредственно». В институтских приказах, отражавших учебную деятельность, имелись также данные о студентах, которые с трудом постигали науки, о мерах, предпринимавшихся администрацией по отношению к ним, самой распространённой из которых было лишение стипендии. По итогам зимней сессии 1940 г. без стипен-дионных выплат были оставлены 19 человек [18, л. 176; 19, л. 161], летней - 9 человек [20, л. 107]. Другой мерой репрессивного характера становилось сокращение стипендии наполовину, и она коснулась 24 человек. Нерадивые студенты могли быть оставлены на повторное обучение (2 случая) либо вовсе отчислены (4 случая) [21, л. 122; 22, л. 90]. С наибольшими трудностями в постижении наук сталкивались первокурсники, свидетельством чего стал перевод на II курс по итогам летней сессии из 49 студентов дорожного факультета только 33 человек (67 %), тогда как 12 человек (25 %) оставлены «на осень» с условием сдать задолженности до 1 сентября, а 4 человека (8 %) отчислены за неуспеваемость [22, л. 91].
Стимулируя преуспевающих студентов, дирекция вуза выплачивала дифференцированные стипендии. Об этом гласил сентябрь-
ский приказ 1940 г.: первокурсники и второкурсники получали по 130 руб., третьекурсники - от 75 до 150 руб., четверокурсники -по 175 руб., пятикурсники - от 87,50 до 175200 руб. [23, л. 58-59]. Помимо этого, руководство стремилось дополнительно поощрить тех, кто старательно учился, что выразилось в предоставлении трём студентам-отличникам премий в размере 75 руб. [24, л. 161]. Настоящей гордостью не только САДИ, но и всего Омска, стали комсомольцы III курса дорожного факультета В. А. Пирогов и О. П. Свитина, учившиеся на «отлично» и являвшиеся активными общественниками. Им, впервые в истории вуза, была назначена стипендия им. И. В. Сталина (в размере 500 руб.), учреждённая в СССР в декабре 1939 г. [25].
В постановлении СНК от 2 октября 1940 г. о введении платы за обучение был изменён порядок начисления стипендии и установлено, что с 1 ноября 1940 г. они назначались лишь тем студентам, которые проявляли отличные успехи. Поэтому в дальнейшем приказы о начислении стипендий сопровождались указанием выплачивать их тем, кто имел более двух третей отличных оценок и остальные - «хорошо». В ходе первых лет Великой Отечественной в число стипендиатов стали включаться также участники и инвалиды войны. Подобные правила осуществлялись в вузах страны до 1 сентября 1943 г., когда Постановлением СНК «О размерах и порядке назначения стипендий в высших учебных заведениях и техникумах и об освобождении студентов от призыва в Красную Армию» вновь был изменён порядок начисления стипендий и их размеры. Данное распоряжение определяло, что стипендии отныне должны были получать все успевающие студенты, их размеры варьировались в зависимости от курса обучения, к тому же те, кто имели отличные оценки по всем предметам, получали надбавку в 25 %. Сентябрьским приказом директора автодорожного института А. Я. Быкова утверждалось, что первокурсникам назначалось от 140 до 175 руб., второкурсникам - от 160 до 200 руб., третьекурсникам и четверокурсникам - от 185 до 230 руб., пятикурсникам - от 210 до 265 руб. [26, л. 152-156]. Очевидно, что, невзирая на труднейшие условия воен-
ного лихолетья и необходимость направлять ресурсы для фронта, советское государство изыскало возможности и для увеличения стипендионного фонда, и для расширения круга студентов, получавших эти выплаты.
Немаловажным аспектом жизнедеятельности любого советского учреждения являлась трудовая дисциплина, которой в СССР придавалось огромное значение. Ужесточая с конца 1930-х гг. наказания за нарушение установленных норм, государственные и партийные органы власти ссылались на справедливые протесты со стороны большинства рабочих и служащих к тем, кто «подрывает мощь и обороноспособность социалистической Родины своим отношением к труду». В 1938 г. вышло в свет постановление СНК СССР, ЦК ВКП(б) и ВЦСПС «О мероприятиях по упорядочению трудовой дисциплины, улучшению практики государственного социального страхования и борьбе со злоупотреблениями в этом деле», направленное на борьбу с летунами, лодырями, прогульщиками и рвачами, призывавшее решительно отмежевываться от подобных негативных проявлений, применяя в таких случаях наказания от административных взысканий до увольнений. Безусловно, что проблемы посещаемости занятий студентами, опозданий на учёбу или на работу, поведения в институте и общежитиях и прочие постоянно находились в поле зрения руководства САДИ. 16 апреля 1940 г. Ф. М. Дробышев подписал распоряжение, в котором преподавателям предлагалось прекратить попустительское отношение к опозданиям студентов и не допускать таковых к занятиям, строго следить за учебной дисциплиной [27, л. 142]. Однако, по-видимому, ни до появления данного распоряжения, ни после его опубликования нарушения подобного рода не были массовыми и имели, скорее, исключительный характер, влекли за собой наказания в виде замечаний либо выговоров. Наиболее суровой мерой являлось исключение из института, которой подверглись два первокурсника - Воропаев («за систематическое непосещение занятий и нарушения правил внутреннего распорядка в общежитии») и Просвирин («за систематическое непосещение занятий и нарушение учебной дисциплины») [28, л. 155; 29, л. 153].
26 июня 1940 г. был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР «О переходе на 8-часовой рабочий день, на 7-дневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений», в соответствии с которым рабочие и служащие, самовольно покинувшие место работы, предавались народному суду и по его приговору могли подвергнуться тюремному заключению сроком от двух до четырёх месяцев. Прогул без уважительной причины карался исправительно-трудовыми работами по месту работы сроком до 6 месяцев с удержанием из заработной платы до 25 %. О неотвратимости последствий в случае подобных нарушений свидетельствовало то, что и само руководство учреждения могло быть привлечено к судебной ответственности в случае, если оно уклонялось от предания наказанию вышеупомянутых лиц. Руководство САДИ, осуществляя реализацию данного указа, действенно выявляло провинившихся, что на порядок повысило их количество в институте по сравнению с предшествовавшими месяцами. С наступлением учебного года в сентябре 1940 г. серьёзным наказаниям за нарушения трудовой дисциплины были подвергнуты представители профессорско-преподавательского состава. 31 августа 1940 г. Ф. М. Дробышев в своём приказе, в духе риторики тех лет, обратился к заведующим кафедрами, начальникам и руководителям отделов института с призывом «бороться за неуклонное проведение в жизнь Указа Президиума Верховного Совета СССР от 26.06.1940 г.» [30, л. 69]. Результатом данного распоряжения стало привлечение к судебной ответственности доцента М. Д. Львова (заведующего кафедрой «Детали машин», проработавшего в вузе 10 лет) за опоздание на занятия на 35 минут, преподавателей К. А. Артемьева и Н. П. Соломати-на - за пропуск занятий [31, л. 65; 32, л. 47; 33, л. 10]. Другие проступки, в виде опозданий на работу на 10-15 минут, влекли наложение на провинившихся строгих выговоров с предупреждениями о том, что впредь будут применены более серьёзные взыскания. Однако подобные явления не носили массового характера, и наказания за опоздания в течение осенних месяцев 1940 г. были использованы всего лишь трижды.
Предпринимались попытки ужесточить дисциплину и среди студенчества. С этой целью были внесены коррективы в распорядок дня: перед началом каждого часа занятий стали даваться предупредительные звонки с интервалом в минуту. Отметим, что в приказах по САДИ не отражено ни одного случая наложенного взыскания на подобного рода нарушителей среди студентов в течение первого семестра начавшегося учебного года.
После начала Великой Отечественной войны перед высшей школой возникла задача, обусловленная новыми требованиями экстремального времени, - требовалось в кратчайшие сроки перестроить систему обучения специалистов, для чего сократить объём учебных часов по дисциплинам, не навредив при этом качеству профессиональной подготовки, внедрить предметы военного профиля. Высвободившееся время студенты посвящали работе на оборонных предприятиях, помогали колхозам в уборке урожая, трудились в госпиталях и пр. Срок получения высшего образования в Сибирском автодорожном институте сократился до 3,5 лет. При этом требования к трудовой дисциплине по отношению к студенчеству и профессорско-преподавательскому составу ужесточились. Приведём примеры из приказов директора, изданных в сентябре и октябре 1941 г. На основании рапортов декана «за неявку на занятия 2 сентября ассистента по теоретической механике Соломатина отдать под суд», «за неявку на занятия 2 сентября преподавателя английского языка Бобылеву отдать под суд» [34, л. 114]. «Студенту дипломнику Белогла-зову М. И. за нарушение учебной дисциплины объявить выговор и предупредить, что при повторении подобных случаев он будет исключён из института». «Поставить на вид плохую учебную дисциплину студентам дорфака [перечислены фамилии трёх человек] и предупредить их, что при повторении подобных случаев на них будет наложено строгое административное взыскание» [35, л. 131]. В ноябре 1941 г. в автодорожном институте были отмечены случаи нарушения студентами указа Всесоюзного комитета по делам высшей школы (ВКВШ) об обязательном посещении двух третей учебных занятий по основам марксизма-ленинизма, военно-физкультурной подготовки и английскому
языку. В силу данного обстоятельства деканам факультетов было приказано «установить строгий контроль и учёт посещаемости, ежедневно предоставлять заместителю директора по учебной и научной работе данные о посещаемости. К нарушителям применять меры вплоть до исключения из института» [36, л. 145]. Тем не менее в военный период нередкими становились случаи, когда на занятиях в группах из 19-20 человек присутствовало всего 2-3 студента.
Нарушения трудовой и учебной дисциплины явились темами для обсуждений и на заседаниях партийного комитета института. Так, 14 сентября 1941 г. коммунистами вуза рассматривалось личное дело кандидата в члены ВКП(б) тов. Горбунова. Ему инкриминировалось, что он «не занимает авангардной роли в учебно-производственном процессе», прогуливает занятия, не выполняет заданий по математике и не посещает семинарские занятия по основам марксизма-ленинизма и пр. В ответном слове Горбунов пояснил, что занятия в августе (учебный год начался 1 августа 1941 г.) он не посещал, ибо часто вызывался в военкомат, а в сентябре -поскольку устраивался на работу; материал же по основам марксизма-ленинизма им весь законспектирован. Принимая во внимание высказанные обстоятельства, партбюро постановило предупредить тов. Горбунова, что «если он не изменит своего отношения к учёбе и поручениям, поставит себя вне рядов партии» [37, л. 32]. Просмотр протоколов заседаний парторганизации САДИ военного времени выявил её неоднократное обращение к обсуждению тематики, связанной с нарушениями трудовой и учебной дисциплины. Объясняя подобные негативные проявления со стороны студенчества, секретарь парторганизации М. Я. Гончарок отметила, что они вызваны тем, что «. наша молодёжь выросла в мирные годы процветания страны и сейчас, столкнувшись с трудностями военного времени, пасует перед ними, полагает, что эти трудности не должны коснуться её.» [38, л. 12]. Несомненно, трудно безусловно принять подобную позицию о некой инфантильности молодёжи предвоенной и военной эпохи: многочисленные примеры литературы, воспоминаний, художественных и документальных фильмов говорят об обратном.
Юное поколение представляется рано взрослевшим, готовым и способным к преодолению жизненных невзгод. Но ситуация экстремальной военной повседневности нередко приводила к многочисленным обстоятельствам, в силу которых студенты не могли полноценно реализовывать свою главную обязанность - учиться. К подобным условиям относились необходимость работать на оборонных предприятиях, оказывать помощь фронту, обеспечивать собственный уровень жизнедеятельности - заготавливать дрова, трудиться в подсобном хозяйстве. Студенты, равно как и преподаватели, нередко сетовали на то, что им приходилось по несколько часов проводить в столовой в ожидании своей очереди на получение обеда, сказывалась нехватка аудиторий, пригодных для выполнения лабораторных заданий, подготовки чертежей, написания дипломных работ, серьёзные бытовые сложности. Об этом говорилось в ходе групповых собраний, заседаний профсоюзного комитета: «Питание неудовлетворительно, к тому же столовая располагается далеко - в здании мединститута, а в наш буфет часто обеды не привозят»; «Мы тратим на получение обеда по 3-4 часа»; «Обеды очень плохого качества - часто суп-лапша из муки простого помола, да солёная рыба. Овощей нет»; «В столовой не хватает посуды - приходится ждать»; «В общежитиях холодно, температура не выше 7 градусов, уголь получить не можем»; «Комнаты освещаются керосиновыми коптилками, темно, заниматься сложно»; «Мыла на всех не хватает, да и не получали его давно»; «Хорошо, если постельное бельё меняют раз в 20 дней» и пр. [38, л. 5-9; 39].
Руководство института не отрицало существующие серьёзные проблемы обыденной и учебной жизнедеятельности, стремилось предпринимать все возможные в тех условиях меры для их исправления. Тем не менее жёсткие обстоятельства военного времени вынуждали дирекцию требовать безусловного выполнения поставленной задачи -плодотворно учиться, о чём гласил один из приказов, подписанный директором А. Я. Быковым в феврале 1942 г.:
«В период жёстокой и напряжённой борьбы с немецкими захватчиками все трудящиеся Советского Союза честно и самоот-
верженно работают в тылу, укрепляя фронт и помогая своим трудом доблестным бойцам Красной Армии. Задачей нашего института и, в первую очередь, задачей студенческого коллектива в этот тяжёлый период для нашей Родины является особенно плодотворная учебная работа, которая обеспечила бы своевременную проработку программного материала, сдачу всех установленных экзаменов и зачётов в срок, обеспечила бы подготовку высококвалифицированных специалистов в сокращённые сроки. Однако в институте ещё имеется ряд студентов, которые не поняли задач военного времени, не перестроились и продолжают тянуться в хвосте студенческого коллектива. Редко посещая академические занятия, не работая над книгой дома, они подошли к зимней экзаменационной сессии совершенно неподготовленными, всячески уклонялись от сдачи экзаменов или получали неудовлетворительные оценки по сдаваемым дисциплинам.». В заключительной части приказывалось отчислить 14 человек, которые учились на I и II курсах вуза, ещё восемь человек получили право сдать задолженности до 15 марта [40, л. 26]. Подобные жёсткие директивы военных лет не были редким явлением в жизни вуза: руководство не делало скидок на имеющиеся трудности, осознавало ответственность за подготовку специалистов-инженеров высокого уровня. Сами студенты в ходе групповых собраний воспринимали такие случаи отчисления из института своих неуспевающих товарищей с пониманием, хотя и предпринимали попытки ссылаться на чрезвычайную обстановку и необходимость выполнять новые дополнительные обязанности, обусловленные ею.
В ситуации, когда на фронте наметился коренной перелом, 31 декабря 1942 г. СНК выпустил Постановление «Об отмене свободного посещения учебных занятий студентами высших учебных заведений», оговаривая при этом, что дирекция могла предоставить освобождение тем учащимся, которые работали на производстве и в учреждениях. В свете этого постановления в САДИ производилось наложение административных взысканий в случае отсутствия уважительных причин неявки студентов на занятия. Списки нарушителей отсылались в отдел кадров Главного управления
шоссейных дорог Народного комиссариата внутренних дел (далее - Гушосдор НКВД) СССР, в ведении которого находился автодорожный институт, после чего виновные исключались из института для использования их на производстве. Так были отчислены из вуза студентка II курса дорожного факультета Здравомыслова [41, л. 35], первокурсники Н. Н. Гусева, Ю. В. Шумилов, У. Г. Гагарина [42, л. 12] и др. Все они направлялись в отдел кадров Гушосдора НКВД СССР для мобилизации на трудовые работы.
Запрещалось отчисление из института и по личному заявлению (вне зависимости от причины ухода): для этого требовалось персональное разрешение Отдела учебных заведений при Гушосдоре. Предупредив профессорско-преподавательский состав о строжайших мерах по отношению к нарушителям трудовой дисциплины, директор А. Я. Быков своим приказом отдал под суд ассистента К. И. Саввона за опоздание на приём зачётов и экзамен [43, л. 19]. Оценка этому и другим случаям нарушений трудовой дисциплины в среде вузовского сообщества была дана на одном из профсоюзных собраний, где прозвучала следующая гневная реплика, высказанная преподавателем Субботиным: «Красная армия защищает нашу учёбу, громя немецких фашистов, а мы безобразно относимся к своим обязанностям!» [44, л. 26].
Таким образом, в данной статье осуществлено исследование по характеристике советских нормативных образов и их реализации в повседневных практиках социума Сибирского автомобильно-дорожного института в период накануне и во время Великой Отечественной войны. Очевидно, что руководство вуза, его партийная, комсомольская и профсоюзная организации неуклонно выполняли распоряжения властных органов, стремились незамедлительно воплощать их в жизнь - будь то указания, регламентировавшие учебную деятельность, касающиеся сферы высшего образования, либо постановления, регулирующие дисциплинарные вопросы. Повседневная жизнь САДИ в исследуемый временной отрезок неразрывными узами была связана с идеологическими посылами, исходящими от партийных и государственных структур, и всецело находилась под их влиянием, что вытекает из приказов
и распоряжений дирекции, стенограмм заседаний партбюро, профорганизации и иных институтских образований. Наконец, развитие вуза отражалось на страницах средств массовой информации как собственно представителями преподавательского и студенческого сообщества, так и авторами «извне», стремившимися оценить качество обучения, существовавшие внутриинститутские проблемы. Освещая не только достоинства, но и недостатки образовательного процесса в стенах САДИ, авторы статей на страницах местной прессы указывали фамилии тех, кто не вписывался в рамки нормативных представлений. Как видим, в советской менталь-ности предвоенного времени сформировалось стремление гласного освещения достижений разнообразных сфер жизнедеятельности, а также критики их негативных проявлений.
Казалось бы, самым вероятным было свидетельствовать о полной идентичности норм, устанавливаемых властными структурами, и их восприятием в повседневной жизнедеятельности, поставить знак равенства между официозом и общественными представлениями, личными переживаниями. Не об этом ли говорят приведённые примеры из писем и воспоминаний, авторы которых, в основном, проявляли полную лояльность к государственному курсу, не сомневались в его правильности? Всё же думается, что реальность была куда сложнее. Так, констатируя, что вопросы обучения, его качества и трудовой дисциплины, о которых шла речь в данной статье, постоянно оставались в зоне внимания властных структур всех уровней, мы должны признать, что подобная проблематика являлась не просто востребованной, но чрезвычайно актуальной. Она не случайно находилась в постоянном поле обсуждения, критики и нормативной деятельности. С одной стороны, грамотная реализация упомянутых задач должна была обеспечить успехи в становлении и процветании страны Советов в мирное время, а в ходе войны - обеспечить важнейшие условия для победы над сильным врагом. С другой же, по-видимому, существовали многочисленные прецеденты, побуждавшие власти серьёзно заниматься решением данных проблем, что находило поддержку у значительной части советского общества. В то же время восприятие событий
эпохи, выраженное самими нарушителями вышеупомянутых норм, отложилось в значительной степени не в официальных материалах, а в менее разработанных (и всё ещё не обнаруженных) эго-документах, а потому и подвергнутых исследовательскому анализу в незначительной степени. Значит, вопросы, касающиеся повседневной жизнедеятельно -сти советского общества на разных этапах его развития, ожидают своего дальнейшего научного изучения.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Здесь и далее переписка семьи Кирьяновых цитируется по личному архиву Ю. И. Кирьянова.
2 Из интервью З. А. Резекиной (Липатовой).
ЛИТЕРАТУРА
1. Козлов Н. Д. Повседневная жизнь в советском тылу в годы Великой Отечественной войны в отечественной историографии начала XXI в. // Вестник Ленинградского государственного университета им. А. С. Пушкина. - 2014. -Т. 4. - № 2. - С. 30-45.
2. Зерубавель Я. Динамика памяти // Ab Imperio. -2004. - № 3. - С. 71-90.
3. Омская правда. - 1940. - 23 нояб.
4. Молодой большевик. - 1940. - 29 нояб.
5. Омская правда. - 1940. - 24 нояб.
6. Молодой большевик. - 1940. - 8 окт.
7. Архив СибАДИ. Ф. К-9. Оп. 14. 1941 г. Пр. 107.
8. О высшей школе: Речь тов. В. М. Молотова на Первом всесоюзном совещании работников высшей школы 15 мая 1938 г. // Советское государство. - 1938. - № 3. - С. 3-12.
9. Омская правда. - 1940. - 10 июля.
10. Омская правда. - 1940. - 15 дек.
11. Омская правда. - 1941. - 14 мая.
12. Молодой большевик. - 1940. - 8 окт.
13. Государственный исторический архив Омской области (ГИАОО). Ф. 1902. Оп. 1. Д. 18.
14. Очерки истории СибАДИ / под ред. Н. Г. Якушиной. - Омск : Изд-во СибАДИ, 2000. - 304 с.
15. Омская правда. - 1940. - 14 янв.
16. ГИАОО. Ф. 701. Оп. 1. Д. 60.
17. Омская правда. - 1940. - 10 июля.
18. Архив СибАДИ. Ф. К-9. Оп. 14. 1940 г. Пр. 9.
19. Архив СибАДИ. Ф. К-9. Оп. 14. 1940 г. Пр. 22.
20. Архив СибАДИ. Ф. К-9. Оп. 14. 1940 г. Пр. 73.
21. Архив СибАДИ. Ф. К-9. Оп. 14. 1940 г. Пр. 61.
22. Архив СибАДИ. Ф. К-9. Оп. 14. 1940 г. Пр. 90.
23. Архив СибАДИ. Ф. К-9. Оп. 14. 1940 г. Пр. 121.
24. Архив СибАДИ. Ф. К-9. Оп. 14. 1940 г. Пр. 161.
25. Правда. - 1939. - 21 дек.
26. Архив СибАДИ. Ф. К-9. Оп. 14. 1943 г. Пр. 134.
27. Архив СибАДИ. Ф. К-9. Оп. 14. 1940 г. Пр. 42.
28. Архив СибАДИ. Ф. К-9. Оп. 14. 1940 г. Пр. 28.
29. Архив СибАДИ. Ф. К-9. Оп. 14. 1940 г. Пр. 30.
30. Архив СибАДИ. Ф. К-9. Оп. 14. 1940 г. Пр. 111.
31. Архив СибАДИ. Ф. К-9. Оп. 14. 1940 г. Пр. 115.
32. Архив СибАДИ. Ф. К-9. Оп. 14. 1940 г. Пр. 132.
33. Архив СибАДИ. Ф. К-9. Оп. 14. 1940 г. Пр. 166.
34. Архив СибАДИ.Ф. К-9. Оп. 14. 1941 г. Пр. 107.
35. Архив СибАДИ.Ф. К-9. Оп. 14. 1941 г. Пр. 123.
36. Архив СибАДИ.Ф. К-9. Оп. 14. 1941 г. Пр. 136.
37. ГИАОО. Ф. 701. Оп. 1. Д. 61.
38. ГИАОО. Ф. 701. Оп. 1. Д. 72.
39. Кабакова Н. В. Повседневность экстремального времени: условия труда преподавателей СибАДИ в начальный период Великой Отечественной войны (1941 год) // Архитектурно-
Информация о статье
Дата поступления 30 августа 2017 г.
Дата принятия в печать 30 октября 2017 г.
Сведения об авторе
Кабакова Наталья Васильевна - канд. ист. наук, доцент, доцент кафедры философии Сибирского автомобильно-дорожного университета (Омск, Россия)
Адрес для корреспонденции: 644080, Россия, Омск, пр. Мира, 5
E-mail: [email protected] Для цитирования
Кабакова Н. В. Нормативные образы и повседневные практики Сибирского автомобильно-дорожного института накануне и во время Великой Отечественной войны // Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2017. № 4 (16). С. 134-146. DOI: 10.25513/ 2312-1300.2017.4.134-146.
строительный и дорожно-транспортный комплексы: проблемы, перспективы, новации : материалы Междунар. науч.-практ. конф. (к 85-летию ФГБОУ ВПО «СибАДИ»). - Электрон. текстов. дан. - Омск : СибАДИ, 2015. -С. 1131-1136. - ит_: http://bek.sibadi.org Ди1Кех^ЕБ075.рс11:.
40. Архив СибАДИ. Ф. К-9. Оп. 14. 1942 г. Пр. 17.
41. Архив СибАДИ. Ф. К-9. Оп. 14. 1942 г. Пр. 33.
42. Архив СибАДИ. Ф. К-9. Оп. 14. 1942 г. Пр. 12.
43. Архив СибАДИ. Ф. К-9. Оп. 14. 1942 г. Пр. 16.
44. ГИАОО. Ф. 701. Оп. 1. Д. 72.
Article info
Received August 30, 2017
Accepted October 30, 2017
About the author
Kabakova Natalya Vasilyevna - Candidate of Historical sciences, Associate Professor, Associate Professor of the Department of Philosophy of the Siberian State Automobile and Highway University (Omsk, Russia)
Postal address: 5, Mira pr., Omsk, 644080, Russia
E-mail: [email protected] For citations
Kabakova N. V. Normative Images and Daily Practices Siberian Automobile-Road Institute Even and During the Great Patriotic War. Herald of Omsk University. Series "Historical Studies", 2017, no. 4 (16), pp. 134-146. DOI: 10.25513/ 2312-1300.2017.4.134-146 (in Russian).
