CC BY
67
УДК 168 Д. Н. Разеев
НАУЧНЫЙ ГУМАНИЗМ НОВОГО ВРЕМЕНИ
Вестник СПбГУ. Сер. 6. 2012. Вып. 4
Мир современного человека — это мир, можно сказать, «онаученный». Мы и шаг боимся сделать, не просчитав все его возможные последствия или не подумав, что мы их просчитали. Но в этом просчитывании мы, думается, сильно отличаемся от животных. Дело в том, что наши расчеты существенно отличаются от природного прагматизма. Мы поступаем так, как мы поступаем, не по причине того, что задуманные нами поступки эффективнее всего для нас как для живых существ и отличаются своего рода биологической целесообразностью. Они основываются на выстроенной нами научной картине мира. Каков статус этой научной картины мира? Когда она возникла? Насколько соразмерна научная картина мира представлению о человеке как агенте свободного действия? Можем ли мы найти альтернативу такой картине мира? Такого рода вопросы могут возникнуть разве что в голове у философа, потому что человек современной повседневности верит в научную картину мира и она отвечает ему стабильностью. И все же, есть ли у философа хоть малейший повод не доверять науке и ее руководящей роли в организации нашей повседневной жизни?
Давайте позволим себе мысленный эксперимент и попробуем встать на позицию философа, сомневающегося в однозначной истинности научной картины мира. Понятно, что критическая позиция философа связана не с отрицанием науки как таковой и призывом возвратиться, скажем, к мифологической картине мира. Это было бы недальновидным, неоправданным и утопическим проектом. Дело в том, что современный философ сам воспитан в научной картине мира и все иные картины мира знакомы ему лишь по их интеллектуальным реконструкциям. Аргументация философа, как правило, сводится к тому, что он признает научную картину мира, но полагает, что она имеет существенные ограничения в области своего применения. О какой области применения научной картины мира идет речь, думается, понятно любому. Природа — вот подлинный домен научной картины мира. Философа не устраивает, что научная картина мира не удовлетворяется этим своим имманентным доменом, претендуя на универсальную значимость в любой области, а значит и там, что традиционно считалось полем деятельности самих философов, а именно в сфере духа. Как видно, критическая позиция философа зиждется на существенной предпосылке, на разделении природы и духа, физического и психического, телесного и ментального. Однако что лежит в основе подобного перводеления, извечно постулируемого философами? Личный опыт, коллективная иллюзия философов, объективные факты, подтверждающие существование того и другого домена?
С точки зрения современной науки психическое или, в более широком смысле, ментальное, вполне вписывается в научную картину мира потому, что оно есть пусть особая и сложная, но все-таки часть мира физического. Для научной картины мира психическое — это лишь проблема, которая пока полностью недоступна описанию, но проблема принципиально разрешимая в ходе совершенствования самой научной картины
© Д. Н. Разеев, 2012
33
мира. Однако именно этот пункт и не устраивает философа-гуманиста. Такой философ считает, что научная картина мира промахивается мимо цели, что современная наука редуцирует духовное к психическому, а психическое в конечном итоге — к физическому. Эта редукция и отражает агрессию и опасность научной картины мира, она грозит гибели человеческого в нас. Ученый, в том числе и ученый-философ, возражает, говоря, что нет никакого «человеческого», отделенного от физического мира, что человеческое — это лишь подвид животного.
Противники научной картины мира в сфере ментального вовсе не утверждают, что научный подход к области ментального в принципе невозможен. Они лишь указывают, что такой научный подход нельзя сводить к его прототипу из области физического. Научный подход к ментальному возможен, но он должен соответствовать самой сфере, в которой он практикуется, т. е. отражать собственные критерии научности. Таким образом, противники научной картины мира считают, что существующая и претендующая на универсальность научная картина чрезвычайно заужена, упрощена и недостаточна для описания ментального. Их критика направлена против естественнонаучной картины мира и лежащей в ее основании математизации природы, ведущей к конструктивизму нашего разума. Научная картина мира — это следствие новоевропейской научной революции с ее идеалом изучения законов природы ради их воспроизведения в самых различных комбинациях. Следствие применимости конструктивного разума ученого в сфере ментального — претензия объяснить свободное поведение субъекта, реконструкция моделей его поведения, прогнозирование его возможных поступков, а значит и возможная манипуляция таким поведением. Конструктивизму нового времени противостоит гуманизм, т. е. призыв к самоограничению разума ученого. Возражение гуманистов против естественнонаучной картины мира заключается в следующем: если бы естественнонаучная картина мира была применима к сфере ментального, то за истекшие века ее применения человечество могло бы надеяться на прогресс в области нравственного, сопоставимый с прогрессом в сфере познания природы. Но этого-то и не происходит. В мире продолжаются войны, существенная часть человечества живет в ужасающих условиях, люди продолжают убивать друг друга в мирное время и т. д. Вот почему философы-гуманисты считают, что в ментальном домене господствует особое над-природное законодательство, построенное на принципах иной онтологии, восходящей к нравственному сосуществованию, традиции или преданию. Безусловно, здесь есть рациональность, но она иного типа, не-математического. Иными словами, речь идет об историчности.
С этой позицией радикально не согласны ученые и философы, считающие недопустимым признавать различные, несводимые друг к другу типы рациональности для доменов природного и ментального. С их точки зрения наука нового времени задала вполне адекватный метод для изучения природы, в том числе для той части природы, которой являемся мы сами, сложноорганизованные природные существа. Основным аргументом против гуманистов оказывается трудность или даже невозможность фиксации фактов так называемой ментальной жизни. Если все, что мы можем зафиксировать, фиксируется только в границах природного мира, возникает сомнение в существовании независимой ментальной реальности. Философы, разделяющие справедливость притязаний естествознания на объяснение ментальной реальности, считают, что доказательством существования ментальных объектов не может быть признана просто вера в их существование. В отличие от традиционной философии наука в состоянии
34
зафиксировать определенные высокоорганизованные феномены в физической реальности, которые и представляют собой, с точки зрения ученых, ментальную реальность. Философы-физикалисты со своей стороны критикуют философов-гуманистов за то, что последние безосновательно пользуются традиционными понятиями из ментального лексикона, которым не соответствует никакая отдельная ментальная действительность. Иными словами, ученые, в том числе ученые-философы, полагают, что в традиционной философии существует ряд пустых понятий, или псевдо-понятий, которым ничто не соответствует в действительности.
Описанная картина отражает современное положение дел. Естественнонаучная методология продолжает масштабную экспансию в область ментального путем перевода фиксируемых ментальных феноменов в домен физического. Но что может быть ей противопоставлено со стороны гуманизма? Новый гуманизм возможен лишь в том случае, если ему удастся доказать существование ряда ментальных феноменов, которые принципиально не редуцируемы к сфере физического. Иными словами, современной философии остается либо признать правомерность притязаний естествознания и довольствоваться ролью аналитического ассистента, проясняющего используемые новым естествознанием понятия из сферы ментального, либо же попытаться отстоять за собой право на самостоятельные исследования в этой области. Однако для этого придется доказать или по крайней мере указать на такие факты ментального, которые невозможно редуцировать к физическому.
Что же может претендовать на статус такого особого ментального феномена? В дискуссиях последних десятилетий таким феноменом оказывается сознание, вернее, субъективный опыт, необъяснимый из объективной перспективы, т. е. из перспективы внешнего наблюдения за объектом. Можно ли доказать наличие независимого от физической реальности опыта сознания современными философскими или научными средствами? Уже упомянутое влиятельное философское течение физикализма считает, что этого сделать попросту невозможно по априорным основаниям. Вопрос о принципиальной сводимости ментального к физическому можно рассмотреть на примере двух вариантов физикализма, которые в известной степени могут считаться пограничными позициями в рамках самого физикализма: с одной стороны, это элиминативный материализм, самая сильная, можно сказать, экстремальная версия физикализма, с другой — эпифеноменализм, который можно назвать самой слабой версией физикализма.
Элиминативный материализм (представителями которого были, к примеру, Куайн, Фейерабенд и современные американские философы Черчланды) отрицает существование ментальной реальности любого рода. Представители элиминативного материализма утверждают, что в мире имеют место исключительно физикалистские процессы, в том числе нейронные процессы в нашем мозге. Для описания этих процессов еще античные философы разрабатывали различные теории. Эти теории дошли до нашего времени в практически неизменном виде и составляют то, что называется повседневной или народной психологией. Народная психология со всеми ее теориями опирается на понятийный аппарат, который, по сути дела, недоказуем средствами современной науки, и более того — несовместим с ее научными достижениями. Тем самым, по мысли элиминативных материалистов, понятия, лежащие в основе народной психологии, оказываются в научном отношении пустыми понятиями и поэтому должны быть устранены из науки. Разработанный в рамках народной психологии понятийный аппарат должен быть заменен научно-обоснованными теориями, согласующимися с данными
35
современной физики в широком смысле этого слова. Выражаясь более радикально, нам вообще больше не нужны никакие психологические и философские понятия о метальном, поскольку в действительности никакого ментального нет, а все то, что испокон веков считалось ментальным, может быть успешно объяснено с помощью физикалистских понятий. Более того, то, что сейчас невозможно объяснить с естественнонаучной точки зрения, будет доступно научному исследованию в будущем. По мысли элиминативных материалистов, мы не можем указать на такой феномен в мире, который был бы принципиально необъясним с физикалистской точки зрения. Таким образом, в рамках сильной версии физикализма мы не нуждаемся ни в каком научном гуманизме, поскольку во всей совокупности нашего знания мы не можем найти такого факта, который не мог бы быть принципиально объясним исходя из нашего опыта физического.
Вторая, слабая версия физикализма обосновывает основные тезисы физикализма совершенно иначе. Эпифеноменализм настроен не так негативно по отношению к понятию ментального. Эпифеноменализм как физикалистское направление восходит к теории Т. Хаксли и представляет собой направление, которое утверждает, что ментальные процессы представляют собой сложные физикалистские процессы, которые при этом не могут оказывать никакого влияния на физическую реальность. В данном случае мы имеем дело с определенным противоречием: мы сталкиваемся с таким типом знания, которое, с одной стороны, невозможно без опыта, а с другой — не в полном смысле слова производно от опыта. Возьмем упрощенный пример: при восприятии красного цвета имеет место нейронный процесс в нашем мозге, и мы его можем обозначить как физическое восприятие красного (этот процесс может быть измерен и зафиксирован в определенных областях коры головного мозга). В то же время мы обнаруживаем еще и некий квазиментальный процесс, который надстроен над первичным, нейронным процессом, но не может быть до конца сведен к нему, в противном случае мы не могли бы говорить о переживании красного, о том, на что это похоже, видеть красное, в отличие от других наших переживаний. Тем самым второе восприятие отличается от первого; при этом важно отметить, что для эпифеноменализма второе восприятие также физикалистское, но в другом смысле, нежели первое. Второе восприятие красного представляет собой пограничный процесс в реальности. Это означает, что чувство красного, восприятие красного во втором смысле, есть не что иное, как эпифеномен. Осознанное восприятие (как, впрочем, сознание вообще) есть некий предельный, последний элемент в серии физикалистких процессов, который сопровождается эффектом чего-то не-физикалистского.
Как мы видим, в случае эпифеноменализма мы имеем дело с описанием факта, который не может быть полностью сведен к физикалистским процессам, поскольку он состоит не только из чисто физикалистских компонентов, но и конечного эффекта, который кажется превосходящим все физикалистское, которое к нему и привело. С другой стороны, этот не-физикалистский эффект не образует никакой самостоятельной реальности. То есть речь здесь ни в коем случае не идет о высшей ступени реальности, но исключительно о последнем звене в цепи физических процессов. Это последнее звено в цепи само уже не может влиять ни на какие физикалистские процессы. Более того, невозможно и влияние друг на друга двух различных последних звеньев разной цепи физикалистских процессов (иными словами, двух эпифеноменов друг на друга). Эти процессы необратимы.
36
В отличие от элиминативного материализма эпифеноменализм не отождествляет, а проводит различие между нейронными процессами в мозге и своего рода сознательными эффектами, или эффектами сознания. При этом самостоятельность последних состоит исключительно в том, что они суть пограничные, предельные феномены нейронных процессов, к которым они восходят, но на которые они не могут оказывать никакого влияния. Если угодно, сознание — это совокупность необратимых физикалист-ских процессов, а именно конечных звеньев в цепях нейронных процессов.
Получается, что невозможно обосновать эпифеноменализм только эмпирическими средствами современного естествознания. В пользу этого говорят следующие аргументы. Во-первых, эпифеноменализм допускает феномены, которые хотя и протекают в физической реальности и объяснимы физикалистскими процессами, в то же время превосходят количественную сумму этих процессов. Наличие в мозге нейронального основания для ощущения красного еще не гарантирует, что это ощущение будет восприниматься (т. е. феноменально переживаться) или осознаваться (т. е. переживаться эпифеноменально). Во-вторых, невозможно апостериори обосновать переход от нейронного коррелята сознания к так называемым квалиа, или качествам (переживаниям сознания), поскольку мы не в состоянии доказать каузального отношения между обоими состояниями (как говорится, нам так до сих пор и непонятно, как может серое вещество производить цветовые переживания). Соответственно, в рамках эпифеноме-нализма мы сталкиваемся с фактами, для обоснования которых требуется уже не апостериорное, но априорное знание.
Таким образом, в современной философии можно найти место новому гуманизму в современной естественнонаучной картине мира.
Статья поступила в редакцию 7 июня 2012 г.
37
