CC BY
20
НЕМЕЦКОЯЗЫЧНЫЙ РОМАН 1980-2000 ГОДОВ: НОВЫЕ ФОРМУЛЫ НЕСПЕШНОСТИ
Г.В. Кучумова
Ключевые слова: немецкоязычный роман 1980-2000 годов, формулы неспешности, возрождение интереса к замедлению, секрет остановки времени, романы К. Белдля, В. Генацино,
С. Надольного.
Keywords: German language novel of 1980-2000, formulae of deliberateness, a rising tide of interest in slowing, secret of stopping the time, novels by K. Boldl, W. Genazino, S. Nadolny.
В пространстве западноевропейской культуры второй половины ХХ века скоростные модели движения сменяются новыми моделями неспешности. Еще с 1960-х годов отмечена экспансия восточных духовных практик замедления, медитации и концентрации, которые создают новую неспешность, резко контрастирующую с современной скоростью и ускорением. Характерно, что такая неспешность, свойственная альтернативной (восточной) культуре, в конце ХХ века успешно проникает в мейнстрим западноевропейской культуры, и таким образом в ней реализуется неизбывная потребность человека в неспешной «внутренней работе», в создании вневременных островков в современной скоростной жизни [Эйхберг, 2006].
В новой культурной парадигме конца ХХ века классическое современное восхищение направленным временем, скоростью, ускорением сменяется потребностью в неспешности, тишине и уединении. Французский исследователь современного общества потребления Жан Бодрийяр говорит о возникновении в обществе и культуре потребления новых потребностей бытийного плана, то есть «потребностей в чистом воздухе, зелени, воде, тишине» [Бодрийяр, 2006, с. 255]. Бодрийяр акцентирует неустранимую сторону этой «бытийной» потребности, непреодолимое желание человека встретиться с подлинной реальностью, с сокровенным Другим, заглянуть по ту сторону симулятивного, неподлинного бытия. В более сильном регистре об этом же говорит словенский исследователь Славой Жижек. В своей книге «Добро пожаловать в пустыню Реального» (2002) он указывает, что в условиях искус-
ственной реальности, когда технически достигается «эффект реальности», неизбывная человеческая потребность в подлинном, настоящем многократно усиливается, превращаясь в «страсть реального». В этой страсти, отмечает далее С. Жижек, проявляется отчаянная стратегия утверждения самой реальности в противоположность невыносимому страху человека перед «исчезновением» себя в пространстве виртуальной культуры [Жижек, 2002, с. 16-17].
Если традиционным обществам был присущ культ тайны и глубины, то для общества нового типа - информационного - типичны «культ поверхности» и «культ новизны». Современные массмедиа, озабоченные перманентным обновлением впечатлений, намеренно поддерживают высокую скорость движения человека-потребителя по поверхности и на поверхности. Тем самым они формируют новый, «религиозный» обряд (консюмеризм), смысл которого состоит в том, чтобы лишить человека смыслового наполнения жизни, освободить его от пугающей тайны, от непредсказуемой «глубины мира» (О. Шпенглер).
В новом формате культуры неспешность, тишина, уединение становятся угрожающим, опасным Другим. В неспешном модусе существования разбиваются окутывающие человека симулятивные оболочки и мифологические образования, и он устремляется к искомому «означаемому», на встречу с сокровенным Другим. Таким образом, неспешность восстанавливает связь с «означаемым», освобождая «внутреннее» внимание человека и делая его восприимчивым к тайне. Остановка в скоростном потоке жизни, настраивающая человека на созерцание и осмысление своего самого присутствия в этом мире, предполагает более глубокое вхождение в сферу знака. В условиях «скоростной» цивилизации неспешность приобретает чрезвычайную важность. Как особое, измененное состояние сознания, как необычный тип переживания и своеобразный способ познания себя и мира - неспешность являет собой некое накопление (главным образом внутреннего) движения, то есть предполагает осмысленное бытие.
В пространстве немецкоязычной литературы открытие неспешности принадлежит великому Гете. Он выводит новую формулу современности - «Alles veloziferisch», в которой слово «veloziferisch» соединяет в себе velocitas ( лат.- ускорение, быстрота) и Luzifer (Люцифер). В драме «Фауст» и в романе «Избирательное сродство» Гете апеллирует к «культуре неспешности» («retardierende ^Шг»), предостерегая человечество от ускорения как величайшего соблазна («Magie der Uberei-lungen») [Osten, 2003, s. 43]. К «культуре неспешности» («Ritardando-
Prosa») имеют прямое отношение многие немецкоязычные писатели последних веков (А. Штифтер, Т. Манн, М. Фриш, П. Хандке, К. Рансмайр, С. Надольный и др.). В мировой художественной литературе ХХ века феномен неспешности и модель осмысленного восприятия времени активно исследовались в романах М. Пруста «В поисках утраченного времени», Т. Манна «Волшебная гора», Г. Маркеса «Сто лет одиночества», У. Фолкнера «Шум и ярость». В них читатель найдет многочисленные размышления о природе времени, его многомерности, обратимости-необратимости, о связанности времени с пространством, движением и деятельностью человека.
Интерес к этой теме усиливается с появлением в самом начале ХХ века новых концепций человека. Французский философ Анри Бергсон («Творческая эволюция», 1903) вводит новое определение человека - человека деятельного, «человека-ремесленника» (homo faber), которого отличает механистический подход к миру. Личное пространство homo faber обустраивает искусственными вещами-орудиями и через них познает мир. Он живет как бы «вовне», в режиме «ложного» понимания времени. «Правильное» же понимание времени предполагает осознанное проживание времени-пространства, созерцательное, то есть непотребительское отношение человека к своей жизнедеятельности. Лишь в такой «модальности» человек способен познать и открыть для себя мир и себя в этом мире.
В немецкоязычном романном дискурсе 1980-2000 годов современные авторы выводят новые формулы неспешности, регистрируя закономерный возврат к естественному восприятию человека мира. Их романы представляют собой художественный проект, в котором реализуются концепты «замедление», «тишина», «неспешный диалог с Другим», испытываются новые модели времени, позволяющие человеку пробиться к осмысленному бытию.
Одной из характерных реакций современного человека-потребителя на скоростной режим существования общества и культуры является вариант симуляции ленивой неспешности. Его реализует Кристиан Крахт в романах «Faserland»(1995) и «1979» (2001). Герои этих романов - современные сибариты, гедонисты, фланеры, денди -культивируют «аристократические» формы жизни, наслаждаются си-мулятивной неспешностью. Собственную жизнь «на поверхности» и движение «по поверхности» они воспринимают исключительно как праздное путешествие, как яркую «ленту кинематографа». В долгих и бесцельных вояжах по городам своей страны и мира они неизменно оказываются в ситуации «Я - везде, но нигде» (феномен «непрожитого
движения»). Скоростные средства передвижения позволяют им быстро передвигаться в пространстве, но сущностно в нем не присутствовать и не «участвовать».
Ответом на тему «непрожитого движения» становится апология пешего путешествия. Неспешная ходьба сообщает путнику свободу действий, ощущение власти над пространством, или «состояние прогрессивного упорядочивания пространства» (Р. Джарвис). В свое время О. Шпенглер, рассуждая о пространстве, которое выступает прасимво-лом всякой культуры, писал, что бытие сущего только тогда открывается человеку и становится его «истинным бытием», осознанным и смыслозначимым, когда оно оказывается пройденным естественным способом. По мысли Шпенглера, человек по природе своей соразмерен бытию сущего, и всякая попытка преодолеть эту соразмерность делает это сущее утраченным, «пропущенным», «непрожитым» [Шпенглер, 1993, с. 437].
В литературе и культуре нового рубежа веков возрождается пеший вид путешествий и «медлительный» образ жизни. Так, известный немецкий писатель и публицист Вольфганг Бюшер, автор книги «Берлин - Москва. Пешее путешествие» («Berlin - Moskau. Eine Rei-se zu Fuss», 2003), предпринимает пешее путешествие от Берлина до Москвы [Buscher, 2003]. Его одиночное путешествие длится около трех месяцев. В разгар лета он переходит через Одер, на российской границе его встречают осенние ливни, а под Москвой - первый снег. Бюшер идет по историческим следам «на Москву» дорогой Наполеона и достаточно точно повторяет путь группы армий «Центр». Во время путешествия он изучает людей, исследует населенные пункты. Его книга содержит описание уникального путешествия, ярко и живо рассказанное. Читателя увлекает «живое», пульсирующее движение бодрствующего странника, завораживает взгляд «чужого». Такой способ получения «живого» знания в современной культуре скоростных «псевдопутешествий» и «псевдо-наслаждений» является особо ценным.
К поискам новых моделей неспешности подключаются и другие современные немецкоязычные авторы. Прозаик Клаус Белдль в повести «К югу от Абиско» («Sudlich von Abisko», 2000) подводит своего главного героя Харальда Берингера к пониманию того, что основная ценность человеческой жизни заключена во времени. Современному человеку, вовлеченного в скоростной режим существования, необходимо лишь научиться ценить временную составляющую его жизни. Герой повести, желая воспринимать жизнь во всей полноте, сознательно замедляет ее течение. Он намеренно отказывается от часов-
будильника, этого механического носителя и свидетеля агрессивности внешнего мира, предпочитая просыпаться утром естественным путем. Берингер испытывает насущную потребность в неспешной жизни, неторопливой и не привязанной к определенному моменту времени [Boldl, 2000, s. 44]. Смыслозначимым в его жизни становится одно «вдруг-событие» - непродолжительное пребывание в сельской глуши. Оно как бы останавливает суетный бег городской жизни, возвращает его к изначальному единству человека и мира. Шестидневное наслаждение сельской идиллией выступает для героя К. Белдля границей, отделяющей его от «машинерии» повседневности и от людей, которые в состоянии «сновидческой» апатии едут на работу или спешат в магазины.
Новые формулы неспешности выводит другой немецкий писатель Вильгельм Генацино. Лирическому герою его романа «Зонтик на этот день» («Ein Regenschirm fur diesen Tag», 2001) недостаточно каждодневной медитативной расслабленности, которую он, «эксперт по обуви», обретает в неустанной механической ходьбе по городу. Он желает усилить достигнутый в ходьбе-медитации результат стабильным состоянием внутреннего покоя. Практика внутреннего безмолвия для него чрезвычайно важна. Она означает взятие на себя обязательств, чтобы тратить определенное количество времени на то, чтобы просто БЫТЬ. Будучи городским человеком, герой Генацино испытывает потребность в уединении, тишине, молчании. Он жаждет «первоначальной немоты», чтобы, оказавшись в условиях девственно чистого первозданного мира тишины, прозреть в нем истинные мгновения переживания всего сущего [Соколова, 2006, с. 132-133]. Его душа, настроенная на лирический лад, требует все новых «порций тишины». Он все чаще прислушивается к себе. Поначалу его пугают участившиеся в последнее время «приступы молчания». Героя одолевают сомнения в том, насколько дозы молчания необходимы ему для жизни, находятся ли они в пределах нормы или это явный симптом, свидетельствующий о начале внутреннего заболевания. Ему приходит в голову идея разослать всем своим знакомым график молчания («Schweigestundenplan») [Genazino, 2007, s. 44], который будет строго фиксировать промежутки времени, когда он готов к вербальной коммуникации с другими, а когда наступает время его личностного привилегированного уединения. С людьми, которые не считаются с его потребностями в тишине, он вынужден порвать всяческие отношения. Два дня в неделю - понедельник, вторник - он объявляет зоной молчания. По средам и четвергам он предполагает переменное молчание, предполагающее возмож-
ность перерывов на короткие беседы и телефонные звонки. По пятницам и субботам после одиннадцати утра он готов к «сплошной коммуникации», а по воскресеньям он планирует полное отключение от контактов с внешним миром («totales Schweigen») [Genazino, 2007, s. 44]. Постепенно герой Генацино приходит к пониманию того, что молчание есть не только внесоциальный феномен, оно составляет глубинное содержание человека, объединяющее его с другими людьми и с миром, а на предельной глубине - со всем сущим на Земле.
В модус наслаждения жизнью переводит феномен неспешности один из виднейших романистов второй половины XX века французский писатель Милан Кундера. Его роман «Неспешность» («La lenteur», 1995) приглашает современного читателя к раздумьям над ценностями ХХ века, потерявшего искусство наслаждения в скоростном обладании и потреблении. В художественном поле его романа сосуществуют разные исторические эпохи: «скоростной» ХХ век тотальной симуляции встречается с «неспешным» веком XVIII, эпохой гедонизма. Автор включает в повествование новеллу - способ романного конрапункта - трактат об искусстве наслаждения, курс сентиментального воспитания, романное эссе о симулякровой действительности ХХ века [Шевякова, 2005]. Кундера задается вопросом: что есть неспешность жизни и насколько она возможна в современном мире. Современного автора интересует не симулятивное наслаждение жизнью «здесь-и-сейчас», а мудрая медлительность, техника замедления, этапы наслаждения этой неспешностью.
Если формула неспешности в романе Кундеры имеет своей составляющей гедонизм, то в романе немецкого автора Стена Надольно-го «Открытие медлительности» («Die Entdeckung der Langsamkeit», 1983) результирующей выступает интенсивная внутренняя жизнь как аспект успешного «жизнестроительства». Неспешность у Надольного понимается в «духе немецкой медленности» (Гете) как результат напряженной духовной работы, как достижение определенного уровня сознания и обнаружение некой целостности, в которой содержится определенная структура деятельно-созерцательного отношения человека ко всему. В романе «Открытие медлительности» автор предлагает своему читателю испытание идеи «неспешности», то есть открытие «осмысленного» пространства, «пригодного» для существования в нем человека.
Роман Стена Надольного предстает отчетом о путешествии в мир, где замедляется время. Это - неторопливое повествование о героическом английском офицере, открывшем бесконечность и воплотившем
медлительное своеобразие истинно немецкого духа. В основе сюжета лежит парадоксальная ситуация festina lente («Тише едешь - дальше будешь»). Главный герой Джон Франклин, чрезвычайно медлительный человек, и, казалось бы, уже в силу этого обреченный на жизненные неудачи и неуспешную деятельность, тем не менее, делает блестящую карьеру морского капитана, губернатора Тасмании, первооткрывателя северных земель. Автор здесь по-постмодернистски совмещает несоединимые в западноевропейской культуре нового времени понятия «медлительность» и «успешность» [KohpeШ, 1999]. В индустриальном обществе быстрота во всех ее проявлениях всегда поощрялась как залог успешной деятельности человека. В силу этого слово «медлительный» в европейских языках приобрело очевидную, исторически закономерную негативную коннотацию. «Медлительный» означает «небыстрый, неудачный, слабый, больной, увечный, старый, ненужный, обреченный на смерть изгой». Случаи позитивного использования значения этого слова достаточно редки, например, в пространстве немецкоязычной культуры bedachtig - рассудительный; медлительный, основательный.
Надольный обращает внимание читателя на то, что духовная работа предполагает замедление персонального времени человека, то есть достижение своеобразного медитативного состояния его сознания, рождающее в нем ощущение целостности сознания, собственной значимости, духовности и ценности человеческой жизни. Неспешный человек как бы «опрокидывается» в свой внутренний мир, входит в такое состояние сознания (измененное состояние сознания), когда можно просто БЫТЬ. Опыт такого состояния принципиально невербализуем, о нем можно сообщать только символами. Измененное состояние сознания позволяет снять противоречие между «внутренним» и «внешним», то есть в романе внутренняя жизнь героя превращается в зрительно воспринимаемые события. Роман «Открытие неспешности» предстает как путешествие в сознание героя.
Глубинное содержание романа выводит читателя на философское осмысление проблемы времени. Идея правильного понимания времени метафорически реализуется в известной античной апории Зенона «Ахилл и черепаха». Духовный наставник Джона Франклина - учитель латинского языка доктор Орм - раскрывает ему глаза не только на практическую значимость его врожденной способности, но и, главным образом, на его нравственное преимущество перед другими. Доктор Орм рассказывает своему медлительному ученику апорию Зенона «Ахилл и черепаха». Суть этого известного парадокса сводится здесь к
этическому парадоксу: в выигрыше оказывается тот, кто не торопится. В мире все относительно: быстрый Ахилл не догонит медленно ползущую черепаху, потому что они передвигаются в совершенно иных, несоизмеримых друг с другом измерениях, и что им присуще разное понимание времени. Элемент состязательности не служит здесь основанием для их сравнения. В жизни победителем становится сильный духом человек, который сможет вырваться из пестрого потока жизни, вырваться из линейности жизни, из ее круговерти, подняться на другой уровень сознания (понимания времени) и устремиться к высшей цели. В апории Зенона присутствует еще один важный аспект состязания: наряду со скоростью движения здесь представлено умение человека сквозь суетное и поверхностное видеть существенное и главное в жизни. Доктор Орм выражает уверенность, что когда-нибудь человечество научится жить медленно, открывая в этой неспешности мир и себя в этом мире. «Kampf gegen unnotige Beschleunigung, sanfte, allmdhliche Entdeckung der Welt und der Menschen» [Nadolny, 1983, s. 339]. Настанет тот день, когда люди поймут, что мир надо не переделывать и улучшать, его надо открывать. «die Welt entdecken, statt sie zu verbessern» [Nadolny, 1983, s. 267].
Уже зрелым человеком, Джон Франклин приходит к мысли разработать собственную систему неспешности, согласуясь с которой можно «правильно» жить («das Franklinsche System») [Nadolny, 1983, s. 223]. Принцип системы Франклина предельно прост: «Медленная работа - самая важная» («Die langsame Arbeit ist die wichtigere») [Nadolny, 1983, s. 209]. Центральным пунктом его системы выступает условие «правильного» понимания времени, что означает не торопиться в делах и поступках, всегда иметь достаточно времени на размышления. Система Франклина состоит в оживлении пространства, в обогащении его «осмысленным» временем («Reichtum an Zeit») [Nadolny, 1983, s. 226]. По сути, он создает собственную идеологию успешного «жизнестроительства» в противовес царящему в обществе культу скорости. Будучи губернатором британской колонии в Австралии, Франклин пытается применить свою систему «неспешной жизни» в управлении колонией. Полагая, что нашел правильный метод жизни, он соблазняется желанием объявить свою систему общезначимой и общеполезной и незаметно для себя начинает ее абсолютизировать. Его система терпит крах. Со временем он приходит к осознанию значимости как активного, деятельного «vita aktiva», так и созерцательного образа жизни «vita contemplative».
Культура нового времени осмысляет феномен времени, делая его зримым, например, в часовом механизме. В романе «Открытие медлительности» присутствует скрытая полемика немецкого автора с просветительской концепцией времени, представленной в образе быстрого и шумного колеса Времени. В образной системе романа образы-метафоры песочных и механических часов занимают центральное место. В гимназии, где учится Джон, существует некое соперничество между двумя учителями. Преподаватель латинского языка, религии и истории доктор Орм использует на своих уроках только песочные часы. Преподаватель математики доктор Бернаби прибегает к помощи механических часов, которые, по его мнению, позволяют человеку больше «ценить» время, рассчитывать все до минут и секунд. За образами песочных и механических часов стоят две принципиально разные концепции времени. Время песочных часов - неторопливое, текучее, «осмысленное», воспринимается человеческим глазом как зримый поток событий. Ток песчинок в песочных часах материализует сам ход времени (время течет), а стрелка механических часов измеряет поток жизни, по воле человека ставшего дискретным (время скачет, мчится). Время механических часов - это всегда суетное, «поверхностное», «отчужденное» - указывает на отдельные отрезки. Так, в романе Стена Надольного местом суетного времени выступает город Лондон. В XIX веке здесь были в ходу белые циферблаты. «Часы и люди стали точнее. Джон не имел бы ничего против такого новшества, если бы от этого прибавилось спокойствия и размеренности. Вместо того он повсеместно наблюдал нехватку времени и спешку». «Uhren und Menschen waren genauer geworden. John hatte das gutheissen, wenn daraus mehr Ruhe und Gemessenheit ware. Statt dessen beobachtete er uberall nur Zeitknappheit und Eile» [Nadolny, 1983, s. 266]. В пространстве городской культуры -в царстве механических часов - люди становятся рабами времени, поклоняясь созданному ими же культу времени. В восприятии медлительного Джона время предстает как живое всеведущее и всезнающее существо, распоряжающееся жизнью городского человека. «In London war die Zeit etwas Gebieterisches, jeder musste mit ihr mithalten» [Nadolny, 1983, s. 195]. «В Лондоне над всеми властвовало время, и каждый был обязан ему подчиняться» [Надольный, 2006, с. 226].
Отметим, что в романе «Открытие медлительности» время обретает нравственное измерение. Роман прочитывается как важное послание современнику, в котором писатель предлагает увидеть проницательному и умному читателю ту модель, которую он предлагает в качестве возможного образца для современного человека, желающего
сознательно защищаться от скоростного ритма жизни и поверхностного времени, осознанно выстраивать свою жизнь. Нигилистическому безумию скорости, которое культивируется царящим повсеместно прогрессивным мышлением, Надольный противопоставляет преимущества замедленного восприятия, делая его формами мировоззрения.
Если в романе внешний контраст «неспешность - успешность» построен на известной апории античного философа Зенона о быстроногом Ахилле и медленно ползущей черепахе, то внутренний контраст проявляется между актуальной неподвижностью героя и его интенсивной внутренней жизнью. С целью усиления этого контраста автор постоянно подчеркивает статуарную неподвижность героя. Автор романа намеренно выстраивает экспрессивные образы медлительных людей, статуарных по своей эстетической сущности и тяготеющих к воплощению в самодостаточной и неподвижной форме. Стояние здесь приобретает, таким образом, эстетическую и нравственно-символическую ценность и воспринимается лишь на фоне потенции движения. Так, внешне чрезвычайно медлительный Джон проявляет активность внутреннюю, постоянную готовность к познанию и открытию мира.
Джон Франклин медлителен во всех своих действиях и проявлениях: он не сразу реагирует на вопросы, с опозданием улавливает смысл обращения к нему, не сразу понимает суть поставленной перед ним задачи. Все окружающее он воспринимает как на ускоренной ленте кино: люди двигаются неестественно быстро, говорят с предельной скоростью, моргают непрерывно глазами, в течение часа солнце встает и уходит за горизонт, ежеминутно изменяется конфигурация облаков на небе. Джон не в состоянии поймать мгновения этой жизни, его внутреннее время течет слишком медленно. Уже в первых строках романа очевидна конституционная предрасположенность главного героя к неспешному познанию и открытию мира. В начальном эпизоде романа выявляется, что десятилетний Джон в силу своей чрезвычайной медлительности непригоден к игре. Он не может поймать на лету мяч, поэтому сверстники используют его как „столб“, к которому привязана веревка («Schnurhalter»). В этом образе, несомненно, содержится аллюзия на библейский образ праведника как прочно укоренного дерева и на античный образ Атланта. Нравственная сущность Джона иносказательно представлена в романе также в образах сказочного великана, одиноко стоящего дерева, ледяного айсберга, водяного столба в открытом море, в образе неподвижных скал. В этом ряду сравнений особо выделяется следующее: «Die fernsten Berge aber waren wie er selbst, sie standen einfach und schauten» [Nadolny, 1983, s. 12]. Нравственный иде-
ал соотносится здесь с визуальным образом стабильности и самодостаточности. «Стоять и смотреть» значит обладать умением «сделать паузу», остановить свой суетный бег, осмыслить свое наличное бытие. В романе художественно воплощены и экспрессивно выделены два подхода к человеческому существованию: первый modus vivendi предполагает максимальную «экспликацию» личности, живущей в круговерти житейской суеты; второй - опыт самоопределения личности в хаотическом мире, постепенное и медленное открытие в себе вечного и непреходящего.
Интересно проследить в романе распределение тектонических акцентов между персонажами разного ценностного уровня [Кучумова, 2007, с. 220]. Общение героя с окружающим миром представляется автору романа как столкновение двух стихий: твердо-стабильной, нравственно устойчивой и текуче-неуравновешенной, шумной и суетливой. Спокойный и неторопливый Джон идет по жизни уверенным шагом. Полярные ему персонажи в своих суетных устремлениях утрачивают свою самодостаточность. Так, дворовые мальчишки, одноклассники Джона, лихие и бесшабашные моряки на судне, суетный и меркантильный в своих делах отец Джона тяготеют к деструктивной стихии (распутная жизнь, стремление к сиюминутным удовольствиям, ориентация на немедленное решение практических задачах). Отсюда их жизненные неудачи: бесцельная жизнь одних и нелепая смерть других. Атектоническое решение этих художественных образов показывает также их сильную зависимость от разрушающей стихии. Другая группа персонажей обнаруживает духовное родство с Джоном (его мать, самая медлительная мамаша в округе, учитель доктор Орм, любимая женщина Мари Роуз, друг Шерард). В образе последнего - духовного двойника - развертываются определенные черты главного героя. Сторонник духовной практики замедления, Шерард учит Джона в любых ситуациях сохранять чувство равновесия, то есть ощущения границ собственного тела и, соответственно, собственной самотожде-ственности. Именно это состояние автор романа страстно апологетизи-рует и объявляет главной ценностью человека, познающего мир и себя в этом мире.
Цементирующая статичность героя Надольного позволяет ожидать такого же единого повествования, полного замедлений и повторов. Так, читатель найдет в романе многостраничные списки оснащенности морского судна, нескончаемые перечисления сухопутных и морских сражений, описание урбанистических и природных ландшафтов. Как отмечается в немецкой критике, повествовательная функция по-
добных перечислений близка функции заклинания [Das Paradox, 1992]. Предельно сконцентрированный на самой форме и ритмике перечисления читатель максимально вовлекается в игровую условную реальность, создаваемую ad hoc «здесь и сейчас». Используя повтор как старейшее и наиболее эффективное средство эмфазы, Надольный погружает своего читателя в атмосферу путешествия по морю и путешествия в сознание героя. Это продуманная повествовательная стратегия позволяет автору развернуть в своем романе систему идей нравственно -этического порядка, содержащей представления автора о качественно новом самосознании личности.
Проведенное исследование немецкоязычного романного дискурса 1980-2000 годов позволяет говорить о востребованности в западноевропейской культуре конца ХХ века экзистенциальной потребности в неспешности, блокированной в обществе тотальной симуляции прагматическими целями и «ложными» устремлениями. Немецкоязычные авторы выводят в своих романах новые формулы неспешности, в которых составляющими выступают как симулятивные форм неспешности («непрожитое» движение, «непрожитая жизнь»), так и «осмысленные» формы существования.
Литература
Бодрийяр Ж. Общество потребления. Его мифы и структуры. М., 2006.
Жижек С. Добро пожаловать в пустыню Реального. М., 2002.
Кучумова Г.В. Визуально-пластическое решение художественных образов в романе Стена Надольного «Открытие медлительности» // Россия и Греция: диалоги культур. Часть II. Петрозаводск, 2007.
Надольный С. Открытие медлительности. СПб., 2006.
Соколова Е.В. Современная литература Германии: Поиски выхода из постмодернизма // Постмодернизм: что же дальше? (Художественная литература на рубеже веков XX-XXI вв.). М., 2006.
Шевякова Э.Н. Роман Милана Кундера «Неспешность» как «транскрипция-игра» и диалог столетий // Вестник университета Российской академии образования. 2005. № 1.
Шпенглер О. Закат Европы. Т. 1. М., 1993.
Эйхберг Х. Социальное конструирование времени и пространства как возвращение социологии к философии // Логос. 2006, № 3.
Boldl K. Sudlich von Abisko. Erzahlung. Frankfurt am Main, 2000.
Buscher W. Berlin - Moskau. Eine Reise zu Fuss. Reinbek bei Hamburg, 2003.
Das Paradox : Eine Herausforderung des abendlandischen Denkens. Tubingen, 1992.
Genazino W. Ein Regenschirm fur diesen Tag. Munchen, 2007.
KohpeiB R. Sten Nadolny. Die Entdeckung der Langsamkeit. Munchen, 1999.
Nadolny St. Die Entdeckung der Langsamkeit. Munchen, 1983.
Osten M. «Alles veloziferisch» oder Goethes Entdeckung der Langsamkeit. Zur Moder-nitat eines Klassikers im 21. Jahrhundert. Frankfurt am Main und Leipzig, 2003.
