CC BY
21
СПбГУ, Санкт-Петербург
НЕКОТОРЫЕ СПОРНЫЕ ВОПРОСЫ ПРАКТИЧЕСКОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ ЛЕКСИКОГРАФИИ
При развитости русской исторической лексикографии, ее представленности словарями разного типа, разработанности теоретических положений в трудах классиков отечественного языкознания, едва ли можно говорить о едином лексикографическом аппарате исторического словаря.
Дискуссионной проблемой общего порядка здесь можно считать вопрос, нужна ли единая концепция лексикографической интерпретации исторического материала и не бесплоден ли поиск этого решения. В известном смысле ясно разумное (в пределах языкового материала) стремление лексикографов к единому описательному аппарату, но при этом поиск общего языка не означает необходимость единого подхода. Обсуждение волнующих разные коллективы спорных вопросов кажется продуктивным и в поисках оптимального решения, и в попытке создания такого общего языка межсловарного общения.
В статье рассматриваются конкретные дискуссионные вопросы, намеренно взятые из разных областей работы над историческим словарем, представляются результаты решения этих проблем в словарях разных типов, предлагаются итоги размышлений над такими вопросами авторов «Словаря обиходного русского языка Московской Руси ХУ1-ХУП веков» (далее — СОРЯ), 5 выпусков которого были созданы под редакцией О. С. Мжельской.
1
Связанная с формированием словника проблема включения в словарь апеллятивов, произошедших от онимов, и онимов, восходящих к апеллятивам, волнует составителей всех исторических словарей. Эта часть лексики была фактически первой, подвергшейся лексикографическому описанию (азбуков-
ники, ономастиконы, приточники описывали в первую очередь имена собственные и часто этнонимы), однако научная русская толковая и тесно связанная с ней историческая лексикография с большой осторожностью относились к таким словам и в основном не включали их (например, слова-названия народностей были вычеркнуты из столбцов САР ).
Ценность этого лексического пласта при изучении истории языка безоговорочно признается исследователями. В продолжение идей Б. А. Ларина [Ларин 1936] во «Введении и инструкции к Словарю древнерусского языка XI-XIV вв.» было отмечено, что «словарь в принципе должен бы охватить не только апеллятивы (нарицательные слова), но и ономастику (собственные имена — географические и личные), а также этнонимику и производные от них», и подчеркнуто принципиальное для исторической лексикологии положение, что «между апеллятивами и собственными именами нет демаркационной линии» [Аванесов 1966: 26].
Однако вопрос включения имен собственных, особенно в словари, охватывающие значительный хронологический период и базирующиеся на большом количестве источников, сложен и содержательно (исследователи пишут о необходимости принципиально различной лексикографической обработки материала по именам собственным и нарицательным [Аванесов 1966: 26]), и технически (ясно, это очень существенное увеличения объема словаря). Соответственно, делаются попытки найти разумные ограничения такого включения.
Минимально включение имен собственных (только при употреблении в нарицательном смысле) в толковых словарях современного языка и закономерно приближающихся к ним по этим принципам СРЯ XVIII и СРЯ XIX .
В качестве характерного примера словаря, пошедшего по пути максимального включения имен собственных, может быть назван «Региональный исторический словарь второй половины XVI-XVIII вв. (по памятникам письменности Смоленского края)» [Сл. смол.]. Составители подчеркивают, что «антропонимы — бесценный источник исторической информации» и «главное богатство любого регионального исторического словаря — лексика, в состав которой как особый пласт входят антропонимы с диалектными основами» [Сл. смол.: 12-13], поэтому (при
определенной сложности выявления локализмов в истории языка) «Региональный исторический словарь» включает все антропонимы от диалектных и общерусских основ и предлагает их этимологию, напр.:
(1) БУКОЛТОВЪ. Поместье БУКОЛТОВА в Вяземском уезде. Ф. 281/1, 48/1744, 1. 1689 г. БУКОЛТОВ <*БУКОЛТ <*буколт/ ср. буколтя «толстяк», БУКОЛТИЩЕ «толстый, неповоротливый человек» — КССГ/. [Сл. смол.: 35].
По пути полного включения имен собственных идут и конкордансы (например, словари справочного комплекса «Казанский край: язык памятников ХУ1-ХУП веков»), [Сл. Каз.; Исламова, Галиуллин 2000; Галиуллин, Гизатуллина 2008].
Возможен ряд компромиссных вариантов включения имен собственных в исторические словари.
В СлРЯ Х1-ХУП (как было предложено в Проекте ДРС) включены прозвища и микротопонимы, производные от апелля-тивов или использующиеся в таком качестве. Их лексикографическая подача сопровождается пометами — в сост. личн. имени или — в сост. геогр. назв. Если слово известно и как апеллятив, то имя собственное помещается на соответствующее значение слова, напр.:
(2) СКАЛОЗУБЪ, м. Тот, у кого оскаленные зубы, ши тот, кто много и неуместно смеется, обнажая зубы (?).(...) — В сост. личн. имени. Въ томъ де кругу выступалъ донской казакъ Максимко Скалозубъ. ДАИ X, 435, 1683 г. [СлРЯ Х1-ХУП 24: 175].
Если слово неизвестно в качестве апеллятива и предполагается производным от него, то может быть дано с толкованием значения, напр.:
(3) САХАРНИКОВЪ, прил. Относящийся к торговцу сахаром. — В сост. личн. имени. Двор Микитка Федоровъ сынъ Сахарниковъ съ сыномъ съ Сенкою. А. Кашин. I, 34, 1646 г. [СлРЯХ1-ХУП 23: 67].
(при этом в словаре есть лексема сахарник ‘тот, кто торгует сахаром и конфетами’). Но чаще дается без толкования, напр.:
(4) СИНЕГЛАЗЪ, ж — В сост. личн. имени. Атаманъ Онтонъ Синеглазъ. Кн. Разряд.II, 3, 1616 г. [СлРЯ XI-XVII 24: 149],
(5) СИНИЧИЙ, прил. — В сост. геогр. назв. (1556): Того же лЪта явися въ Вороначщин'Ь на Синичьихъ горахъ на городищи проща именемъ пречистые богородицы и многое множество прощение человеком всяким недугом начася. Псков, лет. 11,248, XVI в. [CлPЯXI-XVII 24: 151].
Некоторые словари (напр., ПОС) включают онимы, только совпадающих с нарицательными.
Интересным решением является дополнение словаря специальными ономастическими справочниками: так, «Словарь лексики пермских памятников XVI - начала XVII вв.» Поляковой Е. Н. [Полякова 2010] дополняют «Словарь пермских фамилий» [Полякова 2005] и «Словарь имен жителей Пермского края XVI-XVII вв.» [Полякова 2007]. Ценность региональных исторических словарей в уникальности местного языкового материла, во многом функционирующего в виде ономастики, и обобщение материала в специальных лексикографических изданиях представляется почти идеальным решением.
Вопрос о включении онимической лексики остро встает и при составлении СОРЯ, среди источников которого грамотки, розыскные дела, расспросные речи, челобитные, вкладные, писцовые, кабальные книги и т. п., и таким образом много про-звищного и топонимического материала.
Можно выделить:
1) слова, зафиксированные в источниках и как нарицательные — включаются в корпус словаря в статью на соответствующее нарицательное с пометами: — прозвище (— в составе прозвища), — в составе топонима, — название озера (возвышенности., села и т. д.), напр.:
(6) долгии, прил. 1. Значительный по протяженности в длину; длинный. (...)//О. человеке. Высокого роста. (...) — Долгой. Прозвище. Се азъ архимандрить Алексей, да келарь Похнутей (...) да старецъ Феод осей Долгой купили есмя (...) половину селца Овсянникова. А. У гл., 104, 1551 г. [СОРЯ 5:274].
(7) ГОРИСТЫИ, прил. Покрытый холмами, горами (...) // Расположенный на возвышенной местности. (...) ~ Гористое. Название озера в Псковской области. [СОРЯ 4: 177];
(8) ГОРКА, ж. Небольшой холм. (...) ~В составе топонима (...) Лысая горка. На крымской сторонЪ Липового Донца на Лысою горку выше (...) гатки. Белгор. отк. кн., 23, 1635 г. Вшивая горка. Побежала-то [Авдотья Романовна] на горку на Вшивую. А по своему по братцу по родимому. Ист. песни, 318, XVI в. [СОРЯ 4:177].
2) слова, не зафиксированные в качестве апеллятивов, но восходящие к ним по образованию, напр., прилагательное дра-нишниковый (как апеллятивы в источниках есть только дранец, драница, драничный), прилагательные дубенский, дубков, дубов-ский, (как апеллятивы зафиксированы прилагательные дубовый, дубинный (так же и в СлРЯ Х1-ХУП);
3) слова, не связанные непосредственными словообразовательными связями с известными по источникам словаря апел-лятивами (напр., емондыкин, еруня, заня). Частично эти слова могли иметь диалектное происхождение (напр., антропоним елса {Гор. России, XVI в.)), возможно, от прозвища елоса, елос от глагола елоситъ ‘ерзать, ползать, быть пронырливым’ (тамбовское, рязанское, владимирское) [Даль I: 518; СРНГ 8: 346], но, конечно, установление аргументированной этимологии требует более точных специальных разысканий.
Аргументы за включение слов второй и третьей группы в корпус словаря следующие: эти слова образованы по продуктивным словообразовательным моделям, входят в определенные словообразовательные гнезда, возможно, восполняют лакуны картотеки. Сложность однако в значительном количестве таких слов в источниках словаря и в аморфности этой группы, т. е. можно только предполагать связь этих слов с нарицательными.
Пока СОРЯ включает прозвища и микротопонимы, использующиеся и как апеллятивы . Но с учетом многочисленности и ценности материала, возможно, производные от апеллятивов
1 Эго достаточно четкое ограничение, хотя больше техническое, чем лингвистическое.
(слова второй и частично третьей группы) будут представлены в виде отдельных приложений (вероятно, к каждому выпуску), хотя принципы отбора и подачи этого материала еще нуждаются в доработке.
Принципиален для СОРЯ и вопрос об отношении к апел-лятивам, восходящим к онимам .
В исторические словари прилагательные, образованные от антропонимов, включаются обычно в составе устойчивых сочетаний. В разном объеме словари включают производные от топонимов: обычно названия народов, но не жителей, оттопо-нимические прилагательные иногда описываются достаточно подробно (как в СРЯ XVIII: см. статьи датский, кипрский, китайский), иногда включаются только в составе устойчивых сочетаний.
В предисловии к «Словарю прилагательных от географических названий» Левашов Е. А. отмечает, что соответствующие прилагательные «представлены в существующих словарносправочных изданиях крайне однобоко и скупо» [Левашов 1986: 5]. Это справедливо и для исторических словарей.
В СОРЯ описываются и этнонимы, и названия жителей, и прилагательные, образованные от географических названий. Основания для этого следующие.
Во-первых, эти лексемы красноречиво свидетельствуют об активном пополнении лексики словообразовательными средствами и о множественности словообразовательных моделей, что характерно для языка ХУ1-ХУП вв. (ср. днепровский и днеп-ровый, бухарцы и бухаряне, гречанин, гречин, гречаник при мн. ч. гречане наряду с существовавшими и грек, греки).
Вторым важным аргументом для описания таких слов в словаре является их включенность в лексико-семантическую систему языка ХУ1-ХУП вв. Характерным примером могут служить прилагательные от географических названий. Они развивают определенные типовые значения (см. подробнее [Генералова 2005]), т. е. их нельзя представить семантически неполноценными, входят в устойчивые номенклатурные (анбурское сукно) и терминологические сочетания (московское ((за)орленое полуаршинное ведро, московская гривна, новгородская гривна), образуют наименования географических объектов (Архангельский
город, Шпанская земля, Варзужская волость), активно используются в титулах и названиях дорог, в сочетаниях с существительным дело обозначают место и способ изготовления товаров (3 чарки — две ложчаты, третъяя на немецкое дело [Вкл. кн. ТСМ, 1536 г.], ожерелье на тулское дело [Сим. Поел., XVII в.]) и т. д. Принципиально, наконец, что в период ХУ1-ХУП вв. при обозначении связи человека с определенной местностью ведущими являются не существительные-названия жителей, как в современном языке, а именно конструкции с прилагательными от географических названий (московские люди, галицкий пушкарь, елецкой житель и т. д.).
Но и при принятии решения о включении производных от топонимов остается ряд вопросов. При включении слов с единичной фиксацией, т. е. малоупотребительных лексем от названий мелких населенных пунктов (васильевский, дмитровский) и из переводных памятников (бристольский, касельский), возникают большие сомнения, касающиеся не только звукового и графического облика, но главное — узуальности таких лексем для русского языка ХУ1-ХУП вв. В СОРЯ косвенно это сомнение должна вызывать цифра в заголовочной строке, указывающая на количество памятников, в которых используется данная лексема , напр.,
(9) ГИТЛАНДСКИИ, прил. (1) Проживающий или служащий на территории полуострова Ютландия. А в северной странЪ гитланских людей ежеденъ прибывает а господин Гленкари силу збирает. В-К V, 83, 1652 г. [СОРЯ 4: 81].
Встает также вопрос сочетания лингвистической и энциклопедической информации в толковании, т. к. в ряде случаев толкование без энциклопедических сведений не информативно и затрудняет понимание цитат. См. включение в комментария в толкование прилагательного:
(10) ДОРОГОБУЖСКИЙ (...) Прил. к Дорогобуж (город на территории современной Смоленской области, в XVI XVII вв. некоторое время находился в составе Великого княжества Литовского и Польши, окончательно отошел к России в 1667г. по Андрусовскому перемирию). [СОРЯ 5: 314].
Ср. помета Малоупотр. в СРЯ XVIII.
В целом, нельзя не согласиться с Е. А. Левашовым , что, являясь частью словарного состава языка, образования от географических названий должны найти свое место в словарях как законный объект русской лексикографии [Левашов 1986: 4].
2
Рассмотрим дискуссионную проблему из области грамматики — представление случаев грамматической транспозиции — на материале лексикографической интерпретации субстантивации прилагательных.
Неоднозначность лексикографического представления явления здесь напрямую связана с динамичностью словарного состава языка, о чем писал Ю. С. Сорокин, призывая отразить эту важнейшую черту в лексикографических изданиях [Сорокин 1977: 6].
Грамматическая транспозиция, в частности, субстантивация, исторически развивающийся процесс, количество полных субстантиватов со временем растет, в разные эпохи закономерно развитие грамматической транспозиции у разных групп слов. Спорна в первую очередь подача лексем, известных и как прилагательные, и предположительно как существительные. Приемы для разграничения окказиональных и узуальных субстантиватов, используемые в современном языке (в том числе смоделированные контексты и переложения текста) [Смирнов 2006], нерелевантны для исторической лексикологии. Исторические словари фактически самой практической интерпретацией спорных явлений решают общетеоретические проблемы.
В СлРЯ Х1-ХУ11 вв. слова, функционирующие в языке как прилагательные и как существительные, получают разное лексикографическое представление:
— две отдельные статьи на существительное и на прилагательное, т. е. признается существование в языке уже сформировавшегося слова с закрепившейся за ним частеречной принадлежностью: так, дана отдельная статья серебряное, с. ‘вид пошлины с продажи или покупки серебряных изделий’ при том, что в статье на прилагательное серебряный отдельным значением этого прилагательного оформлен субстантиват серебряное, с. ‘деньги, серебряные изделия’. [СлРЯХ1-ХУП 24: 82];
— часто результат субстантивации оформляется как отдельное значение прилагательного (авторами признается, что грамматическая транспозиция сопровождается семантической трансформацией и образованием нового значения): напр., в статье сапожный при значениях ‘¡.относящийся к обуви’ и ‘2. относящийся к сапогам, к изготовлению сапог, к уходу за ними’, отдельным значением оформлена субстантивированная форма сапожное, с. ‘сапожное ремесло’. [СлРЯ XI-XVII 23: 62];
— подача субстантивированной формы в статье на соответствующее значение прилагательного с определенной грамматической пометой: напр., в третьем значении прилагательного сенной (-ый) ‘сенокосный, дающий сено (...) //сенокосный, связанный с сенокошением’ представлено образование — сенное, с. ‘оброчные деньги за сенные покосы’. [СлРЯ XI-XVII 24: 68].
Для СРЯ XVIII характерна более традиционная подача случаев субстантивации: как правило, субстантивированная форма помещается в статье на прилагательное на соответствующее (не отдельное) значение (напр., келарская ‘кладовая монастыря’ в статье на прилагательное келарский [СРЯ XVIII X: 31], десная ‘правая рука’ — на прилагательное десный, даже субстантивированная форма домовой помещена на прилагательное домовый на первое значение ‘Отн. к дому, жилью. (...) // Находящийся при доме. (...)’. [СРЯ XVIII 6: 111, 206]). Случаи, когда даны разные словарные статьи на прилагательное и образованное от него существительное, достаточно редки, и такая интерпретация предлагается, когда субстантиват имеет несомненные признаки существительного (напр., использовано с определяющим прилагательным): см. конюший. [СРЯXVIII 10: 158].
В ПОС субстантиваты также подаются в статье на прилагательное: на соответствующее значение (напр., образование доброе в рамках первого значения прилагательного добрый ‘хорошо относящийся к людям, делающий добро’ [ПОС 9: 94]) или на отдельное при отсутствии у прилагательного такой семантики (напр., для прилагательного жилой как четвертое значение формулируется семантика ‘обрабатываемый и облагаемый налогом (о земле)’, и на это значение приводится субстантиват жилое, с:
(П) Взял государь с монастырем псковских первую подать, з
жилово и с пустово (Лет. III, 1633 г., л. 229). [ПОС 10: 240].
В обиходном языке ХУІ-ХУІІ вв. известны разные модели субстантивации (см. подробнее [Генералова 2010]). Полные субстантиваты образуются в лексических группах названий должностей и пошлин, но грамматически это явления разного порядка.
Названия должностей — типичный пример субстантиватов, образуемых по механизму поглощения существительного, причем всегда возможно восстановить опущенные слова. В ХУІ-
ХУІІ вв. эта лексическая группа активно формируется, и языковой материал демонстрирует различные стадии субстантивации. Напр., слово стремянной известно в языке этого периода как полноценное прилагательное (стремянной двор, стремянной приказ, стремянной конюх, стремянные стрельцы), субстантиваты единичны. Слово ближний находилось в «более продвинутой» стадии субстантивации, активно используясь в языке ХУІ-ХУІІ вв. и как прилагательное {ближние люди, ближний человек, ближние жены), и как субстантивированное существительное, в том числе со значением профессии ‘приближенный к правителю, имеющий право доступа в покои’:
(12) А послі обідни жаловалъ великий государь бояръ и околничихъ, и ближнихъ и всякихъ чиновъ людей, имянинными пирогами. [Выходы ц. в. к., 1664 г.].
Лексема стряпчий ‘придворный, выполняющий различные поручения’ функционирует уже в основном как существительное:
(13) Послано наперед съ стряпчими: шапка горлатная другого наряду, колпакъ большой. [Выходы ц. в. к., 1633 г.].
но изредка используется и как прилагательное в сочетании стряпчий конюх, обозначающем человека, в обязанности которого входило наблюдение за царскими лошадьми и каретами:
(14) Бьет челом холоп твои стряпчеи конюгъ Евсютка Верещагинъ. [МДБП, 1679 г.].
Примером конечной стадии субстантивации может служить хорошо известное в языке этого периода древнее слово окольничий, обозначающее один из высших боярских чинов. С учетом активного формирования группы в языке в этот период и неболь-
шого количества полных субстантиватов среди обозначений профессий и должностей в СОРЯ в большинстве случаев такие слова подаются в статье прилагательного на соответствующее значение, напр.:
(15) ДНЕВАЛЬНЫЙ, прил. Несущий суточную или дневную службу. (...) А за государемъ быль, въ монастыре, запасной возокь; а у возка быль столникь Федоръ Полтевъ да портной мастеръ дневалной. Выходы ц. в. к., 275, 1653 г. Дневальный, м. Дневалные Пашка Смолинъ, Якушка Поповъ. А. Кунг., 61, 1685 г. [СОРЯ 5: 208].
Многочисленные названия пошлин образованы в принципе по иному механизму. Для таких субстантиватов (по образованию — прилагательных в форме ср. р. ед. ч.: бражное ‘пошлина за право варить брагу’, береговое ‘пошлина, взимаемая за охрану чего-либо’, борчее ‘пошлина в пользу сборщика податей’ и др.) невозможно установить исходное словосочетание и восстановить опущенное существительное — это т. н. деэтимологизированная субстантивация, Хотя многие такие прилагательные функционируют в языке ХУ1-ХУП вв. и как признаковые слова, и как субстантиваты (см. борчий (борчие книги и борчее, с.), воротный (.запоры воротные, петли воротные, воротный ряд и воротное, с.)), большинство образований возникает не путем поглощения или эллипсиса, а по аналогии, в результате чего ряд таких слов не известен в языке как прилагательные и, естественно, представляется в виде отдельной словарной статьи:
(16) ВОСЬМЬНИЧЕЕ, с. Торговая пошлина, составляющая восьмую часть дохода. А опроче того оброка не надобЪ имъ [крестьянам] (...) ни подвода, ни мыт, ни тамга, ни восменичее, ни костки. АСЭИI, 40, 1411 г. (...) А который слободчянин имет перекупным товаром торговати, с того возьмут пошлинники тамгу, и мыт, и восмьничее по пошлине. АФЗХ1, 24, 1483 г. [СОРЯ 3: 70].
Соответственно, и другие обозначения пошлин, как правило, подаются отдельной статьей, но в случае небольшого количества субстантиватов и сильной связи с исходным прила-
гательным, такие образования включаются в статью на прилагательное, показывая как раз динамику процесса субстантивации.
Как кажется, препятствует признанию существительного как уже оформившегося,
— если ни одно из образований хотя бы и регулярной модели не известно в качестве полного субстантивата, напр., как распространенные в обиходном языке субстантиваты-названия документов (беглая, бессудная, ввозная, духовная и др.),
— если возможно предположить окказиональный характер образований (напр., как для наименований лица по какому-либо признаку (бородатый, беззубый, горбатый, глупый, большие и др.),
— при небольшой частотности образований, напр., для только формирующихся в языке ХУ1-ХУП вв. т. н. официальноделовых субстантиватов (вышепомянутое, вышереченное и др.) или обозначений одежды из соответствующего материала (атласное, камчатное, бархатное и др.).
В связи со сложностью выделения узуальных субстантиватов в истории языка, представляется, что большинство неполных субстантиватов следует подавать в статье на прилагательное. В целом, при принятии решения о лексикографической интерпретации случаев субстантивации, при важности учета синтаксического и семантического критериев, в истории языка большое значение имеет типичность модели и частотность образований.
3
В области лексикографического представления семантики слова много интересных и дискуссионных тем; в настоящей статье рассматривается проблема толкования контекстуально широких значений.
Ю. С. Сорокин писал, что выделение различных речевых употреблений, конситуативных осмыслений облегчает задачу составления словаря, демонстрируя сдвиги в семантике слова, являющиеся зародышами новых структур или следами старых. [Сорокин 1977: 20].
В семантической системе обиходного языка ХУ1-ХУП вв. преобладают метонимические переносы, и часто метонимия связана с семантической компрессией, ситуативной номинацией,
свойственными разговорной речи. В результате лексемы выступают с контекстуально широкой, фактически же ситуативной семантикой.
(17) И с тех мест и по ся места тех моих лошедеи не платит. [Южн. челоб., 1644 г.].
Напр., толкование цитаты (17) практически невозможно без знания, что это челобитная на конского сторожа о возмещении за утерю лошадей. Сложно истолковать значение слова хлеб в контексте
(18) Не велите, государи, меня [крестьянина Ф. Иванова\, сироту, на правеже в заемномъ хлібі забить на смерть, дайте мні, государи, сироті, сроку до инова году. [40, 1673 г.].
{хлеб здесь имя ситуации ‘о невозвращении взятого в долг зерна’).
Контекстуально широкая семантика возникает при функционировании слов разных частей речи, но чаще существительных, причем конкретных, когда обозначение ситуации выводится из предметного значения существительного:
(19) Трава сказала пьют от зубов. [МДБП, 1643 г.].
{зубы ‘зубная боль’),
(20) А на первомъ часу, въ паремью и въ апостолъ, стоялъ государь у патриарша міста. [Выходы ц. в. к., 1647 г.].
{апостол ‘время чтения на протяжении церковной службы богослужебной книги, содержащей послания и «Деяния» апостолов’).
Есть даже устойчивые сочетания, напр., распространенное для огню, означающее ‘чтобы охранять от пожаров, следить, чтобы не разжигали огонь’:
(21) Веліл ты гсдрь мні холопу своему выбрати дву сынов боярских добрых іздити по острогу для огню. [Пам. ю.-в,-р. нар., 1594 г.].
Языковая природа такой широкой контекстуальной семантики — метонимический перенос значения, а именно ситуативно обусловленная метонимия, как правило, являющаяся
результатом эллиптического сокращения текста [Арутюнова 1998: 300-301] (ездить для огню— это ездить для охраны от огня, трава от зубов — это трава от зубной боли).
В исторических словарях метонимические переносы значения оформляются то как отдельное значение, то как оттенок, то как употребление, помета метон., если и ставится, то часто непоследовательно и не системно. Фактически сложились определенные традиции, более или менее устойчивые в зависимости от распространенности метонимической модели. При такой нерешенности вопроса в целом факты эллиптической метонимии вызывают особое внимание. Конситуативно широкие значения, как писал Ю. С. Сорокин, очевидно, должны быть выделены в корпусе словарной статьи знаком употребления [Сорокин 1977: 19]. Если сложно установить само контекстуально широкое значение и истолковать ситуацию, может быть использована помета — в эллипт. контексте. Описание же ситуации возможно по формуле О..., т. е. напр., в контексте:
(22) Изменникъ то, которые городы сдаютъ да отъЪзжаютъ, а Курбской от горла побкисалъ, и та измЪна легка. [Польск. д. III, 1567 г.].
представляется, что для слова горло на основное значение следует оформить употребление ‘— О смертной казни путем заливания в горло расплавленного металла".
Наличие слов такой семантики — интересное подтверждение близости памятников обиходного языка ХУ1-ХУП вв. и разговорной речи. Эти факты, как представляется, обязательно должны быть отражены в историческом словаре.
4
Вопрос лексикографического оформления фразеологических единиц, в частности представление адъективных устойчивых сочетаний одного семантического типа (так называемых фразеологизмов типа «открытый ряд»), актуален и в теоретическом плане критериев выделения и классификации устойчивых сочетаний в исторической фразеологии. В обиходном языке ХУ1-ХУП вв. значительное количество таких сочетаний (напр., завод кожевный, соляной, струговой,
мельничный, винноповаренный, квасной, сусляной, неводный, друкарский).
В ПОС и СОРЯ в соответствии с классификацией фразеологизмов, предложенной Б. А. Лариным, в лексикографическом описании различаются три типа устойчивых оборотов в зависимости от степени семантической спаянности компонентов [Ларин 1961: 18-19]. Адъективные устойчивые сочетания типа «открытый ряд» — это оформленные знаком угла сочетания наименьшей семантической спаянности, выделяемые по критерию их устойчивости и частотности в тексте или семантического сдвига в одном из компонентов.
В СлРЯ Х1-ХУ11 вв. такие сочетания описываются как устойчивые, в СРЯ XVIII — как свободные устойчивые сочетания слов, регулируемые значением слова.
Лексикографически такие обороты могут быть представлены в виде отдельных сочетаний, каждый по возможности с толкованием или в виде списков фразеологизмов через запятую с обобщенным толкованием или без него.
В СлРЯ Х1-ХУП вв. фразеологизмы такого типа подаются в виде списка с обобщенным толкованием, в котором часто используются слова «разновидности», «различный», «определенный» и т. п.: см. сказка заручная (за рукою), именная, отбойная, отводная, отсрочная ‘различные виды сказок (по содержанию, оформлению и т. д.)’. [СлРЯ Х1-ХУП 24: 169]. Указание на признак, по которому дается определение, позволяет понять значение всех или большинства сочетаний: напр., в статье седло: седло вьючное (ючное), домовое, •Ьздовое и др. ‘разновидности седел для перевозки грузов или для верховой езды’; седло ослее (ослячье), верблюжье (вел-бужье) и др. ‘разновидности седел для различных ездовых животных’, седло братское, государево, гусарское, игуменское, людское, мирское, служнее, старческое и др. ‘разновидности седел для различных всадников’ и т. д. и т. п. [СлРЯ Х1-ХУП 24: 24-25]. В виде списков с обобщенным толкованием такие сочетания описываются в «Словаре лексики пермских памятников XVI - начала XVII вв.». [Полякова 2010].
В СРЯ XVIII устойчивые адъективные сочетания подаются списками, причем незавершенными с возможностью появления нового члена ряда, в виде строки сочетаний (полной и свернутой): см. волчий, золотой, марьин, олений, царский (...) корень; главный, вышний, полевой, ротный командир [СРЯ XVIII 10: 171, 113]). Толкование обычно не дается: так, на второе значение слова колесо (‘колесо для передачи или регулирования вращательного движения, подъема тяжестей и т.п.’) помещены сочетания колесо мельничное, часовое, колодезное (...); колесо водяное, наливное (...), колесо зубчатое, палеч-ное (...), на слово коляска (‘четырехколесный крытый экипаж’)— почтовая, извощичья, дорожная, носильная, половинчатая (...), венская, английская коляска. [СРЯXVIII 10: 91, 112].
В ПОС таким рядам фразеологизмов обычно предшествует помета — с определением, даются они без выделения устойчивых сочетаний и без толкований: см., напр., контексты, содержащие словосочетания каменное дело, гончарное дело даются в статье дело после употребления — с определ. ‘ремесло, род занятий’, словосочетания полатное дело, мостовое дело, острожное дело — после употребления — с определ. ‘строительство’ и т. п. [ПОС 9: 15-16].
По отдельности устойчивые адъективные сочетания подаются в других региональных исторических словарях.
Каждый из подходов имеет свои преимущества и недостатки. При представлении в виде единого списка сохраняется системность в подаче фразеологических оборотов, экономится место, допускается возможность добавления нового члена этого ряда. Но при этом приходится давать обобщенное, а не конкретные толкования, иллюстративный материал зачастую не может быть полностью продемонстрирован или трудно воспринимается единым массивом.
В связи с установкой на максимально полный показ семантики и функционирования языковых единиц в СОРЯ принято решение, с одной стороны, объединять такие фразеологические сочетания, предпосылая им общее употребление и демонстрируя системность, а с другой стороны, показывать каждое из них,
давая по возможности индивидуальное толкование и иллюстрируя собственными примерами.
Напр., в статье деньги после употребления — С определением, указывающим в чью пользу собирается налог следуют каждый по отдельности со своим толкованием и иллюстрациями сочетания: >Государевы деньги. Вид дохода, побор в пользу казны, >Четвертные деньги. Налоги, повинности и денежные средства, собираемые по требованию центральных административных финансовых учреждений 2-й половины XVI — н. XVI вв. Четвертных приказов (Четвертей, четей) и др. А после употребления — С определением, указывающим на назначение выплаты идут по отдельности «углы» >Ездовые деньги. Плата за поездку по административным и судебным делам, >Писчие деньги. Пошлина за составление и написание документа, >Подъемные деньги. Деньги, уплачиваемые в связи с переездом, >Пожилые деньги. Деньги, уплачиваемые за проживание где-л., >Потюремные деньги. Пошлина, предназначенная для содержания тюрем, >Хожалые деньги. Плата рассыльному из суда за счет оповещаемого и т. д. Иногда отдельные сочетания даются без толкований, когда их значение позволяет понять указание на признак, по которому дается общее толкование и который указан в употреблении: напр., после употребления — С определением, указывающим на единицу обложения идут по отдельности каждое, иллюстрируемое цитатами, но без толкования сочетания дворовые деньги, лавочные и чуланные деньги, поголовные деньги, подворные деньги и др. [СОРЯ 5: 152-155].
В целом, кажется, что при таком общем обсуждении дискуссионных вопросов, стоящих перед всеми лексикографическими изданиями, возможен поиск подхода, методов, конкретных приемов, наиболее отвечающих объективному языковому состоянию, потому что хочется верить, что при разном подходе, мы все-таки делаем общее дело.
Источники
А. Кашин. I — Город Кашин. Материалы для его истории, собранные И. Я. Кункиным //Чтения ОИДР. Вып. I. Кн. 3. Отд. I. С. 1-80; Кн. 4. Отд. I. С. 1-104. М. 1905.
А. Кунг. — Кунгурские акты XVII в. (1668-1699 гг.) / Изд. А. Г. Кузнецов. СПб. 1888.
АСЭИ I — Акты социально-экономической истории Северо-восточной Руси конца XVI — начала XVII вв. Т. 1. М.: АН СССР. 1952.
А. Угл. — С. Шумаков. Угличские акты (1400-1749 гг.) // Чтения ОИДР.
Кн. 1. Отд. 1. М. 1899.
АФЗХI — Акты феодального землевладения и хозяйства XIУ-ХУ1 вв. /Подг. к печати Л. В. Черепнин, А. А. Зимин. 4.1. М.: Ин-т истории АН СССР. 1951.
Белгор. отк. кн. — Белгородская отказная книга. 1616-1650 гг. //Памятники южновеликорусского наречия: Отказные книги / Изд. подг. С. И. Котков, Н. С. Коткова. М.: Наука. 1977.
В-КV — Вести-Куранты 1651, 1652, 1654, 1656, 1658, 1660 гг. /Изд. подг. В. Г. Демьянов /Отв. ред. В. П. Вомперский. М.: Наука. 1996.
Вкл. кн. ТСМ — Вкладная книга Троице-Сергиева монастыря / Изд. подготовили Е. Н. Клитина, Т. Н. Манушина, Т. В. Николаева / Отв. ред. Б. А. Рыбаков. М.: Наука. 1987.
Выходы ц. в. к. — Выходы государей царей и великих князей Михаила Федоровича, Алексея Михайловича, Федора Алексеевича всея Русии самодержцев (1632-1682 гг.) / Сообщ. П. М. Строев. М. 1844. Гор. России — Города России XVI века: Материалы писцовых описаний / Изд. подг. Е. Б. Французовой. М.: Древлехранилище. 2002.
ДАИ X — Дополнения к Актам историческим, собр. и изд. Археограф.
комисс. Т. 10. СПб. 1867.
Ист. Песни — Исторические песни XI11—XVI веков (по спискам XVIII-XX вв.) / Изд. подг. Б. Н. Путилов, Б. М. Добровольский. М.-Л.: АН СССР. 1960.
Кн. Разряд. II — Книга, а в ней писан разряд 124 года. Разрядная книга 7124 года. (1614-1615 гг., сп. XVIII в.) //Врем. ОДИР. кн. I. 1849. С. 1-60.
Лет III, Псков, лет. II — Псковские летописи. Вып. II / Под. ред. А. Н. Насонова. М.: АН СССР. 1955. сп. ХУ-ХУП вв. (С. 70-290: Псков. 3 лет., сп. XVII в.).
МДБП — Московская деловая и бытовая письменность XVII в. / Изд. подг. С. И. Котков, А. С. Орешников, И. С. Филиппова. М.: Наука. 1968.
Пам. ю.-в.-р. — Памятники южновеликорусского наречия. Конец
XVI — начало XVII в. / Изд. подг. С. И. Котков, Н. С. Коткова /Подред. С. И. Коткова. М.: Наука. 1990.
Польск. д. III — Памятники дипломатических сношений Московского гоударства с Польско-Литовским. Т. III (1560-1571 г.) // Сб. РИО. Т. 71. СПб. 1892.
Сим. Поел. — Старинные сборники русских пословиц, поговорок, загадок и проч. X УІІ-ХІХ вв. / Собр. П. Симони // Сб. ОРЯС. Т. 66. СПб: изд-во Отд. русского яз. и словесности императорской АН. 1899.
40 — Ю. П. Арсеньев. Ближний боярин князь Н. И. Одоевской и его переписка с Галицкою вотчиною (1650-1684 гг) //Чтения ОИДР. Кн. 2. Отд. 1. 1902 (челобитные из Покровской вотчины к кн. Н. И. и Я. Н. Одоевским).
Южн. челоб. — Памятники южновеликорусского наречия: Челобитья и расспросные речи / Изд. подг. С. И. Котков, Н. С. Коткова, Т. Ф. Ващенко, В. Г. Демьянов. М.: Наука. 1993.
Литература
Аванесов 1966 — Словарь древнерусского языка ХІ-ХІУ вв. Введение, инструкция, список источников, пробные статьи / Под ред. Р. И. Аванесова. М.: Наука. 1966.
Арутюнова 1998 — Н. Д. Арутюнова. Метонимия // Языкознание. Большой энциклопедический словарь /Гл. ред. В .Н. Ярцева. М.: Большая Российская энциклопедия. 1998. С. 300-301.
Генералова 2005 — Е. В. Генералова. Прилагательные, образованные от топонимов: проблема семантической и лексикографической информативности // Русская историческая лексикология и лексикография. Вып. 6 /Отв. ред. О. А. Черепанова. СПб.: Изд-во СПбГУ. 2005. С. 41-51.
Генералова 2010— Е. В. Генералова. Лексико-семантические группы субстантивированных прилагательных в истории языка // Русская историческая лексикология и лексикография. Вып. 8 / Отв. ред. О. А. Черепанова. СПб: Изд-во СПбГУ. 2010. С. 128-138.
Ларин 1936 — Б. А. Ларин. Проект ДРС: Принципы, инструкции, источники. М.-Л.: АН СССР. 1936.
Ларин 1961 — Б. А. Ларин. Инструкция Псковского областного словаря. Л.: Изд-во ЛГУ. 1961. С. 18-19.
Смирнов 2006 — Ю. Б. Смирнов. О разграничении окказиональных и узуальных субстантивированных прилагательных (лексикогра-
фический аспект) // Вестник Санкт-Петербургского университета. 2006. Сер. 9. Вып. 4. СПб.: Изд-во СпбГУ. С. 57-67.
Сорокин 1977 — Ю. С. Сорокин. Что такое исторический словарь? // Проблемы исторической лексикографии / Отв. ред. Ю. С. Сорокин. Л.: Наука. 1977. С. 4-27.
Словари
Даль — В. И. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка.
Т. 1-1У. 4-е изд., стереотип. М.: Русский язык-Медиа. 2007 Исламова, Галиуллин 2000 — Э. А. Исламова, К. Р. Галиуллин. Казанский край: Словарь памятников XVI в. Казань: Изд-во Казан, ун-та. 2000.
Г алиуллин, Г изатуллина 2008 — К. Р. Г алиуллин, А. Р. Г изатуллина. Казанский край: Словарь памятников 1-й четверти XVII века. Казань: Изд-во КГУ. 2008.
Левашов 1986 — Е. А. Левашов. Словарь прилагательных от географических названий. М.: Русский язык. 1986.
Полякова 2005 — Е. Н. Полякова. Словарь пермских фамилий. Пермь: Книжный мир. 2005.
Полякова 2007 — Е. Н. Полякова. Словарь имен жителей Пермского края ХУ1-ХУП вв. Пермь: Издательский дом Бывальцева. 2007. Полякова 2010 — Е. Н. Полякова. Словарь лексики пермских памятников XVI - начала XVIII века. Т. 1-2. Пермь: Изд-во ПТУ. 2010. ПОС — Псковский областной словарь с историческими данными. Т. 1-23.
Л., СПб: Изд-во СпбГУ. 1967-2012.
Сл. смол. — Региональный исторический словарь 2-й половины XVI-
XVIII в.: По памятникам письменности Смоленского края / Отв. ред. Е. Н. Борисова. Смоленск. 2000.
САР1 — Словарь Академии Российской. Ч. 1-6. СПб. 1789-1794.
Сл. Каз. — http://www.klf.ksu.ru/kazan.
СРНГ — Словарь русских народных говоров. Т. 1-43. Л., СПб: Наука. 1965-2010.
СОРЯ— Словарь обиходного русского языка Московской Руси XVI-
XVII вв. Т. 1-5. СПб.: Наука. 2004-2012.
СлРЯ Х1-ХУП— Словарь русского языка Х1-ХУП вв. Т. 1-29. М.: Наука (вып. 1-28), Азбуковник (вып. 29). 1975-2011.
СРЯ XVIII — Словарь русского языка XVIII века. Т. 1-19. Л., СПб: Наука. 1984-2011.
