CC BY
20
ИСТОРИЯ НАРОДОВ ДОНА И СЕВЕРНОГО КАВКАЗА
О 2003 г. С.А. Хубулова
НЕКОТОРЫЕ ПРОБЛЕМЫ ЭТНОГРАФИИ И ИСТОРИЧЕСКОЙ ДЕМОГРАФИИ КРЕСТЬЯНСТВА СЕВЕРНОГО КАВКАЗА
Феномен крестьянства невозможно объяснить, не имея представления о его психологии, не зная традиций семейно-брачных отношений. Научные лакуны, возникшие в изучении истории крестьянства Северного Кавказа начала XX в., можно восполнить через призму историко-демографического исследования. По словам Ю.А. Полякова, «прежде всего, необходимы его (историко-демографического направления. - С.Х.) активизация и расширение масштабов общей деятельности. А главное, возможен и желателен выход за пределы привычных рамок. Нет надобности объяснять, что проблемы рождаемости, смертности обречены на то, чтобы стоять на первом месте...» [1]. Наряду с изучением экономических, политических и социальных явлений, серьезное внимание должно быть обращено на демографические процессы, протекавшие по-разному как в различные периоды истории нашего государства, так и неадекватно у народов по-лиэтничной страны. История народонаселения Северного Кавказа как в зеркале отражает те кризисные и поступательные явления, которыми оказалось так богато начало прошлого века.
В этой большой проблеме интерес представляет прежде всего психологическая модель демографического поведения крестьянства Северного Кавказа.
Долгое совместное проживание народов, примерно одинаковая среда обитания создали если не тождественные, то весьма схожие модели традиционных культур. Однако наряду с общими признаками столь же очевидны и специфические особенности, которые присущи конкретному народу. Это в полной мере относится как к коренным этносам Северного Кавка-
за, так и к русскому населению, казачеству.
Не последнюю роль в демографических процессах играет семейная структура общества. Семейно-брачные отношения рассматриваются кавказоведческой наукой с позиции этнографии. Историография проблемы весьма обширна, освещение получили многие вопросы [2-5]. Однако историко-психологические аспекты демографического состояния общества остались в тени. Этот пробел должен быть восполнен путем синтеза знаний этнографических, исторических и психолого-демографических.
Долгие десятилетия жизнь в сельской местности протекала замкнуто, обособленно. Крестьяне редко выбирались из своего аула из-за сложных географических условий.
Нормы крестьянского поведения складывались столетиями, и население жило по утвержденному предками принципу: «Такой существует адат, так Бог
повелел». И в этом заключался особый смысл, так как, по мнению современных этнологов, «несмотря на любые инновации, человечеству, чтобы самовоспро-изводиться и саморегулироваться, необходимо сохранять связи между поколениями» [6].
Рост крупной промышленности ликвидирует экономические основы традиционных семейных отношений, и господствующее в экономике общества натуральное хозяйство семьи оказывается'необратимо разрушенным в тисках капиталистического способа производства. Начавшееся массовое разделение труда и обобществление производства делают ненужным существование «кровных артелей», что незамедлительно приводит к изменению структуры и численности семьи. Появляются малые семьи взамен больших. В ряду традиционных отношений в «кровных артелях» стоит взаимопомощь. «В Осетии, Кабарде, Чечне еще никто не увидел нищего, - отмечал А.А. Ардасе-нов, — ни одна фамилия еще не отвернется от своего члена и не бросит, не пустит побираться божьим именем по дворам. Это считается до сих пор стыдом, великим позором для рода, и, конечно, характеризует крепость родственных и семейных отношений» [7].
Существенные изменения психологии крестьян происходили в эпоху капитализма. .Возросшая мобильность населения, длительное пребывание вне своих родных мест способствовали внесению новых черт в традиционное общество. Некоторые, казалось бы, устоявшиеся обычаи (большая семья, статус женщины-горянки) также подвергались трансформации. Необходимость искать заработок вынуждает массы крестьян срываться с родных мест и направляться в разные края, в том числе за границу. Длительное проживание вне деревни, общение с представителями рабочего класса, переход земледельца в иной для себя статус способствовали расслоению крестьянства, внесению новых черт в традиционную крестьянскую психологию.
Демографическое поведение тесно связано с такими константами, как брак, семья, дети, смерть. Оно отражено в обычном праве, этических нормах [8]. Традиционные взгляды крестьян своей жизнеспособностью обязаны социально-экономическим факторам: существование крестьянского хозяйства немыслимо без семьи. Четко определенные нормы поведения не давали возможности какого-либо выбора, они признавались незыблемыми и навсегда определенными. Любое отклонение от них ставило ослушника в положение изгоя.
Проживание в тесных рамках сельской общины, большое влияние традиций, давление фамильных свя-
зей сковывали личную жизнь каждого отдельного члена общества, делали ее прозрачной для окружающих. Сельская община (как правило, фамилия) строго следила за соблюдением адатов. Каково же содержание норм демографического поведения крестьянина XIX в. и в какой мере они находили воплощение в реальном поведении основной части населения региона?
Испокон веков главной добродетелью традиционного общества считались семья и брак. Заключение и существование брака, его расторжение зависят и обусловлены социальными и естественными факторами. Их роль в отдельные периоды истории была неодинакова. Брак возник на определенном этапе развития общества из экономических нужд и как институт, осуществляющий воспроизводство населения, социальный и сексуальный контроль, как результат все большего подчинения естественных отношений между полами условиям социально-экономического развития [9]. Таким образом, диалектика брака и семьи подчинена диалектике всего общественного развития. Все то, что включает понятие брака и развода, в общем, отражает, насколько социальная среда находится в соответствии с естественными потребностями в данной области.
Анализируя обычаи наследования крестьян середины XIX в., современник писал: «На каждый свой шаг, каждое событие: выбор невесты, время для свадьбы, рождение детей, он (крестьянин. -. С.Х.) принужден смотреть преимущественно с экономической точки зрения». Семья, по его понятиям, по крайней мере юридическим, есть не только «личный союз родства, но и рабочий хозяйственный союз, связанный общностью средств, потребностей и обязательств; это если.можно выразиться - кровная артель» [4, с. 43]. Создание семьи - условие порядочности, вступление в брак - моральный долг каждого члена общины, фамилии. Горцы допускали, что не жениться можно только при наличии серьезных физических отклонений.
В суровых условиях жизни, когда только коллективные усилия приносили успех, вступление в брак было крайне необходимым. «Одинокий всегда проклят», - гласила осетинская народная мудрость. Созданию семьи придавали большое значение еще и потому, что «таким путем значительно расширялся круг родни, а значит; и людей, на-помощь и поддержку которых отныне можно было рассчитывать» [5, с. 37]. Брак считался необходимым для всякого порядочного < человека, потому что каждому желательно иметь потомство как для продления своего рода, так и для его увеличения, усиления. Над холостым ингуши «смеются, называя его “жирным вдовцом”, т.е. беззаботным, ни о чем не беспокоящимся» [10]. .
До вступления в брак крестьянский парень воспринимался как недоросль, даже старых холостяков именовали презрительно «мальчико-мужчинами», подчеркивая их социальную неполноценность: «Неженатый мужчина похож, на куцего быка». Только после брака юноша становился солидным членом общины.
Без преувеличения можно сказать, что хозяйственная и моральная необходимость заставляли крестьян жениться при первой возможности. Крестьянское хозяйство могло сбалансированно развиваться только при правильном половозрастном разделении труда. Для горца считалось позором делать женскую работу, также как и женщине выполнять непосильную мужскую. Полевая работа (пахота, сев и в основном уборка) были прерогативой мужчины, уход за домашней живностью, обеспечение быта семьи возлагались на плечи женщины.
Брак у народов Северного Кавказа был покупным [3, с. 48]. Жених должен был уплатить выкуп-калым за невесту. Размер калыма в зависимости от социального положения колебался от 400 рублей у балкарцев до 600 рублей у осетин [3, с. 50]. В начале XX в. сумма калыма достигала даже 1000 рублей. Поэтому отец, невзирая на робкий протест девушки, продавал ее: «Взял отец сто пять голов: сто баранов, пять ослов да еще возьмет шестого - зятем» [11].
Такие деньги были доступны далеко не каждому жениху, это обстоятельство заставляло его отправляться на заработки, подчас за границу, и свадьба оттягивалась на долгое время. Засватанная невеста по1 нескольку лет сидела в доме отца, ожидая выплаты калыма. Поэтому брак был осложнен > преградами, калым «вконец подрывает их (крестьян. - С.Х.) благосостояние и развращающе действует на молодежь, заставляя при недостатке средств идти на преступления» [12]. Одним из таких преступлений было похищение (умыкание) невест. Однако подобная практика была чревата: похищение воспринималось как оскорбление, влекущее за собой кровную месть. Адаты специально оговаривали такой факт: «При отказе родителей женщины выдать ее замуж за похитителя, она возвращается в дом родителей; а виновный в похищении изгоняется из селения в виде кровного врага, на определенный срок» [13]. Кстати, подобные факты попадали в статистику. В отчете начальника Терской области существовал специальный' раздел «Нравственность», где особо фиксировались преступления «против чести и целомудрия женщин». Только в 1900 г. в области в судах всех уровней было рассмотрено 96, таких преступлений [14].
В раннем браке были заинтересованы родители жениха (так как приобретали дополнительные рабочие руки) и родители невесты (так как боялись, что девушка засидится в невестах и будет осуждена обществом). По адатам минимальный брачный возраст в середине XIX в. для мужчин составлял 15-16 лет, для девушек - 12 - 14 лет. Возраст вступления в брак показывает, насколько естественная необходимость в этой области гармонирует с социальными условиями или искажается ими. Колебания величин этого показателя свидетельствуют об изменении не только экономических условий жизни, но и традиций. Брачный возраст был одним из факторов, от которого в значительной степени зависело воспроизводство населения. В прошлом существовала связь между процентом молодых невест и уровнем рождаемости [15], небла-
гоприятные условия — войны, высокая смертность — увеличивали брачный возраст невест.
Но большие издержки при женитьбе сына ограничивали ранние браки среди мужчин. Анализ посемейных. списков за 1886 и-1906 гг. выявляет ряд характерных черт брачности населения Северного Кавказа. Прежде всего они отражают специфическую картину значительных различий в брачности по полу. Особенно ярко выступают эти различия в младших бракоспособных возрастах, отражая широкую распространенность неравных по возрасту браков. Нередко муж старше жены на 15 - 25 и более лет.
Практически все женщины в возрасте от 18 до 40 лет состояли в браке, несмотря на значительное число вдовых. Что же касается мужчин, то у них доля женатых была наибольшей в возрасте после 40 лет. Причиной поздних браков «среди мужчин является уже приносящий страшный вред благосостоянию горцев калым, приходится понемногу копить, принося для этого всевозможные лишения и ждать до 35 - 40 лет» [16].
Невеселая судьба ожидала незамужнюю женщину, по роковым обстоятельствам оказавшуюся одинокой. Вот характерная бытовая зарисовка: «Однажды несколько человек сельских судей сидели на дороге и разбирали какое-то дело. Вдали показалась женщина. Судьи приняли ее за жену одного очень бедного мужика, но тем не менее приготовились встать, чтобы этим оказать должное почтение. Но один из судей узнал ее и сказал: “Э, да это старая дева!” Никто с места не тронулся» [17]. Что толкало на ранний брак невесту и ее родителей? С одной, стороны, семья была заинтересована в сохранении рабочих рук, но с другой - побеждали внеэкономические соображения. Невеста боялась, что придется вековать одной («девушка, что цветок: если его вовремя не сорвешь, лепестки пожелтеют»). Родители юной невесты могли рассчитывать на хороший калым. Но помимо всего прочего, ранние браки были исстари приняты, они были элементом обычного семейного права.
При сложившейся практике, а также когда при вступлении в брак должна была соблюдаться строгая очередность (младший брат или сестра не могли устроить свою судьбу раньше старших), поэтому засидевшихся невест было достаточно. Чтобы не подвергаться осмеянию со стороны односельчан, женщина предпочитала даже самую невыгодную партию. По поводу своего места в семье у невесты не было иллюзий: «Если на коня и на жену не замахиваться, — бытовала среди мужчин поговорка, - то они избалуются».
Женщина в глазах общества не имела самостоятельной ценности: «Женщина без мужа не в почете». Так как брак считался обязательным и только мужчина мог выступать в обществе как полновластный представитель своей семьи, то адаты гласили: «Если бы женщина могла сама решать дела, она и замуж бы не выходила». Хотя есть другая точка зрения: кабардинский исследователь Б.Х. Бгажноков привел немало доводов в пользу того, что женщины были предметом почитания, а следовательно, и в пользу своего рода «культа женщины» [18].
Процедура заключения брака, брачная жизнь, рождение детей, общение с родственниками и знакомыми, наследственные права, короче, все многообразие отношений семьи с людьми и обществом, а также внутри семьи отображалось в религиозных нормах, соблюдение которых было обязательным для всех верующих. Ислам, например, рассматривал брак, рождение детей и их воспитание как благо. Согласно шариату (в котором были записаны все основные нормы, касающиеся семьи и регламентировавшие педантично демографическое поведение людей), брак есть «замечательное деяние». Но в то же время чистота религии должна была неукоснительно соблюдаться и поддерживаться. Поэтому шариат запрещал брак мусульманина и иноверки, но еще строже он относился к тому, чтобы женщина-мусульманка выходила замуж не за правоверного (кстати, это требование имеет место в некоторых районах Северного Кавказа и по сей день). В печати 20-х гг. XX в. часто публиковались сообщения типа: «Девушку-ингушку, полюбившую русского парня, жестоко избили родственники и выдали замуж за 70-летнего» [19].
Таким образом, в традиционном обществе лидирующее положение занимали мужчины. Они решали все вопросы, касающиеся положения семьи в общине, фамилии. Муж мог распоряжаться приданым жены, но всегда помнил о том, что за женщиной стоит фамилия, перед которой нужно ответить за свое поведение. Муж обязан был корректно относиться к своей жене, не обижать ее, заботиться о ней [4, с. 52].
Глава семьи решал единолично вопросы заключения браков своих детей. «Против его слова слово жены - пустой звук, не имеющий ровно никакого значения. Дело жены “работать, нянчить” и мало есть. А если случается, что муж спрашивает свою жену, то не для того, чтобы изменить свое решение, а так, для формы, чтобы и ей угодить хоть немного» [20]. Девушку выдавали замуж нередко против ее воли, но открыто выразить свой протест она не смела. Исследователи семейного быта единодушны в этом: «Произвольно решая судьбу своего сына, отец...также свободно распоряжался» и рукою дочери. >Хорошо воспитанная девушка не в праве была высказывать своего предпочтения тому или иному жениху: на все расспросы матери она должна отвечать упорным, молчанием...» [21]. Считалось дурным тоном без посредников говорить о своих желаниях: «На губах девушки крючок с петлей» - обязательное требование к благовоспитанной невесте.
Положение девушек в отцовских1 семьях было лучше, нежели у снох: они должны были уметь исполнять все женские работы, но их никогда не загружали, так как ценность девушки была в ее свежести и здоровье [5, с. 135]. До 15 лет горянки имели относительную самостоятельность, но потом наступал новый период, «с этой.поры начинаются постоянные стеснения в ее жизни мелочными, часто бессмысленными. предрассудками, притупляющими ее нравственную самостоятельность... Замужество завершает различные перемены в жизни ингушской женщи-
ны...Муж, почти купивший жену.., считает себя, в силу Корана, ее властелином и вообще деспотизм его не сдерживается ничем. Снисхождение к жене и тому подобные нежные отношения считаются, в глазах (горца), предосудительною и смешною слабостью» [22].
Зависимое положение женщины в обществе, покупной брак создавали возможность многократных брачных союзов (это касалось прежде всего мужчин): «У горцев, как вообще у магометан, допускается многоженство. И этим правом горцы пользуются очень часто: многие из них имеют по две, а случается - и по три жены. Результатом подобных супружеств является почтенная цифра детей, доходящая очень часто до 17-ти душ одних живых» [23]. О степени распространения полигамии мы не можем судить, однако известно, что многоженство имело место не только среди феодалов, но и среди простых крестьян. Кстати, в посемейных списках 1886 г. о таких браках имелись сведения, в более поздних практически уже не встречаются.
Прекращение брака из-за смерти одного из супругов было частым. Вдовство, по представлениям крестьян, - божье наказание, огромное несчастье: «Женщина без мужа - предмет сплетен». Второй брак не осуждался: «Смерть жены - смена постели». Нужда заставляла вступать в повторный брак, причем очень значительная часть вдовых вступала в брак с тоже овдовевшими. Но конечно, не всем удавалось снова жениться или выйти замуж, причем с возрастом шансы резко сокращались. Особенностью горского крестьянства были браки, заключенные между близкими, но не кровными родственниками - левират и сорорат. В первом случае по причине смерти старшего брата на его вдове должен был жениться один из братьев, даже если у него уже была жена. Этот факт был всецело связан с экономическими обстоятельствами: не пришлось бы выплачивать вдовью долю, кроме того, племянники становились бы дополнительными работниками в хозяйстве.
Вдовый мужчина мог взять в жены незамужнюю сестру своей покойной жены, чтобы обеспечить своим детям уход и не платить большой калым.
Разводов практически не было. Строгий взгляд на неверность супругов,. их убежденность в том, что брачные узы неразрывны, предполагал прочность крестьянских семей. Развод рассматривался религией и общественным мнением как тягчайший грех, ибо супруги верны друг другу «по гроб». Только в совершенно исключительных случаях (уход одного из супругов из семьи, садистское отношение к домочадцам и т.д.) крестьяне решались на развод, а церковь его санкционировала. Развод обычно имел односторонний характер, т.е. полностью зависел от мужчины: «Шариат предоставлял ему право отпускать жену без объяснения причин, лишь произнеся три раза “Отпускаю” в присутствии муллы» [3, с. 35].
Супруга удерживал от развода возможный ущерб, поскольку он обязан был передать жене часть недвижимого имущества, обусловленную при заключении
брака. При разводе судьи со всей скрупулезностью выслушивали обвинения и выносили вердикт.
Сурово поступали в случае супружеской неверности по отношению к женщине. Если, например, новобрачная оказывалась порочной, то ее со всем позором отправляли в дом отца, и последний имел право поступать по своему усмотрению, вплоть до убийства. В романе В.Я. Икскуля «Святой Илья горы Тбау» описана история девушки, совершившей такой проступок, ее ожидало суровое наказание: «Запихан (имя невесты. - С.Х.), мы - старейшины рода, в который, к нашему стыду, ты вступила, нашли тебя виновной в прелюбодеянии и порешили отослать тебя к твоему отцу, совершив над тобой наказание, предусмотренное нашими адатами в подобных случаях...». Отец Керима (свекр) хватает ее длинную косу и отрезает у самого затылка... Раскаленным прутом прижигают ее грудь» [24]. Опозоренная на всю жизнь женщина возвращается в дом отца.'
Если муж заподозрил жену в неверности, то «пойманных в прелюбодеянии дозволяется убить тут же, не иначе как обоих виновников... Муж, убивший любовника и пощадивший жену, - подвергается кровомще-нию со стороны родственников им убитого. Если же муж убьет жену, а любовник почему-то успеет избежать смерти, то последний становится кровным врагом родственникам убитой» [25]. Таким образом, адаты четко следили за чистотой помыслов и семейной жизни.
Основная семейная обязанность женщины заключалась в воспроизводстве нового поколения. Дореволюционная деревня не знала сознательного регулирования рождений. Хотя некоторые авторы утверждают, что уже в конце XVIII в. «горец должен был прибегать к регулированию роста населения, он должен был искусственно понижать рождаемость или усиливать и без того сильную смертность, чтобы как-нибудь сохранить равновесие между количеством населения и емкостью своей территории... В целях понижения рождаемости практикуется, например, вытравливание плода и вообще разные способы лишения воспроизводительной способности» [26]. Во всяком случае ни официальная статистика, ни сведения современников не отмечают распространенности подобных фактов. Крестьянки не владели методами контрацепции и не делали абортов. Религия и общественное мнение были противниками ограничения рождений, и уклонение от прямой обязанности женщины считалось тягчайшим грехом - «бездетных мужа и жены даже змея боится». В традиционном кавказском обществе сильны были религиозные догматы, и браки, и рождения оформлялись через церковные инстанции. Религия оказывала повседневное воздействие на сознание и жизнь людей, особенно в мусульманских районах. Ранний брак женщин была важным фактором высокой рождаемости. Вероятность внебрачного рождения была практически равна нулю. Внебрачные дети, родившиеся у вдовы или девицы и не узаконенные через последующий брак, считались незаконнорожденными. Женщине, родившей ребенка вне брака, грозили позор и общественное презрение.
Высокая рождаемость, конечно же, давалась крестьянке нелегко. Примерно 20 лет (с вступления в брак и до окончания фертильного возраста) она непрерывно производила детей, являя собой «родильную машину». Практически не было послаблений во время беременности, крестьянка не имела возможности на дородовой и послеродовой отпуск. Громадная физиологическая нагрузка по рождению и кормлению детей и одновременно громадное физическое напряжение, связанное с выполнением домашних и сельскохозяйственных работ, вели к тому, что женщина истощалась раньше времени. Многодетность освящалась религией и поощрялась обществом: «Один ребенок все равно, что нет детей, а двое детей как будто один» - сказано в пословице. Имена детей — показатель количества их в семье: Авдан («Седьмой»), Да-сан («Нас десять»). Предпочтение отдавалось рождению мальчиков: «Не будет сына — не будет и крова», «Дочка родится - чужой навоз» (т.е. выгода чужому. - С.Х.). Бывали случаи убийства младенцев-девочек [27]. Рождение сыновей сопровождалось особой торжественностью: «Угощениям нет конца, тотчас по получении об этом известий все бросаются поздравлять отца и всех родственников» [28]. Подросшие дети были большим подспорьем для родителей, тем более что уже в 5 - 6 лет они становились помощниками в хозяйстве, родители рассчитывали на помощь и в старости. Самый нежный отец, самая заботливая мать с невыразимой беспечностью «предоставляли свое детище на волю судьбы, не успеет ребенок освободиться от пеленок, как его уже поручают сестре 4 -5 лет» [29]. В обычае горцев была суровость по отношению к домочадцам, особенно детям: «Только в самом интимном кругу или с глазу на глаз позволительно отцу дать волю своим чувствам и понянчить, приласкать детей» [30]. Народная мудрость поучала: «Своих детей воспитай, как враг (т.е. не балуй их. -С.Х.), и тогда будешь доволен ими».
Детская смертность была крайне высокой, к ней родители относились хладнокровно: «Бог дал, бог взял». О некотором безразличии говорят хотя бы имена многочисленных чад. Например, Налхъуыдта («Не нужен»), Дыдзы («Вторичный»). В отдельных случаях матери многодетных семей, измученные непосильной нагрузкой, благодарили бога за то, что он «прибрал» их ребенка.
Чтобы избавить ребенка от тяжелых недугов, отпугнуть болезни, детям давали неблагозвучные имена: Саукудз (Черная собака), Кудзаг (Собачий).
При характеристике социальной и национальной психологии населения Терека мы не можем обойти вниманием казачество. Несмотря на то, что по терскому казачеству имеется много публикаций, целый ряд проблем (этнопсихология, соционормативная культура, историческая демография и др.) научными исследованиями практически не затрагивался. Многолетнее служение «отвлекало казаков от хозяйственной жизни, приучало их к пользованию легкой добычей и к тем порокам, которые несет за собой постоянная тревожная, бранная жизнь..., к недостаточному
развитию семейной жизни...» [31], что отражалось на демографической ситуации, да и хозяйственное положение семьи сильно страдало от продолжительных отлучек мужчин.
Военный образ жизни создавал своеобразный склад характера, менталитет. Казаки жили особняком от всего остального русского населения и имели совершенно отличную социальную организацию, ставили себя выше остальной массы населения, сословная корпоративность способствовала культивированию духа исключительности и замкнутости. Причем это отразилось не только на компонентах, связанных с воинской службой, но и на семейном быте, психологии, самосознании. По станичным канонам, казак должен быть лучшим во всем: в семейной жизни, службе, в труде. Поэтому общество постоянно и активно реагировало на отклонение от стандарта, будь то пьянство, прелюбодеяние, воровство и т.д. К нарушителям применялись различные наказания: высылка, публичная порка, самосуды [32].
В системе ценностей казачества одно из важных мест занимала нравственность. Семьей и обществом строго карались добрачные и внебрачные связи, осмеяние принимало крайне жестокие формы. Девушек, родивших до брака, называли «покрытками», а незаконнорожденных детей - «байстрюками». У домов таких девиц распевали срамные песни, мазали ворота дегтем и т.д. [32].
Решающее слово при выборе жениха или невесты всегда оставалось за родителями. Казаки высоко ценили семейную жизнь, к женатым относились с уважением. Развратников, как и давших обряд целомудрия, казаки в своей среде не терпели.
Продолжительная служба сказывалась на распределении хозяйственных обязанностей. Казачьи жены привыкли управляться по хозяйству сами. Говоря о гребенских станицах, нельзя не сказать о самостоятельности гребенских женщин. Им приходилось месяцы и годы жить без мужей, когда те ходили на бесчисленных врагов, держать хозяйство в своих руках. Постоянные опасности научили их ездить верхом, стрелять. Да и как им было не держаться старого обряда: в нем они нашли главную опору своей независимости по отношению к мужьям.
Часто военная служба или смерть лишали казачье семейство главной и единственной опоры - хозяина дома. В таких несчастных случаях на место хозяина заступает хозяйка, к многочисленным занятиям которой добавляется весь нелегкий труд казака-работника: «Положение незавидное, а подчас и совершенно безвыходное. Убитая нравственно, обессиленная горем, она должна неутомимо трудиться, чтобы прокормить иногда немалое семейство» [33].
В то же время, например, казаки-грузины по традиционным соображениям не привлекали женщин к работам в поле, поэтому «когда грузин находится вне дома, все его хозяйство приходит в полный упадок, так как без него некому позаботиться о хозяйстве. Грузинка-казачка представляет собой тип гаремной женщины. Голод, нищета у нее вызывают только по-
токи слез, но она не пошевелит пальцем, чтобы как-то выйти из этого положения. Большинство грузинок считают предосудительным не только ходить на работу, но и на реку за водой» [34]. Неустроенность быта часто способствовала обнищанию хозяйства.
Казак-вдовец говорил, указывая на своих детей: «Вот обуза, которая за недостатком взрослой женщины в доме мешает подняться хозяйству» [35]. Первая мера, к которой прибегали казаки - это употребить детей на работу в том нежном возрасте, когда ребенку нужно укрепляться, расти, посещать школу; вторая мера - это недосмотр в домашнем хозяйстве: вместо того, чтобы женщины оставались при хозяйствах и детях, они 8 - 9-летним членам семьи поручают присмотр за остальными младенцами и за домом, а сами отправляются помогать казакам, уходят на посторонние заработки или нанимаются1 работать у. зажиточных соседей. При таком ритме жизни женщины быстро истощались, по недосмотру умирало много детей, в конечном итоге страдало и само казачье хозяйство.
Казачий сепаратизм сказывался на брачных табу. Браки, как. правило,’ заключались между казачьими семьями, принять в дом невесту из иногородних считалось малопрестижным, а о том, чтобы выдать дочь в семью иногородних, не приходилось говорить.
В. маргинальной среде- иногородних брачно-се-мейные отношения складывались на новой родине проще. Семьи;иногородних в отличие'от казачьих семей не были столь ярко выраженными хозяйственными объединениями: социально-экономические условия жизни иногороднего населения не могли не влиять на состав и численность их семей. Именно эта категория населения Терской области оказалась более остальных подвержена новациям. Институт примаче-ства получил широкое развитие. -Жених поселялся в семье более состоятельного тестя, становясь даровым работником без особых прав. Этот вид семейных отношений осуждался как в среде кавказских народов, так и казачества.
Особая организация жизни казачества, полная трагедий и лишений, не делала их черствыми к горю, но приучила к сдержанности и. жизненной мудрости в отношении смерти.
Она воспринималась философски: «Где есть жизнь, туда и смерть приходит». Смерть народной традицией воспринималась как неизбежность. Общие условия жизни, преобладавшие на Северном Кавказе в конце XIX в., с точки зрения смертности могут быть охарактеризованы как крайне неблагоприятные. Эти условия охватывали все стороны труда и быта населения и, вызывая массовые заболевания, были причиной высокой смертности.
Широкому распространению эпидемических и эндемических заболеваний, помимо низкой- общей и санитарной культуры местного населения, способствовало отсутствие каких бы то ни было мер по профилактике и лечению болезней, а также по оздоровлению окружающей среды. В Терской области насчитывалось к началу XX в.: аптек - 25; военных госпиталей - 11; больниц - 6; врачей - 123; фельдшеров -
325; повивальных бабок - 37. Один врач приходился в округах на 65 681 человека [36]. Ежегодно разными болезнями страдало по области около 200 тысяч человек, из них смертный исход составлял примерно 15,2 %.
Поэтому долгое время не отмечалось признаков снижения заболеваемости и смертности. Коэффициент смертности оставался на стабильно высокой отметке. Терская область издавна была зоной, где постоянно свирепствовали эпидемии тифа, малярии. Частые вспышки эпидемий холеры и тифа, уносившие многие жизни, были следствием плохого санитарного состояния края. Одним из наиболее распространенных эпидемических- заболеваний была оспа. Даже в относительно благоприятные годы от оспы умирал каждый 4-й заболевший. Около 5 % болело туберкулезом. В конце XIX в. от разных форм туберкулеза умирало 6 человек из 1000. Распространенными были трахома, зоб, желудочно-кишечные, сердеч-но-сосудистые заболевания.
Итак, начало XX в. стало для народов Терской области своего рода ренессансом. Конец затяжной Кавказской войны, модернизационный курс российского правительства способствовали поступательному развитию всех сфер жизни крестьянства. Капиталистические отношения пошатнули устоявшийся хозяйственный уклад, внесли такие изменения, которые при благоприятной обстановке смогли бы коренным образом изменить хозяйство, быт и культуру сельского населения. •
Демографическая модель кавказского общества претерпела достаточно серьезные изменения. Объективно высокая рождаемость диктовалась социально-экономическими условиями. Крестьянское хозяйство втягивалось в новые отношения, это трансформировало традиционные устои общества, выразившиеся прежде всего в изменении половозрастной структуры населения, увеличении количества малых семей -наиболее оптимальной ячейки в капиталистических условиях. Это в свою очередь изменило отношение внутри этой организации, большую роль играли мужчины, которые добывали средства существования. При всех новациях в демографических процессах незыблемым оставался предельно высокий уровень деторождении. Особенностью половозрастной ситуации Северного Кавказа был высокий удельный вес детской и рабоче-активной групп, в которых превалировало мужское население. Вместе с тем отмечалась повышенная детская смертность, связанная с плохими гигиеническими и социальными условиями жизни.
Литература
1. Поляков Ю.А. Человек в повседневности (исторические аспекты) // Отечественная история. 2000. №З.С. 128.
2. Магометов А.Х. Культура и быт осетинского крестьянства. Орджоникидзе, 1963. .
3. Смирнова Я. С. Семья и семейный быт народов Северного Кавказа. М., 1983.
4. Бабич И. Народные традиции в общественном быту кабардинцев. М., 1995.
5. Мусукаев А.И., Першиц А.И. Народные традиции кабардинцев и балкарцев. Нальчик, 1992.
6. Стефаненко Т.Г. Этнопсихология: Учебник для вузов. М., 2000. С. 24.
7. Ардасенов А.А. Переходное состояние горцев Северного Кавказа / Избр. труды. Владикавказ, 1997. С. 112.
8. См.: Пословицы и поговорки народов Востока. М., 1980; Ингушетия и ингуши. М.; Назрань, 1996; Чеченцы: история и современность. М., 1999.
9. Брачность, рождаемость и смертность в России и в СССР / Под ред. А.Г. Вишневского. М., 1977. С. 116.
10. Далгат Б. Материалы по обычному праву ингушей // Изв. Ингушского НИИ. Владикавказ, 1929. Вып. I. С. 3.
11. Балкарская народная лирика. Нальчик, 1957. С. 41.
12. Центральный государственный архив Республики Северная Осетия - Алания (далее - ЦГА РСО - А), ф. 11, оп. 10, д. 6267, л. 2.
13. Сборник сведений о кавказских горцах (далее -ССКГ). Тифлис, 1868. Вып. I. С. 54.
14. Отчет начальника Терской области за 1900 год. Владикавказ, 1901. С. 57.
15. Урланис Б.Ц. Динамика населения России накануне Октября // Ученые записки Всесоюзного заочного экономического института. М., 1957. Вып. 2. С. 16.
16. Скачков А. Опыт статистического исследования горного уголка. Владикавказ, 1905. С. 95.
17. Кавказ. 1894. №311.
18. Бгажноков БХ. Адыгский этикет. Нальчик. 1978.
С. 50.
Северо-Осетинский государственный университет_____________
19. Власть труда. 1928. № 4.
20. Кануков И. В осетинском ауле. Рассказы, очерки, публицистика. Орджоникидзе, 1985. С. 276.
21. Ковалевский М.М. Закон и обычай на Кавказе. М., 1890. Т. 1.С. 287.
22. Сборник сведений о Терской области. Владикавказ, 1878. Вып. I. С. 284.
23. ССКГ. Вып. III. 1890. С. 21.
24. Икскуль В.Я. Кавказские повести. Цхинвали, 1969. С. 188- 189.
25. ССКГ. 1868. Вып. I. С. 55.
26. Цаголов Г.М. Край беспросветной нужды. Владикавказ, 1912. С. 75.
27. Карпов Ю.Ю. Женское пространство в культуре народов Кавказа. СПб., 2001. С. 200.
28. Периодическая печать Кавказа об Осетии и осетинах. Цхинвали, 1980. Вып. I. С. 62.
29. Терские ведомости. 1894. № 12.
30. Хетагуров К. Собр. соч.: В 5 т. Т. 3: Дзауджикау, 1951. С. 231.
31. Вертепов Г. Хозяйственное положение низовьев реки Терека // Терский сборник. 1903. Вып. 6. С. 160.
32. Из культурного наследия славянского населения Кубани (материалы к лекционным курсам и практическим занятиям). Краснодар, 1999. С. 173.
33. Статистическая монография по исследованию станичного быта Терского казачьего войска. Владикавказ, 1881. С. 345.
34. РГВИА, ф. 330, оп. 51, д. 1625, л. 52.
35. ЦГА РСО - А, ф. 20, оп. 1, д. 45, л. 80.
36. Отчет начальника Терской области за 1902 год. Владикавказ, 1903. С. 65.
25 июня 2002 г.
© 2003 г. Х.-М.А. Сабанчиев
РЕАБИЛИТАЦИЯ БАЛКАРСКОГО НАРОДА: ПРОБЛЕМЫ И РЕШЕНИЯ
Преодоление последствий массовых репрессий 20 - 50-х гг. - один из главных лейтмотивов истории России в ушедшем столетии. Обнадеживающее дыхание XX съезда, либерализация многолетних порядков позволили большинству репрессированных народов обрести историческую родину и начать свое возрождение. Однако с середины 60-х гг. «оттепель» сменилась «заморозком». И только курс на демократические преобразования, взятый на рубеже 80 — 90-х гг., придал процессу реабилитации репрессированных народов второе дыхание. Правдивый анализ прошлого, восстановление справедливости были необходимы не только ради исторической истины, в память жертв беззаконий и произвола, но и для решения насущных задач демократизации, законности, гласности. На сентябрьском (1989 г.) Пленуме ЦК КПСС отмечалось,
что «заслуживают решительного осуждения факты произвола и выселения народов с мест их проживания в годы Великой Отечественной войны... Надо сделать все для восстановления полноправных прав репрессированных народов» [1]. Анализ совершенных против них преступлений, предание их гласности побудил ВС СССР принять 14 ноября 1989 г. Декларацию «О признании незаконными и преступными репрессивных актов против народов, подвергшихся насильственному переселению, и обеспечении их прав». Тем самым ВС СССР, в 30 и 40-х гг. поломавший судьбы этих народов, покаялся и повинился перед ними»за допущенные беззакония. В Декларации факт депортации признан преступлением против человечности, а все, кто участвовал в геноциде народов, объявлены фактическими преступниками.
