CC BY
21Карнишина Н.Г.
д.и.н., профессор, зав. кафедрой Пензенского государственного университета
НЕЭКОНОМИЧЕСКИЕ ФАКТОРЫ В МОДЕРНИЗАЦИИ РОССИИ: ОПЫТ ПРОШЛОГО И СОВРЕМЕННОСТЬ
Ключевые слова: тип модернизации, социокультурный, пространственный и конфессиональный факторы, модель Русского государства, неэкономические факторы модернизации, переходные периоды истории.
Keywords: type of modernization, socially-cultural, spatial and confessional factors, model of Russian state, uneconomic factors of modernization, transitional periods of history.
Анализ типа модернизации России позволяет выявить неэкономические факторы модернизационного процесса в России, классифицировать критерии их эффективности применительно к модели Российского государства. Исследование взаимовлияния модели страны и типа и темпов модернизации позволяет прийти к выводу об особой значимости таких факторов, как социокультурный, пространственный, конфессиональный. Кроме того, форма государства определяет методы модернизации, ресурсы, темпы и цели, а, в конечном счете - ее результаты, что подтверждает исторический опыт России.
Теория модернизации эффективна, на наш взгляд, при анализе российской модели в переходные периоды истории, такие как пореформенный период второй половины XIX в., начало XX в., социалистическая индустриализация, начало посткоммунистического периода. Одной из основных причин для подобного вывода является тот факт, что для стран, имеющих имперское прошлое, характерна сложность и нелинейность развития как государства, так и общества. При доминирующей роли государства в имперский период русской истории ассимиляция присоединенных территорий проходила в форме целенаправленного воздействия на этносоциальные общности. Государственная этнополитика выступает системообразующим фактором по отношению к социокультурным характеристикам российского общества, включая конфессиональную составляющую. Применительно к русскому государству целесообразно, на наш взгляд, выделять этноконфессиональный фактор, так как этническая и конфессиональная компоненты здесь тесно переплетены и укрупнены преимущественно в этносы христианско-православной и исламской конфессиональной принадлежности. При этом следует согласиться с мнением С.И. Каспэ, что московские правители «стремились к консервации этно-и социокультурной гетерогенности государственной территории»1.
Построение государства, его внутренняя территориальная и национальная организация складываются исторически под влиянием различных факторов. Комплексное применение экономического, национального и политического принципов с учетом сложившихся традиций и иных факторов позволяет осуществить рациональное осмысление формы государственного устройства и взаимосвязь модели государства с типом модернизации и степенью ее успешности.
Категория «территориальная организация государства» включает в себя национально-государственное и административно-территориальное устройство, экономическое и специальное районирование. Административно-территориальное устройство не сводится к простому географическому делению территории и построено на экономическом, национальном, политическом, конфессиональном, демографическом и этническом принципах. Этнический принцип подразумевает учет таких компонент, как этническая стратификация, этнические стереотипы, иерархия кланов и др. В этой связи большую роль играет воздействие традиционных структур и институтов на межэтнические отношения и этнополитическую ситуацию. Этнополитика государства обусловлена ее историческим прошлым.
Именно этими обстоятельствами, на наш взгляд, объясняется тот факт, что размышления об особенностях русского государства, так или иначе, приводили русских государствоведов к исследованию проблемы национального вопроса в России, к необходимости учета имперского прошлого, специфики многонационального и многоконфессионального характера государства при разработке проектов реформ.
При разработке конституционных проектов одним из центральных вопросов оставалась проблема определения статуса той или иной присоединенной территории. Применительно к различным территориям можно говорить об административном статусе колонии, либо имперской провинции, либо территории, имеющей признаки автономии. Подобная градация сложилась вследствие отсутствия детально проработанной окраинной политики, что зачастую приводило к применению таких крайних мер, как депортация местного населения за пределы недавно присоединенных земель, предоставление русскому населению привилегий в вопросах, связанных с владением и использованием сельскохозяйственных земель, попытки превратить русский язык в единственный язык государственного управления.
Высокий удельный вес территорий с иноязычным населением, зачастую имевшим значительные культурные особенности и политико-государственные традиции, требовал постоянной модификации приемов управления и созда-
1 Каспэ С.И. Империя и модернизация: общая модель и российская специфика. - М., 2001. - С. 102.
627
ния их новых форм. С другой стороны, национальные окраины являлись частью общеимперского механизма и не могли не подвергаться воздействию всех влиявших на государство как внутриполитических, так и внешнеполитических факторов.
В этой связи З.Ф.Авалов в 1905 г. в статье «Областные сеймы. Федерализм» писал: «Государство далеко не для всего населения является стихией родной, своей, близкой. Очень часто целые группы этого населения, целые области связаны с данной государственностью не кровно, а лишь капризом истории. И вот по отношению к таким группам оказываются ложью все те положения, которые считаются аксиомами, когда речь идет о связи народа и государства. Помимо всякой оценки, народ смотрит на государство, на власть, как на свое нечто; он видит здесь отблески своей идеи, служение своим нуждам, он говорит: наш государь, наш министр, наши финансы, наша армия, наши владения в Азии.... Такая связь есть факт лишь для национального большинства (точнее, для преобладающей нации); ее не существует для инородного меньшинства. А так как «меньшинством» могут быть целые народы, то они, в виде (упоминаемого часто в скобках) исключения, оказываются в государстве на положении чужих, а не своих»1. В данном случае автор имел в виду прежде всего недавно присоединенные к России территории.
К середине XIX века отдельные национальные районы, находившиеся в схожих с Центральной Россией социально-экономических и культурных условиях, получили подобные и довольно близкие к ней органы управления, в то же время такие территории как Кавказский край, Сибирь, Туркестанский край, Прибалтийские губернии и стоявшие особняком государства, находившиеся под протекторатом России - Бухарский эмират и Хивинское ханство демонстрировали особый пример, когда местные условия становились причиной выделения таких районов в той или иной мере в административном отношении из общегосударственной системы управления. Конфессиональные и этнические различия вышли на первый план в период реформ 1860-1870-х гг., т.к. были направлены на усиление социальной и территориальной интеграции государства. Польское восстание 1863 г. заставило осознать опасность для империи националистических сепаратистских движений. Политика русификации периода правления Александра III отчасти явилась следствием таких проявлений местного национализма.
Итак, Российская империя представляла собой унитарное государство, главным звеном административно-государственного устройства которого являлись губернии. На окраинах империи на правах губерний с рядом особенностей создавались войсковые области, где формировались специальные войсковые казачьи части, выполнявшие главным образом оборонительные, но вместе с тем и хозяйственные функции. Ряд регионов (Польша, Финляндия, отдельные районы Средней Азии) пользовались достаточно широкой самостоятельностью. Все это вместе взятое с формирующейся культурно-национальной автономией обеспечивало необходимую устойчивость территориальной организации Российской империи.
Интересен, на наш взгляд, в этой связи анализ национальной политики в России, проведенный такими русскими дореволюционными исследователями, как Н.И. Лазаревский, М.М. Ковалевский, В. Д. Спасович, А. Л. Погодин, Н.И. Кареев, А.А. Корнилов, А.Д.Градовский, Б.Н. Чичерин, Н.М. Коркунов.
Выступая, с одной стороны, против политики русификации национальных территорий, с другой стороны, авторы поддерживали унификаторский курс центральной власти по отношению к окраинам. По их мнению, национальная теория государства признает солидарность, неразрывную связь между всеми элементами политической народности как правительственными, так и общественными. Она не предполагает в качестве элементов враждебных и исключающих друг друга - личности и государства, общества и государства. Каждая народность, т.е. совокупность лиц, связанных единством происхождения, языка, цивилизации и исторического прошлого, имеет право образовать особую политическую единицу, т.е. особое государство.
Сущность такого подхода выразил А. Д. Градовский: «Народности, утратившие свою политическую самостоятельность, делаются служебным материалом для других рас». В 1870-х гг. А. Д. Градовский в своих статьях подчеркивал, что «разнообразие национальных особенностей есть коренное условие правильного хода общечеловеческой цивилизации». По мнению ученого, нужно не подавлять и сглаживать национальные различия и особенности, а, наоборот, создавать условия для нормального и самобытного существования и развития народов. Важнейшим из таких условий он считал политическую самостоятельность народа, наличие у него национальной государственности.
В статье «Государство и народность» ученый привел следующие размышления: «Группа лиц, поставленная в условия национального развития, сделавшаяся народностью, неизбежно вырабатывает два понятия, имеющие неотразимое влияние на ее внешнюю и внутреннюю жизнь, - понятие о своем единстве и о своей независимости. Понятие о единстве есть не что иное, как сознание своей собирательной личности, своего «я» между другими народами. Понятие независимости есть требование свободы, оригинальности, самостоятельности во внешнем и внутреннем развитии. Другими словами, понятие о единстве построено на сознании полной общности интересов и оригинальности общей всем творческой силы; требование независимости вытекает из сознания своего права на проявление этой творческой силы в самостоятельной культуре, в оригинальном историческом развитии. И то, и другое понятие растет вместе с историей каждого народа, действуя первоначально как темный инстинкт, потом как сознательная идея».
А.Д. Градовский исходил из того тезиса, что изучению частностей каждого государственного устройства должно предшествовать определение его родовых и видовых признаков, только с определением общего принципа известной государственной формы возможна научная конструкция и критика соответствующего ей конституционного права. Ученый выделил два признака союзного государства: разделение прав верховенства и непосредственное отношение центрального правительства к массе народонаселения. Он писал: «В союзном государстве мы замечаем два порядка государств: 1. государства всеобщие, обнимающие в известных отношениях всю нацию, 2. совокупность отдельных
1 Конституционное государство / Сост. З. Авалов, В.В. Водовозов, В.М. Гессен. - М., 1905. - С. 349-350.
628
государств, объемлющих лишь части этой нации и независимость в своей сфере. Следовательно, раздельное осуществление государственных целей, а потому разделение прав верховенства, есть первый существенный признак этой политической формы».
М.М. Ковалевский в работе «Очерки по истории политических учреждений России» на примере польско-русских и финско-русских отношений попытался определить тенденции и перспективы развития русской государственности в имперской модели. Он писал: «Некоторые части империи пользуются своими особыми преимуществами или, наоборот, стеснениями, имеющими своими источниками либо признание за ними старинных прав, либо же возмездие за политические обиды, которым подверглась Россия свыше сорока лет тому назад и которые она до сих пор считает заслуживающими особого наказания. Некоторые из этих изъятий, которые могут быть квалифицированы латинским прилагательным odiosa, произошли от того, что благодаря случайности войны и политическим комбинациям, в состав империи вошло довольно большое число независимых государств. М.М. Ковалевский писал: «Мы не видим никакой существенной разницы между политическим, по крайней мере, положением Царства Польского в том виде, как оно было создано, или, вернее, восстановлено в более узких границах Александром I, и положением великого Княжества Финляндского, которое было призвано к национальному существованию территориальными и конституционными уступками, сделанными в его пользу тем же монархом. Если бы Польша была объединена с Россией одной общей династией, но имела бы свое собственное местное и центральное самоуправление, то могущество империи не только не уменьшилось бы от этого, но даже в значительной степени усилилось бы, не говоря уже о том, что все славянские народы стали бы прибегать к покровительству России и к ее политическому руководству»1.
Бессарабия и Прибалтика не располагали автономией, однако имели отличные от Российской Империи особенности управления и правового статуса. В Бессарабии было учреждено наместничество, был учрежден Верховный совет, получивший определенные права, независимые от центральной власти. Он возглавлялся наместником-президентом. В Крае действовал Устав об управлении Бессарабской областью 1828 г., который сохранил в силе местные законы и обычаи впредь до приведения их «в известность и составления из них особого права». В число этих законов входили византийский свод законов. Краткое собрание законов, подготовленное А. Доничем, грамоты государей.
С.А. Котляревский в работе «Конституционное государство. Опыт политико-морфологического обзора»2 ссылается на Г. Еллинека3, который для объяснения переходных политических форм создал теорию так называемых «государственных фрагментов». При этом автор призывал исходить из различия между самоуправляющейся частью унитарного государства и государством, входящим в федерацию. Осмысление модели Российского государства в контексте модернизационной теории малопродуктивно без осмысления этносоциальной составляющей.
При анализе итогов модернизационных процессов в любой период русской истории можно найти подтверждение тезису Ш. Эйзенштадта о том, что «высокий уровень нарушения преемственности в символах легитимности и в переустройстве институциональных сфер совпадает с высокой степенью сохранения преемственности в важнейших
4
культурных кодах .
Итак, сложный, многосоставный характер территориального устройства России связан с тем обстоятельством, что на всех этапах ее истории (киевском, московском, имперском, советском и постсоветском) наблюдалось переплетение всех трех принципов территориального устройства. Прошлое федерации, базирующейся изначально на конфедеративном, унитарном, федеративном началах определяет ее сегодняшнее состояние, в особенности, если это касается полиэтнических государств.
Национально-территориальная федерация предполагает, что во внимание принимаются, прежде всего, этнические факторы, и границы субъектов должны максимально соответствовать ареалу расселения этносов. При этом возникает противоречие с экономико-географическими и демографическими факторами районирования.
Этнический фактор всегда является усложняющим фактором в процессе национально-территориального размежевания, препятствуя оптимизации территориального управления. Противоречие между административно-территориальным и национально-территориальным принципами приводит к формированию концепций смешанной, или ассиметричной федерации. Реализация национально-территориальной федерации влечет за собой появление концепции титульного этноса, что ведет к неравноправию граждан в зависимости от национальности.
Не менее существенно и то, что народ, имевший свое политическое прошлое, обладающий известными историческими традициями, всегда будет стремиться иметь свое управление, и в том управлении, которое всецело определяется из центра, и всецело проникнуто его духом, всегда будет видеть нечто чужое, всегда будет видеть в нем угнетение своей национальности. С точки зрения национальности, не образующей отдельного государства, но чувствующей свою культурную обособленность, имеющий свои исторические воспоминания, имеющий свой язык и при том в территориальном отношении представляющей известное целое, - стремление к автономии вполне понятно.
Итак, анализ эволюции национальной политики полиэтнического русского государства позволил сделать вывод о том, что сложный, многосоставный характер территориального устройства России связан с тем обстоятельством, что на всех этапах ее истории (киевском, московском, имперском, советском и постсоветском) наблюдалось переплетение конфедеративного, унитарного и федеративного принципов территориального устройства. Национальная политика советской власти носила также патерналистский, максимально огосударствленный характер, однако, при этом, сохра-
1 Ковалевский М.М. Очерки по истории политических учреждений России. - СПб., 1908. - 421 с.
2 Котляревский С.А. Конституционное государство. Опыт политико-морфологического обзора. - СПб., 1907. - 368 с.
Еллинек Г. Общее учение о государстве. - СПб., 1908.
4 Эйзенштадт Ш. Революция и преобразование обществ. Сравнительное изучение цивилизаций / Пер. с англ. - М., 1999. -
С. 288.
няла свою значимость проблема национально-культурной автономии. При этом, безусловно, можно говорить о преемственности советской государственной этнополитики с имперскими ценностями предшествующего периода российской государственности.
Ни расширение информационного поля, ни единый рынок, ни рост образовательного уровня населения не ослабляют тенденции к национальной индивидуализации, стремления народов к этнической субъектности и самоидентификации, как общецивилизационной, типологической характеристики и конкретной человеческой личности и этнокультурных, этноконфессиональных сообществ. Таким образом, цивилизационные тенденции к этнизации общественного развития требуют от их исследователей и политических деятелей выработки четкого, однозначно трактуемого категориально-понятийного аппарата. Постсоветские государства можно рассматривать как результат достижения национальными движениями сепаратистских целей. Из развивающихся в этих республиках этнических процессов мы должны сделать вывод о том, что национальная моногенизация общества отнюдь не избавляет его от этнической конфликтогенности. Напротив, многонациональность выступает стабилизирующим фактором общественных отношений. В такой модели государства модернизация будет малоэффективной, а ее методы - насильственными.
