CC BY
21
плоских механизмов (с изложением синтетической кинематической геометрии в комплексных координатах) [Текст] : дис. ... канд. техн. наук / В.А. Скрябин; Ленингр. политехн. ин-т им. М.И. Калинина. — Л., 1945 .— 162 с., 1-9 л. черт .— Библиогр.: с. 161-162.
116. Соколов, А.Н. Электрический режим работы дуговых печей [Текст] : дис. ... канд. техн. наук / А.Н. Соколов; Ленингр. политехн. ин-т им. М. И. Калинина. Электромех. фак. — Л., 1945. — 156 с., 38 л. фиг : ил.
117. Стефанов К.С. Импульсный генератор для питания электронной трубки на 15000000 вольт [Текст] : дис. ... канд. техн. наук / К.С. Стефанов; Ленингр. политехн. ин-т им. М.И. Калинина; Электромех. фак. — Л., 1945 .— [1], 3, 208 с .— Библиогр.: с. 207-208. — Приложение : Рисунки. — Библиогр.: с. 1-28.
118. Стрелец, Х.Л. Изучение зависимости выхода потока, удельного расхода электроэнергии и производительности электролиза от плотности тока междуэлектродного расстояния и глубины электролизера при электролитическом получении
магния из хлоридов [Текст] : дис. ... канд. техн. наук / Стрелец Хаим Липович, инж.; Ленингр. политехн. ин-т им. М. И. Калинина .— [Б. м.], 1945 .— 85 с .— Библиогр.: с. 83-85. — <Подп.: 5 мая 1945 г.>
119. Тиминский, Г.В. Влияние конфигурации чугунных отливок на величину предела прочности при сжатии [Текст] : дис. . канд. техн. наук / Тиминский Георгий Владимирович, доц.; Ленингр. политехн. ин-т им. М.И. Калинина. — Л., 1945 .— 125 с. : ил. — Библиогр.: с. 124-125.
120. Шултин, А.И. К теории коррозии металлов в водных растворах [Текст] : дис. ... канд. техн. наук / А.И. Шултин; Ленингр. политехн. ин-т им. М.И. Калинина. — Л., 1945 .— 182 с., 29 вкл. л. ил. — <Защищена приЛПИ.>
121. Ягн, Ю.И. Приближенное решение некоторых вопросов разрушающего действия удара и взрыва [Текст] : дис. ... д-ра техн. наук / Ягн Юлий Иванович, проф.; Ленингр. политехн. ин-т им. М.И. Калинина. — Л., 1945. — [1], V, 251 с.
С.Б. Ульянова
НЕКОТОРЫЕ ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ (Доклад на заседании Ученого совета СПбГПУ 26 апреля 2010 года, посвященном 65-летию Победы в Великой Отечественной войне)
Почему мы с таким размахом отмечаем победу в войне, которая закончилась 65 лет назад? Почему не оставить Великую Отечественную войну историкам так же, как, например, историкам оставлена, Отечественная война 1812 года или Первая мировая война? На то есть весьма серьезные причины:
1. Живы участники войны, пережившие то страшное время и сохраняющие в памяти его эмоциональный образ. Празднуя День Победы, мы отдаем дань памяти и уважения тем, кто вынес на своих плечах все испытания этой войны.
2. История Второй мировой войны, результаты которой легли в основу современного миропорядка, остается политическим ресурсом,
используемым разными странами в обоснование своих интересов. Интерпретации истории всегда придают убедительность социальным, экономическим, политическим решениям в настоящем [1, с. 425].
3. Любой народ нуждается в национальных героях и национальных победах. Великая Отечественная война стала важнейшим элементом национального самосознания, предметом гордости и источником моральных сил. Именно она закрепилась в народной памяти как самое значительное событие в истории России, опорный образ национальной идентичности и национального единства.
За соответствующее отражение войны в исторической памяти ведется нешуточная борьба.
У каждого народа, который был вовлечен во Вторую мировую войну, своя память о ней. Так, в основе финского взгляда на события лежит тезис о том, что для Финляндии мировая война означала отдельную войну против Советского Союза, в ходе которой финны сумели сохранить свою независимость и отстоять демократический политический строй. Тот факт, что Финляндия была союзником Германии и несет свою долю ответственности за эту войну, игнорируется. А Япония, например, причисляет СССР к числу стран-агрессоров Второй мировой войны, требует публичного покаяния за нарушение договора о ненападении 1941 года.
Оценки Второй мировой войны несут на себе отпечаток «двойных стандартов», что особенно заметно при обсуждении как историками, так и политиками проблемы ее начального периода, который стал для СССР преддверием Великой Отечественной войны. Например, Литва именно благодаря секретному протоколу к пакту Мо-лотова—Риббентропа (23 августа 1939 года) получила Виленскую область и свою современную столицу Вильнюс. Причем в тот момент, в октябре 1939 года, получив Вильнюс, Литва ликовала, отмечая это праздничными манифестациями, а отнюдь не возмущалась «позорным сговором», как сегодня. СССР, который действовал в рамках общепринятой практики международных отношений, обвиняется во всех смертных грехах, в том, что он наряду с гитлеровской Германией развязал Вторую мировую войну, тогда как аналогичные действия других стран признаются правомерными [2].
В 1939 году, заключая договор с Германией, Сталин был не более циничен, чем германские, польские, литовские, британские политики. Ситуацию, при которой основной потенциальный противник СССР — фашистская Германия — был вовлечен в реальные боевые действия против держав Запада, он счел благоприятным моментом для того, чтобы, не ввязываясь в большую войну, добиться возвращения бывших территорий Российской империи и повышения уровня безопасности страны путем перенесения западной границы почти по всей линии от Черного моря до Балтики.
В 1939 году Берлин и Москва смогли согласовать свои территориальные устремления и к осени 1940-го в основном осуществить эти договоренности, но с конца 1940 года интересы
Германии и Советского Союза пришли в столкновение, урегулировать их на основе компромисса не удалось. Стороны вступили в фазу непосредственной подготовки к войне. Причем и Германия, и Советский Союз готовились к войне наступательной: «Если враг навяжет нам войну, Рабоче-Крестьянская Красная Армия будет самой нападающей из всех когда-либо нападающих армий. Войну мы будем вести наступательно, перенеся ее на территорию противника. Боевые действия Красной Армии будут вестись на уничтожение с целью полного разгрома противника и достижения решительной победы малой кровью» [3, с. 31].
Практически во всех войнах ХХ века стратегическое прогнозирование не было адекватным реальному ходу событий. Накануне Великой Отечественной войны советское политическое и военное руководство переоценило собственные силы и недооценило противника. В СССР преобладала стратегия сокрушения, т. е. активных действий с целью скорейшего разгрома противника, в противовес стратегии измора (оборона своих наиболее географически ценных районов с переносом центра тяжести на экономический фронт). Основной концепцией начального периода войны было так называемое «вползание в войну» (боевые действия будут начинаться без формального объявления войны внезапным вторжением на территорию противника специальных войск, отмобилизованных скрытно еще в мирное время). Поэтому предполагалось еще в мирное время создать на приграничных территориях специальные армии прикрытия, которые в случае начала войны должны были немедленно начать наступление на территорию противника с целью сорвать мобилизацию, сосредоточение и развертывание его армии, тем самым прикрывая аналогичные мероприятия на своей территории [4].
То, что началось 22 июня 1941 года, не соответствовало представлениям о будущей войне. Поэтому и перестроиться сразу не получилось. В первых сводках Главного командования Красной Армии сообщалось, что "после ожесточенных боев противник отбит с большими потерями". В первых сообщениях Совинформбюро (с 25 июня) сильно преуменьшенные сведения о наших потерях сопровождались оптимистическими сообщениями о значительном количестве немецких пленных, о том, что солдаты вермахта идут в
бой только под угрозой расстрела. Недостаток информации и сформированный пропагандой образ будущей войны в первые дни вызывали зачастую своеобразную эйфорию. Только известная речь Сталина 3 июля 1941 года стала переломным моментом, так как он признал катастрофичность ситуации, и отныне все чаяния общества были сосредоточены на войне.
В противовес советской историографии, которая делала акцент на описании чисто военных проблем, в последние годы среди историков большую популярность приобрела социальная история войны, т. е. изучение тех проблем, с которыми столкнулись люди и которые имели один источник происхождения — войну.
Пионер в этом направлении — Е.С. Сеняв-ская, автор интересных исследований феномена фронтового поколения, военно-исторической психологии. Через армию в 1941 — 1945 годы прошло 34,5 млн человек (к началу войны численность населения СССР составляла 194 млн). Историки изучают специфику социального поведения человека на войне, особенности фронтового быта, демографические характеристики армии. Особый интерес (не столько у историков, сколько у широкой общественности) вызывает история борьбы с паникой на фронте, особенно — знаменитый приказ № 227 от 28 июля 1942 года «Ни шагу назад!», в соответствии с которым в армии появились штрафные батальоны и заградительные отряды.
Если говорить о доминанте общественных настроений, то очевидно, что в годы войны сформировалось национальное согласие на базе признания приоритета патриотических идей. С самого начала центральной темой пропаганды стала защита Родины. Она, как убедительно показали исследования И.Б. Орлова, А.Я. Ливши-на, Д. Байрау и др., превалировала над сюжетами, доминировавшими ранее, — социализмом и марксизмом, интернационализмом, антиимпериализмом и даже антифашизмом [5,6]. Очень быстро в массовом сознании стерлись различия между нацистским режимом и немецким народом. Слово «немец» стало равнозначно слову «враг», а имена Фриц и Ганс стали ассоциироваться с понятиями «убийца» и «насильник».
Во имя сплочения народа власть апеллировала к историческим ценностям, к героическому прошлому государства. Во время войны были учреждены ордена в честь Александра Невского,
Суворова, Кутузова, Нахимова, Ушакова и Богдана Хмельницкого. Именами великих освободителей земли русской называли боевые части. Учрежденный же в 1943 году орден Славы был прямым преемником Георгиевского креста. В конце 1943 года «Интернационал» в качестве государственного гимна СССР был заменен новым гимном («Союз нерушимый республик свободных.»).
В первые месяцы войны в информационном пространстве преобладала тема Отечественной войны 1812 года и борьбы против немецких захватчиков в 1918-м. Именно эти исторические мотивы прозвучали и в речи Молотова 22 июня, и в выступлении Сталина 3 июля 1941 года. В начале 1943-го Главное политическое управление КА направило в войска специальную директиву о воспитании патриотизма на примерах героического прошлого русского народа. Кстати, хотя общественное сознание в целом приняло активное использование в пропаганде патриотического дискурса, отдельные граждане открыто выражали неодобрение «сдаче классовых позиций», возрождению в армии офицерских званий, тому, что Сталин надел мундир с погонами, и т. п. [7, с. 48, 50].
Одной из существенных новаций периода войны, которой сегодня в исторической литературе уделяется большое внимание, стало беспрецедентное сближение с Русской православной церковью. Церковь, которая за десять лет до того пережила небывалые гонения, была мобилизована для моральной поддержки войны, которую вел СССР. В сентябре 1943 года в Кремле состоялась встреча Сталина с митрополитами Сергием, Алексием и Николаем, на которой была достигнута договоренность: правительство не будет препятствовать открытию духовных учебных заведений, приходов и свечных заводов. А самое главное, церковь получила согласие Сталина на избрание патриарха (впервые с 1925 года). На Архиерейском соборе 8 сентября 1943 года митрополит Сергий был избран Патриархом и, кстати, принято постановление о том, что «всякий виновный в измене общецерковному делу и перешедший на сторону фашизма, как противник Креста Господня, да числится отлученным от церкви, а епископ или клирик — лишенным сана» [8, с. 36].
Таким образом, война стала временем беспрецедентного единения правительства и народа.
Несмотря на все неудачи и промахи, несмотря на имевшее место проматывание массового патриотизма, преданность народа власти была почти непоколебима.
На войне каждый стремится выжить, но стратегии выживания могут быть различными. Преобладающей стратегией выживания в годы Великой Отечественной войны стало стремление отстоять свое Отечество, осознание того, что без общей победы личное выживание невозможно.
Особенно остро проблема жизненной стратегии стояла перед теми, кто оказался на оккупированной территории (проблематика оккупированных территорий долгое время замалчивалась в исторической литературе). В 1941—1942 годах немцы захватили территорию, на которой проживало до войны больше 40 % населения СССР. При наступлении врага эвакуировали прежде всего материальные средства ведения войны и только часть населения — специалистов и управленцев (из Украины, например, вывезли не более 10 % населения). Таким образом, даже если не принимать в расчет 5,7 млн военнопленных (из которых погибло около 3,3 млн), огромное количество советских людей в годы войны оказалось так или иначе под контролем врага. Сначала среди тех, кто остался, преобладала выжидательная установка: «Приспособимся и выживем». Позднее германский «новый порядок» заставлял людей сделать тот или иной моральный выбор. Неслучаен широчайший размах партизанского движения, неслучайна и неоценимая помощь местного населения партизанам.
В истории Великой Отечественной войны есть одна актуальная, хотя и болезненная для любого общества, проблема — проблема коллаборационизма, предательства.
Казалось бы, явно расистские концепции нацизма, отсутствие гарантий относительно сохранения национальной государственности и культуры, террор, экономическое ограбление должны были вообще исключить возможность коллаборационизма. На деле же определенная часть населения пошла на службу врагу. Причем, как показано в основательном сравнительно-историческом исследовании европейского коллаборационизма, написанном М.И. Семирягой, пропорционально численности населения процент коллаборационистов в СССР был довольно высок по сравнению с другими оккупированными странами [9]. Таких людей насчитывалось
немногим меньше, чем партизан, действовавших в тылу вермахта, — от 1 до 1,5 млн человек (разброс оценок связан с запутанностью учета, так как командные инстанции вермахта на местах нередко скрывали от Берлина истинное число лиц, привлеченных к военному сотрудничеству, ибо высшее политическое руководство Германии явно не поощряло этого, опасаясь давать оружие в руки советских граждан).
Причем, если в странах Западной Европы доминировал политический и экономический коллаборационизм, то на территории СССР преобладала его военная форма. В 180 национальных легионах — русских, туркестанских, азербайджанских, грузинских, армянских, северокавказских и др. — служили 196 тыс. чел. Кроме них, существовало также несколько дивизий (одна в Западной Украине, три в Прибалтике, одна в Белоруссии, две в Русской освободительной армии Власова, две казачьи дивизии генерала Краснова) и множество вспомогательных частей вермахта. Кроме того, на оккупированной территории немцы формировали полицию из местного населения. И если в западноевропейских странах добровольческие легионы создавались главным образом из гражданского населения под прикрытием коллаборационистских правительств, то «советские» воинские части формировались из военнопленных непосредственно германскими властями (только власовская армия представляла собой вооруженную силу политического образования — Комитета освобождения народов России, созданного в ноябре 1944-го) и, как правило, за пределами СССР.
Важнейшей особенностью советского коллаборационизма (это отмечают все исследователи) было то, что он был порожден не симпатиями к фашистской идеологии и гитлеровской Германии, как в Западной Европе, а неприятием сталинизма и советской системы вообще. Если большая часть советских людей понимала, что спасая сталинскую систему, они спасают Родину, то определенная, несравненно меньшая, часть полагала допустимым пойти на сотрудничество с врагом ради того, чтобы не допустить восстановления советской власти.
В связи с этим надо иметь в виду, что оккупационный режим вовсе не был одинаковым во всех регионах, захваченных вермахтом в ходе войны. Условия оккупации на Западной Украине, в Западной Белоруссии, в Прибалтике значительно
отличались от тех, что поддерживались фашистскими властями в центральных областях России. Соответственно различной была и реакция местного населения на порядки, установленные захватчиками.
Наконец, социальная база коллаборационизма оказалась наиболее широкой там, где существовали острые национальные проблемы (Прибалтика, Западная Украина, Крым).
Самая сложная ситуация отмечалась с недавно присоединенными территориями, прежде всего с Прибалтикой. Накануне Второй мировой войны в прибалтийских государствах, совсем недавно обретших независимость, широкое распространение имела теория «двух зол», в роли которых выступали СССР и Германия. Е.Ю. Зубкова в монографии «Прибалтика и Кремль» (М., 2008) приводит занятную цитату, показывающую, почему многие в Прибалтике считали инкорпорацию в Советский Союз меньшим злом по сравнению с поглощением Третьим Рейхом: «Литва находится на перекрестке дорог между долговременной немецкой или русской оккупацией. Немцы с присущей им педантичностью ликвидируют наш народ за 25 лет. Россия же представляет собой хаотическую, анархистскую и плохо организованную страну; будучи оккупированы ею, мы получим шансы на более продолжительное выживание. Поэтому из двух зол я выбираю Россию» (литовский профессор Пятрас Леонас) [10, с. 95-96].
Вопрос о характере действий Советского Союза в Прибалтике до сих пор вызывает много споров. Для многих западных историков, не говоря уже о латышских, литовских и эстонских, вопрос об оккупации давно уже не является вопросом. Российские историки в своих оценках более осторожны и, даже признавая неправовой характер действий Советского Союза и то, что у прибалтийских государств фактически не было выбора, избегают термина «оккупация». Ускоренная советизация 1940-1941 годов усугубила драматичность ситуации в этом регионе. Не случайно, когда германские войска перешли границу СССР, в Прибалтике многие люди восприняли немецкое вторжение как надежду на освобождение от советских порядков.
Немецкая администрация, нуждаясь в местных силах для поддержания порядка на оккупированной территории, восстановила существовавшие в
период независимости военно-националистические организации — «Шаулис» («Стрелки») в Литве, «Айзсарги» («Защитники») в Латвии, «Кайтселит» («Гражданская гвардия») в Эстонии. Из них стали формироваться полицейские батальоны, которые привлекались для несения военной службы, этапирования военнопленных, а также в карательных экспедициях, особенно против еврейского населения. С 1942 года на территории Прибалтики было начато формирование национальных легионов — Waffen-SS. Легионеры участвовали в боевых операциях на Восточном фронте, а кроме того, в карательных акциях против партизан и мирных жителей на территории Новгородской, Ленинградской, Псковской областей, Белоруссии, Украины. В то же время в составе Советской армии в боевых действиях участвовали тысячи эстонцев, латышей и литовцев [11].
Поэтому в Прибалтике в рамках Великой Отечественной войны можно увидеть элементы войны гражданской. В 1944 году, когда советско-германский фронт переместился на территорию Прибалтики, сопротивление (особенно в Литве) приняло массовый характер и отличалось беспрецедентной жестокостью противостояния с обеих сторон.
Победа в войне была достигнута ценой огромных невосполнимых потерь и жертв, страданий и лишений народа, поэтому вопрос о цене Победы, о непомерности жертв, об ответственности за них занимает одно из центральных мест среди нерешенных проблем истории Великой Отечественной войны.
От Сталина пошла традиция многократно преувеличивать потери противника и преуменьшать или вообще умалчивать о собственных. В феврале 1946-го он обнародовал цифру наших потерь — 7 млн чел., хотя достоверно знал о 15 млн. В 1961 году Н.С. Хрущев заявил, что война унесла «два десятка миллионов жизней советских людей», и это число было возведено в ранг хрестоматийного. В период перестройки в разнообразных публикациях диапазон потерь колебался от 26—27 до 50 млн погибших. В 1990 году в докладе, посвященном 45-летию Победы, М.С. Горбачев обнародовал ставшую привычной для нас цифру — 27 млн.
До сих пор существуют большие расхождения в подсчетах и оценках потерь Советской армии в этот период. Так, по данным комиссии
Министерства обороны СССР, безвозвратные потери составляют 8 668 400 убитыми, умершими от ран и не вернувшимися из плена, хотя в других изданиях фигурирует цифра в 11,3 и даже 11,9 млн чел. Что касается всей страны, то она потеряла 26,6 млн советских граждан. Причем большая часть этих потерь — мирные жители [12, с. 158, 407].
Великая Отечественная война во многом определила последующее политическое, экономическое, социальное и культурное развитие нашего общества. Сегодня жизнь заставляет взглянуть на события минувшей войны более реалистично, сменить триумфальный тон на проблемный, полнее показать драму, безмерные трудности военного времени, все, что преодолели советские люди.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Савельева, И.М., Полетаев А.В. Знание о прошлом: теория и история: Т. 1. [текст] / И.М. Савельева, А.В. Полетаев. - СПб., 2003.
2. Война и общество в ХХ веке [текст]: / кн. 3. - М.: Наука, 2008.
3. Великая Отечественная война. 1941-1945. Военно-исторические очерки [текст]: Кн. 4. — М.: Наука, 1999.
4. Минц, М.М. Представления военно-политического руководства СССР о будущей войне с Германией [Текст] / М.М. Минц// Вопросы истории. — 2007. № 7.
5. Лившин, А.Я. Пропаганда и политическая социализация [Текст] / А.Я. Лившин, Н.Б. Орлов // Отечественная история. — 2008. № 1. —С. 99—105.
6. Байрау, Д. Пропаганда как механизм самомобилизации [Текст] / Д. Байрау // Отечественная история. — 2008. № 1. — С. 91—99.
7. Козлов, Н.Д. Общественное сознание в годы Великой Отечественной войны (1941 — 1945) [Текст] / Н.Д. Козлов. — СПб., 1995.
8. Кашеваров, А.Н. Отечественная история. Великая Отечественная война (Русская православная церковь в 1941—1945 гг.) [Текст] / А.Н. Кашеваров. — СПб.: Изд-во Политехн. ун-та, 2010.
9. Семиряга, М.И. Коллаборационизм. Природа, типология и проявления в годы Второй мировой войны [Текст] / М.И. Семиряга. — М., 2000.
10. Зубкова, Е.Ю. Прибалтика и Кремль. 1940-1953 [Текст] / Е.Ю. Зубкова. - М., 2008.
11. Панин, Е.Н. Деятельность латышских национальных формирований на территории СССР в годы Великой Отечественной войны (июнь 1941 май 1945) [Текст]: автореф. дис. ... докт.ист.н. / Е.Н. Панин. — М., 2009.
12. Гриф секретности снят. Потери Вооруженных Сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах [Текст]: стат. исследование. — М., 1993.
УДК 947.084.8:74.583(2):738.1(0.032)
И.В. Аладышкин
ПОЛИТЕХНИКИ В ГОДЫ БЛОКАДЫ. ЧАСТЬ 1: ПИСЬМА, ЗАЯВЛЕНИЯ, ОБРАЩЕНИЯ (Из материалов Центрального государственного архива историко-политических документов)
Представляемые в статье материалы — первые из документов по истории института в годы блокада! Ленинграда, хранящихся в фондах Центрального государственного архива историко-полити-ческих документов (ЦГАИПД) и предполагаемых к публикации. Данная публикация, как, впрочем,
и последующие, не претендует на воссоздание цельной, обобщающей картины быта политехников и состояния материальной части института в этот период. Главное — дать возможность «прикоснуться» к непосредственным нуждам и заботам сотрудников института в столь тяжелое для
