CC BY
131
^^ОРМАТИВНАЯ СПЕЦИФИКА ПОРЯДКА В ИГРОВОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ СУБКУЛЬТУРЫ ДЕТСТВА
УДК 008:159.922.7 Е. Н. Суворкина
Рязанский государственный университет имени С. А. Есенина
В статье рассматривается генезис феномена порядка в игровой деятельности субкультуры детства. Гипотетически возможными структурообразующими элементами порядка следует признать: честность, смирение и справедливость. В рамках синергетического подхода установлено, что игра приводит субкультуру детства, как нелинейную, открытую, дисси-пативную систему, к состоянию покоя (порядка) в противовес хаосу (беспорядку). Важным механизмом регулирования игровой деятельности является осуществление жеребьёвки посредством считалки. Подчёркивается, что выполнение счёта воспринимается как сакральный акт, а проводящий его ребёнок интерпретируется как проводник воли некой Высшей Силы, решение которой непреложно и требует исполнения. Вторым регулирующим компонентом отношений в детском сообществе, находящемся в игровом процессе, являются правила как некая совокупность законов игры. Установлено, что на уровне субкультуры детства амбивалентность справедливости и закона не столь критично диссонирует, как в мире взрослых.
Ключевые слова: субкультура детства, детство, нормотворчество, игра, порядок, справедливость, закон, считалка.
E. N. Suvorkina
Ryazan State University named after S. A. Esenin, The Ministry of Education and Science of the Russian Federation, Svoboda str., 46, Ryazan, Ryazan region, Russian Federation, 390000
THE REGULATORY NATURE OF THE GAMING ACTIVITIES OF THE CHILDHOOD SUBCULTURE
The article discusses the genesis of the phenomenon of order in the game of the childhood subculture. The phenomenon is taken in the context of such a component of everyday practice as rule-making. Honesty, humility and justice should be considered as theoretically possible structural elements of the order. The synergetic approach has established that the game leads the childhood subculture, as a nonlinear open dissipative system, to the state of peace (order) in contrast to the chaos (disorder). An important mechanism of adjusting of activity is realization of drawing by means of rhymes. It is underlined that implementation of account is perceived as a sacral act, and child its conducting is interpreted as an explorer of will of some Higher Force the decision of that is immutable and requires execution. By the second regulative component of relations in child's association being in a playing process, there are rules, some totality of laws of game. It is set that at the level of subculture of childhood ambivalence of justice and law strikes a discordant note not so critically, as in the adult World.
Keywords: childhood subculture, childhood, rule-making, game, order, justice, law, counting rhyme.
СУВОРКИНА ЕЛЕНА НИКОЛАЕВНА — кандидат культурологии, кафедра культурологии, факультет русской филологии и национальной культуры, Рязанский государственный университет имени С. А. Есенина
SUVORKINA ELENA NIKOLAEVNA — PhD. (Cultural Studies), the Department of Cultural Studies, Faculty 118 of the Russian philology and national culture, Ryazan State University named after S. A. Esenin
e-mail: Suvorkina@list.ru © Суворкина Е. Н., 2015
Субкультура детства представляет собой часть культуры детей, объединённых идеей автономизации своего пространства от мира взрослых. Оно структурно, функционально организовано, регулируется нормами, традициями, правилами.
С позиции морфологии в субкультуре детства можно вычленить два уровня: обыденный и специализированный. К обыденной практике, если рассматривать её как совокупность неких благ, созданных самими детьми, следует отнести компоненты, выделенные В. В. Аб-раменковой: традиционные народные игры, детский фольклор, детский правовой кодекс, детский юмор, детскую магию и мифотворчество, детское философствование, детское словотворчество, эстетические представления детей, наделение прозвищами сверстников и взрослых, религиозные представления [1, с. 110—111].
В свою очередь, специализированный уровень имеет смысл интерпретировать как совокупность благ, производимых взрослыми для детей. В частности, можно говорить о таких двух крупных элементах, как индустрия и инфраструктура детства.
В настоящей статье ставится задача проанализировать нормативную специфику порядка в игровой деятельности субкультуры детства, для чего целесообразно рассматривать его в рамках обыденного уровня, поскольку именно здесь выделен компонент «нормотворчество». В. В. Абраменкова обнаруживает следующие проявления детского правового кодекса: право на использование мест, представляющих значимость; право старшинства; право собственности; нормативный порядок взыскания долгов, возврата, обмена и пр. [1, с. 110]. По сути, оно выражает общее стремление каждого члена детского сообщества к порядку. Такая потребность обусловлена практическими соображениями выстраивания отношений для организации продуктивной совместной деятельности, главным образом для игры, которая является, как пишут С. Ш. Тлеубаев и Б. С. Тлеубаева, «самоцельным феноменом» [11, с. 177].
Для некоторых видов игр требуется ведущий. Его выбор осуществляется посредством использования такого жанра детского фольклора, как считалки.
Жеребьёвка базируется на равноправном участии всех потенциально играющих детей в процессе избрания ведущего, что характеризуется также объективностью, непредвзятостью и невозможностью прогнозирования. Счёт осуществляет ребёнок, зарекомендовавший себя как честный. Тем не менее за ходом жеребьёвки каждый из детей внимательно следит, что исключает возможность неправильности результатов. Если замечена ошибка, ведение счёта начинается заново, иногда с переизбранием его осуществляющего. дети особенно чутко реагируют на характер ошибки. В случае, когда она непреднамеренна, жеребьёвка может и продолжаться. Если же признан характер целенаправленности, предвзятости, преднамеренности, иногда путём сговора ввиду наличия каких-либо субъективных чувств, взаимоотношений ведущего с другим ребёнком, решение подлежит обязательному и безусловному пересмотру.
Такое критическое, строгое отношение к ходу жеребьёвки объясняется спецификой её виденья ребёнком. осуществление счёта воспринимается как сакральный акт. Тот, кто произносит считалку, является лишь инструментом в руках некой абстрактной магической силы, которая может иметь такие формы воплощения, как Случай, Сила, Бог. Но инструмент должен быть «правильным», что в данном случае интерпретируется как непротивление решению Силы, отсутствие субъективных интересов. В этом контексте ребёнок — только проводник воли Силы. Пренебрежение её выбором должно караться. Вердикт Силы непреложен и неоспорим.
Примечательно, что сам ребёнок, определённый в ходе жеребьёвки ведущим для какой-либо игры, воспринимается как избранный, отмеченный сакральной сущностью.
Такое виденье считалки следует связать с её историческим функциональным назначением, имевшим место в специализированном уров-
не: обрядовый характер проведения инициации в мире взрослых. Потеряв востребованность и подвергшись творческой переработке детей (при этом был осуществлён переход из специализированного уровня в обыденный), считалки стали элементом, принадлежащим исключительно миру детства.
ф. С. Капица и Т. М. Колядич указывают на исследования А. Н. Мартыновой, которая подчёркивала отсутствие уже в XIX веке аналогий данного жанра в мире взрослых [5, с. 83].
Вторым регулирующим компонентом отношений в детском сообществе, находящемся в игровом процессе, являются правила, некая совокупность законов игры. на это обращал внимание, в частности, французский антрополог и социолог Р. Кайуа: «Любая игра есть система правил. Ими определяется то, как "играют", а как "не играют", то есть что разрешается, а что запрещается. Эти конвенции одновременно произвольны, императивны и безапелляционны» [4, с. 35].
Установленные правила требуют безусловности выполнения.
Вместе с тем Р. Кайуа указывал на две следующие особенности. Во-первых, несоблюдение правил возможно в том случае, когда оно не демонстративно, а является скрытым от других участников. «Даже если игрок жульничает, — писал учёный, — он всё-таки делает вид, что соблюдает правила. Он не оспаривает их — он злоупотребляет доверием других игроков... Нечестность такого игрока не разрушает игру» [4, с. 46].
Во-вторых, исследователь утверждал, что существует большое количество игр, в которых правила отсутствуют (преимущественно, ролевые игры). Он считал, что такое поведение по аналогии (понарошку) замещает правила и функционально им тождественно [4, с. 47].
В следующем суждении Р. Кайуа высказывал более радикальную мысль: «.Когда игра заключается в подражании жизни, то, с одной стороны, игроки не могут придумывать и соблюдать правила, каких нет в реальности, а с
другой стороны, такая игра сопровождается сознанием того, что данное поведение — всего лишь мимическое подобие» [4, с. 48].
Здесь, возможно, следует не согласиться. Если игра основана на воспроизведении отношений, ситуаций, имеющих место в реальной жизни, то она не может копировать их, абстрагируясь от правил, норм, законов, на которых они выстроены. Другими словами, играя понарошку, вместе с тем ребёнок снова, но в упрощённом виде запускает механизмы регулирования выбранных систем взаимоотношений, он использует правила, принятые в мире взрослых. Элементы же специализированного уровня в результате творческой переработки становятся компонентами обыденной практики субкультуры детства. Следовательно, даже играя понарошку, ребёнок соблюдает совокупность норм.
В целом необходимо признать, что нельзя осуществлять игровую деятельность без правил. В детском сообществе это осознание наступает довольно рано в силу того, что произвольные желания отдельного ребёнка по своей природе эгоистичны. Но эгоизм не может служить основой для взаимодействия даже на уровне «я — он/она» (микрогруппа). Здесь необходима выработка системы дисциплинирующих нормативно-правовых мер, отвечающих этике справедливости, которые не лишали бы свободы действий одного ребёнка, но и не позволяли бы ему посягать на личность другого. А. В. Прокофьев отмечает: «Справедливость отвечает общей моральной установке рассматривать благо другого человека в качестве самостоятельной, неинструментальной ценности, однако лишь в том отношении, что она запрещает лишать его той доли благ, которая выявляется на основе беспристрастного применения критериев честной кооперации. Пределом нормативных претензий этики справедливости является предписание способствовать тому, чтобы другой получил свою честную долю» [9, с. 14]. Принятие этого всеми членами детского сообщества обеспечивает продуктивность игровой деятельности.
Важно заметить, что на уровне субкультуры детства амбивалентность справедливости и закона не столь критично диссонирует, как в мире взрослых. Как подчёркивает С. В. Ма-реева со ссылкой на результаты опроса ФОМ в 2000 году, «понятие справедливости толковалось респондентами через законность лишь в 7% случаев... и ещё 6% толковали справедливость через принцип равноправия.» [7, с. 23]. А В. Л. Римский приводит следующие статистические данные: «Для 40% из них (российских граждан. — С. Е.) справедливость даже выше закона, а сами законы — несправедливы. Но при этом российские граждане хотели бы получить справедливость в первую очередь от государства, хотя в настоящий период большинство из них оценивают само государство как несправедливое» [10, с. 30].
Поскольку в субкультуре детства (рассматриваемая верхняя возрастная граница — 12 лет) категория справедливости не имеет политической окраски и не вступает в открытый конфликт с законностью, постольку противопоставление «справедливость» — «закон» к субкультуре детства не применимо.
Можно предположить, что детская игра — более строгая в морально-этическом плане, чем взрослая игра или реальные жизненные эпизоды, выбранные ими для игрового воспроизведения. При этом сами дети более требовательны друг к другу в плане предписанных норм. Возможно, это следует объяснить их обострённым чувством справедливости, честности, правоты. Взрослые уже имеют привычку, умение лгать, предумышленно не соблюдать нормы, обращать закон в свою пользу. Для детей же закон един для всех. Он обеспечивает порядок. Й.Хёй-зинга писал, что «она (игра. — С. Е.) устанавливает порядок, она сама есть порядок» [12, с. 31]. При этом исследователь обращает внимание на то, что связь игры с идеей порядка определяет её в область эстетического, а именно красоты. «Этот эстетический фактор, — продолжал й. Хёйзинга, — быть может, есть не что иное, как навязчивое стремление к созданию упорядоченной
формы, которое пронизывает игру во всех её проявлениях» [12, с. 31].
Если же говорить о субкультуре детства, как о нелинейной, открытой, динамической системе с позиции синергетики, то в данном случае игра приводит её к состоянию покоя (порядка) в противовес хаосу (беспорядку), что достигается именно упорядочиванием основной деятельности ребёнка.
Вполне возможно считать, что одним из системообразующих условий порядка является честность. Приведённый выше пример р. Кайуа о жульничестве в большей степени относится к не детским играм, хотя и здесь они также могут иметь место.
Если обратиться к философской интерпретации категории честности, предложенной Н. А. Бердяевым, то можно обнаружить следующую идею: мыслитель противопоставляет честность и святость в русском национальном сознании. В настоящее время подобная дихотомия утратила свою актуальность, тем более, применительно к вопросу детства. Вместе с тем следует кратко остановиться на некоторых моментах его концепции.
Он развивает мысль К. Леонтьева о том, что для русского человека не обязательно наличие честности, нравственной самодисциплины. «Русское православие, которому русский народ обязан своим нравственным воспитанием, — писал Н. А. Бердяев, — не ставило слишком высоких нравственных задач личности среднего русского человека, в нём была огромная нравственная снисходительность» [2, с. 335]. Именно смирение являлось «единственной формой дисциплины личности» [2, с. 335], а бесчестность при наличии смирения интерпретировалась в русском сознании как некое зло. Примечательно, что сам Н. А. Бердяев указывал на архаичность такого дуализма: «..Русский человек должен выйти из того состояния, когда он может быть святым, но не может быть честным. <...> Русский человек и весь русский народ должны сознать божественность человеческой чести и честности» [2, с. 341].
Применительно к игре, вместе с тем, честность и смирение, опустив при этом религиозный контекст, можно рассматривать не как дихотомические категории. Смирение возможно расценивать как согласие с правилами, с законами, следование им. Тогда честность и смирение — гипотетически возможные структурообразующие компоненты порядка.
Заметим, что «порядок», стремление к нему, интерпретируется некоторыми учёными как одна из важнейших категорий русского культурного архетипа. Так, А. В. Лубский пишет: «...Русский человек чувствует себя комфортно лишь в ситуации определённости, где существуют конкретные предписания, что и как делать. Ситуация неопределённости, где "разрешено все, что не запрещено", и допускающая свободу выбора и свободу действий, раздражает русского человека. Такую ситуацию русский человек рассматривает как "непорядок"» [6, с. 464]. При этом исследователь подчёркивает связь порядка и государственной власти, авторитета, которые посредством установления многочисленных законов и предписаний создают необходимую для русского человека комфортную среду упорядоченности. Важен тот факт, что в данных условиях происходит сакрализация власти авторитета. А. В. Лубский замечает: «Установка на "порядок" в русском культурном архетипе коррелиру-ется с ориентацией на авторитет, который постоянно путает авторитет должности с авторитетом знания. Поэтому авторитеты в русском культурном архетипе превращаются в кумиров, не способных ошибаться.» [6, с. 465]. Такая подмена понятий не может служить основой порядка в его первоначальном значении: это «правильное, налаженное
состояние, расположение чего-нибудь» [8, с. 460]. Здесь в большей степени акцент смещён в сторону упорядоченности бытия. но бытие — это «философская категория, обозначающая реальность, существующую объективно, вне и независимо от сознания человека» [3, с. 69]. Как можно видеть, при таком подходе власть некоего субъекта не является определяющим моментом.
В детском сообществе понимание порядка приближено к указанной философской трактовке категории. Если во взрослом мире он связан с сакрализованным авторитетом, который обеспечивает устроенность, то в детском мире он сопряжён с сакрализацией некой высшей Силы, Духа, которые изъявляют своё решение в игре через ребёнка, осуществляющего жеребьёвку. Для субкультуры детства порядок не задаётся неким субъектом. Именно это является веской причиной того, что субкультура детства, как диссипативная, открытая, нелинейная система, может находиться длительное время в состоянии порядка, покоя, тогда как во взрослом мире это состояние не столь продолжительно. Для взрослого справедливость, честность, смирение становятся все более абстрактными категориями, тогда как для ребёнка они реальны и действенны, практикосообразны. Порядок не политизирован, он сакрализован.
Таким образом, нормотворчество в субкультуре детства служит основанием для формирования и сохранения порядка, обеспечивающего продуктивность игровой деятельности детей. Игра, базирующаяся на комплексе правил и предписаний, сама, в свою очередь, приводит субкультуру детства, как открытую, нелинейную, диссипативную систему, в состояние покоя из позиции хаоса.
Примечания
1. Абраменкоба Б. Б. Социальная психология детства : учебное пособие. Москва : ПЕР СЭ, 2008. 431 с.
2. Бердяев Н. А. Судьба России. Опыты по психологии войны и национальности // Судьба России / сост., вступ. ст. и коммент. В. В. Шкоды. Москва : Эксмо-пресс ; Харьков : фолио, 1998. С. 265—476.
3. Бытие // Философский энциклопедический словарь / гл. ред. Л. ф. Ильичев, П. Н. Федосеев и др. Москва : Советская энциклопедия, 1983. С. 69—70.
4. Кайуа Р. Игры и люди. Маска и головокружение // Игры и люди ; Статьи и эссе по социологии культуры / сост., пер. с фр. и вступ. ст. С. Н. Зенкин. Москва : О.Г.И, 2007. С. 31—204.
^ Социально-культурная деятельность i
5. Капица Ф. С, Колядич Т. М. Русский детский фольклор : учебное пособие для студентов вузов : учебное пособие для студентов высших педагогических учебных заведений. Москва : флинта: Наука, 2002. 320 с.
6. Аубский А. В. Русский культурный архетип // Культурология : учебное пособие для студентов высших учебных заведений / под ред. Г. В. Драча. 3-е издание. Ростов-на-Дону : феникс, 2008. С. 435—467.
7. Мареева С. В. Справедливое общество в представлении россиян // Общественные науки и современность. 2013. № 5. С. 16—26.
8. Порядок // Толковый словарь русского : около 100000 слов, терминов и фразеологических выражений / под ред. Л. И. Скворцова. 27 изд., испр. Москва : Мир и образование, 2013. С. 460.
9. Прокофьев А. В. Воздавать каждому должное... Введение в теорию справедливости. Москва : Аль-фа-М, 2013. 512 с.
10. Римский В. А. Справедливость в современной России: мечты и использование в социальных практиках // Общественные науки и современность. 2013. № 5. С. 27—36.
11. Тлеубаев С. Ш, Тлеубаева Б. С. Детская игра как культурный феномен // Вопросы философии. 2013. № 8. С. 175—178.
12. Хёйзинга Й. Homo ludens = Человек играющий / пер. с нидерланд. Д. Сильвестрова. Санкт-петербург : Азбука-классика, 2007. 384 с.
References
1. Abramenkova V. V. Sotsial'naia psikhologiia detstva [Social psychology of childhood]. Moscow, PER SE Publ., 2008. 431 p.
2. Berdiaev N. A. Sud'ba Rossii. Opyty po psikhologii voiny i natsional'nosti [The fate of Russia. Experiments on the psychology of war and ethnic]. Sud'ba Rossii [The fate of Russia ]. Moscow, Eksmo-Press Publ., Khar'kov, Folio Publ., 1998, pp. 265—476.
3. Bytie [Existence]. Filosofskii entsiklopedicheskii slovaf, pod red. L. F. IPicheva, P. N. Fedoseeva [Philosophical encyclopedic dictionary, ed. by L. F. ITichev, P. N. Fedoseev]. Moscow, Sovetskaia entsiklopediia Publ. [soviet encyclopedia Publ.], 1983, pp. 69—70.
4. Caillois R. Igry i liudi. Maska i golovokruzhenie [Games and people. Mask and dizziness]. Igry i liudi; Stati i esse po sotsiologii kultury [Games and people; Articles and the essay on culture sociology]. Moscow, O.G.I Publ., 2007, pp. 31—204.
5. Kapitsa F. S., Koliadich T. M. Russkii detskii foPklor [Russian children's folklore]. Moscow, Flinta: Nauka Publ. [Flint: Science], 2002. 320 p.
6. Lubskii A. V. Russkii kul'turnyi arkhetip [Russian cultural archetype]. Kulturologiia, pod red. G. V. Dracha [Cultural Science, ed. by G. V. Drach]. Rostov-on-Don, Feniks Publ. [Phoenix Publ.], 2008, pp. 435—467.
7. Mareeva S. V. Spravedlivoe obshchestvo v predstavlenii rossiian [Fair society in representation of Russians]. Obshchestvennye nauki i sovremennost [Social Sciences and Modernity]. 2013, No. 5, pp. 16—26.
8. Poriadok [Order]. Tolkovyi slovaf russkogo : okolo 100000 slov, terminov i frazeologicheskikh vyrazhenii [Explanatory dictionary of Russian: about 100000 words, terms and phraseological expressions]. Moscow, Mir i obrazovanie Publ. [World and education Publ.], 2013, p. 460.
9. Prokof'ev A. V. Vozdavat kazhdomu dolzhnoe... Vvedenie v teoriiu spravedlivosti [To give every one a tribute... Introduction to the theory of justice]. Moscow, Al'fa-M Publ., 2013. 512 p.
10. Rimskii V. L. Spravedlivost' v sovremennoi Rossii: mechty i ispol'zovanie v sotsial'nykh praktikakh [Justice in modern Russia: dreams and use in social practices]. Obshchestvennye nauki i sovremennost [Social Sciences and Modernity]. 2013, No. 5, pp. 27—36.
11. Tleubaev S. Sh., Tleubaeva B. S. Detskaia igra kak kul'turnyi fenomen [Children's game as a cultural phenomenon]. Voprosy filosofii [Problems of Philosophy]. 2013, No. 8, pp. 175—178.
12. Huizinga J. Homo Ludens. St. Petersburg, Azbuka-klassika Publ., 2007. 384 p. (in Russian).
