CC BY
73
ВЕСТНИК ТГГПУ. 2009. №1(16)
УДК 821.512. 145-31
НАЦИОНАЛЬНЫЙ МИФ В ПОВЕСТИ А.М.ГИЛЯЗОВА "ТРИ АРШИНА ЗЕМЛИ”
© М.М.Хабутдинова
Статья посвящена рассмотрению национального мифа в повести А.Гилязова "Три аршина земли" (1962). В своем произведении автор использует основные мотивы дастана XVI века "Чура батыр". Миф становится основой моделирования авторской картины мира.
Ключевые слова: национальный миф, татарская проза, мифологизация, дастан, тюркская культурная традиция
Творчество А.Гилязова синкретично, оно вобрало в себя лучшие достижения не только мировой, русской, но и тюрко-татарской литературы. Все пространство прозы писателя было сформировано теми культурными ценностями, истоки которых исторически сложились в контексте мусульманской культуры, пронизывающей воздух, бытие, ментальность татарского народа. Мифология и фольклор - главные источники творчества А.Гилязова, поэтому мифологизация так очевидна в повести "Три аршина земли".
В художественном мире повести А.Гилязова возникает устойчивый мотив блудного сына. У татарского писателя нет прямых указаний либо ссылок на притчу о блудном сыне. Однако при внимательном чтении в повести обнаруживается, что притча воспроизводится почти целиком: здесь присутствует и мотив ухода как заблуждения, жизнь по новоприобретенным законам, разочарование и осознание истинных ценностей, возвращение. Так, в повести А.Гилязова выделяются контрастные группы персонажей: памятливых, причастных к крестьянскому миру и его этическим традициям и беспамятных, порвавших с деревней и предавших заветы своих отцов. Ощущение родного гнезда, чувство дома являются условием внутреннего, душевного и внешнего (в отношениях с окружающим миром людей и природы) лада человека в противовес ощущению бездомности.
Любой писатель тщательно продумывает, какие имена и названия он может и должен включить в текст своего сочинения, особенно имена действующих лиц, посредством которых обязательно выражает субъективное отношение к создаваемому персонажу, изображенным характерам, типам личности. Как указывается в "Персидско-русском словаре", имя Мирвали состоит из двух частей: 1. "Мир" - сокращенное от "Амир" - "эмир, правитель правоверных" [1,
127]; 2. "Вали" - "правитель области, наместник" [1, 122]. Таким образом, имя Мирвали означает
"наместник правителя правоверных". Неслучайно А. Гилязов подобрал и имя отцу главного героя, имя Шайхеразый также состоит из двух составляющих: Шэех + Разый. Шэех с арабского переводится как "старик, аксакал (мудрец), глава рода, руководитель; наставник в вере, духовный отец" [1, 290]. Рази (Разый) с арабского переводится "избранник, согласный во всем; созвучный духу, согласившийся" [1, 199]. Мирвали, согласно вековым традициям, должен был продолжить дело отца - лидера мусульманской общины села. После ссоры с ним молодые переехали к одинокой старушке Тайфе. В переводе с арабского Тайфа означает "племя, группа, общество; единоверец" [1, 417], так А.Гилязов подчеркивает стремление героя жить в ладу с народом.
Родом Мирвали из деревни Кара Чура. Чура -древнетюркское имя. Буквально обозначает "мальчик; работник, хлебопашец; воин, член дружины; друг" [1, 283]. В своей исповеди Мирвали признается жене: "Однажды, таскаясь по городу, я заблудился и ненароком вышел к мельнице... Пахло хлебом! Пшеницей. Плечи расправились, и стало вольнее дышаться. Как и ты, я любил полевые работы и думал прожить свою жизнь хлеборобом" [2, 128]. Односельчане, сослуживцы и представители власти, действительно, ценили его как ценного работника, настоящего труженика. И в то же время название родной деревни Мирвали невольно заставляет нас вспомнить о герое тюркского эпоса "Чура батыр". При внимательном прочтении произведении обнаруживается параллель в судьбах этих героев.
Как указывает литературовед Л. Ибрагимова, ключевыми темами дастана стали судьба прославленного богатыря и трагическая история падения Казанского ханства от рук войска Ивана Грозного в 1552 году [3, 21]. Образ Чура-батыра встречается в фольклоре не только татар, но и башкир, казахов. Н.Ф.Катанов в книгу "Исторические песни Казанских татар" (Казань, 1899) включает "Казанский баит", посвященный памя-
ти легендарного героя. Эпос о Чура-батыре, как отмечает Д.Исхаков, "раскрывает очень важный исторический факт, а именно - сохранение единства феодального класса (включая военные дружины) во всех позднезолотоордынских татарских государствах. Именно эта верхняя страта, являвшаяся прямым наследником правивших в Золотой Орде средневековых татар (они были подразделены на ряд клановых образований), даже после распада в начале XV века Улуса Джучи продолжала поддерживать чувство принадлежности к общетатарскому миру" [4]. А.Гилязов несомненно был знаком с фольклорной версией истории Чура-батыра. Это дает нам основания предполагать, что имя главного героя и название деревни подобраны автором неслучайно (ср. Чу-ра-батыр и Кара Чура (Карачурово)).
Прототипом героя дастана послужил Чура Нарыков - политический деятель, дипломат, живший в середине XVI века. Он был выдающейся фигурой в истории Казанского ханства первой половины XVI века. В одной из родословной Чуры-батыра содержится информация о том, что один из его предков жил в местности "Караваево" и оттуда переселился в "деревню Кара Гужа" (ср. Кара Чура - Карачурово) [5].
Дастан о Чура-батыре не совсем соответствует дастанной традиции. Ведущими в произведении становятся социальные мотивы - борьба с несправедливым ханом и захватчиками родной земли. Это свидетельство того, что дастан отражает довольно поздний этап исторической жизни татар и его тема выходит за рамки ранних форм эпоса. Вопреки дастанной традиции рождение героя не было легендарным (ср. с происхождением Идегея). Чура был сыном простых смертных: батыра Нарыка и Минлесылу, скитальцев, ставших жертвой произвола султана. В пути из Казанского ханства в Крым у беглецов родился сын. Нарык нарек первенца именем Чура: так звали коня, которого он принес в жертву в честь благополучного разрешения жены от родов (мотив получения имени [6, 329]). "Самое первое и главное качество богатыря в тюрко-монгольском эпосе - сила. Сила богатыря изображается гиперболически" [6, 348]. В бою Чура-батыру, действительно, не было равных. А.Гилязов также подчеркивает богатырский нрав героя: "Не было в Карачурове парня, что мог бы выйти против Мирвали... Да разве только в Карачурове? Во всей округе он был один!..." [2, 14].
Согласно тюркской эпической традиции, и Чура-батыр, и Мирвали с детства проявляли заботу о нуждах народа. Так, юный Чура, когда пас стадо, пожертвовал единственного теленка, чтобы накормить суфия. Он соорудил шатер, набро-
сив на посохи друзей-мальчишек ткань, чтобы путник мог отдохнуть. Так подчеркивается в дас-тане доброта и благородство героя, исполнившего долг гостеприимства. Мирвали, по воспоминаниям жены, в юности всегда стремился жить вместе со всем миром: ему нравился коллективный труд, вот почему он всегда крутился среди работников отца, бежал на помощь к односельчанам во время омэ (помочи), женился по любви на дочери "самого бедного в деревне человека" [2, 124].
В сюжет дастана введен мотив узнавания. Так, спасенная Чурой девушка признала в юноше прославленного батыра лишь после того, как тот обнажил перед ней свою грудь. Она слышала, что грудь Чура-батыра крепка как булат. А.Гиля-зов также прибегает к этому мотиву: "Разозлившись окончательно, бригадир схватил Мирвали, чтобы оттолкнуть его с дороги, но, коснувшись крепких, будто каменных плеч, сразу отказался от своего намерения. Можно было подумать, что под рубахой у Мирвали стальные латы. Хотя роста они были одинакового, рядом с этим странным человеком бригадир почувствовал себя немощным и слабым, словно цыпленок" [2, 4].
Рождение в пути во многом определило будущее Чура-батыра. Вся его жизнь пройдет в скитаниях по дороге, соединяющей Крым и Казань. Мотив бездомности пронизывает все произведение. В дастане содержится объяснение жизненной неустроенности героя: Чура нарушил обычаи предков, это и определило трагический характер его судьбы. Он реализовал в своей жизни не все идеальные эпические поступки богатыря. Мечтая о ратных подвигах, Чура-батыр забыл о "сватовстве", об Айсылу, своей "суженой". "Семья в раннем эпосе не противопоставляется роду, а рассматривается как его продолжение и развитие" [6, 271]. "Героическое сватовство" должно рассматриваться, как стремление богатыря создать семью, верную родовой традиции". "Предназначенная", "суженая" невеста в эпосе тюрко-монгольских народов - "это девушка, от рождения считающаяся "женой" героя, принадлежащая к классу "жен" для него, к тому роду, с которым обмен женщинами был когда-то нормой" [6, 266]. Чтобы вернуть жениха, заставить его жить в согласии с родовыми обычаями, Ай-сылу идет на крайние меры: имитирует измену.
Имя дастанной героини глубоко символично: Айсылу в переводе означает "красивая, как луна". А.Гилязов спутнице Мирвали также подбирает имя с небесной семантикой: Шамсегаян с арабского переводится как "солнцезарная" [2, 416, 554]. Таким образом, в указанных женских именах заключена семантика луча (нура) - ис-
тинного света. В татарской мусульманской традиции "нур" означает истинное знание и божественную любовь. В Айсылу и Шамсегаян воплощен национальный идеал татарской женщины: терпеливой, преданной мужу хранительницы семейного очага.
" Эстетика богатырства, народная в своей основе, включает восхищение исключительной силой богатыря и цельностью и несгибаемостью его характера. Вместе с тем она содержит осуждение богатырства, переходящего в дерзость и самохвальство, в жажду личной славы, личного господства" [6, 351]. Чура-батыр не внял предостережениям супруги, отправился в Казань. В предсмертной песне он признается, что в одиночку не одолеть "черную воду", а самоуверенность неизбежно ведет к погибели. В погоне за ратной славой Чура забыл о семье, в результате прервалась его родословная. Он не смог защитить ханство, так как битва с врагом Отечества вылилась в междоусобицу: ни Чура-батыр, ни его внебрачный сын, столкнувшись на поле битвы, не подозревают, что они родственники. Эта трагедия произошла потому, что Чура предал забвению родовые традиции. Прославленный богатырь погибает по неосторожности: обессиленной поединком с сыном, он не смог остановить разгоряченного битвой коня, упал вместе с ним в воду и утонул. Исследователи считают, что подобный финал в дастане мог возникнуть из-за цензуры.
Татарский историк Ш.Марджани в 1880-е годы называл две причины падения Казанского ханства: внешнюю (наступление Московской Руси) и внутреннюю (отсутствие внутреннего единства). Он обвинил в корыстолюбии приехавших из других мусульманских тюркских государств феодалов, для которых личное благополучие было превыше интересов государства. Ш. Марджани характеризовал эпоху Казани как время упадка наук и просвещения [7, 117-118].
Татарский историк и политик Хади Атласи в начале прошлого века в труде, посвященном средневековой Казани, обвиняет в падении ханства казанскую знать. С негодованием историк пишет о посольствах казанцев в Москву с просьбами изгнать Сафу-Гирея, о клятвах верности великому князю, о двукратном смещении хана и попытках его передать в руки великого князя. Последним героем ханской Казани у Атласи выступает Сафа-Гирей, постоянно воевавший с Русью. Хан откровенно говорит казанской знати, что она сама приводит русских в Казань. По убеждению Х.Атласи, именно продажность казанской знати и разгоревшиеся междоусобицы стали истинной причиной падения суверенного
государства. По словам автора: "Этот обычай остался в наследство и современным татарам" [7, 352]).
Невольно в памяти воскресает эпизод из дастана "Чура батыр". Да, главный герой был доблестным защитником Казанского ханства. Однако даже он позволял себе пойти против воли Шагали хана. Так, например, из-за того, что ему не понравился подарок ханской дочери, Чура батыр несколько дней не выходил на службу. Он оскорбился, что Сарыкани подарила ему шкатулку, а остальным дорогие чаши. Лишь после того, как ханская дочь рассказала ему, что в шкатулке лежит легендарный меч "Кук чыбык", его гордыня была удовлетворена. Он, окрыленный, отправился на битву с врагами. Подарок ханской дочери не был случайным. Так она подчеркнула избранничество героя. Хан видел в нем защитника ханства. Увы, эти надежды пошли прахом. Своеволие и гордый нрав батыра в дастане послужили причиной не только его личной трагедии, но и определили судьбу ханства.
Несгибаемость характера, как правило, выступает "универсальным мотивом в характеристике богатыря в эпосе тюрко-монгольских народов". "Опасность и смерть, как указывает Е.Мелетинский, никогда не страшат богатыря, так как его непреклонность связана со смелостью, этим важнейшим качеством героического характера. Решимость и храбрость не ослабевают при явно дурных приметах, даже при недвусмысленно выраженной воле богов" [6,349].
А. Гилязов в своей повести также отдает дань этой традиции. Мирвали по натуре горд и горяч. Когда ночью в гневе разорил отцовское добро, они с женой "покинули деревню, словно две тени, два призрака" [2, 141]. Чуткое сердце Шамсе-гаян предрекало беду. Напрасно она пыталась остановить мужа: "На дворе тьма. А ночь рождает дурные мысли. Подожди, пока рассветет..." [2, 140]. На помощь к Шамсегаян приходят силы природы: "Морозная была та ночь, вьюжная была... Ветер сек лицо и, раздувая полы одежды, тащил обратно в деревню, в голенища сапог и за пазуху горстями набивал сухого колючего снега" [2, 141]. Когда в открытом завьюженном поле Мирвали поднял глаза к небу, то увидел, как прямо у них над головой в форме вопроса горит созвездие Большой Медведицы, словно сами небеса обращались к нему с вопросом. Невольно в памяти возникают строки народной песни "Тур-гай моцы" ("Песня жаворонка"):
Сэхрэлэрдэ калгач, куккэ карыйм,
Таба алмыйча Жидегэн йолдызын;
Алларыма баксам, тен карацгы,
Адашырмын, ахры, ялгызым.
Сбившись с пути, смотрю на небеса,
Не могу найти созвездия Большой Медведицы, Если крикнуть, вокруг темная ночь,
Кажется, заблужусь я в одиночку.
(подстрочный перевод - М.Х.) Созвездие Большой Медведицы всегда служило ориентиром для заблудившихся путников. Для земледельца завьюженное поле - пространство с семантикой пустоты, смерти. Небеса подали Мирвали знак, дали ориентир, чтобы он выбрался в наполненное жизнью пространство. Увы, он не внял ни уговорам жены - солнца его жизни, ни небесным светилам. Изначально путь Мирвали метафорически искривляется и изгибается буквально на глазах. Неслучайно автор применительно к герою структурирует оппозицию "туры юл" - "кыек юл" ("прямая дорожка" -"кривая дорожка").
Шамсегаян оказалась достойной собственного имени. Для Мирвали она стала солнцем, раздвигающим его жизненный горизонт. А. Гилязов всегда соотносит образ Шамсегаян с открытым пространством, а образ Мирвали - с пространством закрытым, замкнутым. Значима для образной системы произведения и степень заполненности пространства. Признаки тесноты и пустоты распространяются как на внешний, так и на внутренний мир Мирвали. Мир же, увиденный глазами Шамсегаян, рисуется как мир, несущий в себе всю полноту и красоту земного бытия, мир ярких красок, чистых звуков, волнующих запахов. Особенно показателен в этом отношении эпизод, описывающий поездку героев по полевой дороге.
Для А.Гилязова поле - часть природного мира, носитель гармоничного начала. Душа Шамсе-гаян живо откликается и на трескотню кузнечиков, и на трели жаворонков, ей приятен даже скрип телеги. У Мирвали эти звуки родной земли вызывают глухое раздражение. Долгое время он, двигаясь по полевой дороге, не мог понять причину внутреннего дискомфорта: "Извелся, пока понял, что звенит обступившая его тишина, -уши за трое суток привыкли к беспрестанному перестуку колес, скрежету и гудкам". Живя в городе, работая на мельнице, он успел привыкнуть к шуму. Мирвали раздражала ровная гладь бескрайнего поля, прямизна убегавшей вперед дороги. "К тому же эта прямая ровная дорога похрустывала под ногами, будто корка пшеничного хлеба, только что вынутого из печи, рождая в затылке Мирвали ощущение ноющей боли" [2,
128].
Взгляд героя был прикован к земле: "Глядя на ровные ряды посевов, на нежные, в белесой
пыльце колосья, Мирвали принялся придирчиво выискивать недоделки и огрехи. Но не нашел. Видно, работали люди, знающие цену земле". Когда "Шамсегаян вдруг очнулась, открыла глаза", то "увидела над собою высокое-высокое синее небо" [2, 128]. Именно она заставила героя оторвать глаза от земли и увидеть бескрайние просторы небес: "Яркие лучи солнца так высоко раздвинули небесный купол, что он, как ни старался, но разглядеть жаворонка не смог. Небо синее-синее!.. Только кое-где плывут облачка. Но и они были легкими и прозрачными, словно детские печали, тень от них, не достигая земли, растворялась где-то на полпути" [2, 128]. Если первое, что услышал Мирвали, была трескотня кузнечиков, то слух Шамсегаян прежде всего уловил трели жаворонка. Вслед за ней их услышал и Мирвали. Вновь автор соотносит образ героини с солнцем: солнечные лучи раздвинули небесный купол, а она заставила мужа воссоединиться с миром, преодолеть душевное одиночество.
Как уже было сказано, в имени Шамсегаян заключена семантика луча (нура) - истинного света. Долгие годы свет, льющийся из глаз жены, согревал героя, заменял солнце родной земли. Любовь и тепло Шамсегаян помогли Мирвали преодолеть "круг" обстоятельств его непутевой жизни, выйти с "кривой" дорожки на "прямую".
Параллель Шамсегаян - солнце усиливается и благодаря включению в произведение образов цветов. Цветы в художественном мире А.Гилязова играют важную роль. Образ Шамсегаян соотносится с ночными фиалками, васильками, золотыми шарами, ноготками. В палисаднике Тайфы Шамсегаян разбила клумбу, где расцвели ночные фиалки, золотые шары, ноготки. Ночные фиалки зацвели и рядом с крошечным домом в провинциальном городке, хотя Мирвали и "не слышал сладкого аромата фиалок, растущих под окном" [2, 79]. Да и сама Шамсегаян во многом стала напоминать этот ночной цветок. Ночные фиалки, как подчеркивает А.Гилязов, днем при солнце стыдливо смежают свои ресницы, расцветают в тени, "как бы тайком", чтобы изливать вокруг одуряющий сладкий аромат.
Среди цветов у А.Гилязова центральное место занимает ночная фиалка. Фиалка, хотя и не имеет собственных мифов и такого богатства символических значений, как роза или лилия, все же несет с собой устойчивый комплекс мотивов: скромность (невзрачность), любовь в амбивалентности чувственности и чистоты (ассоциируется с ее запахом, способствующим наваждению), смерть носителя фиалок. Все они реализуются в таких произведениях, как, например,
"Фиалка" Гете, "Ночная фиалка" А.И.Куприна, "Фиалки по средам" А.Моруа, "Весна в Фиальте"
В.В.Набокова и др. [8].
В Татарстане ночной фиалкой называют любку двулистную. У цветка два довольно крупных листа, похожих по форме на ландышевые. По этому признаку ночной фиалке и было дано название "любка двулистная". Листья ее, как ладони, бережно держат зеленовато-белый стебелек, на конце которого словно порхают не тающие снежинки. Белые хрупкие лепестки образуют замысловатую форму. Два боковых - словно легкие крылья парящей птицы. Три верхних -шалашик: они оберегают от дождя и ветра спрятавшиеся под ними тычинки и пестик. В хитроумном цветке все подчинено главному: оставить после себя потомство. Нежный аромат, усиливающийся к вечеру, и белый цвет лепестков, хорошо заметный в сумерках, притягивают к себе ночных бабочек.
Любкой это растение прозвали, видимо, потому, что когда-то верили: напиток, приготовленный из ее корней, обладает привораживающей любовной силой. Называют ее и полевым жасмином, и диким бальзамином, и ночными духами, и ночной красавицей, и даже "люби меня -не покинь". А.Гилязов соотносит героиню с этим цветком, воплотившим в себе потаенные мысли героини: мечту о взаимной любви, счастливой семье, о дочурке. И в то же время в мировой литературной традиции ночная фиалка соотносится со звездой. Шамсегаян даже после своей физической смерти по-прежнему служит ориентиром для Мирвали. Именно запах фиалок за больничной оградой способствовал второму рождению героя: он захотел поговорить с Шамсегаян по душам после 30 лет молчания при существовании бок о бок.
Настолько стойким был аромат фиалок, настолько стойкой была любовь героини к родной земле. Мирвали сделал для себя неожиданное открытие: "Шамсегаян никогда не жаловалась" [2, 127]. Не удалось Мирвали сломить волю той, кто, несмотря ни на что, не утратила кровной связи со своей "зеленой колыбелью". "Зря тешил" "себя мыслью", что забыла она про Кара-чурово: так и "протосковала всю жизнь, всю жизнь рвалась сюда".
Неслучаен в повести и образ василька. Для героини он выступает символом родины. Когда Шамсегаян из рук возчика "взяла цветы", то "прикрыла лицо васильками, слегка пахнущими медом и влажной землей, не выдержала - заплакала". Неслучайно, что именно эти цветы провожают ее в последний путь: "На телеге, застеленной мягким сеном, васильками и клевером, вытянулась, уст-
ремив лицо в лазурно-золотистое небо родимого края, Шамсегаян" [2, 132]. Она словно слилась с родной землей, готовясь лечь в ее лоно.
Высокой степенью многозначности, многомерности выражаемых им смыслов обладает в произведении Гилязова слово "камень". Оно выражает в тексте "Три аршина земли" различные противопоставленные друг другу смыслы. С одной стороны, камень выступает в тексте в прямом значении как обозначение деталей пейзажа ("Под ногами захрустела галька" [2, 125]). И в то же время его семантика в тексте расширяется, актуализируя такие смыслы, как "бесчувственность" и "жестокость": Мирвали "выбросив из сердца" деревню Кара Чура, "умудрился забыть" и о любимой. Душа героя окаменела, стала сродни белому камню, "вдавленному в землю ногами прохожих и до блеска отполированному. величиной с телячью голову", что лежал у крыльца домика, приютившего героев на чужбине". Мир-вали "потерял способность думать и чувствовать, не слышал сладкого аромата фиалок, растущих под окном, не поднимал глаз, потрясенный беспредельной тишиной ночи, на кружевную россыпь Млечного Пути" [2, 129]. Как-то Мирвали нашел в себе силы съездить на родину, чтобы понять, кто он есть на белом свете. Напрасно жена умоляла его взять ее с собой. "На утро у крыльца, став на белый камень, плакала Шамсе-гаян. Словно раненая птица, порывающаяся взлететь, она тянулась к Мирвали и умоляла его:
- Ради всего прошу, не вздумай встать на кривую дорожку! Не бери греха на душу... Сам же потом измучаешься. Не гордись зря, перед родной землей мы все только прах..." [2, 143]. На заре их семейной жизни муж ассоциировался у Шамсегаян с "высокой сосной" ("Растет березка себе, прижавшись к большой сосне... Казалось, и мы так будем жить" [2, 117]), а в то утро подсознательно - с камнем.
Однако камень в тексте Гилязова не только знак одичания, утраты сострадания, милосердия и достоинства, но и знак спасения. Твердость и надежность камня могут служить антитезой разрушению, упадку, одичанию, жестокости и смерти. Карачурово за 30 лет превратилась в "большую деревню", жизнь которой текла "полноводной рекой". Мирвали в конце повести нашел в себе силы снять "камень с души": повинился перед земляками.
Чтобы добраться до Карачурова, Мирвали должен был одолеть преграду - дремучий лес. Поезд остановился на станции с символическим названием "Кыек Урман" ("Нехороший лес"). Лес издавна в тюркской мифологии и фольклоре ассоциируется с трудностями жизненного пути.
Не случайно Мирвали, стремясь отогнать накатившие на него воспоминания, в пути запел старинную татарскую песню "Кара урман" ("Дремучий лес"):
Черный лес ли. Темная ли ночка..
Вывезет тут только добрый конь. [2, 126].
Эти строчки песни становятся для Мирвали пророческими. Действительно, лес ему удалось преодолеть, благодаря больничной лошади. Лес у А.Гилязова получает романтико-символическое толкование. Ведущим при описании леса становится мотив замкнутого пространства, поглощающего человека. Мирвали казалось, что лес надвигается на дорогу. С образом леса эмоционально связан образ болота - стихии, засасывающей человека. Когда Мирвали ощутил удушливое дуновение ветра с той стороны, где раздавалось кваканье лягушек, то невольно вспомнил рассказ отца о болотных духах, сбивающих человека с пути. Вот почему он, как в детстве, поспешил несколько раз повторить заветную фразу-оберег: "Фу-у, пусть твое тепло вернется к тебе!". Мирвали решил, что болотным духам не понравилось его стремление обрести душевный покой и жить по совести. К образам леса и болота примыкает и образ тьмы. Впервые в жизни Мирвали заплакал: он осознал, что потерял самое дорогое, что было в его жизни, - Шамсегаян, которая согревала его, наполняла смыслом его беспутную жизнь.
А.Гилязов показывает, как непросто было герою пойти по пути нравственного обновления. Темнота вокруг и душевная слабость способствуют тому, что Мирвали заставляет лошадь свернуть с широкой дороги на заброшенную, ведущую к оврагу, в народе получившему название "Берлога пэри". В тюркской мифологии пэри -демонические существа, которые одурманивают людей, сбивают их с пути. Они принадлежат к ночным духам [9, 168-169]. Идя на поводу своих страхов, Мирвали решил не выполнять последней воли жены - похоронить ее не в родной деревне, а здесь в лесу, в непроходимой чащобе, под сенью кустарников, где даже трава не росла. Образ чащобы также получает у А.Гилязова символическое истолкование: семантику жизненного тупика. Однако, как и 30 лет назад, природа воспротивилась воле Мирвали. Если в молодости ему удалось перетерпеть стужу, буран, благодаря платку Шамсегаян, олицетворяющему тепло ее души, то теперь все сложилось иначе. Мириады корней деревьев и кустарников, опутавшие землю не дали Мирвали выкопать могилу, последнее пристанище Шамсегаян.
Когда Мирвали выезжал из леса, зажглась заря нового дня. Тьма, словно испугавшись кого-
то, куда-то отступила. Дорога, ведущая к деревне, пролегала через вершину покатой горы, у подножия которой текла река. Вновь Мирвали захотелось свернуть с пути, но он, словно зачарованный, шел вслед за телегой, где лежало тело Шамсегаян. Шамсегаян, уже мертвая, помогла Мирвали выбраться на "прямую" дорогу жизни. Преодолев лес, взобравшись на гору, он словно прошел обряд очищения, вернулся к истокам: осознал свою вину не только перед близким ему человеком, но и перед односельчанами; вспомнил национальные обычаи и верования. Шамсе-гаян и односельчане заставили Мирвали вспомнить, что есть РОДНАЯ ЗЕМЛЯ. Это не только "три аршина земли", которые могут стать последним пристанищем человека. Это земля, где жили его предки: "Здесь родились его деды... Может быть, один из его прадедов и заложил эту деревню, это самое Карачурово. Здесь на кладбище покоится его отец... Мать..." [2, 155]. Эта земля - "мягкая колыбель" РОДА. Вот почему ее надо беречь. Когда Мирвали признается своему тезке, что покинул родную деревню, так как его унизили, то в ответ слышит: "А нас? Мы работали годами, и ничего не получали за свой труд. Разве нам не было обидно? Не было горько? Только не отступились мы от родной земли, не предали ее и не прокляли ее" [2, 155].
В повести А.Гилязова "Три аршина земли" в зеркале индивидуальных судеб персонажей, в системе символических образов и мифопоэтических ассоциаций, в смене ритмов повествования, в диалогическом взаимодействии авторского слова и "голосов" народа, природного мира, в исповедальной и внутренней речи центральных героев запечатлелась целостная, глубоко трагедийная панорама национального бытия татар. А.Гилязов реконструировал в повести дастан "Чура батыр", предостерегающий от забвения прошлого, от стагнации исторической памяти. А.Гилязов мечтал о единстве татарского мира. В 1990-х годы в путевых заметках "Я искал свои следы." он с надеждой писал: ".может быть, когда-нибудь все изменится, .в крови наших детей, внуков и правнуков проснется настоящая булгарская, кипчакская гордость, настоящее татарское мужество. Еще понадобится глубоко аргументированная, требующая постоянной непрерывной работы правдивая программа, чтобы народ поверил в себя" [11, 168].
1. Персидско-русский словарь. - Т.2. - М.: Русский язык, 1983.
2. Гилязов А. Три аршина земли // Гилязов А. При свете зарниц. - М.: Советская Россия, 1990.
3. Ибраhимова Л. Терки халыклар ижатында "Чура батыр" дастаны. ТР Фэннэр Академиясе Г. Ибракимов исемендэге Тел, эдэбият, сэнгать институты. - Казан: Фикер, 2002.
4. Исхаков Д. Нация и политика: татарский вектор. -[Электронный вариант]. - Режим доступа: www.tataroved.ru
5. Исхаков Д. К вопросу об этносоциальной структуре татарских ханств (на примере Казанского и Касимовского ханств ХУ-сер. XVI вв.). - [Электронный вариант]. - Режим доступа: tatar-history.narod.ru
6. Мелетинский Е.М. Происхождение героического эпоса. - М.: "Восточная литература" РАН, 2004.
7. Мэржани Ш. Мустафад аль-ахбар фи ахвали Казан ва Болгар. - Казань, 1887. - С.117-118.
8. Атласи Ь. Казан ханлыгы // Себер тарихы. Соенбикэ. Казан ханлыгы. - Казан, 1993.
9. Бологова М. Стратегии чтения романа К. Вагино-ва "Козлиная песнь" и проблема имени в дискурсе обэриутов. - [Электронный вариант]. - Режим доступа: www.nsu.ru/education/virtua.
10. Татар мифлары: иялэр, ышанулар, ырымнар, фаллар, им-томнар, сынамышлар, йоллар. -Казан: Татар. кит. нэшр., 1999.
11. Аяз Гыйлэжев: Истэлэклэр. - Казан: Татар. кит.нэшр., 2006.
THE NATIONAL MYTH IN A.M.GILYAZOV’S NOVEL TRI ARSHINA ZEMLI
M.M.Khabutdinova
This article is devoted to the national myth in the novel Tri arshina zemli (Seven yards of land, 1962), written by Ayaz Gilyazov. In his novel the Tatar writer reconstructs the main motives of the dastan Chura batir (XVI centuty). This myth has become an instrument for establishment of author's world picture.
Key words: national myth, Tatar prose, mythologization, dastan, Turk cultural tradition
Хабутдинова Миляуша Мухаметзяновна - кандидат филологических наук, начальник Управления по научной работе и послевузовскому образованию Татарского государственного гуманитарно-педагогического университета
E-mail: mileuscha@mail.ru
