CC BY
63
Владимир БУЛАТОВ
«НЭПМАНСКИЙ КАПИТАЛ» В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ КОНЦЕССИОННОЙ ПРАКТИКЕ
В Российской империи и в СССР возникал вопрос о «национальной принадлежности» концессионера. В Советском Союзе, как правило, предпочтение отдавалось иностранным юридическим или физическим лицам. Однако, как показала практика, почти все концессионные предприятия в СССР завуалированно привлекали и отечественный, так называемый «нэпманский» капитал.
В Российской Федерации 21 июля 2005 г. вступил в действие закон «О концессионных соглашениях», направленный на привлечение частных инвестиций в экономику России и обеспечение эффективного использования государственной и муниципальной собственности. Но несмотря на крайнюю необходимость привлечения капиталов частных инвесторов для сооружения и эксплуатации инфраструктурных объектов в России, закон практически не получил своей реализации.
Здесь играют роль, по крайней мере, несколько обстоятельств. Прежде всего, сам закон далёк от совершенства. Научные, теоретические исследования в этой области пока недостаточны. Важно также отметить, что практически не учитывается опыт планирования и реализации концессий в отечественной истории. Само понятие «концессия» до сих пор вызывает в современном обществе негативное восприятие. Последнее обстоятельство связано с той отрицательной оценкой, которая давалась концессиям в «официальной» истории СССР.
При этом не принималось в расчёт, что концессии сыграли значительную роль в российской индустриализации во второй половине XIX в. Советская система, в свою очередь, к концу 1920-х гг. стала неприспособленной к эффективному использованию концессий, то есть к эффективному использованию капиталов частных иностранных и, тем более, отечественных юридических и физических лиц. В условиях замкнутого национального хозяйства, отказа от идеи сделать национальную денежную единицу мировой валютой, национализации частной собственности на средства производства концессии становились неэффективными. Сейчас, когда наблюдаются абсолютно противоположные явления, концессии должны вновь занять свое место в российской экономике.
В отечественной «концессионной истории» у власти возникал вопрос, кому отдать предпочтение для участия в концессиях
— своим или иностранным частным инвесторам.
23 ноября 1920 г. Совет Народных Комиссаров РСФСР принял декрет «Об общих экономических и юридических условиях концессий», положивший начало советской концессионной политике и практике. Декрет открывал для частных предпринимателей возможность заниматься хозяйственной деятельностью на территории Советской России. В нём, в частности, говорилось о возможности заключения концессионных договоров с «солидными,
БУЛАТОВ Владимир Викторович — к.э.н, заведующий сектором экономической истории Института социальноэкономических и гуманитарных исследований ВолГУ
заслуживающими доверия, иностранными промышленными обществами и орга-низациями»1.
Это явно указывало на намерение советского руководства того времени привлекать к участию в концессиях исключительно иностранный капитал, причём капитал крупный, представленный авторитетными фирмами, имевшими мировую известность.
Для периода начала 1920-х гг. привлечение исключительно иностранных предпринимателей было более чем оправданным шагом. На момент принятия декрета экономика Советской России все еще существовала в обстановке «военного коммунизма», то есть в обстановке отсутствия частного оборота, жёсткой централизации производства и снабжения, расстроенной денежной системы и т.д. Предоставление концессий иностранным юридическим и физическим лицам рассматривалось как средство обеспечения импорта необходимых товаров, как инструмент восстановления экономических связей с промышленно развитыми мировыми державами, как способ удовлетворения имущественных претензий западных стран к Советской России.
Проблема подданства концессионера не являлась чем-то новым в российской «концессионной истории». Когда в период подготовки крестьянской реформы правительство императора Александра II разрабатывало план создания в стране разветвлённой сети железных дорог, оно считало необходимым привлечение к участию в железнодорожных концессиях именно иностранных капиталистов, мотивируя это их «... значительной опытностью, приобретённой при устройстве многих тысяч железных дорог в Западной Европе»2.
Однако первый опыт привлечения иностранного капитала к индустриализации России в период 1861 — 1881 гг. оказался не совсем удачным, так как способствовал развитию в российской эко-
1 Иностранные концессии в СССР (1920— 1930-е гг.) : документы и материалы // Серия «Отечественный опыт концессий». Т. II / Под ред. проф. М.М. Загорулько; Сост.: М.М. Загорулько, В.В. Булатов, А.П. Вихрян, О.В. Иншаков, Ю.И. Сизов, Т.В. Царевская-Дякина. — М.: Современная экономика и право, 2005, стр. 39.
2 Погребинский А.П. Очерки истории финансов дореволюционной России (XIX—XX вв.). — Волгоград: РПК «Политехник», 2000, стр. 145.
номике инфляционных и спекулятивных процессов. Эти негативные явления, а также восшествие на престол в 1881 г. русофила Александра III лишь усилили традиционную неприязнь русских к иностранным торговцам и капиталистам.
Российский дореволюционный опыт свидетельствовал о том, что русские частные инвесторы, более чем значительно приумножившие свои капиталы за время «железнодорожной концессионной горячки» 60-70-х гг., перенаправили затем полученные средства в другие отрасли российского хозяйства, напрямую влияя на рост экономики государства.
Это могло бы стать весомым аргументом для советского правительства, чтобы склониться в пользу активного привлечения к участию в концессиях «внутренних» частных юридических и физических лиц, но национализация и экспроприации исключили из числа потенциальных соискателей концессий каких-либо крупных частных отечественных инвесторов. В 1923 г. Главный концессионный комитет при СНК РСФСР (Главконцесском) заметил, что «у нас сейчас ещё нет в достаточном числе достаточно сильных “русских” капиталистов и что, поскольку капиталисты нам нужны, их надо привлекать главным образом из-за границы»3.
В начале 1920-х гг. в советских концессионных органах вопрос «национальной принадлежности» концессионера вообще рассматривали исключительно с классовых позиций. «Смысл концессии, — пояснял в 1923 г. заведующий концессионным отделом Главконцесскома М. Япольский,
— заключается в изъятии из законов, то есть в отступлении от тех классово-экономических принципов, которые установлены Советской властью. С этой точки зрения совершенно не важно, кому даруется концессия — русскому, татарину или “немцу”; в этом смысле у нас политика не национальная, а классовая, всякий капиталист — “немец”»4.
С началом нэпа частная промышленность и торговля в Советской России стали возрождаться, но слой «новых русских капиталистов» по своему инвестиционному и техническому потенциалу не мог сравниться даже с заурядным средним зарубежным частным предприни-
3 Иностранные концессии в СССР (1920—1930-е гг.), стр. 48.
4 Там же.
мателем. Гражданский кодекс 1922 г. (ст. 55) назвал предметом частной собственности предприятия, где число наёмных рабочих не превышало числа, установленного законом1. Однако, как констатировалось, в СССР не было прямого закона, который устанавливал бы это число. Существовавшая практика лишь на основании косвенных указаний определила его в 20 чел.
То есть, слой действительно крупных частных собственников, способных своими силами организовать и эксплуатировать крупные концессионные промышленные или горные предприятия, в стране практически отсутствовал. Об этом можно судить хотя бы на основании данных по подоходному обложению на первое полугодие 1925/1926 хозяйственного года. Лиц, имевших доход от 2 400 до 3 200 руб. в год, в Советском Союзе насчитывалось всего 31 тыс. чел., а лиц с доходом свыше 3 200 руб. — 53 тыс. Однако далеко не все среди них были частными предпринимателями (нэпманами). К этой группе относились также высокопоставленные госслужащие, кустари и лица так называемых «свободных профессий» — известные литераторы, актёры, художники, частнопрактикующие врачи и т.д., имевшие, как правило, европейскую известность. Кстати, нэпманы причислялись к контингенту «нетрудовые элементы».
Максимум, что они могли осуществить собственными силами, — это реализация мелких промыслов, аренда и торговля. Правда, у прослойки обеспеченных, по меркам того периода, частных лиц была возможность консолидации своих капиталов и сбережений в акционерных обществах. Отечественная и мировая практика уже доказала, что небольшие номиналы акций и ограниченная ответственность по ним давали возможность создавать и эксплуатировать крупные предприятия, хотя каждый отдельный держатель акций мог быть средним или даже мелким инвестором. Участие советских частных лиц в акционерных обществах автоматически вело к заключению с этими обществами концессионного договора, даже если большинство их акций принадлежало государству.
1 Бернштейн И.Н., Ландау Б.А., Машкевич В. Правовые условия концессионной деятельности в СССР. Систематизированные материалы с комментариями. — М., : Госюриздат РСФСР, 1930, стр. 19.
Для гражданина СССР единственная легальная возможность стать полноправным субъектом концессионного договора появилась в начале 1920-х гг. Она была юридически оформлена Декретом ВЦИК и СНК РСФСР от 12 апреля 1923 г. о концессиях на коммунальные (муниципальные) предприятия. С этим декретом следует связывать появление в советской концессионной практике понятия «внутренняя концессия» и, частично, понятия «нэпманский капитал». Ответственность по таким договорам несли подписавшие их местные исполкомы в пределах находившихся в их распоряжении средств и имуществ2. Существование «внутренних концессий», то есть концессий, где официально в роли концессионера могли выступать советские частные инвесторы, а концедента — местные органы власти, являлось главной отличительной чертой советского коммунального сектора.
В дореволюционной России концессионные договоры в области коммунального хозяйства частные юридические или физические лица заключали не с правительственными органами, а с муниципальными (городскими) управлениями. В качестве примеров достаточно будет упомянуть концессионный договор 1903 г., заключенный частным предпринимателем инженером И.В. Поповым с Петербургским городским управлением, на устройство и постановку павильонов с телефонным сообщением в г. Санкт-Петербурге и договор 1873 г., подписанный Первым обществом конно-железных дорог с Московской городской управой.
В советской практике муниципальные концессии стали сдаваться не гражданам СССР как физическим лицам, а советским акционерным обществам, учредителями которых были государственные организации и учреждения. То что они действовали на началах концессии, объясняется либо наличием в их уставах пунктов, содержавших изъятия из существовавшего законодательства, либо наличием пунктов, предусматривавших всего лишь возможность приобретения акций
2 Концессии в жилищном строительстве, коммунальном и транспортном хозяйстве России и СССР: Документы и материалы // Серия «Отечественный опыт концессий». Т. IV/ Под ред. проф. М.М. Загорулько; Сост.: Р.Т. Акчурин, В.В. Булатов, А.П. Вихрян, О.В. Иншаков, Ю.И. Сизов, Т.В. Царевская-Дякина. — Волгоград: Волгоградское научное издательство, 2006, стр. 62.
данного общества иностранными или советскими частными лицами.
Прецеденты заключения концессионных договоров такого рода были немногочисленны. Так, 31 июля 1924 г. был заключен договор между Моссоветом и АО «Богородский трамвай». Учредителями этого акционерного общества являлись Богородско-Щёлковский трест хлопчатобумажных фабрик и Ленинградский государственный электромашиностроительный трест. Основанием заключения договора концессии с обществом, имевшим полностью государственный капитал, стало лишь наличие в уставе АО пункта о возможности привлечения в число акционеров частных (в том числе и иностранных) лиц1.
Очевидно, что организация и эксплуатация «внутренних концессионных предприятий» на территории СССР происходили не за счёт привлечения частных (в том числе — иностранных) инвестиций, а за счет привлечения средств советских государственных предприятий, организаций и учреждений. Это входило в прямое противоречие с самой идеей концессии, которая должна была обеспечивать приток средств внебюджетного, негосударственного, немуниципального происхождения, и в первую очередь — обеспечивать приток иностранных средств. Главконцесском совершенно справедливо замечал, что «едва ли могут быть сомнения в том, что такие внутренние концессии ни политически, ни экономически не могут считаться равноценными иностранным концессиям, связанным по общему правилу с рядом специальных льгот и преимуществ и имеющим за собой поддержку и защиту иностранных правительств»2.
Изначально концессии в Советской России предназначались исключительно для привлечения в страну иностранного капитала. Причём со второй половины 1920-х гг. концессионные органы начали активно предпринимать меры, направленные на создание таких условий в договорах, которые делали бы невозможной для иностранного концессионера мобилизацию капиталов «из средств
1 ГАРФ. Ф. Р-8350. Оп. 3. Д. 55. Л. 7, 8, 17.
2 Иностранные концессии в СССР (1920—1930-е гг.), стр. 270.
частнокапиталистического хозяйства СССР» для нужд своего предприятия. Речь шла как раз о «нэпманских» капиталах. В сентябре 1926 г. в своём письме в Совет Народных Комиссаров СССР руководство Главконцесскома мотивировало нежелательность такой «подмены» иностранного капитала «нэпманским». Мотивы носили как экономический, так и политический характер. Ведь с политической точки зрения такая подмена давала возможность советскому нэпманскому капиталу пользоваться поддержкой и защитой тех иностранных государств, гражданами которых были концессионеры. Одновременно Главконцесском не отрицал и того, что «в отдельных случаях» совместная работа иностранного и нэпманского капиталов могла быть целесообразной, но не иметь «скрытой формы»3.
На практике иностранные концессионеры действительно стали привлекать нэпманский капитал либо путём участия в финансировании, либо, в отдельных случаях, и в делах концессии. В 1927—1928 гг. Народный комиссариат финансов СССР (НКФ СССР) произвёл валютное обследование концессионных предприятий, которое показало, что «за очень небольшим исключением» почти все концессионные предприятия привлекали нэпманский капитал в качестве источника пополнения своих оборотных средств, избегая ввоза иностранной валюты из-за границы. Причём этот внутренний источник был настолько завуалирован, что выявление его в отчётности концессионеров вызывало «значительные, иногда непреодолимые трудности»4.
Правительство пыталось поставить под контроль участие нэпманов в концессионных предприятиях через включение дополнительных условий в те договоры, в которых такая совместная деятельность допускалась открыто. Однако, как видно, деятельность нэпманов на протяжении всего активного периода советской концессионной практики (вплоть до 1929 г.) носила завуалированный характер почти во всех концессионных предприятиях.
3 ГАРФ. Ф. Р-8350. Оп. 4. Д. 8. Л. 5.
4 ГАРФ. Ф. Р-5446. Оп. 55. Д. 1855. Л. 119-120.
