CC BY
166
СОЦИОГУМАНИТАРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ
УДК 821.161.1
НЕМЕЦКОСТЬ КАК ВОПЛОЩЕНИЕ ПОРЯДКА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ:
ОТ Н. В. ГОГОЛЯ ДО С. ЧЕРНОГО
Сергей Сергеевич Жданов
Сибирский государственный университет геосистем и технологий, 630108, Россия, г. Новосибирск, ул. Плахотного, 10, кандидат филологических наук, доцент, заведующий кафедрой иностранных языков и межкультурных коммуникаций, тел. (383)343-29-33, e-mail: [email protected]
В статье рассматривается мотив порядка, воплощенный в образах героев-немцев в русской литературе XIX - начала ХХ в. Различные варианты данного мотива анализируются на основании достаточно широкого корпуса текстов, в который входят произведения Н. В. Гоголя, К. Пруткова, И. С. Тургенева, Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского, Н. С. Лескова, А. П. Чехова, С. Черного. Можно говорить о существовании устойчивой традиции в изображении немцев так называемых литературных типажей, воплощающих представления русских о немецкости. Безусловно, мотив порядка - один из важных составляющих этого концепта. Герой-немец в русской литературе часто действует в качестве упорядочивателя. Причем процесс упорядочивания затрагивает как внешнее пространство, так и внутренний мир данного типажа, который, по классификации Ю. М. Лотмана, является героем «места».
Ключевые слова: русская литература, имагология, русскость, немецкость, хронотоп, типаж, порядок.
GERMANNESS AS AN INCARNATION OF ORDER IN RUSSIAN LITERATURE: FROM N. V. GOGOL TO S. CHORNY
Sergey S. Zhdanov
Siberian State University of Geosystems and Technologies, 630108, Russia, Novosibirsk, 10 Plakhotnogo St., Candidate of Philology, Associate Professor, Head of Foreign Languages and Intercultural Communications Department, tel. (383)343-29-33, e-mail: [email protected]
The article deals with a motive of order personified in German characters in the Russian literature of the XIX - early XX centuries. Some variants of the motive are analyzed on the ground of a rather wide corpus of literary texts which includes works by N. V. Gogol, K. Prutkov, I. S. Turgenev, L. N. Tolstoy, F. M. Dostoyevsky, N. S. Leskov, A. P. Chekhov, S. Chorny. Thus, there is a settled tradition of representing Germans, so-called literature character types which personify Russian conceptualization of Germanness. The motive of order is surely one of the significant elements of this concept. German character in the Russian literature acts often as a regulator. What is
151
Вестник СГУГиТ, вып. 2 (30), 2015
more, the process of regulation affects both external and inner character’s space. This German characters are characters of a static and constant locus according to the Y. M. Lotman’s classification.
Key words: Russian literature, imagology, Russianness, Germanness, chronotope, character type, order.
Одним из направлений современного литературоведения выступает имаго-логия, занимающаяся исследованиями образа «чужого» в художественных текстах. Актуальность подобных работ обусловлена, в частности, тем, что без понимания «иного» невозможно в полной мере осмыслить «свое», родное. Этнокультурная самоидентификация происходит посредством сопоставления, нахождения сходств и отличий между разными культурами.
Среди этих образов «чужих» в русской литературе XIX-XX вв. особого внимания заслуживают образы, маркированные немецкостью, поскольку из западноевропейских народов в данный период времени именно с немцами у русских были наиболее интенсивные контакты. Уже в начале XIX столетия в русской литературе сложилась определенная традиция описания немецких персонажей, ставших литературными типажами, о чем свидетельствует, например, исследования А. В. Жуковской, Н. Н. Мазур, А. М. Пескова [14].
В рамках данной работы мы хотели бы сделать акцент на мотиве порядка в качестве одного из ключевых элементов образа героя-немца в русской литературе, а также показать, в каком варианте данная литературная традиция реализуется в прозе С. Черного.
Действительно, мотив порядка прочно связан с образом типажного немца. Например, для матери Андрея Штольца из романа И. А. Г ончарова «Обломов» все немцы представляются «одной толпой» бюргеров, «способных только на чёрную работу, на труженическое добывание денег, на пошлый порядок, скучную правильность жизни и педантическое отправление обязанностей» [6, с. 161]. Примечательно, что в сходном духе о немцах отзывается А. И. Герцен в своей публицистике: «...все они... имеют одинакие зоологические признаки, так что в немце-сапожнике бездна генеральского и в немце-генерале пропасть сапожнического; во всех них есть что-то ремесленническое, чрезвычайно аккуратное, цеховое, педантское.» [4, с. 149]. Тем же свойством организованности немцы наделяются в романе Ф. М. Достоевского «Бесы»: «Андрей Антонович фон Лембке принадлежал к тому фаворизованному (природой) племени, ... которое. составляет в ней всею своею массой один строго организованный союз» [11, с. 241]. К мотиву порядка прибегает и Н.В. Гоголь в повести «Невский проспект», характеризуя жестянщика Шиллера: «.Шиллер размерил всю свою жизнь и никакого, ни в коем случае, не делал исключения. Он положил. быть точным во всем. Аккуратность его простиралась до того, что он положил целовать жену свою в сутки не более двух раз.» [5, с. 35-36]. В рассказе С. Черного «Замиритель» император Вильгельм описывается посредством пунктуальности: «.Вильгельм - немец аккуратный, ровно в восемь к войскам выйдет» [29, с. 210]. Вспомним в связи с этим отличающийся прямолинейностью и абст-
152
Социогуманитарные исследования
рактной упорядоченностью план генерала Пфуля из романа Л.Н. Толстого «Война и мир»: «Die erste Kolonne marschiert... die zweite Kolonne marschiert... die dritte Kolonne marschiert...» [20, с. 330].
Г. Д. Гачев старается объяснить данную немецкую страсть к упорядочиванию стремлением к «овладению Бытием» путем «навязывания ему структуры своего Дома, «Я», понятий» [2, с. 77]. Именно эту интенцию выражает герой рассказа Н. С. Лескова «Железная воля» инженер Гуго Пекторалис, когда признается, что приехал в Россию, чтобы «всё подчинять» [16, 15]. Действительно, немец, попавший в русский мир, действует как герой-упорядочиватель. Но этот порядок носит характер навязываемой с помощью насилия чуждой организованности. Так, в рассказе С. Черного «Московский случай» мимоходом описывается скрытое противостояние между немцем-начальником и его подчинен-ными1: «Немец серьезный был - сам курил и газету читал, а мне запрещал. И болтовни этой сорочьей при нем не было. <...> А чуть Циммерман за дверь., двадцать три девицы в двадцать три языка начнут щелкать.» [29, с. 152-153]. В рассказе того же автора «Лебединая прохлада» немец-капельмейстер пытается навести свои порядки в отданном под расквартирование доме: «.на малое время. втиснулся, а распорядки заводит, будто он тут и помирать собрался» [28, с. 295]. Кроме того, герой называется «чистоплюем» [28], т. е. маркируется иронически переосмысленным мотивом чистоты. В рассказе С. Черного «Мирцль» также подчеркивается власть закона, воплощенного в образе начальника: «.немецкому директору и его жене подчиненный человек не может сказать "довольно" даже в свой выходной день» [29, с. 127]. Немки из рассказа Н.С. Лескова «Колыванский муж», выместив русских из садика при доме и наведя таким образом свой порядок, «тщательно и аккуратно» [17, с. 393] запирают свой локус на замок от вторжения извне. Филистер, герр Клюбер, из повести И. С. Тургенева «Вешние воды» заходит еще дальше и высказывает претензии к самой природе: «.наслаждаясь красотами природы, он относился к ней. все с тою же снисходительностью, сквозь которую изредка прорывалась обычная начальническая строгость. .он заметил про один ручей, что он слишком прямо протекает по ложбине, вместо того чтобы сделать несколько живописных изгибов.» [26, с. 282].
Воплощением порядка в произведениях С. Черного становится фигура шуцмана-полицейского. Так, в рассказе «Как студент съел свой ключ и что из этого вышло» городовой вызывает скорую помощь, чтобы доставить русского героя в больницу, где он умирает. В произведении «Письмо из Берлина» шуцман увозит нарушительницу порядка, белку, «в какой-то собачий крематорий для уничтожения» [29, с. 221]. В рассказе «Храбрая женщина» шуцман медленно спешит «шагом статуи командора» [29, с. 103], дабы покарать нарушитель-
1 Герой-немец, как правило, пытается упорядочить русский мир, включая самих русских. На этом строится, например, сюжет рассказа Н. С. Лескова «Колыванский муж», где говорится, что «.они немцы и нашего брата русака любят переделывать» [17, с. 410].
153
Вестник СГУГиТ, вып. 2 (30), 2015
ницу общественного порядка. Еще один образ шуцмана как воплощения Немезиды встречается в произведении «Мирцль», где полицейский приближается к разбушевавшейся героине «медленными зловещими шагами» [29, с. 125].
Интенция героя-немца к наведению порядка становится тотальной, затрагивает как внутреннее («Я»), так и связанное с ним внешнее пространство (в первую очередь, домашнее). Причем последнее предстает в произведениях русской литературы «образцом упорядоченности» [14, с. 41]. Ф. Нойманн выделяет «прилизанность» и «ухоженность» как основные характеристики «немецкого ландшафта» в русской литературе [31, с. 120] (пер. с немецкого наш - С. Ж.). Вспомним описание немецкого локуса в повести И. С. Тургенева «Ася»: «чистенькие деревеньки», «уютные мельницы», «чистые дороги» (свойство чистоты упоминается дважды на коротком отрезке текста), «скромный уголок германской земли» «с повсеместными следами прилежных рук, терпеливой, хотя неспешной работы» [25, с. 166]. Сравните с высказыванием Ф. Ноймана: немецкий локус в русской литературе - это антропогенное пространство, «образованное» человеком (в буквальном переводе «человеческой рукой» - «das von menschlicher Hand Gestaltete») и «сглаженное» [31, с. 120]. Сглаженность как упорядочивание проявляется также в рассказе С. Черного «Лебединая прохлада», один из героев которого, немец-капельмейстер, сочиняя вальс, его «...гладко сделал, будто наждачной бумагой отшлифовал.» [28, с. 297]. Здесь перед нами встает образ не столько гения-творца, сколько ремесленника-демиурга.
В ряде произведений порядок в жилище маркирует пространство в качестве немецкого. Так, «убранная очень опрятно» комната в квартире жестянщика Шиллера показывает, «.что хозяин был немец» [5, с. 31]. В гончаровском «Обломове» мимоходом сравнивается плохо убранная квартира главного героя с жилищем немецкого соседа-настройщика: «Отчего ж у других чисто? .у настройщика: любо взглянуть, а всего одна девка.», на что слуга Захар с иронией возражает: «А где немцы сору возьмут.» [6, с. 14].
В рассказе С. Черного «Храбрая женщина» характеристика чистоты в описании немецкого дома доведена до гротеска: «Лакированная мебель самодовольно блестела, пол был похож на пол каюты немецкого адмирала, ожидающего посещения морского министра» [29, с. 98]. Мотив чистоты немецкого дома встречается и в рассказе того же автора «Мирцль»: «Хозяйка давно уже убрала собственноручно постель и умывальный стол, перетерла все ножки и ручки у кушетки и кресел.» [29, с. 124].
2 В рассказе И. Тургенева «Бретер» упорядоченное пространство немца Кистера сравнивается с квартирами русских офицеров: «То ли дело у других товарищей! К иному едва проберешься через грязный двор; в сенях, за облупившимися парусинными ширмами, храпит денщик; на полу - гнилая солома; на плите - сапоги и донышко банки, залитое ваксой.» [24, с. 35]. Сопоставление русского хаотического и немецкого упорядоченного миров присутствует и рассказе Н. С. Лескова «Железная воля»: так, Сафроныч, сосед немца инженера, «.со своим дрянным народом и еще более дрянным хозяйством мешал и не мог не мешать стройному хозяйству Пекторалиса» [16, с. 43].
154
Социогуманитарные исследования
Чистотой и порядком отмечено и жилище немца Берга из романа Л. Н. Толстого «Война и мир»: «В новом, чистом, светлом... кабинете сидел Берг с женою» [21, с. 222]; «.нигде сесть нельзя было, не нарушив симметрии, чистоты и порядка.» [21, с. 223]. Даже в проявлении чувств герой заботится о соблюдении порядка: намереваясь поцеловать руку жене, Берг «по пути» «отгибает» «угол заворотившегося ковра» [21, с. 222], тем самым восстанавливая в первую очередь упорядоченность внутреннего пространства. Вспомним и то, что составляет предмет мыслей Берга, покидающего осаждаемую французами Москву, - покупка шифоньерочки и туалета, т. е. обустраивание собственного быта. Здесь Берг как типажный немец выступает одним из героев места, т. е. «героев пространственной и этической неподвижности, которые если и перемещаются согласно требованиям сюжета, то несут вместе с собой и свойственный им locus» [18, с. 222].
В рассказе И. С. Тургенева «Несчастная» чистотой характеризуются как само немецкое пространство, так и населяющие его герои: «Элеонора Карповна . невольно напоминала взору добрый кусок говядины, только что выложенный мясником на опрятный мраморный стол. Не без намерения употребил я слово "опрятный": не только сама хозяйка казалась образцом чистоты, но и все вокруг нее, все в доме так и лоснилось, так и блистало, все было выскребено, выглажено, вымыто мылом; самовар на круглом столе горел, как жар; занавески перед окнами, салфетки так и коробились от крахмала, так же как и платьица и шемизетки тут же сидевших четырех детей г. Ратча.» [26, с. 68].
В рассказе И. С. Тургенева «Бретер» также описывается, как офицер Кис-тер обустраивает свой военный быт, добиваясь порядка и уюта: «Целую неделю хлопотал он; зато любо было потом войти в его комнату. Перед окнами стоял опрятный стол.; в углу находилась полочка для книг с бюстами Шиллера и Гёте; .возле стола стройно возвышался ряд трубок с исправными мундштуками. Все в комнате Федора Федоровича дышало порядком и чистотой» [24, с. 35]. Здесь герой-немец выступает не только как «гений ургии, труда» , преобразователь мира [3, с. 118], но и как рачительный хозяин, поддерживающий порядок этого микромира.
Благодаря этой укорененности героя в вещном мире, заботе о нем, предметы, по выражению Г. Башляра, поднимаются «на более высокий уровень реальности по сравнению с предметами безразличными.» и «не просто занимают свое место в неком порядке, но и причастны таинству порядка. В комнате усердием хозяйки от одной вещи к другой прокладываются нити, связывающие далекое прошлое с новым днем» [1, с. 72]. В итоге «заботы хозяйки не столько
3 В этом плане показательна деятельность героя-немца как мастерового, будь то гоголевский жестянщик Шиллер или лесковский Пекторалис, который «.при отличавшей его аккуратности и настойчивости, .делал все, за что принимался, чрезвычайно хорошо и добросовестно. .его постоянно приглашали то туда, то сюда, наладить одну машину, установить другую, поправить третью» [16, с. 36].
155
Вестник СГУГиТ, вып. 2 (30), 2015
придают дому своеобразие, сколько возвращают его к первообразу» [1, с. 73], т. е. немец, герой места, постоянно возвращается в своих усилиях по упорядочиванию пространства к образу дома, ахронного идиллического микромира. Так, по сравнению с внешним русским метельным локусом дом немца фон Тауница из рассказа А. П. Чехова «По делам службы» представляется оазисом порядка и уюта: «...наверху играли на рояле "Un petit verre de Cliquot", и было слышно, как дети топали ногами. На приезжих сразу пахнуло теплом, запахом старых барских покоев, где, какая бы ни была погода снаружи, живется так тепло, чисто, удобно» [30, с. 96]. Сравните с ощущениями Ольги от жизни со Штольцем: «.ей так тихо, мирно, ненарушимо-хорошо, .ей покойно.» [6, с. 440]. Немецкий порядок обеспечивает ненарушимость покоя.
В этом упорядоченном циклическом пространстве важную роль играет аспект семейственности. Хронотоп типажного немца постоянно возвращается в это правремя предков, поддерживая связь поколений. Так, Штольц-старший из романа И. А. Гончарова «Обломов», строя планы по освоению русского пространства для своего сына Андрея, «.взял колею от своего деда и продолжил ее, как по линейке, до будущего своего внука.» [6, с. 164]). Сходным образом ведет себя крокодильщик из рассказе Ф. М. Достоевского «Крокодил»: «Мейн фатер показаль крокодиль, мейн гросфатер показаль крокодиль, мейн зон будет показать крокодиль, и я будет показать крокодиль!» [9, с. 184]. Кроме того, циклическая преемственность поколений иронически описывается в романе того же автора «Игрок»: «Фатер благословляет сорокалетнего старшего и тридцатипятилетнюю Амальхен, с иссохшей грудью и красным носом... и умирает. Старший превращается сам в добродетельного фатера, и начинается опять та же история. Лет эдак чрез пятьдесят или чрез семьдесят внук первого фатера действительно уже осуществляет значительный капитал и передает своему сыну, тот своему, тот своему, и поколений чрез пять или шесть выходит сам барон Ротшильд.» [9, с. 226]. В рассказе Н.С. Лескова «Железная воля» Гуго Пекто-ралис поминает предков: «О, мой отец, о, мой гросфатер! Слышите ли вы это и довольны ли вашим Гуго?» [16, с. 17]. Также в повести «Островитяне» Н. С. Лесков выводит целое семейство русских немцев: «Маничка Норк была петербургская, василеостровская немка. Ее мать, Софья Карловна Норк, тоже была немка русская, а не привозная; .даже ее-то матушка, Мальвина Федоровна. так и она и родилась и прожила весь свой век на острове» [15, с. 9]. В конце же произведения средняя сестра, Ида Норк4, вовсе уподобляется бабушке: «.сестра ее и Фридрих Фридрихович невольно вскрикнули, а дети бросились за кресло Берты Ивановны и шептали: "Бабушка! бабушка! "» [15, с. 191]. Наконец, в рассказе С. Черного «Храбрая женщина» подобным напоминанием о родовом характере немецкого пространства служит образ белеющих на комоде, столах
4 Отметим, что для самой Иды Норк ее зять Шульц, типажный немец, приготовил «узкий путь, размеренный масштабом теплого угла, кормленья и процентов» [15, с. 180].
156
Социогуманитарные исследования
и столиках «бездарных дорожек, связанных самой квартирной хозяйкой, ее матерью, бабушкой и прабабушкой» [29, с. 99].
Таким образом, во множестве произведений русской литературы маркированное немецкостью пространство проявляет сходные черты (порядок, чистота, ахронность). По сути, варьируется лишь отношение героев или повествователя к этому локусу - от одобрительного («Островитяне» Н. С. Лескова) до иронически отрицательного («Храбрая женщина» С. Черного). Иногда в тексте присутствуют обе позиции, как, например, в романе «Обломов» И. А. Г ончарова. Стоит, однако, заметить, что ирония в более или менее проявленной форме присутствует чаще. Это закономерно, поскольку речь все-таки идет о «чужом» пространстве. Сравнение его со «своим» локусом предполагает некоторую полярность характеристик, их противопоставление. Даже если автор признает полезность «немецкого» порядка, последний тем не менее остается «неродным» и не может быть до конца принят. В русском локусе царит свой порядок, отличный от немецкого. Это подчеркивается, например, в рассказе Н. С. Лескова «Железная воля». Инженер Пекторалис отправляется в долгий путь по России, «не зная ни наших дорог, ни наших порядков» [16, с. 10], чем заставляет русского рассказчика удивляться: «... странно, как вы собою распорядились» [16, с. 16].
Упорядочивание пространства через разграничение отражает и запрет ходить по гречихе, который выносит Макарат Иваныч Швохтель, герой неоконченного рассказа И.С. Тургенева «Русский немец». Русскому рассказчику-охотнику, привыкшему к обширности пространств России и зыбкости границ на них, это кажется нелепым: «В любезном нашем отечестве всякий волен стрелять где хочет.» [23, с. 368]; «.запрещение ход(ить) по греч(ихе) показалось мне до того странн(ым) у нас в благодатной России, да еще в степной губернии.» [23, с. 369]. Здесь вольница человека «степи», по классификации Ю. М. Лотмана, наталкивается на немецкий порядок человека «места»5. Более того, чуждость такого порядка осознает и русский мужик, призванный немецким помещиком этот порядок поддерживать: «"Запрещено", - возразил он, улыбаясь, как человек, который хотя и исполняет приказ своего начальника, но сам, однако, чувствует, что приказ-то в сущности пустой» [23].
В своей упорядочивающей деятельности герой-немец последователен и непреклонен, что проистекает из его самоуверенности, то есть уверенности в собственной непогрешимости и образцовости. Так, в рассказе Н. С. Лескова юная немка Аврора «.хочет всем пример задать» [17, с. 409]. Лесковский Пек-торалис желает, чтобы его железная воля явила себя «не одному какому-нибудь частному человеку или небольшому семейному кружку, а обществу целого города» [16, с. 56]. Ф. М. Достоевский полагает немцев «народом по преимущест-
5 Сравните с ситуацией из рассказа Н. С. Лескова «Колыванский муж»: немецкие дети спокойно играют в запирающемся садике, тогда как русские дети тянутся на простор, на открытое вольное пространство: «Дети наши были совершенно равнодушны к маленькому домашнему садику ввиду свободы и простора, которые открывал им берег моря» [17, с. 393].
157
Вестник СГУГиТ, вып. 2 (30), 2015
ву самодовольным и гордым собою» [13, с. 36]. При этом самодовольство доходит до предписывающего вторжения в самую суть русскости - в русский язык. В романе Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы» доктор Герценштубе «...говорил по-русски много и охотно, но как-то у него каждая фраза выходила на немецкий манер, что. никогда не смущало его, ибо он. имел слабость считать свою русскую речь за образцовую, "за лучшую, чем даже у русских" ...» [12, с. 104]. Фон Фонк из комедии И. С. Тургенева «Холостяк» «как многие обруселые немцы, слишком чисто и правильно выговаривает каждое слово» [22, с. 174]. Вспомним также, что Пекторалис из лесковской «Железной воли» ставит себе цель «выучиться русскому языку. правильно, граммати-кально, - и заговорить сразу в один заранее им предназначенный день» [16, с. 56]. Как видим, немец и здесь исходит из структуры (грамматики) для овладения миром. Вообще, в русской литературе существует отдельный тип русского немца, который стремится подражать русским и даже превзойти их в русскости. Таков, например, Шульц из повести Н. С. Лескова «Островитяне», который старается быть истинным русаком и патриотом: «Фридрих Фридрихович и сегодня такой же русский человек, каким почитал себя целую жизнь. .он выписывает «Московские ведомости», очень сердит на поляков, сочувствует русским в Галиции.» [15, с. 190]. Подражает русским и Ратч из рассказа И. С. Тургенева «Несчастная». Он характеризует себя как «русака, хоть и не по происхождению, а по духу» [26, с. 66], и выражается при этом, по признанию русских героев, «бойко», «только очень уж ненатурально. Они все так, эти обрусевшие немцы» [26, с. 67]. Даже в ругательствах немец проявляет свою страсть к упорядочиванию: капельмейстер из рассказа С. Черного «Лебединая прохлада» во время репетиций «.через каждый такт музыку обрывал и. прибалтийскими словами солдат камертонил.», чем вызывал недовольство домового: «Не любят они, домовые, когда кто по-русски неправильно ругается.» [28, с. 294].
Г оворя о немце как упорядочивателе пространства, нельзя обойти вниманием образ немки/немца-хозяина съемной квартиры. Этот образ достаточно часто встречается в петербургских текстах Ф. М. Достоевского. Например, в повести «Хозяйка» выводится немец Шпис6, у которого главный герой Орды-нов снимает квартиру. Шписа характеризует типажная немецкая аккуратность: «.он только что хотел идти к воротам и снова налепить ярлычок, затем что сегодня аккуратно в копейку вышел задаток его, высчитывая из него каждый день найма. Причем старик не преминул дальновидно похвалить немецкую аккуратность и честность» [7, с. 318].
В повести же «Двойник» образ немки-хозяйки отмечен амбивалентностью, двоясь в соответствии с природой повествования. С одной стороны, это «подлая, гадкая, бесстыдная немка, Каролина Ивановна» [7, с. 121], как характери-
6 Имя героя говорящее: «.Шпис - начало немецкого слова "Spiessburger" - обыватель» [7, с. 511].
158
Социогуманитарные исследования
зует ее главный герой, Г олядкин. Эта ипостась отсылает читателя к встречаю-
п
щемуся в русской литературе типажу немки-содержанки (любовницы). Кроме того, образ Каролины Ивановны приобретает инфернальные черты. В ее доме, по мнению Голядкина, «кроется теперь вся главная нечистая сила» [7, с. 188]. С другой стороны, в письме чиновника Вахрамеева Каролина Ивановна характеризуется как «честная женщина и вдобавок девица» «благонравного поведения» [7, с. 181]. В дальнейшем Голядкин сам путается в оценке немки: «...это не от немки все происходит, вовсе не от ведьмы, ., потому что ведьма добрая женщина, потому что ведьма не виновата ни в чем.» [7, с. 213].
Амбивалентностью отмечен и образ госпожи Липпевехзель из романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание». В ее характеристике автор сталкивает мотивы порядка и беспорядка. Так, узнав о несчастье с Мармела-довым, хозяйка квартиры является «производить распорядок», при том что в следующем же предложении она называется рассказчиком «чрезвычайно вздорной и беспорядочной немкой» [10, с. 141]. Тем же сочетанием противоположностей отмечено описание поминального стола, который накрывает
о
Амалия Ивановна : «.всё было приготовлено на славу: стол был накрыт даже довольно чисто, посуда, вилки, ножи, рюмки, стаканы, чашки - все это, конечно, было сборное, разнофасонное и разнокалиберное.» [10, с. 291]. Мотив чистоты и модус долженствования проявляются и в речи героини, которая заметила, что «.в будущем пансионе надо обращать особенное внимание на чистое белье девиц (ди вёше) и что "непремен должен буль одна такая хороши дам (ди даме), чтоб карашо про белье смотрель", и второе, "чтоб все молоды девиц тихонько по ночам никакой роман не читаль"»7 * 9 [10, с. 299]. Кроме того, в реплике Мармеладовой об Амалии Ивановне актуализируется
7
Это и Каролина Ивановна из повести Н. В. Гоголя «Шинель», и вдова немецкого происхождения Августина Христиановна из романа И. С. Тургенева «Накануне». Сравните также с образом из стихотворения С. Черного «Анархист», в котором главный герой «ездил к немке в Териоки и при этом был садист» [27, с. 88].
Двойственность характерна даже для имени героини: Мармеладова называет ее Амалия Людвиговна, а сама немка требует обращаться к себе «Амаль-Иван». То же касается и национальности персонажа: Мармеладова утверждает, что та не немка, а «петербургская пьяная чухонка» [10, с. 299].
9 Кстати, сочетание мотивов чистоты белья и внутреннего совершенства находит выражение в иронической характеристике из повести И. С. Тургенева «Вешние воды». По виду одного из героев произведения, герра Клюбера, становилось ясно: «У этого человека и белье и душевные качества - первого сорта!» [26, с. 271]. Аккуратность одежды типажного немца -это проявление упорядочивания внешнего пространства. В «Униженных и оскорбленных» Ф. М. Достоевский, в частности, описывает Адама Иваныча Шульца, «чрезвычайно опрятного немчика» [8, с. 173]. Толстовский Берг также маркируется внешней чистотой: «безупречно вымытый» [20, с. 75], «чистейший, без пятнышка и соринки, сюртучок» [20, с. 303], «чистенький с иголочки мундир» [21, с. 221]. «Чисто и по форме» [24, с. 35] одевается и офицер Кистер из тургеневского рассказа «Бретер».
159
Вестник СГУГиТ, вып. 2 (30), 2015
в виде намека образ немки-содержанки: «...наверно, где-нибудь прежде в кухарках жила, а пожалуй, и того хуже» [10].
Хозяйка как воплощение немецкого порядка несет потенциальную опасность для русских героев. Та же Амалия Ивановна постоянно угрожает выгнать семью Мармеладовых. В постоянном страхе перед немецкими хозяйками находятся русские герои произведений С. Черного. В рассказе «Мирцль» квартирант Мельников боится потратить лишнюю марку, чтобы не потерять жилье, поскольку «.с квартирной хозяйкой фрау Бендер опасно было шутить» [29, с. 113]. Хозяйка фрау Бендер и русский студент выводятся С. Черным в качестве героев также в рассказе «Как студент съел свой ключ и что из этого вышло». В нем подвыпивший10 герой поздно возвращается на квартиру после пирушки, не может найти ключ от входной двери и страшится, что ему откажут в жилье. В смеховом пространстве юмористического рассказа образ фрау Бендер двоится, буквально переносясь на принадлежащий героине локус: «.звонок. расплылся в толстую физиономию фрау Бендер, которая подняла брови и отчеканила: «Будешь ночевать на улице! Пьяница.»» [28, с. 60]. Затем студент встречает саму фрау Бендер, «молчаливую и грозную» [28]. В результате языковой ошибки хозяйка не впускает жильца, приняв его за сумасшедшего и, следовательно, не имеющего права существовать в упорядоченном немецком пространстве, где властвует неумолимая рациональность. Так, муж фрау Бендер успокаивает жену: «Ключ стоит одну марку. Если продать его брюки, мы не потерпим убытка» [28]. В конце рассказа студент погибает, не выдержав испытания немецким порядком. Как указывает в комментарии к тексту рассказа А. С. Иванов, этот «гиперболизированный гротеск с неожиданной абсурдистско-кошмарной развязкой» подчеркивает неприязнь С. Черного к миру немецких обывателей с их «филистерско-педантичным распорядком» [28, с. 412].
Сходная ситуация описывается в произведении С. Черного «Письмо из Берлина» с жильцом Кузовковым, из комнаты которого сбегает белка и устраивает переполох в немецком доме. Из-за этого русский эмигрант, «.кажется, попадает в категорию нежелательных иностранцев, возбуждающих одну часть населения против другой (1001 статья), и будет выслан из Германии» [29, с. 222]. Русский герой подчинен хозяйке фактически полностью. Она контролирует даже личную жизнь жильца: «Жениться эмигрантам берлинские хозяйки не разрешают.» [29, с. 220].
С той же неумолимой логикой распоряжается чужими чувствами френолог Шишкенгольм из оперетты К. Пруткова «Черепослов, сиречь френолог». Этот
10 Опьянение русского героя есть вызов филистерскому порядку. Сравните со сценой из рассказа С. Черного «Мирцль»: «.если б не два-три лишних бокала <.> Мельников. не заставил бы почтенную фрау Бендер дрожать от страха и негодования в два часа ночи, потому что ее скромнейший жилец, возвращаясь, так топал на лестнице, точно нес лошадь на плечах, а потом утром спал до двенадцати, и комната стояла неубранной целый день» [29, с. 125]. Неубранная комната также признак вторжения беспорядка в немецкий локус.
160
Социогуманитарные исследования
немецкий гелетер доказывает как научный факт русским женихам своей дочери, что они ее не любят: «Я уже много раз доказывал вам: что вы оба не любите Лизу... профессор френологии может всегда безошибочно узнать: кто способен и кто не способен любить женщину?.. Вы не способны любить женщину, и потому вы не любите мою Лизу!» [19, с. 222].
Немецкий порядок, как он показан в русской литературе, рождается из незыблемых представлений персонажа-немца о должном. В свою очередь, этот модус долженствования возникает из пресуппозиции отечественных авторов об умозрительности немецкой нации: «Умозрителен добрый немец, разметивший свой быт раз навсегда и живущий по нерушимому плану. .умозрителен и возвышенный поэт, отрешенный от "прозаического быта"» [14, с. 51]. Идеальный образ должного влияет на поступки множества героев: от планов генерала Пфуля у Л. Н. Толстого до прожектов лесковского инженера Пекторалиса («.я не умею по-русски говорить - и я должен подчиниться» [16, с. 15], «Быть господином себе и тогда стать господином для других, вот что должно, чего я хочу и что я буду преследовать» [16, с. 17], «.что я один раз решил, то так должно и остаться, и этого менять нельзя» [16, с. 60]). Вспомним старого немца доктора из романа Ф. М. Достоевского «Униженные и оскорбленные», который предрекает смерть Нелли: «.она непременно весьма скоро умрет. .Может быть, снова выздоровеет, но потом опять сляжет снова и наконец умрет. <.> это должно быть» [8, с. 371]. Аналогичным образом Берг из романа Л. Н. Толстого «Война и мир» определяет, что Вера Ростова должна стать его женой: «Четыре года тому назад, встретившись. с товарищем, немцем, Берг указал ему на Веру Ростову и по-немецки сказал: "Dаs sоП mein Weib werden", -и с той минуты решил жениться на ней» [21, с. 194].
Герои-немцы, как мы убедились, упорядочивают не только внешнее пространство, но и чувства. Это четко проявляется в отношении к любви и браку. Напомним, что гоголевский жестянщик Шиллер «.положил целовать жену свою в сутки не более двух раз.» [5, с. 36]. Герр Клюбер из «Вешних вод» особо не ухаживал за своей невестой, поскольку «.считал это дело поконченным, а потому не имел причины хлопотать или волноваться» [26, с. 282].
Кроме того, с мотивом порядка как последовательного достижения поставленных целей во времени связан такой сюжетный ход, как ретардирующий брак героя-немца. В романе Ф. М. Достоевского «Игрок» с иронией описывается любовь типажного немца к своей «Амальхен»: «.но жениться нельзя, потому что гульденов еще столько не накоплено. .ждут благонравно и искренно. У Амальхен уж щеки ввалились, сохнет. Наконец, лет через двадцать, благосостояние умножилось; гульдены честно и добродетельно скоплены. Фатер благословляет сорокалетнего старшего и тридцатипятилетнюю Амальхен, с иссохшей грудью и красным носом...» [9, с. 226]. Фон Лембке из романа «Бесы» «давно уже. желал жениться и давно уже осторожно высматривал», но осуществил свои мечты лишь тогда, «.когда уже стукнуло ему тридцать восемь
161
Вестник СГУГиТ, вып. 2 (30), 2015
лет11, он получил и наследство. ...дядя, булочник, ...оставил ему тридцать тысяч по завещанию» [11, с. 243]. Инженер Пекторалис поступает еще хлеще (это типаж доброго немца, доведенный до гротеска), намереваясь жениться на своей избраннице, хотя уже состоял с ней в браке три года: «.у меня с Кларинькой... было положено, что когда у меня будет три тысячи талеров, я буду делать с Кларинькой... свадьбу. .только свадьбу и ничего более, а когда я сделаюсь хозяином, тогда мы совсем как нужно женимся» [16, с. 38]. В этом промежуточном состоянии герой, по собственному признанию, способен «оставаться и три года и тридцать три года»: «.если бы я не получил денег и не завел своего хозяйства.», «.если бы я не устроился как нужно, я бы и тридцать три года так прожил» [16, с. 39]. Немка Мирцль из рассказа С. Черного также признается, что у нее есть жених в Штутгарте: «Три года ждать» [29, с. 123].
Итак, герой-немец в произведениях русской литературы XIX - начала ХХ в. выступает как упорядочиватель. Причем упорядочиванию подвергаются как хронотоп, так и внутренний мир персонажа (мысли, чувства и отражающая их речевая характеристика). Во втором случае подчеркиваются такие свойства, как рациональность, организованность, правильность, доведенная до неестественности. Упорядочивание времени выражается в распланированности немецкой жизни (в частности, в мотиве ретардирующего брака). Как истинный герой места, немец не торопится, но добивается всего последовательно и целенаправленно. То же самое можно сказать и об упорядочивании пространства. Для немецкого локуса свойственна ахронность, неизменяемость. Кроме того, устойчивыми мотивами в описании маркированного немецкостью пространства являются чистота, аккуратность, цивилизаторская освоенность. Это пространство антропогенное, являющееся объектом приложения кропотливого труда. В этих своих свойствах немецкий хронотоп довольно часто противопоставлен русскому миру, в котором силу имеют случайное и стихийное начала. Борьба немецкого порядка с русским хаосом нередко становится сюжетной основой произведений русской литературы.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Башляр Г. Избранное: Поэтика пространства / пер. с фр. Н. В. Кисловой, Г. В. Волковой, М. Ю. Михеева. - М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2004. -376 с.
2. Гачев Г. Д. Германский мир и ум глазами русского (По рассказу Николая Лескова «Железная воля»») // Вопросы литературы. - 1997. - № 6. - С. 66-85.
3. Гачев Г. Д. Национальные образы мира: курс лекций. - М.: Academia, 1998. - 430 с.
4. Герцен А. И. Собр. соч. в 30 т. Том 14: Статьи из «Колокола» и другие произведения 1859-1860 годов. - М.: Изд-во АН СССР, 1958. - 703 с.
11 Сравните с судьбой другого немца чиновника из рассказа И. С. Тургенева «Русский немец»: «Г-н Леберехт Фохтлендер. на 25 году поступил на российскую службу, состоял в разных должностях 32 года с половиной и вышел в отставку с чином надворного советника и орденом святой Анны. На сороковом году женился» [23, с. 369-370].
162
Социогуманитарные исследования
5. Гоголь Н. В. Полное собрание сочинений: в 17 т. Т. 3: Повести. Т. 4: Комедии. - М.: Изд-во Моск. Патриархии, 2009. - 688 с.
6. Гончаров И. А. Собр. соч.: в 6 т. Т. 4. Обломов. - М.: Правда, 1972. - 526 с.
7. Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: в 30 т. Т. 1: Бедные люди. Повести и рассказы. 1846-1847. - Л.: Наука, 1972. - 520 с.
8. Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: в 30 т. Т. 3.: Село Степанчиково и его обитатели. Униженные и оскорбленные. - Л.: Наука, 1972. - 544 с.
9. Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: в 30 т. Т. 5: Повести и рассказы. 1862-1866. Игрок. - Л.: Наука, 1973. - 406 с.
10. Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: в 30 т. Т. 6: Преступление и наказание. -Л.: Наука, 1973. - 424 с.
11. Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: в 30 т. Т. 10: Бесы. - Л.: Наука, 1974. - 520 с.
12. Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. в 30 т. Т. 15: Братья Карамазовы. - Л.: Наука, 1976. - 624 с.
13. Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. в 30 т. Т. 21: Дневник писателя. 1873. Статьи и заметки. 1873-1878. - Л.: Наука, 1980. - 552 с.
14. Жуковская А. В., Мазур Н. Н., Песков А. М. Немецкие типажи русской беллетристики (конец 1820-х - начало 1840-х гг.) // Новое литературное обозрение. - 1998. - № 34. -С.37-54.
15. Лесков Н. С. Собр. соч.: в 11 т. Т. 3. - М.: Художественная литература, 1957. - 640 с.
16. Лесков Н. С. Собр. соч.: в 11 т. Т. 6. - М.: Художественная литература, 1957. - 686 с.
17. Лесков Н.С. Собр. соч.: в 11 т. Т. 8. - М.: Художественная литература, 1957. - 686 с.
18. Лотман Ю. М. Избранные статьи: в 3 т. Т. 1: Статьи по семиотике и типологии культуры. - Таллинн: Александра, 1992. - 479 с.
19. Прутков К. Сочинения. - М.: Художественная литература, 1976. - 381с.
20. Толстой Л. Н. Собр. соч.: в 22 т. Т. 4: Война и мир. Т. 1. - М.: Художественная литература, 1979. - 400 с.
21. Толстой Л. Н. Собр. соч.: в 22 т. Т. 5: Война и мир. Т. 2. - М.: Художественная литература, 1980. - 429 с.
22. Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. Т. 2: Сцены и комедии. 1843-1852. -М.: Наука, 1979. - 704 с.
23. Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. Т. 3: Записки охотника. 1847-1874. -М.: Наука, 1979. - 528 с.
24. Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. Т. 4: Повести, рассказы, статьи, рецензии. 1844-1854. - М.: Наука, 1980. - 686 с.
25. Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. Т. 5: Повести и рассказы. 18531857. Рудин. Статьи и воспоминания 1855-1859. - М.: Наука, 1980. - 544 с.
26. Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. Т. 8: Повести и рассказы. 18681872. - М.: Наука, 1981. - 544 с.
27. Черный Саша. Собрание сочинений: в 5 т. Т. 1: Сатиры и лирики. Стихотворения. 1905-1916. - М.: Эллис Лак, 1996. - 464 с.
28. Черный С. Собрание сочинений: в 5 т. Т. 3: Сумбур-трава. 1904-1932. - М.: Эллис Лак, 1996. - 480 с.
29. Черный С. Собрание сочинений: в 5 т. Т. 4: Рассказы для больших. - М.: Эллис Лак, 1996. - 432 с.
30. Чехов А. П. Полн. собр. соч.: в 30 т. Т. 10. - М.: Наука, 1986. - 496 с.
31. Neumann F. W. Deutschland im russischen Schrifttum // Die Welt der Slaven, 1960. -H. 2. - S. 113-130.
Получено 20.05.2015
© С. С. Жданов, 2015
163
